Глава 7. Оставаться, пока можешь

Утро этого страшного дня — 2-го йерналинна — началось, как обычно: Джим с лордом Дитмаром поднялись, приняли душ, оделись и позавтракали, и Джим проводил лорда Дитмара в академию. Потом он проводил на учёбу Серино, близнецов и Лейлора. Дейкин и Дарган решили пойти по стопам лорда Дитмара и учились в Кайанчитумской медицинской академии, которую он возглавлял. Серино уже работал над дипломом и готовился в будущем к соисканию степени магистра философии, а для Лейлора закончился период домашнего образования: он пошёл в школу.

Чем занимался Джим весь день, оставшись дома один? Проводив всех, до полудня он читал, в полдень посмотрел выпуск новостей и выпил чаю, а потом поехал к Арделлидису. Они пили чай и разговаривали, и Джим рассказывал Арделлидису о том, что он в данный момент читал. Сам Арделлидис не был большим любителем чтения, но ему нравилось слушать: это отвлекало его от печальных мыслей. Они играли с маленьким Лу, главным утешением овдовевшего Арделлидиса, который ещё носил траур по Дитриксу и вёл затворническую жизнь. Он также жаловался, что вокруг него вьются ухажёры — обольстители богатых вдовцов.

— Я всех посылаю подальше. Меня не проведёшь! Я сразу вижу, что им нужно. Да, конечно, среди них много хорошеньких — просто пальчики оближешь, и трудно устоять, но меня на смазливую мордашку не поймаешь.

— А серьёзных предложений совсем не поступает? — поинтересовался Джим.

— Есть парочка, — вздохнул Арделлидис. — Ко мне сватается лорд Вокс, но он такой древний, что если я свяжу с ним свою жизнь, уже через год-два мне опять придётся надевать траур. Старик уже одной ногой в могиле, а туда же! — Арделлидис пренебрежительно хмыкнул. — Да ещё лорд Уэрмонд сватает мне своего единственного ненаглядного сыночка.

— И что? — спросил Джим.

Арделлидис пожал плечами.

— Да ничего… Хорошенький, прямо куколка, и в самом соку — семнадцать лет, но страшно глупый! И наряжаться любит чуть ли не больше меня. Боюсь, мы с ним поссоримся из-за того, чья очередь крутиться у зеркала.

— А может, и не поссоритесь, — улыбнулся Джим. — Зато у вас будет очень много общего.

— У меня — с этой пустоголовой куклой? — скривил губы Арделлидис. — Не смеши меня, мой ангел. Да и как отнесутся к этому дети? Он же младше, чем Джеммо! Да дело даже не в возрасте… — Арделлидис вздохнул. — Просто я никогда не смогу забыть пушистика. Он навсегда останется моим единственным.

— Пойми, если ты не найдёшь себе никого, дети станут жалеть тебя, — сказал Джим. — И в ущерб своей личной жизни будут стараться не оставлять тебя одного.

— Да разве я запрещаю им устраивать свою личную жизнь? — сказал Арделлидис. — У Джеммо, например, уже есть приятель, и у них, как мне кажется, всё довольно серьёзно.

— А Ианн? — спросил Джим. — У него кто-нибудь есть?

— Насчёт Ианна точно не знаю, — ответил Арделлидис. — Он как будто встречался с кем-то, но потом они расстались. Нет, кажется, сейчас у Ианна никого нет. Если бы кто-то появился, я бы сразу понял. Кстати, а как там твой Илидор? Уже встречается с кем-нибудь?

— Да, у него есть заноза в сердце, — улыбнулся Джим.

— Интересно, интересно! — оживился Арделлидис. — И кто же, позволь полюбопытствовать, эта заноза?

— Не обижайся, но я пока не стану говорить, а то ещё что-нибудь разладится, — сказал Джим.

За этими разговорами они скоротали время до обеда. Джим стал собираться домой: уже должны были вернуться дети. Арделлидис стал уговаривать его остаться ещё.

— Они уже не маленькие, обойдутся без тебя! Ваш дворецкий их напоит и накормит, не волнуйся. А если ты сам проголодался, так я скажу Ноксу. Останься, побудь со мной ещё, мой дорогой! Твоё общество для меня как глоток свежего воздуха!

