"Воин из пророчества" - читать интересную книгу автора (Брайан Дуглас)

Глава четырнадцатая Умная женщина — богатство мужчины

Только перед Конаном Траванкор не боялся предстать растерянным. Перед всеми остальными, включая собственного отца, он держался как настоящий военачальник, как будущий раджа. Но киммериец знал сердце Траванкора, и юноша, не скрываясь, говорил ему:

— Я не нахожу себе места с тех самых пор, как ты вернулся один. Как ты решился оставить их!

— Я доверяю Арилье, — отвечал Конан. — В определенном смысле он — более зрелый человек, нежели ты.

Траванкор нахмурился. Конан покачал головой:

— Ты не должен ревновать к его достоинствам, Траванкор. Если есть у тебя преданный друг, то это — Арилье. Другого подобного ему ты не найдешь. Он готов отдать тебе все — воинскую славу, власть, даже возлюбленную. Он будет служить тебе даже в том случае, если ты окажешься несправедлив к нему. Ни один человек не достоин твой дружбы в такой степени, как Арилье.

— Но даже Арилье не в силах совладать с множеством врагов!

— С чего ты взял, будто на них напало множество врагов? — удивился Конан. — Откуда бы недругам знать, где находятся Арилье и Рукмини? Жреца мы убили, а кто-то другой просто не мог им сообщить…

— Там был еще Ратарах, насколько я помню. — Траванкор омрачался все больше и больше.

— Ты намекаешь на то, что брат Рукмини мог оказаться предателем? — удивился Конан.

— Ты недооцениваешь силу здешней магии, киммериец, — вздохнул Траванкор. — По-твоему, достаточно было убить жреца, чтобы уничтожить все наложенные им заклинания?

— По-моему, нет, — огрызнулся Конан. — Я предлагал спалить и святилище, и проклятого идола, но Арилье отказался. Заявил, что это, мол, слишком опасно.

— Ты был прав, — сказал Траванкор. — А Арилье ошибался. Но я не могу винить его в этом… Конан, я более чем уверен в том, что с Рукмини и Арилье случилась очень большая беда. Они в плену, и повинен в этом Санкара. Он даже после смерти продолжает причинять нам вред!

Конан встал.

— Я попробую отыскать их, Траванкор. Если они живы, я верну их тебе, а потом отправлюсь в джунгли и сожгу этот дьявольский храм!

Траванкор кивнул. За варваром давно уже закрылась дверь, а юноша все смотрел туда, где несколько минут назад стоял его собеседник, и отчаянно старался не заплакать. Все покинули его! У него остался только отец — раджа Авенир. Любящий, мудрый отец. Слабый, как дитя, неуверенный в себе отец, нуждающийся в опоре. Как хотелось бы Траванкору, бросив все дела, бежать из города на поиски друзей! А он заперт во дворце, и его ждут неотложные дела.

Скоро опять предстоят переговоры с соседями-князьями. Скоро съедутся высокие гости, и вновь начнется игра словами, демонстрация силы, насмешки, скрытые угрозы… Как будто они до сих пор не поняли, какая опасность ожидает всех, если силы не будут объединены и общий враг не будет остановлен!

Совсем недавно Траванкор с Арилье участвовали в подобных переговорах на правах рядовых воинов. Пока государственные мужи утомляли языки, молодые люди упражнялись на поле, состязались в верховой езде, стрельбе из лука, фехтовании, а вечером гуляли с девушками, слушали песни, мечтали о любви.

И вот теперь Траванкору предстоит сидеть рядом с отцом и выслушивать долгие, скучные речи, полные намеков и угроз…

Конан медленно ехал по плоскогорью. Он внимательно осматривался по сторонам, выискивая следы пропавших молодых людей, но пока что ничего не мог обнаружить.

Он побывал на той стоянке, где расстался с ними. Нашел пятна крови, несколько сломанных стрел, отпечатки лошадиных копыт. А потом — ничего. Куда поехали всадники? Должно быть, молодых людей захватили в плен. Стало быть, они сейчас в Калимегдане.

