"Скандинавский детектив. Сборник" - читать интересную книгу автора (Ланг Мария)

СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО НАЧИНАЕТСЯ

Ночью пошел снег и все еще сыпал тяжелыми хлопьями. Люди по улицам ходили почти неслышно.

Здание суда никогда еще не видело такого нашествия. Двор возле него был запружен машинами, которые быстро засыпало снегом. В вестибюле стоял полицейский Джо с приказом останавливать и разделять людей по нужным группам. И пахло там будто на зимних похоронах в бедном доме — мокрой шерстью и мокрой обувью, нафталином и табаком.

— Нет, к сожалению, все сидячие места уже заняты, но можете встать в очередь. Послушайте, уберите свою собаку! Ага, удостоверение прессы, тогда вам вон туда, первая дверь направо. Говорю вам, уберите свою собаку!

В боковом коридоре, где предстояло пройти участникам процесса, толпилось несколько фотографов из газет. Там же поджидали и два репортера из столицы; ветераны уголовной хроники докуривали последние сигареты перед началом заседания. У одного из них были пышные рыжие бакенбарды.

— Ну и дыра же тут, — заметил другой.

— Есть и хуже, — не согласился обладатель бакенбард. — Я как раз вспоминаю, как однажды…

— Идет окружной прокурор.

Действительно появился окружной прокурор — совсем молодой человек, неприметный, с блеклыми серыми глазами. При виде фотографов меж его бровей собралась складка — не потому, что он на них сердился, а потому, что озабоченная складка полагается обвинителю по делу об убийстве. За ним шел длинноногий следователь с огромной стопкой документов. Засверкали вспышки, и обвинитель со спутником исчезли в зале суда.

— Так вот я говорю, — повторил репортер с бакенбардами, — я вспоминаю, как-то раз…

— Тихо, они уже здесь!

Появились защитник с обвиняемой. По пятам за ними тихо шел скромный полицейский. Обвиняемая выглядела апатично, но защитник репортерам-ветеранам из столицы улыбнулся как старым знакомым и охотно повернулся к объективам фотоаппаратов. Снова засверкали вспышки, защитник, обвиняемая и ее конвойный вошли в зал суда, ветераны журналистики бросили окурки на пол, затоптали их и направились следом. Двери закрылись.

Для прессы отгородили место за длинным столом перед рядами стульев, откуда долетал гул публики. Шум на миг стих, когда вошел окружной прокурор со свои спутником и уселся за стол. Шатенка в рыжем твиде повернулась к соседу за столом прессы и спросила:

— А как зовут того долговязого с папками?

— Старший криминальный ассистент Соммарсе. Он вел расследование на месте преступления.

Сосед немного поколебался и добавил:

— Мы коллеги, верно? Остлунд, «Окружные вести».

— Лена Атвид, «Вечерние новости».

— Рад познакомиться.

При появлении обвиняемой на миг воцарилась мертвая тишина, за которой последовало взволнованное перешептывание.

— Куколка! — шепнула жена аптекаря супруге директора школы.

— И бровью не ведет, — с удивлением заметил молочнику лысеющий торговец галантереей.

— Я этого не вынесу! — всхлипнула Дези Викторсон и стиснула пальцы Руне Вармина.

Стол защиты был справа у противоположной стены, напротив стола обвинения. Пространство между ними занимали кресло и маленький столик, на котором лежали Библия и микрофон: место было отведено для свидетелей.

Снег все еще шел и уже до половины засыпал высокие окна судебного зала. Судебный пристав, заметив, что дневного света не хватает, включил большую люстру.

Двери по фасаду зала суда отворились. Прокурор перестал листать свои бумаги, защитник перестал шептаться с клиенткой, представители прессы перестали строчить в блокнотах, старые зрители-завсегдатаи поднялись, чтобы выказать надлежащее почтение суду, и все остальные последовали их примеру, когда показался председатель суда — окружной судья из Тибаста. Это было блестящее начало.

Окружной судья из Тибаста был очень высок и худ, а его седая голова, походила на обтянутый кожей череп. Несколько раз он поклонился в знак признательности за оказанное уважение его владычице, слепой богине Фемиде, и остановился у кресла с высокой спинкой, которое ему тут же придвинули услужливые руки. Рядом с ним заняла место секретарша, а члены коллегии присяжных расселись веером на приготовленные стулья.

Все были необычно принаряжены и серьезны. Мужчины в черных костюмах и галстуках продуманных тонов, один — с твердым воротничком и с черной бабочкой. Судебный округ кроме города Аброки включал в себя и обширные сельские земли вокруг, так что большинство присяжных были деревенские. Самый старший, председатель коллегии, был почтенным старцем, обладавшим крайне важной способностью крепко спать на торжественных заседаниях, но при этом никогда не храпеть.

Город Аброку представляли двое присяжных: школьный учитель на пенсии и несговорчивая фру Ларсон, член городского совета. Учитель на пенсии подозрительно косился по сторонам, словно хотел убедиться, что никто из публики им не мешает. Фру Ларсон, надевшая строгое серое платье с какими-то белыми кружавчиками на шее, энергично достала из сумочки ручку, чтобы делать заметки.

Все в зале сели. Окружной судья проверил взглядом, готовы ли обе стороны к слушанию дела. Потом слегка стукнул молотком по столу и металлическим голосом, который проник в каждый угол зала суда и обдал всех ледяным холодом, произнес:

— Государственный обвинитель против Инес Викторсон.

Судебный пристав распахнул двери и крикнул в вестибюль, где ждали те, кто не попал в зал:

— Государственный обвинитель против Инес Викторсон! Обвинитель встал и зачитал обвинительный акт, причем ссылался на параграф четырнадцать части первой Уголовного кодекса, который говорит об убийстве.

— Фру Викторсон,— спросил окружной судья,— вы признаете себя виновной?

Услышав свое имя, Инес встала с места рядом с адвокатом. Она, в черном платье с простой строгой ниткой белого жемчуга, смотрела прямо перед собой открытым взглядом, который говорил о беззащитности и невиновности. Голова с русыми локонами была склонена. Спокойствие оставило ее, теперь в ней напряжен был каждый нерв.

— Нет, не признаю, — ответила она.

Такой ответ ей подсказал защитник, но она еще добавила от себя:

— Я вообще не делала того, о чем говорит окружной прокурор. Это неправда.

Окружной судья из Тибаста перевел эти вполне понятные слова на тот язык, которому отдавал предпочтение:

— Обвиняемая отрицает, что совершила преступление, которое вменяется ей в вину.

Кивнув ей, чтобы села, он продолжил:

— Слово предоставляется обвинителю, чтобы он рассказал, как было дело.

