Тед КОСМАТКА. ПРОРОК С ОСТРОВА ФЛОРЕС

Если это лучший из всех возможных миров, каковы же тогда остальные?

      Вольтер.

Когда Поль был мальчиком, он играл в Бога на чердаке над гаражом родителей. Отец так это и назвал: «играл в Бога» – в тот день, когда все обнаружил. И разнес вдребезги. Поль смастерил клетки из досок два на четыре дюйма, найденных за гаражом, и металлической сетки с ячейками в четверть дюйма, купленной в местном хозяйственном магазине. Когда отец уехал выступать на конференцию по теологической эволюции, Поль начал сооружать собственную лабораторию по эскизам, выполненным в последний день школьных занятий.

Он был еще слишком мал, чтобы воспользоваться отцовскими электроинструментами, поэтому доски для клеток ему пришлось пилить ручной пилой. Для резки проволочной сетки он взял у матери большие черные ножницы. Петли открутил от дверец старого шкафа, а гвозди взял в ржавой банке из-под кофе, что висела над заброшенным верстаком отца.

Как-то вечером мать услышала стук молотка и подошла к гаражу.

– Что ты там делаешь? – спросила она на правильном английском, глядя на прямоугольник света, льющегося с чердака.

Поль высунул в окошко голову – торчащие черные волосы, усыпанные опилками.

–   Просто играю с инструментами, – ответил он, что в определенном смысле было правдой. Ведь он не мог солгать матери. Солгать осознанно.

–   Какими инструментами?

–   Молотком и гвоздями.

Она смотрела на него снизу вверх, ее изящное лицо напоминало разбитую китайскую куклу – кусочки фарфора, склеенные не очень точно.

–   Будь осторожен, – сказала мать, и он понял, что она говорит и об инструментах, и об отце.

–   Хорошо.

По мере того как Поль мастерил клетки, дни превращались в недели. Исходные материалы ему достались крупные, поэтому и клетки он делал приличными – так меньше приходилось пилить. И они получились огромными, сложными конструкциями, абсурдно большими по сравнению с животными, для которых предназначались. Не клетки для мышей, а целые мышиные города – площадью с крышку стола, – в которых легко разместилась бы немецкая овчарка. Он потратил на эту затею почти все карманные деньги, покупая разные необходимые мелочи: листы плексигласа, пластиковые бутылочки для воды и деревянные штырьки, которые он приспособил на задвижки для дверец. Пока соседские дети играли в баскетбол и догонялки, Поль работал.

Он покупал беговые колеса и прокладывал дорожки. Подвешивал веревочные петли, чтобы мыши могли вскарабкаться на разные платформы. Самих мышей он купил в зоомагазине. Прежде всего он приобрел белых мышей, которых продавали на корм змеям, но иные из них оказались с разноцветными шкурками. Попалось даже несколько английских – с гладкими лоснящимися шкурками, вытянутыми тельцами и большими тюльпанообразными ушами. Ему требовалась разнообразная популяция, поэтому он старался приобрести различные виды.

Трудясь над постоянными мышиными домами, он держал грызунов в маленьких аквариумах, поставленных один на другой на столе в центре комнаты. И в тот день, когда Поль закончил последнюю большую клетку, он выпустил мышей в их новое обиталище одну за другой – первых исследователей нового континента. Решив отметить это событие, он привел на чердак своего приятеля Джона, который от такого зрелища просто остолбенел.

–   Ты сам все это сделал? – изумился Джон.

–   Да.

–   Наверное, много времени ушло.

–   Несколько месяцев.

–   А мне родители не разрешают держать дома животных.

–   Мне тоже. Но это мыши, а не домашние зверушки.

–   А кто же они?

–   Эксперимент.

–   Какой такой эксперимент?

–   Пока не придумал.

Мистер Финли стоял возле проектора, рисуя маркером красный эллипс на листе прозрачного пластика. Спроецированный на стену, он напоминал кривую полуулыбку между осями Х и Y.

– Это отображает количество дочерних атомов. А это… – он нарисовал зеркальное отражение первого эллипса, – количество родительских атомов. – Положив маркер на проектор, он обвел взглядом ряды студентов. – Может кто-нибудь сказать, что означает точка пересечения?

Дарен Майклз в переднем ряду поднял руку:

–   Время полураспада элемента.

–   Совершенно верно. Джонсон, в каком году была изобретена радиометрическая датировка?

–   В 1906-м.

–   Кем?

–   Резерфордом.

–   Какой метод он использовал?

–   Ураново-свинцовый…

–   Нет. Уоллес, а ты можешь сказать?

–   Он измерял количество гелия как промежуточного продукта распада урана.

–   Хорошо. Так кто же тогда использовал ураново-свинцовый метод?

–   Болтвуд, в 1907 году.

–   И как были встречены эти первые результаты?

–   Со скептицизмом.

–   Кем?

–   Эволюционистами.

–   Хорошо. – Мистер Финли повернулся к Полю. – Карлсон, можешь нам сказать, в каком году Дарвин написал «О происхождении видов»?

–   В 1867-м.

–   Правильно. И в каком году теория Дарвина окончательно утратила доверие большей части научного сообщества?

–   Это произошло в 1932 году. – Предвидя следующий вопрос, Поль продолжил: – Когда Кольхорстер изобрел калий-аргоновую датировку. Новый метод доказал, что Земле меньше лет, чем полагали эволюционисты.

–   В каком же году теория эволюции потерпела окончательный крах?

–   В 1954-м, когда Уиллард Ф.Либби из Чикагского университета изобрел датировку по углероду-14. Он получил Нобелевскую премию в 1960 году, когда с помощью углеродной датировки раз и навсегда доказал, что возраст Земли составляет 5800 лет.

Приходя на чердак, Поль надевал белый лабораторный халат. То был один из старых отцовских халатов, поэтому ему пришлось обрезать слишком длинные рукава. Отец Поля был доктором философии, крупным и успешным блондином. С матерью Поля он познакомился после аспирантуры, когда его пригласила консультантом китайская исследовательская фирма. Некоторое время они работали над одними и теми же проектами, но никто и никогда не сомневался, что именно отец Поля был в семье научным светочем. Гением, знаменитостью. И еще он был сумасшедшим.

Отец Поля любил все крушить. Он калечил телефоны, пробивал стены и ломал столы. Нарушал обещания ничего не трогать. Однажды он сломал кости; полицию вызвали врачи «скорой помощи», не поверившие в байку о том, как мать Поля упала с лестницы. Они не поверили рыдающей фарфоровой женщине, клявшейся, что муж ее и пальцем не тронул.

Отец Поля был стихийным явлением, катаклизмом. Таким же непредсказуемым, как удар кометы или извержение вулкана. На чердаке было удобно прятаться, и Поль целиком отдался своему увлечению.

Поль изучал мышей так, словно они были шимпанзе Гуделл note 16. Наблюдения за их «общественной жизнью» он записывал в зеленом перекидном блокноте. Он обнаружил, что, существуя большими группами, мыши образуют стаи наподобие волчьих, с доминантным самцом и доминантной самкой – структурированную социальную иерархию, включающую сексуальные привилегии, четкую собственную территорию и почти ритуальные демонстрации подчиненного положения самцов рангом ниже. Доминантный самец совокуплялся с большинством самок. Мыши, как узнал Поль, могут даже убивать друг друга.

Природа не терпит пустоты, и мышиная популяция разрасталась, заполняя все новые миры, которые он для них создавал. Мышата рождались слепыми и розовыми, но как только у них вырастала шерстка, Поль записывал ее цвет в блокноте. Были мышата желтовато-коричневые, черные и серые. Иногда золотистые. Попадались крапчатые, полосатые и со смесью окрасок. В следующих поколениях появлялись цвета, каких не было у купленных мышей первого поколения, и ему хватило знания генетики понять, что это пробиваются на поверхность рецессивные гены.