Осталось только понять, как проникнуть туда и как освободить пленников. Конан ухмыльнулся. Самый лучший способ — выиграть войну и войти в Калимегдан вместе с армией победителей. Надо будет подарить эту замечательную идею Траванкору, авось война закончится быстрее, чем все думают.

Высоко, высоко в небе парил орел, равнодушным желтым оком взирая на все происходящее внизу, и фигурка загорелого рослого варвара верхом на коне казалась орлу совсем крошечной…

И снова собираются местные князья на совет в Патампуре. Просто не верится, что переговоры и на сей раз закончатся впустую. Не может такого быть, чтобы столько мудрых людей израсходовало столько мудрых слов — и все понапрасну! Рано или поздно удастся прийти к согласию. Рано или поздно найдется способ дать Достойный отпор обнаглевшим захватчикам.

В гостеприимно распахнувший ворота Патампур съезжаются раджи и князья. Каждого владыку сопровождает небольшой отряд воинов. Сверкают в лучах утреннего солнца железные латы и шлемы, слышны негромкие голоса, и то и дело — взрывы смеха, веселые выкрики. Узнавая старых знакомцев, воины обмениваются шутками, одна другой «краше», так что иной раз и владыкам приходится делать над собой усилие, чтобы не рассмеяться.

Говорят, когда боги пролетают над Вендией, спеша по каким-то своим таинственным делам, они всегда останавливаются над Патампуром, чтобы воскликнуть: «Как обворожительна земля людей!» Невысокие холмы напоминают волны застывшего моря. Река, сверкающая под щедрым солнцем, петляет от горизонта до горизонта; то тут, то там вдали вспыхивает ослепительное водное зеркало.

Вся равнина усыпана палатками — вдалеке они кажутся цветами, покрывшими зеленый ковер травы. Даже небо здесь обитаемо: возле камышовых зарослей стаями носятся утки, слышны недовольные выкрики диких гусей. Коршуны и быстрокрылые соколы парят над ними, а еще выше вершат свои исполинские круги орлы.

Насколько видит глаз, па равнине выставлены стражи. Застывшие в неподвижности конные воины с пиками стоят через равные промежутки — так, чтобы один хорошо мог видеть другого. И вся лесная дорога к Патампуру также занята стражниками.

В последнее время враги ведут себя все более дерзко, так что можно ожидать нападения в любой момент. Разумеется, вряд ли следует бояться того, что вдруг появится большое войско. Но вот малый летучий отряд запросто куснет за бок и отскочит, лишь бы опозорить и насмеяться. Такого сейчас случиться не должно. Некоторые из князей сочтут подобное за проявление слабости со стороны Патампура и вообще откажутся иметь дело с раджой Авениром. Призадумаются: а не пойти ли добровольно под власть Калимегдана — упаси благодетельная Дурга от подобных мыслей!

Вся площадь перед дворцом раджи покрыта коврами. Красивые девушки предлагают всем подряд свежие цветы, угощение — фрукты, лепешки, хмельной мед. Везде курятся благовония перед крошечными статуями бога Агни и богини Дурги. Кое-где уже начинаются танцы, по это не те танцы, когда молодые воины стараются в яростной пляске продемонстрировать все свои достоинства, а влюбленные парочки ищут способа прикоснуться друг к другу на глазах у публики. Нет, это ритуальные танцы девушек, посвященные богине. Одновременно и целомудренные и сладострастные. Дурга воплощает детородные силы природы, и оттого служение ей так радостно, так исполнено жизни.

Это называется — «изобилие». Яснее, чем когда-либо должны понимать видящие все это владыки: необходимо забыть прежние распри перед лицом беспощадного врага. Иначе зеленая равнина покроется пеплом пожарищ, погибнут прекрасные девушки, падут во прах роскошные храмы и дворцы… Иначе и здесь ничего не останется, кроме обглоданных зверьем трупов и кровавых пятен на траве…

И снова в пиршественном зале дворца раджи Патампура восседают его почетные гости, владыки соседних городов. Приглашены и некоторые воины — кого раджи решили взять с собой, и, разумеется, советники князей. Рядом о Авениром громоздится гигант-варвар, северянин с черными волосами и ярко-синими глазами. Говорят, Шлока покинул раджу Патампура, и теперь этот чужак занимает его место.