Окружной прокурор встал. Выглядел он невзрачно и заурядно и ничем не напоминал человека, грозящего грешникам мечом закона. Его полностью поглотила задача изложить общедоступными словами суть того, что должно было стать предметом судебного слушания. Он совсем забыл о суровой складке на лбу, которую так хотел увидеть на фотографиях. Руки он сунул в карманы пиджака, словно пытаясь показать, что у него нет заготовленных записей. Но следователь уже разложил на столе рядом с ним все листки, чтобы при необходимости они были у прокурора под рукой.

— Похоже, для всех стало большим сюрпризом, — начал окружной прокурор, — когда бывший адвокат Стуре Боттмер через несколько дней после условного освобождения вернулся сюда, в Аброку. Насколько известно, он никого об этом не предупредил. Возможно, некоторые из его бывших приятелей почувствовали себя неловко, когда он неожиданно здесь появился. Как я намерен доказать, фру Викторсон имела личный повод чувствовать себя задетой.

При этих словах все повернули головы и посмотрели на фру Викторсон. Жена директора школы толкнула в бок аптекаршу.

— Более двух лет назад, — продолжал прокурор, — Боттмер дружил с семейством Викторсонов и частенько к ним захаживал. Все вы знаете, как херр Викторсон занят своей работой. Фру Викторсон была предоставлена самой себе и, поскольку, похоже, не имела близких подруг, с которыми могла бы встречаться, искала общества Боттмера, а он — ее. Летом перед арестом Боттмер несколько раз брал ее в море на своей яхте. Он очень любил ходить под парусами. Так между ними возникла взаимная симпатия.

Защитник что-то прошептал своей клиентке. Один из присяжных угостил ближайших соседей пастилками от болей в горле. Председателю коллегии присяжных снились сладкие сны об урожае, зревшем на полях, и о пасущихся стадах.

— Когда обнаружилась недостача, — говорил тем временем прокурор, — фру Викторсон была очень несчастна. Не только из-за разоблачения, но и по другому поводу. Похоже, она думала, что Боттмера ждет чрезмерно суровая кара. Насколько нам известно, в первые месяцы после его ареста она написала два письма, которые точно характеризуют ее чувства.

Упоминание о письмах вызвало в публике шепот и оживление. Некий мужчина, который недавно под присягой отрекся от отцовства, возмущенно качал головой. Жена аптекаря что-то шептала на ухо жене директора школы.

— Боттмер держал эти письма при себе, и после его смерти их обнаружили в его бумажнике. Мы приводим их как письменные доказательства. Я их оглашу в ходе процесса, ибо имею основания предполагать, что толковать их можно по-разному. Но я все равно уверен, что их можно понимать в том смысле, что между фру Викторсон и Боттмером имели место интимные отношения.

— По-моему, совершенно исключено, чтобы человек в здравом рассудке мог толковать их подобным образом, — перебил его защитник.

Окружной судья из Тибаста в знак несогласия с таким нарушением порядка покачал головой.

— Это дело суда — определить свое к ним отношение, — ответил прокурор и поклонился в сторону председателя. — Я же напомню еще об одном. Фру Викторсон своих средств не имеет. В случае развода на основании доказанной измены она могла бы оказаться в крайне сложном материальном положении. Полагаю, она просто осталась бы ни с чем.

Фру Ларсон сердито фыркнула и что-то энергично пометила в блокноте. Репортеры-ветераны понимающе переглянулись. Прокурор прошелся взглядом по листку, который подсунул ему следователь.

— Это лишь вступление, — продолжал он, причем у него вновь появилась суровая складка меж бровей, а в голосе зазвучал металл.— А теперь…

Речь обвинителя длилась и длилась…

Комната для свидетелей утопала в дыму. Фру Норстрем нервно смолила сигарету за сигаретой. Она была свидетельницей обвинения, и ее предупредили, что адвокат подвергнет ее перекрестному допросу. Он был на всю страну известен своим талантом обезвреживать неудобных свидетелей. И теперь фру Норстрем попросту боялась.

— При перекрестном допросе в самом деле могут расспрашивать о чем угодно? — спросила она.

— Хоть про черта и дьявола, — безжалостно подтвердил Вармин.

— Это несправедливо, — заныла хозяйка гостиницы. — Окружной прокурор посоветовал мне, что сказать, и, если я буду этого держаться, меня обещали оставить в покое.

Продавец из фирмы Викторсона вел себя весьма ответственно.

— «Не скрывать ничего» — так говорится в присяге свидетеля. Это значит, нужно говорить все как есть.

— Господи,— ужаснулась фру Норстрем,— тогда мне конец!

Окружной суд в Аброке придерживался отработанной судебной практики, согласно которой свидетелей приглашали к самому началу разбирательства. Потому они и сидели тут взаперти и уже два часа переживали. Нотариус Эркендорф чувствовал себя не в своей тарелке, хотя и был юристом. Сейчас он непрерывно тер глаза и кашлял от табачного дыма.

— Я не хочу больше слышать подобные глупости, — заявил он тонким нетерпеливым голосом. — И так ясно, что на суде нужно говорить правду.

Фру Норстрем обернулась к новому мучителю.

— Вот, значит, как? — возмутилась она. — А что бы ты ответил, если бы тебя спросили…

Ехидная секретарша Викторсона громко рассмеялась, услышав, как фру Норстрем тыкает нотариусу. Тот сразу побагровел.

— Фру Норстрем, вы о чем-то спрашивали?

— Да так, ничего, — отмахнулась та и попыталась взять себя в руки. — А ты что ржешь, корова?

— Сама ты корова, — не растерялась секретарша.

Вармин, который сразу все понял, решил остановить дальнейшие препирательства.

— Перестаньте ругаться, — остановил он секретаршу. — А вы, фру Норстрем, опомнитесь и успокойтесь! Черт бы вас всех побрал, хватит уже скандалов в нашем городе! Вы поняли?

— Скандалы? — Фру Норстрем попыталась защищаться, атакуя. — И это говорит человек, который вышвырнул жену на улицу!

Не жену, — устало уточнил Вармин, — а только швейную машинку. Чертов «зингер».

— А что плохого в «зингере»?— удивился продавец из лавки Викторсона.

— Молодой человек, — вздохнул Вармин, — вы этого не поймете, пока не женитесь. А сейчас давайте откроем окно…

Все еще шел снег.

— Нам сюда нанесет снега, — отозвалась секретарша.

— Ну и пусть, — отмахнулся Вармин.

От холодного воздуха нотариус расчихался.

