Про тесак

А ведь было, было и у Владислава реактивное состояние! Но давненько — ещё до Гудермеса: в то время когда в голой степи блокпостом стояли. И был у него свой метод борьбы с этим душевным недугом.

В очередной командировке, в первый же день по прибытии на блок, трое друзей: Гаврил Герасимович, старлей — связист отряда; отрядный старшина — старший прапорщик Сергей Сергеевич, и Владислав — как самые опытные, пока другие переминались с ноги на ногу и сомневались: куда бы лучше заселиться, с ходу, без особого шума, вселились в небольшой, но довольно уютный вагончик. Обустроились, и начали службу служить.

Это было время, когда по всему Северному Кавказу в большей или меньшей степени шли каждодневные боевые действия, и когда по всем отрядам прошлась эпидемия по приобретению фирменных ножей. О тех ножах ходили легенды: сталь особая, дамасская, та, из которой самые лучшие медицинские скальпеля делают, изготавливают этот металл в самой Москве, производят ножи, опять же, самые лучшие оружейных дел мастера — ручная работа! Кроме того, благодаря народной рекламе и небывалому спросу, появились и левые фирмы, штампующие ножи «под фирму» — отличить невозможно. Бойцы покупали как готовые, так и под индивидуальный заказ. Каких только ножей у бойцов не было: и со страшным пилообразным обушком, и большие, и маленькие, и под австрийский штык-нож времён второй мировой, метательные, втыкательные, с выгравированным рисунком, с вытравленной надписью. Многие — сам видел, ходили и с двумя, а бывало — и с тремя клинками: на груди, на спине, на голени; либо — на бедре, и два за плечами, торчащие рукоятками вверх. Изощрялись в этом деле — кто как мог.

Нередко нож выступал в качестве «подмазки», подарка, и даже самой настоящей боевой награды. Но самое главное, конечно же — «последний аргумент»! Солидный грозный аргумент уже своим внешним видом выступает в роли успокоительного средства для предполагаемого оппонента, придаёт обладателю кинжала немалую значимость в глазах окружающих; красивый аргумент, кроме того, вызывает и нехорошее чувство зависти у не имеющего подобного и, соответственно — чувство гордости у имеющего. С какими завидущими, и в то же время уважительными взорами иной раз провожали бойцов спецподразделений простые армейские парни со штык-ножами на поясах. А сколько ножей было в своё время раздарено тем же армейцам — не счесть.

Герасимыч был первым из дружков который поддался этому «чеченскому синдрому», решил приобрести и себе, любимому, подобный кинжал: штатный автоматный штык-нож, глядя на других, его уже не устраивал. Специально выехал с группой выезжавших на войсковые продуктовые склады, как бы нехотя, невзначай, отбился от них, долго толкался по прилавкам на городском рынке, тщательно выбирал, прикидывал в руке: как истинный знаток проверял балансировку, хват, угол заточки. Остановил свой выбор на простенькой но изящной финке с рукоятью из набора кусочков кожи. Металл — что зеркало: и смотреться в него можно и им же бриться. Красивый нож.

Новый ножичек, по возвращению на блок, увидел старшина, сразу же оценил:

— Герасимытш, задари!

— С какой такой стати?

— Ну, как другу! — в глазах отразился блеск металла, рукоятку разве что на зуб не пробует.

— Давай, Сергеич, я тебе лучше налью, как другу! — собственно мог бы этого и не говорить, ибо уже налито, — давай, брат, за дружбу!

— Ага… Слушай, ты мне на самом деле друг? — пальцы отмеряют гарду.

— Ага… в городе их много…

— Тебе, жалко? — дыхнул тонким слоем на клинок.

— Для тебя, Сергеич, ничего не жалко, пей!

— Герасимытш, задари! — протёр клинок об рукав.

— Ты меня уважаешь?..

— Я тобою горжусь!

С поста подошёл сменившийся Владик:

— Привет, Герасимыч! Приехал?

— Привет, приехал.

