"Девять принцев в Янтаре" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

V

Два вечера мы шли к черно-розовым пескам великого моря и на утро третьего дня подошли к берегу, удачно улизнув от небольшого вражеского отряда. Но нам не хотелось выходить на открытый берег до тех пор, пока мы не достигнем цели — Фейела-бионин[12], Лестницы в Ратн-Я.

Встающее солнце дробило пенные волны на миллиарды ярких осколков, и глаза слепли от их танца. Два дня мы питались одними фруктами, запивая их водой, и я был голоден, как волк, но забыл обо всем, увидев мощный высокий берег с резкими изгибами, коралловый, оранжевый, розовый и красный, с вкраплениями ракушек, случайных деревянных обломков и небольших отполированных камней; за берегом было море: летящее вверх и вниз, мягко плещущее, все в золоте, голубое и пурпурное, и легкий бриз пел свою песню, как благословение с фиолетовых небес.

Гора Колвир — стоящая лицом к заре, держащая Янтарь, как мать держит на руках дитя — находилась слева милях в двадцати к северу от нас, и солнце золотило ее, опустив радужную вуаль на город. Рэндом посмотрел в ту сторону и скрипнул зубами, потом отвернулся. Может быть, я сделал то же самое.

Дейрдре тронула меня за руку, кивнула и пошла вдоль берега к северу. Мы с Рэндомом двинулись следом. Вероятно, она увидела метку, извещающую, что цель близка.

Мы прошли почти четверть мили, когда показалось, что земля чуть задрожала под ногами.

— Стук копыт, — прохрипел Рэндом.

— Смотрите! — вскрикнула Дейрдре, она запрокинула голову и указывала вверх.

Я проследил за ее рукой.

Над нами парил ястреб.

— Долго еще? — спросил я.

— К этому кайрну, — сказала Дейрдре[13], и футах в ста впереди я увидел его — футов восьми в высоту, сложенный из серых больших камней, изгрызенных ветром, песком и водой, громоздящихся в форме треугольной пирамиды.

Стук копыт нарастал, и тут же прозвучал сигнал рога, другого, не Джулиэна.

— Бежим! — крикнул Рэндом, и мы побежали.

Мы не пробежали и двадцати пяти шагов, как ястреб снизился. Он напал на Рэндома, но тот выхватил клинок и рубанул хищника. Тогда ястреб обратил внимание на Дейрдре.

Я выхватил клинок и тоже попытался ударить птицу. Полетели перья. Ястреб взвился и снова спикировал на нас, и на этот раз мой клинок наткнулся на что-то твердое — мне показалось, что птица упала, но я не был уверен и оглядываться не стал. Ровный стук копыт гремел совсем рядом, а звуки рожка раздавались за нашими спинами.

Мы добежали до каменной пирамиды, и Дейрдре, обогнув ее правый край, побежала прямо в море.

Я никогда не возражаю человеку, который хорошо знает, что делать. Я последовал за ней, и краем глаза увидел позади всадников.

Они были еще довольно далеко, но неслись по берегу во весь опор, собаки лаяли, рога трубили, а мы с Рэндомом бежали, как черти, и вскоре вслед за нашей сестрой очутились в волнах прибоя.

Мы уже были в воде по пояс, когда Рэндом сказал:

— Смерть, если останусь, и смерть, если пойду.

— Первое неизбежно, — ответил я, — о втором можно поторговаться. Пошли!

Мы пошли. Мы шагали по каменистой дороге, уходящей в море. Я не представлял, как мы будем дышать, когда вода накроет нас с головой, но Дейрдре вроде бы не волновалась, поэтому и я пытался не волноваться.

Но я волновался.

Когда вода поднялась к подбородку и стала захлестывать, я был просто чертовски взволнован. Дейрдре все так же шла вперед, спускаясь вниз, и я следовал за ней, и Рэндом.

С каждым футом поверхность уходила все ниже и ниже. Я понял, что мы спускаемся по огромной лестнице, имя которой было — Файела-бионин.

Еще один шаг, и вода скроет меня с головой, а Дейрдре уже исчезла под поверхностью.

Так что я сделал глубокий вдох и ухнул следом.

Ступеньки вели вниз, и я шел по ним. Мне казалось удивительным, что тело мое не всплывало, а сам я спокойно спускался по лестнице, как будто она стояла на земле, хотя мои движения и были чуть замедленны. Я задумался над тем, как быть, когда кончится воздух.

Над головами Рэндома и Дейрдре шуршали пузырьки воздуха. Я попытался проследить за тем, как они дышат, но ничего не вышло. Грудь у обоих вздымалась самым обычным образом.

Когда мы спустились футов на десять ниже уровня моря, Рэндом, шедший слева, обратился ко мне, и я услышал его голос. Казалось, ухо мое было прижато к ванне, и каждое слово било меня прямо в голову.

Но слышно было хорошо.

— Я думаю, что если им и удастся спуститься сюда с лошадьми, то с собаками этот номер не пройдет, — сказал он.

— Как тебе удается дышать? — попытался сказать я, и отчетливо услышал свой собственный голос.

— Расслабься, — быстро ответил Рэндом. — Если ты задержал дыхание, то выпусти воздух и не беспокойся. Ты можешь дышать совершенно спокойно, если только не сойдешь с лестницы.

— Как это? — спросил я.

— Если мы доберемся — узнаешь, — ответил он, и голос зазвенел в холодной колеблющейся зелени.

Мы спустились уже на двадцать футов, я выдохнул из груди немного воздуха и попытался чуть вдохнуть.

Ничего страшного не произошло, так что я продолжил. Над моей головой тоже показались пузырьки, но никаких неприятных ощущений я при этом не испытал.

Не было у меня и чувства растущего давления, а лестницу, по которой мы шли, я видел как сквозь зеленоватый туман. Она вела вниз, вниз, вниз. Прямо. Не сворачивая. И впереди нас брезжил какой-то неясный свет.

— Если успеем пройти сквозь арку — мы спасены, — сказала моя сестра.

— Вы спасены, — поправил Рэндом, и я задумался, что же он такого натворил, чтобы бояться Ратн-Я.

— Если они на конях, которые раньше сюда не спускались, — продолжил Рэндом, — им придется спешиться и идти пешком. Тогда мы успеем.

