"Скандинавский детектив. Сборник" - читать интересную книгу автора (Ланг Мария)

Олле Хогстранд ВЫКУП

— Когда вернется папа?

Воспитательница раздраженно глянула поверх газеты.

— Ты же знаешь, он уехал и вернется только завтра.

— Почему он все время уезжает? — спросила девочка. — А папа Петера и Йохана каждый вечер приходит домой!

— У твоего папы такая работа, что он много путешествует. Ты же знаешь, он сейчас в Америке.

Девочка взяла цветной карандаш и толстой синей линией перечеркнула свинку в книжке-раскраске. Потом перечеркнула ее еще раз желтым.

— Что ты делаешь? — расстроилась воспитательница. — Свинки не бывают ни синими, ни желтыми.

— Что хочу, то и делаю, — заявила девочка, надув губы.

— Ну началось, — вздохнула воспитательница. — Пора ужинать. Будешь йогурт с хлопьями?

— Да, если это будут хлопья снега.

Воспитательница подошла к висячему шкафчику в кухне обычной стандартной виллы. Достала пачку корнфлекса и поставила на стол.

— А в пачке есть собачка?

— Нет, ты же только недавно что-то там нашла, хотя это глупо — вкладывать игрушки в пачки хлопьев. Ребенок может проглотить и подавиться.

— И от этого умирают?

— Можно умереть, если не вытащить игрушку.

— Совсем как мама, — с довольным видом заявила девочка.

— Да, твоя мама умерла, но не от того, что подавилась.

Девочка, не говоря ни слова, сунула палец в рот.

Воспитательница поставила перед ней тарелку, налила йогурта, потом сунула руку в пачку с хлопьями и посыпала ими йогурт.

— Зачем ты так делаешь, Анни?

— Как?

— Суешь руку в пачку? Папа насыпает прямо из пачки.

Анни не ответила и придвинула к столу высокий табурет с подлокотниками.

— Не хочу слюнявчик, — закапризничала девочка.

— Ладно, не надену, но тогда съешь целую порцию.

— А что такое порция?

— Это значит, съесть нужно все.

Девочка старательно принялась возить ложкой в тарелке. Ела она с аппетитом, изредка только на миг прерываясь, чтобы ложкой утопить в йогурте хлопья.

— Зачем ты так делаешь? С едой не балуются.

— А я и не балуюсь.

— Тогда что ты делаешь?

— Не знаю.

Но она прекрасно знала, что делает, — запомнила, что говорила Анни про игрушки, которыми можно подавиться. Может, хлопья тоже опасны и ими тоже можно подавиться? А если их размочить в йогурте, легче проскользнут.

— Как ты думаешь, папа привезет мне что-нибудь из Америки?

— Наверняка. Он всегда тебе что-нибудь покупает.

— А того медвежонка из Ирландии я не люблю, у него морда глупая.

— Может быть, он купит тебе куклу-индейца.

— А индейцы злые?

— Нет, с чего ты взяла?

— А Петер и Йохан говорят, что индейцы всех убивают.

— Это только понарошку. Слезай, пойдем умываться.

— А ты почитаешь мне, когда я лягу?

— Почитаю, только одну коротенькую сказку.

— Хочу, чтобы ты мне прочитала, как Матиас пек пирожки. «Вот только что было семь, а теперь только шесть, — говорит Матиас. — Наверное, собака один съела».

— Ты уже знаешь эту сказку на память.

— Хочу, чтобы ты мне почитала про Матиаса.

— Ладно-ладно, иди уже.

Наконец Анни прочитала сказку, укутала девочку пледом и дала ей мягкую игрушку. Малышка, прижав ее к себе, принялась сосать большой палец.

— Двери оставь открытыми, и в холле пусть горит свет, — потребовала она.

— Разумеется. Я пойду уберу на кухне. Спокойной ночи.

— А ты можешь поцеловать меня за папу?

— Конечно, могу.

Добившись поцелуя, малышка перевернулась на живот и через несколько минут уже спала.

Малышка Кристина Сундлин ничем особым не выделялась. Разве что тем, что ее отец, вдовец средних лет, был премьер-министром королевства Швеции.

Бенгт Сундлин сидел в номере чикагской гостиницы со своим пресс-секретарем и одним из журналистов.

— Как, по-вашему, все прошло? — спросил премьер.

— Считаю, сверх всяких ожиданий, — ответил секретарь, которого Сундлин вытащил из какой-то провинциальной газетенки.

— А что ты думаешь, Пер? — Сундлин повернулся к журналисту.

Высокий шатен в ярко-бежевом вельветовом костюме и очках с лопнувшей и склеенной скотчем оправой достал из кармана табакерку и сунул под верхнюю губу изрядный кусок жвачки.

— Виски не найдется? — спросил он.

Секретарь скупо отмерил ему порцию. Пер Лунд выпил все залпом и довольно поморщился.

— Хорошо пошло…

— Я спрашивал, как, по твоему мнению, все прошло? — повторил премьер.

Лунд взглянул на Сундлина карими глазами, увеличенными линзами очков. Он выглядел наивным и нерешительным, но облик этот, оказывавший неоценимую помощь в его журналистской работе, был верен только отчасти.

— Госсекретарь был в ярости, да? — спросил он.

Сундлин рассмеялся, секретарь усмехнулся.

— Министр иностранных дел никогда не приходит в ярость, дорогой мой. На этой должности максимум допустимого — глубокая озабоченность.

— Он что-нибудь говорил о назначении в Стокгольм нового посла?

— Не прямо, но намекал.

— Могу я об этом написать? — поспешно спросил Лунд.

— Да, только ни на кого не ссылаясь.

Лунд тут же вскочил и молча покинул комнату. Это было в его стиле — прерывать фразу на середине и куда-то бежать. Сундлин давно уже привык к такому поведению и никак не отреагировал. Секретарь же казался обескураженным.

— Не обращай внимания,— махнул рукой Сундлин,— его не переделаешь. Но он, вне всякого сомнения, самый осведомленный и авторитетный политический обозреватель в Швеции. Так что будь с ним в хороших отношениях.

Сундлину было под пятьдесят. Достаточно солидный, он двигался тем не менее с удивительной живостью. В когда-то иссиня-черных волосах стали появляться седые пряди. Он не полагался на интуицию, зато, как никто другой, чувствовал момент. И ловко использовал любые возможности.

— Нужно поработать над моим английским, — заметил премьер.— Я, разумеется, способен изложить свои мысли и выделить нюансы, но слишком медленно.

— Не могу с этим согласиться, — возразил секретарь.

— Мне иногда кажется, что ты лицемеришь, — буркнул Сундлин. — Прекрасно знаешь, в языках я не силен.

Секретарь не ответил, прикинувшись всерьез обиженным. Он даже словно стал ниже ростом.

— Ну не расстраивайся. Ты человек новый и еще не знаешь, что сам я откровенен и ценю откровенность в других.

Последовала пауза. Сундлин налил себе немного виски и пару раз пригубил.

— Кем должен быть человек, который бросает ручную гранату в машину американского посла?

— Сумасшедшим.

— Говорят и так. Полиция копается в его прошлом. Говорят, он всегда был немного эксцентричен. Активный участник всяческих движений протеста. Но никогда прежде не проявлял склонности к насилию. Врачи не могут понять, что толкнуло его на преступление.

— Попросту перепил.

— Быть может, но не только.

— Значит, накурился или принял героин.

— Полиция учитывает и такую возможность. Но ничто не указывает на то, что он наркоман.

— А госсекретарь в самом деле намекнул, что вскоре будет назначен новый посол?

— Нет, тут я блефовал. Но интересно, какова будет реакция американской стороны… Приятно все же вернуться домой и снова чувствовать себя нормальным человеком.

Секретарь отважился спросить:

— А как ты сам оцениваешь поездку?

— Полагаю, прошла она неплохо. Никаких заслуживающих внимания демонстраций, и я уверен, госсекретарь поймет, что убийство посла — случайный инцидент. Удались ли торговые переговоры, меня совершенно не интересует. У крупных фирм такие проворные представители, что справятся и без моей помощи. Хорошо уже то, что удалось устроить встречу с госсекретарем. А ведь они на нас всерьез обиделись.

— А теперь нас ждут выборы, — заметил секретарь.

— Да, впереди выборы. И нелегкие. Все жалуются на отсутствие интереса.

Сундлину пришло в голову, что нужно уговорить Анни, чтобы она осталась хотя бы на время выборов. И тут же он подумал о дочке.

— Черт, — буркнул он,— забыл.

— О чем?

— Нужно купить какой-нибудь подарок Кристине. Иначе лучше дома не показываться.

— Мне сходить?

— Нет, этим я займусь сам.

Премьер встал, надел пиджак и вышел в коридор. Двое охранников поднялись из кресел.

— Не нужно, — махнул рукой Сундлин. — Я только, в вестибюль, за сувенирами.

Охранники переглянулись.

— Мы с вами, — возразил один, — таковы инструкции. — И застегнул пиджак, из-под которого виднелась кобура.

Втроем они вошли в лифт и спустились с двадцать третьего этажа в фойе. В вестибюле кишел народ. На Сундлина никто не обратил внимания, кроме двух шведских репортеров, оплачивавших счета в кассе. Сундлин помахал им в надежде, что его оставят в покое. Вдобавок одного из них он терпеть не мог — нью-йоркского корреспондента крупной вечерней газеты. Считал его не заслуживающим доверия и вдобавок еще тупицей. Глупость — самый страшный из недостатков. Разумеется, если не считать принадлежности к оппозиции.

Сундлин подошел к одному из многочисленных киосков, растерянно пригляделся к безделушкам, наконец нашел полку с куклами. Купил он куклу-индейца за восемь долларов.

Корреспондент вечерней газеты был тут как тут.

— Покупаете подарок дочке?

— Да,— вежливо ответил Сундлин.

Он никогда не показывал, что кого-то терпеть не может. Впрочем, журналист был всегда настолько занят самим собой, что вовсе бы этого не заметил.

— Сколько ей сейчас?

— Четыре. В ноябре будет пять.

Сундлин уже видел статью на первой полосе завтрашнего номера. Уже год после смерти жены его положение одинокого отца в высшей степени интересовало вечерние газеты и женские еженедельники.

— Любит кукол? — спросил журналист.

— Как все девочки.

Журналиста прежде всего интересовало то, чего хотят читатели и руководство редакции.

— Может, вскоре у нее появится новая мама? — поинтересовался он.

Сундлин заплатил за куклу.

— Не думаю. Я слишком стар, чтобы жениться еще раз. Летишь с нами в Стокгольм?

— Нет, возвращаюсь в Нью-Йорк.

«Слава Богу!»— подумал Сундлин, но вслух сказал:

— Какая жалость! Ну мне нужно наверх — пора укладываться. Если больше не увидимся, то до следующей встречи!

Сунув коробку под мышку, он отправился в свои апартаменты в сопровождении охранников.

А оказавшись в номере, пожалел, что не купил куклу поменьше. Нет, он прекрасно знал, что было кому поручить заняться багажом, но терпеть не мог пользоваться своим положением. Взглянул на часы. Время подходило к шести. Значит, дома, в Стуреби, уже полночь. При мысли о дочери губы его тронула мягкая ласковая улыбка.

«Приятно все же возвращаться домой», — подумал он, позвонил одному из сопровождающих и отдал ему коробку.

— Должен же ты хоть как-то отрабатывать свое высокое жалованье, — сказал он молодому советнику, вручая коробку. — Не забудь в Арланде отдать это мне.

Советник, Свен Б. Энг (он тщательно следил, чтобы не упустили это Б.), высокий блондин, которым партия заинтересовалась, едва он окончил факультет политологии, был человеком способным, хорошо воспитанным и весьма пекущимся о своей карьере.

— Еще чем-нибудь могу помочь? — спросил он.

— Нет, не думаю. Проследи, разумеется, чтобы ничего не забыли. Генеральный консул обещал отвезти нас в аэропорт. Включи его в список тех, кого следует отметить по окончании визита.

Энг кивнул, несколько обиженный. О таких вещах ему напоминать не стоило. А Сундлин, словно снабженный каким-то сверхчувствительным детектором, тут же поднял брови.

— Ты, разумеется, считаешь, что не я должен вмешиваться в такие мелочи. Но таков уж я есть. Хочу быть уверенным, что все будет в порядке. Раньше я мог на сто процентов полагаться на свою память, но теперь уже нет.

Задребезжал один из белых телефонов. Энг поднял трубку, прислушался, сказал несколько слов.

— Генеральный консул будет здесь через полчаса, — сообщил он.

Через несколько минут телефон зазвонил снова. Энг снял трубку и тут же сунул ее Сундлину, прикрывая микрофон.

— Министр.

— Какой еще министр?

— Эриксон.

Сундлин усмехнулся.

— Привет, Готе! — бросил он в трубку.

Сухой трескучий голос Эриксона, сидевшего в стокгольмском кабинете на площади Густава Адольфа, во дворце наследника престола, был прекрасно слышен через Атлантику и Американский континент.

— Только что в последних известиях передали, что Соединенные Штаты (цитирую) «…в ближайшее время пришлют нового посла» (конец цитаты).

— Я ничего не знаю. Это Лунд нахватался здешних сплетен.

— Что мне говорить журналистам?

— Говори, как есть — что ты ничего не знаешь.

Они еще немного побеседовали, Сундлина разговор, похоже, утомил.

— Пора заканчивать. Еду в аэропорт. Стой на посту, пока я не вернусь.

Премьер, украдкой похихикав, снова снял трубку и попросил соединить с Лундом. Ему сообщили, что журналист уже уехал в аэропорт.

Советник все еще был в номере. Его заинтриговала довольная мина премьера. Что же произошло? И его любопытство было удовлетворено.

— Два часа назад я сказал Лунду, что американский госсекретарь намекнул о скором назначении нового посла. Теперь Готе уже про это знает и не скрывает удовольствия.

— А новый посол действительно собирается в Стокгольм?

— Нет, я специально распустил этот слух, чтобы проверить реакцию американцев. А сам я полагаю, понадобится не меньше трех месяцев, прежде чем они найдут подходящую кандидатуру.

Когда вся делегация прибыла в аэропорт, Сундлин заметил Лунда. Тот потягивал виски в зале ожидания.

— Ловкий ты парень, — констатировал премьер. — Твоя новость о назначении посла уже прошла по радио.

— Я всегда такой. Мне поручили попросить тебя прокомментировать эту новость.

— Никаких комментариев.

— Так я и думал.

Объявили вылет в Стокгольм. Сундлин занял место в салоне первого класса. И через несколько минут уже крепко спал. Проснулся он только тогда, когда стюард спросил, какой подать аперитив.

Премьер быстро поел, выпил несколько бокалов вина, потом улегся снова.

— Прошу меня не будить, я сам проснусь.

В Стокгольме рассветало, огромный самолет спешил навстречу восходящему солнцу, а премьер Швеции спокойно спал, и ничего ему не снилось.

В центре Стокгольма в перестроенной квартире на Добельнсгатан собрались трое: двое мужчин и женщина. Один из мужчин, лет тридцати с небольшим, одет был с дешевой элегантностью. Густые черные волосы гладко зачесаны, на пальце — массивный золотой перстень.

Другой был постарше, в бурых вельветовых штанах и грязной ветровке. Крепкого телосложения, стриженный под бобрик, немного веснушчатый, он поигрывал связкой ключей.

Стройной женщине, платиновой блондинке в белых брюках и белом пуловере, было не больше двадцати. Она без конца нервно курила и, казалось, была навеселе.

— Могла бы хоть сегодня не набираться, — буркнул щеголь.

— Вчера я работала до одиннадцати, последний клиент принес бутылку водки, пришлось немного пропустить.

— Тоже нашла оправдание! По пьянке можешь все испортить. Не понимаешь, что ли, шлюха чертова!

— Спокойно, Арне, — сказал тот, что постарше. — Что толку ей читать мораль?

— Ты прав, но я не могу позволить, чтобы она все испортила!

Воцарилась тишина. Все трое молчали. Девушка смотрела в пол.

— Иди умойся холодной водой, — бросил Арне.

Девушка исчезла.

— Ах, эти бабы! — фыркнул младший.

— Но это же ты ее втянул, — заметил старший.

— Было дело, но теперь страшно жалею, хотя трезвая она хоть куда.

— Жаль только, что случается такое нечасто.

Инга Мари вернулась в комнату. Заметно было, что она плакала. Несмело посмотрела на старшего мужчину.

— Закурить найдется, Боссе?

Тот дал ей сигарету. Она глубоко затянулась.

— Ты же понимаешь, что я волнуюсь, — сказала она дрожащим голосом. — Но можешь на меня положиться. Клянусь.

— Ты отнесла мои купоны?

Лицо девушки стало еще несчастнее.

— Ну видишь, как можно на тебя рассчитывать! А если выпадет выигрыш?

— Может, успеем завтра утром? — несмело заикнулась девушка.

— Не прикидывайся глупее, чем ты есть. Как мы успеем?

Замешательство Инги Мари перерастало в гнев. Два красных пятна проступили на щеках.

— А кто оплачивает твои купоны, твои машины и твои попойки? Ну разве не я, твоя шлюха?

Арне вскочил. Казалось, он хотел всыпать ей как следует. Но старший придержал его. Арне вырвался, но занесенную руку все же опустил.

— Успокойся.

Арне что-то буркнул, но все-таки последовал совету. Достал расческу и педантично поправил каждую волосинку, старательно себя рассматривая в большом зеркале напротив дивана.

Он все еще был зол на Ингу Мари. И хуже всего, что она была права. Уже давно он жил в основном за ее счет. Правда, время от времени подворачивалась какая-нибудь сделка с машинами, но рынок стал уже совсем не тот, что раньше. Ладно, через пару дней он уже не обязан будет ни с кем считаться. И уж тем более с Ингой Мари.

— Может, я и в самом деле перегнул палку, — сказал он с открытой, искренней и немного шутливой улыбкой.

А сам с удовольствием заметил, что Инга Мари отходит. Лицо Боссе оставалось по-прежнему непроницаемым. Никогда не известно, что этот дуб думает, хотя Арне очень хотел бы прочесть его мысли. В присутствии Боссе он всегда чувствовал себя немного неуверенно.

— Я заработала сегодня больше, чем обычно, — заметила Инга Мари. — Какой-то старый хрен дал три сотни, чтобы снять меня и еще одну девушку одновременно. Какой ему смысл?

— Никакого, — согласился Боссе, еще раз прокрутив на пальце цепочку с ключами.

Боссе не ожидал ни от Арне, ни от его сожительницы ничего особенного. Он никогда не полагался на фраеров, а Арне был всего-навсего любителем. Но без них ничего бы не вышло. Арне можно было упрекнуть в чем угодно, но только не в неумении управляться с машиной. А Инге Мари отводилась особая роль.

— Скоро час, — сказал Боссе, — пора ложиться. Не забывайте, что завтра рано вставать.

Он выпрямился и, чуть прихрамывая, исчез в соседней комнате, даже не пожелав спокойной ночи.

Арне и Инга Мари сидели на диване. Девушка так зевала, что видны были темные пломбы.

— Иди ложись. Тут неудобно.

Они перешли в спальню Инги Мари, загроможденную множеством вещей, говоривших как о дурном вкусе их обладательницы, так и о ее немалых финансовых возможностях. На старинном комоде, наверняка стоившем кучу денег, среди прочих безделушек стояла фотография двухлетнего мальчика.

Арне поспешно разделся и плюхнулся в двухспальную кровать. Инга Мари, как обычно, выдала стриптиз и ожидала подобающей реакции, но ничего не вышло. Она легла, надувшись, Арне смотрел в потолок.

— О чем ты думаешь? — спросила она, придвигаясь поближе.

— Ни о чем, — буркнул он с отсутствующим видом.

Она коснулась густой поросли на его груди. Потом спустила руку ниже. Он дернулся, как будто собираясь ее отодвинуть, но тут же повернулся к Инге Мари и укусил ее за грудь.

Он был бы удивлен, увидев на ее губах недобрую ухмылку, презрительную и злую. И отчасти победную.

Потом Арне уснул. Инга Мари лежала с открытыми глазами. Потом осторожно встала и подошла к окну. Улица была пуста, с Одингатан доносился шум поездов.

«Какая самоуверенная скотина», — подумала она и легла в постель.

Позднее всех уснул Боссе. У него болела голова, и помогли только несколько таблеток кодеина. Но завести будильник он не забыл.

И еще один человек не спал. В тюрьме Лангхольмен, в камере психиатрического отделения. Высокий, худой, с зачесанными назад волосами, с отросшей рыжей бородой. Этого человека звали Енс Форс, ему было двадцать два года, он изучал философию. Во всей шведской криминальной истории ни о ком не было написано столько, как о нем. Четыре недели назад он бросил ручную гранату на заднее сиденье автомобиля посла Соединенных Штатов. Посол скончался на месте, ему вывернуло все внутренности.

По приказу высших инстанций Форс должен был оставаться под неусыпным наблюдением. Потому дверь его камеры всегда была открытой. А у двери сидел молодой санитар-надзиратель и читал роман одного из шведских писателей-авангардистов. Санитар был студентом, и в Лангхольмен только подрабатывал. Время от времени он поднимал голову от страниц.

— Не можешь заснуть?

— Нет.

— Но ты принял таблетку?

— Да.

— И все равно не получается?

— Нет.

Санитар во время своих предыдущих ночных дежурств уже пытался завязать беседу с Форсом, но всегда получал только такие односложные ответы. Собственно, санитар, Свен Йохансон, очень хотел порасспросить Форса о его покушении, однако инструкции категорически запрещали ему касаться этой темы. А если бы заговорил сам Форс, ему надлежало отвечать как можно сдержаннее.

Ни Йохансон, ни Форс не знали, что над койкой узника был спрятан микрофон. Провод шел в другую комнату, где гудел включенный магнитофон. И там всегда был кто-нибудь из службы безопасности.

Как раз сейчас там сидел молодой блондин в синих джинсах и замшевой куртке. Он уже пару лет работал в САПО. Когда-то тоже был студентом; только подрабатывал на полную ставку обычным полицейским. Руководство вскоре заметило, что молодой сотрудник располагает недурными агентурными способностями. И после четырех лет в полиции теперь он служил в САПО ассистентом. Работа — не подарок, зато он много ездил, и жилось ему неплохо.

Правда, эти жутко нудные дежурства в Лангхольмен совсем не окупались. Постоянно приходилось сторожить магнитофон, который в лучшем случае время от времени фиксировал, что убийца посла с тоски занялся онанизмом.

Но молодой агент САПО не задумывался над своим заданием. Когда его впервые послали в Лангхольмен, чтобы прослушивать камеру Форса, он спросил начальника, законно ли это.

— Ну разумеется, — ответил тот. — У нас есть распоряжение, дающее нам, кроме всего прочего, право на подслушивание наркоманов.

— Но тут дело не в наркомании.

— Да, но это распоряжение годится и для таких случаев.

— Точно?

— Мы получили соответствующее разъяснение на самом высшем уровне.

Больше Ян Ольсон не спрашивал — он знал своего шефа и считал его порядочным человеком. А высший уровень — не иначе как сам шеф полиции, а может, даже министр внутренних дел.

Его догадки были верны. Приказ организовать прослушивание исходил от шефа полиции, который, со своей стороны, перед этим проконсультировался с министерством. Но министр внутренних дел, который, мягко говоря, прочно сидел на своем месте, и не подумал спрашивать своего шефа. Не потому, что это имело значение, премьер наверняка бы согласился. Он всегда был готов к сотрудничеству с Министерством внутренних дел.

Какой-то треск из микрофона. Магнитофон работал по-прежнему. Ольсон слушал разговор санитара с Форсом, не удивляясь: он уже не раз был свидетелем попыток установить контакт.

Потом последовала пауза. Йохансон вернулся к чтению, покосился на часы и заметил, что скоро два.

— Сегодня ровно пять недель, — совершенно неожиданно заговорил Форс. — Пять недель назад я купил гранату.

— Что ты сказал?

— Ты слышал. Ровно пять недель назад я купил гранату.

В комнате этажом выше агент Ольсон насторожился. «Наконец-то»,— подумал он и покосился на магнитофон. Тот работал, и на катушке оставалось еще много ленты. Меняя ее, он включал дополнительный маленький аппарат.

— Где? — спросил санитар.

— Там, в городе,— неопределенно ответил Форс.

— Ты уже тогда задумал… — санитар замялся, — сделать то, что сделал?

— Мне так кажется.

— Кажется?

Снова пауза. Форс лежал, всматриваясь в потолок огромными синими глазами.

— Можешь дать покурить? — спросил он.

По суровым предписаниям Форсу собственное курево не полагалось и спички, разумеется, тоже. Санитар достал пачку и подал ее Форсу, который приподнялся на локте. Закурив, снова лег и стал пускать дым в потолок.

— Я об этом много думал, — сказал убийца. — Что нужно было сделать.

— Но такими актами насилия ничего ведь не добьешься, — заметил санитар, одновременно задавая себе вопрос, противоречит ли это его собственным революционным идеалам.

— Бросить гранату в посла — это мелочь по сравнению с тем, что творят американцы в Юго-Восточной Азии.

— Может быть. Но я спрашивал, чего ты хотел этим добиться.

Собственно, разговор этот стал просто отголоском дискуссии, которую он вел со своими товарищами. Были среди них и такие, которые отстаивали право на насилие. Сам Йохансон их взглядов не разделял.

Еще пару раз он пытался завязать беседу, но ничего больше от Форса не добился. Рыжебородый обладатель самого известного лица в Швеции лежал молча. Пару раз зевнув, он уснул.

Санитар подошел к кровати, убедился, что узник спит по-настоящему, и вернулся на свое место. Прикинул, не стоит ли позвонить начальству, но пришел к выводу, что это необязательно. В шесть, когда его сменят, успеет доложить обо всем. «Еще четыре часа»,— устало подумал он и вернулся к книге.

Ольсон в своей будке еще немного подождал, потом заключил, что Форс уснул, достал из сумки пачку бутербродов в пластиковой упаковке и светлое пиво. Один бутерброд был с сыром и кусочком зеленой оливки посредине. Под оливкой сыр противно побелел и отсырел. «Дьявол, — выругался Ольсон,— и за такое дерьмо — почти три кроны!» Он с удовольствием подумал, что впереди два свободных дня, и решил утром отъесться в ресторане как следует.

Форс заворочался во сне и тихонько застонал. Йохансон мельком покосился на него. Интересно, что ему снится? А Форс слышал во сне хорошо знакомый голос: «Ты, конечно, попадешься, но обещаю, за это тебе воздастся сторицей. Надейся на меня. Верь мне».— «Да-да», — простонал Форс сквозь сон, и снова воцарилась тишина.

За годы активной политической деятельности Сундлин налетал немало и считал, что нет ничего утомительнее многочасовых перелетов. Особенно удручали ночные полеты, когда в салонах ничего не происходило. Поэтому он испытал немалое облегчение, когда около семи самолет приземлился в Каструпе. Часовое ожидание — и снова в путь до Стокгольма.

Поскольку Сундлин был лицом официальным, его проводили в салон в бельэтаже, над общим транзитным залом. Несколько журналистов не отставали от него, среди них — его неутомимый Лунд, который казался прекрасно отдохнувшим и совершенно трезвым, хотя на самом деле пил всю дорогу. У него был билет в туристский класс, но Сундлин пригласил его в салон первого класса. И Лунд там пробыл до конца полета.

В салоне подали кофе, пиво, бутерброды. Лунд близоруко озирался вокруг.

— А виски нет? — во весь голос выразил он свое удивление.

— Ах да, конечно. — Официант смутился и тут же вернулся с бутылкой «Джонни Уокера».

Лунд выплюнул в корзину жвачку и налил себе приличную порцию. Со стаканом в руке он направился к премьеру, который со своими советниками сидел за низким столиком.

— Вы, конечно, заняты политикой, — заметил он.

Никто не ответил. В глазах Сундлина вспыхнул огонек недовольства, но быстро погас.

— Нет, мы как раз говорили о том, как приятно возвращаться домой.

— Но там приближаются выборы.

— Ничто не возбуждает больше, чем настоящая горячая предвыборная схватка, — заявил Сундлин. — И чем горячее, тем лучше.

— Но я слышал, у вашей партии есть трудности с разогревом?

— Ты так слышал? И из чего же это следует?

— Между партиями практически нет различий.

— Тогда их придется придумать. — Сундлин широко улыбнулся.

Самолет в Стокгольм, как обычно, опаздывал. Молодой директор САС сделал оскорбленную мину, когда Сундлин выговорил ему за опоздание.

— Похоже, придется завести себе самолет. Тогда не надо будет часами ждать каждый рейс САС.

Никто не отозвался, повисла напряженная пауза. Прервал ее премьер:

— Может мне кто-нибудь устроить телефонный разговор?

Вскочило несколько человек сразу.

— А впрочем, нет, — передумал Сундлин. — Хотел позвонить домой, но это лишнее. Скоро я сам там буду.

Только около девяти объявили посадку на Стокгольм. Все засуетились. Сундлин с привычным стоицизмом убедился, что самолет стоит в самом конце линии В, идти пришлось через все поле. Он даже задумался, не воспользоваться ли грузовым электрокаром, но решил, что премьеру это не подобает.

В накопителе перед крытым выходом к самолету сидело и стояло множество народу. Появление шведского премьера вызвало небольшое замешательство. Его поспешно проводили в самолет.

— Из-за этой важной шишки нам тут пришлось торчать лишний час,— донеслось из толпы.

— Почему, черт побери, вы не позволили людям занять места? — возмутился Сундлин.

— Мы полагали, что…

— Я не хочу, чтобы люди подпирали стены, как охотничьи трофеи, только чтобы я мог первый войти в самолет.

Молодой директор САС обретал все более обиженный вид. Этот швед совсем не думал о своем престиже.

— В следующий раз мы это учтем,— ответил он, как и подобало хорошо воспитанному человеку.

Сундлин гневно уставился на директора. Потом вдруг отошел и хлопнул его по плечу.

— Пойми, это создает невыгодный образ, — сказал он с мимолетной усмешкой.

Наконец все было готово к отлету. Меньше чем через час самолет приземлился в Арланде. Сундлина вновь проводили в салон для короткой пресс-конференции.

Среди средств массовой информации доминировало «Радио Швеции». Там были представители первой и второй программ, специального канала и последних известий, несколько репортеров и политических обозревателей и еще кое-кто.

— Я иногда задумываюсь, не пора ли как следует реформировать службу новостей на нашем радио, — шепнул Сундлин своему пресс-секретарю.

Пресс-конференция шла по раз и навсегда заведенному порядку. Сундлин заранее знал, какие зададут вопросы, и ответы уже были сформулированы. Он знал, что телегеничен, поэтому перед камерами вел себя совершенно раскованно.

— Разнесся слух, что Вашингтон собирается назначить нового посла в Стокгольм, — заметил репортер, смахивавший на гробовщика.

— Я слышал, — ответил премьер, — но пока не могу дать какие-либо комментарии.

— Пока, — повторил репортер. — Значит, новость недалека от истины?

Сундлину удалось сделать загадочную мину.

— Этого я не говорил.

— А как обстоят дела с процессом над убийцей посла? — спросил другой.

— Вам же известно, что я не могу ответить на этот вопрос, — отрезал премьер. — В дела правосудия я не вмешиваюсь. Суд установит истину.

— Но обвинение еще не предъявлено?

— Нет. И я прекрасно понимаю почему. Слишком много в этом деле привходящих аспектов…

Премьер покосился на часы. Большинство поняло намек и начало собирать свои манатки. Только молодая девушка из никому не известного еженедельника не сдавалась.

— Вы купили что-нибудь в подарок дочке?

— Я всегда так делаю, — последовал ответ.

После интервью Сундлин поспешил в ожидавший автомобиль. Шофер распахнул задние дверцы, а Сундлин подозвал секретаря.

— На пару часов я заеду домой. После обеда буду в правлении партии. Если случится что-то важное, звони. Партия должна была провести анализ предвыборной ситуации, я хотел бы почитать материалы.

Машина тронулась. Сундлин закрыл глаза. Автомобиль стремительно мчался в направлении его стандартного коттеджа в Стуреби, одном из южных предместий Стокгольма.

— Что тут произошло, пока меня не было? — спросил он шофера, и тот понял, что Сундлин имеет в виду ситуацию на футбольных полях.

— Ничего особенного, разве что «Юргорден» в центре поля играет ниже всякой критики.

— Это неважно, лишь бы не ослабло нападение.

Дом Сундлина стоял в маленьком переулке поблизости от школы. Купил он его после женитьбы. Значит, восемь лет назад. Кристине скоро будет пять. Год назад жена умерла от рака. Но все еще при воспоминании о ней щемило сердце.

Когда машина свернула с Худдингсвеген, пошел дождь, донеслись раскаты грома. Премьеру снова вспомнилась покойная жена. Она ужасно боялась грозы. Зато Кристина была спокойным и уравновешенным ребенком. Это доставляло Сундлину большую радость, его вечно мучали угрызения совести, что для дочки времени совсем не оставалось.

Автомобиль затормозил у дома. Местные жители привыкли к соседу-премьеру, и редко кто останавливался посмотреть на него. Это было приятно. Всяческие мероприятия он проводил в официальных резиденциях.

— Мне подождать? — спросил шофер.

— Я собираюсь сегодня как следует поработать. Спасибо, доберусь на метро.

Автомобиль уехал. Сундлин надеялся увидеть в окне дочку, но не тут-то было. Из дома не доносилось ни звука.

— Кристина! — крикнул он.

Ответа не последовало. Он пошел в кухню. Может, Анни вышла за покупками?

На кухонном столе лежал коричневый конверт. Еще не открыв его, премьер понял, что там. Вскрыл, прочитал, достал записную книжку и набрал номер.

— Управление полиции, приемная начальника, — сообщил женский голос.

— Это премьер. Мне нужно срочно поговорить с шефом.

— Вам повезло, премьер. Он только что вернулся с заседания. Минутку.

Треск в трубке перекрыл сухой голос.

— Привет, Ричард, — сказал Сундлин. — Мне срочно нужна помощь. Мою дочь похитили.

В трубке раздался громкий вздох.

— Они требуют освободить парня, который убил посла.

И премьер захлебнулся от рыданий.

— Пока ничего не предпринимай. Я позвоню через пять минут, — выдавил Сундлин между приступами рыданий.

— Понимаю. — Начальник полиции отложил трубку и буркнул: — Так и знал, что в конце концов такое случится и в Швеции…

Выйдя в приемную, он разъяснил секретарше, как важно соединить его сразу, как только позвонит премьер. Секретарша была хорошо вымуштрована, чтобы удержаться от расспросов.

Ровно через пять минут премьер позвонил снова. Он уже полностью владел собой, был в обычной форме. За эти пять минут он успел поспешно оглядеться в доме, ничего при этом не найдя, глотнуть виски и внимательнее прочитать письмо, в котором похитители требовали освободить Енса Форса в обмен на жизнь его дочери Кристины.

Письмо было отпечатано на машинке, на обычной белой бумаге, причем неумело — листок пестрел опечатками и забитыми ошибками.

— Я тебе прочитаю письмо, — сказал премьер начальнику полиции. — «Ваша дочь в наших руках. В обмен мы требуем освобождения Енса Форса. Хотим, чтобы ему разрешили выехать за границу. Вы сами знаете, на какие страны можно рассчитывать. Дочь ваша чувствует себя хорошо, и с ней ничего не случится, если вы будете делать то, что сказано. Мы свяжемся с вами позже».

— Все? — спросил начальник полиции.

— Все.

— Полагаю, ты сейчас дома. Дождись меня.

— Жду.

— Послушай, что мне пришло в голову! Кто-то же занимался с твоим ребенком, пока ты был в Штатах?

В трубке воцарилась тишина.

— Я о ней совершенно забыл. Анни тоже исчезла.

— Ты обыскал весь дом?

— Разумеется. Тут никого нет, постель Кристины пуста. Мне кажется, они прихватили часть ее нарядов и игрушек.

— Хороший знак.

— Что ты имеешь в виду?

— Это значит, что малышке ничто не грозит.

Они повесили трубки, когда начальник полиции пообещал, что через четверть часа будет у Сундлина.

— Знаю, тебя не нужно просить оставить пока эти новости между нами,— добавил премьер напоследок.

Сундлин еще раз обыскал весь дом. Ни следа Кристины и ее воспитательницы. Ни следа борьбы или драки.

Он перешел в большой кабинет, в котором полки с книгами тянулись до самого потолка. Чтение в последнее время стало единственным позволительным удовольствием. Он изо всех сил старался — если только работа и положение не требовали его присутствия — чаще бывать дома с дочкой.

Опустившись в кресло с высокой спинкой, премьер закрыл глаза. Разумеется, о спокойствии и речи не было, надо было собраться с силами, чтобы пережить те трудности, которых он даже не мог себе представить.

Потом Сундлин встал, провел рукой по волосам. Казалось, он пребывал в каком-то собственном изолированном мире.

Не многие знали истинного Сундлина. Вот жена, будь она жива, знала бы, что муж сейчас интенсивно размышляет над серьезной проблемой и пока не видит решения.

Сундлин еще раз провел рукой по густым волосам, встряхнулся и снова схватился за трубку, предварительно заглянув в записную книжку.

— Привет, — сказал он. — Я как раз занят одним делом и считаю, ты мог бы мне помочь. Ты же знаешь, утром мы вернулись из Соединенных Штатов. Как обстоят дела на сей момент?

Разговор оказался коротким, потому что позвонили в дверь. Появился начальник полиции в выходном костюме в тонкую полоску и в мягкой шляпе.

— Входи, входи, — пригласил Сундлин и, опережая гостя, прошел в спальню. Там оба сели. — Хочешь выпить? — спросил премьер.

— По правде говоря, выпить для поднятия духа следовало бы тебе, — ответил начальник полиции, который никогда не пил на службе.

— Ну и что будем делать?

В тоне, которым был задан вопрос, как и в глазах премьера, сквозило беспокойство.

— Ясно, что нужно спасать жизнь твоей дочери. Ее безопасность прежде всего.

Сундлин, позвякивая кусочками льда в стакане, смотрел на потолок. С него свисала паутина, убрать которую не потрудились ни приходящая уборщица, ни тем более воспитательница.

— Дело усложняет то, что и воспитательница тоже исчезла, — заметил полицейский.

— Я понимаю. Не могу требовать исключительного отношения, только учитывая мое положение.

— Что ты знаешь о воспитательнице?

— Ровно столько, чтобы исключить возможность ее соучастия.

— Она для тебя нечто большее, чем просто воспитательница?

— Если думаешь, что она моя любовница, то ошибаешься. Я избегаю спать с работающими тут особами.

— Понимаю. Пойми и ты, что долго держать все в тайне не удастся. Чем раньше мы обо всем сообщим, тем лучше. Я так считаю.

Премьер вздохнул.

— Конечно, ты прав. Я сам позвоню в Телеграфное агентство и дам сообщение, чтобы все получили его одновременно. Позднее ты сможешь устроить пресс-конференцию. А что, собственно, с Форсом?

— Ничего нового, — ответил начальник полиции, который еще не получил рапорта, что убийца понемногу начинает приоткрывать душу санитару из ночной смены.

— Черт, и все в то время, когда нам столько предстоит, — вздохнул премьер. — Не знаю, как я это выдержу. Охотно отказался бы от всех выступлений, но это просто невозможно…

Начальник полиции молчал. Он понимал обеспокоенность Сундлина, но и сам мучительно прикидывал, откуда он в сезон отпусков возьмет столько сотрудников, сколько может теперь понадобиться.

— Одно мне неясно, — заметил он.

— Что именно?

— Какая страна захочет принять Форса.

— Полагаешь, я над этим не думал? — вздохнул премьер. — Может быть, придется брать в расчет даже Албанию. Ведь речь идет о жизни и смерти. Может, удастся договориться с какой-нибудь африканской страной.

— Так,— сказал начальник полиции, — пожалуй, пока это все. Я пришлю людей, пусть все осмотрят. Потом нужно будет пустить в ход достаточно громоздкий аппарат. Но все равно ты сам будешь решать, как далеко можно продвинуться в расследовании и насколько оно должно быть интенсивным.

— Прежде всего нужно установить, что случилось с воспитательницей.

Комиссар встал, поблагодарил за выпивку и, поправив складки на полосатых брюках, удалился.

Сундлин подошел к бюро, на котором стояла портативная пишущая машинка, и торопливо отпечатал коммюнике для Телеграфного агентства новостей. Несколько раз перечитал текст, потом позвонил в бюро телеграмм на Хоторгет и попросил соединить с главным редактором. Бывший парламентский пресс-атташе был старым приятелем Сундлина.