Бросив разгрузку с автоматом на нары, Владислав взял нож особым хватом специалиста, подбросил в руке, повертел меж пальцев, скупо похвалил:

— Хор-роший тесак, — это у него высшая степень одобрения, — новость слыхали?

— Какую?

— На въезде в Кизляр машину подорвали.

— Ага…

— …Каждый день сволочи долбят!..

— Угу…

— Сегодня в посёлке стреляли…

— Ага…

— Два чеха ногайцев атаковали…

— Это как!? — не поверили Владу друзья: примерно в восьми километрах к северу стоит ногайский посёлок, естественно, на краю посёлка у них имеется свой довольно солидно укреплённый блокпост, — два чеха!?

— Ага, — Владик, вернув нож хозяину, продолжил, — да, два обкуренных вникакую на мотоциклетке: «Аллах акбар!» — и в атаку на ногайцев с пулемётиком! Ну, ногайцы их и порешили в две минуты. Мотоциклет, вон, до сих пор дымится. Хрен знает, откуда они выскочили.

— А мы тут гадаем — откуда у них дым такой…

— Шашлыки что-ли жарят…

— Видать башню у них от наркоты конкретно порвало.

— Тоже стрессы гасят, сволочи!

— Значит, где-то рядом рыщут, волки…

Кто не знает Владика, скажет — спокойный парень. Но это не так: несмотря на внешнее спокойствие и невозмутимость, видно, что человек на пределе. Мог подолгу молчать, но на вопросы отвечал сразу же и, причём, неизменно с юморком и в точку. Стрессы всегда давил горячим чаем и сигаретой, или сигаретой с чаем. Коньяки и прочие напитки, в то время — не употреблял.

Так и получилось, судя по всему — из-за этого ножа покой потеряли все трое: Сергей Сергеич, Владик, и Герасимыч. Герасимыч — из-за того, что не желает вот так сразу ни с того, ни с сего, расстаться с ножом и его повсюду с алчным блеском в глазах преследует практичный старшина Сергеич со своим «Герасимытш, задари!». Сергеич оттого, что в его, когда-то сломанную на службе голову взбрела мысль заиметь вещественную память о боевом товарище, Владик, же оттого, что захотел во что бы то ни стало заиметь подобный нож; но когда случится оказия съездить в город — про то неведомо.

Наконец настал день, когда настойчивый Сергеич всё же окончательно достал Герасимыча и тот сдался, а Владик напросился в помощь зам по тылу и уехал с ним на продуктовые склады. И настал вечер, когда Владик приехал с новеньким ножом; Сергеич всё никак не может налюбоваться подарком; а Герасимыч размышляет: что же делать с новенькой солдатской миской в ответ подаренной ему растроганным Сергеичем. Но при этом, следует отметить — все трое нашли какое-то успокоение: Сергеич — при ноже и при памяти, Герасимыча не достаёт Сергеич, и Владик занят: усердно натачивает новенький нож, какие уж там стрессы. Так что тот первый вечер прошёл более-менее спокойно.

Следующие сутки вся троица была в наряде, но в разных сменах: Герасимыч в разведке, Влад на дорожном шлагбауме, старшина тоже куда-то укатил. После работы, до вечера, так же всё было спокойно. Но с этого вечера Владик прекратил попусту распивать чаи, только курил. Позже, чтобы часто не отвлекаться от любимого дела, он приобрёл знатную вместительную трубку и большую коробку ароматного табаку.

— Герасимыч, ты свободен, лапушка? Оцени — как я наточил! — в глазах мелькнуло подобие полного сексуального удовлетворения.

Герасимыч оценил:

— Что-то с одного краю неровно кажется… Сергеич, глянь.

— Точшно, чшерезчшур как-то, однако, — лезвие у финки стало неровным: один край был переточен волной.

Владик прицелился глазом по клинку:

— Ага… тьфу-тьфу… шибко, однако…

И началось!..