Поля восхищала сама концепция генов – стабильных элементов, с помощью которых Бог обеспечил перенос наследуемых характеристик от одного поколения к следующему. В школе этот процесс называли Божественным Переносом.

Поль продолжал исследования и узнал, что локусы note 17 пигментации у мышей хорошо картированы и хорошо понятны. Он разбил мышиную популяцию на категории по фенотипу – набору внешних признаков – и обнаружил одну мышь, темноглазую и бледно-кремовую, у которой должны были присутствовать трижды рецессивные гены: bb, dd, ee. Но ему было уже недостаточно просто разводить мышей, наблюдать за ними, заполнять квадраты Паннета note 18. Ему хотелось заняться настоящей наукой. А поскольку настоящие ученые пользуются микроскопами и электронными весами, Поль попросил, чтобы ему подарили их на Рождество.

Он быстро обнаружил, что мыши не очень-то любят находиться под микроскопом и сразу убегают с предметного столика. Зато электронные весы оказались полезны. Поль взвешивал каждую мышь и скрупулезно записывал результаты. Он стал задумываться над идеей выведения собственной инбредной note 19 линии – мышей с определенной комбинацией четких признаков, – но никак не мог придумать, какие признаки выбрать.

Он перелистывал блокнот, и тут его осенило. Январь-17. Не дата, а мышь – семнадцатая мышь, родившаяся в январе. Поль подошел к клетке и открыл дверцу. Комочек песочного цвета метнулся в сторону, но Поль ловко ухватил за хвост мышку – пятнистую и с большими ушами. В принципе, ничего особенного в ней не было. От сестер она отличалась лишь пометкой в блокноте. Поль взглянул на пометку и записанную рядом цифру. Из более чем девяноста мышей, занесенных в блокнот, Январь-17 была самой крупной из всех, что ему довелось взвешивать – на целых два грамма.

В школе его учили, что с помощью науки можно расшифровать истинное значение Божественных Слов. Бог записал язык жизни четырьмя буквами – А, Т, Г и Ц note 20. Но Поль занимался этим не для того, чтобы приблизиться к Богу. А по самой простой причине – он был любопытен.

Уже наступила ранняя весна, когда отец поинтересовался, чем его сын занимается на чердаке.

– Так, всякой всячиной.

Они возвращались в отцовской машине с уроков игры на пианино.

–   Твоя мать сказала, что ты там что-то мастеришь. Поль струхнул:

–   Я там строил крепость, уже давно.

– Тебе почти двенадцать лет. Не поздновато ли играть в крепости?

–   Да, наверное.

–   Я не хочу, чтобы ты все время там торчал.

–   Хорошо.

–   И не хочу, чтобы это отразилось на твоих оценках.

– Хорошо, – согласился Поль, не получивший за два года ни единой четверки.

Оставшуюся часть пути они проехали молча. Поль исследовал стены только что сформировавшейся реальности. Потому что умел распознавать толчки, предвещающие землетрясение.

Он разглядывал руки отца на руле. Хотя Поль и был весь в отца – крупным для своего возраста мальчиком, чертами лица он больше походил на мать-азиатку и нередко гадал, не это ли причина, из-за которой он не может преодолеть разделяющую их с отцом пропасть. А стал бы отец иначе относиться к веснушчатому и светловолосому сыну? Нет, решил Поль. Отец был бы таким же. Тем же стихийным бедствием, тем же катаклизмом. Он не мог не быть таким, какой он есть.

Поль смотрел на руки отца, и годы спустя, думая об отце, даже после всего, что случилось, он вспоминал именно тот момент. Отец ведет машину, его руки на руле, миг предчувствия беды, которое потом оправдалось, но и этот же миг сам по себе – лучший из всех, что когда-либо будет между ними.

– Что ты сделал? – изумленно спросил Джон. Поль тайком провел его на чердак и теперь демонстрировал Берту, держа бедняжку за хвост. Шкурка у нее была в чудесных золотистых пятнышках, длинные усики шевелились.

– Она из последнего поколения, Ф4.

–   И что это значит? Поль улыбнулся:

–   Она родственница сама себе.

–   Какая большая мышь!

– Пока самая большая. Пятьдесят девять граммов, взвешена в стодневном возрасте. А средний вес мышей – около сорока.

Поль положил мышь на ладонь Джона.

–   Чем ты ее кормил?

–   Тем же, чем и остальных. Взгляни на это. – Поль показал ему графики, которые начертил подобно мистеру Финли: слегка направленный вверх эллипс между осями Х и Y, отображающий медленное увеличение веса тела в каждом новом поколении.

–   Один самец из поколения Ф2 потянул на сорок пять граммов, поэтому я скрестил его с самыми крупными самками, и они родили более сорока мышат. Я взвесил их всех в возрасте ста дней и выбрал четырех великанов. Потом скрестил их между собой и проделал то же самое в следующем поколении. И получил такую же кривую распределения веса в форме колокола, только колокол был немного смещен вправо. Берта оказалась самой крупной из всех.

Джон с ужасом взглянул на Поля:

–   И это работает?

–   Конечно, работает. Ведь люди почти пять тысяч лет проделывали то же самое с домашними животными.

–   Но тебе не понадобились тысячи лет.

–   Нет. Меня даже немного удивило, что все так хорошо получилось. Ничего сложного здесь нет. Взгляни на нее – она всего лишь Ф4, четвертое поколение. И представь, как будет выглядеть Ф10.

–   Очень похоже на эволюционизм.

–   Не болтай чепуху. Это всего-навсего направленный отбор. Если имеется достаточно разнообразная популяция, то просто поразительно, к чему может привести легкий толчок в нужном направлении. Ведь если подумать, то я пять поколений подряд обрубал нижние 95 процентов кривой распределения веса. Конечно же, мыши стали крупнее. Наверное, при желании я смог бы пойти и в другую сторону, уменьшая их. Но вот кое-что меня удивило, хотя я заметил это лишь недавно.

– Что?

– Когда я начинал, более половины мышей были альбиносами. А сейчас таких лишь одна из десяти.

– Ну, и?

– Я никогда специально не проводил отбор по этому признаку.

– И что?

– А то, что когда я делал выбраковку… когда решал, каких именно размножать, то иногда вес двух мышей оказывался одинаковым, и я выбирал наугад. Думаю, просто так уж вышло, что мышей одной разновидности я выбирал чаще, чем других.

– К чему ты клонишь?

– А что если в природе тоже так происходит?

– Как это?

– Ну, как с динозаврами. Или с мамонтами, или с пещерными людьми. Ведь они когда-то существовали, мы про них знаем, потому что находим кости. Но теперь-то их нет. Бог сотворил все живое примерно шесть тысяч лет назад, правильно?

– Да.

– Но каких-то животных больше нет. Они вымерли.

Это произошло в выходные. Берта была беременна, непристойно и чудовищно. Поль отсадил ее в один из аквариумов, создав островок спокойствия на столе в центре чердака. В уголке стеклянной клеточки стояла коробочка с бумажными салфетками, и Берта превращала кусочки бумаги в уютное гнездышко, чтобы произвести в нем на свет очередное поколение гигантов.

Поль услышал, как в гараж въехала отцовская машина. Он рано вернулся домой. Поль задумался, не выключить ли на чердаке свет, но понял, что это лишь привлечет внимание отца. И стал ждать, надеясь на везение.

В гараже было странно тихо – лишь негромко работал мотор в машине. У мальчика похолодело внутри, когда он услышал, как потрескивают ступени лестницы под весом отца.

Тут его на секунду охватила паника – на единственную отчаянную секунду, пока он лихорадочно искал взглядом, куда можно спрятать клетки. Глупый порыв – деваться все равно некуда.

– Что за вонь? – вопросил отец, когда его голова показалась из отверстия люка. Родитель замер и осмотрелся. – Ого…

Он только это и сказал. И повторил, когда поднимался в комнату. Он стоял там, как исполин, и смотрел. Единственная лампочка без плафона замаскировала его глаза тенями.

– Что это? – произнес он наконец.