— А может, они вообще бросили погоню, — ответила Дейрдре.

Мы поспешили вперед.

Мы уже спустились под воду футов на пятьдесят, вокруг нас стало темно и холодно, но свет впереди и внизу усилился, и еще шагов через десять я увидел его источник.

Справа от меня возникла колонна. На ее вершине находилось что-то круглое и сверкающее, примерно пятнадцатью ступенями ниже такая же конструкция стояла слева. Потом опять справа, и так далее.

Когда мы пошли между колонн, вода потеплела, и появилась возможность лучше разглядеть лестницу: она была белой, с розовыми и зелеными прожилками, и камень ее напоминал мрамор, хотя и не был скользким. Она была около пятидесяти футов в ширину, а по обеим сторонам тянулись широкие перила из того же камня.

Мимо нас проплывали рыбы. Когда я оглянулся назад, то погони не заметил.

Стало светлее. Мы вошли в ярко освещенное пространство — нет, на вершине колонны был не шар. Мой разум пытался придумать хоть какое-то рациональное объяснение происходящему, поэтому я и решил, что наверху колонны — шар. На самом деле это было нечто вроде пламени, танцующего на вершине колонны — фута два в высоту, как гигантский факел. Я решил спросить об этом позже и попридержать — да простят мне эту фразу — фонтан, чтобы не мешать нашему быстрому спуску.

После того, как мы вошли в эту аллею света и прошли уже шесть факелов, Рэндом сказал:

— За нами гонятся.

Я оглянулся и увидел далекие спускающиеся фигуры, и четверо из них были верхом.

Это очень странное чувство, когда смеешься под водой и слышишь себя.

— Пусть, — я дотронулся до рукояти клинка. — Раз уж мы зашли так далеко, я чувствую в себе достаточно силы!

Однако мы пошли еще быстрей, а вода и слева, и справа от нас стала черной, как чернила. Только лестница была освещена, в нашем сумасшедшем побеге вниз, да в отдалении я увидел нечто, напоминающее огромную арку.

Дейрдре перепрыгнула через две ступеньки, и вокруг нас все задрожало от стука копыт.

Группа воинов, заполнявшая лестницу от перил до перил, была далеко от нас, но четыре всадника нагоняли нас. Мы бежали за Дейрдре изо всех сил, и рука моя оставалась на мече.

Три, четыре, пять. Мы пробежали пять светильников, прежде чем я снова оглянулся и увидел всадников футов в пятидесяти над нами. Пеших было практически не видно. Арка вздымалась впереди, вероятно, футах в двухстах. Огромная, сверкающая, словно алебастровая, с резными Тритонами, морскими нимфами, русалками и дельфинами. А по другую сторону арки, кажется, стояли люди. Рэндом сказал:

— Должно быть, им любопытно, зачем мы сюда явились.

— Этот интерес останется чисто академическим, если мы не успеем, — ответил я, вновь оглядываясь и видя всадников, приблизившихся еще футов на десять.

Тогда я вытащил клинок, и он сверкнул в свете факелов. Рэндом последовал моему примеру.

Еще шагов через двадцать зелень воды задрожала еще сильней в стуке близких копыт, и мы повернулись спиной к арке, чтобы не попасть под ноги всадникам.

Они приблизились к нам совсем вплотную. Арка находилась всего в ста футах за нами, но с таким же успехом она могла быть и за сто миль, если только нам не удастся справиться с этими четырьмя преследователями.

Я пригнулся, когда наездник, несшийся за мной, взмахнул клинком. Справа от него, чуть сзади, находился второй всадник, поэтому я двинулся влево, поближе к перилам. Таким образом, при нападении ему мешало свое собственное тело, ведь клинок он держал в правой руке.

Когда он ударил, я отпарировал in quarte и мгновенно сам сделал выпад.

Он достаточно низко склонился в седле, так что острие моего клинка как раз вонзилось ему в горло справа.

Сильный поток крови, словно алый туман, поднялся, качнулся в зеленоватом свете. Сумасшедшая мысль: если бы Ван Гог был здесь и видел это.

Лошадь пронеслась мимо меня, и я набросился на второго всадника сзади.

Он повернулся, чтобы отпарировать удар, и это ему удалось. Но скорость скачки и сила моего удара, выбили его из седла. Когда он падал, я пнул его ногой, и его отнесло вверх. Я ударил его, пока он висел над моей головой, и он вновь парировал. Но это выбросило его за перила. Я услышал дикий крик, когда его расплющило водой. Затем он замолк.

Тогда я обратил внимание на Рэндома, который убил и лошадь, и человека, и сейчас дуэлировал с оставшимся воином в пешем строю. Я не успел подойти, как все было кончено, он убил его и рассмеялся. Кровь взвивалась над трупами, и я внезапно вспомнил, что действительно, в самом деле, ЗНАЛ сумасшедшего, печального и нищего Ван Гога, и очень обидно, что он не мог видеть и рисовать эту пляску цвета.

Пешие солдаты топтались всего в ста футах от нас, и мы быстро повернули и бросились к арке. Дейрдре уже прошла сквозь нее.

Мы побежали и успели. Рядом с нами засверкало множество мечей, и воины повернули обратно. Затем мы сунули клинки в ножны, и Рэндом произнес:

— Теперь мне крышка.

И мы приблизились к группе людей, которые вышли, чтобы защитить нас.

Рэндому тут же было приказано отдать шпагу, что он и сделал, пожав плечами. Затем два человека встали по бокам от него, а третий — сзади, и мы продолжили наш спуск по лестнице.

Я потерял чувство времени в этой мокрой стране, но прикинул, что шли мы минут пятнадцать-тридцать, пока не добрались до места назначения.

Перед нами высились золотые ворота Ратн-Я. Мы прошли сквозь них. Мы вошли в город.

Все было в зеленом тумане. Нас окружали здания — хрупкие и в большинстве своем высокие, раскиданные каким-то странным образом — группами — и таких цветов, что мой разум, ищущий привычных сочетаний и ассоциаций, едва не раскололся на части. Я ничего не вспомнил, и у меня в который раз разболелась голова от путаных обрывков того, что я когда-то так хорошо знал. Ведь когда-то я ходил по этим улицам, или по улицам, похожим на эти — это я помнил.