…Герасимычу в цвете снилась хрюшка, которую уготовляли на забой: какой-то садист перевязал путами свинюшку нарастапырку и, наслаждаясь мучениями несчастного животного, правил перед её выразительными глазами свой резак. Сергеичу же привиделся чёрно-белый кошмар в режиме ускоренного воспроизведения: как он в родном Полесье проворно убегает от преследующих его по пятам, на мотоцикле с коляской, фашистов, лязгающих на кочках вставными металлическими челюстями и, по ходу дела — шампурами об бруски — «вжик-вжик!» И ещё кричат по-русски, сволочи: «Достал, ёпти!»…

— Доброе утро, господа! — вжик-вжик, — ну, вы, и хра-апеть!

— Ты что, Влад, не спал что-ли?

— Да что-то не хочется, — Владик выглядел огурчиком, — и так полжизни умудрился проспать, сколько ж можно! А ты, Сергеич, чего так орал то, ёпти?

Сергеич на вопрос не ответил и ловко сменил тему разговора:

— Слышь, Владик, а тебе зачшем это, что над ножом то измываешшься?

— Хочу и буду! — лаконично ответил Влад.

Наблюдательный Герасимыч отметил — в результате ночного бдения кинжал утратил зеркальный блеск, потускнел, и волна пошла ещё и с другой стороны лезвия: даже своей формой стала напоминать узкую ложку. Весь личный состав отряда тоже заметил — с Владом стало твориться что-то неладное: в любую свободную минуту, и днём, и ночью, правил свой любимый нож! Похоже — в этом мире ему больше ничего и не нужно: это какое-то блаженство, удовольствие, наслаждение, даже, кажется — оргазм! Вжик-вжик! При любом раскладе в расположении: музыка орёт, телевизор работает, молодёжь шумит, — всем слышно: вжик-вжик!

Со временем, правда, когда Владик куда-либо надолго выезжал, бойцы подметили: без этого, уже вполне привычного акустического фона: «вжик-вжик-тьфу-тьфу!», отдыхающей смене стало довольно трудно засыпать. Судя по всему, правка клинка была для Влада некой отдушиной в этой жизни: не секрет — многие бойцы снимали стрессы алкоголем, многие, для того чтобы отвлечься от действительности, запоем читали стихи, книги; например — лирику Некрасова, или страшилки Корнея Чуковского. Был один парень, классно играл на гитаре, так он каждую свободную минуту тренькал на ней, и ничего больше ему и не надо: бренчал и успокаивался, забывал обо всём на свете. Вот так — брякал по струнам и всем говорил, что это Бах. Никто не осмеливался отобрать у него инструмент во время его отдыха, хотя гитара была собственностью отряда, общественной.

Герасимыч же никогда не расставался с Библией, не было случая, чтобы кто-то по этому поводу умничал, но многие интересовались: что там внутри да как, и что это или, к примеру — то, означает. Герасимыч охотно любознательных просвещал и наставлял на путь истинный.

— Слышь, Герасимыч, — спросил как-то, сидящий на краешке нар и портящий брусок об нож, Владик, — что первее появилось — курица или яйцо?

— Когда младшей дочке было пять лет, я ей тоже задал этот вопрос «что первее», так она даже не раздумывала, сказала, что Господь всё сотворил. А ты чем хуже малого дитяти, самостоятельно допереть не в состоянии?

На помощь Владику пришёл, без толку валяющийся на нарах, старшина:

— Так значит, Бог всё сотворил?

— Ну да…

— За семь дней?

— Это вопрос философский… — буркнул Гаврила, не отвлекаясь от чтения.

Владику всё же неймётся:

— Значит, Бог сотворил весь этот бардак?

— Не бардак Он сотворил, — ответил Гаврила, — а всё сущее, и человека в том числе, который, кстати, ответил Ему злом за добро.

— Да какое такое «зло-добро», Гаврила? — перебил Влад, даже заточку прекратил, — зло, оно изначально и было. А потом уже человек появился от крысы.

— Не от крысы, а от сговорчивой обезьяны, — поправил Влада начитанный Сергеич.