— К тому же судья не допустит при перекрестном допросе неприличных вопросов, — пояснил он фру Норстрем.

— Ну вы даете! — возмутилась фру Норстрем. — Не могли мне раньше этого сказать?

Инес Викторсон отличалась той хрупкой красотой, которую знатоки искусства дружно приписывают Беатриче, музе английского поэта-романтика XIX века Данте Россетти. Не сведущие в искусстве легко находили другие оценки. И зал суда наполнился приглушенными репликами, когда по приглашению окружного судьи фру Викторсон встала, чтобы рассказать о происшедшем со своей точки зрения. Слова судьи шелестели, как чешуя старой змеи, ползущей по гравию.

— Фру Викторсон, рассказывайте откровенно и своими словами. И можете сидеть, если хотите.

— Для меня стало огромным потрясением, когда я открыла дверь, а за ней стоял Стуре Боттмер, — стоя начала свой рассказ фру Викторсон. — Я понятия не имела, что он уже на свободе и тем более что приехал в город. Меня чуть кондратий не хватил.

Жаргонное словечко произвело удивительное впечатление. Репортеры за столом прессы записали его, чтобы потом использовать в подзаголовках.

— Сердце мое чуть не выскочило. — Фру Викторсон перешла к прозаическому стилю глянцевых журналов. — Я не знала, что делать. Только попросила его уйти и сказала, что мы можем встретиться позднее. Если хотите, я закрыла двери у него перед носом… точно, как он написал в прощальном письме. Потом жалела, но ничего поделать уже не могла. Муж мог каждую минуту вернуться из конторы, а на вечер были приглашены гости. Пока они не разошлись…— Она на минуту замолчала, чтобы обдумать следующие слова.

— Расскажите коротко, что было потом, — предложил судья.

В первый раз фру Викторсон отважилась взглянуть на публику. Увидела Дези, которая ответила ей кивком и улыбкой.

— Потом? — переспросила она. — Вы имеете в виду, что я спустилась к мужу? Хотела попросить немного денег, пока он не закрыл контору. Но его секретарша сказала, что он не в духе, так что я решила это дело отложить.

— Это нам знакомо, — шепнула аптекарша на ухо жене директора школы.

— Потом я думала только о гостях. Все собрались к половине девятого, кроме доктора, который, как всегда, опоздал. Появление Стуре Боттмера удивило их не меньше, чем меня. Мне неприятно было слушать, как его обсуждают. Только доктор отозвался о нем чуть получше. И, возможно, фру Солин. Но супруги Эркендорф…

— А вы участвовали в разговоре? — поинтересовался судья.

— Нет, я не произнесла ни слова. Только жалела, что приняла его так сурово. Могла бы ему хоть немного посочувствовать, по крайней мере на такое он мог рассчитывать, но я не сделала даже этого. О письмах, которые упоминал прокурор, я и не думала. Просто забыла про них. Откуда мне было знать, что Стуре Боттмер носил их с собой? Ведь мне он их не показал. О письмах я вообще не вспоминала, пока окружной прокурор не сунул мне их под нос.

Адвокат кашлянул, а окружной прокурор что-то себе пометил.

— Потом, поздно вечером, когда гости наконец разошлись…

Сидевшая в публике фру Эркендорф поморщилась. Молочник громогласно чихнул — он слишком долго пытался сдержаться. Судебный пристав встал и хотел было сделать замечание, но снова сел, когда увидел, кто чихнул.

— Держи меня за руку, — прошептала Дези Руне Вармину.

— Едва я осталась одна, — продолжала фру Викторсон, — как спохватилась и пошла в гостиницу, где он остановился… Он сказал, где это. Мне казалось, что нам нужно поговорить. Ему не к чему было ждать меня там, но что-то мне говорило, что он все-таки ждет. Когда я пришла, вход был уже заперт.

Она подняла руку, чтобы отбросить со лба русый локон. Это мягкое кошачье движение было у нее непроизвольным.

— Я подергала ручку, но дверь была заперта, — повторила она. — Правда, можно было позвонить, но в столь поздний час я считала это неприличным. Ключа у меня не было. Окружной прокурор не прав, когда утверждает, что я одолжила ключ. И неправда, что у меня был с собой шнур. Правда только то, что в моей сумке была коробочка снотворного. Я получила ее от доктора, когда тот вечером уходил от нас, не знала, куда ее деть, вот и сунула в сумочку. Но я не брала снотворное в гостиницу с какой-то целью. Это вообще неправда.

Окружной прокурор перекинулся парой слов со следователем. Председатель коллегии присяжных открыл глаза, потом прикрыл.

— Ну-с, — отозвался судья, — теперь расскажите, что вы делали дальше, фру Викторсон.

— Я пошла домой.

— Вернулись сразу?

— Да… Нет, разумеется, не сразу. Вначале я осмотрелась. Я знала, как гостиница выглядит днем… когда-то, много лет назад, мне случилось остановиться там на одну ночь. Это было, когда я впервые приехала в город искать работу. Хозяйка гостиницы живет где-то под крышей, как мне кажется, но все остальное внизу. Я подумала, что, возможно, увижу снаружи, где живет Стуре Боттмер. В одном номере горел свет, но штора была так плотно закрыта, что я ничего не увидела, как ни старалась, даже когда встала на цыпочки. Некоторое время я раздумывала, не постучать ли в окно, но все-таки не отважилась. Мне показалось, что на улице слышны шаги, и тут я подумала, что может показаться странным, что я там стою. Так что я пошла домой.

Она оглянулась на Дези, ожидая увидеть усмешку Мадонны, но встретилась со встревоженным и удивленным взглядом. Потом уставилась на председателя суда, чтобы дать ему понять, что ей больше нечего сказать. Судья прищурился и задал обвиняемой вопрос:

— Скажите, фру Викторсон, вы думали о возможных неприятностях, если бы вы стали поддерживать дружбу с Боттмером?

— Разумеется, потому я его и не приняла. Вполне естественно, что я боялась.

— И каких неприятностей вы ожидали?

— Я думала, что муж придет в ярость. Только об этом и думала. Собственно, меня интересовала только его реакция, — добавила она после минуты размышления.

Ответ был принят благожелательно. Присяжный с черной бабочкой согласно кивнул.

— Вы считались с тем, что он может потребовать развода?

— Нет, с какой стати? Об этом никогда не было речи.

Небольшая заминка на судейской скамье, потом сухое указание:

— Вопросы задает государственный обвинитель.

У окружного прокурора исчезла с лица суровая мина со складкой меж бровей. Теперь он держался почти ласково.

— Давайте поговорим о письмах, которые вы писали Боттмеру в тюрьму,— начал он. — Вы утверждаете, что и не думали о них, пока я вам не показал?