Рэндом не произнес ни слова, а Дейрдре лишь спросила, где Лльюилл. Ей ответили, что Лльюилл в Ратн-Я.

Я принялся рассматривать наш эскорт. Это были мужчины с зелеными, пурпурными и черными волосами, у всех были зеленые глаза, кроме одного — с ореховыми. Они были одеты в чешуйчатые короткие штанишки и плащи, перевязанные на груди крест-накрест, и вооружены короткими мечами, торчащими из-за ракушечных поясов. На их телах отсутствовали волосы. Никто со мной не заговорил: только пара изумленных и пара свирепых взглядов. Оружие мне позволили оставить.

В городе нас провели по широкой улице, освещенной теми же пламенными колоннами, стоящими куда ближе друг к другу, чем на лестнице, и люди глазели на нас из восьмиугольных разноцветных окон, а мимо проплывали рыбехи с яркими брюшками. Когда мы свернули за угол, холодное течение, словно бриз, овеяло нас, а еще через несколько шагов возник теплый поток, похожий на летний ветер.

Нас провели во дворец в центре города, и я знал этот дворец так же, как моя рука — перчатку, заткнутую за пояс. Это был точный образ дворца в Янтаре, только затененный зеленью и смущающий большим количеством зеркал, встроенных в стены и снаружи, и внутри. Женщину, сидевшую на троне в стеклянной комнате, я почти вспомнил: и волосы ее были зелеными, хоть и с серебряными нитями, и глаза ее были круглы, как нефритовые луны, и брови ее разлетались, как крылья оливковых чаек. У нее был маленький рот и маленький подбородок, но высокие скулы и свежие округлые щеки. Обруч белого золота пересекал ее лоб, и алмазное ожерелье обвивало шею. Большой сапфир свисал с ожерелья, покоясь меж ее прелестных обнаженных грудей, соски которых, как и камень, были бледно зелеными. На женщине были короткие голубые штанишки из чешуек, схваченные серебряным поясом, в правой руке она держала скипетр из розового коралла. На ее пальцах сияли кольца с камнями разных оттенков синего. Когда она заговорила, то не улыбнулась.

— Что ищете вы здесь, изгнанные из Янтаря? — спросила она, и голос ее был шепеляв, мягок и тягуч.

Дейрдре сказала в ответ:

— Мы бежим от гнева принца, который сидит в истинном городе

— Эрика! Если говорить откровенно, мы хотим, чтоб он пал. Если он любим здесь — мы погибли, мы отдали себя в руки наших врагов. Но я чувствую, что он здесь не любим. И потому мы пришли просить помощи, достойная Мойре…

— Я не дам войск для штурма Янтаря, — отозвалась та. — Вы знаете, что хаос отразится и на моем королевстве.

— Мы не этого просим, милая Мойре, — сказала Дейрдре, — а совсем немногого, что не доставит боли или бед ни тебе, ни твоим подданным.

— Назови это! Потому что Эрик нелюбим здесь так же, как эта тварь, что стоит по левую руку, — тут она указала на моего брата, который разглядывал ее, откровенно и нагло оценивая, и легкая улыбка играла в уголках его губ.

Если ему предстояло заплатить — какой бы ни была цена за то, что он здесь натворил, — я увижу — он сделает это как настоящий принц Янтаря, и как много веков тому назад заплатили три моих брата, неожиданно вспомнил я. Он заплатит, дразня их, смеясь во все горло, даже если изо рта у него будет хлестать кровь, и умирая, он провозгласит неотвратимое проклятье, которое обязательно исполнится. У меня тоже есть власть проклятия, внезапно вспомнил я, и быть может, при определенных обстоятельствах мне придется ею воспользоваться.

— То, что я прошу, — сказала Дейрдре, — нужно моему брату Кэвину, брату леди Лльюилл, живущей здесь, рядом с тобой. Я верю, он никогда не давал вам повода для обид…

— Это верно. Но почему он не может попросить за себя сам?

— Это связано с нашей просьбой, повелительница. Он не может, потому что не знает, о чем просить. У него почти не осталось памяти после катастрофы, в которую он попал среди Теней. Мы пришли сюда, чтобы восстановить его память, чтоб он смог вспомнить прошлое, чтобы он смог противостоять Эрику в Янтаре.

— Продолжай, — сказала женщина на троне, бросив на меня взгляд сквозь тень густых ресниц.

— В одном из уголков твоего дворца, — сказала Дейрдре, — есть зал, куда заходят немногие. В этом зале, — продолжала она, — на полу, огненными линиями нанесена копия того, что мы зовем Образом. Только сын или дочь покойного повелителя Янтаря могут пройти Образ и остаться в живых; и тому, кто сделает это, дается власть над Тенями.

Тут Мойре несколько раз моргнула, и я прикинул, скольких подданных отправила она по этой дорожке, чтобы получить контроль над властью в Ратн-Я.

— Если Кэвин пройдет Образ, — продолжала Дейрдре, — мы считаем, он обретет память, память принца Янтаря. Он не может пойти в Янтарь, чтобы сделать это, и здесь — единственное известное мне место, где есть его копия, если не считать Тир-на Ног'т, куда нам не попасть[14].

Мойре обратила взгляд на мою сестру, скользнула по Рэндому, вернула ко мне.

— А Кэвин согласен на эту попытку? — спросила она.

Я поклонился.

— Согласен, миледи, — сказал я.

И тогда она улыбнулась.

— Очень хорошо, теперь у вас есть мое разрешение. Однако, мои гарантии здесь — не гарантии безопасности вне моего королевства.

— Что вы, ваше величество, — сказала Дейрдре. — Мы не ожидаем милостей, и после ухода позаботимся о себе сами.

— Кроме Рэндома, — сказала Мойре.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Дейрдре, так как Рэндом при таких обстоятельствах, конечно, не мог говорить сам за себя.

— Ты, конечно, помнишь, — ответила Мойре, — как однажды Принц Рэндом явился в мое королевство как друг, а затем поспешил исчезнуть вместе с моей дочерью Мэджэнтс.

— Я слышала, как об этом говорили, леди Мойре, но я не знаю справедливости или обоснованности этих слухов.

