"Психологи тоже шутят" - читать интересную книгу автора (Юревич Андрей Владиславович)

Глава 7. Publish or perish

Когда у начинающего ученого сформируется правильная ориентация, и он расстанется с мифами о том, что представляет собой наука, он сможет двигаться дальше, продолжая осваивать азы своей профессии.

Наука, надо отдать ей должное, внесла свой весомый вклад в тот «всемирный бумажный поток», который, по существующим подсчетам, начал захлестывать человечество, точнее его образованную часть, после изобретения книгопечатания. Один из главных законов научной деятельности, открытый Р. Мертоном, это закон «publish or perish» — «публикуйся или гибни», смысл которого, наверное, объяснять не надо. Именно он побуждает ученых с самого начала своей научной карьеры включаться в гонку публикаций, изводить тонны бумаги и ставить рекорды, подобные установленному уже упоминавшимся английским энтомологом Т. Коккере-лом, который за свою жизнь опубликовал 3904 научные работы. Отрадно, что не ударили лицом в грязь и психологи, тоже продемонстрировавшие изрядную писучесть. Например, В. Вундт за 68 лет занятия наукой опубликовал 53735 страниц, что в среднем составляет 2 страницы в день. Эти ориентиры и должны ставить перед собой начинающие психологи, ведь плох тот солдат, который не хочет стать генералом.

Публикация для ученого — то же самое, что печать для чиновника или оружие для военного', а, не имея их, он вообще не считается полноценным членом научного сообщества. Ученый непременно должен что-то публиковать, и, чем больше, тем лучше. Причем качество и содержание написанного, хотя иногда и принимаются во внимание, имеют куда меньшее значение, чем количество. По крайней мере при проведении аттестаций, от которых решающим образом зависят должность и зарплата отечественных ученых, учитывается только количество их публикаций, а не то, что именно, как и о чем они пишут. Здесь следует отметить, что вообще в науке количественно исчислимое имеет куда больший вес, чем не исчисляемое — в силу того, что его можно подсчитать, а, стало быть, сказать, много его или мало. Много — это хорошо, мало — это плохо, т. е. количественные показатели могут быть переведены в качественные, но не наоборот.

Тем не менее для ученых все же имеет немало значение, что именно писать — но не в смысле качества написанного, а в смысле его жанра. Всех их по этому признаку можно разделить на три категории: а) пишущие тезисы, б) пишущие статьи, в) пишущие книги. Вообще ничего не пишущие, в силу закона «публикуйся или гибни», в науке не жизнеспособны, и их можно вообще не рассматривать.

Пишущие, в основном, тезисы — самая многочисленная и наименее престижная категория ученых. Они используют тот же принцип, что и многие боксеры: если у тебя нет сильного удара (а у большинства научных сотрудников его нет), то поединок можно выиграть только по очкам. Тезисы — самый простой способ набирать эти очки, не растрачивая силы и ограничиваясь легкими ударами. Их могут подавать практически все участники любой научной конференции, даже те, кто в момент ее проведения находится совсем в другом месте, и их публикуют без какой-либо селекции, т. е. отсеивания явного хлама, редактирования или сокращений. В результате тезисы не только не предполагают сколь либо высокого качества продукта, но и представляют собой лучший способ донести авторскую мысль (или ее отсутствие) до читателя в нетронутом — рукой редактора — виде. Правда, организаторы конференций обычно провозглашают, что опубликованы будут лишь лучшие тезисы. Но наиболее сильные участники конференций тезисы, как правило, не сдают, поскольку заняты другими делами и к тому же предпочитают более престижные виды публикаций. И поэтому организаторы вынуждены публиковать тезисы наиболее слабых. В общем можно сказать, что это наиболее демократичная, т. е. общедоступная, форма научной продукции.

Важное преимущество тезисов заключено и в том, что они обычно не превышают 2–3 страниц, а при подсчете количества публикаций расцениваются как их полноценная единица, приравниваясь к научным статьям. Скажем, десять страниц, опубликованных в качестве тезисов десяти различных конференций, в числовом исчислении эквивалентны десяти научным статьям. Общее количество страниц, «залитых» тезисами, опытные авторы обычно скрывают, называя общее количество своих работ, а не количество страниц в этих работах. Опытные тезисотворцы также умеют экономить свои силы и посылают на разные конференции одни и те же тезисы под разными названиями (формально одна и та же работа, опубликованная под разными названиями, это две разные работы). А подлинные мастера этого жанра имеют в своем арсенале универсальные тезисы (УТ), которые, в силу их предельно общего характера, можно послать на любую конференцию вне зависимости от того, обсуждаются ли там расширение Вселенной или проблемы животноводства. Настоящие же художники не останавливаются и на этом, а используют т. н. «конструкторы» — наборы утверждений, с помощью которых посредством комбинаторики можно быстро составить тезисы на любую тему. Словом, этот жанр при его кажущейся простоте и даже примитивности открывает большой простор для истинного творчества и таит в себе богатые возможности.

Но и у него есть свои недостатки. Во-первых, участники конференций обычно сдают свои материалы медленно, неорганизованно и не в том виде, в каком требуют организаторы. В результате терпение последних часто лопается до того, как удается собрать пакет материалов, и сдавший тезисы рискует никогда не увидеть их изданными. Во-вторых, к ученому, сколотившему свой научный капитал исключительно из тезисов, отношение в научной среде все же довольно пренебрежительное. А иногда за злоупотребление этим способом украшения послужного списка могут и не повысить в должности. Так что данным жанром, при всех его простоте и эффективности, лучше не злоупотреблять и использовать его в сочетании с другими жанрами.

Второй по трудоемкости жанр научных публикаций это научные статьи, которые и составляют основную часть океана научной литературы, который затопил науку вскоре после изобретения книгопечатания. Бытует мнение о том, что научные статьи и, соответственно, научные журналы, которые их печатают, нужны для того, чтобы информация как можно скорее распространялась в научном сообществе. И действительно, написать и издать статью куда быстрее, чем книгу. Кроме того, не у всякого ученого хватит терпения, времени и словарного запаса, чтобы написать целую книгу, а на статью у него, как правило, хватает и первого, и второго, и третьего. К тому же для наименее терпеливых — тех, кто не хочет ждать, пока статья будет опубликована, и стремится как можно скорее донести до научного сообщества свои гениальные мысли, существует еще и такая разновидность данного жанра, как препринты, заранее уведомляющие это сообщество, что будет написано в выходящей статье. К данной разновидности часто прибегают и ученые, которые не уверены, что их статья будет опубликована, и стремятся таким образом подстраховаться.

Конечно, скорость опубликования (СО), т. е. отрезок времени между моментом сдачи статьи в редакцию и моментом ее выхода в свет, у разных статей различная. Основной фактор, влияющий на СО, это, разумеется личность автора. Если автор — маститый или считающийся таковым ученый, к тому же состоящий в дружественных отношениях с членами редколлегии (ЧР), то его статью, естественно, опубликуют намного быстрее, чем статью его начинающего, не обремененного чинами и званиями коллеги, если тот к тому же не имеет высокопоставленных родственников. Существуют и авторы-изгои, которые постоянно бомбардируют своими творениями редакции журналов, не получая никакой обратной связи и уведомления о том, почему их статьи не печатают. Максимальная же скорость опубликования статей, естественно, у самих ЧР. Причем физическое присутствие того или иного члена редколлегии на ее заседании, где решается участь его статьи, не имеет большого значения, что очень важно для них, поскольку большинство ЧР на таких заседаниях, как правило, отсутствует. Но всегда и кто-то присутствует, а присутствующие, во-первых, солидарны, как члены единой команды, с отсутствующими — даже с теми, кто отсутствует всегда, во-вторых, каждый присутствующий в следующий раз может оказаться в положении отсутствующего, а отсутствующий — в положении присутствующего, и поэтому статьи отсутствующих ЧР не принято «зарубать».