— Да, я именно так и сказала.

— Но задолго до того вы сами упомянули о письмах на следствии. Если хотите, могу вам это место прочитать.

Фру Викторсон встревоженно взглянула на первого криминального ассистента, который листал протоколы.

— Не нужно, — отказалась она. — Я вполне могла забыть про них. Когда я говорила, что о них не думала, я только имела в виду, что не думала про них как про доказательства.

— Какие доказательства? Доказательства чего?

— Это недопустимый вопрос, — тут же отозвался адвокат. — Фру Викторсон сказала, что она не думала о них как о доказательствах.

— Вопрос допускается, — решил председатель суда.

— Так что?

— Я думала,— вздохнула фру Викторсон,— что письма — только письма, а не предмет публичного интереса.

— Которым они стали благодаря нашему молодому коллеге, — добродушно добавил в качестве пояснения защитник.

Окружной прокурор немного покраснел и тут же разозлился на себя.

— Вы утверждаете, — продолжал он, — что вскоре после визита Боттмера спустились вниз к мужу за какими-то деньгами. Зачем вам нужны были деньги?

— На хозяйство и текущие расходы.

— Так поздно, на ночь глядя?

— Они нужны мне были утром.

— Значит, вы не собирались тратить их в тот вечер?

— Нет, конечно, а что?

— А то, — коварно заметил прокурор,— что кажется странным, если после столь неприятных переживаний, минут страха вы сразу же спокойно принимаетесь планировать расходы по хозяйству на завтра. Вам так не кажется?

Репортеры понимающе переглянулись.

— Боттмер показал ей письма, — предположил репортер с бакенбардами, — и хотел, чтобы она в тот же вечер за них заплатила.

— Ну да, так думает прокурор, — подтвердил другой.

А прокурор тем временем сменил тему.

— Фру Викторсон, — сказал он, — вы вспоминали, что у вас с мужем никогда не шла речь о разводе. Но тем не менее вы сами об этом думали, верно?

— Нет, Для этого не было никаких причин.

— А вы не припоминаете, что как-то раз, еще до того, как отпустили Боттмера, вы спрашивали некоего юридически подкованного человека из своих знакомых, как обстоят дела с интересами супруги в случае развода на основании доказанной измены?

— Да, помню, спрашивала. Я читала о подобном случае в каком-то журнале.

— Вы так показали на допросе. И тогда же указали точно, какие журналы читаете. Мы просмотрели все номера, которые можно принять в расчет, но ни в одном ничего подобного не нашли. Можете вы нам это как-то объяснить?

— Это мог быть любой другой журнал, который я купила по случаю.

Фру Эркендорф довольно ухмыльнулась. Она знала, к кому с этим вопросом обратилась фру Викторсон и какой получила ответ.

— Теперь давайте посмотрим, — продолжал прокурор, — что вы делали тем вечером. Вы отправились следом за Боттмером. Сказали мужу, что уходите?

— Он как раз собирался ложиться.

В качестве пояснения защитник уточнил:

— У супругов отдельные спальни.

Присяжный с бабочкой смерил подсудимую пронзительным взглядом.

— Боттмер,— продолжал прокурор, — сказал вам, в какой гостинице остановился, но не сказал, в каком номере. Это так?

— Да, так.

— И как вы собирались попасть в гостиницу?

— Об этом я не думала.

— Если бы вы попали туда, как вы собирались найти номер Боттмера?

— Не знаю. Так далеко я в своих рассуждениях не заходила.

— Вы настаиваете, что шли туда и при том не имели ключа?

— Да.

— Хотя знаете, что при обыске у вас дома был найден спрятанный ключ от входа в гостиницу.

— Один из ключей от гостиницы! — запротестовала обвиняемая. — А не ключ. Таких ключей несколько.

— Хотя знаете, что при обыске у вас был обнаружен один из ключей от гостиницы? — поправился прокурор.

— Да. Но я не имею понятия, как он туда попал, — отрезала фру Викторсон.

— В таком случае других вопросов я пока больше не имею.

Защитник сразу встал и показал себя во всей своей красе. Он был рослым мужчиной с яйцеобразной головой и характерным профилем. Кто не знал, что адвокат знаменит на всю страну, мог принять его за актера, прославившегося в ролях мошенников.

Он повернулся к фру Викторсон с миной недоверчивого сочувствия.

— Тут говорилось о вашей дружбе со Стуре Боттмером. Я хотел бы узнать об этом побольше. Вы выходили вместе в море на яхте. Часто?

— Раза два-три.

— Так, два-три раза. Надолго?

— Часа по четыре примерно. Выходили мы в море воскресным утром и возвращались еще до обеда.

Казалось, недоверие адвоката исчезло, но не совсем и не без остатка. Он вновь спросил:

— Вы посещали Боттмера у него дома?

— Ну да. Правда, не одна, он всегда приглашал целую компанию.

— Вместе со своим мужем?

— Его приглашали всегда, но несколько раз он был занят на работе, так что я ходила без него.

— Это были, — голос адвоката сразу стал резким и угрожающим, — вечеринки в поздние часы?

— Вовсе нет. Мы всегда расходились еще до десяти.

Прежде чем адвокат успел задать новый вопрос, фру Викторсон продолжила:

— Боттмер был, как говорится, ранняя пташка и не любил засиживаться допоздна. Несколько раз мы ходили в «Бродвей», и он всегда выбирал семичасовой сеанс.

Теперь адвокат держался так, будто избавился от всяких подозрений. И доверчиво спросил:

— Фру Викторсон, скажите, случалось ли когда-нибудь… поймите меня правильно. Аброка — город маленький, тут люди любят наблюдать за ближними… Так не случалось ли, чтобы говорили, что вы слишком часто показываетесь с Боттмером или нечто подобное?

— Никогда, — без малейших колебаний заявила фру Викторсон, — ничего подобного мне никто не говорил. И для этого не было поводов.

— Спасибо, — заключил адвокат. — Больше вопросов не имею.

— А я имею, — вмешался окружной прокурор. — Вы только что сказали, фру Викторсон, что Боттмер был из тех, кого зовут ранними пташками. Если я вас верно понял, вечерами он ложился рано. Но тогда как объяснить, что вы пошли к нему в гостиницу в полночь и рассчитывали, что он еще не лег спать? Или вы полагали, что застанете его крепко спящим?

— Недопустимый вопрос! — взвился защитник.

— Тогда я на нем не настаиваю, — равнодушно отмахнулся прокурор. — Полагаю, это все.