— Это правда, — ответила Мойре, — и через месяц дочь моя вернулась ко мне. Она покончила с собой через несколько месяцев после рождения сына — Мартина. Что можешь ты сказать на это, Принц Рэндом?

— Ничего, — ответил Рэндом.

— Когда Мартин стал совершеннолетним, — продолжала Мойре, — он решил пройти Образ, ведь он же был янтарной крови. Он — единственный из всех, кому это удалось. Но он ушел в Тень, и с тех пор я не видела его. Что ты скажешь на это, повелитель Рэндом?

— Ничего, — повторил Рэндом.

— Тогда я должна наказать тебя, — продолжила Мойре. — Ты женишься на женщине по моему выбору и останешься с ней здесь ровно на год или лишишься жизни. Что ты скажешь на это, Рэндом?

На это Рэндом ничего не ответил, только коротко кивнул.

Мойре ударила скипетром по ручке своего бирюзового трона.

— Очень хорошо, — сказала она. — Да будет так.

Так оно и было.

Затем мы отправились в отведенные нам покои, чтобы освежиться с дороги. Довольно скоро королева появилась на пороге моей комнаты.

— Приветствую тебя, повелительница Мойре, — сказал я.

— Лорд Кэвин из Янтаря, — сказала она мне, — я часто мечтала увидеть тебя.

— А я тебя, — солгал я.

— Твои подвиги — легенда.

— Спасибо, но я едва помню даже самые яркие.

— Могу я войти к тебе?

— Конечно, — я сделал шаг в сторону.

Она вошла в великолепно обставленную комнату, которую сама для меня и выбрала. Она уселась на край оранжевого ложа.

— Когда бы ты хотел пройти Образ?

— По возможности скорей.

Она обдумала мои слова, потом спросила:

— Где ты был среди Теней?

— Очень далеко отсюда, — ответил я, — в месте, где я научился любить.

— Как странно, что Повелитель Янтаря владеет этой способностью.

— Какой способностью?

— Любить, — ответила она.

— Может быть, я выбрал неверное слово.

— Сомневаюсь, — сказала Мойре, — потому что баллады Кэвина трогают струны души.

— Леди добра.

— И права, — добавила она.

— Когда-нибудь я подарю тебе балладу.

— Кем ты был, пока жил в Тени?

— Мне кажется, повелительница, — профессиональным солдатом. Дрался за того, кто мне платил. Ну а кроме этого, я сочинял слова и музыку ко многим хорошим песням.

— И то, и другое кажется мне вполне естественным.

— Прошу тебя, скажи, что будет с моим братом Рэндомом?

— Он женится на моей подданной, девушке по имени Виалль. Она слепа и не имеет любовников среди наших.

— И ты уверена, что для нее это будет хорошо?

— Таким образом она завоюет себе хорошее положение, — ответила Мойре, — несмотря на то, что через год он уйдет и больше не вернется. Ведь что бы о нем ни говорили, он все-таки — принц Янтаря.

— Что, если она полюбит его?

— Разве кто-нибудь может это сделать?

— Например, я. Я люблю его как брата.

— В таком случае, впервые принц Янтаря произнес такие слова, и я объясняю их только твоим поэтическим темпераментом.

— Тем не менее, — сказал я, — надо быть твердо уверенным, что для девушки — это лучший выход.

— Я обдумала и убеждена. Она оправится от удара, сколь бы силен он ни был, а после его ухода Виалль будет одной из первых дам моего двора.

— Пусть будет так, — ответил я, отворачиваясь, потому что неожиданно на меня накатила печаль — за бедную девушку, конечно.

— Что я могу сказать? — добавил я. — Возможно, ты поступила правильно. Я надеюсь, — я взял ее руку и поцеловал.

— Ты, лорд Кэвин, — единственный принц Янтаря, которому я могла бы оказать поддержку, — сказала мне Мойре, — тебе, да, может, еще Бенедикту. О нем ничего не известно уже двенадцать лет и еще десять, и один Лер знает[15], где могут лежать его кости. Жаль.

— Я этого не знал, — сказал я. — Моя память сломана, стерта. Пожалуйста, побудь со мной… Мне будет недоставать Бенедикта, не дай бог, если он мертв. Он был моим Учителем Оружия и научил владеть всеми его видами. Но он был кроток.

— Как и ты, Кэвин, — ответила она, беря меня за руку и притягивая к себе.

— Нет, это не так, — ответил я и присел на ложе рядом с ней.

Затем Мойре заметила:

— У нас еще много времени до обеда.

Затем она прильнула ко мне мягким плечом.

— А когда мы будем есть? — спросил я.

— Когда я прикажу, — ответила она и посмотрела мне прямо в глаза.

Что ж, я притянул ее к себе, нащупывая застежку пояса, скрывающего нежность ее живота. Под поясом было еще нежнее, мягче, и волосы ее были зелеными.

На этом ложе я подарил ей балладу. Губы ее ответили без слов.

После того, как мы отобедали, — и я научился искусству есть под водой, о котором я расскажу подробнее, если в этом возникнет необходимость, — мы встали из-за стола, накрытого в высоком мраморном зале, декорированном красными и коричневыми сетями и канатами, и пошли назад по длинному коридору, а затем все глубже и глубже в море по спиральной лестнице, которая вилась в абсолютной темноте и сияла. Шагов через двадцать мой брат вдруг энергично сказал:

— Затрахало! — сошел с лестницы и поплыл рядом с ней.

— Так быстрее, — пояснила Мойре.

— И идти нам долго, — подсказала Дейрдре, которая знала об этом по Янтарю.

Мы сошли с лестницы и поплыли вниз, в темноту, рядом со светящейся, скручивающейся лестницей. Прошло минут десять, прежде чем мы достигли дна, но когда ноги коснулись пола, мы выпрямились без какого-либо стремления всплыть. Несколько небольших факелов в нишах освещали нам путь.

— Почему эта часть океана — копия Янтаря — так не похожа на воду в других местах? — спросил я.

— Потому, что так должно быть, — ответила Дейрдре, и ответ ее обозлил меня.

Мы стояли в огромной пещере, из которой по всем направлениям уходили туннели. По одному из них мы и пошли.