Странный выбор сделал Авенир! Кто такой этот Конан? Бродяга… Слыхали и о том, что много лет назад он ограбил раджу Аурангзеба, и потому так сильно ненавидит его Аурангзеб.

«Вор? Не может быть!»

«Не вор, а грабитель!»

«Помилуйте, он ведь причинил вред нашему врагу — так разве можем мы осуждать его за это? Чем сильнее ненавидит его Аурангзеб, тем более преданным должен быть северянин нашему делу!»

«Все равно, он — чужак, а от чужаков можно ожидать чего угодно…»

Разумеется, до ушей Конана доходил этот шепоток, по варвар лишь презрительно усмехался. Меньше всего его беспокоили пересуды местных князей. Лишь бы Авенир сумел хорошо провести переговоры и не допустил никаких ошибок.

Впрочем, раджа-книгочей — человек мудрый. Он ошибок не допускает. А после недавно одержанной победы его речи прозвучат куда убедительнее.

Жаль, конечно, что нет Шлоки. Конан — немая угроза несогласным — все же вряд ли способен заменить мудреца.

Недавно Авенир возвысил до положения любимой наложницы одну юную красавицу по имени Катьяни. Шепнул своему владыке ее отец словцо утешения, ибо видел, как опечален Авенир после измены и смерти Вальмики. И словцо это было коротеньким и простым, да только от него лицо Авенира просветлело.

Именно она сейчас прислуживала за столом. Как и в прошлый раз, Авенир решил, что не служанки будут подавать гостям напитки и угощение, а любимая наложница раджи. Этим самым Авенир намеревался выказать своим будущим союзникам полное доверие и уважение.

Конан считал замысел Авенира не слишком разумным. По мнению варвара, любимую женщину не нужно заставлять прислуживать чужим мужчинам. Одно дело — трактирная служанка. Среди таковых у киммерийца имелось немало добрых подруг. Ее участь такова, что должна она обслуживать посетителей. Но если бы Конан когда-нибудь взял подобную девушку себе в жены, он не стал бы требовать от нее выполнения подобных обязанностей.

Однако у раджи Авенира имелись и дополнительные соображения — помимо древнего вендийского обычая… Он очень рассчитывал на рассудительность Катьяни. Недаром говорят, что от мудрого отца рождается мудрая дочь…

Дождавшись, чтобы гости его насытились и были готовы к серьезному разговору, Авенир поднялся. Неспешно обвел взглядом по очереди все собрание, и роскошно украшенные стены своего пиршественного зала. Задержал взор на мече своего сына и на посохе Шлоки — уходя, мудрец оставил палку, что заменяла ему оружие, как бы в знак того, что когда-нибудь он вернется.

— Хорошо ли угостил вас я, о почтенные гости? Нет ли у вас в чем-либо недостатка? — начал он. — Потому что если я оказался недостаточно рачительным хозяином, я прошу вас, мои друзья, указать мне на мои ошибки!

— Ошибок ты не сделал, — прозвучал голос одного из мелких князей, скуластого мужчины лет пятидесяти, с узкими глазами, напоминающими Конану глаза кхитайца. — То, как ты принимаешь нас у себя в городе, — выше всяких похвал. Мы вдоволь насладились твоим гостеприимством, и теперь хотим услышать то, что ты приготовил для нас.

— Друзья мои! — обратился к властителям, воинам, мудрецам раджа Авенир, и увидел, как радостно блеснули в ответ на это обращение их глаза. — Вглядывались ли вы в небо, что простерто над нами? Сколько птиц здесь летает!

Орлы и коршуны, быстрокрылые соколы, тучные утки и сварливые гуси… Что привело их в эти благодатные края? Обилие воды, обилие пищи… Щедрость нашей земли! Здесь их родина, здесь у них гнезда! Но пройдет лето, наступит зима, птицы улетят в теплые края… Они проделает долгий, трудный путь и доберутся до цели — если будут держаться вместе!