Джим позволил себя уговорить и обедал у Арделлидиса. От него он уехал в шестом часу. Серино засел в библиотеке, а Дейкин и Дарган, как доложил Эннкетин, пообедали и уехали снова — по-видимому, развлекаться. Лейлор, вернувшись из школы, стал проказничать: сначала устроил катание вниз по лестнице в детской ванночке; раскрасил лицо, спрятался за корзинами с бельём и напугал смотрителя прачечной Удо; полчаса издевался над Эннкетином, звоня в дверь и прячась; подшутил над Кемало, насыпав в сахарницу соль и подсунув её повару, когда тот стал пить чай.

— И чем это кончилось? — с улыбкой спросил Джим.

— Известно, чем, ваша светлость, — ответил Эннкетин. — Господин Лейлор получил от Кемало по попке и сейчас сидит у себя в комнате и размышляет над своими поступками. Ох уж этот господин Лейлор, доложу я вам! Даже господин Илидор в детстве не был таким бедокуром.

Джим нашёл младшего сына в его комнате, но Лейлор не размышлял над своим поступком, а играл в компьютерную игру. Айнен, по-видимому, ушёл обедать, и Лейлор, воспользовавшись этим, скрасил своё наказание. Увидев Джима, он подбежал и нежно прижался к нему.

— Папулечка!

Джим попытался изобразить суровость.

— Эннкетин доложил мне, что ты безобразничал, — сказал он, сдвинув брови. — Мне известны все твои шалости. Что за катание по лестнице? Ведь ты мог упасть! И для чего нужно было мазать себе лицо и пугать Удо, а потом беспокоить Эннкетина, мешать ему работать? И зачем было так дурно подшучивать над Кемало? Что он сделал тебе плохого? Ведь он нас всех кормит, заботится о нас, а ты!.. Нехорошо, Лейлор.

Лейлор виновато вздохнул, опустив красивую головку, но уже через секунду уголки его губ задрожали.

— Но это было очень смешно, папуля. Видел бы ты, какое сделалось у Кемало лицо, когда он выпил солёного чаю! Вот такое!

И Лейлор скорчил такую уморительную рожицу, что Джим не удержался и прыснул. Конечно, всю его суровость как рукой сняло. Хотя он и понимал, что сводит сейчас на нет весь педагогический эффект от наказания, но всё же не мог удержаться от смеха. А Лейлор, видя, что папа не сердится, приласкался к нему, чмокая в нос, в лоб, в щёки и в губы.

— Я тебя очень, очень, очень люблю, папуля… Можно мне уже пойти погулять в саду?

— Нет, Лейлор, пока нельзя, — спохватился Джим. — Разве Айнен уже отпустил тебя?

— Да, уже давно отпустил, папочка, — торопливо заверил Лейлор.

Джим прищурился.

— Хитришь, мой милый. Я сам спрошу у Айнена, посмотрим, что он скажет.

Как раз в этот момент вернулся Айнен, пахнущий пирожками. Увидев Джима, он выпрямился.

— Гм, гм, ваша светлость… Господин Лейлор сегодня плохо себя вёл. Измазал себе лицо, крутился на кухне, устроил беготню, шумел, насыпал Кемало соли в сахарницу.

— Я уже знаю, мне доложили, — сказал Джим. — Скажи, он уже отбыл наказание?

— Ему осталось ещё полчаса, ваша светлость, — ответил Айнен, взглянув на часы.

— Вот видишь, — сказал Джим скисшему Лейлору. — Оказывается, тебе сидеть в комнате ещё целых полчаса. Всё должно быть по-честному, дорогой. — И, поцеловав сына в макушку, добавил: — За свои поступки всегда нужно нести ответственность. А за дурные — ещё и наказание.

Он зашёл на кухню к Кемало. Повар уже не сердился, а когда Джим стал извиняться за шалость сына, махнул рукой.

— Баловник, конечно… Только вы его там сильно-то не наказывайте, ваша светлость. Я ему уже по попке надавал, будет с него. Ерунда всё это.

— Он должен усвоить, что не все проказы будут сходить ему с рук, — возразил Джим. — Безнаказанность — опасное ощущение.

— Вам лучше знать, ваша светлость, — пожал плечами Кемало.

Лорд Дитмар задерживался. Джим поначалу не беспокоился, потому что это иногда случалось, но в десять вечера лёгкие мурашки тревоги забегали по его коже. Он позвонил лорду Дитмару, но тот не ответил. Джим забеспокоился уже по-настоящему. Он позвонил на его рабочий номер, но и там никто не отвечал. Тогда он связался с дежурным на вахте. Там ответили:

— Ой, ваша светлость, тут такое случилось! У милорда Дитмара стало плохо с сердцем, его «скорая» увезла в больницу. А вы не знали?