Во время чертовски долгого пути мы считали боковые проходы: некоторые с дверями или решетками, некоторые без.

У седьмого по счету мы остановились. Он был закрыт тяжелой серой дверью из чего-то вроде сланцевой плиты, обитой металлом, и раза в два выше меня. Глядя на эту дверь, я припомнил кое-что о размерах тритонов. Затем Мойре улыбнулась только мне, сняла со связки, висевшей у нее на поясе, большой ключ и сунула его в скважину.

Однако, повернуть не смогла. Вероятно, этой дверью давно не пользовались.

Рэндом заворчал, и рука его протянулась вперед, отбросив ладонь Мойре в сторону.

Он взялся за ключ правой рукой и повернул.

Раздался щелчок.

Затем он толкнул дверь ногой, и мы жадно посмотрели в комнату.

В комнате размером с бальный зал, было выложено то, что называлось Образом. Пол был черен и блестел как стекло. А на полу был Образ.

Он сверкал как холодный огонь — которым и был на самом деле — дрожал, лишал комнату вещественной плотности. От него исходило тонкое ощущение яркой, ясной силы, выложенной одними кривыми, хотя у самого центра и было несколько прямых отрезков. Он напомнил мне те фантастически сложные, неописуемые узоры, которые иногда машинально рисуешь, водя пером (или шариковой ручкой, так тоже бывает) по бумаге — но только в натуральную величину. Я как бы угадывал слова "Начало здесь" с одной из его сторон. Сам Образ был примерно сто ярдов в поперечнике по малой оси и ярдов сто пятьдесят в длину.

Это заставило зазвонить колокола в моей голове, потом пришла дрожь. Мой мозг отшатнулся от прикосновения к этому. Но если я был Принцем Янтаря, то где-то в моей крови, в моих нервах, моих генах эта модель была как-то записана и записана так, чтобы я был принят Образом, чтобы я мог пройти этот проклятый путь.

— Что я точно хочу, так это сигарету, — сказал я, и девочки захихикали, но слишком уж охотно и, похоже, с некоторыми визгливыми нотками.

Рэндом взял меня за руку и сказал:

— Это — тяжелое испытание, но в нем нет ничего невозможного, иначе нас бы здесь не было. Иди очень медленно и, главное, не позволяй себе отвлечься. Не волнуйся, когда с каждым твоим шагом будет подниматься вверх сноп искр. Они не причинят тебе вреда. Все время ты будешь чувствовать слабый поток, проходящий сквозь тебя, и чуть погодя словно опьянеешь. Но держи себя в руках, соберись, и главное — продолжай идти! Не останавливайся, что бы ни случилось, и не сворачивай с пути, иначе ты будешь убит.

Пока он говорил, мы шли вперед. Мы шли вплотную к правой стене, огибая Образ, двигаясь к его дальнему концу. Девочки шли за нами.

Я шепнул ему:

— Я пытался отговорить ее от того, что она тебе уготовила. Без успеха.

— Я так и думал, что ты это сделаешь, — сказал Рэндом. — Не беспокойся. Я могу выдержать даже год стойки на голове, и, может, меня отпустят и пораньше, если я им хорошенько надоем.

— Они выбрали для тебя девушку по имени Виалль. Она слепая.

— Великолепно, — сказал он. — Великолепная шутка.

— Помнишь об обещанном Регентстве?

— Да.

— Будь добр к ней, останься здесь на весь этот год, и я буду щедр.

Молчание.

Затем Рэндом сжал мне руку.

— Твоя подружка, а? — хихикнул он. — На кого она похожа?

— Идет? — медленно спросил я.

— Идет.

Затем мы очутились на том краю, откуда начинался Образ — у самого угла комнаты.

Я подошел и взглянул на линию, выложенную огнями, рядом с моей правой ногой. Весь свет в этой комнате давал сам Образ. Вода вокруг меня дышала холодом.

Я пошел вперед, поставив на огненную тропинку левую ногу. Взвились бело-голубые искры. Затем я сделал шаг правой ногой и почувствовал тот поток, о котором говорил Рэндом. Я сделал следующий шаг.

Раздался треск, и я почувствовал, как у меня начали подниматься волосы. Я сделал еще один шаг.

Затем тропинка стала круто заворачивать, почти повернула назад. Я сделал еще с десяток шагов, и мне показалось, что возникло легкое сопротивление. Как будто передо мной вырос черный барьер из непонятной материи, толкавший меня обратно с той же силой, с которой я шел вперед.

Я боролся с этим. И вдруг ясно вспомнил, что это называется Первой Вуалью.

Пройти ее означало Достижение — хороший знак, говорящий о том, что я действительно был частью Образа. Каждый шаг, каждый подъем ноги внезапно потребовали от меня чудовищного напряжения, из волос посыпались искры.

Я сконцентрировался на огненной линии. Я шел по ней, тяжело дыша.

Внезапно давление ослабло. Вуаль расступилась так же резко, как и возникла. Я прошел ее и что-то обрел.

Я обрел часть самого себя.

Я видел перед своим взором бумажную кожу и узловатые, похожие на палки, кости мертвых Аушвица. Я знал, что присутствовал в Нюрнберге. Я слышал голос Стефана Спендера, декламирующего "Вену", и я видел "Мамашу Кураж"[16] в ночь брехтовской премьеры. Я видел, как ракеты вылетали из пятнистых шахт в Пенемюнде, Ванденберге, Кеннеди, Кызыл-Кумах, Казахстане, и я своими руками трогал Китайскую Стену. Мы пили пиво и вино, и Шакспур сказал, что он пьян и пошел к девкам. Я был в зеленых лесах Западной Резервации и за один день добыл три скальпа. Когда мы маршировали, я напевал себе под нос мелодию, и эта песня прижилась. Она превратилась в "Auрres de ma Blonde"[17]. Я помнил, я помнил… свою жизнь в той Тени, которую ее обитатели звали — "Земля". Еще три шага — и я держал в руке окровавленный клинок и видел трех мертвецов и себя на лошади, на которой я ускакал после того, как во Франции произошла революция. И еще, еще так много, обратно к…

Я сделал еще один шаг.