— Привет,— сказал премьер, — это Сундлин. Хочу передать коммюнике. — И прочитал короткий текст.

— Я узнал тебя по голосу, — сказал редактор. — Но тут вещи такого рода, что мне придется тебе перезвонить. Ты дома?

Через пару минут в доме премьера зазвонил телефон. Главный редактор, закаленный многолетним опытом, даже после контрольного разговора все еще не был удовлетворен. Взглянув на часы, он убедился, что осталось еще немного времени до начала собственной радиопрограммы агентства в тринадцать часов. И потому позвонил в аппарат правительства и попросил соединить с кем-нибудь из свиты премьера. Только получив подтверждение, что шеф действительно у себя дома, он дал ход сообщению.

До тринадцати оставались минуты, и он был совершенно уверен, что радио не успеет передать сообщение перед собственной программой агентства. Его за это станут критиковать, но совесть будет чиста. Лучше для надежности дважды убедиться и подстраховаться.

А сразу после часа редакции всех газет страны охватило лихорадочное возбуждение.

Воспитательнице Анни Богрен было двадцать два года, и она очень гордилась тем, что работает у самого премьера. И платят хорошо, и не нужно заниматься ничем, кроме маленькой Кристины.

Анни по натуре была ранней пташкой. Услышав шелест в почтовом ящике, она взглянула на часы. Начало шестого. Как сегодня рано принесли газеты, подумала она, накинула халатик и вышла в палисадник, чтобы забрать почту. Возвращаясь, наспех просмотрела первые страницы и уже взялась за дверную ручку, когда услышала за спиной тихий голос:

— Прошу не пугаться и спокойно войти в дом. Если не станешь сопротивляться, тебе ничего не будет. Пистолет нацелен тебе в спину. Делай, как говорят.

Анни двигалась, как лунатик. За собой она слышала осторожные шаги и стук запираемых дверей.

— Все в порядке, — негромко прозвучал тот же голос. — Вот чемодан, прошу собрать в него вещи девочки.

— Нет! — вскрикнула Анни, обернулась и вздрогнула при виде крупного мужчины в мешковатых брюках и выцветшей ветровке. Лицо его скрывала развеселая маска Утенка Дональда.

— Делай, что говорят, — повторил налетчик. — Клади в чемодан одежду на несколько дней, немного.игрушек и одевайся сама.

Они бесшумно вошли в комнату, где спала Кристина Сундлин.

— Разве вы не понимаете, что она до смерти перепугается, когда увидит вас в этой маске? — шепнула Анни, укладывая платьица в старый чемодан, врученный ей налетчиком.

— Ладно, я встану за дверью, — буркнул он. — А ты буди ее. Скажи, что это такая игра. Короче, говори, что только в голову взбредет. Машина ждет.

Анни осторожно встряхнула спящую девочку. Малышка недовольно захныкала, но проснулась неожиданно быстро.

— У нас тут дядя, он хочет поиграть и прикинулся Утенком Дональдом,— сказал Анни.— Мы поедем с ним покататься.

Девочка поспешно оделась. Незнакомец вошел в комнату. В руке он держал кепку. Анни не пришлось долго гадать, почему она так странно выгнута и что под ней спрятано. Она боялась, что Кристина перепугается оскаленной в ухмылке утиной рожи, но малышка явно была довольна.

— Плуто и Поросенок ждут нас в машине, — дружелюбно сказал Утенок Дональд.

— А для меня тоже найдется такая смешная маска? — спросила Кристина, обернувшись к Анни.

— Нет, ты будешь сама собой, — ответил любезный голос из-под резиновой маски.

Малышка сразу заметила чемодан.

— Мы там и заночуем?

— Да, — вздохнула Анни, с отчаянием косясь на стоящего рядом мужчину.

— Выходим через гараж, — приказал тот.

Одной рукой ведя Кристину, в другой держа чемодан, Анни шагнула в коридор, соединявший дом с гаражом. Там стояло «вольво» Сундлина, который очень редко пользовался собственным автомобилем.

— У ворот стоит машина. Прошу садиться сзади, рядом с Поросенком, — предупредил незнакомец.

Анни распахнула ворота гаража. Машина стояла на дорожке. Она села сзади, рядом с женщиной в маске Поросенка. На переднем сиденье сидел Пес Плуто. Утенок Дональд спокойно сел за руль. Машина быстро покатила по Стуребигаттан.

— Сейчас начнем играть,— сказала Поросенок Кристине. — Завяжем Анни глаза, а ты можешь смотреть.

Женщина достала темный шелковый шарфик и завязала воспитательнице глаза. Анни отметила, что у женщины холеные руки и сама она сильно надушена.

— Потому что для нее должно остаться тайной, куда мы едем, — пояснил Утенок Дональд.

Пес Плуто пока молчал. Только когда шарф плотно затянул глаза, Анни услышала голос, который ей совсем не понравился:

— Наконец можно снять эту чертову маску!

— Нехорошо говорить «чертову»!— заметила Кристина.

Анни пыталась запоминать дорогу, но скоро потеряла всякую ориентацию. Один раз она отчетливо услышала гул поезда метро и решила, что машина едет по мосту Сканстул. Но потом даже представить не могла, куда они едут. Утенок Дональд все время вел машину с одинаковой скоростью. Кристина непрерывно болтала о домах, магазинах, озерах и машинах, мешая одно с другим.

Через полчаса машина куда-то свернула, в этом Анни была почти уверена.

— Останови, — велел Пес Плуто. — Поменяйся со мной, Инга Мари!

Анни услышала, как мужчина за рулем выругался себе под нос, и поняла: он недоволен, что тот выдал имя Поросенка.

Девушка Инга Мари и мужчина с переднего сиденья поменялись местами. Анни почувствовала прикосновение мужского бедра.

— А папа тоже приедет туда, где мы будем ночевать? — спросила Кристина.

— Нет. Сегодня ночью еще нет. Ему пришлось немного задержаться в Америке. Но не волнуйся, там, куда мы едем, есть дивные котята и щенята.

Анни подумала, что шофер умеет обращаться с детьми, и знает, что они любят.

— А котята уже не слепые? — спросила Кристина.

— Разумеется, — кивнул Утенок Дональд. — Их трое.

— А какого цвета?

— Два черных и один пятнистый.

Прошло еще с четверть часа. Анни чувствовала, что теперь они едут по очень неровной дороге.

— Вот мы и прибыли, — сказал Утенок Дональд.

— А где котята? — спросила Кристина.

— В доме, — мелодичным голосом произнесла девушка в маске Поросенка.

«Похоже, она часто говорит по телефону»,— подумала Анни, даже не зная, насколько близка к истине.

Анни вместе с Кристиной провели в дом, где запах живо напомнил ей годы, проведенные у бабушки в деревне, — запах конюшни.

— Вы будете жить здесь, — услышала она вежливый и спокойный голос Утенка Дональда. — Когда закроем двери, можешь снять повязку.

Заскрежетал замок, Анни сорвала шарфик. Свет ослепил ее, только потом она увидела, что они находятся в старомодно обставленной комнате: раскладной диван, комод с фотографиями в овальных рамках, печь, облицованная кафелем в цветочек, на стенах парочка безвкусных картин, на полу веселый лоскутный коврик.

Кристина уже сидела на полу, глядя на весело барахтавшихся котят. Анни выглянула в окно и увидела луг, на котором паслись три лошади. Видна была еще пара сараев, а дальше — темный хвойный лес с редкими березками и дубами.

Двери распахнулись. Вошла Поросенок, двигаясь как манекенщица. Она несла поднос.

— Вы, должно быть, голодны. Прошу, вот кофе, бутерброды, а для Кристины — молоко и хлопья.

Поставив поднос на стол, покрытый красно-белой клетчатой скатертью, она вышла, покачивая бедрами.

— Садись поешь, — велела Анни.

— А почему утром молоко? — спросила девочка. — Я хочу шоколаду.

— Ничего больше нет, только молоко, моя маленькая.

Кристина принялась за еду. Котята, кони на лугу, лес и поля — все дышало покоем и умиротворенностью. Идиллия. Но Анни до мозга костей пробирал страх. «Нужно держаться,— думала она.— Но я так боюсь того, в маске Плуто…»

— Ешь как следует, — сказала она Кристине. — Не капай на стол.

Ассистент криминальной полиции Ян Ольсон сидел в своей ужасно несовременной квартире на Ходбергсгатан. Он снимал эту квартиру через посредника и платил невероятно много, но все равно был счастлив, что, по крайней мере, есть где жить. Вот только до невозможности надоели ему две любопытные старые девы, хозяйки квартиры.

В первом часу Ольсон уже собирался уходить, но все-таки включил радио, чтобы послушать новости. Диктор важным голосом рассказывал о происшествии. «Это просто неправдоподобно», — подумал Ольсон и, убедившись, что больше ничего интересного не передадут, выключил радио. Прежде всего он позвонил начальнику. И едва дозвонился.

— Я только что слышал новости. Я нужен?

— А ты как думаешь? — спросил шеф. — В ближайшее время придется вкалывать день и ночь.

— Понимаю. Пойду только перекушу и скоро буду.

— Только не напейся. Ты нужен трезвый и прилично одетый.

Ольсон был в элегантном пепельно-сером костюме.

— Собственно, можешь не спешить. Никаких инструкций мы еще не получали. Видимо, все решается на самом высоком уровне.

Ольсон пошел через Ходбергсгатан на Готагатан и, миновав ее, свернул на Хокенсгатан. Там спустился в метро и поехал в центр. Пройдя по подземному вестибюлю, где вовсю кипела торговля наркотиками, поднялся на эскалаторе на Дроттинггатан. Выдержав нелегкую борьбу с собой, завернул в «Брункенбергский подвал» — времени еще достаточно, и там можно так же хорошо перекусить.

Заказав фирменную мясную солянку, он выпил графин красного вина. Теперь еще небольшая прогулка до универмага Алена и оттуда автобусом в управление.

У входа с Кунгсхольмгатан стоял новый охранник, который его не знал.

— Прошу прощения, но сегодня тут крутится столько посторонних, — извинился охранник в зеленом мундире, еще раз проверяя его удостоверение.

Нормально. Ольсон к такому уже привык. Он совершенно не походил на полицейского и тем более на офицера. Всегда казался слишком молодым.

Поднявшись на лифте к себе, он поставил портфель, где лежали бутерброды и два крепких пива, купленных в магазине на Ангегаттан. Потом отправился в конец коридора и позвонил в последние двери.

— Войдите!— крикнул ассистент Бенгт Йохансон.

И он тоже совсем не походил на полицейского. Щуплый человечек с добродушным лицом сидел без пиджака, распустив гастук. На руке сверкали золотые часы на массивном браслете, стоившем больше его месячного жалованья.

— А, ты, — протянул он. — У меня есть для тебя дело, — продолжал Йохансон.— Сегодня вечером будешь в ратуше чем-то вроде телохранителя. Туда поедет Сундлин. И ты тоже.

— Один?

— Нет. Возьмешь с собой Берга.

Йохансон присмотрелся к Ольсону.

— Вид у тебя вполне приличный. Можешь не переодеваться.

— Когда в ратуше начало?

— В семь вечера. Но ты должен быть в Доме правительства в половине седьмого. Поедешь вместе с Сундлином.

— А что, есть опасения, что с Сундлином тоже что-то может случиться?

— Не знаю. И меня это вовсе не интересует,— ответил Йохансон. — Я только выполняю указания. Ты парень образованный, интеллигентный, потому я тебя и посылаю.

— Иди к черту,— отмахнулся Ольсон.— Возле ратуши будут кишеть журналисты. Как мы туда протолкнем Сундлина? Я думаю, у него нет охоты объясняться с прессой.

— САПО думает обо всем. Доставим уважаемого шефа катером.

— Ловко, — признал Ольсон. — А ты не думаешь, что журналисты тоже достаточно сообразительны, чтобы раскусить ваш план?

— Не думаю. Они будут караулить входы с Ханверкаргатан и с площади Рагнара Остберга, но не со стороны моря.

— Я не настолько в этом уверен. Знаю по опыту, как нелегко от них избавиться. Ну будет время — будет и пища. А что мне делать до половины седьмого?

— Напиши рапорт о чем хочешь, только оставь меня в покое, — рыкнул Йохансон, при этом не теряя облика добродушного Деда Мороза.

Ольсон, не слишком поспешая, вернулся к себе, достал из портфеля пиво и высосал прямо из горлышка. Он всегда пил пиво «Фалькон» — распробовал его на Кипре, во время шестимесячной службы в частях ООН.

Открыв ящик стола, достал блокнот с множеством неразборчивых каракулей. На основании нескольких сокращений и цифр написал рапорт, заполнивший почти весь машинописный лист. Писал он быстро и несколько витиевато. Некоторые начальники полагали, что рапорты даются ему слишком уж легко, но вскоре заметили, что молодой ассистент умело выделяет в них самое важное. Он обладал таким незаурядным качеством, как умение не только смотреть, но и видеть. До известной степени это могло быть следствием того, что он не походил на полицейского и легко вписывался в любую обстановку.

Записки, по которым он теперь составлял рапорт, тоже были результатом порученной ему слежки.

В четверть седьмого Ольсон и его коллега Берг поехали на такси в Дом правительства. В соответствии с инструкцией представились там одному из сотрудников Сундлина в его аппарате. Молодой блондин произвел на них не очень хорошее впечатление.

— Вы должны были прибыть только в половине седьмого, — заметил он.

— Мы охотно подождем,— отрезал Ольсон.— Нам не привыкать.

— И такой болван наверняка на десять ступенек выше нас по положению, — шепнул Берг, когда они остались одни.

Ровно в восемнадцать тридцать распахнулись какие-то двери. Оба поспешно вскочили, увидев, что выходит сам Сундлин. Им уже приходилось сопровождать премьера в заграничных визитах.

— Привет, ребята,— поздоровался Сундлин.

Ольсон и Берг пробормотали в ответ нечто невразумительное. Потом сказали, что премьеру следует отправиться в ратушу катером.

— Мы надеемся, что таким образом удастся избежать атаки журналистов,— пояснил Ольсон премьеру, весьма скептически отнесшемуся к этой идее.

— Надеяться можно, но вы же видели эту волчью стаю у входа.

— Да, — кивнул Ольсон, думая прежде всего о нелюбезном молодом человеке, который их встретил. — Сегодняшний обед организует Международный дом молодежного бизнеса, не так ли?

Сундлин кивнул в ответ. Силы его явно были на исходе. Об этом говорили нездоровый румянец и пальцы, нервно теребившие какие-то резинки. Одет он был в летний сероватый костюм.

— Ну пошли уже, — нервно бросил премьер.

Один из сотрудников аппарата проводил их на пристань. Там уже ждал небольшой катер. Ольсон осмотрелся. Все в полном порядке. Нигде ни следа журналистов.

Они поспешно погрузились и взяли курс на набережную у ратуши. Все молчали. Ольсон чертовски переживал, что при посадке в катер у него съехала кобура с револьвером. «Впрочем, я все равно не попаду даже в неподвижную мишень», — думал он, находя некоторое утешение хотя бы в том, что Берг был хорошим стрелком.

Ольсон всегда побаивался подобных поручений. Знал, что на практике совершенно невозможно уберечь кого-то от убийцы, которого не пугает угроза собственной жизни.

Добрались они в ратушу легче, чем Ольсон или Сундлин ожидали. Один-единственный журналист поджидал их там вместе с фотографом. Это была двадцатипятилетняя журналистка из «Экспрессен».

— Могу я просить вас прокомментировать ситуацию? — спросила она.

Сундлин с помощью Берга выбирался из катера, а фотограф делал снимок за снимком. Премьер покачал головой.

— Нет, ничего сверх того, что я уже сообщил.

Девушка попыталась задать еще несколько вопросов, но ответа не получила. Но и так она была вне себя от счастья, что сумела перехватить премьера. После такой удачи ее репутация в газете только укрепится. И шансы возрастут.

«Бледный, с покрасневшими от слез глазами прибыл премьер на пристань ратуши в четверг вечером. В то время как на поиски его дочери брошены все резервы полиции, он должен произносить речь о международном положении. Политиков связывают те же правила, что и актеров: шоу должно продолжаться».

Журналистка была горда такой своей придумкой и уверена, что редактора она тоже приведет в восторг. А это важнее всего.

Премьера проводили в комнату на втором этаже. Обычно ее занимал секретарь муниципалитета, но сейчас он был в отпуске. Из этой комнаты легко было попасть в Золотой зал.

— Еще только без десяти семь, так что времени у нас достаточно, — заметил безупречно причесанный представитель устроителей вечера. — Не желаете выпить?

— Нет, спасибо. Где эти ребята будут сидеть во время ужина?

— Мы отвели им места за столом прессы.

— А стоило ли? — спросил Ольсон.

Распорядитель пожал плечами.

— Теперь уже ничего не поделаешь. Все уже рассаживаются.

— Полагаю, мы минут на пять задержимся,— сказал Ольсон, поглядывая на премьера.

— Это вам решать. После визита в Штаты я ко всему уже привык.

Ольсон усмехнулся. Сейчас он остался с премьером с глазу на глаз: Берг отправился в зал на рекогносцировку.

— Уйдем перед кофе, — продолжал Ольсон.

— Снова катером?

— Нет, вернемся машиной. На вашей вилле все еще работают эксперты. Так что там все наверняка вверх дном.

Премьер полез во внутренний карман пиджака.

— Понимаю, — огорченно протянул он.

— Потому мы заказали вам номер в «Парк-отеле» на Карлавеген, — продолжал Ольсон.

— Если честно, мне гостиницы уже осточертели, но может быть, это и лучший выход.

В пять минут восьмого Ольсон проводил премьера в Золотой зал. Полицейский вошел первым и поспешно отыскал стол, за которым должен был сидеть. Воцарилась полная тишина, когда через несколько секунд в боковых дверях показался Сундлин.

— Как, черт побери, он сюда попал? — удивился один из журналистов за столом Ольсона.

— Утром узнаешь про это из «Экспрессен», — ухмыльнулась журналистка, которая догадалась ждать на пристани.

— Какая жалость, что «Экспрессен» не выходит вечером!

Прием проходил точно по плану. Перед десертом премьер, постучав по бокалу, произнес речь о международной экономической ситуации и значении развития торговых отношений. Приветственную речь в начале банкета произнес представитель городских властей, едва владеющий английским.

Когда показались официанты с кофейниками, Ольсон подошел к столу почетных гостей. Сундлин без всяких церемоний тоже встал и зашагал за ним.

Примерно в то же самое время, когда премьер покидал ратушу, осеняемый светом фотовспышек, Арне Ризефельт сидел за кухонным столом в небольшом деревенском домике неподалеку от Арланды. Компанию ему составляли Инга Мари и Боссе. На столе рядом с остатками пищи стояли бутылка водки и включенный на полную громкость транзисторный приемник. Время шло к девяти.

— Включи первую программу, — велел Арне Инге Мари. — Сейчас будут новости.

Девушка потянулась через стол и нажала клавишу. Чрезмерно оживленный мужской голос вел конкурс, состоявший в телефонных ответах на самые дурацкие вопросы.

Арне налил себе водки и разбавил тоником.

— Черт, неужели больше ничего нет выпить? Это же отрава!

Никто не отозвался. Боссе сидел с закрытыми глазами. Инга Мари с тоской смотрела на бутылку. Арне сурово зыркнул на нее.

— С тебя на сегодня хватит. Помни, что ты прежде всего отвечаешь за соплячку.

Арне был весьма доволен прошедшим днем. До сих пор все развивалось точно по плану. План, собственно, был делом Боссе — тут он король, но идея принадлежала ему, Арне.

— Когда ты прикупил эту усадьбу? — спросил Боссе, не открывая глаз.

— Четыре года назад. Тут раньше мы разводили лошадей.

— Кто «мы»?

— У меня был компаньон-тренер. Потом пришлось его уволить. Теперь тут только конюх, но вчера он уехал на две недели.

— Нет риска, что он вернется?

— Нет.

Последнее утверждение не слишком соответствовало правде. Арне был должен деньги конюху Хессе Морену. Если быть точным, это лошади Хессе паслись на лугу. Морен был неуступчив в делах и всегда требовал лошадей под залог в случае задержки с оплатой его услуг, а тут набрались еще и другие долги.

— Тихо, сейчас передадут сообщение, — шикнул Арне.

— Полиция еще не напала на след похищенной дочери премьера Сундлина и ее двадцатилетней воспитательницы Анни Богрен. Похитители требуют, чтобы убийца американского посла был освобожден и выслан за границу. Министерство иностранных дел, уже ведет переговоры со странами, которые могли бы дать согласие на его прием. Агентство Рейтер передает из Вашингтона, что шведские власти могут иметь большие трудности в подыскании соответствующей страны. Среди предполагаемых государств называют Албанию, Алжир, Северную Корею и Сирию. Политические комментаторы в Вашингтоне, однако, не полагают, что Соединенные Штаты могут выступить с протестом против выдачи убийцы. В среду вечером прошло предварительное следствие по делу о похищении, — продолжал диктор. — Полиция получила много информации, которая сейчас обрабатывается. Никаких сведений о новом контакте похитителей с премьером не поступало.

Они дослушали новости до конца.

— Полиция ничего не знает,— заметил Арне.

— Похоже, — согласился Боссе, — но с фараонами никогда ничего наперед не знаешь. Зачем ты продал?

— Что я продал?

— Всех лошадей.

— Дело не окупалось, — вздохнул Арне. — Они только жрали и ни шиша не выигрывали.

— А ты сорил деньгами направо и налево, — вмешалась Инга Мари. — Деньги так и жгли тебе карманы! Покупал старых кляч, любой лошадиный барышник тебя надувал, как хотел.

— Заткнись, что ты понимаешь в бизнесе!

— Во всяком случае, я знаю, что нельзя тратить больше, чем имеешь, — отрезала девушка.

Едва заметная усмешка скользнула по губам Боссе. Арне налил себе еще.

— А насчет выпивки пора завязывать не только Инге Мари, — бросил Боссе.

Арне оставил рюмку и стиснул зубы. Проклятый уголовник начинает тут командовать! Ну что ж, придется потерпеть.

— Может, ты и прав, — согласился он. — Завтра тоже будет день.

— Водка работе не помощник, — сказал Боссе. — Особенно тогда, когда все должно пройти так, чтобы комар носа не подточил. Ты играешь на скачках, ставишь на лошадей, так что знаешь, что и так непростую ситуацию усложнять не стоит.

— А у тебя большой опыт по части провалов?

— Был раз, и именно по глупости. Но меня взяли не из-за выпивки.

Арне повернулся к Инге Мари.

— Они поели?

— Малышка — да. А девушка едва притронулась.

— За ней нужен глаз да глаз, — заметил Боссе. — Она девушка шустрая.

— Просто куколка, — прищелкнул языком Арне. — А какая фигурка!

Боссе поморщился и стал массировать шею. Под волосатой кожей заиграли мышцы. Инга Мари зло покосилась на Арне.

— Ну ты уже готов! Пора тебя связать! Едва завидишь попку покруглее, как забываешь обо всем.

Арне усмехнулся своей беспредельно обаятельной улыбкой, разыгрывая пристыженную невинность.

— Да, я люблю девушек,— признал он,— но ты же не думаешь, что я стану тут что-то затевать. Может, меня она и возбуждает, но я не псих!

Боссе все еще растирал шею короткими крепкими пальцами.

— Перестаньте, — бросил он.

Арне открыл холодильник, достал пиво и выпил прямо из бутылки. Стоя с запрокинутой головой, с бутылкой у рта, в плотно облегающих джинсах, желтой тенниске, здоровый, узкобедрый, он походил на рекламу хорошей пивоварни.

Инга Мари права. Он хочет эту девушку. И у нее нет права задирать нос. Интересно, был у нее уже парень? Наверняка был.

— Я выйду подышу, — сказал он. — А потом лягу.

— Только не отходи далеко, — предупредил Боссе. — На дороге могут быть люди.

— Не в это время. А если и будут, они меня знают. Еще не хватало мне от соседей прятаться! Это бы только возбудило подозрения.

— До известной степени ты прав. Но нужно быть предельно осторожными.

Арне накинул замшевую куртку и вышел. Над головой гудела «дакота». Усадьба располагалась прямо на линии посадочных полос Арланды.

Открыв калитку, он пошел к лошадям. На лугу паслись две кобылы и семилетний мерин. Арне достал из кармана несколько кусочков сахара, похлопал по крупу одну из кобылок, и та легонько ткнула его носом в грудь.

— Ну-ну, потише, — буркнул он, — ты свое получишь.

Его всегда странно успокаивало общение с лошадьми. Они довольствовались малым и не задавали вопросов. Он вырос среди лошадей. Отец, хозяин процветающей автомобильной фирмы, всегда держал скаковых лошадей. Но, разумеется, относился к ним как к источнику новых прибылей. И когда перестали окупаться, продал. «А я все его деньги растранжирил», — подумал Арне, покидая луг.

Он зашагал лесной опушкой. Вверху снова гудел самолет. Швыряя камешки во тьму, он шел дальше, пока, обойдя всю усадьбу, не оказался по другую сторону дома.

Светилось окно спальни, где стояли две кровати. В одной спала Кристина Сундлин, в другой лежала Анни Богрен. Она смертельно устала, но не могла и не хотела спать. В висках стучала кровь, желудок сводило судорогами. «Нет, в Швеции такого не бывает»,— уговаривала она себя.

Спускалась ночь. Арне, спрятавшись за деревом, пытался заглянуть в окно. Он видел постель малышки, но не Анни. Потом увидел, как открывается дверь и входит Инга Мари в маске Поросенка. Подойдя к окну, она задернула шторы. Короткий миг глазки Поросенка смотрели прямо на него. «Интересно, могла ли она меня заметить?» — подумал Арне.

Недавно построенный «Парк-отель» находился на Карлавеген возле парка Хумлергарден. Туда и отвез Ольсон премьера после приема в ратуше. Машина с журналистами пыталась их догнать, но не смогла, поскольку Ольсон включил сирену и переехал Тегельбакен на красный свет.

— Недурно, — заметил Сундлин, — но все равно они быстро пронюхают, где я.

— Наверняка. Но хорошо хоть немного насладиться покоем.

В отель они прибыли в половине десятого. Уже поджидавшие там сотрудники полиции проводили их через двор.

— Пойдем по лестнице, — сказал один из них. — Господин премьер будет жить на третьем этаже.

— Говори мне «ты». Я со всеми на ты. Про это даже в газетах пишут, — сказал Сундлин.

Вся компания поспешно поднялась наверх. Ольсон заметил, что премьер в хорошей форме и на лестнице ничуть не запыхался.

— Хоть какая-то польза от тенниса, — ухмыльнулся ему Сундлин.

В коридоре одна из дверей была открыта, стоявший там агент приветственно кивнул.

— Вот и мы, — сказал премьер. — Останешься тут на ночь?

Последний вопрос был обращен к Ольсону, который не знал, что ответить. Поспешно покосившись на часы, он подумал, что ему уже идут сверхурочные.

— Могу, разумеется… Нужно только переговорить с начальством.

— Я просто подумал, что приятнее видеть знакомое лицо.

По сдавленному голосу Ольсон понял, что премьер гораздо больше выведен из равновесия духовно и физически, чем было видно по нему. Он поднял трубку, Йохансон ответил и выслушал краткий доклад.

— Ничего не имею против, но не знаю, заплатят ли тебе сверхурочные. И смотри, какие у него намерения…

— Шуточки у тебя не из лучших, — отрезал Ольсон. — Что нового с розысками?

— Насколько мне известно, ничего. Разумеется, непрерывно звонят всякие идиоты, видевшие таинственные автомобили с детьми и молодыми женщинами, но ничего достойного внимания.

— И что вы делаете?

— Роемся в картотеках.

— Что-нибудь нашли?

— Да толком ничего. Хотя откуда мне знать? Помнишь того парня, который вчера вечером сторожил Форса?

— Ну и что с ним?

— Он из леваков. И очень активных.

— А как вы об этом узнали?

— Кто-то позвонил, — неясно буркнул Йохансон. — Но дежурить он будет и впредь. У нас все еще считают, что это может пойти на пользу, хотя я этого мнения не разделяю.

— Да, действительно новостей немного.

— Но ты держи ухо востро. И будь готов ко всему.

— Да, пока.

Во время этого разговора Сундлин осмотрел номер, состоявший из двух комнат.

— Все в порядке?

— Да, без проблем.

— Какие новости?

— Ничего существенного. Поступает множество информации, но нужно время, чтобы ее проверить. Вряд ли им удастся скрыться надолго, это было бы просто удивительно.

— Я тоже так думаю,— Сундлин вздохнул.— Но почему они не дают о себе знать? Такое ожидание действует на нервы. Я привык к трудным ситуациям, но не такого рода.

Тут Сундлин заметил на кровати свою собственную пижаму. В ванной были его туалетные принадлежности.

— Неплохо сработано,— похвалил он.— А каково, собственно, работать в САПО, Ольсон? Как тебя зовут, кстати?

— Ян. Полагаю, как и на любой другой службе. Жалованье, разумеется, маленькое, но мне еще повезло — не нужно содержать семью. Тогда было бы хуже.

— Я, собственно, очень мало знаю о вашей службе. Это сфера министра внутренних дел. Я никогда не вмешиваюсь. Разве что время от времени получаю рапорт для ознакомления.

— Мне кажется, мы справляемся. Кто-то же должен заниматься грязной работой.

Сундлин прищурился и провел рукой по волосам.

— Интересно, какой толщины у вас мое досье.

— Если и есть, вряд ли оно слишком толстое.

— Оставим это. В ратуше мы остались без грога. Закажем что-нибудь выпить?

— Пива, пожалуй.

— Мне нужно что-то покрепче. Позвони. Бутылку виски мне и пару пива себе.

Ольсон выполнил поручение. Через десять минут в дверь постучали и появился официант с подносом. Ольсон оглядел его с головы до ног и показал на стол.

— Поставьте туда.

Официант с любопытством озирался. Бегающий взгляд остановился на закрытых дверях в глубине. Сундлин как раз переодевался в соседней комнате.

— Никогда не был наверху, — пояснил официант.

— Наверняка,— ласково подтвердил Ольсон.— Из тебя официант, как из меня Утенок Дональд.

— Что ты имеешь в виду?

Официант был явно возбужден, щеки его пылали, он потирал руки.

— Убирайся!— потребовал Ольсон. — Я тебя узнаю, ты журналист. Ловкий парень. Только как тебе удалось убедить дежурную смену? Сколько тебе это стоило? Сотню?

— Пять, — лаконично ответил официант и показал на дверь в спальню. — Он там?

— Кого ты имеешь в виду? Я тут один.

— Да ладно тебе, кончай, я знаю, что Сундлин здесь.

— Тогда ты знаешь больше меня. Можешь идти.

Журналист средних лет работал в провинциальной газете, имевшей филиал редакции в Стокгольме. Он стал протестовать, но это не помогло— Ольсон его вышвырнул.

— Много там еще таких, как ты? — спросил он, запирая дверь.

— Еще нет, — ответил журналист. — Но твое присутствие можно считать подтверждением, что Сундлин в отеле.

— Не знаю, о чем ты, — холодно повторил Ольсон и запер дверь на ключ.

Потом постучал в спальню и сообщил Сундлину, что заказ доставили.

— Я слышал обрывки вашего разговора, — сказал премьер. — Кто это был?

— Парень из «Абендпост». Специалист по влезанию в игольное ушко без мыла. К счастью, некоторых из них я уже знаю.

— Он только делает своё дело.

— Я тоже, — коротко ответил Ольсон.

— Извини, я не собирался тебя критиковать. Пиджак не снимешь?

Ольсон усмехнулся, вспомнив намек Йохансона на ночь с Сундлином. А если тот был прав? Однако пиджак он снял и, как обычно, почувствовал себя чрезвычайно глупо, потому что теперь оружие торчало на виду. Сундлин пригляделся к пистолету, но удержался от комментариев и хлебнул виски.

— Тебе что-нибудь известно о такого рода политических похищениях? Щадят ли похитители свои жертвы?

Ольсон почувствовал беспокойство в голосе премьера.

— В их собственных интересах, чтобы похищенный остался в живых. Иначе пропадет предмет переговоров.

— Чарлзу Линдбергу это не помогло.

— Нет, но там было похищение не политическое. Речь шла о деньгах.

Сундлин не ответил, но выпил все до дна и налил снова. На этот раз намного больше.

«Он явно дошел до предела выносливости и близок к тому, чтобы сломаться», — подумал Ольсон.

— Может, поискать снотворное? — осторожно спросил он, опасаясь, что Сундлин обидится, но нет, он даже растрогался.

— Спасибо за заботу, но как-нибудь обойдусь. Вот только все время заставляю себя не думать о Кристине, а это нелегко. У меня никого больше нет.

Ольсон заметил слезы в глазах премьера и смутился. Он встал, взял с подноса бутылку пива…

Датское…

Весь вечер и всю ночь звонили телефоны у пятерых сотрудников полиции, сидевших на раздельных аппаратах, чтобы принимать сообщения от населения, когда-то названного Великим Детективом.

— Я видел автомобиль, проезжавший по мосту, — сообщал чиновник их Хэссельби.

— Когда это было?

— В четыре утра.

— Успели заметить номер?

— Нет, но это было «вольво».

— И почему вы его заподозрили?

— Я отчетливо видел что-то на заднем сиденье.

Какая-то дама из Хагсэтра задыхаясь сообщила, что ее сосед так странно последние дни себя ведет и все что-то пилит и приколачивает…

— Но что тут общего…

— Как вы не понимаете? Строит звуконепроницаемую комнату, чтобы держать там эту бедную малышку.

Хозяйка пансиона в Ваастаден поделилась подозрениями в отношении одного из своих жильцов.

— А что он натворил?

— Он анархист.

— Ну, это не преступление.

— Да, но он себя так странно ведет…

— Как?

— Все время только смотрит на меня, и все.

Полицейский вынужден был записать фамилию и адрес странного жильца.

И так час за часом. В четверг в два тридцать была записана информация номер 344. Звучала она так:

— Алло, это полиция?

— Да, моя фамилия Свенсон.

— А я Густав Энберг. У меня магазин игрушек на Тулегатан.

— И что вы хотите сообщить?

— Пару дней назад одна женщина купила у меня три маски.

— Очень интересно, — иронически протянул полицейский.

— Мне это показалось странным. Зачем взрослой женщине три маски: Утенка Дональда, Пса Плуто и Поросенка?

— Действительно, это повод для размышлений. А вам не пришло в голову, что она может устраивать маскарад?

— Конечно, может. Но мне это показалось очень странным.

— Понимаю, — протянул полицейский, ничего не понимая. — Запишем. Вы ее знаете?

— Нет, но на вид ей лет двадцать пять. Довольно элегантная.

Если бы владелец магазина игрушек говорил всю правду, если бы сказал, что знает девушку очень хорошо, поскольку часто навещает ее частный бордельчик, возможно, полицейский бы и заинтересовался. Но поскольку Энберг был женат — жена наслаждалась отпуском на Скэрэрден, он не хотел афишировать такие контакты. Он счел, что совесть у него чиста, но все же продолжал гадать, зачем Инге Мари понадобились маски.

Настало утро, прошли сутки с момента исчезновения Кристины Сундлин и Анни Богрен, а полиция все еще не нащупала ниточку.

Большинство соседей Сундлина — все люди обеспеченные — были в отпусках. Некий соломенный вдовец в полночь слышал рев автомобиля. Одна женщина слышала то же самое около пяти утра.

Полиция допросила парня, который на каникулах разносил на этой улице газеты. Нет, ничего необычного он не видел и не слышал.

— А машины поблизости?

— Нет, во всяком случае такой, на которую обратил бы внимание.

— А в доме Сундлина ничего не заметил?

— Нет, меня такие вещи не интересуют. Я даже не знал, что там живет премьер.

И так со всеми. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Никто из полицейских не придал значения словам какого-то помешанного продавца игрушек о женщине, купившей маски.

Все ждали, что похитители вновь дадут о себе знать.

ЛАНГХОЛЬМЕН

Енс Форс все еще не имел понятия, что есть шансы скоро выйти на свободу. Как и предыдущей ночью, сон к нему не шел. Сидел с ним тот же дежурный санитар.

Форс расчесывал рыжую бороду. Он стал немного похож на Яна III, во всяком случае у него были такие же голубые глаза и рассеянный взгляд, как у погруженного в религиозные проблемы представителя династии Ваза.

В ту ночь Свен Йохансон не читал. Он задумался о том, что ждет неразговорчивого человека в камере. Куда его вышлют? В Албанию? Или в Северную Корею?

Форс продолжал расчесывать бороду, мечтательно глядя в потолок, словно ища взглядом кого-то вдали.

— Думаешь, меня объявят ненормальным?

Йохансон покосился на него. Не ожидал, что Форс сам начнет разговор.

— Трудно сказать. У меня просто нет на этот счет мнения.

— Я считаю себя совершенно здоровым. Временами мне трудно сосредоточиться, но это не имеет значения.

— А сам ты чего бы хотел?

— Все равно. Все равно меня запрут на много лет.

«Если бы он знал»,— подумал Йохансон.

В комнате подслушивания в ту ночь дежурили двое, напряженно вслушиваясь в диалог между Форсом и Йохансоном. Полиция уже знала, что у Йохансона радикально левые взгляды. На самом высшем уровне решено было, что Йохансон будет дежурить и впредь.

Йохансон вертелся в кресле. Трудно было не довериться этому человеку. Йохансон не мог понять, почему никто не сказал Форсу о том, что произошло. Это просто преступление — держать его в неведении.

— Ты тут подрабатываешь?

— Откуда ты знаешь?

— Не похож ты на других санитаров. Наверное, учишься?

— Это заметно? — усмехнулся Йохансон.

Форс долго лежал молча. Потом убрал расческу в ящик лакированной тумбочки. Руки у него были бледные, ногти коротко острижены, кроме мизинца.

— Сегодня было тепло? — спросил Форс.

— Очень даже тепло, вечером говорили в новостях, что будет еще теплее.

— Это хорошо, — кивнул Форс.

На миг установилась тишина. У полицейских магнитофон продолжал работать. Одним из дежурных был неразговорчивый комиссар из Скархольма. В тот день он был очень доволен собой: удалось устроить в детский садик двоих младших, и жена снова будет работать. Может быть, в следующем году они смогут купить в рассрочку дачу…

— Интересно, как себя чувствует Сундлин, — заметил он.

— Жутко. Не хотел бы я быть в его шкуре.

— Я тоже. Не всегда на пользу иметь власть и деньги.

— Деньги?

— Сундлин очень богат, — настаивал отец семейства. — Думаю, у него больше полумиллиона.

— Откуда ты можешь знать?

— Знаю — и все.

В камере Форс встал с постели, откинул одеяло и начал поправлять простыню. Смел несколько крошек, достал из тумбочки плитку шоколада, отломил кусочек для себя и угостил дежурного.

— Хочешь?

— Спасибо.

Йохансон наконец решился.

— Конечно, я не должен тебе это говорить, но у тебя есть неплохой шанс выйти отсюда.

Форс не слишком удивился и продолжал перестилать постель.

— Что ты имеешь в виду?

— Ночью похитили дочку премьера и девушку, которая за ней присматривала.

— И похитители хотят обменять их на меня, — сказал Форс, словно это было самым естественным на свете.

— Да. А ты откуда знаешь?

— Я все это время был убежден, что мне помогут. Что меня не бросят на произвол судьбы.

— Кто?

— Это я оставлю при себе.

— Ты мне не доверяешь? На меня можно положиться, я никому ни слова…

— Ни в чем нельзя быть уверенным. Какая у меня гарантия, что ты на самом деле тот, за кого себя выдаешь? САПО вполне могла тебя подставить.

— САПО! — Йохансон сплюнул с таким презрением, что оба слушавших оперативника переглянулись с явным раздражением. — Если ты думаешь, что я им доношу, то ошибаешься. Это я могу тебе гарантировать.

— Не возмущайся, — буркнул Форс. — Ты должен понимать, что мне приходится быть осторожным.

— В какую страну ты предпочтешь быть высланным? — спросил Йохансон.

— В Ирландию.

Ответ был настолько странен, что вздрогнули и Йохансон, и полицейские.

— В Ирландию? — недоверчиво переспросил Йохансон. — Но ты же не всерьез? Смеешься, что ли?

— Вовсе нет. Я всегда хотел туда попасть. Мне кажется, там так спокойно…

— Но ты же должен понимать, что Ирландия не захочет тебя принять.

— Никто меня не хочет. И так было всегда.

— А ты не хотел бы поехать в Албанию? Эта страна тебя наверняка примет.

— Ты полагаешь?