Если же абстрагироваться от этих крайних случаев — от изгоев, статьи которых не публикуют никогда, и от ЧР, статьи которых публикуются всегда и наиболее быстро, то средняя СО научной статьи составляет примерно полгода. Этот срок, несколько варьирующий в зависимости от количества номеров журнала, выходящих за год, и тому подобных обстоятельств, имеет глубокий смысл. С одной стороны, за это время типовой автор успевает забыть, о чем он писал, и к тому же потерять оригинал статьи, что дает редактору большую свободу в обращении с текстом. С другой стороны, за это время автор еще не теряет надежды, что его статью опубликуют, и не успевает отнести ее в другой журнал. Правда, существует категория авторов, которые, написав статью, тут же начинают пристраивать ее, иногда под разными названиями, в разные журналы. Но данная категория немногочисленна и не делает общей погоды.

Так или иначе научные статьи либо не издают вообще, либо издают достаточно быстро. Именно данное обстоятельство и порождает представление о том, что статьи нужны для быстрого распространения научной информации. На самом же деле это — большое заблуждение. Один из наиболее известных исследователей распространения научной информации — Д. де Солла Прайс — убедительно продемонстрировал, что почти половину статей, публикуемых в научных журналах, вообще никто не читает кроме самого автора и редактора, а сколь-либо значительный круг читателей находит лишь один процент этих статей. Но если читатели львиную долю научных статей вообще не читают, то возникает резонный вопрос: для кого же они тогда публикуются, и вообще для кого существуют публикующие их журналы? Ответ очевиден: для авторов и редакторов. Научные журналы существуют для того, чтобы ученые могли публиковать в них свои статьи, а редакторы немного подрабатывать, исправляя их орфографические ошибки.

Собственно, данный, установленный эмпирически, факт мог быть выведен и теоретическим путем — из закона «публикуйся или гибни». Вовлеченный в гонку публикаций ученый должен решить, читать ему или писать, поскольку на то и другое у него попросту не хватит времени. Если он сделает выбор в пользу второго, то погибнет, поскольку будет мало публиковаться. Соответственно, те, кто считается учеными, это, по определению, люди, сделавшие выбор в пользу второго, т. е., в духе известного анекдота о представителе одного из коренных народов Севера, это писатели, а не читатели. Читатели же вымываются из науки путем естественного отбора, и поэтому основную часть научных статей никто не читает ввиду физического отсутствия читателей, т. е. ученых читающего типа. А один процент научных статей, которые все-таки кто-то читает — следствие того, что вымывание читателей происходит не единомоментно, и прежде, чем погибнуть (в качестве ученых), они все же успевают что-то прочитать.

Здесь, конечно, можно усмотреть некий парадокс. Ведь большинство научных статей содержит ссылки на другие научные статьи, которые авторы вроде бы должны были прочитать, а, стало быть, должны не только писать, но и читать. Но это — тоже заблуждение. Во-первых, многие из ученых опираются в своих текстах лишь на ту литературу, которую прочитали в студенческие годы, когда еще не были учеными, т. е. вовлеченными в гонку публикаций людьми, которые не имеют времени на чтение. Во-вторых, та литература, которая цитируется или как-либо еще используется автором статьи, совсем необязательно им прочитана. Существует прием т. н. вторичного цитирования, состоящий в том, что можно прочитать книгу, а потом цитировать описанные в ней работы. Есть абстракты, реферативные сборники и т. п., позволяющие узнавать содержание научных статей, не читая их и, таким образом, переваривать за один час до ста единиц научной продукции. Существуют и другие приемы, позволяющие авторам статей делать вид, что они перечитали большое количество научной литературы, которую на самом деле в глаза не видели. И любой настоящий ученый должен ими владеть, иначе ему придется что-то читать, а, значит, снизит его шансы на выживание в не терпящей задержек гонке публикаций.

Свой вклад в сохранение иллюзии, будто научные статьи все-таки читают, вносит и известный психологический феномен, называемый феноменом «эктора и обзервера», т. е. участника событий и стороннего наблюдателя. Суть феномена в том, что участники событий видят их не так, как внешние наблюдатели. От ученых можно часто услышать высказывания типа «Этот толковый Льстецов очень правильно оценил мою последнюю статью» или «Этот дурак Критиканов опять ничего не понял», основанные на презумпции о том, что, по крайней мере, Льстецов и Критиканов эту статью прочитали. Большая частота подобных высказываний создает иллюзию читаемости статей. Но обратим внимание на их важную общую черту: во всех подобных случаях о своих читателях и об их реакции говорят сами авторы. Довольно редко можно услышать высказывания типа «Льстецов хвалил статью Самохвалова», в которых ученые упоминают читателей чужих статей. Упоминание своих статей как читанных кем-то другим не лишено рекламной цели, создавая у окружающих чувство их популярности и провоцируя к их чтению. Но главное все же другое — вышеупомянутый феномен «эктора и обзервера». Ученые искренне убеждены, что их собственные статьи читают, а статьи их коллег — нет. Впрочем, помимо феномена «эктора и обзервера» за этим фактом стоят и другие хорошо известные психологические феномены: потребность в поддержанию высокой самооценки, желание улучшить свой Я образ и т. п.

Многие ученые, конечно, осознают защитно-психологическое происхождение своего представления о том, будто их статьи читают, и стараются обрести не только иллюзорных, но и реальных читателей. Один из типовых путей к этой цели — вручение препринтов и репринтов. В подобных ситуациях делается ставка на другой известный психологический феномен — на феномен ЛаПьера. Объясним его суть для тех, кто не изучал или плохо изучал социальную психологию. В мрачные времена маккартизма и расизма в Соединенных Штатах психолог ЛаПьер разослал ста владельцам американских отелей уведомление о том, что собирается остановиться у них с двумя ассистентами-китайцами, сопроводив письмо вопросом о том, готовы ли они принять такую компанию. Только двое ответили согласием, остальные написали, что его лично принять готовы, но без всяких китайцев. Затем ЛаПьер проехался со своими китайцами по этим отелям и обнаружил обратную картину: только двое владельцев отказались их поселить, остальные же сделали это. Не будем загружать читателя, рискую его потерять, сложными психологическими интерпретациями данного феномена. Зафиксируем лишь сам факт: к абстрактной вещи люди относятся не так, как к той же самой вещи, если она лежит (стоит) непосредственно перед ними. То же самое происходит и с научными публикациями: расчет делается на то, что любой потенциальный читатель скорее прочитает подаренную ему лично статью — в виде ее препринта или репринта, чем опубликованную в журнале, которого ему никто не дарил. Да и сам факт дарения зачастую обязывает, предполагая ответную благодарность — например, в виде прочтения подаренной статьи. Некоторые адресаты, правда, упорно стараются где-нибудь забыть подобный подарок, но им никак нельзя этого позволять.

К сожалению, в настоящее время нет надежных статистических данных, которые позволяли бы судить о том, насколько результативна ставка на описанные психологические закономерности. Зато есть сведения о том, что во многих ситуациях они наталкиваются на сопротивление других закономерностей. Например, позитивному воздействию первых противостоит типовая схема восприятия: «Тебе что, больше всех надо?», провоцирующая воспринимать дарящего статью как человека с завышенной самооценкой, не понятно почему решившего, что она может служить подарком. Сказывается и факт физической перегруженности квартир, в которых проживают ученые, всевозможной макулатурой, вследствие чего любая новая бумага воспринимается ими как хлам, от которого нужно тут же избавиться. Благодарность же дарителю можно выразить и меньшей ценой, сказав типовые общие слова: «интересно», «хорошо», «талантливо» и т. п., произнесение которых не требует чтения статьи. В результате подобных обстоятельств подаренные оттиски статей часто тут же, иногда на глазах у автора, отправляются в мусорную корзину.