От его мертвого голоса желудок Поля превратился в ледышку.

–   Что это? – Теперь громче, и что-то изменилось в глазах-тенях. Отец протопал к нему, навис над ним.

–   Что это?! – завопил он, брызгая слюной.

–   Я… я думал…

Большая рука метнулась вперед, ударила Поля в грудь, смяла в кулаке футболку, рванула в воздух.

– Это еще что за гадость? Разве я тебе не говорил: никаких животных в доме! А ты притащил эту мразь в дом! В мой дом!

Рука распрямилась, швырнув Поля на клетки, перевернув один из столов – дерево и сетки с треском рухнули, запищали мыши, отлетели покореженные петли. Погибли месяцы и месяцы работы.

Отец заметил аквариум с Бертой, схватил его. Поднял высоко над головой – и настал момент, когда Полю показалось, что он почти видит Берту и мышат внутри нее, бесчисленные поколения, которым уже не суждено родиться. Затем руки отца пошли вниз – как стихийное бедствие, катаклизм. Поль зажмурился, чтобы в глаза не попали осколки, а в голове его вертелась только одна мысль: «Вот как это происходит. Именно так это и происходит».

Когда Полю исполнилось семнадцать, он поступил в Стэнфордс-кий университет. Два года спустя отец умер.

В Стэнфорде он выбрал двойную специализацию по генетике и антропологии, взяв восемнадцать часов за семестр. Он изучал переводы свитков Мертвого моря и апокрифические тексты, прошел курсы по сравнительной интерпретации и библейской философии. Изучал фруктовых мушек и половое размножение. Еще студентом он завоевал право на престижную летнюю интернатуру под руководством знаменитого генетика Майкла Пура.

Поль сидел в аудиториях, где преподаватели в темных костюмах излагали теории о Кибре и Т-вариантах, микроцефалине-1 и гаплоидной группе D. Он узнал, что ученые идентифицировали структуры внутри семейства протеинов под названием ААА+, которые, как было показано, инициируют репликацию note 21 ДНК, и что эти генетические структуры были сохранены во всех формах жизни, от людей до самых древних бактерий, став визитной карточкой самого великого проектировщика.

И еще Поль изучал запрещенные тексты. Он изучал сбалансированные равновесия note 22 и Харди-Вейнбурга note 23, но в одиночку и по ночам, бродя по темным залам внутри собственной головы, потому что больше всего его восхищали компромиссы. Поль был юношей, который понимал компромиссы.

Он узнал о недавно открытом гене АРОЕ4, общем почти для всех живущих на планете людей, и прочел теории о том, каким образом вредоносные гены стали встречаться в популяции с такой высокой частотой. Оказывается, хотя АРОЕ4 и вызывает болезнь Альцгейме-ра, он также защищает мозг от разрушительных для него последствий недоедания в раннем детстве. Ген, уничтожающий мозг в семьдесят лет, защищает его в возрасте семи месяцев. Он узнал, что люди с серповидно-клеточной анемией невосприимчивы к малярии, а носители гетерозиготных генов кистозного фиброза менее восприимчивы к холере, что во время эпидемий чумы люди с кровью группы А выживали чаще, чем люди с кровью других групп, и это всего за одно поколение навсегда изменило процентное соотношение групп крови среди населения Европы. Некоторые утверждали, что этот процесс теперь медленно имитируется геном CKR5 note 24 и вирусом ВИЧ.

На лекциях по антропологии Поль узнал, что все его современники могут проследить свою родословную до предков из Африки, живших почти шесть тысяч лет назад, когда все человечество существовало в пределах единственной небольшой популяции. И еще профессора говорили: было не менее двух миграций людей из Африки – узкое место генетики в пользу теории Всемирного потопа. Но каждая культура имеет собственные верования и убеждения. Мусульмане называют это Аллахом, евреи – Яхве. Научные журналы проявляют осторожность и больше не называют это Богом, а говорят о разумном создателе – архитекторе, со строчной «а». Впрочем, в глубине души Поль решил, что все это сводится к одному и тому же понятию.

Поль узнал, что ученые сканировали мозги монашек, пытаясь отыскать отметку Бога, но не смогли ее найти. И узнал о теории эволюции. Хотя официальная наука давно ее развенчала, приверженцы этой теории еще существовали – их убеждения обрели почти бессмертный статус по соседству с родственными областями псевдонауки, прозябая на задворках рядом с более старыми системами убеждений наподобие астрологии, френологии и акупунктуры. Современные эволюционисты считали, что все различные системы датировок ошибочны, и предлагали целый набор ненаучных объяснений того, почему изотопные методы дают неправильные результаты. Кое-кто из них даже поговаривал о фальсификации данных и мировом заговоре.

Эволюционисты игнорировали общепринятую интерпретацию геологической хронологии. А также чудо плаценты и идеальную сложность глаза.

На младших и старших курсах Поль изучал археологию – древние останки Homo erectus и Homo neanderthalensis. А также останки нелюдей – афаренсиса, австралопитека и Пана Афаренсис – вымерший гоминид, живший 3,9–2,9 млн. лет назад в Африке. Пан – общее родовое название двух видов современных шимпанзе (Pan troglodytes и Pan paniscus). note 25.

В мире археологии граница между людьми и не-людьми могла быть расплывчатой – но всегда оставалась важной. Для некоторых ученых Homo erectus был расой давно вымерших людей, засохшей веткой на древе человечества. Для их более консервативных коллег он вообще не был человеком – просто неким «другим», отрыжкой творца, независимым существом, изготовленным с помощью того же набора инструментов. Но это была уже крайняя точка зрения. Официальная наука, разумеется, приняла в качестве индикатора принадлежности к человечеству использование каменных орудий. Люди изготовляли орудия. Лишенные души животные – нет. Конечно, и в официальной науке все еще шли споры. Ископаемые останки KNM ER 1470, найденные в Кении, выглядели настолько безупречно сбалансированными между человеком и не-человеком, что была даже изобретена новая категория: почти-человек. Споры обещали стать весьма жаркими, спорщики приводили в качестве доказательств антропометрическую статистику.

Подобно благосклонному учителю, внезапно явившемуся на детскую площадку, чтобы разнять драчунов, на сцене появилась наука генетика. А потом, заняв точку пересечения между двумя страстями в жизни Поля – генетикой и антропологией, – родилась наука палео-метагеномика.

Поль получил степень бакалавра в мае и начал дипломную работу в сентябре. Через два года, получив ученую степень, он переехал на восточное побережье, чтобы работать в «Вестинг геномикс», одной из передовых лабораторий, занимающейся генетическими исследованиями.

Три недели спустя он уже находился в Танзании, осваивая в полевых условиях разработанную лабораторией методику извлечения ДНК из костей возрастом 5800 лет. Более древних костей в мире не существовало.

Двое мужчин вошли в ярко освещенную комнату.

– Значит, здесь и проводятся анализы? – произнес незнакомый голос с акцентом австралийца-горожанина.

Поль оторвался от микроскопа и увидел своего руководителя в сопровождении мужчины постарше, облаченного в серый костюм.

– Да, – ответил мистер Лайонс.

Незнакомец переместил вес тела на тиковую трость. Волосы у него были коротко остриженные и седые, с аккуратным косым пробором.

– Меня никогда не перестает изумлять, – продолжил незнакомец, оглядываясь, – насколько похожи лаборатории по всему миру. Даже культуры, которые ни в чем не могут согласиться между собой, сходятся в том, как сконструировать центрифугу, где разместить стойку с пробирками, какой краской покрасить стены. Всегда белой. А лабораторные столы – черной.

Мистер Лайонс кивнул. Он был из тех, кто носил свой авторитет как униформу (на два размера больше), которую требовалось непрерывно поправлять, чтобы выглядеть прилично.

Поль встал и стянул с рук латексные перчатки.

– Гэвин Макмастер, – представился незнакомец, протягивая руку. – Рад с вами познакомиться, мистер Карлсон.

Они пожали друг другу руки.

