"Сердце Сапфо" - читать интересную книгу автора (Йонг Эрика)

5. Жрица Исиды

Начало материнства — время бурных эмоций. Хотя моя собственная мать оставалась со мной в Сиракузах, хотя на подхвате у меня была Праксиноя, фантазии и страхи мучили меня все сильнее, по мере того как я влюблялась в мою деточку.

Мой разум бурлил, как кипящий котел. Нежность к собственной кровиночке боролась со страхом за ее судьбу. Я поняла, почему младенцев так часто приносят в жертву — с начала времен. Их маленькие неровные черепа показывают нам, как тонка грань между жизнью и смертью. Их новорожденное неустойчивое дыхание напоминает, как мало различие между бытием и небытием. Их разделяет только выдох из влажных младенческих легких. Громкий крик новорожденного иногда кажется встревоженной матери предсмертным. В эти первые дни жизнь висит на тоненькой ниточке. Меня постоянно преследует один и тот же кошмар: я захожу в детскую к Клеиде и нахожу ее неподвижной, замершей, затихшей — маленький комочек плоти без воздуха.

Боги могут отнять только что врученный дар. Он кажется таким преходящим, непостоянным, хрупким. Мы знаем, как капризны бывают боги. То, что они дают своими золотыми руками, они же могут и забрать руками кровавыми. Их настроение меняется в один миг. Пока ты не чувствуешь этого всем своим нутром, ты еще не родительница. Всех нас ждут темные подземелья Персефоны. Отчаяние Деметры, которая тоскует по дочери, похищенной богом подземного царства, знакомо каждой матери.

Я всегда была довольна тем, что родила дочь. Ее красота и изящество неизменно трогали меня, вызывая щемящее чувство, когда страх смешивается с мечтой. Но по мере того как Клеида росла, я все чаще спрашивала себя, каково это — стать матерью сына, маленького Алкея. Вот он улыбается и гулит, а я распеленываю его, маленького мальчика, чей нежный фаллос со временем взял бы власть над будущим героем, посвященным Аресу, чтобы погибнуть на поле брани и вернуться домой остывшим пеплом. Нет! Одна мысль об этом казалась невыносимой. Я была благодарна, что у меня дочь. Ее, по крайней мере, можно уберечь от кровопролития… по крайней мере до родов.

Но мы с моей матерью не полагались на волю случая. Мы использовали все возможности магии, какими только располагали, чтобы сохранить девочке жизнь. Я больше не возвращалась к Кратеиде — мы нашли египетскую жрицу, о которой говорили, что она умеет читать будущее.

Та, что называла себя жрицей Исиды, жила в древнем квартале, неподалеку от статуи Аретузы. Мы с моей матерью пришли к ней с Клеидой.

В доме жрицы было полно кошек — эти животные считаются священными у египтян. Они прыгали туда-сюда, мяукали, катались на спине, как собаки, требуя, чтобы погладили их шелковистый животик. Я видела там не меньше двадцати кошек, и наверняка их немало пряталось где-то в доме. У стен стояли маленькие саркофаги, в которых лежали мумифицированные останки кошек. Потом я узнала, что там были все кошки, которые когда-либо имелись у жрицы. Хотя египтяне очень чистоплотны, запах там стоял ужасный. Думаю, даже самая безукоризненная чистота бессильна против запаха, если в доме столько кошек.

Рабыня провела нас во внутренний двор.

— Жрица сейчас вас примет, — сказала она.

Моя мать держала малютку, а я стала разглядывать украшения во дворе.

Исида — египетское имя Деметры. В середине двора стояла ее статуя, а на плече богини без всякого почтения к ней сидела кошка. Обычно Исиду изображают с рогами — так мы, греки, представляем Ио. Коровы в Египте — священные животные, и их мясо нельзя вкушать в пищу.

В углу двора журчал фонтан с цветами лотоса. Большинство прорицателей, как я уже знала, живут в бедности, но эта сумела разбогатеть на своем ремесле.

— Сколько денег ты взяла с собой? — спросила я у матери.

— Достаточно, — ответила она, глядя на личико ребенка, словно это был драгоценный камень, сверкающий на ее пальце.

Встретившая нас рабыня прошлепала босиком по двору.

— Жрица готова вас принять, — сказала она, — но сначала вы должны очиститься.

Она подвела нас к фонтану, где мы омыли руки, и дала нам холстину, чтобы мы могли их вытереть. Она вылила нам на ладони миндальное масло, которое приятно пахло.