Зная все это, ученые нередко используют другой прием — организуют обсуждение своих статей. Эта процедура технически непроста, поскольку требует собрать определенное, варьирующее в зависимости от амбиций ее инициатора, количество участников в определенное время и в определенном месте, что те делать не любят. Конечно, наиболее эффективен обещанный после (но ни в коем случае не до) обсуждения банкет, но в таком случае цель редко оправдывает средства. К счастью, к этому высоко затратному средству необязательно прибегать, поскольку в научных учреждениях всегда есть немало людей, в основном преклонного возраста, которым совсем нечего делать. Важно только постоянно напоминать им, когда, куда и по какому поводу они должны придти, поскольку они обычно находятся в таком состоянии, что все забывают. Впрочем, по какому поводу они собрались, они забудут несмотря на все напоминания, но это и неважно. Важно просто собрать людей, а для чего именно, они поймут (или не поймут) по ходу дела.

Разумеется, не надо питать иллюзий о том, что собравшиеся на обсуждение Вашей статьи ее прочитают. Собирающиеся на подобные обсуждения делятся на три категории. К первой относятся те, кому совсем нечего делать, и кто жадно ловит любую возможность убить время. Ко второй — те, кто очень любит поговорить, причем на любую тему. К третьей — те, кого насильственно загоняют на обсуждение их начальники, но эта категория, широко распространенная в советские времена, быстро уменьшается соответственно снижению зависимости наших ученых от их начальников. У представителей всех трех категорий нет никаких резонов читать Вашу статью. Для первых избыток свободного времени все-таки не служит поводом что-то читать, да к тому же, в силу своего возраста, они тут же забывают прочитанное. Вторые приходят высказать свои мысли, а не обсуждать чужие. Третьи — вообще участники поневоле и выразят свой протест против примененного к ним насилия глухим молчанием. А, главное, любой настоящий ученый умеет обсуждать то, о чем понятия не имеет, и в обсуждение Вашей статьи, в основном, включатся те, кто ее не читал. При этом некоторые выскажут свое мнение в форме: «Я не знаю, что хочет сказать автор, но я с ним не согласен».

Все это ни в коей мере не является препятствиями популяризации Вашего творения. Вам непременно будет предоставлено вступительное слово, в котором Вы и перескажете присутствующим содержание своей статьи, причем сделаете это лучше, чем в тексте, поскольку тексты научных статей всегда бывают подпорчены редакторами. Возможно, кто-то заинтересуется и ее действительно прочитает. Остальные же смутно запомнят, о чем статья, и куда более отчетливо — что участвовали в ее обсуждении. По прошествии некоторого времени эти два ощущения сольются у них в ощущение того, что они читали Вашу статью. Возможно, такой искусственно сфабрикованный читатель покажется Вам не вполне полноценным. Но, во-первых, другого — естественного — найти практически невозможно, во-вторых, в плане осведомленности о Вашем творении он естественному ничем не уступает.

Отсутствие у большинства научных статей читателей, разумеется, не избавляет от необходимости их писать (как было показано выше, именно в силу этой необходимости у научных статей читатели и отсутствуют). Умение же писать научные статьи это не искусство, как думают некоторые, а ремесло, основанное на прочном усвоении ряда простых навыков. Каждый знает, что стандартный размер научной статьи — примерно один печатный лист. И, хотя иногда встречаются статьи как меньшего, так и большего формата, они служат исключениями. Печатный лист должен быть магическим знаком для каждого автора: он должен научиться писать, думать и делать все остальное печатными листами. Печатный лист — тот кирпич научного творчества, из которого возведена основная часть научных построек. А ученый — станок, который производит эти кирпичи. Если же что-то сломается в этом станке, и он начнет производить кирпичи нестандартных размеров, то ни один нормальный подрядчик не заключит с ним контракт на строительство.

Из чего должен быть сделан этот кирпич, т. е. из чего должна состоять научная статья? Процитируем одного авторитетного специалиста в данной области. «В публикациях «переднего края»1 (журнальных статьях) сформировались нормы, регламентирующие стандартное оформление произведения: автор, сведения об авторе, (в том числе позиция в профессиональном сообществе, адрес, электронная почта), выражение признательности, историография проблемы, методический инструментарий, база данных, представление результатов, обсуждение, выводы». Вариации здесь так же минимальны, как и у обычных кирпичей, которые очень похожи друг на друга и делятся всего на два вида: белые (силикатные) и красные (глиняные). Научные статьи тоже делятся на два основных вида — бывают обзорно-теоретическими и эмпирическими. Другие их разновидности — такая же редкость как, например, желтый кирпич. Эмпирические статьи пишутся в том случае, если автор провел какое-либо эмпирическое исследование, осуществил обряд подсчета корреляций, применил регрессионный или факторный анализ, обзорно-теоретические — если он, в виду дефицита времени или неумения считать, этого не сделал. Эмпирические статьи, правда, тоже содержат обзорно-теоретическую часть — дабы продемонстрировать, что автор умеет не только считать, но и читать. Но здесь она, как правило, предельно редуцирована и вообще может состоять из двух-трех строчек.

Стандартная логика эмпирической статьи такова. Существует некая важная проблема (вводная часть). Ее изучали зарубежные ученые Дуркинг, Кретиненд и Непонимаенз, а также наши отечественные — Тупов и Глупенштейн, и все их работы я хорошо знаю (обзорная часть). Но они были полными дураками, поэтому поставленную проблему не смогли решить (критическая часть). Я же, будучи куда умнее, эту проблему, безусловно решу (формулировка задачи исследования). Но в качестве первого шага мне надо что-нибудь измерить, в общем, все равно что, но удобнее всего посмотреть, как А влияет на Б (формулировка гипотез). Я — очень добросовестный, трудолюбивый исследователь, и, если надо, могу тратить время на полную ерунду (изложение полученных в эмпирическом исследовании результатов). Но, несмотря на подобные непроизводительные затраты времени, я сохраняю способность мыслить и не забываю о главном (выводы). И, несомненно, еще принесу большую пользу, если мне помогут — материально или как-либо еще (заключение). Все перечисленные составные элементы должны присутствовать в любой полноценной эмпирической статье, а, если какой-либо из них отсутствует, она будет выглядеть примерно так же, как кирпич, у которого отбиты куски, и любой рецензент это заметит.

Обзорно-теоретические статьи более аморфны, и их основные элементы вычленить труднее. Но все разновидности этих статей можно уложить в некий континуум, две основные части которого задаются мотивацией авторов. В одной его части помещаются статьи, авторы которых пытаются доказать, что все остальные — дураки, а они — умные, и акцент делают на первой части этого утверждения. Такие статьи носят, в основном, обзорно-критический характер, а их теоретическая часть — собственные идеи автора — имеет небольшой удельный вес или вообще стремится к нулю. В другой части континуума находятся статьи, авторы которых вводят предположение о том, что все остальные, кроме них, — дураки, как некоторую презумпцию, и делают акцент на демонстрации своей собственной гениальности. В таких статьях упор делается на собственных идеях авторов или на идеях, которые они выдают за собственные. Авторы особенно не утруждают себя демонстрацией того, что они что-то читали, в результате чего здесь, наоборот, к нулю стремится обзорная часть.