– Поль. Можете звать меня Поль.

– Извините, что прервал вашу работу.

– Я все равно в это время делаю перерыв.

– Не буду мешать вашей дискуссии, – сказал Лайонс и вышел.

– Прошу вас, – Поль указал на ближайший рабочий стол. – Присаживайтесь.

Гэвин опустился на стул.

– Обещаю не отнять у вас много времени, – сказал он. – Но мне необходимо с вами поговорить. Мы последние несколько дней оставляли сообщения для вас, и…

– А-а… – Поль изменился в лице. – Так вы из…

– Да.

– То, что вы связались со мной здесь, весьма необычно.

– Могу вас заверить, что и обстоятельства весьма необычны.

– Тем не менее не могу сказать, что мне понравилось, занимаясь одной работой, получить предложение заняться другой.

– Теперь я вижу: случилось недоразумение.

– Каким образом?

– Вы назвали наше предложение работой. Считайте, что мы просим вас о консультации.

– Мистер Макмастер, я очень занят. Я сейчас в середине нескольких проектов и, если честно, удивлен, что Вестинг позволил вам войти в эту дверь.

– Вестинг уже «на борту». Прежде чем связаться с вами сегодня, я взял на себя смелость поговорить с руководством.

– Как вам удалось?.. – Поль уставился на визитера, Гэвин приподнял бровь. Когда имеешь дело с корпорациями, вопрос «как?» обычно бывает риторическим. Ответ всегда один. И всегда включает долларовые знаки.

– Разумеется, вас тоже ждет премия. – Макмастер пододвинул к нему через стол чек. Поль едва взглянул на бумажку.

– Повторю, я сейчас в середине нескольких проектов. Возможно, кого-нибудь из наших специалистов по анализу образцов ваше предложение заинтересует.

Макмастер улыбнулся:

– При обычных обстоятельствах я предположил бы, что это ваша тактика заключения сделок. Но ведь это не так?

– Не так.

– Когда-то я был таким же. Черт, может быть, я и сейчас такой.

– Тогда вы меня поймете. – Поль встал.

– Я вас понимаю лучше, чем вы думаете. Но иногда деньги бывают куда красноречивее людей. Кстати, бренность денег способны ощутить лишь те, кто соглашается их принять.

– У меня такого опыта не было. Прошу меня извинить. – Вежливость подобна стене. Этому он научился у матери.

– Прошу вас… Прежде чем мы расстанемся, я хочу вам кое-что показать.

Гость открыл портфель и достал пачку глянцевых фотографий. На секунду Поль замер. Потом взял снимки из протянутой руки Гэвина. Поль смотрел на фотографии. Долго смотрел.

– Эти ископаемые останки найдены в прошлом году на острове Флорес в Индонезии, – пояснил Гэвин.

– Флорес, – прошептал Поль, все еще разглядывая карточки. – Я слышал, там нашли странные кости. Но не знал, что уже есть публикации.

– Потому что мы ничего не публиковали. Пока, во всяком случае.

– Эти размеры не могут быть правильными. Шестидюймовая лучевая кость.

– Они правильные.

Поль взглянул на собеседника:

– Почему я? – После этих слов защитная стена рухнула, выпустив на волю азарт ученого.

– А почему нет?

Теперь настала очередь Поля приподнять бровь.

– Потому что вы хороший специалист, – пояснил Гэвин.

– Есть и другие.

– Потому что вы молоды и пока не обрели репутацию, которой побоитесь рискнуть.

– Или на которую смогу опереться. Гэвин вздохнул:

– Потому что я не знаю, суждено ли было археологии стать такой важной, какой она стала. Удовлетворит ли вас такой ответ? Мы живем в мире, где религиозные фанатики становятся учеными. Скажи, парень, ты религиозный фанатик?

–   Нет.

–   Вот почему. Или примерно поэтому.

В начале мира имелось конечное число уникальных созданий – конечное число видов, которое с тех пор значительно уменьшилось в результате вымирания. Образование видов есть особое событие, находящееся за пределами естественных процессов; феномен, относящийся к моменту творения и к тайнам Аллаха.

Из показаний свидетеля-эксперта на судебном процессе по делу о ереси в Анкаре, Турция.

Перелет до Бали занял семнадцать часов, еще два они летели до острова Флорес на зафрахтованном самолете. Затем четыре часа ехали на джипе через крутые горы в самое сердце джунглей. Полю это могло показаться путешествием в другой мир. Пошел дождь, перестал, затем пошел снова, превратив дороги в нечто такое, с чем пришлось считаться.

– Здесь всегда так? – поинтересовался Поль.

– Нет, – сообщил Гэвин. – В сезон дождей дороги намного хуже.

Флорес – остров цветов. С воздуха он выглядел наподобие длинной ленты джунглей, брошенной в синюю воду, частичкой в ожерелье островов, протянувшемся между Австралией и Явой. Линия Уоллеса note 26 – более реальная, чем любая линия на карте – находилась западнее, в направлении Азии и империи плацентарных млекопитающих. Здесь правил странный император.

К тому времени, когда они въехали в Рутенг, Поль сильно устал и тер слипающиеся глаза. Рядом с джипом бежали дети, в чьих лицах сочетались черты малайцев и папуасов – коричневая кожа, крепкие белые зубы, мечта стоматолога. Городок стоял одной ногой в джунглях, другой – на склоне горы. На его окраине начиналась долина, спускавшаяся вниз на несколько километров.

Мужчины разместились в отеле. Комната Поля оказалась с минимальными удобствами, но чистая, и он заснул как убитый. На следующее утро он проснулся, принял душ и побрился. Гэвин встретил его в вестибюле.

– Отель простоват, ты уж извини, – сказал Гэвин.

–   Нет, все в порядке. Там есть душ и кровать. Это все, что мне нужно.

–   Мы используем Рутенг как своего рода базовый лагерь для раскопок. Наше следующее жилье уже не будет таким роскошным.

Подойдя к джипу, Поль проверил свое снаряжение. И, лишь усевшись на пассажирское сиденье, заметил пистолет – черная кожаная кобура была закреплена изолентой на дверце водителя. Вчера ее там не было.

Гэвин заметил его взгляд:

– Мы живем в безумные времена, приятель. А про эти места история просто забыла – до недавних событий, которые заставили вспомнить.

– Что еще за недавние события?

– С точки зрения одних – религиозные события. Для других – политические. – Гэвин помахал рукой. – Ставка у этой находки больше, чем просто амбиции ученого.

Они ехали на север, спускаясь в долину и проезжая мимо последних остатков цивилизации.

–   Вы боитесь, что кто-то может похитить кости? – спросил Поль.

–   Да, это одно из моих опасений.

–   Одно?

– Легко делать вид, будто мы играем лишь теориями – идеями, придуманными в некоей башне из слоновой кости соперничающими группами ученых. Словно все это лишь какое-то интеллектуальное упражнение. – Гэвин взглянул на него серьезными темными глазами. – Но потом ты видишь эти кости, берешь, ощущаешь их вес, и иногда теории умирают у тебя в пальцах.

Дорога в долину шла ломаными зигзагами, время от времени сменявшимися округлыми поворотами. На прямых участках нависающие ветви превращали ее в туннель, а джунгли – во влажную ткань, бьющую в ветровое стекло. Но время от времени эта ткань отдергивалась, и за краем обрыва показывалась долина во вкусе Голливуда – архетип всех долин, где сквозь дымку тропических испарений проглядывали джунгли. На таких участках грунтовой дороги резкий левый поворот руля сделал бы их поездку очень быстрой… и последней.

Гэвин назвал пункт их назначения – «Лиандж буа», в переводе «Холодная пещера». И объяснил, как все, возможно, произошло – сценарий. Вокруг жаркие джунгли, поэтому двое или трое вошли в пещеру, чтобы посидеть в прохладе или поспать. Или же, возможно, шел дождь, и они вошли в пещеру обсохнуть, но только дождь не прекращался, реки вышли из берегов, как это иногда происходит, и они оказались в ловушке, отрезанные водой, а потом их утонувшие тела оказались погребены под илом и осадками.