Рабыня провела нас в маленькую комнату, обтянутую красной материей. Там сидела жрица. Я думала, это будет старуха, но увидела молодую и красивую женщину с выбритыми бровями, увешанную драгоценностями, напоминавшими золотой дождь.

— Вы принесли младенца для благословения, — сказала она на греческом с едва заметным египетским акцентом.

— Да, — ответила моя мать.

Красота жрицы ошеломила меня — ее миндалевидные золотые глаза, ее бронзовая кожа, копна рыжеватых кудрей, ее груди, очертания которых четко просматривались под шелковистым хитоном, ниспадавшим сотнями багряных складок. Я смотрела на нее, потеряв дар речи. Дыхание перехватило.

— Тебя изумляют мои брови? — спросила она.

Нет, меня изумляла ее красота, но я не осмеливалась сказать об этом.

— Я выбрила их в знак траура по моему любимому коту Сесострису. Он умер несколько дней назад. Его сейчас мумифицируют и делают для него великолепный золотой саркофаг. Он единственный ребенок, который у меня когда-либо был. Если бы я могла оживить его, я бы сделала это, но увы, даже жрицы не наделены такой силой.

— Скажите, что я могу сделать для вас.

— Мне нужно знать судьбу моего ребенка, — пробормотала я. — И мою тоже.

— Это слишком трудная задача, — сказала жрица. — Я за один раз могу предсказать только одну судьбу. Покажите мне ребенка.

Моя мать неохотно протянула ей Клеиду. Жрица нежно взяла девочку и остановила на ней взгляд. Она долго разглядывала ребенка, не говоря ни слова. Потом протянула девочку мне. Я боялась уронить малютку, потому что колени мои подгибались — такое впечатление произвела на меня красота жрицы. В ее бронзовом лице, казалось, скрыты все тайны Вселенной.

— Обычно я приношу в жертву птицу и гадаю по ее внутренностям, но сейчас слова богини настолько очевидны, что без этого можно обойтись. Исида говорит, что настанет время — и твой ребенок вернется по бескрайнему морю на землю, которую ты любишь, что ты будешь там поэтом и учителем, научишь воздух повторять твои слова, чтобы они звучали вечно, станешь музой для всех, кто придет после тебя, для всех, кроме твоей собственной дочери, а когда ты умрешь, имя твое останется и будет жить вечно.

— А как насчет маленькой Клеиды?

— Она вырастет и будет процветать, — сказала жрица. — Она тоже станет знаменитой. Она увидит твою смерть и похоронит тебя. Большего мать не может и желать.

Пророчество было таким ясным и точным, что у меня сразу зародились сомнения. Я знала, что оракулы иногда говорят загадками. Я знала, что правильно понять их может только глубокий ум. Нов этот день мой ум отнюдь не был глубоким! Я сходила с ума от волнения за свое дитя, и меня буквально валила с ног красота жрицы. Мысли и без того путались от переживаний за дочь и Алкея, а тут к ним примешалось еще и внезапное чувство к жрице. У нее была золотая кожа, копна кудрявых волос, длинные и сильные руки и ноги, от нее исходил запах ладана и мирры. У меня стало влажно под мышками и между ног. Если б она прикоснулась ко мне, я потеряла бы сознание и рухнула на мягкие подушки, разбросанные по полу. Моя мать поддержала меня. Она быстро забрала девочку из моих рук.

— Сапфо! — окликнула она, чтобы вывести меня из забытья.

В моей голове сложились строки:

Но вслух этих слов я не произнесла.

— Сапфо, ты, кажется, витаешь в облаках, — сказала моя мать.

— Эта девушка собирает цветы на Парнасе, — заметила жрица. — Сейчас она вернется к нам.

Малютка внезапно заплакала, словно почувствовала, что у нее появилась соперница. Моя мать принялась ее убаюкивать и качать. Я села перед жрицей, по-египетски уперев ладони в колени.

— Я даже не знаю твоего имени, — начала я.

— Можешь называть меня Исидой, — сказала миндалеглазая красавица.

— Исида, повтори свое пророчество, — попросила я.

— Я никогда не повторяю пророчеств, — ответила она. — Если тебе нужны более сложные и путаные предсказания, поезжай в Дельфы и трать там без толку свои деньги. Оставь меня! У меня нет времени на тех, кто мне не доверяет!