Обратно к –

…мертвым. Они были вокруг меня. Стояла жуткая вонь — запах гниющей плоти — и я слышал вой собаки, которую избили до смерти. Клубы черного дыма застилали небо, а ледяной ветер обдавал меня каплями редкого дождя. В горле пересохло, руки тряслись, голова горела как в огне. Я шел, спотыкаясь, сквозь туман лихорадки, сжигающей меня. Придорожные канавы были завалены отбросами, дохлыми кошками и испражнениями. Поскрипывая и звякая колокольчиком, мимо проехала похоронная телега, обдав меня грязью и холодной водой.

Долго ли я блуждал — не знаю, пока какая-то женщина не схватила меня за руку, а на ее пальце я увидел Пятно Смерти[18]. Она отвела меня в свою комнату, но увидела, что у меня совсем нет денег, и что-то несвязно забормотала. Потом ее раскрашенное лицо исказил страх, смывший улыбку с красных губ, и она убежала, а я свалился на ее кровать.

Позже — опять-таки не помню, насколько позже — огромный верзила, наверное, сводник, вошел в комнату, отхлестал меня по лицу и стащил с постели. Я уцепился за его правый бицепс и повис. Он полунес, полутолкал меня к дверям.

Когда я понял, что он собирается выгнать меня на холод, я сжал его руку сильнее, протестуя. Я жал ее изо всех оставшихся сил, бормоча невнятные мольбы.

Сквозь пот и слезы, застилавшие мне глаза, я увидел, как его лицо исказилось, и я услышал крик, вырвавшийся из-за крепко сжатых зубов.

В том месте, где я сжимал его руку, кость была сломана.

Он оттолкнул меня здоровой рукой и, плача, упал на колени. Я сел на пол, и в моей голове на мгновение прояснилось.

— Я… останусь… здесь, — сказал я с трудом, — пока не поправлюсь. Убирайся. И если ты вернешься, я убью тебя.

— У тебя чума! — закричал он. — Завтра приедут за твоими костями! — Плюнул, поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел вон.

Я добрался до двери и задвинул ее на тяжелый засов. Потом я заполз на кровать и заснул.

Если за моими костями приезжали на следующий день, то они были разочарованы. Потому что через десять часов, посреди ночи, я проснулся в холодном поту и понял, что лихорадка побеждена. Я был очень слаб, но в полном рассудке.

Я понял, что пережил чуму.

Я взял плащ хозяина, который висел в шкафу, и немного денег, которые нашел в ящике.

Затем я вышел в Ночь и в Лондон, в год чумы[19], разыскивая что-то…

Я не помнил, ни кем я был, ни что я там делал.

Вот так все и началось.

Я уже глубоко проник в Образ, и искры непрерывно взлетали при каждом шаге, задевая колени. Я уже не знал, в каком направлении двигаться и где находятся Дейрдре, Рэндом и Мойре. Меня пронзали невидимые потоки, даже глазные яблоки, и те, казалось, вибрировали. Затем накатило ощущение, будто мне кололи булавками щеки, а по шее, сзади, пробежал холодок. Я стиснул зубы, чтобы не стучали.

Амнезия у меня возникла не после автокатастрофы. Память я потерял еще во времена правления Елизаветы I. Вероятно, Флори решила, что после аварии память вернулась ко мне. Она знала о моем состоянии. Я внезапно был поражен мыслью, что она оставалась в Тени Земля лишь для того, чтобы не терять меня из виду.

Значит, с конца шестнадцатого века.

Я не могу утверждать этого наверняка. Но я узнаю.

Я быстро сделал еще шесть шагов, добравшись до конца дуги и выходя на прямой отрезок пути.

Я сделал свой первый шаг вперед по этому отрезку, и с каждым последующим против меня начал воздвигаться новый барьер. Вторая Вуаль.

Передо мной был поворот направо. Еще один, и еще.

Я был принцем Янтаря. Это было правдой. Нас было пятнадцать братьев и шестеро из нас уже были мертвы. У нас было восемь сестер, и две из них тоже были мертвы, а может быть, и четыре! Все мы тратили очень много времени, шатаясь в Тени или скрываясь в наших собственных вселенных. Это академический вопрос — хоть он и является одним из основных вопросов философии — может ли тот, кто имеет власть над Тенью, создавать свою собственную вселенную. Не знаю точно, что говорит философия, но с практической точки зрения мы могли.

Началась другая кривая, и у меня возникло ощущение, что я иду сквозь липкий клей.

Раз, два, три, четыре… Я с трудом поднимал раскаленные сапоги и ставил их на горящий путь Образа.

В голове у меня стучало, а сердце билось так, будто в любую минуту грозило разорваться на тысячу кусков.

Янтарь!

Идти снова стало легко, когда я вспомнил Янтарь.

Янтарь был самым великим городом, который когда-либо существовал или будет существовать. Янтарь был всегда и будет всегда, и любой другой город, где бы он ни находился, когда бы он ни существовал, был всего лишь Тенью Янтаря в одной из ее фаз. Янтарь, Янтарь, Янтарь… Я помню тебя. Я никогда больше не забуду тебя. Думаю, что в глубине души я никогда не забывал тебя все эти долгие века, пока я путешествовал по Тени Земля, и часто по ночам сны мои тревожили видения твоих зеленых и золотых шпилей, твои разлетающиеся террасы. Я помню твои широкие улицы и проспекты, клумбы цветов, золотых и красных. Я помню сладость твоего воздуха, замки, дворцы: все прелести, которые в тебе были, есть и всегда будут. Янтарь, бессмертный город, подаривший образ всем городам, я не могу позабыть тебя даже сейчас, не могу позабыть даже тот день, в Образе Ратн-Я, когда я вспомнил тебя в отражении стен, освеженный первым хорошим обедом после голода и любовью Мойре, но ничто не может сравниться с тем счастьем и любовью, которые я испытал, вспомнив тебя; и даже сейчас, когда я стою, созерцая Двор Хаоса, рассказывая эту историю единственному присутствующему с тем, чтобы он, быть может, повторил ее, если захочет, чтобы хоть рассказ этот не умер после того, как здесь умру я; и даже сейчас я вспоминаю тебя с любовью, город, в котором я был рожден, чтобы править.