Всё же оба оппонента дружно сошлись во мнении, что Герасимыч является весьма тёмным человеком, малообразованным:

— Судя по всему, Герасимычш, ты воскресно-приходскую школу с отличшием закончшил, — похвалил Сергеич, — да-а, жалко дальше не пошёл учиться, глядишь, вышел бы какой-никакой толк из человека, — вытащил из-под подушки финку и стал ковырять ногти на пальцах правой ноги, — вот я удивляюсь, как ты ешшо связистом стал.

На друзей не принято обижаться, к тому же и сказано то было без какой-либо злобы, шутя: есть у человека потребность иметь хороших друзей. При необходимости хороший друг всегда рядом, он делит с ним радость и горе, помогает и поддерживает всеми своими силами, и само по себе слово «друг» подразумевает особо задушевное и тесное отношение, полное доверие и готовность в любой момент прийти товарищу на помощь. Но это никогда не мешает по-доброму и подшутить друг над другом. В этой троице так оно всегда и было.

— Дык ить, диплом то на базаре купил, и не один, чшай нынчше это не проблема, Сергеичш, — передразнил Герасимыч белоруса, — и от обезьяны я, в отличие от вас, не происходил, и мои папа с мамой тоже. Мама, признаться, тоже добрая была.

— Ох, и остёр же ты на язык, Герасымычш…

— А то!

— Подбреешь мне…

— Что?

— Не скажу што! Элементарных вешшей не знаешь, — Сергеич, предварительно вытерев клинок об штопаную штанину, переключил внимание на левую ступню, — стыдно должно быть, однако, заметьте.

— Шибко, однако… — встрял и Владик, всё не прекращая своего любимого занятия, — это круто. Интересно, что же это за штука такая «што»? — Полюбовался своим тесаком на расстоянии вытянутой руки, — может, я тебе подбрею, ась, Сергеич?

— Ты, Владик, будь мил, не отвлекайся, — Сергеич тоже решил полюбоваться своим клинком, — надо будет — сообщчу.

— Сообшчите, будьте так любезны… — Влад послушно стал наяривать дальше, — я подожду.

— Вот я вам пример приведу из жизни одного человека, только не перебивайте…

— Ну-ка, ну-ка…

— …Интересно.

Гаврила отложил Библию в сторону и начал свой рассказ:

— В одном университете известный профессор однажды задал своим ученикам вопрос:

— Является ли Бог создателем всего сущего?

Один из студентов смело ответил:

— Да, конечно является!

— Значит, вы считаете, что Бог создал все? — спросил профессор.

— Да, — уверенно повторил студент.

— Если Бог создал все, тогда Он создал и зло. А в соответствии с общеизвестным принципом, утверждающим, что по нашему поведению и нашим делам можно судить, кто мы такие, мы должны сделать вывод, что Бог есть зло, — аргументировал профессор.

Студент замолчал, поскольку не мог найти доводов против железной логики учителя. Профессор же, крайне довольный собой, похвалился перед своими учениками:

— Вот, видите, это еще раз доказывает, что религия — есть миф, придуманный малообразованными, тёмными людьми!

Но тут другой студент поднял руку и спросил:

— Можно по этому поводу задать вам вопрос, профессор?

— Конечно, молодой человек.

— Профессор, существует ли холод?

— Что за вопрос?! Конечно, существует. Вам же когда-нибудь бывает холодно?

Некоторые студенты захихикали над простецким вопросом своего приятеля. Он же продолжил:

— В действительности — холода нет. Согласно законам физики то, что мы считаем холодом, есть отсутствие тепла. Только объект, испускающий энергию, поддается изучению. Тепло есть то, что заставляет тело или материю испускать энергию. Абсолютный ноль — есть полное отсутствие тепла, и любая материя при такой температуре становится инертной и неспособной реагировать. Как такового — холода в природе не существует. Люди придумали это слово, чтобы описать свои чувства, когда им не хватает тепла.

Затем студент продолжил:

— Профессор, существует ли тьма?

— Конечно, существует, и вы это знаете сами. — ответил профессор.