Он сделал паузу и внимательно оглядел всех присутствующих.

— Они долетят, — повторил он, — если останутся в стае!

Несколько человек невольно кивнули, мысленно отвечая на эти слова. Простая образная речь мудреца легко находила путь к сердцам. По крайней мере, пока он говорил. Возражения начнутся потом.

Авенир продолжал:

— Без стаи нет птицы. Она погибнет в пути, станет добычей любого зверя…

А вот и первое возражение: буйный, неугомонный Мохандас, оскорбивший Авенира в прошлый раз, демонстративно подавил зевок. С усмешкой смотрит он на говорящего. Как будто смешны ему эти детские поучения. Он, Мохандас, могучий воин — что ему какие-то птицы!

И раджа Авенир быстро меняет сравнение:

— Не только птица, даже и волк сильнее в своей стае. Волк-одиночка обречен на гибель.

Ручеек бессилен и слаб, он быстро пересыхает, но из ручьев сливаются реки и мощный поток разрушает скалы.

Вот и глаза Мохандаса вспыхнули. Представлять себя волком, мощным потоком ему, конечно, милей и приятнее. Пусть воображает о себе что хочет. Сейчас прежде всего Патампуру нужно единство с соседними князьями. Необходимо бороться за любого союзника, даже за Мохандаса.

— Друзья мои, дорогие мои соседи, — заключил Авенир, вдруг ощутив усталость, столько внутренних сил вложил он в свою короткую речь, — вы пришли сюда, дабы обрести единство. Не забывайте об этом. Недавно Патампур одержал победу над войсками Шраддхи. Мой долгожданный сын вернулся ко мне, чтобы убить в честном поединке полководца из Калимегдана. — Авенир указал на Траванкора.

Юноша густо покраснел. Как раз в эту минуту он что-то жевал. Челюсть у него застыла, комок пищи некрасиво оттопырил щеку. Гости отца с доброй насмешкой уставились на юного воина. Конан захохотал и подтолкнул Траванкора под локоть.

— Проглоти кусок и скажи что-нибудь, Траванкор.

Юноша послушался, поднялся и проговорил:

— Для меня честь сидеть рядом с вами, господа… Я хочу сказать, что огромное счастье иметь такого отца, как раджа Авенир. — Он поклонился радже и снова обернулся к гостям. — Богиня Дурга направляла мою руку в том поединке. Я уверен, что добрые боги на нашей стороне! Не потому, что я одолел Шраддху, хотя это казалось невероятным…

— Да брось ты, — развязно проговорил Конан, глядя почему-то не на юношу, а на Мохандаса, — это ты его разделал, как барана для обеда. Ты и никто другой. Богиня, быть может, тебе и помогала, но ты и сам по себе великий воин. Стала бы богиня помогать первому попавшемуся!

И киммериец невозмутимо осушил свой кубок.

Траванкор, багровый, как заря перед бурей, уселся на свое место.

— Я прошу всех вас заключить со мной мирный союз, — сказал Авенир, сердито сверля Конана взглядом. — Я прошу вас объединиться и разгромить надменный Калимегдан, иначе мы закончим свои дни рабами Аурангзеба.

Дождавшись, чтобы раджа умолк, Мохандас заговорил, и в его приглушенном тоне звучала обреченность. Как странно контрастировало угрюмое настроение с победоносным видом этого рослого воина!

— Уже много лет слышим мы одни и те же слова, — молвил Мохандас. Низко, мощно гудел голос, странно противореча бессильным словам, для которых служил он одеждой. — Давно убеждаем друг друга в том, что должны объединиться. Мол, Аурангзеб разобьет нас всех по одиночке… Все мы уже давно поняли, что не в наших силах одолеть Аурангзеба. Даже если мы изредка и выигрываем отдельные битвы, воины Калимегдана приходят снова и снова и в конце концов одерживают верх…

Не выдержав, Авенир перебил мрачного оратора:

— Что же ты предлагаешь, почтенный Мохандас?

Мохандас метнул на него взгляд, полный такой живой ненависти, что Авенир закаменел лицом, боясь выдать собственные чувства.