Еще десять шагов, затем искрящаяся филигрань огня возникла передо мной. Я шел сквозь нее, и пот мой смывался водой так же быстро, как выступал.

Это было зыбко, так дьявольски зыбко, что даже воды комнаты, казалось, ударили плотным потоком, грозя смыть с Образа. Я боролся изо всех сил. Инстинктивно я знал, что выйти из Образа до того, как я прошел его до конца, означает смерть. Я не осмелился оторвать взгляд от огня, переливающегося передо мной, чтобы оценить, много ли я прошел и сколько еще осталось.

Поток ослаб, и новые воспоминания вернулись ко мне, воспоминания о моей жизни Принцем Янтаря. Нет, они не для тебя, не проси: они мои — одни жестокие и порочные, другие — с зернышком благородства, — воспоминания моего детства в великом дворце Янтаря, над которым развевалось знамя моего отца Оберона — зеленое с белым единорогом, поднявшимся на дыбы.

Рэндом прошел через Образ.

Даже Дейрдре прошла через него. Значит я, Кэвин, пройду тоже, каким бы ни было сопротивление.

Я вышел из столба огня и пошел по Великой Кривой. Силы, формирующие Вселенную, упали мне на плечи и вбили меня в свое подобие.

У меня было преимущество перед любым другим, совершавшим этот путь. Я знал, что уже шел через Образ, и я знал, что могу сделать это. Это помогало мне душить тот неестественный страх, который накатывал на меня черными облаками и уходил только для того, чтобы потом нахлынуть с удвоенной силой. Я шел через Образ и вспоминал все, вспоминал все дни, мелькнувшие еще до долгих веков в Тени Земля, вспоминал иные Тени, многие из которых были дороги и близки моему сердцу, а одну из которых я любил больше всех остальных, если не считать Янтаря.

Я прошел еще три кривые, прямую дорожку и несколько крутых виражей, и вновь ощутил власть над тем, чего я на самом деле никогда не терял — власть над Тенями.

Десять поворотов, от которых закружилась голова, короткий вираж, прямая линия и Последняя Вуаль.

Двигаться было мучительно. Все старалось сбить меня с ног. Вода вокруг меня стала замерзать, затем закипела. Казалось, она давила на меня со всех сторон. Я боролся, переставляя одну ногу за другой. Искры взлетали до пояса, потом до груди, до плеч. Они рябили у меня перед глазами. Они окружали меня со всех сторон. Я с трудом видел сам Образ.

Затем — короткий вираж, окончившийся темнотой.

Шаг, другой… При последнем шаге возникло ощущение, что ты идешь сквозь бетонную стену.

Я прошел.

Затем медленно повернулся и посмотрел назад, на тот путь, который проделал. Я не мог позволить себе роскошь упасть на колени. Я был Принцем Янтаря, и клянусь богами, ничто не могло заставить меня показать слабость перед равными мне. Ничто, даже Образ!

Я весело помахал рукой в направлении, которое счел правильным. Смогу я или нет свободно выйти — другой вопрос.

Затем я на секунду остановился и задумался.

Теперь я знал ту власть, которую дает Образ. Пройти назад будет совсем нетрудно.

Но к чему беспокоиться?

У меня не было с собой колоды карт, но сам Образ может помочь мне…

Они ждали меня — мой брат, и сестра, и Мойре, чьи бедра были как колонны из мрамора.

Дейрдре сможет позаботиться о себе сама, — и достаточно, в конце концов: мы спасли ей жизнь. Я не чувствовал себя обязанным защищать ее изо дня в день. Рэндом застрял в Ратн-Я на год, если, конечно, не бросится в Образ, не доберется к центру его силы и не сбежит. Что же касается Мойре, то было приятно узнать ее, и может быть, когда-нибудь, я навещу ее еще разок… и все. Я закрыл глаза и склонил голову. Но за мгновение до этого я увидел мелькнувшую тень.

Рэндом? Все-таки рискнул? Как бы там ни было, он все равно не знает, куда я хочу направиться. Никто не знает этого.

Я открыл глаза: я стоял в центре такого же Образа, но зеркально отраженного.

Мне было холодно, я чертовски устал, но я был в Янтаре, — в истинной комнате, из которой я только что ушел, но отраженной зеркально. Из Образа я мог переместиться в любое место Янтаря, куда бы я ни пожелал.

Попасть обратно — вот в чем проблема.

Поэтому я стоял, не двигаясь, и размышлял.

Если Эрик занял королевские покои, я найду его именно там. А может, в тронном зале. Но тогда мне придется пройти Образ снова лишь для того, чтобы сбежать отсюда.

Я переместился в один из тайных уголков дворца, о котором знал только я. Это была квадратная комнатка без окон, куда свет проникал лишь сверху через узкие наблюдательные щели. Я закрыл изнутри единственную сдвижную дверь, смахнул пыль с деревянной скамьи у стены, расстелил плащ и улегся вздремнуть. Если кому-нибудь захочется взять меня сверху, я услышу его чуть раньше, чем ему хочется.

Я заснул.

Через некоторое время я проснулся. Я встал, отряхнул плащ и вновь накинул его. Затем двинулся к цели по вбитым в стену деревянным клиньям, которые словно лестница вели наверх, во дворец.

Я знал, где находится цель — на третьем этаже.

Я перемахнул на маленькую площадку и стал разыскивать глазок в стене. Я нашел его и заглянул в комнату. Никого. Тогда я отодвинул панель и вошел.

Я был поражен огромным количеством книг. На меня они всегда действуют так. Я осмотрел все, включая витрину с новыми книгами, и, наконец, направился к хрустальному сундучку, в котором лежало то, что приведет к "разговору на семейном банкете" — наша семейная шутка. Там лежали четыре колоды фамильных карт, и я поискал, чем бы таким выудить одну, чтобы не сработала сигнализация.

Примерно минут через десять я преуспел в хитростях с истинным ящиком. Это был удачный фокус. Затем, с колодой в руке, я нашел себе хорошее кресло, чтобы осмотреться.

Карты были такие же, как и у Флори, но в колоде были все мы — словно под стеклом и холодные на ощупь. Теперь я знал, почему это так.