— Конечно. Почему бы нет?

— А ты был в Албании?

— Да, в прошлом году. Неплохо бы тебе сбрить бороду. Там не любят бородатых и длинноволосых.

Совершенно неожиданно Форс захлебнулся от смеха. Йохансон впервые услышал, как он смеется, звонко и заразительно.

— А что тут смешного? — спросил Йохансон, сам осторожно усмехаясь.

— Да я просто подумал, что в Албании нельзя носить бороду, а на Кубе это почти обязательно. Нелегко строить социализм, а?

Потом оба долго молчали. Форс лежал с закрытыми глазами, натянув одеяло до подбородка. За окном уже щебетали птицы.

Весь день мимо старинной тюрьмы проплывали туристские катера.

— Это шведский Синг-Синг, — сообщил гид американским туристам.

— И там сейчас находится убийца нашего посла? — спросила седовласая американка, поднимая фотоаппарат.

— Не знаю, но очень может быть, — ответил гид.

Туристы схватились за фотоаппараты, чтобы запечатлеть старинные башни и стены.

На следующее утро Боссе отвез Ингу Мари на станцию, откуда электричка ходила в Стокгольм. Она, как обычно, поехала на работу, набралось немало и прочих дел.

До Стокгольма было около сорока километров, ровно сорок две минуты пути. Инга Мари была в элегантном и очень дорогом наряде. По дороге она читала утренние газеты, полные репортажей о похищении. На первых страницах все газеты поместили в рамках объявление, что некто назначил 50 000 крон тому, кто предоставит информацию, обеспечивающую Кристине Сундлин и Анни Богрен безопасное возвращение домой. «Пятьдесят тысяч — это деньги», — подумала Инга Мари.

Приехав в город, она прежде всего послала письмо известному криминальному репортеру из «Абендпост». Потом в метро отправилась на Одинплан, а оттуда пешком дошла до своей квартиры на Добельнсгатан.

В «Дагенс нюхетер» регулярно публиковались ее объявления «Массаж в приятной домашней обстановке» и номер телефона. Начинала она у квалифицированной массажистки на Регирингсгатан. Та научила ее основам ремесла. В то время это было довольно невинное занятие, теперь дело шло куда круче, острее была конкуренция и требовательнее клиенты.

Через несколько месяцев Инга Мари стала работать самостоятельно. По знакомству ей удалось найти квартиру на Добельнсгатан. Приходилось платить сумасшедшие деньги, поскольку хозяин знал, что квартира будет использоваться как «салон». Он владел несколькими доходными домами, требовавшими капитального ремонта, и благодаря таким уловкам они неплохо себя окупали. Хозяин, называвший себя директором, владел, кроме того, несколькими тайными игорными домами и финансировал торговлю наркотиками. Полиция кое-что об это знала, но не могла его прижать — он был слишком осторожен и ловок. Мелкие торговцы время от времени попадались, но крупные акулы — никогда.

Арне Ризефельт тоже пытал счастья в этом деле, но дела у него шли неважно. Он был слишком жаден, хотел заработать много и быстро. Да еще вечные неудачи с лошадьми… Бизнес с наркотиками постоянно требует крупных сумм наличными, а у Арне их уже не было. Собственно, он давно превратился в простого альфонса…

Инга Мари стала единственным источником его доходов, и ей это начинало надоедать. Когда-то она любила Арне. Может, любит и сейчас, но уже не без памяти. Но он все еще привлекал ее сексуально. В постели парень был верхом совершенства. Даже пожалуй слишком…

Когда Инга Мари пришла домой, у ворот уже крутилось двое клиентов. Одного она знала. Другой вел себя как большинство случайных посетителей, которые набрались храбрости.позвонить в дверь с шикарной табличкой.

В квартире она сняла элегантное платье и надела рабочий наряд — нейлоновый халатик с молнией спереди, легко снимавшийся и надевавшийся. Время — деньги.

Звонок. Вот и первый клиент. Руки рабочего и северный акцент.

«Хороший клиент, — подумала Инга Мари, — такие никогда не привередничают». И ласково ему улыбнулась.

— Чего ты хочешь? — мелодичным голосом спросила она. — Тебе ничего не мешает? — И жест в сторону его паха.

— Сколько стоит?

— Смотря что.

— Потрахаться.

— Что за выражения! Сто пятьдесят.

Она распахнула перед ним дверь.

— Разденься там. Сейчас приду. Кондомы в шкафу.

Через семь минут Инга Мари заработала первые в тот день сто пятьдесят крон. Телефон звонил не переставая. Пришла вторая девушка — девятнадцатилетняя финка, счастливая, что зарабатывает так много. Она отдавала Инге Мари пятьдесят крон с каждого клиента, остальное оставляла себе. А денег ей вечно не хватало, потому что она курила гашиш и уже начала пробовать героин. Инга Мари знала, что девушка долго не выдержит, пусть она сама о себе заботится.

Около двух Инга Мари сказала партнерше, что сегодня уйдет пораньше. Финка только обрадовалась — до девяти вечера ей перепадет гораздо больше денег на главную потребность в жизни — на наркотики.

Инга Мари переоделась. Выходя, встретила на лестнице одну из соседок. Старуха стиснула зубы и отвернулась. «Лишь бы не напустила на нас кого-нибудь из жилищного управления, — подумала Инга Мари, — на остальное плевать».

В воротах она наткнулась на хорошо одетого, чуть лысеющего господина с зонтиком.

— Привет, — бросила она. — Сегодня придется довольствоваться Раей. Тоже неплохо.

— Но совсем не одно и то же. А ты не вернешься?

— Нет, сегодня у меня выходной.

Господин заколебался, но потом все-таки вошел в парадное. Это был тот самый владелец магазина игрушек, который ночью сообщил полиции о женщине, купившей маски.

Увидев теперь Ингу Мари, он окончательно успокоился. Полицейский был прав. В квартире ему пришлось подождать, пока Рая обслуживала другого клиента. Торговец игрушками, лежа в шезлонге, пялился в потолок.

Вошла Рая. Он заказал ей массаж простаты. Рая попыталась завязать разговор.

— Разве не ужас — похищена маленькая девочка?

— Да, — протянул клиент, которому в этот момент было совсем не до разговоров. — Обычно я хожу к Инге Мари, но она сегодня выходная.

— Вчера тоже.

— Вчера тоже, — повторил он, как эхо, и снова начал думать о дурацких масках. — Была на маскараде?

Рая на миг прервала свою довольно монотонную работу.

— Не понимаю…

В это время Инга Мари стояла в телефонной будке на Свевеген. Набрав номер, попросила, чтобы ее с кем-нибудь соединили. Тот, видимо, был занят, потому что отозвался нескоро.

— Привет, это Инга Мари.

— Я что, не говорил тебе, чтобы на работу не звонила? — раздраженно спросил тот.

— Знаю, но это важно.

— Так важно, что нельзя подождать до вечера?

— Откуда мне знать, что вечером я тебя найду?

— Позвони после семи, будет немного спокойнее.

Тот, с кем она говорила, был ассистентом в полиции нравов. Пару раз он помог ей без всякой взятки. Она ему звонила, потому что хотела договориться о встрече после обеда. Инга Мари вздохнула. Пятьдесят тысяч — это все же деньги. И разве в газете не было написано, что награду получит любой, кто предоставит сведения? Инга Мари была достаточно умна, чтобы сразу понять, что в таком случае им может быть и кто-то из соучастников.

Она постояла в будке, прикидывая, не позвонить ли кому-нибудь еще. Но тут же опомнилась. Это не так просто — позвонить в полицию и сказать: «Добрый день, я хозяйка борделя. Знаю, где находится Кристина Сундлин. Я принимала участие в ее похищении…»

Но пятьдесят тысяч — немалые деньги! Разумеется, она никогда не верила в их «блестящий» план. И решила вечером позвонить еще раз знакомому представителю власти.

Она распахнула дверь будки, где рядом с аппаратом стояла пустая бутылка из-под пива, огляделась и подумала, что вполне еще успеет вернуться на работу. Вдруг рядом остановилась машина.

— А, вот куда ты ходишь звонить, — сказал Арне. — Догадываюсь почему. Садись, едем в Мерсте.

Она села, и машина помчалась на север.

Боссе был вне себя, когда Арне укатил в город и оставил его с Кристиной и Анни.

— Я не доверяю Инге Мари,— заявил Арне перед отъездом.

Боссе перед этим съездил в Арланду и купил газеты.

— Об этом стоило подумать раньше, — ответил он.

— Эта девка ради денег пойдет на все. Как узнает, что может получить пятьдесят тысяч, сдав нас, тут же воспользуется случаем. Так мне кажется.

— Но она и сама замешана…

— Если выдаст нас, все симпатии будут на ее стороне. И наверняка срок дадут условно.

Боссе подумал, что с таким же успехом это могло бы касаться Арне или даже его самого, но говорить ничего не стал. Опыт ему подсказывал, что высказанное вслух подозрение не слишком способствует сотрудничеству в сложном деле.

— Тогда не помешает убедиться. Хотя я больше боюсь того, что она напьется и спьяну проболтается.

— Не думаю, — возразил Арне. — Но вот почуяв запах больших денег — совсем другое дело.

— Ладно, поезжай и постарайся поскорее вернуться.

— Вернусь часам к четырем, — пообещал Арне и уехал.

Боссе засел в кухне. Выпил чашку кофе. Время от времени он слышал тонкий голосок малышки. Ей явно надоело торчать в тесной комнате. Боссе не опасался, что Анни попытается бежать: окна в комнате были забиты снаружи. Боссе был терпелив и умел ждать. Не раз ему приходилось это делать. И по большей части шло на пользу.

Он вздрогнул, очнувшись от задумчивости, когда раздался стук в дверь из комнаты, где сидели Кристина с Анни. Двери открывались в кухню. Боссе повернул ключ и отступил на несколько шагов, буркнув:

— Открыто!

Двери осторожно приоткрылись, в них стояла Анни. Она выглядела измученной. Из-за нее выглядывала Кристина, даже потная от злости. Боссе показалось, что Анни как-то странно и очень внимательно на него смотрит.

— А где Утенок Дональд и Пес Плуто? — воскликнула Кристина и осеклась под суровым взглядом Анни.

«Ну я и влип,— подумал Боссе.— Господи Боже, я забыл надеть маску!»

— Надоело нам это баловство,— произнес он с виду совершенно равнодушно. — Но если хочешь, могу превратиться в Дональда.

— Не могли бы мы немного погулять? — спросила Анни. — Невозможно держать такого маленького ребенка целый день взаперти.

— Я хочу посмотреть на лошадей!— захныкала Кристина.

— Идите вперед. И помните: я рядом.

Анни взяла Кристину за руку. Боссе следовал за ними, как тень. Руку он сунул в карман, где лежал маленький пистолет. И до боли кусал губы. Как он мог забыть про маску! Не так важно, что лицо его увидела Кристина, но вот Анни… Худо дело…

Ему очень не нравилось, что местом укрытия выбрали эту усадьбу. Тут все время слышны пролетающие самолеты, так что легко сориентироваться, что она находится возле аэропорта, а их слишком мало, чтобы полиция не нашла в конце концов это место.

Но это касалось прежде всего Арне. А сейчас Боссе подверг опасности себя. Он значился в полицейских картотеках, Анни наверняка его узнает. И тогда конец.

Они уже дошли до лошадей, пасущихся на лугу. Одна даже подошла к барьеру. Кристина отскочила, когда огромное животное оказалось совсем рядом.

— Не бойся, — постарался успокоить ее Боссе.

— Ты говоришь, как Утенок Дональд, — убежденно заявила Кристина. — А где Поросенок?

— Поехала в город за покупками, но вечером вернется.

— Поросенок делает покупки! — рассмеялась Кристина. — Могу я погладить коня?

— Можешь совершенно спокойно.

Кристина протянула руку, но тут же ее отдернула, когда лошадь повернула голову.

— Он хочет меня укусить, — захныкала она.

— Нет, вовсе нет. Она просто хочет с тобой поиграть. — Голос Анни звучал совершенно спокойно.

Кристина удивленно на нее покосилась.

— Откуда ты знаешь, что он тетенька?

— Узнаю по хвосту.

Кристина явно не поверила, но удовлетворилась ответом. Похлопала лошадь по морде, но тут же снова отдернула руку.

День выдался жаркий, солнце пригревало. Жужжали мухи, кружившиеся над головами лошадей. Боссе потел и утирал пот рукавом клетчатой рубашки. Он все еще был в напряжении и ни на миг не упускал Анни из виду.

Усадьба располагалась на лесистом пригорке. На узкой дороге у подножия холма раздался рокот мотора. Боссе насторожился. Наверное, грузовик, большой тягач. Тот уже миновал поворот в двухстах метрах от них.

— Быстро в дом! И ни звука! Иначе это плохо кончится и для тебя, и для ребенка.

Боссе уже дышал Анни в затылок. Кристина с любопытством уставилась на большой грузовик. Анни торопливо потянула ее за собой.

— Живо в дом! — скомандовала она.

— Я хочу остаться тут!

Двери захлопнулись, когда грузовик уже въезжал во двор. За рулем сидел темноволосый остроносый мужчина с бакенбардами, спускавшимися до уголков рта. Огромный фургон неуклюже разворачивался. Боссе был уверен, что водитель их не заметил.

— Живо в комнату, — приказал он шепотом, а сам осторожно выглянул в щель между занавесками.

Шофер выскочил из кабины и скрылся за фургоном. Через пару минут он уже откинул задний борт, прошел к калитке в загородке и распахнул ее. Там, на лугу, уверенно взял под уздцы одну из кобылиц. И она без сопротивления пошла за ним в фургон. Погрузив еще двух лошадей, шофер не без труда запер борт фургона и вытащил из кармана куртки пачку сигарет. Из джинсов вынул зажигалку. Из-под клетчатой кепки выбивались густые черные кудри. Опершись на машину, он спокойно закурил.

Боссе продолжал наблюдать за ним из укрытия. Проклятый Арне! Как всегда, трепался. Клялся всеми святыми, что никто сюда не припрется. Это, наверное, какой-то старый знакомый или компаньон. И наверняка Арне ему задолжал.

Догадки его были абсолютно верными. Это был тренер Хассе Морен, приехавший за лошадьми, которых Арне оставил ему в залог за неоплаченный тренинг. В таких делах Морен не церемонился, благодаря чему недурно преуспевал в избранной им нелегкой профессии.

«Господи Боже, он идет сюда!» — ужаснулся Боссе. Морен неспешно шагал к дому. Убедившись, что двери заперты, подошел к кухонному окну и заглянул внутрь. Там никого не оказалось, он увидел только разбросанный хлам и среди него — три маски. Тогда он подошел к окну, за которым караулил Боссе, но шторы были тщательно задернуты. Потом Боссе услышал удалявшиеся шаги.

— Почему он так стоит? — защебетала Кристина.

Анни прикрыла ей рот рукой.

— Милая, тихо. Так нужно…

Боссе снова сделал щелку. Чужак удалялся к грузовику. Вот он забрался в кабину, завел мотор.

Через минуту двор опустел.

— Повезло, — перевел дух Боссе. — Еще немного — и…

— Повезло! — вспыхнула Анни. — Ничего себе повезло!

— Я имею в виду, что ему повезло, что он нас не видел, — очень спокойно и вежливо пояснил Боссе. — И всем остальным — тоже.

Кристина на полу возилась с одной из прихваченных из дому кукол. Тоненькими пальчиками нетерпеливо пыталась ее раздеть, но не получалось, и она подала куклу Анни, которая машинально помогла.

— Что вы собираетесь с нами делать?

— Вы просто залог для обмена, — ответил Боссе. — Очень ценный залог.

— Как вы можете! Понимаю, те двое… Но вы!

Боссе пожал плечами.

— Прошу не говорить им, что видели меня без маски. Это до добра не доведет.

Девочка продолжала беззаботно играть. Теперь она укачивала куклу.

— Об этом можно было не просить. Я его боюсь.

— Кого боишься? — заинтересовалась Кристина.

— Того, о ком мы говорим. Он подглядывает. Вчера стоял под окном и пытался заглянуть к нам.

— Прошу вас делать то, что говорят, об остальном не беспокойтесь. Он тоже будет делать то, что я скажу.

— Надеюсь, на вас можно положиться. Временами я думаю, выйдем ли мы отсюда вообще.

— Наверняка. Ну пару дней пройдет, пока все устроится…

Повисла пауза, только Кристина баюкала куклу.

— Ничего не бойся, — приговаривала она. — Скоро поедешь домой, к дедушке.

Боссе закусил губу и вышел в кухню. Двери остались открытыми. Только бы совершить обмен, и худшее останется позади. Если бы можно было положиться на Арне! Но с ним возникали проблемы. Слишком импульсивен, липнет к каждой юбке. И еще эти его запутанные дела… Ведь это чистая случайность, что тип из грузовика не влез в дом. Боссе наполнил водой кофеварку и приготовил кофе на электроплитке. Когда тот был готов, отнес чашку Анни, сам выпил в кухне две.

«Интересно, удовлетворят ли Арне пятьдесят тысяч, — думал он. — И насколько притягательна такая сумма для меня?»

Он усмехнулся и выпил последний глоток кофе. Потом выскреб сахар со дна и, подложив руки под голову, откинулся в кресле. Усталость одолевала. А ночью трудно было уснуть. За две последние ночи он спал не больше трех часов, а это слишком мало. И теперь не удавалось справиться с сонной одурью. Намочил полотенце, протер лицо. Немного помогло, но ненадолго. Он покосился на часы. Арне должен быть с минуты на минуту. Боссе все время поглядывал на дорогу. Арне вернулся только через час. Один.

Ян Ольсон проснулся, как обычно, рано. Поспешно натянув трусы, пошел в ванную. Взглянув в зеркало, увидел густую щетину и без колебаний взялся за бритвенный прибор, который вчера прислали для премьера. Наспех побрившись, даже не ополоснул лицо, а только вытер полотенцем. Вышел в коридор, где сидел другой полицейский. Они с Ольсоном всю ночь дежурили по очереди.

— Ну что?

— Ничего. Все спокойно. Ничего не произошло.

— Кто-нибудь звонил?

— Сундлину — да, нам — нет.

— Спущусь к портье, узнаю, пришли ли газеты, — буркнул Ольсон.

В холле, несмотря на ранний час, собралось много народу. Ольсон сообразил, что это журналисты. А если так, то в большинстве редакций уже известно, что Сундлин здесь, в отеле.

Он купил газеты «Дагенс нюхетер» и «Свенска дагбладет». Бегло просмотрел первые страницы, чтобы убедиться, не разнюхала ли чего-нибудь пресса. Нет, ничего, о чем не знала бы полиция.

Передовица в «Свенска дагбладет» утверждала, что крайне левые наконец-то показали свое истинное лицо. И выражала надежду, что, несмотря на весь трагизм ситуации, это окажется для многих полезным уроком.

Просматривая газеты, Ольсон одновременно наблюдал за представителями свободной прессы. Он узнал репортера Шведского радио — того выдавала сумка с магнитофоном — и Пера Лунда из Агентства новостей. С этим прошлой весной они встречались во время официального зарубежного визита. Лунд читал потрепанную книжку на английском в дешевом издании.

Ольсон вызвал лифт и уже собрался войти в кабину, когда рядом возникла долговязая фигура.

— Так это правда, что премьер в отеле? — спросил Лунд.

— Доброе утро. Как дела? Не очень понимаю, о чем ты. Я тут живу, потому что у меня дома ремонт.

— Я рад, что полиции так здорово платят, что сотрудники могут себе позволить жить в роскошных отелях. Можем подняться вместе?

— Я во всяком случае мешать не собираюсь. — Ольсон нажал кнопку. А когда двери распахнулись, предупредил: — Я выхожу.

Лунд вышел, Ольсон следом, но в последнюю минуту, когда двери почти закрылись, вскочил в кабину и поехал на самый верх. Оттуда сбежал по лестнице на нужный этаж. Конечно, это очень примитивный трюк, и Лунд наверняка пронюхает, где остановился премьер. Но все же Ольсон был доволен, что удалось оставить журналиста в дураках.

Перекинувшись парой слов с коллегой, он исчез в апартаментах премьера. Двери в спальню стояли настежь, из ванной доносился шум воды. Ольсон уселся в кресло и занялся подробным изучением газет. Насколько он понял, там не было ничего, кроме давно известных фактов, невероятных домыслов и спекуляций.

Американский корреспондент «Дагенс нюхетер» сообщал, что правительство Соединенных Штатов не намеревается противодействовать обмену на убийцу их посла. Однако это происшествие может задержать назначение нового посла в Швецию.

Пресса все еще обсуждала, в какую страну вышлют Енса Форса. В «Дагенс нюхетер» додумались отправить репортера в Тирану для зондажа тамошних настроений. Это невыполнимое задание поручили способному журналисту, и тот изловчился передать репортаж, хотя, разумеется, ему не удалось увидеться ни с одним влиятельным лицом, разве что с чиновником из службы информации.

Ольсон всегда читал газеты очень тщательно, следуя совету, когда-то полученному от одного из старших товарищей. Не пропускал он даже объявлений. «Всегда полезно иметь побольше данных»,— говаривал тот коллега, и Ольсон признал его правоту.

Читал он быстро, что, между прочим, немало помогало просматривать поток донесений и рапортов. И дошел уже до последней станицы со спортивными новостями, занявшись перечнем заездов в Солвалла. Ольсон увлекался скачками, хотя старался сдерживать свой азарт: он знал людей, которые погрязли в этом пороке, один из их коллег совсем загубил и свою карьеру, и жизнь: И потому не решался даже просто ходить на трибуны.

Почти в семь Сундлин вышел из ванной. Выглядел он как обычно, выдавал беспокойство только измученный, растерянный взгляд.

— Доброе утро, — он улыбнулся.

— Доброе утро. Как спалось?

Ольсону все еще неловко было говорить премьеру «ты». Он вообще считал это лишним.

— Не очень, — ответил Сундлин. — Может, позавтракаем?

Ольсон посмотрел на часы.

— Да, уже пора. Мне позвонить?

— Пожалуй, кофе, гренки и яйцо всмятку. И закажи газеты.

— Я уже был внизу и все купил.

Ольсон собрал газеты и заказал завтрак премьеру и себе.

Сам он остался в гостиной, Сундлин одевался в спальне. Зазвонил телефон. Сундлин запер двери и взял трубку. Разговор был коротким. Уже через минуту двери вновь открылись.

— Я устроил так, чтобы, пока все это продолжается, ты постоянно был при мне. Надеюсь, это не затянется.

Ольсон отнюдь не пришел в восторг. Сундлин со своей обостренной способностью чувствовать чужое настроение тут же это заметил и пояснил:

— Мне нужен человек, которого я знаю и на которого могу положиться.

— Я, конечно, должен быть благодарен за такое доверие, но наверняка есть и другие, кто ничуть не хуже справился бы с подобной работой.

— Не сомневаюсь. Но хочу видеть здесь тебя. Пожалуй, завтрак уже принесли.

Ольсон открыл дверь и увидел официантку с подносом. На этот раз обошлось без журналистов. Ольсон взял поднос и отнес Сундлину. Накрыв стол, хотел свою часть отнести в гостиную, но Сундлин запротестовал:

— Останься. Садись со мной.

Ольсон опять разозлился. Он не любил есть в компании. Временами, выезжая в командировки с коллегами, приходилось выдумывать любой предлог, чтобы поесть спокойно.

Сундлин, если даже заметил недовольство Ольсона, не подал виду. Срезав верхушку яйца, он ел быстро, сосредоточенно и молча. Только выпив кофе до последнего глотка, спросил, много ли внизу собралось журналистов.

— Несколько человек.

— Ты кого-нибудь знаешь?

Ольсон перечислил тех, кого узнал.

— И Лунд тоже…— задумчиво протянул Сундлин.— Интересно, ушел он или нет… — Премьер поднял трубку. — Будьте любезны узнать, есть ли в холле редактор Лунд.

Прошло несколько минут. Ольсон обратил внимание, что Сундлин вспотел, хотя в комнате было совсем нежарко.

— Хорошо, спасибо. Я хотел бы с ним поговорить. Привет, Лунд. Это Сундлин. Тебя не заинтересует интервью со мной? Наверху, в номере.

Он хохотнул в ответ на какую-то реплику Лунда, сообщил номер комнаты и положил трубку.

— А ты, значит, вводишь в заблуждение прессу?

— Это про историю с лифтом?

Сундлин кивнул.

— Честно говоря, я думал, ты не хочешь, чтобы журналисты теребили тебя с самого утра. Если я ошибся, приношу извинения.

— Да нет, конечно, ты все сделал правильно, — заверил Сундлин. — Но Лунд просто возмущен. Будь с ним поосторожнее. Он выглядит чудаковато, но в самом деле палец ему в рот не клади. Он проведет любого, и его жертвам я не завидую. С виду святая наивность, но это только с виду.

— Я с ним знаком с прошлой весны и успел понять, что надо быть начеку. Выйду ему навстречу, чтобы не возникло проблем с дежурным…

Лунд уже шагал, озираясь, по коридору, когда Ольсон выглянул наружу и поспешно предупредил коллегу, что этот тип в очках получил приглашение к Сундлину.

— Обманывать нехорошо, — заметил Лунд, входя в апартаменты.

— Это для пользы дела.

— Опасная привычка.

Сундлин сердечно приветствовал гостя и спросил, успел ли он позавтракать. Лунд не успел, и Ольсону снова пришлось заказывать, на этот раз овсяные хлопья с молоком и пиво.

— Хотелось бы, чтобы мое заявление как можно скорее было разослано по каналам Агентства новостей. Это позволит избежать искажений и ошибок, и я буду лучше выглядеть в глазах публики.

Лунд достал из кармана вельветовых штанов потрепанный блокнот и устремил на премьера по-собачьи преданный взгляд.

— И что ты хочешь передать в печать?

— Обращение к похитителям.

Голос Сундлина звучал как-то неуверенно — он ступал на незнакомую почву. Приходилось двигаться на ощупь и больше, чем обычно, полагаться на интуицию.

— Разумеется, мы тебе в этом поможем, — заявил Лунд, и в голосе его звучала искренняя преданность. — Я много думал о твоей дочке и о тебе.

— Хуже всего — неизвестность, — сознался Сундлин. — Не известно, чего от них можно ждать.

— Ждать всегда нелегко, — сказал газетчик, держа ручку над страницей блокнота.

— Чудовищно. Говорю тебе откровенно, Пер, и ты, разумеется, об этом не пиши, но мне кажется, нашлась подходящая страна, куда можно будет выслать Форса.

— Могу узнать какая?

— Нет, даже тебе это знать не положено. Нельзя рисковать, пока нет полной уверенности. Я хотел бы сделать заявление примерно в таком духе: «Мы делаем все, что в наших силах, чтобы выслать Форса в любую подходящую страну как можно быстрее. Связанные с этим формальности займут несколько дней. Я прошу, чтобы Анни Богрен и моя дочь могли спокойно пережить это время». Полагаю, этого достаточно.

— Больше ничего сказать не хочешь?

— Нет. Но я хотел бы, чтобы заявление попало в вечерние газеты. Наверняка это можно устроить.

— Разумеется, но коллеги из официального правительственного вестника в восторг не придут…

— Это слишком мягко сказано. Полагаю, это зачитают по радио?

— В этом можешь быть уверен.

Лунд спрятал блокнот и принялся за завтрак. Живо очистив тарелку, достал табакерку.

— Я могу быть свободен?

Премьер с улыбкой поблагодарил, и Лунд удалился. Ольсон, который все это время молчал, теперь взял трубку.

— Говорит Ольсон. Журналист Пер Лунд, работает в Агентстве новостей. Проверь его. Обычная формальность.

— Не больно ты доверяешь людям. — Голос премьера звучал огорченно, словно он не хотел расставаться с иллюзиями.

— Вот именно, — кивнул Ольсон. — Но я хочу быть спокоен. Никогда нельзя быть уверенным до конца. Лучше о чем-то узнать заранее, чем потом это вылезет само.

— Не слишком ли обременительно — вечно всех подозревать и сомневаться?

— Порою, может быть, и так, но мне не кажется, что в среде политиков дело обстоит иначе. Насколько мне известно, им тоже приходится вечно все разнюхивать, чтобы иметь козыри против соперников.

— Да, нелегко полагаться на людей, — признал Сундлин.

Арне оставил машину во дворе и пошел в кухню, к Боссе. В рубашке-поло и ладно скроенных светлых брюках он, как всегда, казался воплощением здоровья и оптимизма. Боссе зло покосился на него.

— В чем дело? — спросил Арне.

— Ни в чем, если ты считаешь, что все в порядке. Может, чего-то недостает?

— А чего, черт подери, мне должно не хватать? Ничего, кроме еды, выпивки и бабы, — довольно неуклюже попытался отшутиться Арне.

— Выгляни в окно, может, чего заметишь.

Арне, потягиваясь, подошел к окну, неуверенно выглянул, и у него нервно дернулось веко. Он оперся на подоконник и еще не разглядел всего толком, но предчувствовал, что случилось.

— Исчезли лошади, — протянул он.

— Вот именно, исчезли. Может, ты думаешь, что они поднялись на крыло и улетели?

— Наверное, их забрал Морен.

— Не знаю, кто это был, но только по чистой случайности он нас не накрыл.

— Худой брюнет с бакенбардами?

— Вот именно. А ты нас уверял, что никто сюда носа не сунет. И много еще таких сюда может заявиться, потому что ты им должен? Ну что я за дурак, связался с дилетантом!

— Лошади были гарантией оплаты тренинга, — пояснил Арне и, к своему удивлению, понял, что говорит правду.

Боссе обмануть было трудно. Когда он сверлил собеседника своими уголно-черными зрачками, нелегко было выдумать какую-то правдоподобную историйку.

— Ты можешь лгать в глаза, но на этот раз давай выкладывай правду. Есть опасения, что явятся другие?

Арне все еще стоял у окна, не оборачиваясь. Ответ прозвучал мрачно и едва слышно:

— Никто больше тут не появится, разве что случайно. Морен знал, что лошади здесь. А он становится безжалостен, если речь идет о деньгах. И не желает их терять.

Арне шагнул к столу, на котором оставил свой элегантный кейс, и достал из него бутылку водки. Боссе заметил, что из нее уже прилично отхлебнули. Арне потянулся за стаканом и налил себе, не предложив Боссе хотя бы для приличия.

— И еще одно, — заметил тот. — Девушка говорит, ты вчера торчал под ее окном. Ни о чем подобном я больше слышать не желаю.

— Хочешь приберечь ее для себя?

Боссе стремительно шагнул к Арне, который испуганно отскочил.

— Послушай, приятель, — ласково сказал Боссе, — тебе нет никакого дела, что я хотел бы для себя, что нет. Это я тебе нужен, а не ты мне. У тебя духу не хватит взять все дело на себя.

Арне был испуган, но амбиция заставляла сопротивляться.

— Я вложил в него деньги.

— А я — свой опыт. И командую тут я.

Боссе молниеносно ткнул Арне под ложечку. Тот охнул, рухнул на колени, и, пока с трудом пытался перевести дух, Боссе любезным тоном спросил:

— Разве не так, господин Ризефельт? Кто тут главный — ты или я?

— Ты, — простонал Арне, почувствовав тошноту.

— Если собираешься блевать, выйди вон.

Арне невероятным усилием сдержал дурноту и медленно поднялся. Боль и злость, которой он не мог дать выход, исказили его лицо. Он снова потянулся за бутылкой и хотел приложиться к ней, но тут Боссе ее забрал.

— Хватит с тебя, — буркнул он. — Мало, что Инга Мари вечно на взводе…

Арне, даже не протестуя, шагнул к дверям.

— Собрался заглянуть к ним? Надень маску, если, конечно, не хочешь, чтобы она тебя запомнила.

Дурная кровь бешено стучала в висках, пока он шел к будке во дворе. Арне невольно оглянулся. В дверях кухни стоял Боссе, глядя ему вслед. «У-у, сука…»

В будке Арне просидел долго. Минут десять он разглядывал стены, оклеенные Ингой Мари рождественскими открытками. На одной из них красноносый тип в красной шапке поднимал бокал пенистого пива.

Но когда Арне наконец вышел, Боссе все еще караулил в дверях.

— Я уже думал, ты там повесился.

Арне с яростью зыркнул на него, но тут же опустил глаза, едва не плача. Под диафрагмой все еще болело. Он машинально массировал солнечное сплетение.

— Что в городе? — спросил Боссе, когда они обедали за кухонным столом.

— Ни о чем другом не говорят, только об этом, — ответил Арне, кивнув на запертую комнату.

— Ингу Мари нашел?

— Да. У нее полно клиентов. Не известно, сумеет ли она приехать вечером.

Боссе прищурился.

— Она нужна нам для малышки.

— Девушка и сама справится. А если нет, позвони и скажи, пусть приедет.

Арне понимал, что это критический момент во всей истории. Если Боссе позвонит сейчас в салон, Рая возьмет трубку и скажет, что Инги Мари нет и после обеда не было вообще.

— Это лишнее, но мне не нравится, что мы отступаем от плана.

— Но, с другой стороны, нам нужны деньги, которые она зарабатывает.

— Да уж, особенно тебе. Ну что, разнюхал, не купилась она на вознаграждение?

— Нет, зачем? Я только убедился, что она на месте. Видимо, я ошибся и ей можно доверять.

— Половина седьмого, — спохватился Боссе. — Смотри не пропусти последние известия.

Арне включил приемник. После прогноза погоды сообщили, что последние известия будут в основном посвящены похищению. И начали с заявления премьера.

Похитители внимательно и молча прослушали все материалы о похищении. Только потом Боссе прервал молчание.

— Похоже, все идет как надо, — заметил он. — Но еще пару дней придется выждать. И это будет нелегко.

— Я знал, что все получится, — заявил Арне. — И ни на миг не сомневался.

— Еще много чего понадобится сделать, чтобы все вышло. И быть осторожнее. Не нравится мне, что нет Инги Мари. Ей гораздо легче иметь дело с нашими гостями.

Как раз раздался стук и донесся голос Анни:

— Нам нужно выйти перед сном.

— Я могу сходить с ними, — предложил Арне и начал натягивать маску Плуто.

— Ну нет. Этим займусь я.

Боссе натянул маску Утенка Дональда. В этом дурацком наряде он глупо себя чувствовал и одновременно боялся: Кристина может проболтаться, что уже видела его без маски.

Он выпустил пленниц. Анни не удостоила Арне даже взглядом. Кристина хранила таинственное молчание. Анни внушила ей, что можно, что нельзя, и она решительно не собиралась ни словечка пискнуть о том, что произошло днем. Но удержаться все же не смогла.

— А я что-то знаю, а ты нет. — Она скорчила гримасу Плуто, проходя мимо него к двери.

Арне, который детей терпеть не мог, не ответил. Под маской дыхание его стало горячим и липким. Одна только радость — можно пялиться на Анни сколько угодно, не опасаясь привлечь внимание Боссе. Ну ничего, время есть, придет и ее черед. И уж тогда она перестанет задаваться. И Боссе, кстати, тоже. Что он о себе воображает!

Через несколько минут Боссе с девушкой и девочкой вернулись. Анни держала Кристину за руку. Они поспешно исчезли в комнате.

— Спокойной ночи, — бросил Боссе, поворачивая ключ в замке.

Защитник Енса Форса был опытным адвокатом, лет под пятьдесят. Форс потребовал, чтобы ему выделили Арвида Бродина, и Бродин согласился.

В те самые минуты, когда Боссе с Арне слушали последние известия, он направлялся к своему клиенту, чтобы осторожно подготовить его к близкому освобождению и выдворению в другую страну.

Бродин был невысок и полноват. Двигался он быстро и порывисто, прядка расчесанных на пробор волос вечно спадала на лоб, он постоянно поправлял очки. Бродин был человеком состоятельным, с приличным портфелем солидных акций. Факт, что он был капиталистом, вовсе не мешал ему высказывать радикальные взгляды, что в его профессии неплохо окупалось. Этого вполне заурядного юриста часто представляли в прессе звездой адвокатуры. Клиенты толпились в очереди, чтобы воспользоваться его услугами.

Ошибкой было полагать, что политическая активность Бродина неискренна. Он сам свято верил в то, что говорил. И по-детски тешился своим успехом, а значит, был счастливым человеком.

А теперь он шел к Форсу, которого, несмотря на всю к нему симпатию, понять не мог. Обычно он легко устанавливал контакт с клиентами, но разговоры с Форсом шли очень нелегко и часто были слишком лаконичны.

Когда явился адвокат, Форс ужинал, лениво ковыряясь в изрядной порции макарон с сарделькой.

— Привет, Енс, — сказал адвокат, который старался придерживаться дружеского тона, если полагал, что это клиенту понравится.

Форс в ответ буркнул нечто невразумительное и продолжал жевать. Адвокат раскрыл элегантную папку и достал какие-то бумаги.

— Кормят прилично? — спросил он.

— Так себе. Да у меня и аппетита нет. Пивка бы… Но его не дают.

Бродин охотно как-нибудь прокомментировал бы это, но в голову ничего не пришло, и он только кашлянул.

— В последние дни в твоем деле произошли большие перемены, — торжественно начал он.

— Знаю,— подтвердил Форс— Меня хотят выслать в Албанию.

— Откуда ты знаешь?

— Слышал, — неуверенно протянул Форс. — И я всегда был уверен, что мне помогут.

Их разговор тоже подслушивали. Два полицейских у магнитофона навострили уши. В динамике что-то потрескивало.

— Кто тебе поможет? — спросил Бродин. — Ты должен доверять мне, Енс.

— Я никому не доверяю.

— Но мне — обязан.

Некоторое время слышен был только шелест бумаги.

— Ты понимаешь, конечно, что можешь не ехать, если не хочешь. Никто тебя не заставляет. Но я получил гарантии, что в стране, куда ты прибудешь, тебя освободят.

— Ну ясно, я хочу отсюда выбраться. Когда все будет готово?

— Трудно сказать. Тут много всяких практических проблем. Тебе нужно оформить паспорт, получить деньги. Это займет пару дней, не меньше.

— Понимаю.

Адвокат положил перед Форсом лист бумаги. Заключенному предстояло подписать согласие на депортацию в страну, которая согласится его принять. Форс внимательно прочитал текст. Макаронина, упавшая с тарелки, оставила на документе жирный след. Он попытался ее стряхнуть, и в результате пятно стало еще больше.

— Будешь подписывать? — спросил Бродин. — Можешь подумать до утра.

— Давайте ручку, — буркнул Форс.

— Подожди, я приведу двух охранников, чтобы они засвидетельствовали подлинность подписи.

Бродин вышел и через пару минут вернулся в сопровождении двух охранников. Форс взял ручку и подписал. Подпись у него была твердая, совершенно не соответствовавшая его поведению, скорее нерешительному и застенчивому.

Охранники, заверив подлинность подписи, покинули камеру. Бродин спрятал важный документ. Теперь Форс пил кофе из бумажного стаканчика. Выпив его залпом, подошел к окну и надолго задержался возле него, загадочно улыбаясь.

Потом лег и сунул руки под голову. Он молчал, и адвокат начал беспокоиться. Ему хотелось все-таки установить контакт со странным заключенным.

— Теперь ты лучше спишь? — спросил он.

Прошло несколько секунд, прежде чем он получил ответ «нет».

— А врачи здесь приличные?

— Они делают свое дело, я свое. Что мне до них?

— Судебная психиатрия у нас в стране отстала на пару десятков лет, — заметил Бродин.

— Не знаю. Может быть. Меня только интересует, освободят ли меня от ответственности.

— Следствие едва началось. Ничего определенного сказать пока нельзя. Но я думаю, что было бы полезно и для врачей, и для тебя самого, если бы ты мне доверился.

— Это не имеет смысла, если меня и так отправят за границу. А что произойдет, если я вернусь в Швецию?

— Я об этом еще не задумывался, но, судя по всему, тебя вновь арестуют. Потом, быть может, вышлют еще раз. Я не уверен, но могу выяснить, если хочешь.

— Не нужно, просто любопытно.

Разговор снова прервался. Бродин заметно нервничал и то и дело поправлял очки. Наконец снял их и машинально стал протирать платком. Он был очень близорук и без очков сильно щурился. И вдруг прищелкнул пальцами.

— Да, я забыл. Сегодня мне звонила твоя мать.

— Я не хочу иметь с ней дела. — И совершенно нелогично Форс добавил: — Чего она хотела?

— Только спрашивала, как ты себя чувствуешь. Хочет навестить тебя, когда получит разрешение.

— Может не стараться. Я вовсе не хочу ее видеть. Нам нечего сказать друг другу.