Джим похолодел.

— Нет… Нет, я не знал.

— Да, ваша светлость, я сам лично видел, как его выносили.

У Джима затряслись руки.

— Выносили?.. — пробормотал он. — Он был… без сознания? Скажите, он хотя бы жив?..

— Не могу знать, ваша светлость, — ответили ему. — Но то, что ему было очень плохо, я могу сказать определённо.

Джиму от таких новостей самому сделалось дурно. Помертвев, он опустился в кресло. И вздрогнул от телефонного звонка. Номер вызывавшего абонента был незнакомый, и Джим, охваченный ледяным оцепенением, не ответил. Через пять минут тот же абонент позвонил снова. Джим дрожащим голосом дал команду «принять вызов».

— Да…

— Добрый вечер, — сказал тихий и мягкий, как будто немного усталый голос. — Это Джим Райвенн?

— Да, это я, — пролепетал Джим. — А с кем я говорю?

— Говорит доктор Диердлинг, — ответил голос. — Если помните, ваша светлость, я когда-то гостил у вас в Новый год. Моё имя — Элихио.

— Простите, я что-то… что-то вас не припомню, доктор, — пробормотал Джим, чуть живой от ужаса. — Вы звоните по поводу милорда Дитмара? Он у вас?

— Да, ваша светлость, — ответил мягкий голос. — Вам лучше приехать сейчас в Центральную больницу скорой помощи.

— Что с милордом? — еле сдерживая слёзы, пробормотал Джим. — С ним всё в порядке?

Мягкий усталый голос помолчал и повторил:

— Вам лучше приехать лично, ваша светлость… И, прошу вас, пусть вас кто-нибудь сопровождает.

— Что всё это значит?! — вскричал Джим, вне себя от смятения. — У милорда был сердечный приступ? Скажите, он жив?

— Ваша светлость… Джим. — В мягком голосе прозвучала такая усталость и печаль, что Джиму в один миг стало дурно. — Я прошу вас, приезжайте сами, это не телефонный разговор. Спросите доктора Диердлинга, меня все знают. Сказать мою фамилию по буквам? Д-и-е-р-д-л-и-н-г. Не забудьте, что я сказал… Не ездите один, возьмите кого-нибудь с собой. Я вас жду… Я буду на месте до шести утра.

Несмотря на весь свой испуг, Джим вдруг припомнил: Элихио. Да, тот студент медицинской академии, у которого умер отец. Друг Даллена. Сколько же лет прошло? Близнецы тогда были ещё у Джима внутри, когда Элихио гостил здесь. Сейчас он уже доктор Диердлинг.

На подкашивающихся ногах Джим поднялся в библиотеку.

— Серино, — позвал он.

— Что, отец? — спросил тот, не отрываясь от чтения.

— Сынок, надо поехать в Центральную больницу скорой помощи, — пробормотал Джим.

Взглянув на Джима, Серино поднялся на ноги и взял его за плечи.

— Что случилось? — спросил он встревоженно. — Отец, на тебе лица нет! Что?.. Тебе плохо? Что с тобой?

Джим покачал головой.

— Милорд Дитмар… Он там, — сказал он каким-то сухим, мёртвым голосом. — Только что звонили… Доктор Диердлинг.

— Едем!

Серино, на ходу накидывая плащ, широкими шагами шёл к ангару. Джим, не чуя под собой ног, плёлся следом. Серино помог ему сесть во флаер, сам сел за штурвал и завёл двигатели.

— Говоришь, Центральная больница? — переспросил он.

— Да, — чуть слышно ответил Джим.

Серино уверенно поднял машину в воздух. Джим смотрел на него, и ему вдруг подумалось: неужели этот широкоплечий и сильный красавец с роскошной белокурой шевелюрой — малыш Серино, которого они с лордом Дитмаром взяли из приюта на Мантубе? Как он вырос, каким стал большим и сильным! Как пролетело время… Казалось, ещё вчера Джима, спасённого из рабства у Ахиббо, допрашивали в отделении Межгалактического комитета, а потом под звездопадом Фалкон сказал ему: «Я люблю тебя». А сейчас вот этот большой и могучий блондин с эльфийскими ушами называет его отцом.