Первая часть заседания завершилась. Окружной прокурор торопливо прошагал к судейскому столу и передал письменные доказательства, на которые собирался опираться. Потом то же самое сделал и защитник. Репортеры за своим столом строчили перьями, будто речь шла о жизни и смерти. Репортер с рыжими бакенбардами закончил первым.

— Ну и задал он ей, бедняжка дара речи лишилась,— спокойно заметил он коллеге.

— Первый раунд за прокурором, — признал коллега, продолжая писать.

Публика в зале суда зашевелилась. Жена директора школы удивленно уставилась на аптекаршу. Дези тихо всхлипывала. Лысеющий торговец галантереей, дрожа от возбуждения, повернулся к молочнику.

— Петля затягивается все туже, — заметил он.

— Процесс еще не закончен, — возразил молочник.

Полицейский за спиной обвиняемой потянулся, зевнул и собрался выводить подопечную. Лена Атвид наклонилась к Остлунду из «Окружных вестей».

— Я не разбираюсь в процедурах, — призналась она. — Что теперь будут делать?

— Есть, — хмыкнул Остлунд.

Окружной судья испытующе посмотрел на присяжных. Председатель коллегии открыл глаза и сделал умный вид.

— Полагаю, лучше пообедать, прежде чем приступать к рассмотрению доказательств, верно? — предложил судья. — Заседание продолжим, скажем, в половине второго. Согласны?

Присяжные дружно кивнули. Объявили перерыв. Члены коллегии присяжных и судья поднялись с мест. Через несколько минут и свидетелям сообщили, когда нужно вернуться, и выпустили их из комнаты, как заспанных птиц из клетки.

«Гранд-отель» был переполнен. Для присяжных заказали отдельный стол. Присяжные немного расслабились и теперь потирали руки при виде того, что им подают. Во главе стола сидел свежий и отдохнувший председатель коллегии.

— Ясно, что она гуляла с Боттмером, — заметил один из присяжных, подгребая картошку к селедке.

— Ну и что?— спросила фру Ларсон.— Разве в наши просвещенные времена это могло стать мотивом убийства?

— Люди нередко хотят избежать последствий своего поведения,— заметил мудрый крестьянин,— а это испокон веков бывало мотивом убийства.

— Приступим к первому, — предложил председатель коллегии.

Присяжный из Сольвакры вытер рот и осмотрелся.

— Забавно,— сказал он,— что я был в городе в ту самую ночь, когда произошло убийство. Жена споткнулась на лестнице в погреб и сломала ногу. Я не дозвонился до врача, взял машину и помчался в город, чтобы не терять времени даром.

— И застали его?

— Он как раз возвращался домой с вечеринки у обвиняемой.

— А что она? Вы видели ее?

— Ну откуда,— ухмыльнулся присяжный.— В таком случае я сидел бы на скамье свидетелей, а не здесь. Фру Ларсон, вы не подадите мне свиные ребрышки?

— Приятного аппетита, — пожелала фру Ларсон. — А чем кончилось дело со сломанной ногой вашей жены? Доктор Скродерстрем…

— Наложил на ногу гипс, он по этой части мастер, — уважительно заключил присяжный. — А что касается жены, то думаю, будет немного прихрамывать, но она у меня работящая и на все прочее тоже годится.

Через несколько столов от них защитник беседовал с репортерами. Настроение у него было прекрасное.

— Принеси еще пару тарелок, — приказал он официанту. — Принеси все, что есть, пусть это выглядит торжественно. И свежие булочки не забудь!

— Адвокат, вы верите ее словам? — спросила Лена Атвид.

Великий человек плутовски ухмыльнулся.

— Если бы я вам рассказал, каким клиентам верю, остальным бы стало совсем невесело. А таких большинство, — солидно добавил он.

— Но вот я ей верю, — неожиданно заявила Лена Атвид. — Она спешит к мужчине и забывает при этом и про время, и про ключ — про все. Когда старики читают что-то подобное по бумажке, это звучит неубедительно, но так каждый день поступают тысячи женщин.

— Но ключ она не забыла, — напомнил репортер с бакенбардами.— Его нашли при обыске.

— И знаете где? — спросил Остлунд. — В бачке для воды… как там он называется… в их ватерклозете. Там он был спрятан.

— Браво! — отозвался тип с бакенбардами. — Тот, кто производил обыск, явно знает свое дело.

— Правда, ключ нашли,— таинственно усмехнулся адвокат.— Но, как я слышал, в деле несколько ключей, а вовсе не один. В действительности у меня есть версия…

— Это звучит завлекательно, — заметил тип с бакенбардами,— продолжайте!

— Только намекните нам,— предложил другой ветеран, опасаясь, что коллега узнает слишком много.

Адвокат развел руками и притом фиглярски и обезоруживающе улыбнулся, будто оперная примадонна, отклоняющая непристойное предложение великого князя.

— Исключено,— возразил он. — Пока еще нет. Но если вы, фрекен, напишете, что у меня есть в запасе козыри, я не возражаю.

Он дал им время записать эту мысль, а потом продолжал:

— И еще одно, но это не записывайте.

— Ну конечно, нет, — заверил обладатель бакенбард и снова достал ручку. Долгий опыт позволял ему угадать, когда кто-то думает о необходимости соблюдать молчание, а когда нет.

— Ну, — продолжал защитник, — эти письма, что взялись невесть откуда…

— Они так опасны, как говорил прокурор? — спросил Остлунд.

— Да нет, откуда. Сентиментальные излияния, не больше. Но тут речь идет о другом…

Окружного прокурора пригласил к себе на обед его районный коллега.

Жена прокурора постаралась подать на стол все, что могла, и в качестве главного блюда приготовила свиные отбивные с гарниром, свое коронное блюдо. Сейчас она пошла за ними на кухню.

— А что с письмами? — встревоженно спросил районный прокурор. — Про них уже была речь?

Окружной коллега покачал головой, чтобы его успокоить.

— Ваше обращение с письмами с самого начала было, несомненно, слишком неформальным, — заметил он. — Молча спрятать их в карман и оставить там! Но это решение оказалось верным, и, похоже, адвокат, по счастью, ничего не заметил.

Фру Эк принесла блюдо с отбивными. Аппетитный аромат жареного мяса, лука, чернослива и зелени расплывался вокруг, как ореол вокруг головы Девы Марии на алтарном образе в местном соборе.

В отдельной комнате «Гранд-отеля» обедали трое полицейских: первый криминальный ассистент Соммарсе, полицейский из службы охраны, который сопровождал окружного прокурора, и сотрудник, присланный из окружной тюрьмы сторожить обвиняемую. Эту обязанность он исполнял строго. Инес Викторсон обедала в обществе трех полицейских. Их общее застолье было более непринужденным, чем следовало ожидать.