Они некоторое время ехали молча, пока Гэвин не произнес третий вариант:

–   Или же их там съели.

–   Кто съел?

– Homo homini lupus est, – ответил Гэвин. – Человек человеку – волк.

Они пересекли набухшую от дождей реку, вода в которой поднялась до самых дверей. На несколько секунд Полю показалось, что течение схватит джип, утянет вниз, и они были на волосок от этого – Гэвин, ругаясь сквозь зубы и вцепившись в руль побелевшими пальцами, с трудом удержал машину на мелководье. Когда они выехали на берег, он сказал:

– Надо править строго на север, если отклониться от прямой линии хоть на несколько футов, то машина так и пойдет кувыркаться вниз по течению.

Поль не стал спрашивать, откуда ему это известно.

За рекой находился лагерь. Ученые в широкополых шляпах или банданах. Молодые и в возрасте. Двое или трое без рубашек. Темноволосая женщина в белой рубашке сидела на бревне возле своей палатки. Но одно было общим у всех – хорошие ботинки.

Все головы повернулись на звук мотора, и когда джип остановился, собралась небольшая толпа, чтобы помочь разгрузиться. Гэвин познакомил его со всеми: восемь ученых и двое рабочих. В основном австралийцы. Индонезиец. Один американец.

– Герпетология, приятель, – сказал один из них, пожимая Полю руку. Невысокий, коренастый, с рыжей бородой, никак не старше двадцати двух лет. Его имя Поль забыл уже через секунду, но слова «герпетология, приятель» застряли в памяти. – Это моя специальность, – продолжил коротышка. – Я в это ввязался из-за профессора Макмастера. А сам я из Австралии, из университета Новой Англии. – Улыбка у него была широченной, а крючковатый острый нос указывал на подбородок. Полю он понравился.

Когда они кончили разгружать джип, Гэвин повернулся к новенькому:

– А теперь, думаю, настало время для самого важного знакомства. Пещера оказалась неподалеку. Из джунглей торчала зазубренная глыба известняка с навесом из лиан, а под ним – темный зев. Камень имел беловато-коричневый оттенок старой слоновой кости. Его обволок прохладный воздух, пол заметно понижался от входа. Глаза Поля вскоре привыкли к темноте. Пещера оказалась шириной в тридцать метров, в форме полумесяца, развернутого к джунглям – глинистый пол, низкий куполообразный потолок. Сперва он ничего не увидел, потом заметил в дальнем углу две торчащие из глины палки. Привыкнув к сумраку, глаза различили яму.

–   Это здесь?

–   Здесь.

Поль снял рюкзачок и достал из пластиковой упаковки белый бумажный костюм.

–   Кто прикасался к костям?

–   Тэлфорд, Маргарет и я.

– Мне понадобятся образцы крови всех вас для сравнительного анализа.

–   На примесь посторонних ДНК?

–   Да.

–   Мы прекратили копать, как только поняли значение этой находки.

–   Все равно. Мне будут нужны образцы крови всех, кто здесь копал. Любого, кто приближался к костям. Завтра я сам возьму образцы.

– Понял. Нужно что-нибудь еще?

– Уединение. – Поль улыбнулся. – Не хочу, чтобы кто-либо входил в пещеру, пока я работаю.

Гэвин кивнул и ушел. Поль достал брезент и крючки для его крепления. В идеале образцы должен брать тот, кто выкопал кости. А еще лучше, если образцы ДНК будут отобраны, пока кости все еще в земле. Это снижает степень загрязнения. А оно есть всегда. Какие бы меры предосторожности ни принимались, как ни закрывай раскоп брезентом, даже при минимуме людей, работающих на площадке, загрязнение все равно будет.

Поль пролез в яму, закрепив на голове фонарик. Бумажный костюм легко скользил по мокрой земле. Он не мог сказать, какие это кости – только то, что это кости, полуприкрытые землей. Для него это было главным. Материал оказался мягким, не окаменевшим. Придется работать осторожно.

Работать пришлось целых семь часов. Он сделал два десятка фотографий и тщательно записал, из каких костей были взяты конкретные образцы. Кем бы ни оказались эти существа, они были маленькими. Поль герметично упаковал образцы ДНК в стерильные пакетики для перевозки.

Когда он выбрался из-под брезента, уже наступила ночь.

Гэвин встретил его у костра возле пещеры.

–   Закончил?

–   На сегодня. Я взял шесть различных образцов минимум у двух разных индивидуумов. На завершение уйдет еще дня два.

Макмастер протянул ему бутылку виски.

–   Не рановато ли праздновать?

–   Праздновать? Ты всю ночь проработал в могиле. Разве в Америке не пьют после похорон?

Той ночью возле лагерного костра Поль слушал звуки джунглей и голоса ученых, ощущая, как вокруг него сгущается история.

– Предположим, что это не так, – сказал Джек, худой и очень пьяный американец. – Предположим, что эти существа не были нашими предками. Тогда что это будет означать?

Рыжебородый герпетолог по имени Джеймс простонал:

–   Ну сколько можно мусолить эту идиотскую доктрину о происхождении?

–   Тогда что же это? – спросил кто-то.

Они передавали бутылку по кругу, время от времени поглядывая на Поля так, словно он был священником, приехавшим отпустить всем грехи, а его комплект для взятия образцов – всего лишь атрибут сана. Когда подошла очередь Поля, он сделал большой глоток из бутылки. Виски они допили уже давно и сейчас употребляли какой-то местный рисовый самогон, принесенный рабочими. Поль проглотил жидкий огонь.

Желтоволосый мужчина сказал: «Это истина», – но Поль пропустил часть разговора и впервые осознал, насколько все они пьяны. Джеймс рассмеялся после чьих-то слов, а женщина в белой рубашке повернулась и сказала:

–   Некоторые называют их хоббитами.

–   Кого?

–   Человек с Флорес – хоббит. Они ростом в три фута.

–   Толкин бы гордился, – вставил кто-то.

– Нижняя челюсть, почти целый череп, части правой ноги… а объект так и остался безымянным.

–   Но кто это?

–   Слушай, ты с нами?

Только через несколько секунд Поль сообразил, что вопрос задали ему. Через пламя костра на него смотрели карие женские глаза.

–   Да, – ответил он. – Еще несколько дней.

–   Но кто это? – повторил тот же голос.

Поль сделал еще глоток, пытаясь заглушить голос паники у себя в голове.

За следующие два дня Поль кое-что узнал о женщине в белой рубашке. Ее звали Маргарет. Двадцать восемь лет. Австралийка. Аборигенка по материнской линии, судя по линиям рта. Остальными ее предками могли быть голландцы, англичане, кто угодно. Зато этот полный рот… зубы, как удетей из Рутенга, мечта стоматолога. Каштановые волосы она связывала на затылке, чтобы они не падали на лицо во время раскопок. Она рассказала ему, что это ее шестые раскопки.

– Мои главные, – сказала она, сидя на стуле, когда Поль брал у нее кровь, вытянув тонкий указательный палец, на котором набухала красная жемчужина, готовая раскрыть ее секреты. – Большинство археологов работает всю жизнь, так и не сделав крупной находки. Может быть, тебе повезет. Вероятно, нет. Но это главные раскопки, в которых мне довелось участвовать.

– А как же братья Лики note 27 ? – спросил Поль, вытирая ее палец.

– Фу! – Она с притворным отвращением махнула на него рукой. – На них вкалывала куча рабочих. Чертовы Кеннеди от археологии.

Поль не смог не рассмеяться.

Это подводит нас к так называемой доктрине общего происхождения, согласно которой каждый вид рассматривается как продукт уникального и индивидуального творения. Следовательно, все люди, как живые, так и жившие, происходят от общего и однократного акта творения. И оказаться за пределами этой цепочки потомков, даже несмотря на внешнее сходство, означает быть кем-то иным, не человеком.