Два типа обзорно-теоретических статей различаются не только масштабом амбиций, а, стало быть, статусом и служебным положением авторов, но и степенью растиражированности. Статьи, где доминирует обзорная часть, это, в основном, штучный товар одноразового использования. Такая статья, как правило, публикуется один раз и только в одном журнале, хотя ее отдельные части, естественно, могут переноситься из статьи в статью. Статьи же, где преобладает теоретическая часть, никогда одноразовыми не бывают. Авторы всегда публикуют их под разными названиями в разных журналах, — дабы в научном сообществе осталось как можно меньше не знакомых с их идеями.

В каком именно жанре писать научные статьи — естественно, личное дело каждого. Но опыт показывает, что эта свобода личного выбора имеет социальные ограничения. Установлено, в частности, что начинающие ученые обычно пишут чисто обзорные статьи, занимающие начальственное положение — теоретические, а все остальные — эмпирические. И это отвечает основным принципам развитой демократии, при которой все имеют равные права, но богатые живут в одних кварталах, бедные — в других, люди среднего достатка — в третьих, а попытка поселиться не в своем квартале, скорее всего, ни к чему хорошему не приведет.

Соблюдение принципа «всяк сверчок знай свой шесток» важно, но недостаточно для того, чтобы статья была опубликована, причем не через пять лет, а в пределах стандартного — полугодового — срока. Нужен еще и «толкач» — влиятельная личность, которая следила бы за тем, чтобы Вашу статью не потеряли и не отложили в сторону. Наиболее оптимальный вариант — когда эта личность является ЧРтого журнала, в который Вы подаете статью, и не вечно отсутствующим, а обычно присутствующим. Лучше, если он — Ваш родственник или близкий знакомый, но в принципе достаточно и просто хороших отношений, дополненных его обязательностью.

Если Вы написали статью в соответствии со всеми описанными выше правилами и обзавелись «толкачем», ее участь не должна Вас беспокоить. Она с почти стопроцентной вероятностью будет опубликована. Но перед Вами возникнет еще одна проблема — редактор. Все редакторы делятся на четыре категории: а) редакторы, улучшающие тексты (РУТ), б) редакторы, не вмешивающиеся в тексты (РНВТ), в) редакторы, вмешивающиеся в тексты и портящие их до неузнаваемости (РПТН), г) редакторы, вмешивающиеся в тексты, но портящие их в умеренных пределах (РПТУ).

Первая категория — РУТ — наиболее редкая, да к тому же вымирающая (кто будет всерьез работать за зарплату редакторов?), а ее представители столь немногочисленны, что их можно вообще не рассматривать. Вторая категория — РНВТ — является порождением двух факторов. Во-первых, формулы «автор текста разбирается в нем лучше редактора», в принципе логичной, ныне признаваемой и некоторыми редакторами, но на практике иногда дающей сбои. Во-вторых, тотальной безответственности, характерной для нашего времени. РНВТ вполне приемлем для большинства авторов, по крайней мере, для умеющих писать, но нежелателен для тех, кто не читает собственные тексты, подавая их с большим количеством ошибок, пропусков, «очепяток» и т. п. Наиболее же опасен для них третий тип — РПТН, другое название которого: «редакторы-терминаторы». Текст, вышедший из под руки «терминатора», напоминает свиную отбивную. Редкий автор узнает в нем свой изначальный продукт, а если узнает, на его глаза наворачиваются слезы. Спорить с «терминатором» бесполезно — во-первых, потому, что он убежден, что в любом тесте разбираются лучше автора, во-вторых, потому, что в нем заложен инстинкт разрушения. Хорошие личные отношения с «терминатором» не спасают: он портит до неузнаваемости любой текст, причем из лучших побуждений. И поэтому, чем лучше он к Вам относится, тем больше будет заниматься Вашим текстом, а, значит, тем больше его испортит. Преодолеть подобного редактора можно только двумя способами: либо его убить, либо уговорить его начальника (председателя редколлегии и т. п.) отдать Ваш текст кому-то другому. Если же у Вас нет ни той, ни другой возможности, смиритесь с тем, что Ваше дитя родится сильно покалеченным, и Вам придется объяснять потенциальным читателям, почему оно — урод.

Следует отметить, что большинство редакторов портит тексты не от плохого и не от слишком хорошего отношения к их авторам, и не потому, что они слабее этих авторов, а под влиянием различным ситуативных обстоятельств. Например, один из редакторов, работая с видом на универсам, каждый раз, когда ему попадалось слово «универсум», переделывал его на «универсам» — просто потому, что думал не об универсаме, а об универсуме.

К счастью, в распоряжении любого ученого всегда есть еще одно потенциальное средство решения подобных проблем — соавтор. В науке популярно изречение, которое попеременно приписывают то Клоду Бернару, то Паскалю, то кому-то еще: «Если у тебя есть яблоко, и у меня есть яблоко, и мы ими обменяемся, то у каждого из нас останется по одному яблоку. Если же у тебя есть идея, и у меня есть идея, и мы ими обменяемся, то у каждого из нас будет по две идеи». И, действительно, мудрее не скажешь и не сделаешь. В применении же к научным статьям эта формула приобретает такой вид: «Если у тебя есть научная статья, и у меня есть научная статья, и мы их опубликуем, а нас будет по одной публикации. Если у тебя есть научная статья, и у меня есть научная статья, и ты возьмешь в соавторы меня, а я — тебя, то у каждого из нас будет по две публикации». В условиях, когда количество публикаций — чуть ли не главное мерило ценности научного сотрудника, и каждый из них вовлечен в гонку публикаций, они, естественно, очень часто прибегают к этому приему.

В результате, как установлено социологами науки, ее история сопровождается постоянным нарастанием, во-первых, удельного веса статей, имеющих более одного автора, во-вторых, среднего количества авторов на научную статью. Если первые ученые писали свои труды в одиночку, то их современные коллеги — обычно вдвоем или втроем, а то и впятером, вшестером и т. д. И это понятно, ведь чем больше соавторов у статьи, тем выше шансы каждого из них стать соавтором какой-нибудь еще статьи, а у того, кто на самом деле написал эту статью, есть хорошая перспектива быть взятым в соавторы каждым из тех, кого взял он. Но и здесь нужно знать меру: статьи, имеющие слишком много соавторов, воспринимаются как братские могилы, имя каждого отдельно взятого соавтора растворяется в длинном списке и потому не запоминается. Тут уместна аналогия с собственностью: если она принадлежит слишком многим, она уже ничья. И хуже всего соавторам, фамилия которых начинаются с букв, расположенным в середине алфавита. Запертые в списке фамилий, начинающихся с первых и последних букв, они, по известному психологическому закону (лучше запоминаются первый и последний члены стимульного ряда), имеют минимальные шансы быть замеченными. И поэтому, если Вы хотите иметь много соавторов и множить количество своих публикаций подобным способом, проследите хотя бы за тем, чтобы их фамилии начинались с менее выгодных букв, чем Ваша фамилия.

Вообще же практика показывает, что наиболее жизнеспособны авторские тандемы, построенные на базе наиболее простого принципа «ты — мне, я — тебе». За тандемами идут триады, а квартеты, квинтеты и т. п. в психологии, да и вообще в гуманитарных науках, встречаются очень редко. Зато они распространены в таких дисциплинах как биология, где трудно не взять в соавторы всех, кто помогал проводить эксперимент, даже тех, чья роль ограничивалась мытьем пробирок.