— Предлагаю не перебивать, — холодно произнес Мохандас и отвернулся.

Несколько князей заговорили разом:

— Я согласен с уважаемым Мохандасом…

— Это правда. Мы много раз собирались — и разъезжались, так и не договорившись ни о чем.

— Победить Ауранзеба невозможно. Даже сын раджи Авенира признает это.

Конан возмущенно рявкнул:

— Ничего подобного он не признавал! Мальчик всего-навсего хорошо воспитан и держится скромно. А вы, кажется, готовы перепутать трусость с хорошими манерами!

Снова встал раджа Авенир.

— Наши лазутчики утверждают, что скоро Аурангзеб двинет на Патампур все свои силы. Одновременно с тем он намерен разослать отряды по всем соседним княжествам, чтобы отрезать Патампур от всех возможных союзников. Следует решить: давать ли бой на подступах к Патампуру?

У Мохандаса ответ был уже готов:

— Мы потеряем лучших воинов и ничего не добьемся.

Еще несколько князей молча, энергично кивнули.

Чувствуя, что остается в одиночестве, Авенир быстро произнес:

— И все же если мы объединим силы и победим в этом сражении, наши подданные поверят наконец в себя и перестанут бежать перед воинами Калимегдана так, словно это не смертные люди, а какие-то демоны.

Мохандас презрительно поднял бровь:

— Уж не ты ли, книгочей, собираешься повести нас в бой?

Но вместо Авенира ответил дерзецу Конан:

— Думаю, вам хорошо известно имя воина, который поведет нас в бой.

— Уж не себя ли ты предлагаешь нам в качестве верховного полководца, чужак? — насмешливо осведомился Мохандас.

Конан громко расхохотался.

— Я? Ваш полководец? Еще предложи мне командовать войском овец…

Мохандас потемнел лицом.

— Повтори свои слова, варвар!

— Да пожалуйста! Я назвал тебя овцой, Мохандас! Тебя и тебе подобных! — Голос северянина звучал оглушительно, в нем слышались громовые раскаты, как будто киммерийский бог Кром отзывался на зов и готовился принять павших в бою воинов в своих пиршественных чертогах. — Я видел, как сражаются настоящие воины. И что-то сомневаюсь в том, что ты в состоянии подражать им.

— Как ты смеешь! — рявкнул Мохандас.

Конан радостно осклабился:

— Хочешь помериться силой?

— Не здесь, — остановил их Авенир быстрым движением руки.

Конан пожал плечами. Мохандас кивнул, не сводя с киммерийца горящих глаз.

— Лучше бы ты расходовал свою злобу на наших общих врагов, а не на союзников, — негромко упрекнул его Авенир.

Мохандас избегал встречаться с ним глазами. Оба они слишком хорошо помнили о том, чем закончилась их предыдущая встреча. Мохандас оценил выдержку Авенира, который нашел в себе силы не мстить обидчику и лишь покарать неверную наложницу. Союзник дороже возлюбленной. Мудрое решение — для книгочея! Воин поступил бы иначе…

— Я говорю не о себе, — сказал Конан спокойно. — Я не гожусь в военачальники. Во всяком случае, не в этом случае. У вас есть победитель. — Он указал на Траванкора.

Казалось, нельзя было покраснеть сильнее, но тут Траванкор сделался темно-красным и поперхнулся. А Конан продолжал как ни в чем не бывало:

— Появление этого воина было предсказано. Его рождение сопровождалось роковыми обстоятельствами. Жаль, здесь нет Шлоки, чтобы поведать вам всю правду…

— А может быть, вы и не стоите всей правды, — прошептал Траванкор еле слышно, так, что его слова разобрали только Конан и Мохандас. — Не стоите того, чтобы знать все о моей матери, о мудреце Шлоке… о тех людях, что пытались защитить меня…

Неожиданно Конана поддержал тот раджа, чей цвет кожи заставлял вспомнить об эбеновом дереве:

— Чужак прав. Мы все слышали пророчество о воине, который придет, чтобы уничтожить Аурангзеба. И если предсказанный воин воплотился в этом юноше, в сыне раджи Авенира, — мы с радостью пойдем за ним.