Любовь — это лихорадка, зараза, буря среди старых дубов. Я отправилась домой с матерью и дочерью, но мыслями оставалась с Исидой.

Праксиноя инстинктивно почувствовала — что-то изменилось.

— Сапфо, ты идешь, словно во сне. Что случилось? Что сказала предсказательница?

— Только хорошее, Пракс.

— Тогда что с тобой такое?

— Ничего, со мной все в порядке, можешь не сомневаться.

Но Праксиноя слишком хорошо знала меня, чтобы поверить моим словам. Она почувствовала, что подул ветер перемен. Внимательно посмотрела на меня, и я ощутила ее тревогу. Праксиноя почти смирилась с моей любовью к Алкею и ребенку, но с любовью к другой женщине она не смирится никогда.

Я знала, что попытаюсь снова встретиться с Исидой, как только удастся оставить ребенка и ускользнуть от матери и Праксинои. Мое сердце принадлежало ей — только протяни руку и возьми.

На следующий день я, словно одержимая, отправилась к жрице. Жаль, я не знала, что Праксиноя следит за мной и сообщает обо всем моей матери!

Исида оказалась не такой уж легкой добычей. Мне снова пришлось ждать ее среди кошек. Теперь сердце мое колотилось, а хитон стал влажным от пота. Я прождала час, а то и больше. Наконец жрица обратила на меня внимание.

— Ты взволнована, несмотря на мое пророчество, — сказал она.

— Ты самое красивое существо, какое я когда-либо видела.

Она рассмеялась.

— Ты думаешь, если будешь держать меня на руках и гладить, как кошку, твое сердце замурлычет. Нет, ты любишь Афродиту, а не меня.

— Как ты можешь говорить такое? Я томлюсь по тебе. Я готова отдать все, что у меня есть, лишь бы узнать вкус твоих губ.

— Даже твоего ребенка? — спросила Исида.

— Все, кроме этого, — сказала я.

Сердце мое по-прежнему колотилось.

— По крайней мере, ты честна со мной, — сказала Исида.

С этими словами она поцеловала меня, ее влажный язык проник мне в самую душу, а гибкие пальцы, как щупальца, переплелись с волосами на моем затылке. Я сотрясалась от желания, как дуб на ветру. Ах, мы с Праксиноей лишь играли, услаждая друг дружку, как маленькие девочки. А теперь я впервые поцеловала взрослую женщину. Оказывается, поцелуй может быть чувственнее всех других прикосновений.

— А теперь уходи, — резко сказала она.

— Уходить? Как я могу уйти, если я очарована тобой?

— Возвращайся к своему ребенку и своей матери, — сказала жрица. — Сейчас не время для игр. Ты вернешься, когда сможешь принести подношение из самого глубокого твоего источника.

— И что же это?

— Это загадка, которую ты должна разгадать, если хочешь вкусить моей любви, — ответила Исида.

Неужели я сошла с ума, влюбившись столь безрассудно? Может быть, я мстила Алкею за его прекрасных мальчиков? Может быть, меня тяготило мое материнство и мне нужна была свобода? Или я была влюблена в мою дочь, мое собственное отражение, и искала другую взрослую женщину — своего двойника? Эти мысли носились в моей голове, как кошки Исиды.

Я думала о подношении «из самого глубокого моего источника». Что это могло значить? Может быть, она хотела получить моего первенца, как жрица на Мотии? У меня не было других ценностей, которые я могла бы ей предложить. Может быть, мою лиру? Золото — эта мишура — ее явно не интересовало. А что это она говорила о моей любви к Афродите, а не к ней? Я любила ее с такой же страстью, как и Афродиту. Я думала о ней весь день и всю ночь видела сны о ней. Ее бронзовое тело, выбритые брови, глаза как у кошки, длинные пальцы — как я жаждала ощутить своей кожей их нежные прикосновения. Меня преследовали эти видения и ощущения, которые я представляла. Чтобы лучше понять ее, я начала узнавать все, что можно было узнать о египтянах и их традициях. Я была исполнена решимости овладеть ею.