— Но ты же должен с нею встретиться перед отъездом.

— Зачем? Я совершенно не хочу.

— Тебе виднее. Для нее это будет потрясением. Она ведь стареет, подумай об этом.

— Мне это совершенно ни к чему. Она мне абсолютно безразлична.

Бродин почувствовал себя неловко. Он сказал матери, что сын все время про нее спрашивает. Ему было жаль мать Форса, и он всегда говорил ей то, что она ожидала услышать. А теперь был просто возмущен, что Форс не хочет видеть мать.

Потратив несколько минут на неудачные попытки разговорить Енса, он покинул камеру. Форс, не вставая, что-то буркнул на прощание.

И все же Бродин был доволен визитом к клиенту. Форс подписал согласие, а это — самое главное. Вернись он из Лангхольмен без подписи, это не пошло бы на пользу его реноме.

В караульной он попросил разрешения позвонить и набрал номер высокопоставленной особы в Министерстве иностранных дел.

— Бродин, — представился он. — Все прошло удачно.

В камере Форс встал и снова подошел к окну. Он потер виски, закрыл глаза и прошептал: «Я знал, что мне помогут».

Стиг Бергсон был одним из ветеранов шведских криминальных репортеров. Он был так стар, что помнил времена, когда писали под псевдонимом или вообще не подписывали свои заметки. И всегда чувствовал себя неловко, видя под материалами свою фамилию.

Поскольку Бергсон работал в вечерней газете, которую заканчивали печатать рано утром, около семи он уже занимался первым выпуском. Часом позже приходила утренняя почта. И в этой почте он получил письмо, опущенное Ингой Мари накануне.

В то утро Бергсон получил три письма. В первом была выписка из банковского счета. Открыв его, он только вздохнул, увидев, как неважно обстоят его дела. Второе содержало дурацкую рекламу некоей авиакомпании, услугами которой ему когда-то довелось воспользоваться. С тех пор отдел рекламы настойчиво засыпал его проспектами. А третье письмо было от похитителей. Белый конверт, совершенно обычно адресованный, даже с почтовым кодом.

Адрес и само письмо напечатаны на машинке. Отправитель, разумеется, не указан. Но все равно легко было установить, что письмо отправлено из центра города. Бумага и конверт того типа, что продается по всей стране в огромных количествах. Совершенно невероятно, чтобы на их основании полиция могла выследить того или тех, кто написал письмо.

Бергсон надорвал конверт ногтем, достал листок и начал читать. Закончив, позвонил фотографу, который обещал явиться через десять минут. За это время Бергсон заскочил в соседнюю комнату и сделал с письма пару ксерокопий. Только потом позвонил в полицию. С властями его всегда связывали дружеские отношения, и он старался их поддерживать. Никогда он не пытался играть в частного детектива и тем более не собирался делать это сейчас. Но в том, чтобы его газета получила исключительное право на такую сенсацию, он, конечно, был заинтересован.

После стольких лет работы криминальным репортером Бергсон весьма скептически относился ко всяким письмам, сопровождавшим любое сенсационное преступление. Всегда хватало людей, которые в подобных ситуациях не в состоянии сдержать свое желание прославиться.

Фотограф пришел даже раньше, чем обещал. Он сделал множество снимков письма и самого Бергсона. Вскоре после этого появилась полиция в лице сотрудника уголовного отдела Карлквиста. С Бергсоном они были знакомы давным-давно.

— Значит, ты получил письмо, — начал Карлквист, который жил на Кронобергсгатан на Кунгсхольме, неподалеку от главного управления полиции.

— С утренней почтой, — кивнул Бергсон.

— Полагаю, ты получаешь немало писем такого рода?

— Разумеется. Мне вечно пишет уйма ненормальных.

— И что ты о нем думаешь?

— Я не уверен, но на первый взгляд оно подлинное.

— Почему ты так думаешь?

— Трудно сказать. Может быть, интуиция.

— Узнаешь манеру письма?

— Нет.

Карлквист осторожно взял письмо двумя пальцами, сразу отметил, что писавший плохо владел машинкой, и вспомнил, что то же самое было и с первым письмом, которое премьер нашел у себя дома.

Содержание письма было следующим: «В нынешней ситуации вы, конечно, понимаете, что мы относимся к делу серьезно. Обе наши подопечные живы и здоровы. Пока мы удовлетворены действиями властей. Заложниц освободим, когда получим подтверждение, что Енс Форс прибыл в страну назначения. Подробности освобождения сообщим». И это все.

Карлквист еще раз прочитал письмо. Он пришел к выводу, что Бергсон прав и письмо действительно от похитителей. Эксперты наверняка быстро определят, напечатано ли оно на той же машинке, что и первое.

— Мне кажется, ты прав, — сказал он Бергсону. — Ты сообщил премьеру?

— Нет, как бы я мог это сделать? Он же скрывается. По крайней мере, сейчас к нему нет доступа.

— Ага, — протянул Карлквист. — Но мне казалось, что я видел в сегодняшних газетах большое интервью с ним.

— Разосланное Телеграфным агентством.

— Готов биться об заклад, что письмо ты уже сфотографировал. И даже сделал копии.

— Как ты смеешь подозревать меня в чем-то подобном? — Бергсон широко улыбнулся.

Карлквист сунул письмо в папку и пошел к дверям.

— Послушай,— окликнул его Бергсон, — надеюсь, ты не позвонишь в другую газету?

— Нет, можешь быть спокоен.

В управлении полиции Карлквист показал письмо комиссару.

— Нужно уведомить Сундлина, — решил тот.

— А как его поймать?

— Думаю, он все еще в «Парк-отеле», но проверь.

Карлквист позвонил в службу безопасности. Его переключали то туда, то сюда, пока он не попал на нужного человека, который подтвердил, что Сундлин все еще в отеле.

— Но если хочешь убедиться, можно ли с ним поговорить, позвони по этому номеру.

И Карлквист получил номер телефона специальной линии, зарезервированной для премьера. Он набрал его, трубку снял Ольсон.

— Привет, это Карлквист. Сундлин там?

— Да. Это срочно?

— Пожалуй, да.

— Ладно, минутку.

Через несколько секунд Карлквист услышал хорошо знакомый голос премьера. Коротко и сжато он передал содержание письма.

— Они пишут, что довольны нашим поведением? — переспросил Сундлин.

— Да.

— Приятно слышать. Спасибо за известие.

Полицейские эксперты быстро установили, что письмо отпечатано на той же машинке, что и предыдущее. И бумага та же самая.

— Странно, что за дело берутся такие дилетанты, — заметил Карлквист.

— Это что касается машинки, — усмехнулся коллега. — В остальном эти типы исключительно профессиональны и хладнокровны. Интересно, сумеем ли мы их когда-нибудь поймать.

Анни внезапно проснулась, посмотрела на часы. Половина седьмого. Кристина спала в другой постели. Она раскрылась и сбросила одеяло.

Анни собралась было встать и укрыть малышку, но так себя и не заставила. В комнате было тепло. Солнце уже пробивалось сквозь темные шторы.

Поначалу Анни помышляла о бегстве. Но подумав, отказалась от подобных планов. У нее самой был, конечно, шанс, но Кристину пришлось бы оставить. Она понимала, какие это повлекло бы последствия.

Кристина вдруг заворочалась и тоже проснулась, глядя на Анни широко раскрытыми глазами.

— Сегодня поедем домой? — спросила она.

— Не знаю. Может быть.

— Я хочу домой. Тут неинтересно. Хочу к папе.

Она чуть не плакала. Анни встала и взяла малышку на колени. Девочка вспотела, волосы были влажные. Постепенно она успокоилась, но в глазах все еще стояла обида.

— Почему мы должны тут оставаться?

— Эти дяди хотят, чтобы мы еще немного остались, — ответила Анни.

— А папа уже вернулся из Америки?

— Наверное, еще нет, — солгала Анни. — Но я уверена, что завтра он вернется, и тогда ты поедешь к нему. Будет очень приятная встреча.

— Хочу писать, — заявила Кристина, слезая на пол.

Анни достала старый ночной горшок. Кристина села на него очень осторожно, она вечно боялась провалиться в середину, но не хотела признаваться в этом Анни.

— А мне кажется, эти дяди нехорошие и они нас украли, — заявила она.

— Что ты выдумываешь! Не нужно так говорить, дяди могут услышать и обидеться. Помни!

— Помню, но все равно они нехорошие.

— Иди умойся. — Анни подошла к старомодному умывальнику с бачком и прекрасной фарфоровой раковиной.

— Я сама умоюсь.

— Ну разумеется, сама.

Кристина к мылу даже не притронулась.

— Нельзя лицо мыть мылом, оно попадает в глаза.

— Это нестрашно.

— Нет, страшно. А откуда ты знаешь, что они не воры?

— Знаю, и все. И больше об этом ни слова.

— А куда делся Поросенок?

— Это не поросенок, а тетя, переодетая поросенком.

— Она вовсе не была переодета, только лицо было как у поросенка.

— Да-да, — нетерпеливо кивнула Анни. — Я это и имела в виду.

Низко над домом пролетел самолет. Кристина кинулась к Анни и обняла ее.

— Я так боюсь самолетов!

— Нечего тебе бояться. Они летают низко, потому что мы возле аэродрома.

— Арланда, — кивнула Кристина.

— Откуда ты знаешь, что он называется Арланда?

— Мы с папой были в Италии и садились в самолет на Арланде.

Кристина старательно вытерла лицо, а полотенце бросила на пол и уселась на кровать, сося палец. Анни подняла полотенце и повесила на место.

— Нельзя бросать вещи на пол. Ты жуткая неряха.

— А я раз слышала, как ты говорила другой девушке, что папа — жуткий неряха.

— А ты не подслушивай,— отрезала Анни.— Нельзя подслушивать, о чем говорят взрослые.

— Почему?

— Ведь они могут вовсе не хотеть, чтобы кто-то их слышал.

— Тогда почему ты вчера вечером стояла у дверей и слушала, о чем говорят дяди?

— Я думала, ты уже спишь. Мне было интересно, что они собираются делать.

Кристина приняла такое объяснение и с мечтательным видом продолжала сосать палец. Подтянув колени к груди, она, казалось, забыла обо всем. И вдруг сказала:

— Я есть хочу.

— Не можешь еще немного подождать?

— Нет, я хочу сейчас.

Анни подошла к двери, осторожно постучала, и дверь почти сразу открылась. За ней стоял Арне, предусмотрительно натянувший маску Пса Плуто. Анни показалось, что он все время стоял под дверью.

— Кристина хочет есть, — сказала она.

— Завтрак в кухне. Возьмите.

Анни вошла в кухню. Приподнявшись на цыпочки, чтобы снять с полки пачку корнфлекса, она буквально ощутила липкий взгляд Арне, скользнувший по ее ногам. Из холодильника Анни взяла молоко. Кристина тоже выглянула из комнаты и с любопытством озиралась по сторонам.

— У папы тоже такая машинка, — заметила она.

Анни покосилась на машинку и убедилась, что Кристина права. Маленький красный «гермес» той же модели, что у Сундлина.

— А придет тетя с мордочкой поросенка?

Арне это позабавило.

— Не знаю, но наверное, — ответил он. — Она работает в городе.

— Иди есть, Кристина, — позвала Анни из комнаты. — Я уже насыпала хлопьев.

Кристина села за стол. Анни с треском захлопнула двери, чтобы не видеть смеющуюся собачью морду. Какая жалость, что не известно, какое лицо спрятано под этой маской!

Кристина ела энергично и с аппетитом. Анни тоже попыталась себя заставить, но не смогла. Беспокойство за их судьбу сжимало горло. Столкновение с Псом Плуто ее ужасно расстроило.

Она чувствовала себя намного спокойнее, когда здесь был тот, другой. Инстинктивно она понимала, что тот главный, что он решает и командует. Он казался ей более человечным.

— Хочу еще, — заявила Кристина.

— Ты, правда, съешь еще?

— Съем.

Анни снова постучала в дверь.

— Открыто, — бросил Арне.

Анни пошла за корнфлексом.

— Какие ноги! — восхитился Арне.

Она одернула юбку, торопливо подошла к холодильнику и услышала, как открывается входная дверь. В кухню входил Боссе в маске Утенка Дональда.

— Добрый день, — поздоровался он.

— Добрый день, — облегченно вздохнула Анни.

— Все в порядке?

— Да, все. Долго нам еще тут оставаться?

— Похоже, все идет по плану. И скоро вы вернетесь домой.

— Могу я в этом быть уверена?

— Ну разумеется. Только сохраняйте спокойствие.

Боссе даже не взглянул на Арне, который встал с кресла и заявил:

— Поеду за газетами! Скоро вернусь.

— Надеюсь. И позвони нашей подруге. Она нужна здесь.

— Будет сделано, — кивнул Арне, запирая двери.

В половине одиннадцатого Рая сидела в салоне. Приняв первого клиента, она отдыхала, читая журнал. Непрерывно звонил телефон.

— Алло, Инга Мари?

— Нет, у нее сегодня выходной.

— Ну, все едино. Можно заглянуть на полчасика?

— Ради Бога.

Еще звонок.

— Добрый день.

— Где это?

— На Добельсгатан, — ответила Рая и назвала номер дома.

— И какие услуги?

— Массаж — пятьдесят крон. Французский с предохранением — семьдесят пять.

— И ничего больше?

— Это можно обсудить на месте. Добро пожаловать.

И так все время. Поскольку Инга Мари не возвращалась, Рая была одна. Работы много, но и доход приличный. После обеда ее кожаный бумажник уже распух от банкнот. Закурив, она принялась пересчитывать деньги. И опять зазвонил телефон.

Рая недовольно подняла трубку. И тут же узнала голос Арне, парня Инги Мари. Рая не могла понять, зачем Инга Мари унижается, содержа такого оболтуса.

— Как дела, Рая?

— Ничего.

— Я только хотел сообщить, что Инги Мари пару дней не будет. Займись сама. Ничего против не имеешь?

— Нет вообще-то, хотя будет нелегко.

— Может, найдешь какую-нибудь подругу, которой хочется немного подработать? Ну разумеется, хорошенькую. И здоровую.

— Попробую. Сколько мне ей платить?

— Решай сама. Я не вмешиваюсь.

— Инга Мари заболела?

— Нет, только ты же понимаешь, бывают дни…

Рая воздержалась от комментариев, но не поверила. Из-за такой ерунды Инга Мари никогда не пропускала рабочих дней. Тем более она принимала пилюли. Нет, тут что-то другое.

— Передай от меня привет, — сказала она. — И пусть не беспокоится.

— Передам. И еще одно. Тем, кто станет звонить и спрашивать, лучше не говори, как долго ее не будет.

Рая задумалась было над его словами, но потом отогнала сомнения. Причин жаловаться не было. Напротив, она станет зарабатывать гораздо больше.

Вновь сняв трубку, она набрала номер ресторанчика в центре и сказала, что хочет говорить с девушкой, работавшей на кухне.

— Мы не одобряем приватных разговоров с персоналом в рабочее время, — заявили ей на коммутаторе.

— Но это очень важно.

— Все так говорят, — буркнула телефонистка, но соединила.

Через несколько минут одна из посудомоек уже спрашивала управляющего, может ли она взять отпуск на пару дней: заболела мать, срочно нужно помочь.

— Ну ладно, но только за свой счет.

— Ну конечно.

И девушка отправилась к сестре на Добельсгатан. Она немного нервничала, но после парочки клиентов все прошло. Рая советовала, что и как. В конце дня оказалось, что заработала она больше, чем в ресторане за неделю.

— А не могла бы я остаться насовсем? — спросила она вечером, одеваясь.

— Я спрошу Ингу Мари, согласится ли она работать втроем.

— Какая она?

— Да ничего особенного, но баба оборотистая.

— И сколько дней ее не будет?

— Не знаю. Ее парень сказал, что пару дней, но может быть, и дольше.

Сняв рабочий халатик, Рая надела элегантное модное платье. Она была блондинкой истинно финского типа. Сестра казалась ее копией, правда, моложе и полнее.

— Косячок хочешь? — спросила Рая.

— Косячок?

— Не придуривайся, не хуже меня знаешь, что я имею в виду гашиш. Хочешь или нет?

Сестра с детства, проведенного в глуши на Финском заливе, прекрасно помнила крепкие кулачки Раи. И всегда ее слушалась.

— Можно попробовать, — протянула она.

И получила первую в своей жизни порцию гашиша. Это было чудесно. Она забыла обо всем дурном и неприятном. Сможет ли она удержаться на новой работе? И тот мерзкий вонючий старикашка… И тот, который захотел, чтобы она стегала его плетью, которую он принес в желтом портфеле…

Она позабыла про это и про все остальное тоже. Рая тоже курила, но мечтая о чем-то покрепче, что было у нее в квартире, снятой в поднаем на Содермангатан.

— Похоже, пора мне самой заводить свое дело, — заметила она.

Сестра застыла неподвижно, вся в мечтах. Она слышала, но теперь медленно соображала.

— Где? — наконец спросила она.

— Пока толком не знаю, но одно местечко на Томтебогатан я присмотрела.

— А меня возьмешь? — спросила сестра, уже видя в мечтах до отказа набитый бумажник.

— Посмотрим, — протянула Рая. — Почему бы и нет?

Потом они вместе пошли на станцию метро. На перроне народу было немного. Среди толпы — два пьяных. Один из них вдобавок уставился на них. Он только что искал кого-нибудь на улице, но там девиц уже не осталось. Может, какие и остались, но те обращали внимание только на мужчин с машинами.

— А как насчет вечерком повеселиться? — подкатился он к Рае.

— Пошел ты к черту!

— Ах ты курва!

Она огляделась и увидела двух полицейских, медленно прогуливавшихся вдоль перрона. С левой стороны у них, как положено, болтались пистолеты в белых кобурах, и сами патрульные выглядели чистыми и приличными. Один даже с бакенбардами. Рая кинулась к ним.

— Этот пьяница ко мне пристает.

Неуверенность движений и нечеткость речи несчастного забулдыги сомнений в ее правоте не вызывали.

— Пройдемте,— вежливо предложил один, тот, что без растительности.

Мужчина принялся протестовать, запаниковал, замахал руками. Полицейские переглянулись и сцапали его. Он заорал и угодил одному по носу. Тот схватился за дубинку.

— Только спокойнее! — крикнул другой при виде занесенной дубинки.

Первый же удар раскровавил пьяному лицо, потекли слезы, и он дико заорал. Полицейские заломили ему руки и поволокли по платформе. Люди с любопытством озирались, но не вмешивались.

В будке возле турникета сидел вахтер. Мимо прошли две девушки. Он припомнил, что только пару минут назад продал им билеты.

— Там драка, — сказала Рая. — Мне кажется, полицейским нужна подмога.

Вахтер поднял трубку и вызвал патрульную машину. Номера он знал на память: 50-00-00 и внутренний 11-11.

Через пару минут подъехала патрульная машина. Двое полицейских в мундирах помогли коллегам выволочь пьяного, которого теперь ожидал не только штраф за пьянство, но и срок за сопротивление представителям закона.

На следующее утро Лунд — как всегда, в бежевой замшевой куртке и светлых, чуть коротковатых брюках — явился к секретарю редакции и сообщил, что идет в Министерство юстиции.

Секретарь уже привык к капризам Лунда. Подчинить его нормальному рабочему распорядку было совершенно невозможно. Он всегда делал что хотел. А если не мог поступить по-своему, весь день дулся, как обиженный ребенок. Это секретарю было совершенно ни к чему.

Поэтому, забыв о пресс-конференции, на которую собирался отправить Лунда, он только спросил:

— И что там ты будешь делать?

— Хочу кое-что разнюхать. Скоро вернусь. Если позвонит моя жена, скажи, что я пошел в банк.

— Почему не сказать ей, что ты пошел в министерство юстиции?

— Потому что я ей обещал зайти в банк. Она хочет, чтобы мы купили участок и переехали в Ротебро. А я и не думаю, не дам себя депортировать.

— Ага… Значит, я должен ее обмануть…

— Вот именно. Только порешительнее, — бросил Лунд, вскакивая в проходящий лифт.

По эскалатору он спустился на Сергельсторг, там вошел на станцию метро и, нырнув в укромный закуток возле магазинчика, перебрался на западную сторону Свеавеген. Оттуда опять эскалатором поднялся на Мальмскиллнадсгатан.

Возле Стокгольмской террасы какой-то несчастный клянчил мелочь на пиво. Лунд, смолоду тоже бедствовавший, дал ему десятку.

— Можешь купить бутылку вермута, — наставлял он собрата по несчастью, явно растерявшегося от такой расточительной щедрости.

— Ну ты и псих! — протянул он.

— А курить хочешь? — спросил Лунд.

— Ты дурной или что? — Бедолага сплюнул и зигзагом поспешил к Мастер-Самуэльсгатан, к винному магазину.

Лунд же направился через Мальмкиллнадсгатан к перерытому Брункевергсторг, недовольно косясь на новые дома и большую гостиницу.

Переходя через канавы на Геркулесгатан, он припомнил, как однажды ночью нашел тут уютное убежище в доме, который уже снесли.

Дальше, в сторону Якобсгатан и Густав-Адольфсторг, город выглядел по-старому. У Министерства обороны стояли в ряд «мерседесы». Какой-то длинноволосый тип распахнул дверцу перед щуплым господином в штатском, вероятно, генералом, не оставившим еще мечту стать главнокомандующим.

Лунд, не обращая внимания на красный свет, перешел на другую сторону улицы у дворца наследника трона, и пара машин проводила его яростной серенадой. Но Лунд смотрел в землю и ничего не слышал, поглощенный собственными мыслями.

Его главным качеством — кроме легкого пера и многолетнего опыта — была предельная самоотверженность в добывании нужных сведений. Чтобы раздобыть сенсационную новость, он способен был прикидываться идиотом, льстить, угрожать, провоцировать толпу, лгать и даже красть.

Практически, однако, никогда не случалось так, чтобы кто-то на него разозлился. Он всех подкупал своим ненавязчивым обаянием, безграничной наивностью и естественной беззащитностью.

Пер Лунд был человеком весьма незаурядным, и казалось странным, что он стал газетчиком. Даже в своей нелегкой погоне за новостями он оставался простодушным, а таких среди журналистской братии найти не так легко.

В холле министерства юстиции он подошел к стеклянной кабинке, где персонал охраны стерег государственные тайны. Там сидели двое: один — бывший полицейский, другой когда-то служил в водной полиции на Каллинге.

— Добрый день, — поздоровался Лунд. — Я к Адельборгу из пресс-службы.

Бывший работник водной полиции окинул взглядом Лунда, стоявшего за стеклянной стеной с глуповатой миной из-за оттянутой жвачкой верхней губы.

— Что-то забрать?

— Да, — кивнул Лунд. — Я из Министерства обороны. Нужно забрать кое-какие бумаги.

Охранник подумал, что у соседей слишком часто меняют курьеров, и махнул Лунду, чтобы проходил, показав при этом дорогу в пресс-службу.

Лунд скрылся за поворотом коридора, но и не собирался встречаться с коллегами по перу. Прихватив первую попавшуюся картонную папку, он принялся шастать по многочисленным коридорам.

Найдя пустую комнату, входил спокойно, без труда вжившись в роль курьера. И уже через несколько минут кое-что нашел.

В одной из комнат на столе лежала папка с надписью «Для служебного пользования». Даже не оглянувшись, он начал читать, временами делая пометки на обороте конверта, который жена поручила ему опустить в почтовый ящик. В комнате он провел минут пять. Когда конверт был весь исписан, он сел за пишущую машинку, чтобы выписать несколько цитат.

Войди сейчас кто-нибудь, он сказал бы, что пришел починить машинку.

Но никто не вошел. За пять минут Лунд успел сделать множество выписок, сунул их в свою папку и удалился тем же путем, каким попал сюда.

— Нашел? — спросил вахтер.

— Разумеется, — ответил Лунд, — но времени потерял уйму.

Спокойно и неторопливо возвращался он в редакцию. На этот раз по Регирингсгатан, где заглянул в магазин и купил бутылку красного вина. Потом свернул налево на Мастер-Самуэльсгатан, спустился по эскалатору и в магазине сыров приобрел коробочку французского камамбера.

На шестнадцатый этаж нового небоскреба он поднялся лифтом.

— Звонила? — спросил он секретаря редакции, у которого на столе ждали две снятые трубки, пока он робко просил молодую сотрудницу не опаздывать на работу.

— У меня отец болен, — заявила она.

— Ах так… Чего тебе, Пер?

— Я спрашиваю, звонила?

— Не звонила.

Кивнув, Лунд удалился в свой закуток. Достал из шкафа пластиковый стаканчик, откупорил бутылку, налил полный стакан вина. Открыл коробочку с сыром, осторожно снял станиоль и откусил приличный кусок. Потом запил вином.

Съев сыр и выпив все вино до капли, он вставил лист бумаги в машинку и взялся за работу. Отстучав четыре страницы, молча положил их на стол секретаря. После чего сел в лифт и поспешил в Торговый банк, чтобы обсудить вопрос о ссуде на земельный участок в Ротебро.

Закончив разговор по телефону, секретарь редакции прочитал рукопись Лунда и тут же поспешил с ней к редактору отдела внутренней политики.

— В номер, — скомандовал тот после краткого размышления.

Так в пятницу перед полуднем все газеты Швеции, несколько информационных агентств и радио узнали, что Албания согласилась принять убийцу посла.

Когда владелец магазина игрушек Густав Энберг вернулся вечером, жена его была дома. Звали ее Астрид, и все годы их супружества она полностью довлела над мужем, который ради собственного спокойствия потакал всем ее капризам.

Не раз ему приходилось тяжело, но он кое-как держался. Пытался найти отдохновение в книгах, в почтовых марках. И Астрид поощряла его хобби, хотя сама была бесконечно далека от всех его интересов.

Уже много лет Энберг был постоянным клиентом всяческих массажных заведений. Выбора у него не оставалось. От секса с женой — если он вообще случался — впору было плакать. Ее он просто не интересовал. Может, вина тут была Энберга, может, ее, а может, и ничья.

Совокупляясь с девушками из всяческих салонов, Энберг всегда испытывал угрызения совести. И это в немалой степени усиливало эротическое возбуждение. Ничего странного: запретный плод… и так далее.

Но вот теперь Энберг вернулся домой, где ждала Астрид. Хотя ей было за пятьдесят, она осталась стройной, симпатичной и весьма ухоженной.

Астрид читала газету за кухонным столом и едва покосилась на мужа.

— Ты дома! — воскликнул он.

— Да. И мне сразу же пришлось стирать и мыть посуду.

— Я полагал, ты вернешься только на будущей неделе.

— Это не повод, чтобы превращать квартиру в хлев.

— Но, дорогая… — начал было Энберг.

— Да-да, вот именно. Ты так и не привык к порядку.

Энберг убрался в ванную, немного посидел на стульчаке, бессмысленно уставившись перед собой. Потом старательно умылся. Взглянув в зеркало, он убедился, что побагровел, как после тяжких физических усилий. Пришлось пустить холодную воду и ополоснуть лицо, чтобы немного полегчало. Он вернулся в кухню. Астрид все еще читала.

— Ты ела?

— Ужин в холодильнике, нужно только подогреть.

В холодильнике оказалась тарелка с тремя кусочками рыбы и двумя картофелинами. Энберг поставил на плиту кастрюльку с водой, на нее тарелку и стал ждать. Прошло минут пять, и, вытерев низ тарелки, он поставил ее на стол, достал из шкафа стакан и налил молока из литрового картонного пакета.

— Почему ты не пьешь пиво, раз им забит весь холодильник?

Энберг подозревал, что разговор примет именно такой оборот. Он любил пиво и в отсутствии жены ежедневно пил его во время еды. Когда же она была дома, ему не хотелось пива. Пить пиво она считала некультурным, уже само это слово в ее устах звучало как бранное, напоминая плохие фильмы тридцатых годов и подозрительных завсегдатаев забегаловок на Содергатан.

Он не ответил, сосредоточившись на опостылевшей еде. Заняла она не больше трех минут. Потом старательно ополоснул тарелку и поставил в сушку рядом со стаканом и вилкой.

Пока он мыл и расставлял посуду, жена следила за ним страдальческим взглядом. Наконец он подсел к ней и спросил:

— Как в деревне?

Астрид сняла очки, протерла глаза старательно намани-кюренными пальцами и снова надела очки.

— Не видишь, я читаю?

Энберг почувствовал, как злость комом подкатывает к горлу и кровь стучит в висках. Но, как обычно, взял себя в руки.

— Пойду немного покопаюсь в марках…

— Делай, что хочешь,— отмахнулась она и вернулась к чтению.

Энберг перешел в одну из четырех комнат, составлявших их обширную квартиру в старом богатом доме неподалеку от французской школы и собора Святого Яна. Присев к столу, он рассеянно принялся перебирать маленькие разноцветные прямоугольнички. Обычно это занятие его сразу успокаивало, но на этот раз ничего не получалось. Вставив в глаз лупу, он поднял пинцетом марку с изображением футболиста. Энберг собирал марки на спортивную тему.

Некоторое время посмотрев на темнокожего футболиста с напряженными мышцами, он отложил марку, поднял бровь, и лупа выпала на подставленную ладонь. Концом пинцета принялся скоблить кожицу на ногтях, пока белые полумесяцы матово не засветились на розовой поверхности.

Снова поднял марку. Несколько секунд рассматривал ее, потом отложил. И так несколько раз.

В нем все еще не улегся гнев на жену. Одна из марок вдруг скаталась в пальцах в цветной шарик. Взяв его между большим и указательным пальцами, он пустил его под потолок. Шарик взлетел, потом отскочил, и Энберг вспомнил, как когда-то сделал это в школе, когда одноклассник забрал у него насос от велосипеда.

Из заднего кармана он достал бумажник. Там были четыре банкноты по сто крон. Вздохнув, он спрятал бумажник. И снова попытался сосредоточиться на марках. Со вздохом отыскал на полу маленький шарик, с трудом расправил его и долго вглядывался в сморщенный клочок бумаги, который был одним из лучших экземпляров его самой ценной серии. Потом разорвал марку на мельчайшие клочки и сразу как-то постарел — ведь все-таки ему уже исполнилось шестьдесят два…

Несколько раз он пересыпал обрывки с ладони на ладонь. Несколько клочков бумаги упали на пол, словно снежинки. Потом, тяжело вздохнув, отложил кляссеры с марками и пошел на кухню.

Астрид сварила себе кофе. Поднимая чашку, она старательно отгибала мизинец, как видела в кино.

— Не спрашиваю, будешь ты или нет, — сказал она. — Ты же не пьешь кофе по вечерам.

— Сегодня, во всяком случае, не хочу,— заявил Энберг таким странным тоном, что Астрид даже испугалась.

— Что с тобой? Ты что-то неразборчиво бормочешь.

— Напротив, я впервые говорю открыто.

— Открыто?

— Вот именно. Я собираюсь от тебя уйти.

Все было сказано. На несколько секунд воцарилась абсолютная тишина, настолько глубокая, что стало слышно тиканье больших часов в гостиной.

Астрид прервала молчание презрительным тоном, в котором все же чувствовалась нотка беспокойства:

— Уходишь? А на что ты будешь жить? Ты же не воображаешь, что сможешь прокормиться своей жалкой лавчонкой с игрушками?

Энберг почувствовал себя удивительно сильным, спокойным и даже уверенным.

— Я знаю, что все деньги у тебя, — сказал он. — Но это только облегчает дело. Могу не упрекать себя, что оставляю тебя без средств к существованию.

На этот раз голос жены едва не сорвался на визг:

— В прошлом году твой магазин принес максимум двадцать тысяч. Что можно получить за жалкие двадцать тысяч?

— Хоть что-то. Хотя бы спокойствие. И я смогу жить так, как хочу.

— И где же ты поселишься? Где будешь жить, я спрашиваю?

— Сегодня переночую в гостинице. А потом как-нибудь устроюсь. Не думаю, что так уж трудно подобрать жилье пожилому одинокому мужчине.

Губы жены дрожали.

— А обо мне ты совершенно не думаешь?

— Нет, — с удовольствием и радостью ответил он. — Я убежден, что в самом деле больше всего тебя беспокоит только мысль о скандале. Но как-нибудь переживешь. Ведь у тебя хватает денег…

Жена вдруг вскочила и кинулась в спальню. Он услышал скрежет поворачиваемого ключа и ощутил какую-то странную жалость, которая исчезла, однако, так же быстро, как и возникла.

Из чулана он достал кожаный чемодан, купленный два года назад, когда они ездили отдыхать в Израиль. Он даже не пытался войти в спальню за электробритвой, забрав из ванной обычную безопасную. В чемодан уложил три книги: два романа Достоевского и томик стихов Ферлина с потрепанными углами. Книжки он схватил первые попавшиеся, которые ничего не говорили о его вкусах. Но Ферлина он любил. Застегнув чемодан, перетянул его ремнем и заказал такси.

— Машина выезжает, — сообщил диспетчер.

Энберг поднял чемодан и вышел. Когда поворачивал ручку, распахнулась дверь спальни и оттуда с побагровевшим лицом выскочила Астрид.

— Ты не посмеешь уехать! — крикнула она.

— Ну почему же? — Он даже удивился, как легко ему удается сохранять спокойствие. — Прощай. — И вышел.

Он ни разу не оглянулся. Только на улице окинул взглядом унылый фасад и с отчаянием подумал о потерянных тут годах. Вот и такси. «В "Континенталь"!»

Девушка за стойкой была весьма любезна, но, к сожалению, свободных номеров не осталось. Возможно, лучше ему узнать в гостиничной справочной возле центральной станции метро. Но сейчас столько конференций, что нелегко найти свободный номер в любом из приличных отелей.

Пришлось Энбергу забрать чемодан и тащиться к справочной. Девушка за стойкой была еще более любезна и весьма ему сочувствовала, но единственное, что могла предложить, — гостиницу на Дроттингсгатан. Конечно, это не высший класс, но там чисто и уютно.

Энберг потащил чемодан через Васагатан в сторону Кунгсгатан, свернул направо в Бриггаргатан, то и дело косясь на витрины порномагазинов, и так постепенно добрался до Дроттингсгатан.

Немного уже оставалось гостиниц старого типа, убежищ для тех, кто не мог себе позволить поселиться в новых отелях, выраставших как грибы после дождя в преображенном, совершенно перестроенном районе.

Но несколько старых гостиниц еще уцелели: «Викинг», «Каса», «Избавление» и как там их еще… Энберг получил номер в одной из них и поужинал в ближайшем мексиканском ресторане. Цены там были немыслимые, но Энберг чувствовал себя прекрасно.

Немного прогулявшись, он вернулся в номер, лег спать и почти сразу заснул. Последней его мыслью перед сном было решение завтра пойти в полицию и рассказать про Ингу Мари и ее непонятный интерес к маскам.

В тот вечер премьеру предстояло быть в Карлстаде, чтобы провести там предвыборную дискуссию с руководителем оппозиционной партии центристов. Ян Ольсон отправился с премьером в Вармланд поездом.

По положению Сундлин получил отдельное купе для себя, помощника и Ольсона. Дискуссия в Карлстаде должна была касаться вечно актуального стремления к равенству.

— Грен преподнес сюрприз, по крайней мере мне, — заметил Сундлин. — Не думал я, что он так быстро освоится с ситуацией и превратится в заядлого консерватора.

Для Ольсона, читавшего книгу о битве на Сомме, в свою очередь, было сюрпризом явное спокойствие премьера. Трудно было поверить, что хоть малейшая тучка омрачает его душу.

— Странно, — продолжал Сундлин, — но политика для меня — как наркотик. С утра, стоило вернуться на работу, как почувствовал себя во всех отношениях гораздо лучше.

— А ты не думаешь, что это происшествие дает тебе психологический перевес в дебатах? — спросил помощник, который был членом риксдага и уже видел в мечтах ковровую дорожку в министерское кресло.

— Я думал над этим, — ответил Сундлин. — И даже слышал, как кто-то говорил, что это для меня равносильно победе на выборах.

Ольсон в разговоре не участвовал, но в эту минуту вдруг вспомнил, что Кастро примерно то же самое сказал при известии о покушении на президента Кеннеди. Первая мысль бородатого диктатора была о том, что Кеннеди теперь гарантирована победа на выборах.

«Но вышло все гораздо хуже», — подумал Ольсон и вернулся к повествованию о Первой мировой войне.

— А как тебе кажется, Ольсон? — спросил премьер.

Ольсон прекрасно расслышал вопрос, но, чтобы выиграть время на размышление, сделал вид, что до него слишком долго доходит.

— Возможно, Грен чувствует себя не столь свободно, но даже если так, что это значит по сравнению с твоими переживаниями?

К своему удивлению, Ольсон был зол на Сундлина, считая, что премьер слишком легко относится к собственной ситуации. Но тут ему припомнилась минута, когда он видел его без маски искушенного политика. Чтобы держаться как премьер, нужно обладать невероятной силой воли.

— Вармланд — вечная наша проблема, верно, Бертиль?

— Проблема — слишком мягко сказано, — буркнул помощник, который проблемы этого края знал как свои пять пальцев. — У нас тут в списке нет ни одной привлекательной кандидатуры.

Премьер прервал его с деланным удивлением.

— Что? Ты полагаешь, что Госта — непривлекательная фигура?

— Нет,— холодно прозвучало в ответ.— Госта хорош как управленец, но агитатор из него — не приведи Господь.

Ольсону показалось, что двое политиков воспринимают его как неодушевленный предмет, в присутствии которого можно вести себя бесцеремонно. И решил немного размяться.

— Через пять минут вернусь, — предупредил он.

— Можешь не торопиться, — буркнул премьер.

Вагон-ресторан был рядом. Ольсон купил в баре пиво и сел у окна, за которым проносились воды Нарке.

Пиво пришлось налить в картонный стаканчик весьма неприглядного вида. Оно оказалось теплым, Ольсон поспешил его допить и вернулся в купе.

Премьер с помощником все еще обсуждали тактику вечерней дискуссии.

— Нужно любой ценой избегать домохозяек и многодетных матерей, — говорил премьер. — Ты должен признать, что наши аргументы совершенно не действуют именно на эти слои. Так что уж лучше опираться на проверенные профсоюзные кадры — многая им лета!

— Нам бы пошел на пользу небольшой скандальчик в стане правых, как на предыдущих выборах, — заметил помощник. — Сокрытие доходов, фальшивые декларации…

Сундлин явно устал. Он долго молча смотрел в окно, машинально потирая затылок, разминал шею, крутил головой и, наконец, сглотнул слюну, словно его тошнило.

Помощник проголодался. Он нервно застегнул воротничок, подтянул галстук в темную полоску, поправил безупречного кроя пиджак.

— Пойдем поедим?

Премьер неторопливо повернулся в его сторону.

— Мне не хочется. Что-то разболелась голова. Я лучше подремлю.

Помощник вышел, даже не спросив Ольсона, не составит ли он компанию. Премьер усмехнулся.

— Наверное, ты думаешь, что ему следовало пригласить тебя?

— Нет. Все равно я бы с ним не пошел. И он об этом догадался.

— Он понемногу учится, — примирительно заметил премьер.— Еще остались кое-какие шероховатости, которые нужно отшлифовать. Большинство приходящих в мою администрацию точно такие же. Парень способный, но не настолько, как ему самому кажется.

— Что вообще политик старой школы может думать обо всех этих интеллектуалах, которые прямо со школьной скамьи начинают заниматься политикой? Мне кажется, такая карьера представляет известную опасность для общества.

— Насколько мне известно, и ты подобным образом оказался в САПО, — заметил Сундлин, и Ольсон покраснел. — Это не худший путь, только нужно иметь силы и умение делать дальнейшие шаги.

— Уметь понять, откуда ветер дует?

— Можно сказать и так.

— Но разве не парадокс, что именно такие люди отличаются наибольшим радикализмом в партии и в профсоюзах?

— Не знаю, так ли в самом деле. В Центральном совете профсюзов хватает радикалов и среди людей от станка.

— Голова больше не болит? — сменил тему Ольсон.

— Ничего страшного. Это все нервы. Мне трудно быть столь же откровенным с Бертилем.

— Похоже, с Албанией все устроилось?

— Да, слава Богу. Не понимаю только, как Лунд это пронюхал. Цитировал он буквально дословно. — Сундлин помассировал лоб удивительно тонкими пальцами, и лицо его осветила улыбка. — А не пошел ли этот псих прямо в министерство и не стянул ли там документы? — предположил он. — Однажды такое уже случилось, когда мы вели благословенной памяти переговоры с Норвегией. — Он покосился на Ольсона. — Надеюсь, это останется между нами.

— Лунд у нас уже на заметке.

— Почему?