Мохандас уже раскрыл рот, чтобы возразить, но тут к гостям снова вышла Катьяни, наложница Авенира. Низко поклонилась юная красавица, звонко, словно колоколец, прозвучал ее голос.

— В дворцовом саду вас ждут танцовщицы, высокие гости! Отдохните после обеда, наберитесь сил для последующих мудрых решений!

Чуть дольше, чем требовалось бы, ее глаза задержались на рослом Мохандасе, и, когда он усмехнулся, молодая женщина открыто улыбнулась ему в ответ.

Авенир тотчас прервал речь и заметил примирительным тоном:

Быть может, после приятного отдыха мы сумеем договориться…

Насмешливо, едва ли не с жалостью покосился Мохандас на Авенира. Кто-кто, а сам Мохандас превосходно умеет договариваться, причем без единого слова. Женщины понимают его с первого взгляда. Пора бы и Авениру научиться такому полезному искусству. Особенно если учесть, что эти женщины — собственные его наложницы…

Танцовщицы из дворца раджи старались, как умели. Авенир нечасто требовал, чтобы его зрение услаждалось танцем, а слух — музыкой; однако он хорошо понимал: такие вещи необходимы при дворе любого владыки. Поэтому на женской половине его дворца обитали красивые молодые девушки. Их баловали, за ними ухаживали слуги, им дарили драгоценности. Они пользовались большой свободой и даже получали от своего господина разрешение выйти замуж, если какой-нибудь из них случалось влюбиться.

Впрочем, никогда не бывало такого, чтобы танцовщица раджи находила себе первого попавшегося мужчину, лишь бы избавиться от рабства. Всем им так хорошо жилось во дворце, что лишь настоящая любовь могла заставить такую девушку покинуть двор Авенира. И раджа, видя истинное чувство, никогда не ломал жизнь своим прислужницам.

«Это служительницы Лакшми, любви и красоты, — говорил обычно раджа. — Их душа должна быть свободна».

Потягивая вино, гости Авенира любовались танцем прекрасных девушек. Неспешно тянулся день, но ведь когда-нибудь и он закончится, а столько всего предстояло решить и сделать! Даже за отдыхом продолжались негромкие разговоры. Каждый высказывал свой довод, а если гости вдруг начинали горячиться, танцовщицы бросали в них цветы, требуя внимания к себе.

Мохандас слушал весьма рассеянно: все доводы, которые приводил Авенир, давно были ему известны, да и занимало мысли Мохандаса нечто совершенно иное. Он предвкушал вечер нынешнего дня. На сей раз все произойдет не так, как с Вальмики. Он не позволит Авениру выследить их.

— …Еще предки наши говорили: если пятеро едины, то завладеют тем, что недоступно десятерым живущим врозь. Если нет единства среди шестерых, то и одиночка, если достаточно силен, отнимет у них и скот, и землю, и дом, и женщин, и сердца воинов…

Все это давным-давно пережеванная пища. Стоит ли прислушиваться? Все ясно и без слов.

Но некоторые все же прислушивались. Хотели, чтобы книгочей Авенир сумел их уговорить. Вот для них-то он и старается. Разумно… но недостаточно.

Потому что остаются еще на свете упрямцы, чей разум останется закрытым для подобных увещеваний. Упрямцы, которые знают цену словам, жестам, взглядам. Которым слишком хорошо известно, как непригляден бывает лик правды.

Траванкор смотрел на девушек с равнодушием почти оскорбительным для них. Все мысли молодого воина были заняты Рукмини. Где она? Что с ней происходит? О чем она думает — прямо сейчас, в эти самые минуты? Сыта ли она, тепло ли ей? И кто рядом с ней — друг или враг? А может быть, она совсем одинока… Глядит сейчас на звездное небо и думает о своем возлюбленном. Горюет — отчего Траванкор не придет спасать ее.

Наконец пляски закончились, и гости один за другим вышли из сада на площадь перед дворцом, где кипел праздник.

