Вадим Пугач Детки в клетке

Бывает иногда скучно по вечерам, и не знаешь, что делать. Тогда вспоминаются разные забытые встречи, случайные знакомые… Удивительные вещи они иногда рассказывают, эти знакомые, без них век бы ничего такого не знал…

И деньги у меня как раз были. Не то чтоб они мне совсем не нужны были — а так. Чем, думаю, черт не шутит — попробую. Что деньги жалеть: даст Бог день, даст Бог и пищу. Оделся и пошел.

Холодно было. Самый вечер для таких дел — тоска так в воздухе и летает. В ледяном дождике. Морось везде, слякоть. Автобус по лужам брызгает, и капли по стеклу бегут…

Приехал. Думал, там толпа будет — не пройти.

Однако ничего подобного, пусто. Может, про это мало кто знает. Может, не верят. А может, и денег жалко — это уж кому как. Только нет никого в фойе. Дед усатый сидит, мух считает.

Сдал я пальто свое. Погляделся в зеркало. Не скажу, чтоб очень вдохновился, но, в общем, терпимо. Да и хожу я в такие места раз в год по обещанию. Пошел в зал. Музыка играет в зале, хорошая, плавная. Люди кое-где сидят: сумрак, не разглядишь. Сел я в угол — столик двухместный. Зажег лампочку — над каждым столиком такая лампочка для уюта. И правда, неплохо.

Не зря говорят — немцев специально приглашали, дизайнеров. На свет сразу официант прилетел. Меню положил и обратно улетел. В темноту. Там у них в стене такая щель — совсем темная. В ней они и летают с подносами. Просто удивительно, как им это удается.

Меню, конечно, солидное. Толстая папка, золотое тиснение… Эх, думаю, гулять так гулять! А у самого все-таки мороз по коже. Интересно, что дальше будет, и страшновато. Выбрал рублей на двадцать, считая бутылку. Сижу, размышляю, жду, пока официант прилетит.

Как она подошла, я даже не заметил. Спросила, не занято ли. Присела. Н-ну, черт его знает… не такая уж и красавица. А обещали просто ангела во плоти. Ладно.

Села — на меня не взглянула. Достала из сумочки что-то или, может, положила. В общем, секунд десять прошло. Это долго. Я даже успел подумать: «Посмотрим, как это у нее получится».

И тут она подняла взгляд. И все мое недоверие пошло потихоньку мелкими трещинками, зазвенело и рассыпалось. У нее получалось, и как здорово получалось! Посмотрели мы друг на друга через столик, и закружилась у меня голова. А через полчаса я уже не был собой. Я был тот самый. Единственный и Неповторимый, это меня она ждала годы, и вот… Сначала она еще сомневалась, вглядывалась — так ли это, и постепенно убеждалась — да, и прямо-таки расцветала на глазах… но как, каким образом ей удалось передать все это мне, так, что я видел и понимал ее сомнение, и страх, и осторожное счастье, вдруг нарастающее, как лавина. Мы говорили о пустяках, шутили, смеялись, ласково и радостно глядя друг на друга, и взгляды наши звенели, как струны, слова были нежны и глубоки, и от счастья кружилась голова. Мы танцевали под плавную, сладкой дрожью замирающую музыку, и плыли над нашими головами разноцветные огни, волшебно, мерцающе переливаясь. А потом мы опять сидели за столиком в уютном свете и смотрели друг на друга, и я рассказывал ей обо всем, что приходило в голову, а она слушала и ласково кивала, когда я, не находя слов, говорил: «Ну, ты понимаешь…» Она не задавала вопросов — словами, по крайней мере. Достаточно было взгляда. Она слушала с таким вниманием, а мне так хотелось говорить…

…Проклятое железо, оно крутится у меня перед глазами долгие дни, и конца ему нет и нет начала, и когда, наконец, кончается смена и я отхожу прочь, на мое место в этот грохот и свист сразу же становится другой, и ничего не меняется, словно меня и не было никогда. А я иду домой, в пустую квартиру, и голова моя гудит от давней тяжелой усталости, а завтра такой же день, и еще один, и еще… И меня никто не замечает, не видит, словно меня нет, но ведь я есть, я был, и все эти годы поток не прерывался благодаря мне… Наплевать на все, пусть будет, что будет, но того, что было, у меня никто не отнимет, я делаю свое дело, и делаю хорошо…

Она все понимала, смотрела на меня напряженно, и глаза ее влажно блестели, она утешала меня, тихонько гладя мою руку, и я был невероятно благодарен ей за это, и вместе с торопливыми словами уходили из меня горести и неудачи, тайные сомнения, обиды — и оставалась высокая вера в свою чистую и святую душу, не замеченную никем…

Как я верил в себя там, за тем столом, какие были широкие горизонты, и свет, и ветер! И были музыка, круг света над бокалами — и Она. Мы снова танцевали. В танце она вдруг нежно прижалась ко мне всем телом, я склонился, вдохнул шелестяще тонкий, чистый запах — и поцеловал ее.