Океан огней поглотил их. Серино с трудом нашёл место для парковки, и рука Джима утонула в его большой тёплой руке: они вошли в холл больницы.

— Как, ты сказал, зовут этого доктора? — спросил Серино.

— Диердлинг, — ответил Джим, сам поразившись, как чётко он с первого раза запомнил эту не очень удобопроизносимую фамилию.

Он не мог ни говорить, ни действовать: он был охвачен холодным оцепенением, сковавшим все его мускулы. Серино обратился в стол справок.

— Простите, как можно найти доктора Диердлинга?

Ответ был страшный.

— А, доктор Диердлинг? Вам надо на подвальный этаж, в морг. Он главный эксперт-патологоанатом.

Серино повернул к Джиму растерянное лицо. Джим чувствовал, как у него в ногах размягчаются кости, а всё тело немеет. Лицо Серино ушло за коричневую звездчатую пелену.

Пелену прогнала игла впрыскивающей ампулы, вонзившаяся ему в руку. Какой-то врач склонился над Джимом. Нет, это был не Элихио — кто-то другой. Рядом — встревоженное лицо Серино:

— Как ты, отец?

По всему телу бегали мурашки, кишки превратились в желе. Незнакомый врач измерил Джиму давление, сказал:

— Вас надо бы в палату.

Серино сказал:

— Нам нужен доктор Диердлинг.

Врач как-то странно на него посмотрел и ответил:

— Нет, думаю, к доктору Диердлингу вашему отцу пока рановато.

— Да нет, — сказал Серино. — Нам нужно с ним поговорить!

— А… Вы родственники, — понимающе проговорил врач, слегка изменившись в лице. — Что ж, мои соболезнования. Доктора Диердлинга можно найти на подвальном этаже, там у нас морг… Но не думаю, что ваш отец сейчас в состоянии куда-либо идти, юноша.

— А можно как-нибудь попросить доктора Диердлинга подняться сюда? — спросил Серино.

— Он редко бывает наверху, — ответил врач. — Но попробовать можно. Сейчас я туда позвоню.

По внутренней связи он вызвал морг.

— Это загробное царство? Вас беспокоит мир живых… Доктор Диердлинг у себя? Отлично. Передайте ему, что тут к нему пришли. Кто? Сейчас спрошу.

Серино сказал:

— Супруг милорда Дитмара.

— Говорят, супруг милорда Дитмара, — повторил врач. — В главном холле. Дело в том, что спуститься они не могут: уважаемый супруг милорда Дитмара чувствует себя слабовато. Был обморок. Не мог бы доктор Диердлинг подняться в главный холл? Хорошо, жду. — Минутная пауза. — Да? Прекрасно, я им передам. — Повернувшись к Серино и Джиму, врач сказал: — Доктор Диердлинг уже идёт.

— Большое спасибо за помощь, — сказал Серино.

— Думаю, мне нужно ещё побыть с вами на всякий случай, — сказал врач. — Вдруг обморок повторится.

— Ещё раз спасибо, — поблагодарил Серино.

Через пять минут над Джимом склонилось знакомое, но уже более зрелое лицо друга Даллена, обрамлённое тёмно-каштановыми мягкими волнами волос, убранных в тяжёлый узел на затылке. Тёплая рука накрыла помертвевшую руку Джима.

— Ваша светлость… Как вы себя чувствуете?

— Сами видите, доктор Диердлинг, — ответил за Джима врач. — Неважно.

Под белой спецодеждой у доктора Диердлинга заметно круглился живот: главный эксперт-патологоанатом был в положении. Он посмотрел на Серино:

— С кем вы приехали, ваша светлость?

Джим ещё не мог говорить, и за него ответил врач:

— Это сын, кажется.

Доктор Диердлинг, мягко дотронувшись до плеча Серино, сказал:

— Вам лучше сейчас обнять вашего отца и держать его покрепче, потому что у меня печальные новости.

Холодное оцепенение по-прежнему сковывало тело и душу Джима, когда его обняли сильные тёплые руки Серино. Безжизненная рука Джима лежала в тёплых ладонях доктора Диердлинга.

— Никогда не думал, что это выпадет именно мне, — проговорил тот со вздохом, опуская глаза. — Поверьте, ваша светлость, мне самому тяжело. К милорду Дитмару я всегда относился с сыновней почтительностью и любовью…

— Да что вы тянете? — прозвучал взволнованный голос Серино. — Не надо этих предисловий! Скажите, милорд умер?