Народ уже заметил правителей и военачальников, окруженных роскошной свитой, и начал сбегаться, чтобы поглазеть па них поближе. Дети скакали вокруг, мужчины рассматривали гостей, пытаясь по лицам угадать: удалось ли достичь понимания или опять владыки разъедутся без толку, и все останется по-прежнему? Слухи о готовящемся вторжении уже достигли жителей Патампура. Нужно было что-то решать, и решать как можно скорее: это понимал любой простолюдин.

— Всадник!

Со стен города донесся громкий крик, и, казалось, его подхватили все разом. Весь город заволновался:

— Всадник!

Всадник вылетел из джунглей, как по волшебству, и помчался по тренировочному нолю прямо к стенам Патампура, нахлестывая коня плеткой. Наперерез ему выскочили воины, схватили лошадь под уздцы. Он не сопротивлялся, ни словом, кажется, не возразил. Просто поехал рядом с ними.

Если это вестник, то какую же новость привез он? Если беглец, примчавшийся сообщить о надвигающейся беде, что наступает ему на пятки… Это предположение лучше пока отринуть. Кто же он, для чего прибыл?

Но вот он уже близко. Стражники подвели чужака к Траванкору, стоявшему возле раджи Авенира, и оказался чужак — своим, знакомым.

— Арилье! — вскрикнул Траванкор, бросаясь к другу.

Арилье был бледен и едва держался на ногах. Только теперь все заметили, что он ранен: его правая рука была в двух местах обмотана тряпками.

— Где Рукмини? — требовательно спросил Траванкор.

Арилье медленно покачал головой, показывая, что не в силах пока говорить.

— Мир тебе, Арилье, — приветствовал неожиданного гостя раджа Авенир.

Он помнил этого парня. Лучший друг его сына, его любимый соперник. Они часто сражались друг с другом во время тренировочных поединков. А на празднике Арилье всю ночь смешил девушек на качелях. При воспоминании об этом у раджи Авенира потеплело на сердце. Как будто он вспомнил собственную молодость… Ему никогда не удавалось стать таким открытым и веселым, таким жизнерадостным. Парень, который умеет так смеяться, — он и друг верный, и воин хороший…

— Что с Рукмини? — снова спросил Траванкор и встряхнул Арилье, так, что у того закатились глаза.

— Она в плену… Ратарах предал нас. Он теперь служит нашим врагам.

— Ты лжешь! Этого не может быть! — вскрикнул Траванкор.

Арилье тяжело вздохнул.

— Нет, я не лгу, Траванкор. Я говорю о том, видел собственными глазами.

К сыну раджи протолкался Копан.

— Оставь его, Траванкор. Я позабочусь о нем, — сказал киммериец. — Завтра можешь его пытать, допрашивая касательно подробностей дела. А сегодня пусть он отдыхает. Видишь — он ранен. Как бы не умер от этих ран.

— Я ранен… в сердце, — прошептал Арилье. Он позволил Конану увести себя в покои, отведенные варвару во дворце.

Праздник прервался лишь ненадолго и скоро возобновился с новой силой.

Играли музыканты, танцевали люди, даже некоторые владыки приняли участие во всеобщем веселье.

Конан негромко беседовал с Арилье, скрывшись от любопытных глаз.

— Что там произошло?

— То, что я сказал. Ратарах оказался предателем. Я думаю… может быть, он до сих пор находится под властью чар? — неуверенно добавил Арилье. — Я ничего в этом не понимаю.

— Я тоже, — успокоил молодого воина киммериец. — Когда я вижу колдуна или дьявольского жреца, вроде этого Санкары, у меня появляется только одно желание: снести ему башку с плеч. Это — как у зверей, понимаешь? Лев не может не наброситься на косулю, а я — на колдуна…

Арилье чуть улыбнулся.

— Ты пытаешься меня развеселить, да?

— Да, — признался киммериец. — А что, не получается?

— Не слишком… Дигам захватил Рукмини, и я ничего не смог сделать. Они выстрелили в меня, а потом я… заснул.

— Ты не заснул, а потерял сознание, — возразил киммериец. — Вообще чудо, что ты добрался до Патампура. У тебя могут воспалиться раны.