Соавторов, естественно, надо выбирать с умом. Принцип «ты — мне, я — тебе» приобретает в этом важном деле объемное звучание. Проще всего выбрать в качестве соавтора коллегу, который публикует примерно столько же, сколько и ты — с тем, чтобы предоставлять друг другу примерно равное количество авторских вакансий. Но такой подход обеднил бы возможности соавторства. Очень полезно брать в соавторы и потенциальных «толкачей», и начальников, у которых ввиду обилия более важных дел на подготовку собственных публикаций нет времени, и просто влиятельных коллег, и, особенно, ответственных работников тех организаций, где есть деньги. Это не всегда дает приращение количества Ваших собственных публикаций, но зато может иметь куда более важные эффекты — в виде укрепления полезных связей, повышения в должности (если соавтор — начальник), в неформальном статусе (если он — просто влиятельный человек), распространения слуха о том, что Вы — приятель (зять, шурин и т. п.) самого Великочинова и т. п. Оптимальная стратегия предполагает попеременное соавторство с лицами всех этих категорий. А самый лучший вариант — авторская триада, с состав которой кроме Вас входит одно постоянное лицо — Ваш коллега Писучий, который удваивает Ваши публикации, и одно переменное: то один из Ваших начальников, Великочинов или Среднечинов, то Блатов — коллега, имеющий высокий неформальный статус, то Пробивалов, умеющий пристраивать научные статьи, то Денежный — сотрудник какого-либо научного фонда, то кто-либо еще.

Говоря о научных статьях, надо упомянуть еще две их разновидности, распространение которых служит данью нашему времени: газетные статьи и электронные статьи. Научные статьи в газетах тоже следует разделить на две категории: а) посвященные науке, б) написанные о чем-либо другом, например, о политике или об экономике, но от имени науки. То есть от имени человека, имеющего ученую степень, что автоматически делает их научными. Первые представляют собой реликтовое явление, поскольку современное общество наукой не интересуется. Вторые — наоборот, явно в моде, поскольку современное общество, хотя и утратило интерес к науке, но почему-то продолжает уважать ученые степени и мнение ученых. Поэтому, если Вы хотите опубликоваться в газете, Вам лучше написать не о науке, а о чем-то еще, при этом обязательно представившись ученым. То есть человеком с учеными степенями (они — главный критерий принадлежности к науке, разделяемый массовым сознанием), а лучше — руководителем какого-нибудь аналитического центра, даже если на самом деле Вы им не руководите, ведь проверять не будут.

Газетная научная статья имеет два преимущества перед опубликованной в научном журнале. Во-первых, она короче, обычно не выходит за пределы семи страниц, и, стало быть, написать ее можно быстрее. Во-вторых, ее действительно многие прочитают, и в плане саморекламы автора она эффективнее журнальной. В содержательном же плане она имеет только одно, но очень существенное отличие: должна быть сенсационной, открывающей для читателя что-то новое и интересное. Новое для него открыть несложно, поскольку он мало знает. Интересное — намного сложнее, поскольку он мало чем интересуется. Лучше всего, если Вам удастся, например, обосновать связь между приростом населения в Ираке и поведением какого-либо нашего известного политического деятеля. Но сойдет и уведомление о глобальной вселенской катастрофе ввиду роста популяции тараканов или о том, что скоро все население Земли станет лысым и шестипалым вследствие доминантности соответствующих генов. В этих случаях Вам, по крайней мере, будет обеспечено внимание домохозяек, от которых их влиятельные мужья черпают основную часть своих знаний.

Электронные научные статьи пока не получили широкого распространения, но знающие люди говорят, что за ними будущее. Так это или нет, посмотрим, когда это самое будущее наступит. Но одно ясно уже сегодня: автор электронной статьи свободен как ветер. Ему не надо свое детище куда-то пристраивать, терпеть насилие редактора, обрабатывать членов какой-нибудь редколлегии и т. п. Компьютеры пока не могут похвастать совершенством человеческого ума и еще не додумались до таких величайших порождений человеческого гения, как цензура и бюрократия. Пока они столь несовершенны, электронные статьи очень похожи на воплощение давней мечты большинства авторов об абсолютной и никем не ограниченной авторской свободе, а в Интернете пока нет ни цензуры, ни бюрократии. Но это ненадолго, поскольку любые виды свободы рано или поздно порождают свои ограничения, а компьютерная бюрократия вне всякого сомнения скоро возникнет и ни в чем не уступит человеческой.

Кроме того, электронная коммуникация и, соответственно, научные статьи, опубликованные в электронном виде, уже сейчас вызывают справедливые нарекания. Во-первых, как показывают социологические опросы, электронной почтой и Интернетом регулярно пользуется не более половины наших ученых (за рубежом — почти все, но это неправильно), остальные же не столько не умеют, сколько не хотят. Во-вторых, этот сомнительный жанр увеличивает количество писателей и не увеличивает количества читателей, что тоже нехорошо. В-третьих, процитируем: «виртуальная коммуникация дестабилизирует распределение статусов и социальную структуру в целом». То есть стирает различия между начальниками и подчиненными, что совсем уж недопустимо. В-четвертых, нет никаких гарантий, что электронная версия сохранится достаточно продолжительное время и не будет изменена. То есть практика обязательного экземпляра, обеспечивающая относительную вечность текста, здесь отсутствует. К тому же стираются различия между работой и домом, городом и деревней и т. д., да и вообще вся жизнь превращается в сплошное путешествие по сайтам. И поэтому данный способ научной коммуникации совершенно справедливо называют «преисподней издательского дела».

Однако настало время подойти к обсуждению высшего и наиболее престижного продукта научной деятельности — научных книг. Раньше бытовало мнение о том, что лучше — для карьеры автора, конечно, а не для окружающих — опубликовать одну книгу, чем сто статей, в чем была доля истины. Сейчас по ряду причин, которые мы оставим за кадром, это не верно. Но книги по-прежнему очень значимы для научной карьеры. Во всяком случае, скажем, защитить докторскую диссертацию практически невозможно, не опубликовав пару книг, а исключения из этого общего правила делаются только для крупных начальников, известных политиков и особо состоятельных бизнесменов.

Бытует мнение о том, что, процитируем: «умственное развитие — или отсутствие такового — приблизительно измеряется количеством и качеством книг, которые есть в доме». Соответственно, «если книг совсем нет, напрашивается вывод, что развиваться, собственно, было нечему». Это верно лишь отчасти. Если английский или американский ученый действительно хранит свои книги у себя в доме, благо величина дома это позволяет, то наш российский, в лучшем случае проживающий в трехкомнатной квартире (и не один), в худшем — в однокомнатной, такой возможности не имеет. В результате дома он хранит лишь самые нужные ему книги, нужные, но не очень — на работе, а практически ненужные — на даче (если она у него есть). И его умственный уровень измеряется не тем, что есть у него в доме, а тем, что есть в доме, на работе и на даче вместе взятых. Но в принципе с этой оговоркой процитированная выше мысль верна.

Издание научных книг подчиняется тому же закону, что и публикация научных статей: они пишутся не для читателей, а для авторов. Как и научные статьи их, как правило, не читают (исключение составляют только т. н. «учебники», которые студенты читают поневоле). Их, правда, иногда выставляют на полки магазинов, но не с надеждой продать, а просто для того, чтобы что-нибудь там стояло. Если же кто-либо прямо у Вас на глазах все же купит научную книгу, можете не сомневаться, — это ее автор, поступающий так потому, что раздарил все свои авторские экземпляры и нуждается в их пополнении.