— Он много путешествует, имеет множество контактов в разных странах. И может стать ценным источником информации для заинтересованных лиц.

— А сейчас в ходе следствия им тоже занимались?

— Разумеется. Это само собой.

— Но почему?

— Слишком маячил на глазах.

— И этого хватило, чтобы заняться его обстоятельной проверкой?

— Да. В противном случае это стало бы упущением с нашей стороны. Так я полагаю.

— И что-то обнаружили?

— Нет, во всяком случае я ничего не знаю. И вообще мы избегаем беспокоить журналистов.

— Разумеется, меня и мои поступки вы тоже проверили?

— Пожалуй, да. Я только полагаю, это происходило на достаточно высоком уровне.

— И вы копались в моих делах?

— По чисто техническим причинам — в первую очередь. А кроме того, могли учитывать и иные обстоятельства.

— Какие, например? — меланхолично спросил премьер.

— Да ты и сам должен ориентироваться.

— Поверь мне, нет.

— Теоретически можно было полагать, что ты намерен остаться за границей. И готовишь побег, предварительно отправив туда дочь.

— Господи Боже!

— Я же сказал, это чисто теоретическая версия.

В Карлстад они прибыли больше чем за час до начала собрания в Народном доме. Управление дороги согласилось задержать поезд на Восточном вокзале. Оттуда премьера без проблем перевезли в старый импозантный отель на Кларавеген.

— Сегодня вечером будет страшный ажиотаж, — заметил один из местных партийных боссов, человек с лицом хронического пьяницы. — Одних журналистов не меньше сотни.

— А Грен приехал? — спросил Сундлин.

— Имею удовольствие сообщить вам, что он остановился в том же отеле.

— Полагаю, я бы здорово его достал, если бы предложил выпить по стаканчику, — со злорадной миной заметил Сундлин.

Адвокат Бродин сидел в ресторане на Кунгсгатан вместе с солидным мужчиной с темными волосами и с кокетливой эспаньолкой. Это был дорогой и прекрасно зарабатывающий психиатр, который участвовал в экспертизе Енса Форса.

Когда власти не удовлетворило заключение официальных специалистов, решили пригласить несколько экспертов со стороны, чтобы никто потом не мог ни в чем упрекнуть. Кельнер в красной куртке подошел принять заказ. Мясо шипело на рашпере, под которым тлел древесный уголь.

— Я, пожалуй, съел бы хороший кусок мяса,— заметил психиатр.

Бродин машинально протер стекла очков, отбросил волосы со лба и тоже заказал мясо.

— А что будете пить? — спросил кельнер, который, как ни удивительно, был шведом.

Бродин с психиатром просмотрели карту вин и выбрали довольно дорогой «токай».

— И сухой «мартини» на аперитив, — добавил Бродин. Через несколько минут дородная буфетчица принесла прозрачные напитки. Бродин выловил ломтик лимона, потом проглотил оливку. Пили они молча. Бродин управился с содержимым своего бокала в два глотка. Казалось, он куда-то спешит. Психиатр тянул по капельке. Бродин жевал зубочистку, на которую перед тем нанизал оливку. Психиатр закурил папиросу из длинного портсигара с красивой гравировкой.

— Должно быть, тебя интересует, как идет экспертиза, — сказал он.

— Да. Ввиду нового поворота событий я оказался в довольно двусмысленном положении. Не хотелось бы просто так высылать Форса в Албанию, не зная, сможет ли он это выдержать.

Психиатр отхлебнул немного, его острая бородка все время воинственно топорщилась.

— Как я понимаю, выбора у тебя уже нет, — заметил он. — Противиться его высылке сейчас просто невозможно.

Казалось, Бродин хотел запротестовать, но передумал.

Некоторое время они лениво говорили о делах, дожидаясь еды. Наконец подали мясо. Психиатр тут же разрезал кусок, чтобы убедиться, что оно недожарено, как он и хотел. Потек розоватый сок — все в порядке.

— Ты же понимаешь, что до конца исследований очень далеко.

— Но разве нельзя уже сейчас высказать какое-то мнение? — спросил Бродин и отпил глоток вина.

— Нет, конечно.

Бродин был разочарован.

— У тебя нет собственного мнения?

Психиатр проглотил кусок мяса и вытер губы уголком салфетки.

— Не хотелось бы высказывать свои личные заключения, не посоветовавшись с коллегами. Не все судебные психиатры довольны нашей миссией. Если я стану давать интервью, это еще больше осложнит сотрудничество.

— Ты же знаешь, что я никому ничего не скажу, — обиженно возразил адвокат. — Я действую только в его интересах.

«И в своих собственных»,— подумал психиатр.

Некоторое время они молчали. Из бара доносился визгливый женский смех. Психиатр выскреб подливу с тарелки кусочком хлеба, потом потер мочку уха. Бродин уже все съел, как обычно быстро, и его всегда огорчало, сколько на это уходит времени. Он любил быстрый темп и не понимал флегматичных людей.

— С глазу на глаз могу сказать тебе, что я думаю, — согласился наконец знаменитый психиатр с двойной фамилией. — Если только ты обещаешь, что все останется между нами.

— Разумеется.

И снова пауза. Бродин допил остатки вина и напряженно ждал приговора психиатра. А тот тянул.

— Полагаю, что Форс серьезно болен, — наконец заявил он.

— Но он выглядит совершенно нормально, — запротестовал Бродин.

— Это не довод при психическом заболевании.

— Я и сам знаю, но что в нем ненормального?

— Я не хотел бы совершить ошибку, высказываясь на эту тему категорично.

— Но твое мнение на чем-то основано?

— Разумеется. Но мы наблюдали за ним всего месяц. Слишком мало, чтобы сделать надежные выводы.

— Но почему ты все-таки считаешь, что он болен? — не отставал адвокат, которого тянуло перейти к кофе с коньяком.

А психиатр все еще ел, на тарелке оставалось не меньше четверти порции. Он ждал, пока растает масло на печеной картошке, тщательно солил, ковырял мясо вилкой и не спеша отправлял его в рот. Потом покосился на бутылку.

— Не хочешь еще винца?

— Нет, спасибо.

Психиатр вылил остатки вина в свой бокал, пригубил и прищелкнул языком.

— Прекрасный вкус! Не много на свете стран, где можно получить столько хорошего вина, как в Швеции.

— Я спросил, почему ты считаешь его больным, — настаивал Бродин.

— Все говорит о том, что у него бывают галлюцинации, — понизив голос, ответил психиатр. — А это может быть симптомом далеко зашедшего душевного заболевания.

— Шизофрении?

— Да. Только я должен сразу подчеркнуть, что ничего достоверно не знаю. Он не сознается, но у меня сложилось впечатление, что он подвержен галлюцинациям. Может, это прозвучит претенциозно, но с годами человек обретает нюх на такие явления, вырабатывается что-то вроде внутреннего детектора.

— Но ты не уверен?

— Нет.

— А остальные? Что думают они?

— В своих подозрениях я не одинок.

— Можно ли скрыть такие вещи от специалистов?

— Ненадолго. Нужно только отыскать подходящую трещину в защитной скорлупе. Потом уж потечет рекой. Но на это нужно время и терпение. И всегда одного сколько угодно, но другого не хватает. К сожалению.

Он наконец съел все и старательно промокнул бородку.

— Давай закажем кофе, — предложил адвокат. — Немного коньяка тоже не повредит.

Им принесли крепкий кофе и два пузатых бокала, на дне которых плескался благородный янтарный напиток. Психиатр обхватил пальцами бокал, чтобы теплом руки усилить аромат французского коньяка. Бродин сделал то же самое. Не потому, что хотел растянуть удовольствие, а только потому, что так полагалось.

— Как думаешь, как поведет себя Форс, когда окажется в Албании? — спросил он.

— Будет чувствовать себя не хуже и не лучше, чем тут. Если он настолько болен, как я полагаю, это не имеет значения.

От этого известия Бродин почувствовал себя спокойнее. Его мучили угрызения совести из-за Форса, ибо об адвокате можно было думать что угодно, но он всегда старался вести себя порядочно и делать для своих клиентов все что можно.

— Когда его отправят? — спросил психиатр.

— Меня не спрашивай, я знаю не больше тебя. Это может произойти в любой момент, если правительство Албании согласилось его принять.

— Жаль парня, ему придется нелегко.

Адвокат подписал счет, и они встали из-за стола.

В баре кишел народ. Большинство тянуло пиво. На стойке валялось множество чеков, которыми никто не интересовался.

— Что за толпа! — удивился адвокат.

Они заказали виски.

В тот вечер, когда адвокат Бродин успокоил свою совесть, а премьер разгромил в Карлстаде несчастного центриста, Арне с Боссе составляли план на следующий день.

Арне измучился. Они давно не высыпались, поскольку по очереди караулили Анни и Кристину. У Боссе, хотя он и был сильнее, ужасно болел затылок, — давало себя знать нервное напряжение.

Арне осунулся, побледенел, глаза ввалились. Чувствовал, что долго этого не выдержит, но не собирался сдаваться первым.

— Нельзя здесь дольше оставаться, — спокойно заявил Боссе.

— Почему? Ведь тут совсем неплохо.

— Нет, у тебя слишком много знакомых, каждую минуту может кто-нибудь заявиться.

— И что с того? Все равно нам некуда перебираться.

— Отнюдь, — возразил Боссе, — есть. Ты же не настолько туп, чтобы думать, что я все это спланировал, не имея в резерве другого убежища. Единственная проблема — полиция контролирует дороги.

— Я не хочу отсюда уезжать, — буркнул Арне.

— Мы что, раз навсегда не установили, кто тут решает?

Голос Боссе звучал почти ласково, но глаза сузились. При взгляде на него Арне сразу начал сдавать позиции.

— Если ты главный, мне и рта теперь не раскрывать?

— А я тебе когда такое говорил?

Все то же раздражающее спокойствие, которого Арне никогда не удавалось нарушить. Арне многое бы отдал за то, чтобы разрушить этот защитный вал. И одновременно понимал, что не сумеет одолеть внутреннюю силу своего партнера. Как он хотел иметь такой же сильный характер!

Хотя Боссе не стоило быть таким самоуверенным. Может, и Арне подвернется шанс. И он его использует. «Никто меня не смеет водить за нос», — подумал он.

— Когда ты собираешься отсюда двигать? — спросил он, не глядя на Боссе.

— Посмотрим. Может, завтра утром.

— Куда поедем?

— Увидишь. Чем меньше знаешь, тем спокойнее. Письмо для Сундлина готово?

— Разумеется.

— Нужно проследить, чтобы он получил его завтра утром. По радио я слышал, что он в Карлстаде.

— И как его доставить? Нельзя же просто поехать и сказать: прошу, вот вам письмо от нас, мы — похитители.

— Ты совершенно прав. Так поступить нельзя. Но не волнуйся. Уж я с такой безделицей справлюсь. Меня другое беспокоит.

— Что?

— Инга Мари. Мне не нравится, что она не возвращается.

— За нее можешь быть спокоен.

Голос Арне странно дрогнул, и Боссе пригляделся к нему внимательнее. Арне пытался выдержать его взгляд, но удалось это только на несколько секунд.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Боссе.

— Именно то, что я сказал, — ответил Арне, пытаясь выглядеть твердым и равнодушным. — Ее можешь больше не принимать в расчет.

С тихой радостью Арне отметил, что впервые ему удалось вывести сообщника из равновесия. Боссе потер затылок и тяжело вздохнул.

— Я не ошибся, — пояснил Арне. — Инга Мари собиралась нас заложить.

— Откуда ты знаешь?

— Я вчера в городе ее перехватил. Нетрудно было выжать и все остальное.

— Где она сейчас?

— На том свете.

— Я тебе не верю.

Арне как-то сразу растерял все преимущество и снова стал обороняться.

— А для чего мне врать?

— Значит, ты ее убил?

— Да.

— И как это случилось?

Арне сразу сделалось нехорошо. Он сглатывал слюну, пот выступил на лбу.

— Я спрашиваю, как это случилось.

— Я ее задушил.

— Где?

— В машине.

— В машине? — повторил Боссе. — А где она тогда стояла?

— На узкой боковой дороге между Мерсте и Сигтуна. Там, где свалка.

— А зачем ты туда поехал? Ведь это далеко.

— Я ей сказал: отъедем в сторонку, мне жутко приспичило. Она ничего не заподозрила.

— И ты ее задушил… А как?

— Руками, разумеется, а потом забил ей в глотку ее собственные трусики.

— И что потом с ней сделал?

— Отволок в лес. Содрал немного мха, прикрыл ее и набросал валежника.

— Где там рос мох?

— На земле, разумеется.

— Но почему ты вдруг решил ее прикончить? Разве не ясно, что лучше было привезти ее сюда и вправить мозги?

— Она собралась заложить нас! — Голос Арне сорвался на крик.

— Тихо! — прикрикнул Боссе. — Что случилось, то случилось. Ты что, не понимаешь, что ее напарница начнет что-нибудь подозревать?

— Не думаю. Я ее предупредил, что Инги Мари неделю не будет. Она даже обрадовалась. Для нее это значит большие заработки.

Боссе сменил тему.

— Видел сегодняшний «Экспрессен»?

— Да. Но ты о чем?

— Какой-то идиот снова предлагает сто тысяч тому, кто даст информацию об этих двух. — Он кивнул в сторону запертой двери.

— А, видел. Теперь уже больше — сто пятьдесят. Большие деньги.

— Вот именно. Во всяком случае ночью я отправляюсь в город с письмом для Сундлина. Ты останешься здесь.

— Будет сделано.

— И помни: оставь девушку в покое. Она не стоит дополнительного риска. Заруби это себе на носу.

— Да-да, — нетерпеливо отмахнулся Арне. — Не собираюсь я ее насиловать.

— Надеюсь. Через пару дней все устроится, если, разумеется, не найдут Ингу Мари. Не знаешь, у нее есть родственники?

— Двухлетний сын. Но его кто-то усыновил и наверняка только рад, что она не показывается. Родителей ее уже нет в живых.

— А еще?

— Старшая сестра живет в Мальме и много лет ее не видела.

— Откуда ты все знаешь?

— Инга Мари мне рассказала, когда мы познакомились.

— Трудно было ее убить?

Отвечая на небрежно заданный вопрос, Арне был на грани истерики.

— Может, хватит? Я ведь тебе все уже рассказал.

— Совсем не все. Я спрашиваю, трудно было ее задушить?

Арне закрыл глаза.

— Я сдавил ей горло, когда лежал на ней. Она не сопротивлялась, просто не успела.

— А ты нашел бы то место, где спрятал труп?

— Ясно, нашел бы, но я не собираюсь туда ехать.

— Понимаю.

Весь этот разговор шел вполголоса, и Анни ничего не слышала. Они же слышали скрип кровати, когда она ворочалась, шум деревьев за окнами и стук дождя по стеклам.

— Если ее найдут, тебе конец. Полиция ведь знает про вас с ней…

— У нее никогда не было проблем с полицией, — заверил Арне. — Это я точно знаю.

— Полиция знает обо всех борделях, это они всегда пронюхают. Так что я тебе желаю, чтобы ее никогда не нашли. Будем надеяться.

— Я тебе говорю, можешь не беспокоиться.

— Это не мне нужно беспокоиться, а тебе. Не забудь, что никто не сможет связать меня с тобой и Ингой Мари. Никто нас вместе даже не видел. Ты же никому не разболтал?

— Я что, с ума сошел?

— Ну, я только пошутил.

На улице хлестал ливень. Крупные капли стучали по стеклам. Выл ветер. Боссе встал, натянул ветровку и застегнул молнию.

— Давай письмо, я поехал. И не забудь, что я тебе сказал о девушке за стеной.

Арне подал ему обычный белый конверт, заклеенный, но Боссе тут же вскрыл его и прочитал письмо. Потом достал из кухонного шкафа новый конверт.

— Ну пока, — бросил он. — Через пару часов вернусь.

Хозяину магазина игрушек давно так крепко не спалось. Проснулся он только около восьми, оделся и отправился завтракать в соседнее кафе. Приятно было спокойно почитать газету.

Вначале он бегло пролистал страницы. По-прежнему преобладала тема похищения, но видно было, что журналистам уже не хватает материала. Большинство статей пережевывало вчерашнюю "информацию.

Позавтракав, Энберг поехал в магазин. Наплыва клиентов не было, но кое-кто пришел и кое-что купил. Так что он с удовольствием отметил, что за день ничего не потерял. Ему прекрасно было известно, каким должен быть оборот, чтобы его стояние за прилавком хоть как-то окупалось. Хотя, разумеется, жалованья сам себе он не платил.

Магазин Энберг унаследовал от родителей. От них достался и круг клиентов. Собственно, такой маленький магазинчик не окупался, но столько лет он как-то продержался…

Разумеется, теперь, без денег жены, ему придется гораздо труднее. Астрид была весьма состоятельна, хотя и не из богачей.

Энберг тяжело вздохнул, думая о годах, проведенных с Астрид. Пару раз за день он пытался взгрустнуть, но как-то не получалось: он попросту был слишком рад, что теперь сможет жить самостоятельно.

В час Энберг запер магазин — ведь была суббота. Нужно было еще успеть в винный магазин, но он об этом забыл. Надел светлый поплиновый плащ и с зонтиком в руках неторопливо зашагал по Свеавеген.

Поначалу он лениво разглядывал витрины, потом осмелел и сел в автобус, шедший на Кунгсхольмен. И через каких-то десять минут уже выходил у ратуши, импозантного здания, походившего на средневековый замок.

Много, очень много лет он не был в этих краях. Так давно это было, что тогда криминальная полиция помещалась на Бергсгатан; он думал, что она и сейчас еще там. Но там теперь работали окружные суды: разводили, судили за вождение машин в нетрезвом виде или штрафовали за нарушение правил движения.

Энберг спросил охранника, и тот пояснил ему, что криминальная полиция теперь размещается в новом здании на Кунгсхольмсгатан. Это если дело не касается наркотиков, а если да, то нужно ехать на Вастберга.

— Нет, тут дело не в наркотиках, — отмахнулся Энберг.

— И не в пожаре? Потому что пожарная комиссия тоже на Вастберга.

— Нет, и не в пожаре дело.

Энберг прошел мимо комендатуры полиции, возле которой стояло множество патрульных машин. Двое полицейских как раз подъехали в своем черно-белом автомобиле, выволокли в стельку пьяного парня, который беспомощно размахивал руками, схватили его под руки и втолкнули в двери. Движения у них был отработаны до автоматизма — явно такие операции повторялись много раз за день.

Энберг проскользнул в большой холл, где сидел охранник в зеленом мундире. Торговец любезно приподнял шляпу и изложил свое дело.

— Я хотел бы видеть кого-нибудь, кто занимается похищениями.

— Хотите дать информацию?

— Да, вот именно.

Охранник объяснил ему, куда идти. Потом поднял трубку и набрал внутренний номер. Энберг услышал чей-то голос.

— К вам еще один, — буркнул дежурный.

— Много народу хочет помочь в поисках?

— Можно сказать, немало, — ответил охранник и погрузился в чтение «Актуалитет».

Энберг, несколько сбитый с толку замечанием охранника, поднялся по лестнице и зашагал в указанную сторону. Ему без труда удалось добраться до места назначения. Маленькая приемная, четыре кресла. Три уже заняты двумя женщинами и одним мужчиной. У одной из женщин, средних лет, с могучим бюстом, на макушке сидела совершенно безумная шляпка. Другая, чуть моложе, с кислой миной держала на коленях какую-то допотопную сумочку. Мужчина, примерно ровесник Энберга, читал журнал «Шведская полиция». На обложке красовался полицейский с оскалившейся огромной овчаркой.

Энберг сел в свободное кресло в метре от двери, на которых значилась фамилия Густавсон. Наверное, он принимал информацию от населения.

— Нужно доложиться? — спросил Энберг после нескольких минут ожидания.

— Нет, вызывают, — пояснила женщина в шляпке.

Через четверть часа из двери с табличкой «Густавсон» вышел какой-то мужчина, прошедший по приемной с невидящим взором, какой всегда бывает у людей в такого рода заведениях.

Еще минута — и двери вновь открылись, оттуда выглянул высокий мужчина, стриженный под бобрик, в сером пиджаке, напоминавшем старинные мундиры.

— Прошу, чья очередь?

Поднялась дама с недовольной миной. Видимо, ей нечего было особенно сказать, ибо вышла она через пять минут. Тогда ожидавший мужчина отложил журнал, поправил галстук и вошел в комнату. Опустевшее кресло тут же занял молодой человек с усиками в кожаной куртке.

Энбергу пришлось ждать больше часа, пока наконец подошла его очередь. Он успел прочитать весь номер «Шведской полиции»— старый журнал с затрепанными углами. Центральный разворот, где, судя по рекламе на обложке, должна была находиться фотография роскошной девицы, был вырван.

Мужчина в серой куртке указал Энбергу на кресло. На столе стоял магнитофон. В пепельнице — три трубки. По зрелом размышлении полицейский взял одну и набил табаком из жестяной коробки.

— Я первый ассистент, моя фамилия Густавсон, — представился он после паузы, которая Энбергу показалась долгой, как вечность. — А вас как зовут?

— Энберг.

— Минутку, — сказал полицейский, — я забыл включить магнитофон. Ну вот. И если можно, прошу еще раз имя и фамилию.

Энберг выполнил просьбу. Густавсон выпустил в потолок большой клуб дыма.

— Значит, у вас есть что сказать по делу Сундлина? — спросил он.

— Да, вот именно. — И Энберг рассказал историю про Ингу Мари и покупку масок.

— Интересно, — протянул Густавсон, только тон его явно говорил об обратном. — Хотите еще что-нибудь добавить?

— Я уже звонил в полицию и говорил об этом, — сказал Энберг. — Но кое-чего я тогда не сказал.

— Что именно?

— То, что я давно знаю эту женщину.

— Ах так…

— Она держит салон на Добельнсгатан. Ну, массажный…

Впервые на флегматичной физиономии Густавсона появился проблеск интереса. Поковыряв в трубке спичкой, он выбил ее о край корзины для мусора.

— На Добельсгатан, говорите? А какой номер?

Энберг ответил.

— И давно вы ее знаете?

— Пару лет.

— И вы с ней жили…

Энберг собирался было ответить, что не живет с девицами из борделя, но удержался.

— Да, — ответил он.

— Знаете вы о ней что-нибудь еще?

— Абсолютно ничего.

— Значит, вы не знаете какого-нибудь ее парня?

— Не понимаю. Она должна знать множество мужчин. При ее профессии это естественно.

Густавсон так тяжело вздохнул, словно все проблемы мира лежали на его плечах.

— Я имею в виду того, с кем она живет постоянно.

— Нет.

— Так, значит, ничего нового мы не узнали… Ну ладно, мы дадим вам знать, если понадобитесь. Где вы живете?

Энберг ответил, что временно — в отеле на Дроттингсгатан. Если он переедет, то оставит новый адрес портье.

— До свидания, господин Энберг.

Торговец покинул кабинет и направился на автобусную остановку возле ратуши. Поскольку автобуса долго не было, решил идти в гостиницу пешком. Поход по Кунгсхольменсгатан до Флеминггатан занял немного времени. Потом через мост и по Васагатан, где стало гораздо просторнее, когда Кунгсгатан закрыли для движения.

В отеле он вызвал лифт. И когда двери кабины уже закрывались, какая-то девушка сбежала по старой лестнице. Энберг готов был поклясться, что это Инга Мари.

Это и в самом деле была Инга Мари. Это ее заметил Энберг на лестнице. Уже два дня она жила в этом отеле, с той самой минуты, когда Арне застал ее, собравшуюся идти в полицию и выдать их обоих, Арне и Боссе. Она легко дала себя убедить, по привычке все еще подчиняясь Арне.

— Ты должна на пару дней исчезнуть и сидеть тихо, — сказал он. — Я уверен, что награду увеличат.

И оказался прав. Уже в пятницу вечером она прочитала в газетах о добавочных ста тысячах.

— Делай только то, что я скажу.

И он изложил ей свой план. Он убедит Боссе, что Инги Мари нет в живых. Это совсем нетрудно.

— Что-то ты слишком уверен,— усомнилась Инга Мари. — Он парень крутой.

— Успокойся и оставь это мне.

Нелегко оказалось найти место в гостинице. Они попытали счастья в нескольких местах, где Инга Мари жила, когда еще подрабатывала на улице, чтобы накопить деньжат на первую аренду, ибо хозяин требовал плату вперед. Но везде было полно. Номера заполнило новое поколение подростков, занимавшихся проституцией по случаю.

— Я охотно бы тебе помогла, — сказала одна из хозяек пансиона, — но сама видишь, никак не могу.

Делать нечего, пришлось взять номер подороже. Потому она и поселилась в той гостинице. И вполне хорошо себя чувствовала. Такой краткий отдых от тяжелой работы в салоне оказался даже приятным.

Инга Мари была девушкой отважной и даже отчаянной. Может, не от рождения, но с годами душа ее зачерствела как камень. Ей всегда самой приходилось со всем управляться.

Теперь ей исполнилось двадцать, а начинала она в шестнадцать. Через два года родила мальчика. Йонас был единственным уязвимым местом в ее прочном панцире. Попыталась было им заниматься, но это оказалось слишком нелегко, и пришлось поместить его в Дом ребенка в Скархольме. Уже год она не видела сына.

Инга Мари так и подмывало поехать на Добельсгатан и проверить, как там Рая. Она была уверена, что финка живет в свое удовольствие и мало заботится о том, чтобы четко отчислять ее долю с заработков. Это совсем не значило, что она могла Раю в чем-то упрекнуть, та была весьма недурна в своем деле, и клиенты получали все, что полагалось за свои деньги.

У Инги Мари в банке лежал небольшой капитал — около двадцати тысяч. Их удалось утаить от Арне, который любил во всех отношениях широко пожить. Собственно, ничего против она не имела и сама с удовольствием к нему присоединялась. Но нельзя же бесконечно выбрасывать по тысяче крон в неделю на скачках!

А теперь подвернулся случай заработать недурную сумму. Достаточно пальцем шевельнуть. Только вот Арне опять заберет все деньги… Да пусть бы и так… Она немного побаивалась Арне. В нем было что-то садистское. И одновременно он был удивительно слаб, просто как ребенок. Если порой она набиралась смелости воспротивиться его капризу, он чаще всего уступал. Но уверенно она себя никогда не чувствовала, Арне был слишком непредсказуем. Боссе она знала мало. Он казался крутым и бесконечно уверенным в себе. Да он ее и не интересовал.

Инга Мари редко задумывалась о будущем. Пока есть салон, без денег она не останется. А только деньги что-то значат. Ей бы их побольше… А может быть…

Что, собственно, она знала о Боссе? Он все еще оставался загадкой. Арне говорил, что Боссе сидел в тюрьме, но не знал за что. А чем он жил?

Поначалу она думала, что Боссе, как многие другие их знакомые, живет торговлей наркотиками, но теперь уже не была в этом уверена.

Пару раз Инга Мари попробовала гашиш, но дальше заходить не хотела. То ли дело водка! Как правило, она выпивала в день пол-литра виски. Не считая того, чем ее угощали и что они выпивали с Арне.

Когда Энберг заметил Ингу Мари, та спешила в недавно открывшийся ресторан на Мальмскиллнадсгатан, чтобы пообедать и прежде всего пропустить пару стаканчиков.

Инга Мари шла по Мастер-Самуэльсгатан. Пару раз проезжавшие машины едва ее не задевали — водители думали, что она ищет клиента. Но от соблазна заработать пару сотен она удержалась.

В ресторане подсела к бару. Толстяк бармен ее узнал.

— Сухой «мартини»?

— Да, пожалуйста.

Она выпила быстро, с той равнодушной естественностью, которая отличает старых алкоголиков.

— Повторить.

Теперь, забрав стакан, она села за столик у окна. Ела, как всегда, мало — нужно соблюдать фасон, чтобы удержаться на стокгольмском рынке тела. Запивала пищу водой, хотя потом позволила себе коньяк в кофе. И, покидая заведение, чувствовала приятное возбуждение. Потом вспомнила, что обещала Арне ждать до полудня его звонка — скоро что-то должно произойти. И пошла в гостиницу, стуча тонкими каблучками. В киоске у одного из небоскребов купила вечерние газеты. «Экспресс» поместил большие фото Анни и Кристины. «Хорошенькая, — подумала Инга Мари, разглядывая портрет Анни. — Уж Арне ее в покое не оставит. В этом я уверена».

Она отнюдь не требовала от Арне верности. Это было бы совершенно нереально. С ним вечно что-нибудь случалось, причем ее это не слишком волновало. После каждого заскока он все равно возвращался к ней. А ей в постели нужен был только он. Тут никто не мог с ним сравниться.

В гостинице она спросила хозяйку, восседавшую за стойкой, спрашивал ли ее кто-нибудь?

— Кажется, нет. Минутку, я узнаю. — Она исчезла в соседней комнате и вернулась с известием: — Муж говорит, вас кто-то спрашивал.

— А кто, он представился?

— Нет, зачем, он тут живет.

— Что?

— Да, жилец из шестисотого. Фамилия его Энберг. Лет шестьдесят.

— А, помню, — солгала Инга Мари. — Он сейчас у себя?

— Нет, только что вышел.

— Не говорил, когда вернется?

Пролистав бумажки, сколотые железной скрепкой, хозяйка ответила:

— Только к вечеру.

Инга Мари поднялась к себе в номер и упала в кресло. Кто это может быть? Кто ее знает и живет тут, в гостинице? Шестьдесят лет… Она верно угадала, что это должен быть кто-то из клиентов. И знает, как ее зовут. А это мало кто знал. Может, лучше перебраться отсюда? Не стоит рисковать. Только как предупредить Арне?

Она на миг задумалась, потом потянулась за трубкой и набрала номер салона. Ответил чей-то незнакомый голос.

— Могу я поговорить с Раей?

— А можно узнать, кто звонит? — любезно спросила девушка.

— Инга Мари.

— О! Минутку!

Рая подошла только через несколько минут, немного запыхавшаяся и встревоженная.

— У меня как раз клиент. Ты, наверное, гадаешь, кто снял трубку. Это моя сестра, она тут немного поработает, пока ты вернешься. Твой парень сказал, что не возражает.

— Разумеется, я не имею ничего против, если получу свое. Остальное меня не интересует. Но я не потому звоню. Если позвонит Арне, будь добра, скажи, что мне придется переехать. Я позвоню снова, когда найду другое жилье.

— Передам.

— И помни, что я должна получить пятьдесят процентов того, что заработаете ты и твоя сестра.

— Разумеется. Можешь прийти сейчас, если хочешь.

— Это не к спеху. Я примерно знаю, какова должна быть выручка, не забывай.

И Инга Мари принялась собираться. Впрочем, вещей у нее с собой почти не было. Она оглядывала комнату, не забыла ли чего, когда в дверь постучали.

— Войдите, — рассеянно бросила она.

Дверь отворилась.

— Надо же, это ты? — удивилась Инга Мари.

Час спустя после отъезда Боссе в город Арне все еще сидел за кухонным столом.

Он невероятно устал. Глаза слипались. Трудно было сосредоточиться. Мысли неслись безостановочным потоком, доводя до головокружения, что ужасно раздражало. А как бы ему хотелось, чтобы голова просветлела именно сейчас, когда пора было принимать какое-то решение.

Он налил в кастрюльку немного воды и заварил себе кофе.

Время от времени Арне подходил к двери, за которой сидели пленницы, прикладывал ухо к щели и слушал. Ни звука. У него даже сердце сжималось. А если она там что-то затевает? Что делать, если они попытаются бежать? Он даже нащупал в кармане пистолет, чтобы придать себе уверенности. На миг это помогло, но через несколько минут он снова торчал под дверью.

Прекрасно зная, что вредит сам себе, он вытащил из буфета бутылку виски и принялся пить прямо из горлышка. Желудок свело судорогой, глаза наполнились слезами. Сглотнув слюну, он с большим трудом сдержал позыв на рвоту. Еще раз приложился к бутылке. На этот раз прошло лучше. Прикинул, выпить ли еще, но передумал. На всякий случай бутылку прятать не стал. Неужели он уже и пить-то разучился? До сих пор мало кто мог с ним в этом сравниться.

Но он прекрасно знал, что алкоголь действует на него довольно странно. Мог выпить много, и никто бы по нему этого не заметил. Но потом, превысив норму, вдруг отключался начисто. Пару раз с ним такое уже случалось и приучило к известной осторожности.

Арне подумал, как там Инга Мари. Она без возражений приняла его предложение поделиться будущим вознаграждением. Он довольно ухмыльнулся. Черта с два! Он не собирался ни с кем его делить, ему самому нужны деньги.

Сама мысль выполнить уговор с Ингой Мари казалась ему полным идиотизмом. Разве она не хотела сдать их в полицию? Пусть получает то, что готовила им.

Выпивка сняла напряжение, теперь думать стало куда легче. Разумеется, какая-то тревога в нем еще жила. Как отреагирует Инга Мари, когда убедится, что осталась на бобах?

Над такой возможностью он пока не задумывался. Строить далеко идущие планы было не в его привычке. Он был человеком мгновенных решений и часто доверялся интуиции. Качество это, поначалу бывшее большим достоинством в его бизнесе, постепенно превратилось в недостаток. Так же по интуиции он ставил на лошадей или играл в рулетку. Время от времени случались крупные выигрыши, но куда чаще он проигрывал, теряя огромные деньги.

Временами Арне брался за торговлю наркотиками. Это окупалось, но он оставался только мелкой рыбешкой. Любил быстрые и легко дающиеся заработки, но не трепел долгих и более сложных обязательств.

Арне не мог понять таких, как Боссе, который ужасал его уверенностью в себе, хладнокровием и выдержкой в любой ситуации. При мысли о Боссе Арне скрипнул зубами. Потом достал из заднего кармана расческу, содрогнувшись от отвращения при виде сыпавшейся с нее перхоти. Черт, надо убираться из этой дыры. Теплая ванна, свежее белье и милый гул ресторана… Метрдотель, провожающий его к облюбованному столику… Вот такая жизнь его устраивала, позволяла чувствовать себя важной персоной. Он все еще хранил пару вырезок из «Дагенс нюхетер»: «Молодой миллионер (автомобили) Арне Ризефельт относится к истинной элите Стокгольма. На снимке он на открытии дискотеки вместе с новой избранницей».

Да, были времена. Он еще помнил приемы, стоившие по нескольку десятков тысяч. Если хочешь вращаться в приличном обществе, нужно платить. И он хотел туда вернуться! Для начала недоставало только некоторой суммы. И никто, а тем более женщина, ему в этом не помешает.

Женщины… Эта девушка тоже невесть что из себя корчит. И чего она задирает нос? Прислуга премьера. Наверняка не только прислуга. Наверняка тот ее кое-чему научил…

Лицо Арне налилось кровью. Он вспомнил приказ Боссе держаться от нее подальше. Ладно, ладно. Он ее не тронет. Не она одна на свете. Но хороша стерва!

Он выглянул в окно. Лило как из ведра. Некоторое время он водил пальцем по стеклу следом за стекавшими каплями, походя на ребенка-переростка. Пальцем дотянулся до рамы, капля исчезла. Арне тряхнул головой и оставил свою забаву.

Он снова был бодр, виски помогло. Бутылка все еще стояла на столе, золотистое содержимое заманчиво поблескивало. Арне схватил бутылку, вытянул пробку и услышал единственный в своем роде свистящий звук, когда пробка выскочила из горлышка. Сочный запах виски защекотал ноздри. Почувствовав внезапную тошноту, он заткнул бутылку и встал из-за стола. Еще раз задержался у запертых дверей. Казалось, оттуда слышится ровное дыхание. Рука на рукоятке пистолета расслабилась. «Интересно, решился бы я выстрелить? — подумал он. — Очень интересно».

И попытался вообразить, как сгибается палец, нажимающий на курок, и пуля сносит Анни полголовы. Одна мысль об этом вызвала сильнейшую эрекцию. И как обычно в таком состоянии, он ощутил себя полузагипнотизированным. Немалого усилия стоило стряхнуть с себя это наваждение. Нет, это невозможно…

Он широко зевнул и посмотрел на часы. Половина первого. Боссе нет уже полтора часа. Он говорил, что обернется за пару часов.

Арне несколько раз смочил полотенце и вытер лицо. Ус-талось тяжело давила на плечи. Он чувствовал, что больше не выдержит. Протер глаза — не помогло. В них еще больше замельтешили темные мушки. Теперь он кружил по кухне, чувствуя, что если сядет, то тут же уснет.

Интересно, как поступит Боссе, чтобы вручить письмо Сундлину. Ну, он-то что-нибудь придумает, сукин сын.

Арне не был уверен, удалось ли ему убедить Боссе, что Инги Мари нет в живых. Похоже, тот не поверил, но это и неважно. «Но может, я его и убедил, — успокаивал он себя. — Нужно вспомнить, что я ему наговорил».

Он снова сел к столу, чувствуя себя уже получше. Достал пачку сигарет, щелкнул зажигалкой «ронсон» — памяткой о сладких денечках. Запрокинул голову и выпустил несколько колец дыма. Долго пришлось тренироваться, чтобы научиться такому фокусу.

Арне качнулся в кресле, оно стукнуло ножками об пол и отодвинулось так, что теперь он не мог достать бутылку. И тем не менее достал, отпил глоток, потом другой. И пару раз глубоко затянулся. Ему становилось все лучше. А если и вправду заполучить эту девицу? Она наверняка не против. Как следует ее напугать, а потом взять с ходу, так, чтобы аж кричала…

Он покосился на часы. Трудно было удержать взгляд на одной точке, пришлось прищурить глаз, чтобы увидеть, где стоят стрелки. Да, он стремительно пьянел. Да что там! Все одно.

Еще раз потянул из бутылки. Струйка виски потекла по подбородку. Качаясь, подошел к шкафу и вытащил свою маску. В маске он и возьмется за Анни, это напугает ее еще больше. Но, натянув маску, он почувствовал себя еще хуже. Тошнота так и подкатывала к горлу, он задыхался под резиновой личиной.

В панике Арне сорвал маску, желудок выворачивало, его теплое содержимое размазывалось по лицу и волосам. Смертельно бледный, он по-детски хныкал. Вывернутая наизнанку маска валялась на полу.

Из комнаты постучали. Грязный и униженный, он потащился к двери.

— В чем дело?

— Могу я чем-нибудь помочь?

В голосе Анни звучало сочувствие и беспокойство.

— Я заболел,— ответил Арне, приятно удивленный ее интересом.

— Откройте, я помогу.

Даже не задумываясь, насколько это рискованно, он повернул ключ и открыл двери. В полумраке комнаты Анни не было видно.

— Где вы?

Первый удар ножкой разломанного кресла угодил в горло. Захрипев от боли, он убрался на кухню.

Анни — за ним, с занесенной для удара ножкой.

Арне попытался выхватить из кармана пистолет, но курок зацепился за подкладку. Он плакал, размазывая слезы по лицу.

Анни замахнулась снова, он прикрылся локтем и отчаянно взвыл, когда удар пришелся углом.

— Перестань, перестань, — умолял он.

Сделав вид, что целится в живот, она рубанула его по макушке. Арне рухнул на колени.

Шум разбудил Кристину.

— Анни! — позвала она. — Что случилось?

Анни на шаг отступила и замахнулась для нового удара.

— Хватит! — раздался голос с другого конца кухни.

Анни обмерла. Там стоял Боссе, явно довольный этим зрелищем. Хотя маленький пистолет в его руке к шуткам не располагал.

— Иди займись Кристиной, — бросил он. — Слышишь, она перепугалась.

— Черт, как не повезло!— вздохнула Анни.

— Это верно, — признал Боссе. И носком ботинка пнул корчившегося на полу Арне. — Вставай!

Арне в ответ забормотал что-то невразумительное. Боссе пнул его сильнее. Арне постоял на четвереньках, медленно и с натугой поднялся на колени, но встать так и не смог — снова рухнул.

Боссе рассмеялся.

— Как ты можешь так надираться?

— Не знаю.

— А кто знает? — удивился Боссе.

Арне начал подниматься снова, на этот раз удачно. Стоял, качаясь, как тростник на ветру, все еще перемазанный собственной блевотиной. Немногое осталось от его обычного облика денди.

— Она меня ударила, — пожаловался он.

— Вот именно.

— Я думал, хочет мне помочь.

— Ты всегда ошибался в женщинах. Но ты не ответил на вопрос: как ты мог так напиться?

Арне изо всех сил пытался рассмотреть своего собеседника, но не получалось. Немного помогло, когда он закрыл один глаз. Но комната вдруг поплыла, и Арне снова замутило. Боссе это заметил.