Из статьи в «Журнале наследственности».

В тот вечер Поль помог Гэвину нагрузить джип для поездки в Ру-тенг.

– Я отвожу наших рабочих обратно в город, – сказал ему Гэвин. – Они работают здесь неделю, потом неделю отдыхают. Хочешь, я отвезу твои образцы?

Поль покачал головой:

–   Не могу. Есть очень строгий протокол, касающийся передачи образцов.

–   Где они сейчас?

Поль похлопал по карману на штанине.

–   А когда ты вернешься с образцами, что будет дальше?

–   Передам их группе аналитиков.

–   Так ты не будешь анализировать их сам?

–   Я буду помогать, но тут строгие правила. Я постоянно исследовал ДНК животных, и оборудование точно такое же. Но для изучения человеческого генома требуются лицензия и контроль.

–   Ладно, приятель, тогда я вернусь завтра вечером и подвезу тебя. – Гэвин подошел к джипу и протянул Полю спутниковый телефон. – На случай, если что-нибудь произойдет, пока меня не будет.

–   Думаете, что-нибудь произойдет?

– Нет, – ответил Гэвин и, помолчав, добавил: – Не знаю. Поль провел пальцем по телефону, темному блоку из пластика размером с ботинок.

– Что вас тревожит?

– Если честно, то, когда я привез тебя сюда, это привлекло внимание, к которому мы не были готовы. Сегодня я получил тревожный звонок. До сих пор нам удавалось лавировать и уклоняться от радара, но теперь… теперь мы привезли специалиста со стороны, и кое-кто захотел узнать – зачем.

– Кто именно?

– Официальные лица. Индонезия неожиданно очень заинтересовалась.

–   И вас тревожит, что они закроют раскопки? Гэвин улыбнулся:

–   Ты изучал теологию?

–   А что?

– Меня давно восхищала личность Авраама. Ты знаешь, кто это?

– Конечно, – ответил Поль, не понимая, в каком направлении пошел разговор.

– От этого овечьего пастуха происходит вся история монотеизма. Он заложил фундамент трех «авраамических» религий – иудаизма, христианства и ислама. Когда евреи, христиане и мусульмане преклоняют колени перед их Единственным Истинным Богом, то молятся они богу Авраама. – Гэвин закрыл глаза. – И все равно они грызутся между собой.

– А какое это имеет отношение к раскопкам?

– Слово «пророк» происходит от греческого prophetes. На иврите оно звучит как «наби». Думаю, никто не выразился лучше Абрахама Гершеля, когда он написал: «Пророк есть человек, который чувствует яростно». А ты как считаешь, Поль? Думаешь ли ты, что пророки чувствуют яростно?

– Почему вы меня об этом спрашиваете?

– О, не обращай внимания. – Гэвин снова улыбнулся и покачал головой. – Всего лишь ворчу по-стариковски.

– Вы не ответили: полагаете ли вы, что раскопки прекратят?

– Мы пришли на их землю, их территорию. Приехали сюда и нашли кости, которые противоречат их верованиям. Что, по-твоему, может произойти?

– Противоречат их верованиям? А чем, по-вашему, являются эти кости? Вы никогда не говорили.

– Не знаю. Они могут быть человеческими, но с патологией развития.

– Так говорили о первых костях неандертальцев. А потом находили все новые и новые.

– Это может быть микроцефалия.

– И какая же микроцефалия делает человека ростом в три фута?

– Странная форма черепа и малый размер тела могут и не иметь связи. На этих островах пигмеи тоже есть.

– Таких маленьких пигмеев не бывает.

– Но вдруг здесь сработали два фактора сразу… допустим, это кости микроцефального представителя… – Гэвин замолк и вздохнул. Вид у него стал такой, словно он внезапно признал поражение.

– Вы ведь думаете совсем не так? – уточнил Поль.

– Это самые маленькие из найденных костей, которые похожи на человеческие. Могли они принадлежать людям с патологическими отклонениями? Не знаю. Возможно. Патология может возникнуть где угодно, поэтому мы не можем ее исключить, когда у нас для работы есть только несколько образцов. Но я все время думаю о том, что данные кости найдены здесь неспроста.

– То есть?

– Эти кости не были найдены в Африке или в Азии. Их нашли на маленьком острове. Рядом с костями карликовых слонов. Это совпадение? Господи, да ведь они охотились на карликовых слонов.

– Но если это не патология, то кто они, по-вашему? Вы так и не сказали.

– В этом и заключается мощь генетики, друг мой. Мы уже не обязаны верить. Мы можем точно узнать. А как раз это и представляет главную опасность.

– На островах происходят странные вещи.

Белой рубашки на Маргарет не было. Она сидела в комбинезоне с открытыми руками, и влажная кожа глянцевито поблескивала. Свет костра отгонял ночь, зажигая крохотные свечи в их глазах. Приближалась полночь, ученые сидели вокруг костра, слушая потрескивание пламени. Слушая джунгли.

– Как на Галапагосских островах, – сказала она. – Зяблики.

– Да брось, – возразил Джеймс. – Мы нашли маленькие черепа, с мозгами по размеру примерно как у шимпанзе. Островная карликовость рода Homo – ты это объяснение предлагаешь? Нечто вроде местной адаптации за последние пять тысяч лет?

– Ничего лучше у нас нет.

– Эти кости слишком отличаются. Они не из нашей линии предков.

– Но они моложе, чем другие архаики. Это вам не хомо эрек-тус – одна из ветвей, обрубленных еще на заре времен. Эти существа выжили и существовали здесь очень долго. Кости даже не окаменели.

– Неважно, все равно они – не мы. Или они делят с нами общее происхождение от Человека, или с самого начала были созданы отдельно. Никаких промежуточных видов нет. И не забывайте, что они всего лишь в метр ростом.

– Это лишь оценка их роста.

– Точная оценка.

— Ахондроплазия note 28 …

– В этих черепах не больше ахондроплазии, чем в моем. Я бы даже сказал, что скошенная передняя кость является а/оииахондропла-стической.

– Определенный дефицит гормона роста мог бы…

– Нет, – сказал Поль, заговорив впервые. Все повернулись к нему.

– Что нет?

– У пигмеев нормальный уровень гормона роста. Во всех исследованных популяциях – негритосов, туземцев Андаманских островов, пигмеев из Конго. У всех он нормальный.

Все молча смотрели на него.

– Отличается область их рецепторов, – продолжил Поль. – Пигмеи вырастают пигмеями из-за их рецепторов гормона роста, а не из-за самого гормона. Если даже делать ребенку пигмея инъекции гормона роста, он все равно вырастет пигмеем.

– И все ж я не вижу, как это влияет на то, являются ли кости останками наших предков, – сказала Маргарет.

Джеймс обвел взглядом сидящих вокруг костра:

– Итак, они на нашей линии предков? Они – мы или другие?

– Другие.

–   Другие.

–   Другие.

– Но ведь у них были каменные орудия, – прошептала Маргарет, не веря услышанному.

Все уставились на Поля, но он лишь смотрел на огонь и молчал.

Следующее утро началось с ливня. Раскопочная команда забилась в палатки или сидела под брезентовым навесом возле костровой ямы. Лишь Джеймс наплевал на дождь и отправился в джунгли. Он вернулся через час, улыбаясь до ушей.

–   Взгляни-ка на это, – сказал он, протягивая что-то Полю.

–   Что это?

–   Недоеденный варан. Этот вид встречается только здесь. Теперь и Поль разглядел, что Джеймс держит лапу с когтями.

–   Крупная ящерица.

– О, нет. Эта еще молодая. По эту сторону линии Уоллеса мать-природа ведет себя странно. Мало того, что большинство видов нашей стороны больше нигде не встречается. Многие из них не имеют даже отдаленных родственников где-либо еще. Такое впечатление, что Бог здесь начал с нуля, решив заполнить все экологические ниши.

– Как ты заинтересовался герпетологией? – спросил Поль.