Здесь-то и заключен основной смысл научных книг, возводящий их на более высокую ступень в табели о рангах научной продукции по сравнению с научными статьями. Книги пишутся еще и для того, чтобы их дарить. В принципе, можно подарить и научную статью, и это иногда делается, но статья в материальном плане — подарок не убедительный. Книга же материальна. Ее можно куда-нибудь поставить, под что-то подложить, заткнуть ею брешь в книжном шкафу или в чем-то еще, ударить по голове непослушного ребенка или найти ей какое-нибудь другое полезное применение. Кроме того книги, в отличие от статей, не выбрасываются сразу, а часто вообще не выбрасываются, становясь частью обстановки того помещения, где обитает ученый. И поэтому у него всегда перед глазами напоминание о подарившем книгу, хочет он того или не хочет.

Книга для ученых — примерно то же, что материальный носитель порчи у колдунов: если некая вещь колдуна попала в Ваш дом, он может оказывать на Вас через нее свое воздействие. Соответственно, подарив кому-либо свою книгу, Вы обретаете над ним некую магическую власть и можете использовать этого человека в своих интересах. Материалистически настроенный читатель, возможно, уловит во всем этом мистику, неприемлемую для его материалистического ума. Но наукой доказано: ученые очень редко делают пакости тем, кто подарил им свою книгу, а подаривший всегда чего-то ждет в обмен на свой подарок и часто получает ожидаемое. А чем еще объяснить эти загадочные факты кроме магической силы подаренных книг, через которые можно осуществлять зомбирование? Если же Вы не верите в такую возможность, Вам следует знать, что у Резерфорда в лаборатории всегда висела подкова. А на вопрос: «Неужели Вы, такой серьезный ученый, верите в этот вздор?» он отвечал: «Конечно нет, но говорят, это помогает, даже если не верить».

Дарить книги надо правильно, т. е., во-первых, нужным людям, во-вторых, в подходящий момент, в-третьих, с подобающими надписями.

Кого считать нужными людьми (НЛ), наверное, знает каждый. Время внесло в этот сакраментальный вопрос только одну коррективу. С учетом того, что количество авторских экземпляров, достающихся автору бесплатно, сейчас очень ограничено, а книги стоят дорого (не выкупать же дополнительные экземпляры за свой счет), планку приходится поднимать и дарить свои книги не просто нужным, а самым нужным людям (СНЛ). Остальных же, если они тоже будут напрашиваться на подарок, надо, извинившись за то, что авторские экземпляры у Вас кончились, вежливо отправлять в магазин. Они, конечно, туда не отправятся, но останутся при выгодном для Вас впечатлении о высокой востребованности и дефицитности произведенного Вами продукта.

К сожалению, не все чувствуют, когда книги следует дарить, хотя для выбора правильного момента, точнее, для отсева моментов неправильных, достаточно элементарного здравого смысла. Представьте себе, например, ситуацию, что Вы хотите подарить свое творение некоему Развалюхину, которому давно за семьдесят, который с трудом передвигает ноги и к тому же тащит с собой тяжеленный портфель. И в этот самый портфель Вы подкладываете еще один кирпич. Гуманно ли это и не отдает ли скрытым садизмом? Из приведенного примера должно быть ясно, что книгу нужно дарить только тогда, когда адресат сможет ее непринужденно донести до дома. Во всех же прочих случаях это будет не подарок, а обуза. И именно с таковой, по законам формирования первого впечатления, Ваше детище всегда будет ассоциироваться для одаренного.

Приведем еще один пример. Профессор Хламов в Вашем присутствии жалуется на то, что у него в квартире мало места и некуда ставить книги. И тут-то Вы ему подбрасываете еще одну. Не похоже ли это на откровенное издевательство? Данный пример учит, что книгу следует дарить только тем, кому есть куда ее поставить.

Правда, в описанной ситуации заключен один скрытый психологический нюанс. Если Вы по ошибке подарите свою книгу тому, у кого хронически нет места, он с высокой вероятностью отправит ее в ближайшую урну или где-нибудь предусмотрительно забудет, а затем будет испытывать перед Вами затаенное чувство вины и стараться сделать для Вас что-нибудь хорошее. И все же, несмотря на возможность таких нюансов, лучше придерживаться простых и ясных принципов выбора момента для дарения, не обременяя своим подарком адресата и не создавая для него проблем.

Самый тонкий вопрос это вопрос о том, как правильно написать дарственную надпись. Здесь для фантазии дарителя открывается широкий простор. Но и этот простор ограничивается рядом простых и четких правил. Типовая структура дарительной фразы-посвящения такова: а) кому, б) от кого, в) с какими чувствами и пожеланиями. Само собой разумеется, чувства должны быть самыми теплыми, пожелания самыми лучшими, а описывая, кому именно Вы дарите свою книгу, не надо сознаваться, что Вы на самом деле о нем думаете. Однако существуют и менее тривиальные, но не менее важные правила. Так, например, соотношение «кому от кого» не должно быть в пользу второго, что выглядело бы как высокомерие. Посвящение «Уважаемому от глубокоуважаемого» произведет на адресата неважное впечатление. Нежелательное впечатление производят и пожелания «Занять достойное место», «Оставить след», «Быть верным идеалам» и т. п., поскольку адресат, как правило, считает, что он уже занял достойное место, наследил, т. е. оставил след, всегда был верен идеалам и т. д. Поскольку Вы никогда не можете знать наверняка, как Ваши пожелания будет выглядеть на фоне его самооценки, надежнее ограничиваться пожеланиями счастья, здоровья, материального благополучия и т. п., а также выражением теплых чувств, и не желать ничего конкретного. При этом желать людям лучше того, что у них и так есть, не желая безнадежно больным безупречного здоровья, свежеразведенным — семейного счастья, живущим на одну зарплату — богатства, поскольку такие пожелания могут выглядеть как издевательство над их бедами.

Еще надежнее — писать всем одно и то же. Трафаретные посвящения, оттачиваемые годами, не содержат болотистых мест и всегда производят однозначное и полностью предсказуемое впечатление. И не надо избегать желать всем одного и того же из боязни показаться лишенным воображения. Во-первых, существуют некоторые универсальные пожелания, от которых никто не откажется. Во-вторых, не надо опасаться, что человек, которому Вы подарили книгу, запомнит дарственную надпись на ней и к тому же станет интересоваться, с какой именно надписью Вы подарили ее кому-то еще. Более того, если он случайно увидит, что кому-то другому Вы признаетесь в более нежных чувствах, чем к нему, это может ему не понравиться.

Но вернемся от телеги к лошади. Чтобы подарить научную книгу, ее, понятное дело, надо сначала написать, но это, как и написание научных статей, в общем, дело нехитрое. Самый простой и наиболее часто практикуемый способ написания научных книг — их компановка из научных статей. По крайней мере, свою вторую книгу (первая — это кандидатская диссертация с измененным введением) большинство ученых пишет именно так. То есть они берут около десятка своих статей, складывают их вместе, объединяют введением, добавляют заключение, и книга готова.

Поскольку самая первая из складываемых таким образом статей может быть опубликована лет пять назад, то самые добросовестные иногда немного освежают материал, но, в общем, в этом нет особой необходимости. И все же подобный способ создания книг требует аккуратности. Прежде всего, нельзя допускать, чтобы в книгу просочился идеологически устаревший материал. Это особенно актуально для психологов и вообще для обществоведов старшего поколения, труды которых изобиловали цитатами некогда очень значительных, но давно вышедших из фавора людей. Таких авторов подводят две вещи. Во-первых, условные рефлексы: если человек несколько десятков лет в каждой своей работе цитировал классиков марксизма, ему уже трудно остановиться и перестать это делать. Во-вторых, элементарная неаккуратность, отсутствие привычки читать свои книги перед их публикацией.