— Отведайте еще картофельных клецок, — любезно и заботливо предлагал ей конвоир. — Вам предстоит трудный день.

— Слишком много снегу для такого маленького городишки, — заметил полицейский из службы охраны, поглядев в окно.

— Но хоть кофе вы выпьете, верно? — спросил Соммарсе, когда фру Викторсон отказалась от клецок.

— Да, спасибо, — улыбнулась она. — Побольше и покрепче.

Соммарсе улыбнулся в ответ и измерил ее взглядом.

— Я скажу, чтобы сделали как можно крепче, — пообещал он.

Фру Викторсон перехватила взгляд криминалиста. Заметила, что русый локон опять упал на лоб, и медленно, лениво, но грациозно пристроила его на место.

Окружной судья из Тибаста занимал просторную квартиру в здании суда и обедал за собственным столом: отварная рыба, жидкий чай, ложечка микстуры от болей в желудке.

— Ах, бедняжка, — вздыхала его супруга. — Такая красавица и за решеткой. А ведь мы с ней встречались. И вполне возможно, что…

Окружной судья окинул ее взглядом, который легко было спутать со взглядом вареной рыбы.

— Все покажет ход процесса, — заявил он.

Снег перестал.

Первый приступ любопытства горожан немного поутих. К продолжению процесса толпа поредела настолько, что Джо легко смог поддерживать порядок.

Свидетели в обеденный перерыв прогулялись, порасспросили, о чем шла речь на утреннем заседании, а потом их снова заперли.

В половине второго двери распахнулись, публика протиснулась в зал суда, репортеры расселись за столом, стороны и президиум суда заняли свои места.

Первыми свидетелями были разные эксперты; публику они не интересовали. Некий полицейский докладывал о результатах обыска и найденных вещах; обвиняемая признала своими все, кроме пресловутого ключа. Потом выступил специалист по текстилю и живо рассказал о растительных волокнах и веревках, заключив, что шнур, на котором был найден Боттмер, был взят со склада Викторсона.

Доктор Скродерстрем застрял на машине в снежных заносах и едва успел в последнюю минуту. Его показания касались трех пунктов. Во-первых, Боттмер умер от повешения; в этом случае вскрытие подтвердило результаты первого осмотра. Во-вторых, время смерти, установленное около полуночи, можно было принять при допущении, что верны заключения о трупном окоченении. В-третьих, во время повешения Боттмер был без сознания от приема снотворного. Пробы, взятые из внутренних органов, показали обильное наличие барбитуровой кислоты, которое указывало, что покойный примерно за полчаса до смерти принял большую, чем обычно, дозу. Неприятные детали он изложил сухим научным языком, от которого публика скорее зевала, вместо того чтобы в ужасе содрогнуться.

После показаний экспертов, прибывших из разных мест, наконец пригласили и местную жительницу, что сразу оживило интерес публики.

— Свидетельница Эльвира Норстрем!— вызвал окружной судья.

— Свидетельница Эльвира Норстрем!— эхом отозвался судебный пристав.

Очень нервничавшая свидетельница была в винно-красном платье, явно сшитом много лет назад, когда она была куда моложе и стройнее.

— Ваше полное имя.

— Агда Эльвира Норстрем.

— Возраст.

— Сорок шесть. Точнее, сорок семь.

— Положите руку на Библию и повторяйте за мной: я, Ада Эльвира Норстрем…

Несколько пожилых зрителей и парочка искушенных всезнаек встали, едва заслышав первые слова присяги.

— Я, Агда Эльвира Норстрем…— повторила свидетельница.

— Обещаю и клянусь…

— Обещаю и клянусь…

— Перед лицом Господа Всемогущего и Его святым именем…

— Перед лицом Господа Всемогущего и Его святым именем…

— Что скажу всю правду…

— Что скажу всю правду… — повторила свидетельница, но ее кислая мина доказывала, что это обещание она считает неуместным.

— И ни о чем не умолчу, не прибавлю и не изменю…

— И ни о чем не умолчу, не прибавлю и не изменю…

Искушенные посетители судебных процессов уселись, и окружной судья продолжил:

— Напоминаю вам, свидетельница, важность и значение присяги. Садитесь на скамью свидетелей и, когда будете говорить, повернитесь к микрофону.

Теперь подготовленная таким образом свидетельница попала в руки прокурора. Ее здорово натренировали на предыдущих допросах, так что держалась она вполне прилично. Рассказала о появлении Боттмера в гостинице, о том, как нашла его мертвое тело, и о своей неизменной привычке в девять вечера запирать вход. По просьбе прокурора отдельно рассказала о замке.

— Это совершенно новая модель, и удобство ее в том, что в магазине, где мне его продали, есть на складе запасные ключи. Это хорошая система, потому что порой случается, что постояльцы уезжают, не сдав взятого у меня ключа.

— Значит, у вас ключи никогда не пропадали?

— Пропадали? Безусловно, нет. Никогда.

Казалось, в этом фру Норстрем была совершенно уверена. Потом за нее взялся защитник.

— Бывают случаи, когда в вашей гостинице останавливаются местные жители?

— Пожалуй, да, но редко.

— Не случалось ли какому-то клиенту из Аброки забыть вернуть вам ключ?

— Насколько я помню, нет. Но в таком случае, — заявила фру Норстрем адвокату, — я бы потребовала его обратно. Понимаете, эти запасные ключи…

— Свидетельница, говорите в микрофон, — напомнил судья.

Свидетельница повернулась к микрофону и закончила:

— Эти запасные ключи ужасно дорогие.

Защитник продолжал:

— Значит, насколько вам известно, фру Норстрем, ни у кого в городе нет ключа от входа в вашу гостиницу? Разумеется, кроме вас, фру Норстрем, и коммерсанта Викторсона. — Он с нажимом повторил вопрос: — Никто в городе не получал ключ от гостиницы?

Фру Норстрем беспомощно смотрела на судью, который должен был ограждать ее от недопустимых вопросов. Прокурор поднял голову от бумаг.

— Не исключено, что у кого-то ключ и есть,— непринужденным тоном бросила фру Норстрем.

— У кого, например?

— Да у кого угодно.

— У меня больше нет вопросов к свидетельнице,— заявил защитник и демонически усмехнулся.

— У кого угодно?— спросил прокурор.— Насколько я помню по предыдущим показаниям свидетельницы, ключи получали только постояльцы. Как это совместить с последним заявлением?

— Думаю, я неверно поняла вопрос.

— Напоминаю свидетельнице, что она обязана говорить правду, — предупредил судья.