— Если собираешься блевать, пошел к черту во двор.

В отчаянии Арне кинулся к дверям. И едва успел.

Боссе повернулся к Анни все с тем же выражением лица. Похоже, вся эта сцена его немало позабавила.

— Ты — опасная особа, — сказал он. — Нужно тебя получше караулить.

Анни в отчаянии смотрела на него. Потом резко отвернулась и увидела, что Кристина стоит в распахнутых дверях. Малышка сонно моргала и казалась очень удивленной.

— Это его стошнило на пол? — спросила она.

— Да, он заболел.

— А почему ты его била?

— Потому что он глупый.

Кристину такой ответ явно не удовлетворил, и она с интересом уставилась на Боссе.

— А ты бандит, — сказала она.

— Кристина, нельзя так говорить.

Голос Анни звучал сурово, и Кристина удивленно уставилась на нее.

— Я думаю, что ты бандит, — повторила она.

Анни пожала плечами. Боссе, все еще улыбаясь, обошел заблеванное место на полу и налил себе из бутылки Арне.

— Хочешь выпить? — спросил он.

— Нет, спасибо. Пойдем, Кристина, пора в постель. Поздно, а тебе нужно выспаться.

Взяв Кристину за руку, она увела ее в комнату, закрыла дверь и услышала, как Боссе повернул ключ в замке. Анни укрыла девочку одеялом и легла сама.

— Никого бить нельзя, — сказала Кристина.

— Нельзя, но он такой дурак!

— Если кто-то дурак, то его рвет?

— Нет, не всегда. Ну спи уже.

Кристина послушно сунула палец в рот, легла на бок и свернулась клубочком. Закрыла глаза, потом открыла, вынула палец и сказала:

— Завтра я хочу поехать к папе, и все.

— Может, и поедешь. Посмотрим.

Обвинителя по делу Енса Форса специально для этого выписали из провинциального городка в Северной Швеции. В пятницу вечером его вызвали в Министерство иностранных дел, где сообщили, что все формальности завершены и уже завтра Форса вышлют в Албанию.

Прокурор умел подчиняться. Он сразу понял, что говорить тут нечего, но не хотел сдаваться совершенно без борьбы и потому сказал советнику министерства:

— Я поеду в Лангхольмен — уведомлю Форса.

— Не лучше ли поручить это его защитнику?

— Не думаю.

Ему удалось поймать такси на Фредсгатан. Шофер, мужчина средних лет с багровой физиономией, узнал его.

— Ужасно, что придется выпустить этого идиота.

— Ну что ж, прежде всего приходится думать о похищенных.

— Голову даю на отсечение, что все это придумал Сундлин, чтобы набрать побольше голосов.

На Нора-Бангторгет шофер беззаботно проехал на красный свет. Шины визжали на поворотах. Перепуганный прокурор не отваживался протестовать. С визгом затормозив у главных ворот Лангхольмен, шофер сказал:

— Может, и лучше, что мы от него избавимся, по крайней мере не придется его содержать.

Когда прокурор вошел, Енс Форс читал, лежа на постели, и едва повернул голову. Они поздоровались, и Форс со вздохом отложил книжку.

— Я прямо из Министерства иностранных дел, — начал прокурор.

Форс по-прежнему лежал, глядя в потолок. В бороде застряли хлебные крошки, руки он сжал в кулаки.

— Мне подтвердили, что вас завтра освободят и посадят в самолет, летящий в Тирану, в Албанию.

— Я знаю, что Тирана в Албании. То, что я бросил гранату в американского посла, не означает, что я полный идиот.

— Я вовсе этого не утверждаю,— ответил прокурор.

На миг повисла тишина.

— Вы хотите уехать?

— Не имеет значения, что я хочу. Дело решено и закрыто.

— Никто не может вас принудить к выезду, — заметил прокурор и сам немного устыдился, хотя мысль, что Форс может поддаться на обман, доставила ему удовольствие.

— Уже решено, что мне нужно ехать, — возразил Форс. — Я подчиняюсь отданным приказам.

— Каким приказам?

Легкая усмешка скользнула по губам Форса. Он покачал головой.

— Я представляю, как вам хочется это знать.

Прокурор казался совершенно сбитым с толку. Он поправил галстук, стряхнул пылинку с лацкана пиджака.

— Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду…

— И не пытайтесь. Вам ни за что не заставить меня говорить.

У Форса была хитровато-глупая ухмылка, как у человека, который звонит знакомому и требует угадать, кто у телефона.

— Так вам больше нечего мне сказать? — уточнил прокурор. — Не лучше ли в конце концов сбросить с души этот камень? Ведь вы уже ничем не рискуете.

— С чего вы это взяли? Нужно принимать во внимание не только шведский приговор.

— Вам кто-то угрожал?

— Нет.

— Тогда на что вы намекаете? Скажите наконец.

Прокурор пытался придать голосу властность, но желаемого результата не добился. Форс демонстративно сжал губы и для большей выразительности еще приложил к ним палец. Выглядело это довольно потешно.

— Прошу вас, тут не до шуток. Вы же понимаете, что дело очень серьезное и на карту поставлена жизнь двух человек.

— Какое значение имеют две жизни, когда большая часть человечества голодает?

Прокурору трудно было найти подобающий ответ. И что можно на это ответить? Ведь по-своему Форс прав.

— А если бы речь шла о вашей матери?

— Прошу ее не трогать. Впрочем, я и пальцем бы не шевельнул, чтобы ее спасти.

Прокурор знал, что САПО записывает их разговор. Будучи человеком с исключительным чувством собственного достоинства, он не хотел выглядеть смешным в глазах подслушивающих и потому счел дальнейшие разговоры излишними. Ведь дело все равно закрыто. Он получил команду свыше, так что все попытки продолжать разбирательство бесполезны.

— У вас будут два сопровождающих.

— Я в них не нуждаюсь.

— Я тоже так считаю, но мы хотим быть уверенными, что вы действительно доедете и вами займутся.

— Что значит «займутся»?

— Понимаете, вначале вам понадобится помощь. Вы же приедете в совершенно незнакомую страну. Там может возникнуть целый ряд практических трудностей. Хотя бы языковых. Уже одно это может стать обременительной проблемой.

— У меня нет денег, — заявил Форс.

— Об этом прошу не беспокоиться. Обо всем подумали. На дорогу вы получите из казенных средств. А албанские власти обеспечат ваше содержание.

Совершенно неожиданно Форс расхохотался.

— Вы совершенно ничего не понимаете! — выкрикнул он. — Но это все равно и даже к лучшему.

— Прошу вас говорить прямо, что вы имеете в виду.

— Никогда.

Прокурор почувствовал себя неуверенно. Никак он не мог найти нужный подход к человеку, лежавшему в постели. Обычные логические аргументы до него не доходили. Глядя на Форса, он заметил, как тот шевелит губами.

— Простите, не слышу…

— Я сам с собой, — с несмелой усмешкой пояснил Форс. — Так часто случается в одиночестве. В одиночке всегда хочется с кем-то поговорить.

— Это и в самом деле может быть необходимо, — признал прокурор. — Вам нечего мне сказать?

— Нет.

— Тогда нам остается только распрощаться. Впрочем, мы увидимся утром на аэродроме.

— В котором часу вылет?

— Это пока окончательно не определено, но все говорит за то, что вы отправитесь сразу пополудни. Лучше всего было бы лететь через Копенгаген и Прагу.

Прокурор покинул камеру. Форс и не подумал хоть привстать с кровати и натянул одеяло по самую бороду.

В комнате с подслушивающей аппаратурой двое полицейских расслабились. Один из них достал из сумки старый термос и налил себе стакан жидкого кофе.

— Что за церемонии, — буркнул он. — Выслали бы его, и конец, хоть бы мы вздохнули свободно.

— Мне вся эта история кажется довольно странной,— заметил второй, не прерывая чтения «Экспрессен».

— Да, что-то за всем этим должно крыться,— признал первый, прихлебывая кофе.— Слышал, он получит эскорт в Албанию!

— Наверняка пошлют какого-то идиота из криминалки. Нас никогда не посылают за границу. Может, это и к лучшему.

— А ты слышал, что Ян Ольсон на постоянно прикомандирован к Сундлину?

— Я бы с ним не поменялся.

— Почему?

— Очень мне надо — сутки напролет топать по пятам за такой важной шишкой! Тьфу!

Магнитофон был все еще включен, но из камеры Форса почти ничего не доносилось. Разве что скрип кровати,, когда тот ворочался с боку на бок. И все. В комнате было душно. Читавший отложил «Экспрессен» и открыл окно.

Не помогло. Влажный воздух висел над городом, как грязная вонючая тряпка. Дым с фабрик на Лилиехольмен растекался между скопищами домов.

Форс тоже поднялся с кровати и встал у окна. Потом вернулся в постель, сел, опер голову на руки, все еще сжатые в кулаки. «Как я устал,— думал он.— Мне кажется, я сделал все, чего только можно желать, а они все равно недовольны».

Магнитофон — прекрасный аппарат, но все еще далек от совершенства. Мысли он записывать не умеет. Будь такая запись возможной, в САПО уже знали бы, что Форс страдает навязчивыми галлюцинациями. Наяву его постоянно терзали настойчивые голоса. И все чего-то требовали, ни на миг не давая покоя. Было только вопросом времени, когда Енс Форс уже не сможет больше скрывать это. Когда это случится, болезнь его станет очевидна для всех. Но пока еще на вид он был совершенно нормальным.

Форс подошел к двери и спросил дежурного:

— Можно мне сигарету?

В субботу после обеда маленький «фольксваген» остановился у виллы. Сундлина в Стуреби. Солидный мужчина в фуражке курьера выбрался из-за руля, подошел к двери и позвонил.

Ян Ольсон открыл почти сразу.

— Письмо какому-то Сундлину, — сообщил посыльный, подавая конверт. — Прошу расписаться.

Взяв большой конверт, Ольсон расписался в потрепанной книге, которую протянул посыльный.

— Кто вам дал письмо? — спросил Ольсон.

— Понятия не имею. Мне просто велели приехать сюда.

— Можете подождать немного?

— Нет, у меня нет времени.

Ольсон неохотно достал служебное удостоверение. На посыльного особого впечатления оно не произвело.

— А какое мне дело до ляга… до полиции?

— Я полагаю, никакого, — вежливо согласился Ольсон, — Вот только в этом доме живет премьер Сундлин, а письмо может быть от похитителей.

До посыльного сразу дошло. Сняв фуражку, он почесал в затылке.

— Ну вот, вечно я во что-нибудь вляпаюсь.

— Еще не известно, — заметил Ольсон. — Будьте любезны, войдите.

Они вместе прошли в кухню. Посыльный, вздыхая, сел к столу. Ольсон открыл холодильник.

— Хотите пива?

Тот кивнул. Ольсон достал бутылку.

— Стакана не надо,— сказал посыльный.

Ольсон оставил его в кухне и постучал в дверь спальни Сундлина, который полчаса назад лег отдохнуть.

— Войдите.

Ольсон вошел, подал конверт. Премьер тут же вскрыл его и прочитал.

— От похитителей? — спросил Ольсон.

— Разумеется.

Ольсон машинально протянул руку за письмом, но Сундлин, казалось, этого не заметил, прикусил губу и отвел глаза.

— Он в кухне.

— Кто?

— Посыльный, который принес письмо. Мне кажется, он ничего не знает, но попытаюсь выжать из него все, что удастся.

— Ладно.

Ольсон вернулся в кухню, где посыльный скучал над пустой бутылкой. Фуражка лежала на столе, лысый череп обрамлял веночек кудряшек.

— Как вас зовут?

— Бергман. Йон Бертиль.

— Что вы знаете про это письмо?

— Что его оставили вчера вечером с указанием вручить только сегодня.

— А вам не показалось это странным?

— Говорю же вам, я только получил команду отвезти сюда письмо.

— Простите. Но вы не догадались, что адресовано оно премьеру?

— Нет, не догадался и думаю, никто на это не обратил внимания. Я смотрю только на адрес, фамилия меня не интересует.

Ольсон подумал, что это логично. Продолжать разговор не стоило. После нескольких уточняющих вопросов Бергман уехал.

— Прошу пока никому ни слова, — предупредил на прощание Ольсон.

— На меня можете положиться. Рот на замке.

Премьер перешел в салон и теперь сидел в кресле.

— Что-нибудь получилось?

— К сожалению, нет. Он только знает, что письмо оставили вчера с указанием вручить его сегодня. Возможно, стоит расспросить тех, кто принимал письмо.

— Я не уверен. Такие типы легкомысленно не поступают. Наверняка приняли все меры предосторожности.

— А не лучше ли сейчас же известить криминальную полицию, чтобы они начали работу?

Премьер не ответил. Он ритмично пошевеливал сомкнутыми кончиками пальцев, полузакрыв глаза. Ольсона его молчание несколько беспокоило.

— Я хотел бы знать, не лучше ли позвонить в криминальную полицию, — повторил он.

Премьер перестал заламывать пальцы, пару раз провел рукой по горлу. Судя по сосредоточенному взгляду, он напряженно размышлял.

— Думаю, это лишнее…

Вновь взяв письмо, он держал его в вытянутой руке, словно дохлую мышь. Выглядело это смешно, может быть, даже театрально.

— Но криминальная полиция должна проверить отпечатки, сравнить почерк.

— Я не хочу.

Слова эти были произнесены весьма решительно. Премьер бывал упрям, Ольсону случалось читать об этом в газетах. Видимо, сейчас был как раз такой случай.

В комнате повисла пауза. Сундлин отложил письмо, сунув его под сукно на огромном столе, пересел в качалку и раскачался так, что заскрипели полозья.

Ольсон не знал, как себя вести. И решил оставить начальство в покое. Может, Сундлин передумает, даст ему письмо? В противном случае Ольсон оказался бы в трудной ситуации, ведь чувство долга заставляло его уведомить коллег из уголовки, что произошло. Такого просто замолчать не удастся.

— Сядь, — бросил Сундлин.

Ольсон сел.

— Мне нужна твоя помощь, — продолжал премьер.

— Разумеется, я сделаю все, что могу, — заверил заинтригованный Ольсон.

— Я попал в ловушку.

Воцарилась тишина. Сундлин снова раскачался, да так сильно, что Ольсон испугался, как бы он не перевернулся, и с трудом удержал себя, чтобы не ухватиться за поручень.

Сундлин вдруг подбежал к окну, пустая качалка продолжала раскачиваться. Через несколько минут премьер обернулся к Ольсону.

— Ты должен обо всем знать.

И снова пауза. Ольсон чувствовал, что должен что-то сказать, но ничего не приходило в голову.

Сундлин открыл шкатулку с сигарами, долго и старательно выбирал и, наконец, закурил одну. Пару раз затянулся, потом положил бурый огрызок в пепельницу. Тонкая струйка голубого дыма поднималась к потолку. Сундлин сосредоточился, как бегун перед стартом, когда готовится к рывку.

— Ты должен понимать, что для меня это нелегко.

— Конечно, понимаю.

— Ничего ты не понимаешь!

Этот странный ответ кольнул Ольсона. Он обиженно поджал губы.

— Ты меня неверно понял. Я, конечно, верю, что ты мне сочувствуешь, но не знаешь и не понимаешь причин моей озабоченности.

— Гм…

— Что ты, собственно, обо мне знаешь?

— Думаю, примерно столько же, как и все.

— Знаешь, например, богат ли я?

— Я слышал, у тебя есть в банке пара сотен тысяч.

— Ага, слышал… А больше ты ничего не слышал?

— Нет, а что?

— В самом деле примерно столько у меня на счете здесь, в Швеции. Но гораздо больше в Швейцарии.

Ольсон уставился на премьера, разинув рот. Он сразу понял взрывную силу этой информации.

— Представляю, что ты сейчас думаешь, — продолжал Сундлин. — Понимаешь, это конец для меня и для всей партии, если вдруг станет известно, что я вывез из страны деньги, чтобы избежать налога на прибыль, который сам же утвердил.

Ольсон ничего ответить не смог. Он был совершенно потрясен признанием премьера. Кроме того, он чувствовал себя очень неуютно. Как себя вести? И что кроется за откровенностью Сундлина?

— Остальное ты и сам понимаешь, верно?

В голосе премьера звучали усталость и отчаяние. Он потянулся к сигаре, жадно затянулся.

Ольсон испытующе смотрел на него. Наконец до него начало доходить. И Сундлин вскоре подтвердил его подозрения.

— Полагаю, ты уже понял, — сказал он. — Похитителям нет никакого дела до Енса Форса. Им нужны мои деньги. Требуют полмиллиона.

— Господи Боже! — вырвалось у Ольсона.

— Вот именно, — кивнул Сундлин.

— Но зачем ты мне это говоришь? — спросил Ольсон, и прозвучало это как упрек.

— Потому что рассчитываю на твою помощь.

— Нужно признать, это уже немало.

— Верно.

— Значит, в первый раз ты получил сразу два письма.

— Разумеется.

— И ты намерен заплатить?

— А у меня есть выбор?

— Может, ты с ними уже даже встречался?

— Нет.

— Говорил по телефону?

— Тоже нет.

— Когда нужно передать деньги?

— Завтра. В тот же час, когда Енс будет выслан в Албанию.

— И где?

— На станции в Соллентуне. Прочитай сам.

Сундлин извлек письмо из-под сукна, все еще прикасаясь к нему так, словно это была дохлая мышь. Ольсон раскрыл конверт с машинописным текстом: «До сих пор вы следовали нашим указаниям, и с вашей дочкой и ее воспитательницей ничего не случилось. Чувствуют они себя хорошо. Полагаем, вы уже приготовили деньги и надежного посредника. Надеемся, вы последовали нашим предыдущим указаниям и деньги подобраны в мелких банкнотах разных серий и номера их не подряд.

Деньги уложите в самую обычную сумку. Посредник должен сесть в поезд на Соллентуну, отходящий из Стокгольма в 14.42. В Соллентуне пусть остается на перроне, ожидает поезда с противоположной стороны и ждет у первого вагона. Когда двери будут закрываться, пусть сунет сумку в переднюю дверь вагона, наш человек ее заберет.

И помните: жизнь вашей дочери зависит от того, станете ли вы действовать по инструкции и не будет ли уведомлена полиция».

И это все. Совершенно машинально Ольсон свернул письмо.

— Я хочу, чтобы деньги передал ты, — сказал премьер.

От его сильной личности мало что осталось. Похоже, он уже сдался. Нижняя губа дрожала, он был готов расплакаться. Ольсон невольно растрогался и тщетно пытался сдержать это чувство.

— Но я же полицейский, — сказал он наконец. — И не могу участвовать в подобных делах. Это невозможно.

— Ты получишь, сколько захочешь.

— Не говори лишнего.

Сундлин, однако, вновь обрел прежнюю твердость. В только что мутных глазах что-то блеснуло.

— Чего ты добьешься, если обо всем доложишь?

— Да ничего.

— Вот именно. Ни ты, ни кто другой ничего с этого не получат.

— Не совсем так. Не забывай о своих политических противниках. Они наверняка выиграют выборы.

— Может, и выиграют, но такой скандал приведет к необратимым последствиям в политической жизни.

— Это безумие! И ты сам себя загнал в ловушку.

— Это правда, но я не просто Бенгт Сундлин. Я премьер этой страны. И совершил непоправимую ошибку, как политическую, так и моральную. Вопрос только в том, пойдет ли кому-то на пользу, что эта ошибка станет предметом публичного обсуждения.

— Этот аргумент меня не убеждает. — Ольсон особо подчеркнул слово «этот».

Сундлин за завесой дыма прищурился.

— А какой бы тебя убедил?

— Чисто человеческий. И, что хуже всего, я подозреваю, что ты давно это предвидел. А все остальное — только дымовая завеса. Я не хочу иметь на совести жизнь твоей дочери. Но обещаю молчать только до тех пор, пока твоя дочь и ее воспитательница не окажутся в безопасности.

Сундлин вздохнул.

— Этого достаточно.

В субботу утром Арне проснулся с жуткого похмелья. Когда сел, его повело, как на карусели. Так что он предпочел медленно и осторожно лечь, а маленькие злые человечки все тыкали его в мозг острыми, как бритвы, ножичками.

Повернув голову, Арне заметил Боссе. Тот выглядел вполне свежо и трезво. Он как раз доедал яйцо всмятку. Из кухни тянуло кофе. От запаха Арне еще сильнее замутило.

— Доброе утро, — ухмыльнулся Боссе. — Как самочувствие?

— Ужасно голова болит.

— М-да, недурно она тебя приложила. Вместе с похмельем это должно здорово отравлять тебе жизнь. А что, собственно, тут произошло?

Арне молчал. Он был просто не в состоянии разговаривать. И совершенно не мог собраться с мыслями.

— Наверняка тебе приспичило ее пощупать!

Арне пытался протестовать, но вышло хуже некуда. Надо бы круто осадить Боссе, но подходящие слова в голову не приходили. Дышалось тяжело, грудь вздымалась, он жадно глотал воздух. Его опять мутило, и Арне изо всех сил пытался усмирить бунтующие горло и желудок.

— Женщин лучше остерегаться, — заметил Боссе.

— Может, тебя кастрировали?

Боссе на такое предположение даже не обиделся, лишь усмехнулся, да сверкнули зеленоватые глаза.

— Нет, почему, я женщин люблю. Но только все в свое время. По этой части Моисей был прав.

— Какой еще Моисей?

— Да так, я вспомнил Библию. Сидя в Лангхольмен, я проштудировал Библию от корки до корки. Толковая книга. Разумеется, если не принимать ее слишком всерьез. Когда мне было лет четырнадцать-пятнадцать, я даже пользовался Библией как порно.

— Порно?

— Да, уж больно здорово там у Иезекииеля… — Боссе громко рассмеялся.

Арне как можно осторожнее повернул голову в одну сторону, потом в другую. Болело так, что задрожали ноздри. Переносица почернела от удара, кровоподтек отливал синим и лиловым.

Боссе старательно выскреб яйцо из скорлупы и откусил побольше хлеба. Потом с явным удовольствием глотнул смоляно-черный кофе.

— Который час? — спросил Арне.

— Скоро девять.

Арне силился собраться с мыслями. Что-то нужно было припомнить, но никак не получалось. Он закрыл глаза. Это помогло.

— Разве вчера ты не сказал, что сегодня нужно куда-то перебираться?

— Точно, ты верно помнишь.

— Ну и как, перебираемся или нет?

— Не торопись. Вначале нужно выяснить, на что ты годен. Потому что сейчас толку от тебя немного. Редко можно видеть настолько упившегося мужика.

Боссе снова рассмеялся. Арне выглядел просто невероятно: глаза ввалились, в волосах, обычно старательно уложенных, засохшая блевотина, и вдобавок страшно распухший и посиневший нос.

— Ты смахиваешь на оживший плакат общества трезвости.

С упорством балованного ребенка Арне снова задал свой вопрос:

— Ну так что, переезжаем мы или нет?

— Думаю, да, — кивнул Боссе.

— Когда?

— Скоро.

И он умолк. Взял еще один ломоть хлеба, намазал маслом, положил сверху толстый кусок сыра.

— Как ты считаешь, достаточно ты протрезвел, чтобы вести машину? — спросил он.

— Вполне.

— М-да… Только не хватало, чтобы тебя задержали за езду в нетрезвом виде. Тогда конец всему. Раз ты похитил дочь премьера, а потом убил сообщницу…

— Да прекрати ты! — истерически завопил Арне.

В эту минуту он даже думать не мог про Ингу Мари. Столько нужно еще было сделать, столько мелочей, о которых нельзя забыть, чтобы весь план удался… А деньги ему нужны позарез…

— Куда нам ехать? — спросил Арне, стараясь говорить спокойно и сдержанно.

— Я покажу дорогу.

— А ей ты говорил?

— Нет.

— Скажешь сейчас?

— Об этом не волнуйся. Я знаю, что делаю.

— Но что мы будем делать, если наткнемся на полицию?

— Тогда нам конец. — Боссе усмехнулся. — По крайней мере, на ближайшие годы нам будут гарантированы приют и пропитание. Нужно рискнуть. Чтобы чего-то добиться, нужно на что-то решиться. Раз ты играешь на бегах, то должен это знать.

Боссе встал из-за стола, взял чашку, убрал ее в мойку. Хлеб, масло и сыр остались на столе.

— Съешь что-нибудь, — бросил он. — Если собираешься ехать, нужно хоть чем-то загрузить желудок.

Арне скривился. При одной мысли о еде ему стало нехорошо.

— Нет, не хочу, — отмахнулся он.

— Не хочешь — как хочешь… Ты же знаешь, что едой нельзя пренебрегать. Потом все это аукнется.

— Не могу, — в отчаянии повторил Арне.

— Нет так нет. — Боссе пожал плечами. — Возьми вещи на пару дней. Приготовь машину.

— Далеко поедем?

— Нет, всего несколько миль.

Арне с трудом поднялся с постели, посидел, оперев неподъемную голову на руки, и перешел к следующему этапу. Поначалу ноги под ним подгибались, все вокруг плыло, но это скоро прошло. Он достал сумку, бросил туда немного белья.

Боссе не переставал наблюдать за ним, и это ужасно нервировало.

— Чего уставился? — спросил Арне, стараясь говорить пожестче.

— Интересно, что ты с собой берешь, и только.

Арне затянул молнию и пошел к машине. Боссе с усмешкой наблюдал за ним. Потом подошел к двери в комнату, повернул ключ в замке и отступил на шаг.

— Открывайте!

Послышались легкие шаги. Двери осторожно приоткрылись, в них появилась Анни, бледная, словно всю ночь не сомкнула глаз.

— Добрый день, — вежливо приветствовал ее Боссе. — Будь любезна, приготовь завтрак себе и Кристине.

Малышка еще лежала в постели, сосала палец и внимательно всматривалась в Боссе. Потом, причмокнув, вытянула палец.

— А где другой дядя?

— Пошел взглянуть, в порядке ли машина.

— Ему, наверно, больно, ведь Анни его ударила.

— Да, весь нос синий.

Под присмотром Боссе Анни приготовила завтрак — молоко с хлопьями Кристине и чашку кофе себе. Она сидела, грызя засохший хлеб, когда Арне вошел в кухню. Кристина вгляделась в него с явным интересом.

Арне не удостоил их даже взглядом. Анни попыталась вести себя так, словно ничего не случилось.

— Болит нос? — спросила Кристина.

— Заткни пасть, соплячка.

— Так нельзя говорить, правда, Анни?

Арне шагнул в их сторону. Побелев от злости, он готов был ударить Кристину, которая, взвизгнув от страха, прижалась к Анни.

— Уймись!

Резкий окрик Боссе заставил Арне замереть на полпути. Потом он развернулся и ушел.

— Он плохой? — спросила Кристина.

— Похоже на то. Не разговаривай с этим дядей. Он не любит детей.

Анни чувствовала себя неуверенно — понимала, что что-то должно произойти. Оба мужчины уже не надевали масок, а это явно не сулило ничего хорошего. Оба прекрасно знали, что она никогда не забудет их лиц. Анни пробрала дрожь при мысли, какие это может иметь последствия.

— Собери ваши вещи,— велел Боссе.— Уезжаем.

— Куда?

— На другую квартиру. Тут становится ненадежно.

Анни подождала, пока Кристина кончит есть. Потом отнесла ее в комнату, умыла в тазике, одела.

— Поедем к папе?

— Не знаю. Может быть.

Анни собирала вещи в ужасном настроении, уже не веря, что все кончится по-хорошему. Она так устала, что голова буквально раскалывалась. Зато на малышке Кристине сидение взаперти почти не отразилось. А обещанную поездку в автомобиле она восприняла с энтузиазмом. Теперь она тормошила плюшевого мишку, и Анни показалось, что тот враждебно таращится своими неподвижными фарфоровыми глазами.

— Вы готовы? — спросил Боссе.

— Да.

— Тогда пошли.

Они направились к машине. Арне уже сидел за рулем и даже не взглянул в их сторону.

— Ты сядешь впереди, — велел Боссе Анни, — а мы с Кристиной сзади. И станем походить на обычное семейство на субботней прогулке.

Странно, но Анни вдруг стала бояться Боссе куда больше, чем Арне. Последнего было легко вывести из равновесия, Боссе же поражал своим ледяным спокойствием. Он бы наверняка не совершит ошибки, дающей им шансы на спасение.

Боссе пристроил чемоданы в багажник и сел рядом с Кристиной, державшей на коленях мишку. Анни с Арне сидели впереди, не глядя друг на друга.

— Готовы? — спросил Арне.

— Да, можно ехать, — кивнул Боссе.

Они свернули со двора на узкую извилистую дорогу. Анни в последний раз взглянула на маленькую усадьбу, так удобно и спокойно раскинувшуюся на лесной поляне. Издали долетал рев двигателей взлетающего самолета.

Через несколько минут лес остался позади. Анни увидела поля, длинный ряд домов и сразу поняла, где они. Это Мерсте. Она не раз тут проезжала поездом. Они ехали вдоль реки, которая за лето почти пересохла. Остался только тонкий ручеек на дне русла.

Раздался голос Боссе:

— Проедем через Мерсте и потом по магистрали Е4 в сторону Стокгольма.

Когда они приближались к переезду возле станции Мерсте, шлагбаум начал опускаться. Арне затормозил так поздно, что радиатор оказался под шлагбаумом.

С другой стороны тоже подъехала машина— черно-белый «фольксваген» с надписью «Полиция» на обоих бортах. В нем сидели двое полицейских в мундирах. Машины разделял какой-то десяток метров.

— Только без глупостей, — раздался ласковый и любезный голос Боссе.

Анни силилась сохранить равнодушный вид, лишь осторожно покосилась на Арне. У того на висках проступили капельки пота.

— Ну-ка сядь мне на колени, — позвал Боссе Кристину.

Та тут же послушалась.

«Он хочет воспользоваться ею как щитом, если что-то случится», — подумала Анни.

В машине было тихо. Вдали, где рельсы поворачивали влево, показался приближавшийся поезд и промчался между машинами. Кристина запищала от восторга и испуга. Шлагбаум поднялся.

— Только спокойно, — одернул Боссе Арне.

Автомобили разминулись не более чем в метре один от другого.

Боссе сидел в глубине с Кристиной на коленях, не глядя в сторону проезжавшей патрульной машины. Арне неподвижно уставился перед собой. Капельки пота слились в струйки, стекавшие по щекам.

В сторону полицейских смотрела только Анни. На миг ее взгляд встретился со взглядом одного их полицейских. Сердце ее затрепетало. А если он ее узнал? Но вряд ли…

— Все в порядке, — буркнул Боссе, когда полицейский автомобиль удалился в сторону Арланды. Кристина все еще сидела у него на коленях и разговаривала с мишкой, которого подняла повыше, чтобы тот мог смотреть в окошко.

Выехав на магистраль Е4, Арне прибавил ходу.

— На Регирингсгатан, — велел Боссе. — Там есть квартира, на самом верху дома, идущего на снос. Единственная нетронутая во всем доме.

— Где на Регирингсгатан? — спросил Арне.

— В двух домах от Хамнагатан.

Через полчаса они были в городе. Никто не обращал на них внимания. Боссе нес Кристину на одной руке, в другой держал сумку. Анни взяла свой чемодан.

— Поставь машину где-нибудь неподалеку,— велел Боссе. — Потом вернешься. Туда, наверх. На дверях табличка с фамилией Берг.

— Ладно, — буркнул Арне и отъехал.

Анни поднималась наверх, Боссе следом. Пахло тухлятиной. Повсюду валялись пустые бутылки и пивные банки. Старые мраморные ступени за десятилетия протоптаны тысячами торопливых ног. Она едва дышала, пока они добрались до пятого этажа. Боссе достал из кармана ключ и отпер дверь.

Поразительно! Вполне уютная и даже приятная квартира. Мебель, на столике в холле телефон. Боссе показал Анни на комнату в глубине.

— Пока расположитесь здесь. Туалет вон там. Мне придется вас запереть.

Анни огляделась и прежде всего выглянула в окно. Оно выходило в старый двор-колодец. Анни вздохнула. Она так надеялась, что окна выходят на улицу!

Инга Мари все еще оглядывала номер, прикидывая, не забыла ли чего, когда в дверь постучали.

— Войдите, — сказала она.

Дверь распахнулась.

— Надо же, это ты?

— Сюрприз, верно? — Боссе усмехнулся.

Инга Мари слегка занервничала, но не слишком. Ей не привыкать к сложным ситуациям, так что и из этой как-нибудь выкрутится. Вопрос только в том, что Боссе знает, что Арне рассказал ему.

— Правда. — Она улыбнулась.

— Не предложишь сесть?

— Ну конечно, садись.

— Похоже, ты собралась уходить?

Она лихорадочно размышляла. Нет, бояться нечего, можно сказать правду.

— Тут поселился один тип, который меня узнал.

— Ага… Наверняка клиент?

— Ну да. Зовут его Энберг. Он, между прочим…

— Что?

— Знаешь, мне пришло в голову, кто он такой.

— И кто же?

— Похоже, тот тип, что держит магазин игрушек возле нашего салона. Мой постоянный клиент.

Умные глаза Боссе сверкнули.

— Не у него ли ты купила эти маски?

— У него.

— Это было довольно неразумно, моя милая. Если у него есть голова на плечах, может заподозрить…

— Не думаю, — не слишком убежденно возразила Инга Мари.

— Ладно, для меня это роли не играет, гораздо хуже для тебя и Арне.

— Как это?

— Ну ты же понимаешь… Никто не знает, что я знаком с тобой, но вы с Арне так давно живете вместе, что об этом знают многое. Во всяком случае есть повод призадуматься.

— Я всегда стараюсь это делать.

— Может быть. Я уважаю твой ум, но у тебя есть и слабые стороны. Ты слишком много пьешь и хочешь слишком быстро разбогатеть.

— У меня есть и еще одна слабость, — негромко заметила Инга Мари.

— Какая? — ласково спросил Боссе.

— Слабость к тебе, — гортанно выдохнула она и присела на подлокотник кресла.

Боссе усмехнулся своей особенной улыбкой, в которой никогда не участвовали глаза. Длинные пальцы девушки коснулись его щеки. Ноздри его раздулись. Но внешне он оставался невозмутимым.

— Меня всегда к тебе тянуло. Ну почему бы нам не стать друг другу ближе?

Она кивнула на постель и ощутила его руку на своем бедре. На долю секунды лицо ее озарила победная улыбка, и Инга Мари довольно вздохнула. Реакция эта выглядела довольно естественной. Профессия дала ей немалый опыт, и многие клиенты были убеждены, что она испытывает не меньшее сексуальное возбуждение, чем они, хотя на самом деле она оставалась холодна, как рыба.

Боссе встал, она взяла его за руку, потянула к себе, легла навзничь, рука скользнула к его паху.

И снова она усмехнулась, почувствовав желанную реакцию. Потом расстегнула молнию, заметив:

— Ох, нужно быть поосторожнее! Он у тебя такой нетерпеливый! И такой большой…

Выскользнув из платья, она осталась только в трусиках и лифчике.

— Помоги мне.

Он расстегнул лифчик, она легла навзничь, придержала его руку и положила себе на грудь.

— Как тебе кажется, что бы сказал на это Арне? — спросил он.

— Не будем говорить о нем. У нас есть чем заняться.

Она чуть-чуть приподнялась, и он стянул с нее трусы. Откинув ногу, она взглянула на него расширившимися глазами.

— А ты не хочешь раздеться?

Он торопливо сделал это и лег рядом. Она его обняла, дрожа от возбуждения. Тут уже не было никакой игры. Он ласково гладил ее одними пальцами.

— Арне сказал, что убил тебя.

Голос Боссе был, как всегда, спокоен, словно он говорил о погоде или о чем-то подобном.

— Что ты говоришь? — пробормотала она, хотя прекрасно слышала каждое слово.

— Ничего особенного, — усмехнулся он. — Просто Арне пытался убедить меня, что он тебя прикончил. Не понимаю, для чего.

— Я тоже. Но какое это имеет значение, если мы вместе.

Боссе долго лежал молча, ласкал ее медленно и неторопливо. Закрыл глаза, кадык пару раз прыгнул, словно он что-то с трудом проглотил. Он уже не казался таким уверенным в себе.

Потом тряхнул головой, как боксер, который пытается оправиться от сильного удара.

— Он утверждал, что встретил тебя, когда ты шла в полицию.

Она, не отвечая, прижалась к нему, ее тело обмякло.

— Чудесно, — простонала она. — Тебе помочь?

Может, она и слышала, но делала вид, что слова до нее не доходят.

Он взял ее поспешно и грубо. На краткий миг глаза его смягчились, но тут же снова обрели привычную серо-зеленую прозрачность.

— Как ты попал сюда? — спросила она.

— Арне сказал мне, где ты поселилась.

Разумеется, ничего подобного не было. Боссе действительно велел Арне присмотреть за пленницами, и тот без возражений принял к сведению, что Боссе хочет выйти перекусить. Боссе же отправился на переговорный пункт на Мальмскиллнадсгатан и, наменяв пригоршню монет, начал обзванивать по очереди все гостиницы в городе. Он был уверен, что Инга Мари жива и что они с Арне решили его провести.

Ему повезло. Ведь он исходил из предположения, что Инга Мари поселилась под собственным именем. Начал с гостиниц в центре города, уверенный, что далеко она не заберется.

В седьмой гостинице на его вопрос женский голос ответил:

— Да, в самом деле у нас живет дама с такой фамилией, но сейчас ее нет. В номере восемь.

— Вы не знаете, когда она вернется?

— Нет. Ей что-то передать?

— Да нет, я позвоню еще раз.

Боссе зашел в гриль-бар на Слойдгатан, где миниатюрная японка подала ему гамбургер. Просидел он там не больше четверти часа, потом пошел в гостиницу.

Поскольку Боссе не хотел, чтобы его заметили, вошел он со двора, зная, что там должен быть запасный выход. Если повезет, тот будет открыт.

Поднялся на пролет-другой, но никаких дверей, ведущих в отель. Хотя на следующей площадке ему повезло. Осторожно нажав на ручку, он оказался в коридоре. Теперь только найти нужную дверь…

— Он в самом деле сказал тебе, где я живу? — спросила Инга Мари.

— Да, понемногу выболтал все.

— И что еще он говорил?

— Ну сама знаешь.

Боссе выжидал в надежде, что Инга Мари проговорится. Он должен был точно знать, что задумал Арне.

— Я его боялась, — вздрогнула она. — И когда он сказал, что лучше поделить обещанное вознаграждение, я согласилась.

Боссе вновь усмехнулся. Потом сел и начал одеваться. Старательно завязал шнурки.

— И что мне делать? — спросила девушка.

— Я думаю, мы снова оказались на исходной позиции, — заметил он. — Я попытаюсь доверять тебе, пока смогу.

— Понимаю, это нелегко,— сказала она так же откровенно и наивно, как профессиональный торговец старыми автомобилями. — Но это не моя вина. Мне ничего не оставалось, пришлось его послушаться.

— Можешь остаться здесь, — решил он. — Завтра все кончится… я надеюсь.

Она села рядом, собрала свою одежду и нагнулась за чулками. Он положил руку ей на горло.

Энберг весь субботний день просидел в пивной, как следует наелся, выпил. Вернулся он около семи в гостиницу слегка навеселе. За стойкой сидела все та же старуха, вязавшая на спицах свитер — явно для кого-нибудь из внуков.

— Добрый вечер,— поздоровалась она.— Шестой, кажется?

— Точно. Меня никто не спрашивал?

Энберг и думать забыл про Ингу Мари, но вспомнил о жене — терзали угрызения совести, что он ей так и не позвонил. Ему все еще трудно было понять, что больше не нужно приспосабливаться к капризам Астрид.

— Не то чтобы о вас кто то спрашивал, — немного неуверенно заметила старуха, — но дама, занимающая номер восемь, вас припомнила, когда я сказала, что вы ее знаете. Весьма приятная молодая дама, между прочим.

Энберг усмехнулся: если бы она знала! «Приятная молодая дама…» Разумеется, временами она бывала весьма приятна…

— Она у себя?

Быстрый взгляд на доску с ключами — ячейка номер восемь была пуста.

— Да, — кивнула старуха. — Если хотите ее увидеть, достаточно постучать.

Энберг забрал свой ключ и побрел наверх. Аккуратно повесил в шкаф плащ и пиджак, вытянулся на постели и, сунув руки под голову, не меньше четверти часа смотрел в потолок. Потом встал, надел пиджак, заглянул в бумажник. Там лежали еще две сотенные банкноты. Одну нужно оставить, чтобы было чем заплатить за номер, другую он спокойно мог потратить на Ингу Мари. К тому же у него была чековая книжка и на счете еще оставалось несколько сот крон. «Завтра нужно подыскать номер подешевле»,— подумал он и вышел в коридор.