— Завтра я уеду, — угрюмо сказал Арилье.

— Куда это ты поедешь?

— Прости меня, Конан, но я спешу.

— Куда?

— В Калимегдан.

— Ты сошел с ума! Тебя узнают и убьют.

— А может быть, и не узнают. Я должен отыскать Рукмини. Если я задержусь — пойми, Конан, — Траванкор непременно будет меня расспрашивать. И узнает много из того, что ему знать не следует.

— Например?

— Например, он точно будет знать, где и в чьих руках находится сейчас Рукмини. Он не станет ждать. Бросится на Калимегдан. Он теперь — военачальник, сын раджи. Он может поддаться чувствам. Что будет, если Траванкор двинется на Калимегдан, не заключив военного союза с соседями? Ему никогда не разгромить Аурангзеба собственными силами…

— Ты мыслишь не как обычный воин, но как настоящий государственный деятель, Арилье, — сказал Конан. — Я одобряю ход твоих мыслей. И разделяю твои чувства. Попробую достать для тебя какую-нибудь целебную мазь, соберу припасы и отправлю в дорогу. Ты совершенно прав: Траванкор нужен в Патампуре. Он должен управлять своим народом, потому что его отец скоро выпустит бразды из рук: мы на пороге решающей битвы.

Арилье сжал руку киммерийца и закрыл глаза.

Он ненадолго погрузился в крепкий сон.

…За праздничной суетой никто на площади не заметил, что один из раджей отсутствует. Куда же подевался Мохандас?

А Мохандас вернулся в большой пиршественный зал дворца, туда, где слуги разбирали блюда с костями и остатками трапезы, выносили кувшины с недопитым вином. Работой распоряжалась та самая юная наложница Авенира, что приглашала гостей к угощению. Катьяни. Мохандас был уверен в этом. Как уверен был он и в том, что женщина уже обнаружила плетку на том самом месте, где сидел великолепный гость ее мужа — Мохандас.

Мохандас оказался прав.

Юная красавица держала плетку в руке. Одним быстрым прыжком Катьяни подскочила к Мохандасу.

Улыбнулась широко, радостно и как-то зло: похоже скалится воин перед тем, как нанести удар. Быстрый, повелительный взмах рукой, и слуги заняли все входы и выходы, преграждая возможный путь к бегству.

Мохандас не успел еще ничего понять, как резкая боль обожгла его лицо. Он отшатнулся, но боль вновь настигла его. Взмахнув плетью, женщина резко ударила его в третий раз. Он поднял руку, защищая глаза, плетка ожгла и кисть руки, и снова прошлась по скуле, по щеке, по лбу.

Катьяни хлестала ослепленного болью и неожиданностью мужчину без остановки, без всякой пощады — откуда только сила взялась! Молодая женщина кружила вокруг ошеломленного воина.

Она молчала и теперь больше не улыбалась. Она жестоко мстила за то, что Мохандас воспользовался глупостью и слабостью ее предшественницы.

Катьяни во всем случившемся винила только Мохандаса. Вальмики была глуповата, но добра и иногда скучала — вот и бросилась на шею могучему воину. Авенир вынужден был расправиться с изменившей наложницей — иначе в городе заговорили бы о слабости раджи.

Нет, вся ответственность за эту смерть лежит на плечах Мохандаса.

А тот растерялся…

Не драться же с юной красавицей сейчас, прямо во дворце ее мужа, на глазах у слуг! Разумеется, могучий Мохандас легко одолеет ее, если они схватятся…

Но что скажет он прочим собравшимся? Какими глазами будут смотреть на него слуги? Как он объяснит остальным свое поведение? За что он избил наложницу гостеприимного хозяина?

За то, что она на него напала? Ну не смешно ли — юная Катьяни ни с того ни с сего набросилась на крепкого воина и исхлестала его плетью!.. Позор!

Как старый пес, искусанный злющим щенком, Мохандас наконец выскочил из пиршественного зала. Вслед ему вылетела плетка, а за плеткой — и тихий, сквозь зубы, смех женщины.

Мохандас подобрал плетку, сунул за пояс. Будь оно все проклято!