– «Через Его творения познаем мы Бога»…

– Макмастер упоминал карликового слона.

– Да, стегадон. Они уже вымерли.

– А что их погубило?

– То же, что убило много древней фауны на этом острове. Классический катастрофизм note 29 – извержение вулкана. Мы нашли слой пепла чуть выше самых молодых костей.

Однажды, лежа в постели с женщиной, Поль смотрел через окно на луну. Женщина гладила пальцем шрамы на его теле.

– У тебя был жестокий отец.

– Нет. Он был сломленный человек, вот и все.

– А есть какая-то разница?

– Да.

– Какая?

– Он всегда сожалел о содеянном.

– А это имело значение?

– Да, каждый раз.

О: Конечно, случаи локальной адаптации происходили. Популяции все время адаптируются к изменяющимся условиям. В: С помощью какого процесса?

О: За счет успешного дифференциального воспроизводства. При наличии генетической изменчивости такое почти неизбежно. Это всего лишь вопрос математики и генов. Пятьдесят восемь столетий – долгий срок.

В: Можете привести пример?

О: В эту категорию попадает большинство собак, выведенных человеком для удовлетворения его нужд. Хотя физически они отличаются друг от друга, изучение генов показывает, что все они – один вид, хотя и разделенный на несколько четких подвидов.

В: Значит, вы утверждаете, что Бог сотворил исходную собаку, а человек вывел различные породы?

О: Это вы произнесли слово «Бог», а не я. И для протокола, милочка: Бог сотворил волка. А человек сотворил собак.

Из протокола судебного процесса над генетиком Майклом Пу-ром.

Они заявились на следующее утро под видом полицейского патруля. В сияющих новеньких «дайхацу» с трубчатыми каркасами вместо крыши. С оружием.

Поль услышал их до того, как увидел – выкрики и команды на непонятном языке. Он находился с Джеймсом у входа в пещеру. Увидев первую штурмовую винтовку, Поль бросился к палаткам. Он сунул пакетики с образцами в поясную сумку и набрал номер на спутниковом телефоне. Гэвин отозвался после второго звонка.

– Здесь полиция, – сообщил Поль.

– Боже милостивый, ведь я только сегодня разговаривал с чиновниками, – сказал Гэвин. За стенами палатки раздавались сердитые крики. – И меня заверили, что ничего подобного не произойдет.

– Они солгали.

– Дело скверно. Очень скверно, – пробормотал Джеймс за спиной Поля.

– Вы где? – спросил Поль.

– Все еще в Рутенге.

– Тогда все уже кончится, пока вы сюда доберетесь.

– Поль, тебе опасно там оста… Поль оборвал связь.

Он взял нож из набора для работы с образцами и разрезал заднюю стенку палатки. Выскользнул наружу, за ним – Джеймс. Поль заметил Маргарет – она в нерешительности стояла на краю леса. Их глаза встретились, Поль жестом указал на джипы. На счет «три» они побежали к ним.

Они забрались в машину и захлопнули дверцы. Солдаты – теперь Поль знал, что это именно солдаты – не заметили их, пока Поль не завел мотор. Малайские лица повернулись на звук, яростно вопя.

–   Наверное, вам захочется пристегнуть ремни во время этой поездки, – сообщил Поль. Затем надавил педаль, разбрызгивая грязь из-под колес.

–   Не стреляйте, – прошептал Джеймс на заднем сиденье, молитвенно закрыв глаза.

–   Что? – не понял Поль.

–   Если они стреляют, то это не полиция.

Пуля пробила заднее окно и вышибла кусок ветрового стекла, украсив его паутиной трещин.

– Черт! – взвизгнула Маргарет.

Быстро взглянув в зеркало заднего вида, Поль увидел, как солдаты забираются в один из «дайхацу». Он крутанул руль вправо.

– Не сюда! – крикнула Маргарет. Поль проигнорировал ее и вжал в пол акселератор.

Джунгли проносились мимо на расстоянии вытянутой руки. Ухабы грозили вышвырнуть с усеянной ямами дороги. Сзади их нагонял «дайхацу». Китайским фейерверком захлопали выстрелы, звякнул металл. Они свернули за поворот и увидели впереди реку – большую и тупую, как небо. Поль добавил скорости.

–   Нам реку не переехать! – крикнул Джеймс.

–   Нужно лишь добраться до середины. Еще одна пуля врезалась в джип.

Они въехали в реку – вода с ревом захлестнула капот, хлынула сквозь пробитое ветровое стекло. Сильно и внезапно запахло илом. Поль уперся ногой в пол.

Джип запыхтел, немного продрейфовал, уцепился за гравий на дне. Они добрались примерно до середины, затем Поль крутанул руль влево. Мир начал разворачиваться. Правое переднее крыло приподнялось, раскачиваясь от течения. Мотор заглох. Они поплыли.

Поль обернулся. Машина преследователей резко затормозила у самой воды, из нее выпрыгивали солдаты. Джип развернуло – одно из колес ударилось о подводный камень.

–   Плавать умеете? – спросил Поль.

–   Нашел, когда спрашивать!

–   Я бы на вашем месте расстегнул ремни.

Джип ударился о другой камень, заскрипел металл, затем небо поменялось местами с водой, и все вокруг потемнело.

Они выбрались на берег несколькими милями ниже по течению, где реку пересекал мост. Грунтовая дорога вывела их к местечку под названием Реа. Там они сели в автобус. У Маргарет были при себе деньги.

Беглецы не разговаривали, пока не приехали в Баджаву.

– Думаю, они не собирались причинять вред тем, кто занимался раскопками. Им были нужны только кости.

– Они в нас стреляли.

– Потому что предположили, будто у нас есть то, что им нужно. Они стреляли по колесам.

– Нет, – сказала она. – Не по колесам.

Они провели несколько дней в номере отеля – Джеймс не мог покинуть его стен: рыжие волосы выдавали его моментально. Поль, скуластый полуазиат, сливался с толпой, хотя и был сантиметров на пятнадцать выше местных.

В тот вечер, лежа на одной из двуспальных кроватей и глядя в потолок, Джеймс сказал:

– Если это не кости наших предков… то хотел бы я знать, как они выглядели.

– У них был огонь и каменные орудия, – отозвался Поль. – Наверное, они очень походили на нас.

– Знаешь, мы ведем себя так, слово мы избранные. Но что если все было не так?

– Не думайте об этом, – сказала Маргарет.

– Что если Бог вначале создал все эти разные виды, разные варианты… а мы всего лишь тот вид, который убил остальных?

– Заткнись, – велела она.

– Что если был не один Адам, а сотня Адамов?

– Да заткнись же, Джеймс!

Наступило долгое молчание, которое нарушал лишь уличный шум, просачивающийся сквозь тонкие стены.

– Поль, – спросил Джеймс, – если ты привезешь образцы в лабораторию, ты ведь сможешь это узнать?

Поль молчал. Он думал о тех, кто будет делать анализы, и гадал.

– Победители пишут учебники истории, – сказал Джеймс. – Быть может, они пишут и библии. Хотел бы я знать, какая религия умерла вместе с ними.

На следующий день Поль вышел купить еды. Когда он вернулся, Маргарет в номере не было.

– Где она?

– Пошла искать телефон. Сказала, что сразу вернется.

– Почему ты ее не остановил?

– Не смог.

День сменился вечером. Когда стемнело, оба поняли, что Маргарет не вернется.

– Как мы попадем домой? – спросил Джеймс.

– Не знаю.

– И твои образцы… Даже если мы доберемся до аэропорта, тебя ни за что не пустят в самолет вместе с ними. Тебя обыщут. И найдут их.

– Придумаем какой-нибудь способ, когда все уляжется.

– На это можешь не надеяться.

– Все успокоится.

– Нет, ты все еще не понял. Когда вся твоя культура опирается на идею, ты не можешь себе позволить оказаться неправым.

Вынырнув из глубин сна, Поль услышал это. Нечто.