У номера восемь, где жила Инга Мари, Энберг остановился, оглянулся, осторожно приложил ухо к двери. Ни звука. Возможно, спит? Он постучал. Ответа не было. Постучал еще раз, сильнее. Никаких признаков жизни. Немного огорченный, он подошел к стойке. Старуха удивленно взглянула на него.

— Вы уверены, что дама из восьмого номера у себя?

— Да, сегодня она сидит там весь день. Не выходила, в этом я уверена.

— Странно, — протянул Энберг. — Я стучал, никто не отвечает.

— В номере есть телефон. Сейчас я наберу номер, и, уверена, она проснется.

Старуха подняла трубку, и оба услышали, как в номере Инги Мари дребезжит звонок. Они подождали с полминуты.

— Странно, — протянула хозяйка. — Не могла же она выйти так, что я не видела?

— А запасного выхода нет?

— Разумеется, есть, но зачем ей туда? Не понимаю…

Хозяйка казалась озабоченной и немного встревоженной. Еще раз подняв трубку, она позвонила мужу:

— Можешь прийти с запасным ключом в номер восемь?

Вскоре появился худой, болезненного вида пожилой мужчина с ключом в руке.

— Это мой муж, — представила хозяйка.

— Добрый день, я — Энберг.

— Свенсон.— Мужчина любезно поклонился.— В чем дело, дорогая?

— Я уверена, что дама из восьмого номера у себя. Я пару раз звонила, но она не отвечает.

— Наверное, вышла.

— Нет, — возразила жена. — Я все время тут сижу, но ничего не видела. Может, с ней что случилось?

— А кто она?

— Какая-то молодая особа. Господин Энберг ее знает. Он постучал ей в дверь, она не отвечает.

— Наверное, спит.

— Но кто же не проснется, когда телефон звонит и звонит? Так не бывает.

Свенсон вздохнул и, вытянув руку с ключами, словно семафор, зашагал во главе маленькой процессии. Вначале он постучал в дверь Инги Мари. Не помогло. Наклонившись, оперся руками о худые бедра и заглянул сквозь замочную скважину.

— Мне кажется, кто-то лежит на постели. — Голос его заметно изменился.

Ключ с тяжелой металлической биркой повернулся в замке. В прихожей горел свет. В комнате шторы были опущены и воняло экскрементами. Хозяин гостиницы вошел первым, за ним жена, потом Энберг.

Инга Мари, нагая, лежала навзничь поперек постели, изо рта ее торчала тряпка, на шее затянут чулок, все покрывало залито мочой и калом.

Инга Мари была красивой девушкой, но смерть забрала ее красоту. Лицо посинело, глаза вылезли на лоб. Безмерное удивление в них осталось единственной человеческой чертой.

Энберг ошеломленно вглядывался в убитую. Впервые он столкнулся со смертью столь близко. Хозяин отступил на шаг. Его жена с побелевшим лицом метнулась в туалет. Энберг услышал, как ее рвет.

— Ничего не трогать, — велел Энберг. — Нужно звонить в полицию.

— Может, ее хоть чем-нибудь прикрыть? — промямлил хозяин.— Слишком уж она выглядит… непристойно.

— Нет, лучше ничего не трогать, — возразил Энберг.

Хозяйка вернулась дрожащая и бледная, со слезами на глазах. Она избегала смотреть на постель.

— Кем она была?

— Держала косметический салон, — после краткого замешательства сообщил Энберг.

Все трое, вновь заперев двери, удалились в холл.

— Звони, — велела фру Свенсон мужу. — Я не умею говорить с полицией.

— А какой номер?

— Посмотри возле аппарата.

Муж прошелся пальцем по списку телефонов и остановился на номере 54-00-00.

— А кого мне спросить?

— Дежурного! — рявкнула жена, начавшая приходить в себя после пережитого шока.

Соединили их быстро.

— Я хочу сообщить об убийстве,— сказал Свенсон.

— Откуда вы звоните и кто вы?

Голос полицейского звучал спокойно и равнодушно.

Хозяин отеля сообщил нужные сведения.

— Через несколько минут приедет патрульная машина,— сказал дежурный.— Прошу все оставить как есть.

Не прошло и минуты, как появились двое молодых патрульных, спокойных и решительных, с расстегнутыми кобурами. Они заглянули в номер, убедились, что Инга Мари действительно мертва. Один быстро обошел всю комнату.

— Ничего подозрительного не видели или не слышали?

— Нет, — ответила хозяйка, — я весь день не выходила из-за стойки.

Полицейский, с интересом слушая ее, одновременно снял трубку и набрал номер.

— Прошу центральную,— сказал он.— Есть тут какой-то другой вход?

— Да, запасный.

— Его видно из-за стойки?

— Нет.

Полицейского соединили.

— Привет, это Карлсон. Мы в гостинице,— доложил он. — Да, похоже на первоклассное сексуальное убийство. Нет, ничего подозрительного. Нет, я ее не знаю.

Хозяйка что-то добавила, он повернулся к ней.

— Вы что-то хотите сказать?

— Господин Энберг ее знает, — сказала старуха, и торговцу игрушками едва не стало плохо.

— В самом деле?

— Да.

— Тут есть тип, который ее знает, — сказал полицейский в трубку.

— Смотри, чтобы не сбежал, — предупредил его коллега из центральной.— Может, это его рук дело. И оставайся там, пока не приедут из уголовки. Я уже дал им знать. Скоро будут.

Полицейский повернулся к Энбергу, который все еще облизывал губы и выглядел довольно жалко.

— Так вы ее знали? Как вас зовут?

— Густав Энберг.

— Вы живете в гостинице?

— Да.

— Один?

— Да.

— А ваш постоянный адрес?

Энберг дал адрес жены.

— Но, собственно, я там уже не живу. Мы разошлись с женой. Вчера.

— И вы переселились сюда?

— Да, я получил номер через центральное бюро обслуживания.

— А вы знали, что она живет в том же отеле?

— Нет, но я сегодня ее встретил, и мне показалось, что я ее знаю.

— Откуда?

Энберг беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Вы не могли бы пройти со мной в номер? Я живу там, в шестом.

— Разумеется,— кивнул полицейский,— если вам так удобнее…

Они вместе перешли в номер. Энберг сел на постель, полицейский — в кресло и раскрыл блокнот.

— Вы хотите что-то добавить?

— Я, собственно, уже обращался в полицию и сообщал про нее.

— Как это? Вы заранее предвидели убийство?

— Да нет же, вы меня неверно поняли. Просто я подозревал, что она имеет что-то общее с тем похищением. И потому пошел в уголовную полицию и говорил с первым ассистентом Густавсоном.

— Как ее фамилия?

— Я знаю только, что звали ее Инга Мари. У нее салон на Добельсгатан… ну вы понимаете? Потому я и не хотел об этом говорить. Ведь хозяевам я сказал, что она содержит косметический салон.

— Ага, теперь я лучше понимаю, — протянул полицейский с таким видом, словно действительно верил в свои слова.

— Вы что, подозреваете, что я…

— Нет, но вы же понимаете, что нужно рассмотреть все версии. Вы ее знали. Дальнейшее расследование— дело криминальной полиции. Я только должен попросить вас оставаться в номере.

— Разумеется.

Энберг упал на постель и закрыл глаза, вдруг ощутив себя измученным и старым. «Пожалуй, я был к ней привязан», — подумал он.

Представителей криминальной полиции долго ждать не пришлось. Лежа на постели, Энберг слышал, как в номер Инги Мари с топотом ввалились полицейские и принялись за обыск. Группой командовал высокий крепкий мужчина унылого вида. Уже давно став шефом стокгольмского отдела по расследованию убийств, он, несмотря на многолетний опыт, никогда не мог примириться со смертью.

Человек, не знавший Ларса Коллина, мог решить, что он — неисправимый грубиян. Говорил он всегда категорично, как фельдфебель, отдающий команды в строю, и чертыхался через слово.

Но Коллин вовсе не был таким страшным, каким хотел казаться. Хотя временами с ним бывало нелегко. Однажды, раскрыв загадочное убийство, он позвонил в пресс-бюро и настолько запугал командным рыком молодую журналистку, снявшую трубку, что та тотчас же выполнила приказ и записала под диктовку подробнейшее сообщение про убийство и убийцу. Сейчас Коллин, стоя у постели, слушал рапорт одного из прибывших раньше полицейских.

— Откройте окно! Какая вонища, черт побери! Ага, так тут ее знакомый? Кто она, сразу видно. Где он?

— В шестом номере.

Коллин вышел из номера и постучал в дверь Энберга, который тут же вскочил.

— Добрый день. Меня зовут Коллин. Я шеф отдела по расследованию убийств. Хочу задать вам несколько вопросов.

— Добрый день…

— Свенсон, — рявкнул Коллин, — тащи сюда магнитофон!

Коренастый мужчина с густыми черными бровями принес маленький магнитофон и оставил его Коллину, который, что-то буркнув, принялся крутить ручки аппарата. Наконец он привел его в действие и уставился на Энберга, который потупил глаза.

— Как вас зовут?

Энберг ответил.

— Если мне верно сообщили, вы знали женщину, которую какой-то бесстыжий сукин сын задушил в соседнем номере.

— Да, — подтвердил Энберг.

— Прошу не нервничать, — успокоил его Коллин, постаравшись придать голосу мягкость.

— Я вовсе не нервничаю, — возразил Энберг.

— Вы ужасно нервничаете, черт побери, — заявил Коллин. — Что неудивительно. Давно вы ее знали?

— Пару лет. Она держала массажный салон на Добельнсгатан.

— Это значит — бордель. Вы договорились с ней тут, в гостинице?

— Нет, что вы, — поспешил уверить Энберг.

Коллин достал сигареты.

— Не помешает, если я закурю?

— Нет, пожалуйста.

Коллин закурил и несколько раз глубоко затянулся, молча выпуская дым. Энберг чувствовал себя все неувереннее. Могучий комиссар выглядел весьма зловеще.

— Курение — паршивая привычка, — заметил Коллин. — Так вы хотите сказать, что совершенно случайно поселились в одном отеле?

— Да, просто случайно.

— Ага… И еще вы рассказали какую-то жуткую историю из комиксов, что она имела нечто общее с похищением.

— Мне просто показалось странным, что она купила у меня три маски.

— Когда?

— За день до похищения дочери премьера и воспитательницы.

— Может, она собиралась на маскарад?

— Не думаю. Я спрашивал другую девушку, работающую в том же салоне, та ничего не слышала.

— Эй, Свенсон, позвони в полицию нравов, попробуй поймать кого-нибудь, кто сидит на месте, а не шляется по бардакам. Может, кого и найдешь.

Свенсон сделал, что велено. Через центральную связался с дежурным в полиции нравов и передал Коллину трубку.

— Ассистент Берг.

— Добрый день, это комиссар Коллин из отдела по расследованию убийств. У вас есть контакт со всеми борделями в городе?

— Ну, по крайней мере с большинством.

— Известно что-нибудь про некую Ингу Мари Сандгрен с Добельнсгатан?

— Минутку.

Коллин, тяжело вздохнув, устроился поудобнее. Берг отозвался через пару минут.

— Да, такая у нас числится. И уже давно. Ей везет.

— Зато теперь не повезло, — сухо буркнул Коллин. — Она мертва. Задушена.

— Черт возьми! — протянул Берг.

— Вот именно. Меня интересует, был ли у нее альфонс.

— Если не ошибаюсь, у нее был парень.

— Ну так скажите, черт возьми, как его зовут. Это следствие по делу об убийстве, а не светская беседа.

— Арне Ризефельт, — обиженно буркнул Берг.

— Что он за тип?

— Выдает себя за бизнесмена. Когда-то в самом деле держал фирму по торговле автомобилями. Похоже, был замешан в какую-то историю с наркотиками.

— Где живет?

— Насколько мне известно, у нее.

— В салоне?

— Да.

— Спасибо, — буркнул Коллин, отложил трубку и задумался. За его грубоватой внешностью скрывались острый ум и интуиция, чем и должен быть одарен полицейский, если хочет выбиться в люди.

Рассказ Энберга он назвал историей из комиксов, но сама история его очень заинтересовала, и он снова вызвал Свенсона.

— Послать двух человек в этот чертов салон на Добельнсгатан. И привести сюда ее альфонса, если он там; зовут его Арне Ризефельт. Сейчас, черт возьми. Подождите.

Коллин снова позвонил в полицию нравов. Трубку и на этот раз снял Берг.

— Коллин. Я кое о чем забыл. У Ризефельта нет другой крыши?

— Ну, до конца я не уверен, но кажется, где-то за городом он держит скаковых лошадей. Не знаю точно где, но полагаю, что могу узнать. И позвоню.

— Ладно.

— Посылать людей?

— Посылайте.

Вскоре появился элегантный судебно-медицинский эксперт в безупречном костюме. Достав из саквояжа белый халат, он взялся за работу. А Коллин пока расспрашивал Энберга. Ничего особенного он не узнал. Покидая номер Энберга и уже закрывая дверь, комиссар обернулся и сказал:

— Не нервничайте зря. Возможно, мне еще придется вас побеспокоить, хотя не думаю, что это понадобится.

Комиссар перешел в номер, где произошло убийство. Эксперт еще не управился, поэтому ему пришлось спуститься в бар. За стойкой сидел хозяин.

— Я хотел бы поговорить с вашей женой, — сказал Коллин. Магнитофон болтался у него через плечо.

— Она отдыхает, еще не пришла в себя, — промямлил хозяин. — Ее ужасно потрясло все это…

— Мне нужно всего несколько минут.

Хозяин, пожав узкими плечами, проводил Коллина в квартиру и постучал в дверь.

— Кто там?

— Это я, милая. Человек из полиции хочет с тобой поговорить.

Скрипнула кровать, дверь открылась. Бледная до синевы женщина судорожно комкала носовой платок.

— Понимаю, что вы потрясены, — сказал Коллин неожиданно ласковым голосом. — Но мне нужна кое-какая информация.

— Как ужасно, — простонала женщина. — Я все время думаю о том, что ее убили, когда я сидела всего в нескольких метрах оттуда.

— Вы ничего не слышали?

— Нет.

— И уверены, что никто не входил?

— Совершенно уверена.

— Двери со двора сейчас заперты. А как было днем?

— Мне кажется, так же, но не берусь утверждать наверняка.

— Еще всего один вопрос. Никто сегодня не спрашивал фрекен Сандгрен?

— Нет, только господин Энберг.

— Никто не звонил?

— А ведь верно! — спохватилась хозяйка. — Какой-то мужчина звонил после обеда и спрашивал ее.

— Он представился?

— Нет, спросил только, живет ли здесь Инга Мари Сандгрен. Я спросила, что ей передать, но он повесил трубку. Не понимаю, как я могла забыть…

— Все мы люди, — великодушно успокоил Коллин.

— Вы считаете, это был убийца?

— Необязательно. Но, с другой стороны, нельзя полностью исключить и такую возможность.

— Меня в дрожь бросает при одной мысли об этом.

— А звонивший вам не показался знакомым?

— Нет.

— Кто-нибудь навещал фрекен Сандгрен?

— Нет, что вы! — обиделась она.

— Ничего плохого я не имел в виду. Знаю, у вас спокойная, приличная гостиница. Так у нее никто не бывал?

— Нет.

Коллин любезно поблагодарил и покинул квартиру.

— Новости от наших есть?

— Да, как раз звонил Берг. Высший класс — они нарвались на настоящую оргию.

— Но альфонса не застали?

— Нет.

— Надеюсь, им сказали, что девушку нужно допросить?

— Разумеется.

— Прекрасно.

Эксперт вымыл руки, старательно вытер их и закурил.

— Ну? — поторопил его Коллин.

— Задушена. Очевидно, чулком. Потом для надежности забили в глотку ее собственные трусики.

— Изнасилована?

— Не думаю, но сношения имели место.

— Давно она мертва?

— Не больше двух часов.

Заглянул хозяин, стараясь не смотреть на труп.

— Вам звонят, комиссар! Переключить сюда?

— Нет, я спущусь.

Звонил Берг.

— Я выяснил насчет Ризефельта.

— Ну, — буркнул Коллин, раздраженный, что тот не переходит сразу к делу.

— У него дом в деревне в районе Мерсте.

И рассказал, где примерно находится этот дом. Коллин поблагодарил, вытащил блокнот, нашел номер тамошней полиции и попросил соединить с криминальным отделом.

— Если у вас есть такой отдел, — иронически бросил он, хотя прекрасно знал, что, конечно, есть. — Говорит комиссар Коллин из Стокгольма.

— Привет, — бросил дежурный из Мерсте.

— Вот какое дело, у нас тут небольшое убийство. И в связи с этим мы разыскиваем некоего Арне Ризефельта, чтобы с ним переговорить.

Коллин назвал нужную усадьбу, дежурный все записал и пообещал:

— Сейчас съездим.

— Только, ради Бога, поделикатнее; если застанете его, не говорите, в чем дело. Просто с ним хотят поговорить про Ингу Мари Сандгрен.

— Сандберг? — переспросил торопливо записывавший дежурный.

— Нет, черт возьми, Сандгрен.

— Простите, комиссар.

— Надеюсь, вы дадите мне знать…

— Немедленно.

— Ладно, — бросил Коллин и положил трубку.

Вошел полицейский в мундире, растерянно огляделся вокруг, потом узнал Коллина.

— Там какой-то журналист.

— Уже?

— Хочет говорить с господином комиссаром.

— Да говори ты попросту, черт побери, — буркнул Коллин и вышел.

На лестнице караулил молодой репортер из вечерней газеты.

— Вижу, слухи уже понеслись, — заметил Коллин. — Могу сказать вам только, что здесь в гостинице найдено тело молодой женщины, судя по всему, погибшей насильственной смертью.

— Вы никого не подозреваете?

— Нет,— покачал Коллин головой.— Вечером я дам пресс-конференцию в управлении. Пока это все.

Захлопнув двери перед носом репортера, Коллин снова взялся за телефон. Позвонил на узел связи, продиктовал короткий рапорт, потом уведомил, что пресс-конференция состоится в десять вечера в его кабинете.

— И проследите, черт возьми, чтобы пригласили все газеты, — добавил он.

Убийца затянул чулок на шее Инги Мари и держал концы этого тонкого шнурка, пока она не перестала дергаться. Теперь он смотрел на нее с отвращением. В комнате смердело, а он не переносил вони и с трудом справлялся с тошнотой.

Собственно, он вовсе не был потрясен тем, что сделал. Вот только запах… Он снова с отвращением взглянул на тело и подумал: «Ну, по крайней мере, с ней покончено». Потянулся за трусиками и затолкал их поглубже в глотку. Она таращила на него мертвые рыбьи глаза.

Он осторожно отворил двери, выглянул. Ни души. Не оглядываясь, убийца запер двери и поспешил к запасному выходу. Ногтем открыл патентованный замок, запер двери и сбежал по лестнице. На дворе потянуло холодом, но он даже расстегнул пиджак. В углу двора какой-то пьяница пускал струю, одновременно распевая псалом. Поющий заметил убийцу.

— Хочешь хлебнуть? — спросил он.

— Пожалуй, нет, — ответил убийца.

— Глоточек никогда не помешает.

— Может, и так, — согласился убийца.

Пьяница достал из кармана поллитровку водки. Убийца вытер горлышко и отхлебнул.

— Спасибо, мне пора.

— Ты тут живешь? — спросил пропойца.

— Нет, просто был у знакомого. Пока.

— Пока и с Богом, — кивнул пьяница.

Убийца поспешно перешел на другую сторону улицы и последний раз взглянул на окно номера, где оставил мертвую женщину. Он убеждал себя, что не имел иного выбора. А теперь пора было срочно возвращаться домой. Он вышел на Дроттнинггатан, свернул на Мастер-Самуэльсгатан, купил в киоске вечерние газеты, просмотрел заголовки на первой полосе и пошел дальше. Мужчину за столиком кафе «Аниара», с любопытством к нему приглядывавшегося, он не заметил.

Вечером Ян Ольсон сидел на скромной вилле Сундлина и смотрел по телевизору новости. Премьер в своем кабинете писал новую речь.

Сообщение об убийстве Инги Мари, которое подали как преступление на сексуальной почве, он прослушал мельком — не было никакого повода связать это событие с Сундлином и похищением.

Ян все еще дулся на Сундлина. И, кроме того, чувствовал, что подвел сам себя, не сумев устоять перед уговорами премьера. Пару раз его охватило желание пойти к Сундлину и объясниться. Но он не решился. Ведь под угрозой были две жизни.

Из комнаты Сундлина доносился стук пишущей машинки. В воскресенье вечером ему выступать с речью в Соллентуне. По крайне мере, так он утверждал. Ольсон сомневался, хватит ли премьеру сил. Тот уже просил министра просвещения заменить его, если понадобится. Организаторы проявили полное понимание. Разумеется, только в силу необходимости.

Ольсон принес себе пиво из холодильника, выключил телевизор и некоторое время пытался читать. Сундлина он заметил только тогда, когда тот уже стоял рядом.

— Я уже закончил, — сказал он. — Нам нужно поговорить. Ольсон пожал плечами.

— Понимаю, ты недоволен, — кивнул Сундлин. — Я вполне отдаю себе отчет, что втянул тебя в неприятную ситуацию.

— Неприятную! — фыркнул Ольсон. — Речь идет о моем будущем. Если что случится, я тут же получу под зад.

— Ты так думаешь? Можешь на меня положиться, я сделаю все, что смогу — а кое-что я могу, — чтобы с тобой ничего плохого не случилось.

— Ну да, здорово это поможет, если ты сам влипнешь. Трудно рассчитывать, что в таком случае ты мне поможешь. Скорее наоборот.

— Я ужасно устал, — признался Сундлин. — Совершенно измучен. Как думаешь, Кристину отпустят?

— Думаю, отпустят, — подтвердил Ольсон, надеясь, что не ошибается. — Я, разумеется, полагаю, что до утра ты добудешь деньги.

— Они уже здесь, — сообщил Сундлин.

— Ты что, полмиллиона держишь просто так дома? Это безумие.

— Я считал, так будет лучше. Не хочу привлекать к себе лишнего внимания.

— В этот есть смысл. Но как ты их добыл?

— Через абсолютно надежного посредника. Человека, на которого я могу безусловно положиться. Я ему позвонил после первого же письма. И вчера получил деньги.

— Все по их инструкции?

— Да.

— Никаких меченых банкнот?

— Никаких. Не хочу рисковать. Что-нибудь новое по телевизору было?

— Ничего серьезного. Какое-то убийство в центре. В отеле нашли мертвую женщину.

— Как ты планируешь все завтра?

— Достаточно придерживаться инструкций. Вопрос только, как они передадут заложниц. Но как-нибудь обойдется.

— Интересно, как бы отреагировал Енс Форс, знай он настоящие условия,— заметил Сундлин.— Завтра вечером он будет в Албании, а все это — просто большой блеф.

— Но идея хороша, — заметил Ольсон. — Тот, кто до этого додумался, совсем неглуп.

— Только откуда они могли узнать, что у меня столько денег?

— Ты так уверен, что они знают размер твоего состояния? Это может быть совершенно случайным совпадением. Общеизвестно, что ты отнюдь не нищий. И они просто предположили, что ты сумеешь достать деньги.

— Я пытаюсь убедить себя, что это так и есть. В противном случае получается совсем невесело.

— Но как ты мог так рисковать?

— Ты имеешь в виду деньги?

Ольсон кивнул.

— Ты же знаешь мое прошлое. Я из небогатой семьи, вырос в очень скромных условиях и с детства мечтал по-настоящему разбогатеть. Со временем это стало для меня идеей фикс. А когда удалось сделать удачные вложения и ни с того ни с сего стать обладателем огромных денег, уж больно не хотелось ими делиться.

— А как насчет угрызений совести?

Премьер ответил не сразу. Потом сказал:

— Нет, как ни странно. Порой я боюсь, что все раскроется. Но никаких угрызений совести.

— Но ведь ты действовал вопреки собственной политике.

— Очевидно, мне удалось подавить сомнения.

— А теперь тебе придется расстаться с половиной миллиона. И как ты это переживешь?

— Странно, но я об этом совсем не думал! В конце концов я еще не совсем конченый человек. Может, ты не веришь, но для Кристины я пожертвовал бы всем.

— Партией тоже?

— Да.

— А ты не думаешь, что нам стоило бы иметь политиков, которые действовали бы по-другому?

— Вполне возможно.

— Все похищение было прекрасно спланировано. Не понимаю только, к чему эта игра с завтрашней передачей, — заметил Ольсон после краткой паузы. — Совать сумку с деньгами в пригородный поезд — мне это кажется полным идиотизмом. Но, может быть, они лучше знают, что делают.

— Наверняка, — согласился Сундлин и продолжал: — С Анни проблем не будет — похитители ее наверняка ни во что не посвятили. Зато с полицией возникнут проблемы, но ничего страшного, как-нибудь справимся. Меня беспокоит не это. Есть кое-что похуже. Предположим на минуту, что они действительно знают о моих деньгах в швейцарском банке. Тогда не остановятся на том, что получат сейчас. А это будет невыносимо.

Ольсон не ответил и допил пиво.

— Не возражаешь, если я пойду спать? — спросил он. — Завтра мне нужно быть в форме.

— Ради Бога. Хотя приятно иметь кого-то, с кем можно поговорить. Это в самом деле очень важно.

— Могу остаться.

— Да нет, я не это имел в виду.

Ольсон подавил зевок, подошел к телефону и набрал номер своего непосредственного начальника. При этом он злорадно отметил, как встревожился премьер. Возможно, заподозрил, что Ольсон передумал и собирается его выдать.

— Привет, это Ольсон. Я хочу только доложить, что ложусь спать. Ничего не случилось?

— Нет. Сегодня кого-то убили, но к нам это не имеет никакого отношения.

— А с Форсом все устроено?

— Да, он убывает в землю обетованную завтра в четырнадцать.

— Разумеется, торжественный выезд?

— Еще бы! А как с Сундлином?

— Так себе.

— Он слушает?

— Вот именно.

— Если тебе нужна помощь, могу устроить.

— Не нужно. Это не к спеху.

На этом разговор закончился. Ольсон пожелал спокойной ночи и уже направился к выходу, как вдруг кое-что вспомнил.

— А где деньги?

— Спрятаны в платяном шкафу.

— Ты отдаешь себе отчет, какие могут быть последствия, если их украдут или они сгорят?

— Конечно, — вздохнул Сундлин. — Но что я могу сделать?

— Спокойной ночи, — еще раз пожелал Ольсон.

В то воскресное утро лило как из ведра. Неоновый щит, освещавший большие часы на универмаге, так и не выключили. Анни могла его увидеть, выглянув в окно. Кристина все еще спала.

В Стуреби и Сундлин, и Ольсон проснулись очень рано. Ольсон, умевший готовить, занялся завтраком.

— Поджарю по паре яиц, — сказал он. — Не помешает солидно подзаправиться.

— Может, ты и прав, — рассеянно бросил премьер.

Ольсон присмотрелся к нему.

— Выше голову. Если все пойдет нормально, сегодня вечером Кристина будет сидеть за этим столом.

— Мне что-то уже не верится.

Ольсон разложил на две тарелки яйца и ломти бекона. Кофе тоже был готов.

— Давай садись…

В Лангхольмен Енс Форс тоже завтракал. В камере он был один. И это к лучшему, ибо за едой он все время вел беседу с воображаемой особой по ту сторону стола.

— Значит, сегодня я лечу в Албанию, — говорил Форс.

— Это социалистическая страна, — перебивал тот, другой, несуществующий.

— Вот именно.

— Думаешь, там ты придешь в себя?

— Конечно, почему бы нет?

— Не знаю, я только спрашиваю.

— А тебе как кажется, хорошо все сложится?

— Вовсе не сложится.

— Нет! — возразил Форс, едва удерживаясь от крика.

— Зачем ты, собственно, это сделал?

— Я должен был.

— Для чего?

Форс растерянно наморщил лоб. И задумался, рисуя пальцем на столе какие-то фигуры.

— Но это же ты мне сказал, что я должен делать.

— Тебе это приснилось, — возразил голос.

— Да нет же…

И Форс тут же забыл об этом разговоре, прожевал последний кусок хлеба и отодвинул поднос. Навязчивый голос окончательно смолк.

«Интересно, дадут ли мне в самолете обед», — подумал он.

Куранты на соборе Святой Клары сыграли «Утренние зори» и пробили девять, когда Боссе проснулся. Хотя заснул он очень поздно, через несколько секунд сна уже не было ни в одном глазу. Он потер шею и закрыл глаза, подумав: «Я начинаю выбиваться из сил. Правда, осталось выдержать всего лишь один день».

С трудом поднявшись, он протер глаза, умылся в старомодном тесном туалете и пошел в комнату Арне. Любопытно, как он себя сегодня чувствует… Боссе сильно постучал в дверь и крикнул:

— Подъем!

— Да я уже давно не сплю, — буркнул в ответ Арне.

— Прекрасно, — одобрил Боссе. — Я только схожу на станцию за газетами.

Боссе прошелся по Регирингсгатан, перешел Хамнагатан, у Банка Скандинавии спустился вниз и направился к киоску с газетами возле Алена. На титульных страницах убийство Инги Мари соседствовало с похищением. Боссе купил «Дагенс нюхетер» и «Свенска дагбладет», поспешно просмотрел заголовки. Потом с газетами под мышкой вернулся домой. Когда он вошел, Арне сидел за кухонным столом и пил пиво. Под глазами набрякли темные мешки, выглядел он неважно. Боссе дал ему «Дагенс нюхетер».

— Есть что-нибудь? — спросил Арне.

— Ничего особенного. Разве что нашли Ингу Мари.

— Что ты выдумываешь, черт возьми?

— Странно, да? — спросил Боссе.— Ты говорил мне, что спрятал ее труп где-то на свалке, а тут пишут, что ее нашли в гостинице совсем недалеко отсюда.

— Это какая-то ошибка.

— Быть может, во всяком случае газеты утверждают, что ее убили именно в гостинице.

— Это не может быть она, — решительно заявил Арне.

— Странно тогда, что поместили именно ее фотографию. И вдобавок утверждают, что вчера вечером она еще была жива.

— А ты вчера как раз выходил в город… — На этот раз в голосе Арне звучало обвинение.

— Верно.

— Это ты ее убил! — взвизгнул Арне.

— Ну милый мой, — вежливо возразил Боссе, — ты же сам признался, что ее задушил.

— Я так только сказал… — Проговорившись, Арне испуганно умолк.

— Знаешь, что я думаю? — спросил Боссе.

— Меня совсем не интересует, что ты думаешь.

— Может, и не интересует, как хочешь, но я думаю, что ты все-таки убил Ингу Мари, но сделал это только вчера.

— Врешь!

— И это может быть, но если подумать, у тебя была возможность это сделать, пока меня не было.

— Ты с ума сошел!

— Нет, и я всерьез так думаю.

Повисла пауза.

— Ты в самом деле полагал, что меня можно обмануть?

В голосе Боссе звучало искреннее удивление. Арне не отвечал. Достав расческу, он тщательно поправил волосы и сунул руку в карман пиджака, висевшего на спинке кресла.

— Стоп!— резко крикнул Боссе.

Рука Арне замерла. Боссе молниеносно оказался рядом и схватил его за запястье.

— Я хотел только достать бумажник, — выдавил Арне.

Боссе прощупал карман и отпустил руку.

— Никогда нельзя быть уверенным, — заметил он. — Я спрашивал, тебе действительно казалось, что меня можно провести?

— Я даже не пытался.

— Ну как же, Инга Мари, если я не ошибаюсь, жила еще вчера, а ты мне говорил, что она мертва уже несколько дней.

— Я просто испугался и позволил ей сбежать. Она и в самом деле хотела донести в полицию, но это же еще не повод ее убивать. Я ее хорошо знал, достаточно было припугнуть…

— Факт есть факт — ты меня обманул.

— Но ничего же страшного не случилось! Теперь, во всяком случае, она мертва. И все.

— Конечно, — усмехнулся Боссе. — А как тебе кажется, кого заподозрят в убийстве? Безусловно, Арне Ризефельта, ведь давно не секрет, что ты стал ее альфонсом.

— Ну ты, полегче! — не слишком уверенно запротестовал Арне.

— В котором часу по воскресеньям Инга Мари открывала свое заведение? — спросил Боссе.

— В девять, чтобы всякая деревенщина успела заглянуть перед отъездом домой.

— Прекрасно, — кивнул Боссе.

Выйдя в прихожую, он набрал номер салона. Отозвался женский голос.

— Это Инга Мари?

— Нет, она сегодня выходная. А вы не можете устроить свои дела со мной?

— Могу, — сказал Боссе и положил трубку.

— Ну что?

— Думаю, эта баба из полиции, — сказал Боссе.

— Почему ты так думаешь?

— Чувствую. Тебе повезло, что сейчас ты оказался здесь. И лучше тебе тут и оставаться. Иначе первый же патруль тебя заметет.

Арне сразу понял, что Боссе прав. Одновременно в голове мелькнула мысль, что если бы сейчас он сам пришел в полицию, все могло забыться. Несколько секунд он над этим раздумывал, потом отбросил искушение.

— Деньги ты получишь после обеда? — спросил он.

— Да.

— А какие у меня гарантии, что ты не сбежишь?

— Гарантий никаких, но с этим риском тебе придется смириться.

— Полагаешь, мы получим эти чертовы деньги?

— Разумеется, получим.

— А что с девками?

— Отпустим их, как договаривались.

— А если они нас выдадут?

— И с этим приходится считаться. Но мне не кажется, что нам хоть что-то угрожает.

— Но если… — не отставал Арне.

— Нельзя прожить, ничем не рискуя. Инге Мари стоило об этом помнить. А, собственно, зачем ты ее убил?

— Это не я.

— Тогда кто-то другой.

Полицейские из Мерсте, направленные к дому Арне, его там, разумеется, не нашли. Однако, судя по всему, в доме недавно жили люди. Коллин все еще был в гостинице, когда ему передали эту новость. Собственно, ему пора уже было отправляться на объявленную пресс-конференцию. До десяти оставалось всего несколько минут.

— Едем, — сказал он одному из сотрудников. — Его там нет, но недавно в доме кто-то жил. За домом обещали приглядывать.

— А что ты думаешь про историю торговца игрушками?

— Полагаю, он говорит правду. И наверняка не имеет ничего общего с убийством.

— Я имею в виду маски.

— Совершенно невероятно, чтобы эта шлюха и ее альфонс имели что-то общее с похищением. И ни за что на свете я не хочу влезать в это дело. Мы занимаемся только убийством, а потом посмотрим, что из этого выйдет.

— Так ты считаешь, не стоит звонить Густавсону?

— Нет, оставь. Тот наверняка давно про все забыл.

Несмотря на неурочную пору, четверо журналистов уже ждали в кабинете Коллина, который, кивнув в знак приветствия, уселся за свой стол. И так сидел, не говоря ни слова. Прошла почти минута, пока наконец была прервана напряженная тишина.

— Можем мы узнать, что случилось? — спросил газетчик, оказавшийся единственным среди собравшихся репортером уголовной хроники.

— В гостинице найдена убитая женщина. Вероятно, ее задушили.

— Можно узнать, как ее звали?

— Нет.

— Родные уведомлены?

— Нет.

И снова тишина. Коллин равнодушно смотрел в потолок. Он расстегнул пиджак, а поскольку на рубашке недоставало пуговицы, в просвете стало видно небесно-голубое белье.

— Нашли какие-то улики?

Вопрос этот задал журналист, бывший специалистом по церковным делам; сюда его пригнал безжалостный дежурный секретарь. Коллин холодно покосился на него.

— Мы не справлялись бы с нашей задачей, если бы не сумели найти улик.

— Меня скорее интересует, кого вы подозреваете…

— Непосредственно — никого.

— Означает ли эта формулировка, что полиция за кем-то следит?

— Мои ответы каждый может толковать, как хочет.

Теперь набралась смелости журналистка, писавшая длинные ангажированные статьи об охране окружающей среды. Она непрерывно курила. Специалист по церковным делам, который не курил, все время разгонял руками облака дыма.

— А как насчет персонала гостиницы?

— Как обычно — пустой номер, — ответил Коллин.

— Нет ли у вас дополнительных трудностей в связи с последними событиями?

Коллин прекрасно знал, что она имеет в виду, но сделал вид, что не понял. Он любил прикинуться недалеким, лишенным всякой фантазии.

— Ничего особенного не произошло. Так, пара пьяных потасовок…

— Я говорю о деле Сундлина.

— Это не наш случай, — отмахнулся Коллин.

— Не может это убийство как-то быть связано с похищением?

— Мне трудно проследить какую-то связь между преступлением с политическим подтекстом и убийством на сексуальной почве.

— Ах, так вот что это за убийство… — вмешался криминальный репортер.

— Во всяком случае есть такая версия.

— А что, убитая была проституткой?

— Этого я бы не сказал; но у нее был широкий круг знакомых.

Даже специалист по церковным делам понял, что следует из этого определения.

— А такого типа убийства трудно раскрываются? — поинтересовался он.

— Да, чертовски трудно, — кивнул Коллин.

— Когда мы узнаем имя погибшей?

— Его сообщит Агентство новостей.

Сбитые с толку журналисты переглянулись, каждый пытался придумать вопрос поумнее, но ничего не получалось. Коллин продолжал разглядывать потолок, словно не замечая напряженной тишины. Потом вдруг спросил:

— Больше вопросов нет?

Репортеры, довольные, что эксцентричный комиссар хоть с опозданием, но подал признаки жизни, принялись собирать свои бумаги.

— Благодарю за проявленный интерес, — вежливо распрощался с ними Коллин.

Журналисты вышли гуськом. Специалистка по охране окружающей среды вновь закурила.

— Каким это чудом подобный тупица мог занять такой пост? — спросила она.

Репортер уголовной хроники, работавший на этом поприще лет двадцать, с сожалением взглянул на нее.

— Вам впервые пришлось столкнуться с Коллином?

— Да.

— Когда вернетесь к себе в редакцию, загляните в старые вырезки. Вы еще читать не умели, а он уже был необычайно дельным полицейским.

Девушка безуспешно пыталась сохранить равнодушную мину. Подобрав подол слишком длинного плаща, она молча спустилась по лестнице.

— Пошли в пивную Пипера, — предложил репортер специалисту по церковным делам.

— Неплохо бы, но мне еще нужно заглянуть в редакцию.

— Передашь по телефону из пивной. Все равно в номер не пойдет. Пошли.

Наверху Коллин разговаривал со своим ближайшим сотрудником Бьерсоном. Они работали вместе много лет и понимали друг друга с полуслова.

— Прекрасная вышла пресс-конференция, черт бы ее побрал,— буркнул Коллин.

— Они тебя сочли за идиота.

— .Во всяком случае девица, что дымила, как паровоз, наверняка. А Мальм меня давно знает. Он свой.

— Ты что-то задумал, — сказал Бьерсон.

— Да, — признался Коллин.

— Собираешься все-таки позвонить Густавсону?

— Собирался, но пришел к выводу, что можно и не звонить.

— Можно.

— Точно?

— Да.

У Коллина отлегло от сердца.

— Тогда пошли домой. Сегодня ничего уже не сделаем. — Думаешь, это Ризефельт?

— Да. Скоро он где-нибудь объявится. Он не из тех, кто может долго сидеть в тени.

— Наверняка он вышел через двор.

— Возможно, но не точно. Не известно, все ли время старуха сторожила вход. Может, отлучилась в сортир.

— Возможно. Полагаешь, Густавсон сам использует информацию торговца игрушками?

— Нет, а если даже и попробует, то застрянет на высшей инстанции. Но это не имеет значения.

— Почему?

— Не знаю, может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что похитителям гарантирована полная безнаказанность.

— Об этом речи не было.

— Впрямую — нет, но я уверен, что так будет. Может, ты обратил внимание, как вымерла не только САПО, но и политическая полиция? Когда поймаем Ризефельта, лучше всего не вспоминать о Сундлине.

— Ты думаешь, тут есть что-то общее с Сундлином?

— Нет ни единого разумного довода так думать. Вот только…

— Интуиция.

— Да, но не всегда ей можно доверять.

— Это точно.

Зазвонил телефон. Коллин с огорченной миной поднял трубку.

— Коллин… — И поспешно прикрыл рукой микрофон. — Густавсон. Чего ты хочешь?

— Я видел в сводке, что тебе на шею повесили убийство.

— Да.

— И заметил, что девушку звали Инга Мари. А сегодня у меня был некий Густав Энберг с информацией по делу Сундлина, и речь шла о девушке по имени Инга Мари.