Египтяне верили, что Исида. — древнейшее из древних божеств, дарительница жизни, богиня-мать. Они обращались к ней так: «Повелительница богов, ты носительница крыльев, ты владетельница красных одеяний, царица корон Севера и Юга, мать на горизонте небес, хозяйка и владетельница гробницы, дарительница очарования, дарительница молока и крови и всего текущего…»

Исида была первая из богов. Она родила Хора, солнце. Без ее излучающего свет чрева земля была бы погружена во тьму и ничто не росло бы на ней. Она проглотила Осириса, спасителя, и вернула его к жизни. Он был рожден заново, как Хор, вырос и совокупился со своей матерью, чтобы продолжить нить жизни. Ежегодные наводнения на Ниле — это слезы Исиды, оплакивающей своего мертвого сына. Ее истекающий влагой глаз был также и вагиной. Ее символом был круг, нанизанный на рог.

Я возносила молитвы, чтобы на меня снизошло знание, как угодить жрице. И вдруг меня осенило. Она потеряла своего любимого кота Сесостриса. Если бы я смогла заменить это животное, она наверняка полюбила бы меня. Я отправилась к ее дому и нашла одну из ее служанок.

— Скажи мне, какой был Сесострис, — спросила я ее.

— Он не был похож на обычного кота. У него была рыжевато-золотистая шерсть. Один глаз абсолютно голубой, другой — агатовый, а когти длинные, я таких не видела у других котов. Он понимал греческий, египетский и финикийский. Он кричал как ребенок. А когда его гладили, молния вспарывала небеса, тучи проливались дождем. Мы считали, что это не просто кот, а посланец, который послан на землю, чтобы передать волю богов. Моя хозяйка любила его как ни одно другое существо на земле.

Я отблагодарила девушку, попросила ее не говорить хозяйке о моем любопытстве и отправилась домой размышлять о том, как выйти из этого затруднительного положения. Мысли мои занимали Алкей, моя дочка и Исида. Мне снились безумные сны, в которых я была в постели сразу с тремя. Ночами я покрывалась потом, а днем тряслась от холода. Я была как сумасшедшая. Я ждала новых известий от Алкея, но боялась, что они отвлекут меня от мыслей о жрице.

Наконец я отправила в город и его окрестности своих рабов, чтобы они нашли кота, похожего на Сесостриса.

Только Праксиноя отказалась идти. Рабы находили котов с золотистой шерстью, с агатовыми и с голубыми глазами, длинными острыми когтями, но ни у одного из них не было нужного набора качеств. Мой дом кишел котами, а я пребывала в отчаянии. Я убедила себя, что пока не исполню желания жрицы, она меня не полюбит.

Коты наводнили дом, и моя мать и Праксиноя были в ужасе.

— Что ты будешь делать, если одна из этих диких тварей выцарапает глаза девочке? — спросила Праксиноя. — Сапфо, ты сошла с ума. Выгони котов в сад, если хочешь, чтобы твой ребенок был в безопасности и я оставалась в этом доме.

Она дулась, как уязвленный любовник. Каждый раз, входя в комнату я видела, как Праксиноя шепчется с моей матерью.

Я сдалась и оборудовала кошачий питомник в саду. Мои рабы каждый день приносили свежую рыбу и разделывали ее для котов. Скоро все сиракузские коты перебывали в нашем доме. Но нового Сесостриса так и не нашлось. Наверное, это и в самом деле был очень необычный кот. Я не могла найти такого кота, который понимал бы греческий, не говоря о египетском или финикийском.

В отчаянии, утратившая надежду, я снова отправилась к жрице.

— Я пыталась найти другого Сесостриса вместо того, что ты потеряла, — призналась я, — но таких больше нет. Есть коты с золотистой шерстью и агатовыми глазами, есть коты с голубыми глазами и длинными когтями, но ни один не понимает греческого, что уж говорить о египетском и финикийском. То, что ты потеряла, нельзя возместить. Я не могу вернуть это тебе. Но я люблю тебя всем сердцем. Позволь мне спеть песню, которую я сочинила для тебя.

Жрица кивнула.

Жрица внимательно выслушала меня, потом поднялась.

— Идем, — сказала она. — Я покажу тебе кое-что.

Она провела меня в дом, где женщины сидели за ткацкими станками. Мы прошли через купальню и пиршественный зал. Спустились по сырой и узкой лестнице. Там, под домом, находился громадный резной саркофаг из камня, где она должна была упокоиться в свое время. У стены стояла крышка с изображением лица моей жрицы — будущая маска для ее мумии. Расписанная искусными художниками, она должна была сохранить ее молодость, как мумифицирующие бальзамы — ее плоть. Саркофаг был открыт. Жрица забралась внутрь. Я стояла рядом в недоумении. Что я должна была делать? Она игриво посмотрела на меня и пригласила последовать за ней.