Он знал – это случится, хотя до сего момента и не сознавал, что знает. Потрескивание дерева, легкий ветерок от приоткрывшейся двери. Шок и страх были бы лучше – ворвавшиеся солдаты, арест, высылка, депортация, юридическая система. Молчаливый человек в темноте означал многое. И ничего хорошего. Сразу вспомнились слова «наемный убийца».

Поль медленно вдохнул. Внутри него был холод – та его часть, которая уже умерла и никогда не сможет испугаться. Та часть, которую в него вложил отец. Взгляд Поля обшарил тени и отыскал место, где тень двигалась, словно подгоняемая через комнату ветерком. Если убийца один, у него еще есть шанс.

Поль решил было спастись бегством – броситься к двери, оставив здесь образцы. Но его остановил все еще спящий Джеймс. Тогда он принял другое решение.

Он метнулся с кровати, выбросив перед собой простыню и обернув ею сгусток темноты. Силуэт переместился, темный, как пятнышки на шкуре пумы, темные на темном – они там есть, хотя их нельзя увидеть. И Поль знал, что застал убийцу врасплох, но мгновенно понял – этого будет недостаточно. Сильный удар едва не сбил его с ног, отбросив к стене. Разбилось зеркало, осколки со звоном посыпались на пол.

– Что за черт? – Джеймс включил свет, и мир появился с внезапностью фотовспышки. Убийца оказался индонезийцем, противоестественная тишина исходила от него волнами, как жар от печи. Он нес с собой финал, небытие в длинном лезвии. Он был в шоке. В шоке застигнутого врасплох профессионала, стоящего на полусогнутых ногах с блестящим лезвием в руке. На зеркальной стали – кровь. Только в тот момент Поль ощутил боль. Только тогда понял, что ранен.

Индонезиец двигался быстро. Очень быстро. Настолько, что Поль не успевал следить за его движениями, покрывая расстояние со скоростью мысли, через комнату к Джеймсу, который успел лишь дернуться в сторону, прежде чем нож рассек воздух. Глаза Джеймса удивленно распахнулись. Поль рванулся вперед, пользуясь только тем, что у него было – ростом, силой, инерцией. Он врезался в убийцу, как футбольный защитник, стиснул руками, впечатал в стену. В груди индонезийца что-то хрустнуло подобно сломанной ветке, и враги расцепились. Убийца делал что-то руками, металл заскрежетал по кости… новая темнота, и Поль ощутил, как из его глазницы выходит сталь.

Гнева не было. Вот что самое странное. Сражаться за свою жизнь и не испытывать гнева. Убийца снова бросился в атаку, и Поля спасли только его габариты. Он схватил противника за руку и вывернул ее, перенося схватку на пол. И втиснул всю свою волю в три квадратных дюйма горла индонезийца, сминая его как пустую алюминиевую банку. В него снова вошла сталь, но Поль держался и давил, пока черные глаза не погасли.

Поль скатился с тела и рухнул на пол. Добрался ползком до Джеймса. Там была не лужа крови, а целое болото – пропитался весь матрац. Джеймс все еще оставался в сознании.

– Не капай на меня кровью, слышишь? – сказал Джеймс. – Никогда не знаешь, какую заразу можно подцепить от вас, американцев. Не хочу потом объясняться с подружкой.

Поль улыбался умирающему, плакал, закапывал кровью из своих ран, вытирал наволочкой кровь с его бороды. И держал руку Джеймса, пока тот не перестал дышать.

Очнувшись, Поль увидел белизну. Он моргнул. На стуле рядом с госпитальной койкой сидел мужчина в костюме. Возле двери стоял полицейский в форме.

–   Где я? – спросил Поль. Он не узнал своего голоса. То был голос гораздо более старого человека. Наглотавшегося стекла.

–   В Маумере, – ответил мужчина в костюме – белый, лет тридцати пяти, типичный юрист.

–   Давно?

–   Один день.

Поль коснулся повязки на лице:

–   А глаз?..

–   Сожалею.

Поль воспринял новость кивком.

–   Как я сюда попал?

–   Вас нашли на улице, голого. А в вашем номере – двух мертвецов.

–   И что теперь будет?

–   Ну, это зависит от вас. – Мужчина в костюме улыбнулся. – Я представляю здесь неких лиц, заинтересованных в том, чтобы все завершить тихо.

– Тихо?

– Да.

– Где Маргарет? И мистер Макмастер?

– Сегодня утром их отправили самолетом в Австралию.

– Я вам не верю.

– Мне все равно, верите вы мне или нет. Я лишь отвечаю на ваши вопросы.

– Что с костями?

– Конфискованы для сохранности, разумеется. Индонезийцы закрыли раскопки. Это ведь их пещера, в конце концов.

– А образцы ДНК в номере отеля, в пакетиках?

–   Они были конфискованы и уничтожены. Поль промолчал.

–   Как вы оказались на улице? – спросил костюм.

–   Вышел.

–   А почему голым?

– Решил, что только так меня оставят в живых. Это был единственный способ показать, что у меня нет с собой образцов. Я истекал кровью. И знал, что за мной все равно придут.

– Вы умный человек, мистер Карлсон. Значит, вы решили, что надо оставить им образцы?

– Да.

Мужчина в костюме встал и вышел.

– Большую часть, – прошептал Поль.

По дороге в аэропорт Поль попросил таксиста остановиться. Расплатившись, вышел. Приехал на автобусе в Бенгали, а там нанял такси до Реа.

В Реа он сел на автобус, и когда тот покатился по дороге, Поль крикнул:

– Стой!

Водитель нажал на тормоз.

– Извините, – объяснил Поль. – Я кое-что забыл.

Он вышел из автобуса и зашагал обратно в город. Слежки за собой он не заметил.

В городе, на одной из боковых улочек, он отыскал его – цветочный горшок со странным розовым растением. И принялся выковыривать из горшка землю.

На него закричала старуха. Он протянул ей деньги:

– За цветок. Я любитель цветов.

Она могла не понимать английский, но язык денег поняла.

Он зашагал по улице с горшком в руке. Джеймс был кое в чем прав. А в чем-то ошибался. Не сотня Адамов, нет. Всего два. Все ав-стралоидные существа были созданы как некий параллельный мир. «И ты познаешь Бога по творениям его…» Но зачем было Богу создавать двух Адамов? Вот вопрос, который не давал Полю покоя. А ответ: Бог не стал бы этого делать.

Два Адама. Два бога. По одному с каждой стороны линии Уоллеса.

Поль представил, что это началось как соревнование. На песке провели линию, чтобы посмотреть, чьи творения будут доминировать.

Поль теперь понимал, какую ношу взвалил на себя Авраам, став свидетелем рождения религии.

Шагая по улицам, Поль рыхлил пальцами землю в горшке. Коснулся пакетика, вытащил его. Этот пакетик никакие аналитики не увидят никогда. Уж он об этом позаботится.

Он прошел мимо стоящей в дверях пожилой женщины, у которой был полный рот прекрасных зубов. Подумал о костях в пещере и о странных людях, которые когда-то обитали на этом острове.

Он протянул ей цветок:

– Это вам.

Потом остановил такси и сел.

– Отвезите меня в аэропорт.

Пока старая машина тряслась по пыльным улицам, Поль снял наглазную повязку. Заметил, как водитель посмотрел в зеркало заднего вида и брезгливо отвернулся.

– Понимаете, они солгали, – сказал Поль водителю. – Насчет сложности глаза. О, есть разные способы…

Водитель включил радио и уставился вперед. Поль морщился, разматывая повязку над раной и вытягивая белую марлю длинными полосками. В черепе взрывалась боль.

– Пророк есть человек, который чувствует яростно, – сказал он и сунул пакетик в пустую глазницу.

Перевел с английского Андрей НОВИКОВ

© Ted Kosmatka. The Prophet of Flores. 2007. Печатается с разрешения автора. Рассказ впервые опубликован в журнале «Asimov's SF» в 2007 году.