Представим себе нашего известного психолога, с одной стороны, имеющего репутацию стопроцентного демократа и возвысившегося благодаря ей, с другой, — публикующего книгу, в которой одна глава посвящена Марксу, еще одна — Ленину, цитируются многие партийные руководители, а родоначальником системного подхода назван не Л. фон Беталанфи, а человек, в советские годы курировавший психологию по линии ЦК КПСС. Теоретически издание такой книги могло бы повредить его демократической репутации. А выручило бы его то самое качество научных книг, которые они разделяют с научными статьями: их мало кто читает. Тем не менее подобных ситуаций лучше избегать, а их причина сколь проста, столь и поучительна: психолог-демократ создал свое новое творение путем компановки своих старых работ, написанных в ту пору, когда было выгодно слыть убежденным марксистом, и не удосужился их вычитать.

Еще одно правило, которое необходимо строго соблюдать при создании книг методом компановки — устранение дублирований. Дело в том, что у любого ученого есть излюбленный материал — факты, цитаты, анекдоты и т. п., которые гуляют из одной его статьи в другую. И, если просто сложить его десять статей, то один и тот же анекдот будет рассказан десять раз, а одна и та же цитата десятикратно процитирована, что, естественно, утомит читателя, если таковой все же найдется. Поэтому перед публикацией книги ее надо внимательно вычитать и устранить или, по крайней мере, свести к минимуму повторы. Это несколько уменьшит размер текста, но зато позволит автору избежать имиджа глубокого склеротика, который постоянно забывает, о чем уже писал. А ввиду неизбежного сокращения текста при его вычитывания для того, чтобы написать книгу размером, например, в десять печатных листов, надо сложить не десять, а одиннадцать статей длиною в лист. Данное обстоятельство, кстати, говорит о том, что в процессе подготовки научных текстов законы арифметики могут нарушаться.

Когда написана первая книга, появление второй, третьей, десятой и т. д. это уже дело времени. Книги, как и подавляющее большинство живых организмов, имеют свойство размножаться. Размножаются они тоже как и все живое — либо путем отделения и последующего разрастания отделившейся части, либо в результате соединения двух разных особей. Первый путь состоит в том, что автор берет какую-либо часть своей книги и наращивает до размеров новой книги, причем одна материнская особь может дать жизнь практически неограниченному числу детенышей. Второй путь характерен для более зрелых авторов, имеющих не менее двух книг. Он заключается в том, что автор берет часть одной своей книги, часть другой, соединяет их вместе и таким образом компонует новое произведение. Второй вид размножения может быть реализован и путем перекрестного опыления, суть которого в том, что первую часть книги приносит один автор, вторую — другой. При всех различиях этих способов размножения их роднит главное: любая книга должна иметь минимум одного родителя, а самозарождение является чисто умозрительным вариантом.

Один из главных вопросов книжной генетики — вопрос о том, в какой мере дети похожи на своих родителей, каковы здесь допустимое сходство и возможные вариации. Считается, что для того, чтобы книга считалась новой, она должна отличаться от любого из своих родителей хотя бы 25 %, т. е. не менее 25 % текста должны быть новыми (иногда называются и другие цифры — от 10 % до 40 %). Отсчитать эти 25 % возможно только теоретически, да и ни один нормальныи человек не станет этим заниматься. В результате у книг сходство между родителями и детьми варьирует в широких пределах, иногда выходящих за рамки формально допустимого. Можно, хотя и редко, встретить минимальное сходство, уловимое только патологически внимательным читателем. А можно — почти полное сходство, вплоть до существования двух абсолютно идентичных особей, различающихся только именем, т. е. названием. В последнем случае автор размножает свои произведения путем их клонирования, в остальных же — путем комбинаторики.

Поскольку второй тип книготворчества является наиболее типовым, главным качеством высоко плодовитого автора служит именно владение искусством комбинаторики. В принципе, можно и вслепую сложить куски своих прежних книг в расчете на то, что возникшее новообразование все равно мало кто будет читать, а те, кто все же удосужится это сделать, не настолько внимательны, чтобы уловить смысловое несоответствие. Но все же авторы не любят, чтобы их дети были похожи на кентавров, и стремятся придать им более гармоничный вид. Это требует не только хорошей памяти — о том, что ты писал, но и развитых комбинаторных способностей, в случае отсутствия которых автору лучше размножать свои творения не путем скрещивания разных особей, а путем отпочковывания от одного родителя.

Тут как нельзя кстати оказалось одно из главных изобретений прошлого столетия — персональный компьютер, с появлением которого книг стало издаваться намного больше. Прежде, в до-компьютерную эру, авторы размножали свои детища с помощью довольно-таки варварской вивисекции — вырывая куски из своих прежних творений, складывая их вместе и отдавая машинисткам на перепечатку. Компьютер избавил их от этой живодерской привычки. Теперь новые книги рождаются из старых прямо в компьютере, быстро и органично объединяющем разные органы в новые организмы, и в таких инкубаторных условиях процесс книгорождения проходит совершенно бескровно. Они хороши и для книг, и для авторов, которых компьютер сделал более плодовитыми. Проиграли только машинистки, которые остались почти без работы и вообще, повсеместно вытесняемые компьютерами, превратились в вымирающую профессиональную группу.

Важным достоинством компьютера служит и то, что он исправляет опечатки (очепятки), которые некогда были настоящим бичом издающихся у нас книг, поскольку авторы, как правило, не удосуживались их вычитывать, полагаясь на редакторов, а редакторы, в свою очередь, полагались на авторов. Вместе с тем было бы ошибочным видеть в опечатках только дурную сторону. Они одновременно служили одной из самых ярких и интересных сторон многоликой жизни науки. А тот, кто соберет их более или менее полную коллекцию, вне всякого сомнения, будет достоин всеобщего признания. Но почему-то пока никто этим не занимается — очевидно, из-за пугающей грандиозности задачи. Любой психолог, разумеется, знает что очитки и описки — одно из главных проявлений бессознательного. Соответственно, опечатки в научных текстах это проявление колоссального по своим масштабам и значимости бессознательного науки, выражающее ее сущность. А одна из наиболее ярких опечаток, которую внесла в сокровищницу мировой науки отечественная философия, — фраза «Познай самого себя», в последнем слове которой буква «с» была опущена, — несомненно свидетельствует о том, что и в основе бессознательного науки лежит скрытая и весьма специфическая сексуальность.

Сродни опечаткам и еще одно яркое проявление бессознательного науки — выпадение кусков текста. Совершенно ясно, что автор бессознательно удаляет таким образом из текста то, против чего испытывает скрытый протест, т. е. это — разновидность неосознанного вытеснения. Так, например, в советское время некий автор, отругав, как полагалось, буржуазную науку, перешел к дифирамбам марксизму. Вся же переходная часть текста куда-то исчезла, в результате чего ругань предстала относящейся к марксизму, что, несомненно, выражало скрытые убеждения автора. Подобные проявления бессознательного могут дорого стоить автору, и он должен бдительно следить за этим бессознательным, подвергая его строгой цензуре, а, если понадобится, и подавлению заложенных там запретных желаний.

Что касается содержания книги, то оно, как и любое другое содержание, большого значения не имеет. Во всяком случае установлено, что содержание книг ученого — то, о чем именно он пишет, — никак не коррелирует с его продвижением по службе: большим начальником может с равным успехом стать и изучающий крыс, и стремящийся перевоспитывать человечество. К тому же хорошо известно, что автора всегда понимают не так, как он сам того хочет, а написанное никогда не эквивалентно прочитанному. Именно этот очевидный факт лежит в основе современной герменевтики, да и вообще текст, некогда рожденный автором, в дальнейшем ведет самостоятельное и независимое от него существование. Как принято говорить, «текст разлит по бутылкам», то есть создан не для единственного адресата, а для сообщества читателей (если его никто не читает, это не изменяет ситуацию), которые понимают и интерпретируют его не так, как автор1. Да и в процессе своего рождения текст достаточно автономен от автора, который хочет написать одно, а пишет совсем другое.