Это слово — «умер» — вонзилось в обмякшее тело Джима, как скальпель патологоанатома. Его рука в руке доктора Диердлинга дёрнулась в предсмертной судороге. Тот поднял укоризненный взгляд на Серино.

— Молодой человек, я прошу вас, будьте сдержаннее, — проговорил он. И, мягко сжав руку Джима тёплыми руками, продолжил: — Ваша светлость, как ни тяжело мне это говорить, но сделать это придётся… Милорд Дитмар сейчас находится у меня. Он поступил ко мне два часа назад, и я уже провёл исследования, результаты которых дают достаточные основания для заключения о причинах смерти. Милорд крайне небрежно относился к собственному здоровью, особенно в последнее время. Я связался с его лечащим врачом, доктором Эгбертом Скилфо, и выяснил у него, что чуть больше года назад милорд после сильного сердечного приступа отказался от госпитализации и лечения. Без сомнения, если бы он тогда лёг в больницу и прошёл курс лечения, это продлило бы ему жизнь.

Мягкий, усталый и печальный голос доктора Диердлинга вливался в уши Джима леденящей душу струёй, и единственной чувствительной, свободной от мертвенного онемения частью тела Джима стала рука, находившаяся в тёплом плену ладоней доктора Диердлинга.

— Обширный инфаркт, — журчал скорбный мягкий голос. — Площадь некроза несовместима с жизнью, никакие реанимационные мероприятия уже не дали эффекта. Исследование сердца также выявило следы нескольких микроинфарктов, которые милорд, по-видимому, перенёс на ногах. Крайне безалаберное отношение к своему здоровью… Просто недопустимое. Констатирую это с глубоким прискорбием… Милорд совсем не берёг себя, и результат этого — ваше горе. Ваша светлость, если вы сейчас в состоянии, я прошу вас спуститься ко мне в кабинет. Там есть диван, можно расположить вас даже с бОльшим удобством, чем здесь.

Сильные руки Серино подняли Джима на ноги, в которых по-прежнему не было костей. Незнакомый врач заметил:

— Думаю, это не очень хорошая идея, доктор Диердлинг. По-моему, с его светлости на сегодня уже довольно… Вы хотите его окончательно добить?

Доктор Диердлинг заглянул Джиму в глаза и кивнул.

— Да, пожалуй, вы правы. Это для него даже слишком… Что вы предлагаете?

— Предлагаю уложить его светлость на одну из свободных коек и вколоть успокоительное, — сказал врач. — А завтра вы продолжите разговор.

— Думаю, вы говорите дело, — согласился доктор Диердлинг. — Что ж, позаботьтесь о его светлости должным образом, а мне, пожалуй, пора домой. Вообще-то, я должен находиться здесь до утра, но думаю, ничего не случится, если я уйду пораньше. За меня есть кому остаться.

— В вашем положении, доктор Диердлинг, дежурства вообще противопоказаны, — заметил врач. — Вам нужно беречься.

Доктор Диердлинг чуть улыбнулся. Снова взяв Джима за руку, он сказал:

— Ваша светлость, увидимся завтра. Думаю, нет другого выхода, как только оставить вас здесь.

Белые ширмы со всех сторон окружили Джима. Доктор Орм — так звали незнакомого врача — два раза вонзил в его руку иглу, что-то сказал Серино, и тот кивнул. Их голоса звучали невнятно, Джим куда-то проваливался вместе с кроватью, на которую его уложили, а белые ширмы росли и росли, становясь всё выше, стремясь достать до неба. Потом пришёл лорд Дитмар, присел рядом и долго смотрел на Джима ласковым и грустным взглядом.

«Держись, любовь моя, — прозвучал его голос в голове у Джима. — Теперь ты — глава семьи, всё на тебе».

Джиму хотелось крикнуть: не уходите, милорд, не оставляйте меня! Или заберите с собой, потому что мне не жить без вас! Но у него не было голоса.

«Дети нуждаются в тебе, — сказал лорд Дитмар. — Оставайся с ними. Даже если кажется, что оставаться незачем, нужно оставаться, пока можешь. Мне пора, сыновья меня зовут. А у тебя ещё есть здесь дела».

Ширмы накрыли Джима белой мёртвой пустотой.