Гроб был больше, чем казался. В нем вполне хватало места для двоих. Мы легли рядом, так что наши тела соприкасались по всей длине.

— Мы долго будем мертвы, — сказал Исида, дотрагиваясь до моего лица шелковистыми подушечками пальцев.

Ее тело пахло лотосом, жасмином и миррой. Она забрала мой язык в свой рот и принялась гладить мое тело своими прохладными ладонями. Она прикоснулась к моим соскам, которые поднялись навстречу ее пальцам. Она обсосала их своими сладкими губами.

Потом она перешла к моему пупку — водила вокруг него языком, пока он не закипел, как вода на огне. Она гладила мои бедра, пока меня не охватило желание. Я никогда еще не чувствовала внутри такой неутолимой пустоты, жаждавшей заполнения.

— Ты можешь мне принести еще много чего, кроме Сесостриса, — сказала она, притрагиваясь языком к моему горячему чувствилищу.

Она принялась водить языком вокруг шишечки плоти, которая затвердела для нее. Потом она ввела свой тонкий палец в мое жидкое нутро и принялась манипулировать им, пока я не разлилась, как Нил в наводнение. Теплый сладковатый запах заполнил саркофаг, и мне показалось, что мои ноги парят в воздухе.

— Мы приземлились на луне, — сказала жрица Исиды. — Давай посмотрим, сможем ли мы вернуться на солнце.

И тут она стала показывать, каких прикосновений ждет от меня. Ей нравились легчайшие касания, дразнящие ласки, от которых золотистые волоски на ее руках вставали дыбом. У нее был удивительный язык, которым она ласкала меня так же, как я ласкала ее своим. Я подражала ее прикосновениям. Мой язык стал ее языком. Расположившись голова к ногам в саркофаге, мы ублажали друг друга так, словно впереди у нас была вечность.

— Когда меня забальзамируют и положат сюда, я вспомню это тепло. Может быть, мы и не бессмертны в отличие от богов, но, занимаясь любовью, мы ощущаем присутствие вечности. Бери то, что хочешь, Сапфо, потому что ты есть то, чего ты жаждешь.

— Бессмертие — вот чего я жажду.

— Тогда возьми его своими песнями. Они принесут тебе бессмертие.

— Сочини дальше и принеси мне эту песню. Вот дар, который я приму.

— Я хотела принести тебе как дар любви твоего любимого кота. Я впала в отчаяние, когда поняла, что это невозможно.

— Ты принесла мне нечто более драгоценное, — сказала жрица. — Твою честность. У тебя есть дар передавать то, что есть в твоем сердце. Пользуйся им! Каждый день, когда твой дар пропадает втуне, ты противишься воле богов.

В следующие дни я каждое утро сочиняла песни для жрицы и каждый вечер относила их ей. Иногда мы занимались любовью в саркофаге, иногда на ее лодке, которая стояла под парусами в гавани. Ее рабы садились на весла и выводили лодку в открытое море. Они поднимали парус, если дул ветер, и мы плыли по его воле, пили вино с медом, ели инжир и финики, я играла на лире и пела ей мои песни. Она лежала на подушках, слушала мое пение и запоминала слова и мелодию. А потом наслаждались друг другом под солнцем или звездами.

— Нам повезло, что мы живем именно в эту эпоху, — сказала мне Исида. — В будущем люди будут бояться Эроса и ненавидеть наслаждения. Настанут темные времена, когда вся сладость жизни обернется горечью. И длиться это будет очень долго.

— Откуда ты знаешь?

— Я гадала по внутренностям. И я рада, что не доживу до этих времен. Музыка умрет, потому что без Эроса нет музыки. Люди будут жить ради золота и военных трофеев, и у них останутся лишь смутные воспоминания о том, что жизнь не всегда была такой. Даже твои песни будут неправильно понимать. Все песни радости будут считаться злом. Сама музыка попадет под подозрение. Все вещи будут цениться настолько, сколько золота за них можно получить.

— Только глупцы измеряют ценность вещи тем, сколько золота оно может принести! Но не цивилизованные люди.

— Дорогая Сапфо, нежная Сапфо, лучше не знать того, что таит в себе будущее. Предсказатели печальны, потому что знают будущее, но не знают, как его изменить.

— Песни могут изменить будущее, — сказала я. Тогда я еще верила в это.

— Песни могут все, кроме этого, — вздохнула жрица.