— Так ключи получали и другие люди, кроме постояльцев? — спросил прокурор.

— Я не помню.

Прокурор пожал плечами и сел. Окружной судья наморщил лоб, но ограничился вопросом:

— Какую вы хотите компенсацию за вызов в суд, свидетельница?

— Пятьдесят пять крон, — ответила фру Норстрем.

— Тридцать крон, — решил судья. — Больше вы нам не нужны.

— Тридцать крон за целый день! — возмущенно накинулась фру Норстрем на судебного пристава, который выводил ее из зала. — Даже социальная служба платит больше!

Она яростно вырвалась, уже исчезая в дверях.

Один из присяжных предложил соседу пастилку от боли в горле.

— Похоже, что ключи от гостиницы тут в городе на каждом углу, — заметил сосед и полез в коробочку.

Следующим свидетелем был продавец из магазина Викторсона, человек серьезный и рассудительный, который произвел наилучшее впечатление. Он рассказал про пятна сурика на шнуре и про замок со многими запасными ключами. Изделие было новое, и ключи очень отличались от обычных. Этот товар продавался неважно. Замок с такими ключами купила фру Норстрем. Фру Викторсон, которой нужен был новый замок на двери кухни, такой замок смотрела, но выбрала другой.

— Где вы были, когда фру Викторсон выбирала замок?

— На складе. Ведь она, собственно, не была покупательницей. Я показал ей, где замки, и оставил одну, чтобы она сама выбрала.

В тот день, когда к Викторсону пришел Боттмер, свидетель как раз паковал товар на рабочем столе. Видел Боттмера, когда тот пришел и когда уходил, и категорически утверждал, что Боттмер на шнур даже не взглянул.

Через двадцать минут после ухода Боттмера пришла фру Викторсон. Свидетель как раз управился с упаковкой. Он поздоровался с фру Викторсон и ушел в торговый зал. Минут через пять он снова появился на складе. Фру Викторсон все еще была там, стояла у двери конторы, словно в раздумье. Когда увидела его, открыла дверь и вошла.

Защитник отпустил свидетеля без единого вопроса.

Новой свидетельницей оказалась девушка из конторы Викторсона. Ее показаний потребовало обвинение, и секретарша рассказала то, чего не мог знать продавец. Фру Викторсон вошла в контору, сказала, что хочет попросить у мужа денег, и поинтересовалась, в каком он настроении. Свидетельница упомянула о визите Боттмера и сказала, что у хозяина такое дурное настроение, что и представить невозможно. Когда фру Викторсон это услышала, то сказала что-то в том смысле, что деньги не к спеху, и ушла.

— Она говорила только про деньги? — спросил прокурор. — Не «деньги на хозяйство» или что-то подобное, что означало бы, на что она хочет их потратить?

— Нет, она только сказала, что хочет попросить «немного денег», — ответила свидетельница.

— Совсем незначительную сумму?

— Знаете, это вопрос. Человек может сказать «немного денег», хотя иметь в виду крупную сумму.

— У вас осталось впечатление, что она имела в виду крупную сумму?

— Да, — подтвердила свидетельница.

Секретарь сказала судье, что нужно сменить ленту в магнитофоне. Окружной судья использовал этот повод для короткого перерыва.

Журналисты за своим столом строчили заметки в газеты. Перекуры они могли устраивать по своему усмотрению.

— Адвокат разбил показания хозяйки гостиницы вдребезги, едва заполучил ее, — заметил репортер с бакенбардами.

— В городе ее не любят, — пояснил Остлунд. — Она приторговывает из-под прилавка спиртным.

— А я сейчас как раз пропустил бы стаканчик-другой, — заметил репортер без бакенбард. — Лучше два.

И они продолжали строчить свои тексты.

— Почему адвокат не подверг перекрестному допросу парня из магазина? — спросила Лена.

— Он нежелательный для него свидетель, — пояснил Остлунд

— Именно поэтому?

— Это правда, — подтвердил тип с бакенбардами. — Это был для него опасный свидетель. Он доказал, что обвиняемая вполне могла за пять минут заполучить и шнур, и запасной ключ. Легко и без малейших усилий могла взять все, что нужно для убийства.

— Но он не видел, что она что-то брала с собой, — возразила Лена.

— Адвокат идет по следу совсем другого ключа, — заметил репортер, которому хотелось выпить. — Он припас какой-то козырь. Вспомните, что он говорил за обедом.

— Все уже снова здесь.

— Роскошная женщина, — с видом ценителя оглядел обвиняемую обладатель бакенбард.

— Вамп, — кивнула Лена. — Но вамп, которую жалко.

— Таких изменщиц всегда жаль, — вздохнул репортер. — И ужасно хочется их утешить. А это что за рожа?

— Председатель городского совета, — пояснил Остлунд. — Он — очередной свидетель.

Вармин спокойно принес присягу и рассказал, что по дороге домой из «Гранд-отеля» через пять минут после полуночи проходил по Коровьей. Обвиняемая стояла у гостиницы фру Норстрем. Пока он шел в ту сторону, обвиняемая направилась к своему дому.

Прокурор попытался узнать от свидетеля что-то еще, но безуспешно. Теперь задавал вопросы адвокат.

— Вы были в то время трезвы?

— Ну, разумеется, нет, — ухмыльнулся Вармин. — Что, по-вашему, я делал в отеле? Шоколад пил?

По залу пролетел смешок, судья возмущенно поднял голову. Вармин удалился.

Пришла очередь писем, которые обвиняемая писала Боттмеру в тюрьму. Секретарь суда зачитала некоторые отрывки, и слушатели вытягивали шеи, чтобы лучше слышать и ничего не пропустить. Окружной прокурор обосновал чтение так:

— При установлении факта смерти письма находились в бумажнике убитого. С тех пор они находились в прокуратуре. По недосмотру о них не упоминается в материалах первого расследования.

Подобная формулировка играла на руку районному прокурору Эку, который тайком спрятал письма в карман и хотел их отдать отправительнице, но не успел. Защитник на этот раз воздержался от протеста.

Чтение писем не вызвало сенсации, на которую многие рассчитывали. Язык фру Викторсон во многом походил на стиль любовных романов, которые она читала. Прокурор с адвокатом некоторое время препирались относительно смысла выражений вроде «тот день, когда встретились наши судьбы» или «мне тебя ужасно не хватает». Но скоро и им это надоело: в этой «встрече судеб» не было и грана фактов.

Присяжные жевали пастилки, публика зевала, репортеры отправились на перекур. Потом в качестве свидетеля вывали нотариуса Эркендорфа.