Студент возразил:

— И здесь вы, прошу прощения, не правы: тьмы также нет в природе. Тьма, в действительности — есть полное отсутствие света. Мы можем изучать свет, но не тьму. Мы можем использовать призму Ньютона для того, чтобы разложить свет на его составляющие и измерить длину каждой волны. Но тьму нельзя измерить. Луч света может осветить тьму. К тому же без света ничего живого не существовало бы. Кстати, вы, профессор, этому нас и учили: белый цвет состоит из семи цветов радуги, но даже малой составляющей чёрного цвета там нет. Но как можно определить уровень темноты? Мы измеряем лишь количество света, не так ли? Тьма — это слово, которое лишь описывает состояние, когда нет света, и ничем эта тьма не измеряется.

Студент был настроен по-боевому и никак не желал уняться:

— Скажите, пожалуйста, так существует ли зло, о котором вы говорили?

Профессор, уже неуверенно, ответил:

— Конечно, я же объяснил это, если вы, молодой человек, внимательно меня слушали. Мы видим зло каждый день. Оно проявляется в жестокости человека к человеку, во множестве преступлений, совершаемых повсеместно, в великих и малых войнах. Так что зло все-таки существует.

На это студент вновь возразил:

— И зла тоже нет, точнее, оно не существует само по себе. Зло есть лишь отсутствие Бога, подобно тому, как тьма и холод — отсутствие света и тепла. Это — всего лишь слово, используемое человеком, чтобы описать отсутствие Бога. Не Бог создал зло. Зло — это результат того, что случается с человеком, в сердце которого нет Бога. Это как холод, наступающий при отсутствии тепла, или тьма — при отсутствии света. Бог, причём, всегда наказывает зло.

Профессор замолчал и сел на свое место… Вот такая история, мужики…

— А ты, Герасимыч, действительно в воскресно-приходской учился!? — Влад так увлёкся очаровательным рассказом, что даже забыл про свой тесак, глаза округлились.

— Да вы что, мужики, я ж простой парень, — Герасимыч прищурился, — в обычной советской школе учился, потом в училище…

— А откуда ты все эти вешши знаешь?

— Дык ить умные книги читать надо, мужики. Имя у студента было Альберт Эйнштейн. По молодости это с ним случилось, а он тоже Библию частенько почитывал, другие книги. Чего и вам рекомендую. Может, поумнеете.

— А будет такое время, когда зла на земле не станет?

— Конечно. Даже не сомневайтесь.

— И когда же?

— Когда все до последнего уверуют в Христа!..

Бог наказывает зло.

Рассказывали: был один офицер, который всегда был против того, чтобы добивать раненых. Было у него два друга, которые после горячего боя, ослеплённые чувством мести и ненавистью, имели привычку жестоко добивать раненых бандитов. Он всегда им говорил: зачем вы это делаете? Ведь это не по-Божески, Бог вас накажет за беспричинную жестокость, сами же потом жалеть об этом будете. Нельзя на раненых руки поднимать, они же не могут защищаться, а вы не имеете права судить.

И действительно, по прошествии некоторого времени, даже и года не прошло, осознавая своей совестью и всей своей душой, что они совершили преступление против Бога, они попросту сошли с ума. Никто из людей их не осудил и не наказал: это война, война — зло. Вроде бы и правильно — зло необходимо наказывать, но всему должна быть мера.

Был ещё случай — с человеком с другой стороны — полевым командиром. Похваляясь перед своими собратьями, показывая свою доблесть, перед видеокамерой отрезал головы пленным солдатам, после чего закапывал их. Прошло какое-то время, горячка прошла, и в его в жизни стали наблюдаться тяжёлые проблемы: без видимой причины умерла мать, затем внезапно тяжело заболела и умерла жена, за ней последовали дети. Человек всё-таки осознал, что его наказывает Бог за то зло, которое он совершил, начались душевные муки. Но что-то исправить уже было поздно, и для того, чтобы окончательно не сойти с ума, стал откапывать тела этих солдат и передавать российским властям. Выяснилось, что он хорошо помнит каждый случай, и даже каждое место… От себя не уйти.