— Мы знаем.

— Что знаете?

— Историю с масками. Он говорил нам. Мы проверили. Ничего общего с Сундлином.

— Ты полагаешь? — протянул явно обрадованный Густавсон. Это хорошо. — Можем про нее забыть?

— Несомненно. А никого больше оповестить не следует?

— Нет, больше я никому не говорил. Просто не успел.

— Ну тогда спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Он обернулся к Бьерсону.

— Вот, легок на помине.

— Да уж…

Ян Ольсон пошел на станцию в Стуреби. Заняло это десять минут, поездка до центра — еще шестнадцать. На месте он был в два.

Он немного волновался. Нервное напряжение удалось снять порцией виски в вокзальном баре. Там толпились северяне, с тоской вспоминающие тишину своих заповедных лесов. Он слушал их, довольно ухмыляясь.

Поезд на Соллентуну отходил в 14.42 с пятнадцатой платформы. Время было, и в баре он просидел почти до половины третьего. Потом неспешно прогулялся по огромному залу Центрального вокзала. Там у фонтана собирались турки в новых элегантных костюмах, делясь опытом жизни в стране высоких жизненных стандартов.

Возле десятой платформы он спустился по лестнице на уровень ниже. Там в горячке метались пригородные пассажиры, скупая газеты, шоколад и пиво перед отъездом в Вэксио и Сундалл.

Билет стоил две кроны двадцать. Пришлось немного подождать, пока состав подали к перрону. Ольсон насчитал всего четыре вагона. И на перрон прошло лишь несколько десятков пассажиров.

Ольсон вошел в последний вагон. Обитые зеленой тканью скамьи оказались неудобными: не на что было опереться спиной. Ольсон съел яблоко и огляделся в поисках урны для мусора. Ничего не найдя, открыл окно и выбросил огрызок на пути.

Пассажиров было немного. В купе Ольсона — только пожилая пара. Муж предусмотрительно снял пепельно-серый пиджак и поискал вешалку, но железнодорожное ведомство о ней как-то не подумало. Вздохнув, он положил пиджак на полку.

Ольсон поставил сумку с деньгами между ногами. В коричневой сумке с молнией лежало полмиллиона крон в десятках, пятидесятках и сотнях. Сумку он получил от Сундлина перед самым отъездом. Расстегнул молнию и убедился, что она полна тщательно уложенных банкнот.

— Здесь точно полмиллиона?

— Ну конечно, — заверил Сундлин. — Ты же не подозреваешь, что я блефую в таком деле.

Ольсон сознательно не спешил с ответом.

— Конечно, нет,— наконец сказал он. — Я только хочу быть уверен, что все получится.

— Должно получиться. Я только не пойму, как мы получим информацию об освобождении заложниц.

— Придется подождать, — ответил Ольсон.

А теперь он сидел в поезде, в джинсах и выпущенной поверх рубашке. И без оружия.

Поезд подъезжал к Карлсбергу. Пожилая пара, сидевшая напротив Ольсона, обсуждала похищение.

— Наверняка обеих уже нет в живых, — вздохнула жена.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Уверена. Эти леваки на все способны.

— Среди них есть и вполне порядочные люди, — возразил муж. — Ты же знаешь Хансена — он левый, а его ни в чем не упрекнешь.

— Я не о таких леваках говорю, — цыкнула жена. — Сам знаешь, о ком речь.

Солнце немилосердно било прямо в глаза. Ольсон огляделся в поисках занавесок, но и их, видимо, сочли ненужной роскошью. Пришлось взять сумку и перебраться на противоположную сторону.

— И с ними слишком мягко обращаются, — продолжала старуха.— Например, этот Форс. Убийца, а избегнет всякой кары.

— Для него вполне достаточным наказанием станет жизнь в Албании.

Поезд остановился на станции Ульриксдаль. По правую сторону видны были обветшалые трибуны ипподрома. В нескольких сотнях метров спокойно паслись лошади. По автостраде Е4 потоком текли машины.

Они доехали до Хеленалунд. К самой дороге спускались песчаные холмы. Повсюду цвел дикий люпин всех цветов радуги. Пожилая пара вышла, Ольсон остался один. «На следующей мне выходить», — подумал он.

В Соллентуну прибыли около трех. Ольсон проверил по расписанию, что встречный поезд прибывает только в 15.21. Времени оставалось достаточно.

Он вышел через турникет, спустился вниз по лестнице, потом вошел в вокзал, купил «Экспрессен». «Будут ли они сегодня освобождены?»— красовался заголовок на первой странице под фотографиями Кристины и Анни.

Вернулся Ольсон тем же путем, снова заплатил 2.20, сел на скамью, вынул записную книжку и записал свои расходы. Он всегда их записывал, чтобы иметь основание требовать компенсацию.

На всякий случай еще раз перечитал последнее письмо шантажистов. Первый вагон. Он прикинул, где примерно может остановиться первый вагон, и пересел на другую скамью.

На перроне народу было немного. Парочка слегка подвыпивших молокососов, направлявшихся в город погулять, несколько семейств с детьми, какой-то мужчина в ветровке, две молодые пары.

Ольсон читал газету, поглядывая на часы. Еще пять минут. В газете не было ничего достойного внимания, так что он сунул ее в соседний мусорный ящик.

Потом встал, двумя руками крепко держа сумку. Рельсы уже гудели — поезд приближался.

Но это был не пригородный, а скорый с севера, который с ходу проскочил станцию, разметав мусор по платформе. Какой-то ребенок с перепугу заплакал.

— Нельзя же проезжать станции на такой скорости,— возмутилась его мать.

— Просто безобразие! — бросил отец, грозно сверкнув глазами вслед уже невидимому поезду.

Наконец подали и пригородный. Ольсон проводил его взглядом. Поезд скрипнул тормозами, остановился. Сейчас… Он верно рассчитал. Первый вагон остановился перед ним. Ольсон поспешил к передним дверям; заглянул внутрь. В тамбуре было пусто, в вагоне — всего несколько человек. Никто из них не походил на знающего свое дело шантажиста.

— Осторожно, двери закрываются, — проскрипел репродуктор.

Двери закрылись, Ольсон остался на перроне с сумкой, содержавшей полмиллиона наличными. Вздохнув, он вернулся на скамейку. Что теперь делать?

После недолгих размышлений он решил дождаться следующего поезда, хотя особой надежды уже не питал. Видимо, похитители в последний момент передумали.

Особо удивлен он этим не был. По правде говоря, Ольсон давно опасался именно такого развития событий, только все время отгонял эту мысль. Какое будет потрясение для Сундлина, который возлагал на сегодняшний день такие надежды! Ольсон подумал, что стоит позвонить премьеру и сообщить, что ничего не вышло.

Вытащив из мусорного ящика выброшенную туда газету, он перечитал репортаж об убийстве Инги Мари. Заголовок гласил: «Смерть массажистки». Убитая, как писали, была хороша собой и умела радоваться жизни. «Быть может, она слишком много знала о суровой действительности, скрывающейся за красивым фасадом», — писал репортер, чтобы тут же порассуждать о беспощадности уголовного мира.

Ольсон снова достал блокнот, в котором было расписание поездов, и просмотрел таблицу прибытия из Мерсте в Соллентуну. Если он не ошибался, следующий поезд в 15.57.

Кто-то подсел к нему. Подняв глаза от газеты, он увидел мужчину в ветровке. Коротко стриженные, чуть тронутые сединой волосы, жесткие глаза. Он позванивал связкой ключей.

— Добрый день. — Голос звучал удивительно мягко. — Мне кажется, у нас есть один общий знакомый. Зовут его Сундлин.

Примерно в то же время, когда Боссе встретился с Ольсоном, Енс Форс в сопровождении мощного эскорта полиции ехал в Арланду. Он получил новый костюм и выглядел вполне прилично, если не обращать внимание на как всегда всклокоченную бороду.

Сидел он сзади между двумя сотрудниками тайной полиции, которым предстояло сопровождать его до самой Тираны. Впереди сидел начальник полиции, настоявший, что сам проведет всю операцию. Форс сидел молча, закрыв глаза. Кортеж автомобилей стремительно мчался к Арланде, где знаменитого путешественника ждал огромный отряд прессы, радио и телевидения. Среди репортеров пронесся совершенно беспочвенный слух, что Форсу позволят дать пресс-конференцию в служебном зале.

Двоим полицейским предстояло лететь с Форсом в Тирану, переночевать там и вернуться в Швецию. В особый восторг от своей миссии они не пришли.

— Какого черта именно в Албанию? — спросил один.

— Не я решаю,— с важным видом ответил Форс.

— А кто тогда?

— Этого я не скажу.

— Ну и черт с тобой.

В машине воцарилась тишина. Форсу явно не нравилось равнодушие полицейских. Он стал тереть виски, шевеля при этом губами. Это продолжалось несколько минут, машины как раз проехали торговый дом в Ротебро.

— Только не тяните кота за хвост, — вдруг сказал он. — Обычная манера всех жандармов. А на самом деле вы умираете от любопытства, откуда я получаю приказы.

— Это верно, — дружелюбно согласился один из полицейских.

Такой ответ не удовлетворил Форса, и он снова замкнулся, как улитка в раковине. Выдержать ему удалось до самого щита с надписью «Арланда 17 км». А там он гордо заявил:

— Я подчиняюсь непосредственно. Мао.

Вначале полицейские рассмеялись, потом взглянули на очень серьезного Форса и переглянулись.

— Ага, — протянул один,— тоже неплохо.

Форс усмехнулся. Рыжая борода его лоснилась на солнце.

— Такого вы не ожидали.

— Конечно, нет.

— У меня была прямая линия от председателя Мао прямо в мою камеру. Отъезд в Албанию — только обманный маневр. Из Тираны я поеду в Пекин.

Полицейские снова переглянулись, поняв, что имеют дело с человеком, окончательно утратившим контакт с действительностью.

— Можно воспользоваться рацией? — спросил один из них водителя.

Связались с машиной начальника полиции.

— По прибытии в Арланду прошу с нами поговорить. Дело очень важное.

— Согласен, — был короткий ответ.

Они въехали в аэропорт по боковой дороге, два фотографа предвидели это и стали свидетелями их прибытия. Машины направились прямиком к готовому к вылету большому военно-транспортному самолету. Все вышли из машин.

— Вы полетите этим самолетом, — сказал начальник полиции. — Принимая во внимание различные возможности, мы изменили план и выбрали «геркулес». Так вы избежите пересадок и полетите прямо в Тирану.

Тут начальник дружелюбно улыбнулся сотрудникам секретной полиции.

— Вы хотели со мной говорить?

— Да.

— О чем?

— Похоже, Форс сошел с ума.

— Что вы имеете в виду? — с легким раздражением спросил начальник.

— По дороге он нам рассказывал, что в камере у него была линия прямой связи с председателем Мао.

Начальник поспешил к Форсу, который стоял с победным видом.

— Что за глупые идеи, Форс? Не думайте, что вам теперь удастся все отыграть назад.

— Я и не собираюсь.

— Значит, вы летите?

— Разумеется, ведь никого не касается, что из Тираны я сразу же отправляюсь в Пекин.

— Нам об этом ничего не известно, — отмахнулся начальник полиции.

— А откуда вам знать? Я получаю указания непосредственно от председателя Мао, без всяких посредников. А вы воображаете, что он стал бы консультироваться с начальником шведской полиции?

Комиссар вытаращил глаза на Форса, казавшегося совершенно спокойным и довольным собой.

— Вы правы, — протянул шеф полиции. — Похоже, у него в самом деле все в голове перемешалось.

— Так что будем делать?

— Все точно по плану, — отрезал комиссар.

— А там что будет?

— Это проблема албанцев. Пройдет немало времени, пока они сообразят, в чем дело, а когда сообразят, все равно его обратно не отправят — не выйдет, так не делают. Так что грузитесь, пока не набежала пресса.

Но пресса уже была тут как тут. Телевизионная передвижная станция уже стояла у взлетной полосы и снимала все подряд. Разве что не могли они слышать этого разговора.

Форс поднялся по трапу, в дверях обернулся и прощально помахал, тем сдержанным и полным достоинства жестом, каким это делают главы государств и равные им лица. Потом поспешно уселся, застегнул ремень, сопровождающие заняли места рядом.

Внутри все содрогалось от шума и вибрации. Экипаж раздал заглушки для ушей.

— В этом корыте нет никакой звукоизоляции, когда взлетим, будет чертовски шумно.

— Отправьте телеграмму, когда его передадите! — прокричал сквозь шум начальник полиции. — Всего хорошего!

— Вам легко говорить, — бросил один из сопровождающих, но голос его потонул в пронзительном реве моторов. Через несколько минут самолет тяжело и неуклюже покатился по взлетной полосе, понемногу набирая скорость. Так же неуклюже он взлетел и резко лег на левое крыло, взяв курс на юг.

Трое пассажиров не могли даже разговаривать. При желании можно было докричаться до соседа, но нормальный разговор был невозможен.

Оглушительный шум Форсу, казалось, совершенно не мешал. Он полностью расслабился, разгладил бороду, на лице застыла счастливая улыбка человека, который после долгого отсутствия возвращается домой, к любимым и родным.

Рев моторов не мешал его дискуссии с внутренними голосами. Такие мелочи просто не имели никакого значения. Голоса проникали в его уши сквозь защитные заглушки, которые на самом деле служили замаскированными наушниками. Непосвященным не понять такого рода хитрости.

Во всяком случае, Форса вполне удовлетворила реакция полиции на сообщение о его истинных связях. И лучше всего то, что ничего с ним поделать они уже не могли. Форс наслаждался ситуацией, которая казалась ему невероятно благоприятной. Председатель Мао временами впадал в весьма шутливое настроение. Случалось даже, что великий вождь рассказывал анекдоты.

Язык никогда не служил препятствием. Председатель Мао прекрасно говорил по-английски и понимал по-шведски. Это облегчало общение.

Полицейские кляли свою судьбу. Один из них был, видимо, предусмотрительным и предчувствовал, что могут подсунуть военный транспортник, а потому вынул из портфеля два пива, одно дал коллеге, второе откупорил сам. Так они и сидели втроем. Двое пили, а третий общался с самым могущественным человеком на свете. Его соседям не с кем было разговаривать.

В аэропорту тем временем начальник полиции проводил пресс-конференцию.

— Есть шансы, что похищенные будут теперь освобождены? — спросил репортер телевидения, вечно казавшийся запыхавшимся.

— Полагаю, теперь на это есть надежда и дело близится к счастливой развязке, — заверил начальник полиции, стараясь обаятельно улыбаться.

— Ходят слухи, что похитителям тоже позволят выехать из страны, — снова атаковал телерепортер.

— Этого я сказать не могу.

— Значит ли это, что переговоры ведутся?

— Никаких комментариев.

И в самом деле власти уже установили контакты с подходящими странами. Среди них были Куба, Алжир и та же Албания. Хотя похитители с подобными требованиями вовсе не выступали, власти подготовились к любым сюрпризам.

Боссе мог гордиться своим планом, но даже он не учел всех случайностей.

— Анни! — позвала Кристина.

— Чего тебе еще? У меня уже сил нет болтать с тобой.

Кристина смотрела в окно. Анни лежала на постели, у нее болела голова, она была измучена и подавлена.

— Анни!— повторила Кристина.

— Ну что тебе? — взорвалась Анни.

— Во дворе стоит полицейский.

Анни тут же вскочила. И правда, там стоял полицейский в черных брюках и серой рубашке, а рядом с ним — лохматая овчарка.

Анни принялась отчаянно размахивать руками, но он совсем не замечал ее. Она осторожно постучала в стекло — он не услышал. Постучала сильнее— тоже безрезультатно. Тогда она решилась: либо пан, либо пропал. Стащила с кровати одеяло, обернула им руку и выбила стекло, так что осколки полетели вниз. Пес залаял, шерсть встала дыбом. Полицейский медленно поднял голову, прошелся взглядом по фасаду дома. И тут он увидел девушку с ребенком. Потом взглянул еще раз. Нет, он не ошибался: там, наверху, стояли две похищенные, розыском которых уже несколько дней занималась вся страна.

— Вперед, Бет! — крикнул он псу и выбежал на улицу.

Анни повернулась к Кристине.

— Милая, — шепнула она, — только веди себя хорошо. Теперь ты обязательно должна меня слушаться.

— Зачем ты это сделала? — театрально громким шепотом спросила Кристина.

— Хочу, чтобы этот полицейский забрал тебя домой, к папе.

Анни не решалась даже взглянуть на двери. Боссе показался в них полчаса назад.

— Дело стронулось с места, — сказал он. — Сейчас я поеду кое-что устрою, потом коллега вами займется.

— Вы нас отпустите? — испуганно спросила Анни.

— Посмотрим, — буркнул тот, чьего имени она так и не узнала.

— Я больше этого не выдержу. И Кристина тоже.

— Придется, — ответил тот странно мягким тоном.— Если все пройдет нормально, сегодня вечером вы будете дома.

— В самом деле?

— Конечно. Зачем нам вас задерживать, если получим все, что нужно?

— А что вам нужно? Освободить Енса Форса?

— Ну не настолько же ты глупа…

— А не могли бы вы отпустить хотя бы девочку? На ней все это может отразиться очень тяжело.

— Не думаю, — спокойно возразил он. — С ней все в порядке.

— Откуда вы можете знать, что происходит с такой малышкой?

— Ну скажем так, я знаю.

— У вас есть семья?

— Теперь уже нет.

Кьель Карлсон был полицейским старательным и сообразительным. Он быстро сориентировался, где может быть та самая квартира, и через полминуты уже стоял у двери.

Он запыхался, пес тоже тяжело дышал. Полицейский вытащил пистолет из кобуры, спустил пса с поводка.

Дверь оказалась не слишком прочной. Он отошел, насколько мог, и врезался в нее плечом. Дверь подалась, и Карлсон пушечным ядром влетел в квартиру, пес — следом. Карлсон бросился на пол, готовый открыть огонь. Но в квартире стояла мертвая тишина. «Неужели я вломился не туда?»— в ужасе подумал он. Нет, туда — из глубины квартиры долетел детский голосок:

— Что это, Анни?

Карлсон посмотрел в ту сторону, повернул ключ и оказался в комнате похищенных. Анни он показался посланцем небес.

— Осторожно,— шепнула она,— один их них где-то здесь.

— А почему он держит эту железяку? — спросила Кристина.

— Тут нет ни души, — заверил Карлсон. — Пойдемте.

— Не спрашивай, Кристина. Я точно знаю, что тут кто-то есть.

— Потом проверим. Сейчас главное, чтобы вы обе оказались в безопасности. Поторопитесь.

Анни взяла Кристину на руки. Пес шел впереди, Карлсон замыкал шествие.

Анни огляделась. Полицейский был прав: ни души. В кухне пусто. Открытые двери в комнату с двумя незастеленными кроватями — там тоже пусто.

Они сбежали по лестнице, Карлсон все еще держал пистолет.

Анни почувствовала полное облегчение.

— Как вы сюда попали? — спросила она.

— Я на обходе всегда заглядываю в пустые дома, ожидающие сноса, чтобы разогнать бродяг. То, что зашел именно в этот двор, — чистая случайность.

Они оказались на улице. Шофер патрульной машины тут же понял, кто с его коллегой, и схватился за микрофон.

— Нет, Свен, подожди, — остановил его Карлсон, — слишком много людей слушает радио. Дай мне.

Включив микрофон, он доложил, что через пару минут будет в отделе с двумя задержанными, и сделал вид, что не слышит гневного требования дежурного сообщить подробности.

Через несколько минут Карлсон с коллегой победно вошли в отдел. Анни чувствовала, как странно сжимается ее грудь. Она стояла, окруженная полицейскими, которые молча ее разглядывали.

— Могу я позвонить? — спросила она.

— Конечно, фрекен Богрен. — Один из окружавших показал на аппарат. — Наберите ноль, и вас соединят.

Анни позвонила домой, премьер сам снял трубку.

— Это Анни. Мы с Кристиной в полиции.

— Господи, это правда? — прошептал премьер.

— Правда.

— Попроси, чтобы вас привезли сюда. Кристина там?

— Да. Иди сюда, Кристина. Это папа.

— Это ты, моя маленькая?

Кристина затихла, слушая голос отца. Потом отозвалась:

— А я видела лошадей.

— Что ты говоришь?

Анни взяла трубку.

— Мы сейчас приедем.

В отделе царил полный кавардак. Новость распространилась с молниеносной быстротой, и все большая толпа полицейских окружала спасенных. Все возбужденно тараторили одновременно.

— А он себе преспокойно их привел. — Кто-то показывал на Карлсона, который оказался в центре всеобщего внимания.

Какой-то мужчина, видимо, высокого ранга пробивал себе дорогу сквозь толпу, которая тотчас начала рассеиваться.

— Комиссар Бенгтсон, — представился он. — Вы, очевидно, ужасно устали. Я прослежу, чтобы вас отвезли.

Он отдал несколько приказов, и вскоре Анни с Кристиной ехали в Стуреби. Сопровождал их сам комиссар Бенгтсон.

— Первоклассно организовано, — заметил он сидящему на переднем сиденье коллеге в штатском. — Форс только что покинул Арланду. — Потом повернулся к Анни.— Вы понимаете, нам с вами придется многое обсудить. Но самое главное, что вы уже в безопасности. Допрос можно отложить до утра.

— Я буду очень благодарна, — вздохнула Анни. — Я в самом деле совершенно обессилела.

Кристина в отличие от Анни была оживлена и шустра, как рыбка. Все время болтая, она выглядывала в окно и сообщала, что там видит.

— А где наш милый Поросенок? — спросила она вдруг.

— Не знаю, — рассеянно отмахнулась Анни. — Наверное, пошла погулять.

— Дети — просто чудо, — заметил Бенгтсон. — Столько пережила, а говорит только про игрушки.

Они приехали. Сундлин ждал возле дома. Подхватив Кристину, он долго прижимал ее к груди, и в глазах его стояли слезы. Анни внимательно к нему приглядывалась, ведь она хорошо его знала.

«Да, тяжело ему досталось, — думала она. — Конечно, он радуется, но все еще не успокоился. И неудивительно».

Боссе с Арне сидели в кухне. Потолки в квартире были высокими, под ними кружило несколько мух, пока одна не попала в паутину. Паук тут же выполз из укрытия и прикончил свою жертву.

На столе стояли остатки пищи. Оба ели картошку с тушенкой из банок. Арне закурил. Усталость стальным обручем сжимала виски. Все время возвращалась та же мысль, стуча в мозгу: скоро все это кончится, скоро все это кончится.

Боссе то с отсутствующим видом ковырял в зубах, то вновь сжимал и разжимал крепкие кулаки. Через несколько часов деньги будут его. А потом? Никаких проблем. Если есть деньги, все можно устроить. За деньги все можно купить даже свободу. Но многое еще предстояло сделать. Боссе на миг закрыл глаза, а когда открыл, в них блеснула сталь.

— Ты меня удивляешь, Арне, — сказал он.

Тот медленно повернул голову, словно потратил на это движение последнюю силу.

— Не понимаю, о чем ты.

— Прекрасно знаешь.

Голос Боссе звучал спокойно и одновременно решительно и даже грустно. Арне ничего не ответил, тупо глядя перед собой. Казалось, он был на грани срыва.

— Я не поверил, когда ты сказал, что прикончил Ингу Мари, — продолжал тот спокойно и грустно. — Не мог себе представить, что твои нервы это выдержат.

— Я вовсе этого не делал, — едва смог выдавить Арне.

— Да, но для чего ты так сказал?

В ответ Арне только пожал плечами. Он не мог найти объяснение. И оно уже не имело никакого значения.

— Вы с Ингой Мари собрались идти в полицию.

Это не было вопросом. Боссе утверждал то, что обсуждению не подлежало.

— И ты в самом деле считал, что это может получиться? Ты же хорошо меня знаешь, чтобы понять, что я не полный идиот.

И снова никакой реакции Арне. Он сидел, тяжело переводя дух, хотя и чувствовал странное облегчение.

— Ее легко было найти, — продолжал Боссе, — только обзвонить гостиницы в центре. У тебя же хватает фантазии, неужели не мог придумать что-нибудь получше?

Арне покосился на него.

— Я думал, ты на это купишься,— едва слышно выдавил он.

— Скудоумие, просто ужасающее скудоумие.

В просторной кухне снова воцарилась тишина. Боссе сунул руку в карман и тут же ее вынул.

— Я тебя видел.

— Где ты меня видел? — Арне пытался говорить спокойно.

— Когда ты выходил оттуда. Я сидел в кафе на Мастер-Самуэльсгатан.

— Это не доказательство.

— Мне не нужны доказательства. Я видел, как ты оттуда выходил. И для чего ты это сделал, Арне?

Ответа не было. Только недовольная мина, как у маленького ребенка, когда его наказывают. Боссе долго испытующе смотрел на него. Потом потер лоб рукой.

— Думаю, ты просто ревновал.

В глазах Арне наконец сверкнула искра жизни.

— Ревновал? — переспросил он. — Я ревновал к обычной шлюхе, которых пруд пруди?

Боссе усмехнулся.

— Да, ревновал, — подтвердил он.

— А я говорю — нет! — Арне повысил тон. — Или ты не слышишь?

— Слышу, успокойся. Знаешь же, что я прав.

На миг установилась тишина. Они сидели в метре друг от друга, но невообразимо далеко.

— Она защищалась? — спросил Боссе.

— Нет, почти нет.

— Зачем ты это сделал?

Арне вспомнил гостиничный номер и Ингу Мари, которая только смеялась, когда он требовал признаться, что она переспала с Боссе.

— Какое это имеет значение? — издевалась она. — Ведь день за днем я ничего другого не делаю, как только ложусь в постель с кем попало.

— Тут совсем другое, — сказал он, чувствуя, как кровь ударяет в голову и стучит в висках.

Страх в ее глазах он заметил, только сжимая пальцы на ее шее. Но только на миг, потому что она тут же потеряла сознание. Тогда он схватил ее чулок и затянул на шее. Она задергалась, но это были предсмертные судороги.

— Это ты виноват, — буркнул Арне. — Что тебе до нее…

Голос его дрожал, он был на грани истерики. И чувствовал себя оскорбленным до глубины души.

Боссе вел себя возмутительно и не по-товарищески. Ему удалось отогнать мысль об Инге Мари, осталась лишь безумная ненависть к Боссе. Он встал, стиснув зубы. Пиджак висел на поручне кресла в их комнате. Тяжесть пистолета в кармане придавала уверенности.

План возник быстро. Нетрудно будет имитировать самоубийство. А потом свалить всю вину на Боссе. Полиция сразу поверит. Эта проклятая шлюха составит ему компанию на том свете. Он коснулся носа… Больно.

Он вошел в кухню, держа руку в кармане. Боссе повернулся к нему. Арне выхватил пистолет, прицелился и нажал курок.

— Я еще утром вытащил патроны из обоймы,— сказал Боссе, когда щелкнул курок.

Арне опустил руку с бесполезным оружием, пистолет упал на пол. Тяжело волоча ноги, он подошел к столу, сел и уронил голову на руки.

Теперь поднялся Боссе, держа руку в кармане. Пара шагов — и он оказался за спиной Арне, который потерял всякое представление об окружающем.

— Арне! — негромко позвал он.

Тот с трудом поднял голову. Тонкая гибкая петля захлестнулась у него на шее. Чуть позже Боссе уже поднимал беспомощное тело Арне и тащил в чулан. Зацепил ремень за решетку вентиляции, принес столик, перевернул его на полу. Самое трудное было еще впереди, но вскоре Арне уже висел, не доставая ногами до пола. Боссе ужасно вспотел и ни разу не взглянул наверх, на ту груду мяса, которая только недавно была человеком. Закончив, он поспешно запер дверь чулана, достал из шкафчика в кухне бутылку водки и хватанул большой глоток.

Потом долго смотрел в окно, с трудом переводя дыхание. Мокрая рубашка липла к спине. Брюки тоже намокли, но не от пота. Наконец он торопливо переоделся, подобрал с полу пистолет и сунул за пояс.

Еще раз взялся за бутылку, недовольно отметил, что кружится голова, закрыл глаза и переждал, пока не прошло. Потом надел ветровку, прошел через прихожую к комнате заложниц и повернул ключ. Анни с Кристиной сидели на кровати.

— Дело стронулось с места, — сказал он. — Сейчас я поеду кое-что устрою, потом коллега вами займется.

— Я не хочу с ним оставаться, — сказала Анни.

— Иначе нельзя. Прошу не волноваться, он никаких глупостей уже не сделает.

— Вы нас отпустите? — испуганно спросила Анни.

— Посмотрим, — буркнул тот, чьего имени она так и не узнала.

— Я больше этого не выдержу. И Кристина тоже.

— Придется, — ответил тот странно мягким тоном.

Внешне он выглядел как прежде, только давалось это ему с большим трудом и требовало нечеловеческого усилия.

— Если все пройдет нормально, сегодня вечером вы будете дома.

— Не верю.

— Понимаю, — сказал он и запер дверь.

Застегнув ветровки, Боссе вышел из квартиры и сбежал по лестнице. Светило солнце. После дождливого утра погода разгулялась.

Он поспешил на центральный вокзал, сел в первый же пригородный поезд, идущий на север. Всю дорогу просидел неподвижно, глядя в окно, но выходя был зол, что не запомнил ничего из увиденного.

Оставшись на перроне, он видел, как подошел поезд, привезший Яна Ольсона. Интуиция подсказала, что вот он — человек с деньгами и что он — полицейский. Правда, этот молодой человек в джинсах не походил на полицейского, но все же в Боссе прозвучал сигнал тревоги.

Потом тот покинул перрон, и поначалу Боссе думал, что ошибся. Когда Ольсон вернулся, вернулась и уверенность. Деньги явно были в его коричневой сумке.

Пришел поезд с севера, и Боссе с удовольствием следил, как Ольсон торопился к первому вагону. А потом растерянно опустился на скамейку. Боссе немного подождал, потом сел рядом.

— Добрый день, — сказал он. — Мне кажется, у нас есть общий знакомый. Зовут его Сундлин.

— Похоже, — кивнул Ольсон и покосился на соседа.

У Ольсона была прекрасная зрительная память. Он увидел грубо тесанное лицо, серо-зеленые глаза, коротко стриженные волосы и легкую усмешку, открывавшую белые зубы.

— Надеюсь, деньги при тебе, — заметил Боссе.

— Для того я и здесь.

— Тогда я могу их взять.

— Ну не так быстро. Мне нужны гарантии, что девушки будут освобождены.

Боссе убедился, что имеет дело с полицейским, причем с крутым.

— Можешь положиться на мое слово.

— Не то чтобы я тебе не верил, но мне нужны гарантии получше. Где они?

Боссе едва не сказал: «В городе», но удержался.

— В надежном месте, — заверил он.

— Я даже не уверен, живы ли они, — сказал Ольсон, тут же заметив под ветровкой Боссе пистолет.

На миг он пожалел, что не вооружен, но тут же прогнал эту мысль. Чего жалеть, как вышло, так и вышло.

— Мне кажется, у тебя нет другого выбора, как только доверять мне.

Теперь голос Боссе звучал резче. Ольсон уловил эту перемену. «Лучше не нажимать, парень явно нервничает», — подумал он. Но не мог же он просто так отдать деньги и уйти.

— Я понимаю твою точку зрения, — сказал он,— но попытайся и ты меня понять. Сундлин поручил мне передать тебе деньги, но только когда будет полная уверенность, что заложницы живы.

— Ты полицейский, верно?

— Да, но не имею с этим делом ничего общего. Никто, кроме Сундлина, не знает, что я здесь.

— Как я могу в это поверить?

— А я с чего должен поверить, что Кристина жива?

Пистолет его все еще беспокоил. Если тот просто засунут за пояс и не закреплен, есть шанс… Он решил рискнуть. А вдруг получится?

Ольсон наклонился, сделав вид, что завязывает шнурок. Сидели они так близко, что касались друг друга. Ольсон стремительно разогнулся, молниеносное движение — и пистолет оказался у него.

Боссе не шелохнулся.

— Я чувствую себя слишком неуверенно в компании людей с оружием,— заметил Ольсон.

Боссе невольно испытал к нему что-то вроде уважения. «Ловкий парень, — подумал он, — Жаль, что полицейский. И упрямый».

Он готов был признать его правоту. Правда, надеялся получить деньги сразу, но предвидел возможность и такого развития ситуации.

— Я хочу убедиться, что в сумке действительно деньги.

— Ради Бога! — Ольсон раздвинул молнию и дал ему заглянуть внутрь.

— С виду все в порядке,— признал Боссе.

— Не только с виду, а и вообще в порядке. У нас нет причин блефовать. Премьер хочет вернуть дочь. Это все.

— Не совсем, — усмехнулся Боссе. — Еще он хочет спасти свое доброе имя и репутацию.

— Не понимаю. — Ольсон изобразил удивление.

— Ну нам-то зачем прикидываться? Не хуже меня ты знаешь, что этими деньгами охотно занялась бы налоговая инспекция.

— Как ты это разнюхал?

— Случайность. Кое у кого оказался слишком длинный язык.

«У него связи в банках,— решил Ольсон.— Наверняка какая-то девица».

— Женщина? — спросил он.

— Ничего ты из меня не вытянешь. Даже не пытайся.

— А как мы можем быть уверены, что ты и впредь не станешь шантажировать Сундлина?

— С такой возможностью придется смириться, — последовал ответ. — Он сам вляпался.

— Это угроза?

— Нет, я просто констатирую факт.

Боссе присмотрелся к Ольсону.

— Теперь я тебя узнаю…

— В самом деле?

— Я видел тебя как-то вечером по телевизору рядом с Сундлином.

— И что с того?

— Ты из САПО.

Ольсон пожал плечами. Да, он не глуп, интеллигентен и сообразителен. Но очень нервный. С виду спокоен, но его выдают капли пота на лице, дрожание век. Впрочем, это может быть от усталости.

— Сколько вас? — спросил внезапно Ольсон, пытаясь ошеломить собеседника.

Боссе уже раскрыл было рот, но сумел удержаться от ответа.

Две молодые девушки остановились возле них. Из транзистора неслась поп-музыка.

— О, я его просто обожаю, — страстно выдохнула одна.

«Наверное, про певца», — решил Ольсон.

— Ничего ты от меня не добьешься, — бросил Боссе, — ничего.

— Нет так нет. Что будем делать? Поедем вместе в город или как?

— А кто тебе сказал, что ехать нужно в город? Я, по крайней мере, туда не собираюсь.

— Это просто кажется наиболее вероятным.

— Почему?

Ольсон не мог сказать, почему ему так казалось. Хотя мог быть прав и его противник. Идеальное укрытие скорее могло быть найдено не в городе.

— Так ты требуешь доказательств, что девушки живы, прежде чем передашь деньги, — уточнил Боссе.

— Да.

— Придется мне пойти тебе навстречу, ничего не поделаешь. Можешь поехать со мной в город.

— Ага, значит, все-таки там!

— Ближайшим поездом, сейчас он подойдет.

Потом они сидели молча. Боссе напряженно размышлял, как убедить полицейского, что девушки живы. Может быть, письмо? Это лучше всего… И как он не подумал, прежде чем ехать сюда!

Транзистор девушек продолжал греметь, и вдруг музыка оборвалась и звучный голос произнес:

— Мы делаем короткий перерыв в программе, редакция последних известий получила чрезвычайное сообщение.

После короткой паузы раздался звучный голос диктора:

— Кристина Сундлин и Анни Богрен найдены. Состояние их удовлетворительное. Это известие стокгольмская полиция распространила несколько минут назад. Подробности мы сообщим по мере их поступления.

Ольсон и Боссе уставились друг на друга. Лицо Боссе внезапно постарело. Ольсон прервал молчание:

— Это несколько меняет положение вещей.

Но Боссе не сдавался. Известие его ошеломило, но у него на руках все еще оставались козыри.

— Не думаю, — заявил он. — Это только доказательство, что я говорил правду и с ними ничего не случилось. И теперь ничто не мешает мне получить деньги.

— Ты забываешь, что лишился орудия шантажа.

— Я бы так не сказал. Я знаю, что премьер совершил налоговое преступление.

— Это не стоит полмиллиона.

— Да, — спокойно кивнул Боссе. — Я мог бы запросить побольше, но не хочу раздевать его до нитки.

— А ты не боишься, что если я действительно полицейский, то мог бы просто задержать тебя?

— У тебя есть причины этого не делать. Ведь ты же сам сказал: никто не знает, что ты здесь. Но разговорами мы ничего не добьемся. Я получу деньги или нет?

Ольсон мгновенно взвесил все «за» и «против». И пришел к выводу, что ему нечего противопоставить. Этот тип прав. Девушки на свободе, но существует человек, знающий о жульничестве премьера с налогами. Он все-таки попробовал:

— Не думаю, что у тебя есть доказательства незаконного вывоза денег.

— А это что? — спросил Боссе, показав на сумку.

— Согласен, деньги могут послужить уликой, но ты этим не воспользуешься. Слишком рискованно, верно?

— Рискованно, конечно, но и для Сундлина риск не меньший.

Загудели рельсы.

— Подходит поезд, — сказал Боссе. — Давай мне сумку. Ты уже понял, что выбора нет.

Они почти одновременно встали и подошли к краю перрона. Ольсон поставил сумку, Боссе нагнулся, чтобы взять ее. И тут со скоростью ста километров в час пронесся скорый поезд. Казалось, он едва коснулся головы Боссе, но того отшвырнуло на несколько метров в глубь перрона.

С первого же взгляда было ясно, что никакая помощь ему уже не понадобится. Череп превратился в кровавое месиво. Девушки с транзистором завопили, перекрывая грохот пронесшегося поезда.

Ольсон взял сумку и спокойно зашагал к выходу.

— Там случилось несчастье, — сказал он охраннику. — Похоже, насмерть. Тот скорый, что только что промчался, кого-то зацепил.

— А, черт! — ругнулся охранник, запер будку, потом заклинил турникет и побежал на перрон.

Ольсон вышел; ему повезло, у вокзала стояло такси.

— В город, — бросил он.

Полиция не стала особо разбираться с похитителем. Это явно было ни к чему.

Все ясно: нервы Арне Ризефельта не выдержали напряжения. Доказать это было трудно, но все говорило о том, что вначале он убил свою любовницу, а потом покончил с собой.

Анни Богрен поддержала эту версию. На слушаниях, которые начались в понедельник, она подтвердила, что участниками похищения были Арне Ризефельт и Инга Мари Сандгрен.

— А вам не кажется, что у них был еще сообщник? — последовал вопрос.

— Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно.

Лгать оказалось совсем нетрудно, а пришлось: Сундлин и тот милый молодой человек из его охраны объяснили ей, что жизнь Кристины и ее самой оказалась бы под угрозой, выдай она того, третьего.

Да и молчание это окупилось. Жаловаться ей было не на что. Прибавка к жалованью и поток предложений всяческих журналов, суливших любые деньги за исключительные права на публикацию ее истории.

Поздно вечером в воскресенье начальнику полиции пришла телеграмма от сопровождавших Енса Форса: «Прка зисполн енсе пордке». Начальник привычно перевел: «Приказ исполнен, все в порядке».

Облегченно вздохнув, он направился к бару и налил себе виски. «Господи, наконец-то мы от него избавились»,— подумал он.

В тот же вечер начался допрос Енса Форса. Албанская полиция предоставила переводчика, знавшего шведский. Форс был раскован и уверен в себе.

— Я не намерен никому давать отчет, — заявил он, — только непосредственно председателю Мао.

Переводчик поначалу смешался. Потом задал несколько уточняющих вопросов, повернулся к брюнету, руководившему допросом, и передал ему результаты разговора. Тот тут же схватился за телефон.

Эта ночь стала для Форса первой в бесконечной череде ночей, которые ему предстояло провести в албанской психушке.

Тело Боссе идентифицировали только через месяц. Кому-то пришло в голову покопаться в картотеке уголовных преступников. Оказалось, что отпечатки пальцев Боссе хранятся там уже не первый год. Но кто бы стал тревожиться из-за бывшего кассира, который не устоял перед соблазном присвоить казенные деньги и отсидел свое…

Несколько месяцев спустя в крупный банк в центре города зашел молодой человек. Оглядевшись, он направился в отдел ценных бумаг и вежливо поздоровался с элегантным клерком за стойкой.

— Могу я попросить вас помочь мне разместить деньги? — спросил он.

— Разумеется, — последовал ответ. — О какой сумме идет речь?

Ян Ольсон задумался. Часть украденных денег Сундлина он уже потратил. Впрочем, была ли это кража? Это уже не были деньги премьера — он полагал, что их получил третий похититель.