Так называемые семиосоциопсихолигвисты (есть и такая профессия) подсчитали, что собственно смысловую нагрузку несет не более 20 % любого текста, а все остальное — словесная мишура, либо не нужная вообще, либо выполняющая совсем другие, а не смысловые функции. Какие же именно?

Прежде всего, функции, которые выполняет цитирование. Соответствующее поведение ученых именуется цитат-поведением и изучается соответствующим разделом науки о науке. Ею доказано, что вообще-то цитаты не нужны, — то, что говорится посредством цитат, может быть куда короче и яснее сказано без их помощи. Однако несмотря на это цитат-поведение является одним из самых важных видов поведения ученых, и, не имея какого-либо когнитивного смысла, выполняет ряд важных социальных функций. Во-первых, функцию демонстрации идеологической лояльности автора, особенно важную в не слишком демократических обществах. Именно ее выполняло цитирование классиков марксизма и прочих сак-рализованных личностей в советские годы, без которого было невозможно издать ни одну научную книгу. Во-вторых, близкую ей функцию демонстрации идеологической прогрессивности автора — как, например, при оперативном поливании грязью тех же личностей в случае крутого изменения политического курса. В-третьих, функцию демонстрации высокой эрудиции автора. Цитирование или, по крайней мере, упоминание им большого количества работ создает иллюзию, будто он их прочитал (что, как было показано выше, на самом деле не так), и уже за это его труд заслуживает снисхождения. В-четвертых, функцию «поедания пространства». Любой автор в той или иной мере испытывает дефицит идей, ведь думать ему некогда, поскольку приходится постоянно писать. А если писать не о чем, то лучший способ чем-либо заполнить текст — цитирование чужих работ. Именно в силу данного обстоятельства основную часть подавляющего большинства научных книг составляет изложение чужих мыслей. В-пятых, декоративную функцию. Яркая и уместная цитата украшает текст и опять же очень хороша в тех случаях, когда сам автор не способен писать ярко. Ну и, наконец, в-шестых, цитирование выполняет функцию упоминания нужных людей, важную для установления с ними хороших отношений, а, значит, и для карьеры автора (табл. 1).

Кого именно нужно цитировать? Насчет сакрализованных личностей уже было сказано. Важно лишь следить за тем, чтобы это были действительно важные личности, а не списанные в тираж авторитеты — как в случае упомянутого выше психолога. Далее надо обязательно процитировать «своих»: своих начальников — непосредственного и вышестоящих, а также наиболее влиятельных членов того клана, к которому принадлежишь. Поскольку настоящие ученые неукоснительно следуют этому правилу, «своих» они цитируют намного чаще, чем «чужих». В результате в науке наблюдается так называемый «школьный эффект»: цитируются, в основном, представители своей школы и той теоретико-методологической ориентации, которой она придерживается. Ну и, конечно, очень важно процитировать всех тех, кому намереваешься подарить свою книгу. Первое, что сделает каждый из них — посмотрит, есть ли в Вашей библиографии его работы. И если таковых не окажется, подаренная Вами книга тут же окажется в мусорном баке, Вы же приобретете не покровителя, а недоброжелателя. А вот друзей, вопреки распространенному мнению, цитировать не обязательно. Друг — он и так друг, и, как установлено эмпирически, дружеские отношения практически независимы от цитат-поведения.

У науки о книгописательстве есть и нерешенные вопросы, относительно которых нет единства мнений. Например, бытует мнение о том, что самая важная часть книги — обложка, и главное — издать книгу непременно в твердой и красивой обложке, а все остальное имеет второстепенное значение. Ему противостоит другое мнение — о том, что обложка должна быть красива, но не важно, твердая она или нет. Разбираясь в этом важном вопросе, надо учитывать различия в менталитете возрастных категорий ученых: доказано, что если для представителей старшего поколения наиболее важны тип обложки и количество исписанных листов, то для их более молодых коллег — тираж книги. Как всегда бывает в подобных случаях, отчасти правы обе стороны. Так, всем известно, что хорошая книга должна стоять, т. е. не должна падать (это — плохая примета), будучи поставленной на свою торцевую часть. Тонкая же книжка, к тому же упакованная в мягкую обложку, стоять не будет. Зато читать в метро удобнее покет-буки в мягкой обложке, а стоящая книга все же не должна быть настолько тяжелой, чтобы под ее тяжестью падал читатель. Кроме того, напомним, что подаренная книга становится частью домашней обстановки для того, кому Вы ее дарите. Естественно, книгу в более красивой и солидной обложке он поставит на видное место, а некрасиво оформленную книгу куда-нибудь задвинет. Поэтому, подарив красивую книгу, Вы будете чаще напоминать ему о своем существовании. В то же время книга в твердой обложке занимает больше места и имеет больше шансов оказаться на помойке. В общем, вопрос об оптимальном типе обложки пока не имеет однозначного решения.

Зато не вызывает никаких сомнений последний, завершающий этап книгоиздательского цикла — вопрос о том, что нужно сделать, чтобы книгу заметили. Книгодарение — конечно, очень важная вещь. Но, поскольку всех нужных людей не одаришь, оно больше служит улучшению точечных отношений к автору, нежели пропаганде его творений. Основное же средство пропаганды — рецензии на книгу, опубликованные в наиболее престижных журналах (иногда — в газетах). Такие рецензии не пишутся спонтанно — за исключением тех случаев, когда их пишут явные недоброжелатели, по каким-либо соображениям стремящиеся очернить Вашу книгу. Рецензии надо организовать, попросив двух-трех (можно больше) авторитетных ученых их написать. Поскольку же авторитетные ученые не любят тратить на это свое время, чаще всего рецензии на свой труд пишет сам автор, а авторитетные ученые лишь их подписывают. И здесь очень важно уметь написать на себя две-три разные рецензии, ибо если авторитетный рецензент заметит, что в каком-либо другом журнале под другим именем опубликована точно такая же рецензия, в следующий раз Вам придется искать другого и менее авторитетного рецензента.

В последние годы получает все более широкое распространение и такая форма привлечения внимания к книгам, как их презентации. Форма эта беспроигрышная, поскольку на презентациях говорят только хорошее. Но ее эффективность и самая возможность зависит от возможности и готовности автора книги организовать банкет. Если банкета не будет, никто не придет и на презентацию — за исключением разве что членов его семьи. Если он будет, то, во-первых, придут почти все приглашенные, во-вторых, книга запомнится ими на фоне банкета и всегда будет вызывать у них приятные ассоциации, а упоминание о ней — желание выпить.

И в завершение публикационной темы еще один полезный совет, адресованный тем, кто совсем не умеет писать и, с одной стороны, хочет издать книгу, с другой, — не без оснований боится, что ее кто-нибудь увидит и, не дай бог, начнет читать. Для него есть хороший выход — депонирование рукописи. Депонированная, т. е. достаточно виртуальная рукопись, существующая в одном экземпляре, надежно похороненном в спецхране какой-либо библиотеки, считается полноценной публикацией и в то же время с почти стопроцентной гарантией никем и никогда не будет прочитана. У нее есть только один недостаток — ее нельзя подарить, а, следовательно, использовать как носитель зомбирующих возможностей подаренной книги. Зато все остальные дивиденды она приносит, и, даже не умея писать, Вы имеете шанс стать автором десятка-другого опубликованных монографий. В этом состоит одно из очередных проявлений гуманности и демократичности науки, которая дает шанс каждому.