Его жена сидела среди публики и напрасно пыталась привлечь внимание мужа. Нотариус казался возбужденным и говорил пронзительным голосом. Его показания были связаны с прочитанными письмами. Он рассказал, что фру Викторсон спрашивала его про развод за измену. И добавил, что фру Викторсон, без сомнения, сама нуждалась в совете.

Его показания не произвели благоприятного впечатления. Слишком уж явно нотариус подчеркивал свое отрицательное отношение к подсудимой.

Фру Ларсон сделала пометку, которую собиралась использовать при рассмотрении доказательств. Допрос начал защитник. И первый же его вопрос всех удивил.

— Херр Эркендорф, вы — председатель комитета по здравоохранению?

— Да… да, я.

— Проверяли ли вы в этом качестве, все ли в порядке в гостинице фру Норстрем?

— Да. Там были замечания по части гигиены.

— Вы лично участвовали в проверках?

— Да… несколько раз.

— В какое время?

— Днем… но я не понимаю…

Адвокат плутовски ухмыльнулся, словно хотел дать понять, что теперь переходит к вопросу, который может значить очень многое.

— Вы не помните, как там оборудованы номера?

— Ну конечно… в общих чертах.

— И вы тоже бывали в гостинице как гость?

— Нет, безусловно, нет. Можете проверить регистрационную книгу.

— Но после проверок, в которых вы участвовали, вы наверняка имеете приблизительное представление об оборудовании номеров. Ну, полагаю, этого будет достаточно. Над каждой постелью есть приспособление для крепления лампы, если бы постоялец решил почитать. Понимаете, куда я клоню?

Все в зале суда знали, о чем идет речь.

— Да, — подтвердил нотариус. — Я примерно помню, как оно выглядело.

Адвокат достал из какого-то конверта рисунок и подошел с ним к скамье свидетелей.

— Вот рисунок, изображающий это устройство. Совпадает ли оно с тем, которое вы помните?

В зале воцарилась тишина, пока нотариус изучал рисунок.

— Да,— согласился он,— похоже, рисунок тот самый, но крайней мере, в общих чертах.

— Отлично, — просиял адвокат. — Ваша память по части техники творит чудеса. А теперь перейдем к оснащению, которым запираются входные двери в гостиницу. Ключ выглядит немного необычно…

Из другого конверта он извлек ключ и поспешил с ним к свидетелю.

— Этот я одолжил на складе. Вы полагаете, это тот самый?

Нотариус изучал ключ так же обстоятельно, как перед этим рисунок.

— Полагаю, да, — наконец заявил он. — В общих чертах он совпадает с тем, как я его помню. Не вижу никаких существенных отличий…

— А откуда вы можете помнить о ключе от гостиницы? — спросил адвокат.

— Не понимаю, — закудахтал нотариус.

— Это действительно тот самый ключ, — успокоил его адвокат. — С этим все в порядке. Но я хотел бы знать, почему вы уверены, что ключ от гостиницы фру Норстрем выглядит именно так?

Свидетель не отвечал. У большинства присутствующих еще была свежа память о том, как фру Норстрем лишилась дара речи, когда ей предложили вспомнить, не передавала ли она кому-нибудь ключи. Теперь стало ясно, куда клонит адвокат. Фру Эркендорф встала с места, бледная и потрясенная, и увидела, что мужа колотит крупной дрожью.

— У вас тоже был такой ключ? — спросил адвокат.

— Это недопустимый вопрос, — хрипло буркнул нотариус.

— Вопрос допустимый, — ледяным тоном возразил судья. — Свидетель, у вас был такой ключ?

Но с губ свидетеля слетел только невнятный всхлип.

— Говорите четко и в микрофон, — раздраженно напомнил судья.

Но что толку напоминать свидетелю, чтобы он говорил в микрофон, если он уже рыдал во весь голос?

Аброка спала. Не было ни луны, ни звезд, во всех окнах темно, только слабо светили уличные фонари. Но снег, который засыпал улицы, дворы и крыши, все-таки отчасти рассеивал мрак. Так же как днем разные голоса сливались в таинственную музыку, так и снег ночью сиял необычайным таинственным светом.

Аброка спала. Не так уж часто маленький город может досыта выспаться, понежиться и потянуться под снежным одеялом до ушей. Маленький городок должен заботиться о своих обитателях, следить, что они говорят и делают. Первый день судебного процесса стал в этом смысле весьма утомительным, а вечер — еще больше. Всем было чем заняться до самой поздней ночи.

— Ну и вид был, когда он там стоял и истекал слезами, — вспоминал кондитер Альготсон, снимая брюки с подтяжками, которые перебросил через подлокотник кресла. — Но к чему весь этот спектакль? Инес Викторсон с этого никакого проку. Только подрывают авторитет виднейших людей города. И вообще, что за птица этот адвокат?

— Что бедняжку осудят, — тарахтела аптекарша, тормоша мужа, который уже засыпал, — это сто процентов. Бедняга Викторсон, так его жаль, но нужно было думать, когда женился. А не брать первую попавшуюся…

— На сегодняшний вечер с меня хватит, — отрезала фру Ларсон и спрятала в шкаф мужнину фляжку с коньяком. — Ни за что ни про что человека убить! И только из боязни развода? Нет, в этом меня никогда не убедить! С такой фигурой и внешностью она могла найти куда лучшую партию, чем неотесанный торговец железяками…

— Ты меня разоришь, — смеялась Лена Атвид в трубку. — Было уже шесть гудков. Как только приеду домой, все узнаешь. Но сейчас должна спросить тебя еще об одной вещи, которая не идет у меня из головы. Я совершенно уверена, что в убийстве она невиновна, но в таком случае… Алло, да, дайте нам еще две минуты!

— Слушай! — Фру Эркендорф резко повернулась в постели. — Я уже думала, что у меня сердце разорвется от испуга, когда ты там сказал в открытую, что… И выставил меня на смех перед всем городом! Боже мой, как я несчастна!

Ее всхлипывания перешли в стоны, когда она зарылась лицом в подушку.

Молочник уже здорово набрался и попытался описать события всего вечера в нескольких словах.

— Убийство— отвратительная вещь,— сказал он,— и никто бы не поверил, что такое может произойти в Аброке. Но одновременно это будто проветрило атмосферу. Верю, что теперь пришел конец системе, когда небольшая клика правит целым городом. Ты мне что-то сказала? Тогда спокойной ночи. Я гашу свет, София, ладно?

Свет погас, и Аброка заснула крепким сном под заснеженными крышами. Окружной судья и присяжные, участники суда и свидетели, президиум суда и горожане спали. И среди них спал убийца.