Честное слово, плохо помню, что было дальше. То есть, конечно, примерно вспоминаю… Мы опять танцевали, говорили и целовались… Наверное, я светился в сумраке — от нежности и счастья. Во всяком случае, к тому шло. Подумать только — всего три часа! С восьми до одиннадцати. И всего сто рублей, не считая заказа…

Надо полагать, жизнь у нее не мед. Сотня за вечер, за три часа работы это деньги. Но ведь не три часа она работает. Нужно быть в форме, нужно знать дело…

На это дня мало будет. Жить некогда, пожалуй…

Психология, гимнастика, актерское мастерство…

Но тогда я ни о чем таком не думал. Я был счастлив и доволен собой, как настоящий мужчина. Меня любила лучшая девушка мира, любила чистой и светлой любовью, и я был горд этим и благоговел перед ней. Со дна моей души поднялись все наивные мечты, давно заваленные кучей житейского опыта, и снова верилось в священную недоступность, и снова от прикосновения к Ее руке замирало дыхание, а сердце вспыхивало тем самым алым светом…

Светясь этим светом, я вышел вместе с ней на улицу. Не помню, какая там была погода, — не до того было. Я расставался с Ней — навсегда.

До сих пор осколки той грусти колют мне душу…

Такси подошло почти сразу же. Я никак не мог сесть — все пытался узнать номер ее телефона, ведь разлука, даже на несколько часов, была бы ужасна… Она сунула мне в руку твердую карточку, дверца хлопнула, и я умчался, ощущая на губах торопливый поцелуй.

На карточке было отпечатано с очень красивыми завитушками: «Благодарю». И все.

Утром будильник запрыгал у меня над головой, как обычно, в полседьмого. Подняв голову, я сразу же вспомнил вчерашний вечер, провел рукой по лицу и улыбнулся. Все так просто… Человеку хочется любви, нежности, хочется понимания, радостного восхищения, духовной близости… Есть спрос, есть и предложение. Но стоит ли это превращать в смысл жизни? Зачем ради одного или даже нескольких радостных дней пожизненно терпеть присутствие другого человека? Ради чего? Ради удовольствия проживать в одной квартире? Ради священного процесса воспитания детей, к которому не имеешь ни желания, ни способностей и можешь в лучшем случае создать подобного себе, если не хуже — а что в этом хорошего? Если то самое чистое и бесплатное счастье, за которым тянется хвост неудобств и неприятностей, можно за деньги купить без всяких приложений — что тут плохого? Деньги-то трудовые! Зачем же отказываться, если все, как в жизни, — и даже ярче и светлее, ведь все так серо и неловко, когда случайно, и только тщательно подготовленные случайности хороши?

И пусть кто хочет ждет того, чего нет, но что «может быть». Волшебные слова «может быть», утешение для дураков. Если не было, значит, и не могло быть, иначе было бы! Существует только одна неизбежность. Купив вечер любви, чистой, осиянной светом небесным, я был счастлив, и как ни скорбел, расставаясь, но рад был в глубинах души, что все кончится сторублевкой и поцелуем у такси, и не будет никаких продолжений. Хватит с меня высокой любви — рядовой грубый секс проще и дешевле. И для труда духовного достаточно мне стального потока, изматывающего до дрожи в руках, до зеленого звона в голове, до глухого отупения. Работа дает мне деньги, я умею ее делать, мне она нравится, наконец! Но кроме нее ничего я делать не буду.

Я зарабатываю свое право на спокойную жизнь. До сих пор мне не хватало только одного — среди всего, что у меня есть и было.

Больше в тот ресторан я не пойду никогда. Купив любовь, нужно правильно с ней обращаться — я храню тепло ее нежности и верю, когда мне холодно и одиноко, что был все же вечер, когда меня любили, и больше не нужно его повторения…