Я растасовал колоду и разложил карты перед собой надлежащим образом. Затем я прочел их и увидел, что они не сулили ничего хорошего для всей нашей семьи; я опять собрал их вместе.

Кроме одной.

Карты с изображением моего брата Блейса.

Я сложил остальные карты в колоду и засунул ее за пояс. Затем посмотрел на Блейса.

В тот же миг заскрипело в замке большой двери в библиотеку. Как быть? Я чуть высвободил клинок из ножен и стал ждать. На всякий случай я нагнулся, укрывшись за столом.

Выглянув, я увидел, что это всего лишь Дик — человек, который приходил убирать помещение, опорожнять пепельницы, корзины для бумаг и вытирать пыль с полок.

Поскольку быть обнаруженным — унизительно, я обнаружился сам.

Я поднялся и сказал:

— Привет, Дик. Помнишь меня?

Он поменял три оттенка бледности, попытался сбежать и сказал:

— Ну конечно, лорд. Как я мог забыть?

— Думаю, прошло столько времени, что это вполне возможно.

— Никогда, лорд Кэвин, — ответил он.

— Боюсь, я пришел сюда без официального разрешения, да и занимаюсь запретными делами, — сказал я. — Но если Эрику это не понравится — когда ты все расскажешь ему — будь любезен, объясни, что я всего лишь осуществляю свои права и что скоро он увидит меня лично.

— Я это сделаю, милорд, — сказал он, кланяясь.

— Иди сюда, присядь на минутку рядом, друг Дик, и я скажу тебе кое-что еще.

Он сел, и я тоже.

— Было время, — начал я, обращаясь к нашему древнему слуге, — когда считали, что я исчез навсегда и никогда не появлюсь более. Но раз уж я по-прежнему жив, и раз уж сохранил свои способности, боюсь, я вынужден буду оспорить требование Эрика на трон Янтаря. Этот вопрос не решить так просто: но раз он не перворожденный, то не думаю, что Эрик получит особую поддержку в народе, если на горизонте вдруг появится другой претендент. По этим причинам — среди многих других, и в большинстве своем личных — я собираюсь противостоять ему. Я еще не решил, ни как я это сделаю, ни по какому праву, но клянусь, он заслуживает того, чтобы с ним боролись! Передай ему это. Если он пожелает найти меня, скажи, что я живу среди Теней, но не там, где был раньше. Он поймет, что я хочу сказать. Меня не так легко будет уничтожить, потому что я приму не меньше мер предосторожности, чем он здесь. И я буду драться с ним — от ада до вечности — и не остановлюсь, пока один из нас не умрет. Что ты скажешь на это, старый хранитель?

Он взял мою руку и поцеловал.

— Приветствую тебя, лорд Янтаря! — сказал он, и в глазах его стояли слезы.

Затем дверь за его спиной скрипнула и распахнулась настежь.

Вошел Эрик.

— Привет, — сказал я, поднимаясь и придавая голосу наиболее гадкий гнусавый оттенок. — Не ожидал увидеть тебя в игре так скоро. Как идут дела в Янтаре?

Глаза его расширились от изумления, а голос отяжелел от того, что люди называют сарказмом, и я не могу придумать лучшего слова.

— Хорошо, когда дела идут, Кэвин. Плохо, как выясняется, в другом.

— Жаль, — сказал я. — Как же нам это исправить?

— Я знаю способ, — он бросил взгляд на Дика, который молча удалился, закрыв за собой дверь. Я услышал щелчок замка.

Эрик высвободил клинок из ножен.

— Ты хочешь трон, — сказал он.

— Разве только я, а не каждый из нас? — ответил ему я.

— Думаю, да, — заметил он со вздохом. — Правильно говорят: "Нелегко лежать на голове". Я не понимаю, почему мы все так рвемся занять эту нелепую должность. Но ты должен помнить, что я победил тебя дважды и в последний раз милостиво подарил тебе жизнь в одном из миров Тени.

— Не столь уж ты был милостив, — ответил я. — Ты знаешь, что просто оставил меня подыхать от чумы. Ну а в первый раз, насколько я помню, все решил жребий.

— Значит, нам предстоит решать между нами двумя, Кэвин. Я — старше тебя, и я лучше тебя. Если ты желаешь помериться оружием, то я одет подходяще. Убей меня, и трон, вполне возможно, будет твоим. Попробуй. Но не думаю, что тебе это удастся. А мне бы хотелось покончить с твоими притязаниями прямо сейчас. Нападай. Посмотрим, чему ты научился в Тени Земля.

И его клинок очутился в его руке, а мой — в моей.

Я обошел вокруг стола.

— Что за гордыня у тебя, — сказал я ему. — Что делает тебя лучше всех остальных и более подходящим для правления?

— То, что я могу занять трон, — ответил он. — Попробуй, отбери.

И я попробовал.

Я сделал прямой выпад в голову, который он парировал, и в свою очередь отпарировал его контратаку в область сердца, нанеся режущий удар по запястью.

Он сблокировал удар и пнул небольшой стул так, что тот оказался между нами. Я правой ногой оттолкнул стул вперед, надеясь, что

— ему в лицо, но промахнулся, и Эрик вновь очутился передо мной.

Я парировал его атаку, а он — мою. Затем я сделал выпад, был отбит, атакован и парировал сам.

Я попытался провести одну очень причудливую атаку, которой научился во Франции, заключающуюся в ударе, потом финте "in quarte", финте "in sixte"[20], и кончающуюся выпадом с атакой на кисть.

Я успел, и потекла кровь.

— Будь ты проклят, брат! — сказал он, отступая. — Мне донесли, что Рэндом сопровождает тебя.

— Верно, — сказал я. — Нас больше, чем один.

Тогда Эрик кинулся на меня, отбросив назад, и я почувствовал, что, несмотря на все мое искусство, он все еще был мастером. Больше учителем, чем противником. Возможно, он был одним из самых великих мастеров меча, с которыми я встречался. Внезапно я почувствовал, что не смогу победить его, и я стал отбиваться как сумасшедший, отступая назад по мере его наступления, шаг за шагом. Мы оба несколько веков были учениками самых великих мастеров клинка. Самым великим из живущих, я знал, был наш брат Бенедикт, но его не было рядом, чтобы помочь — тому или другому. Я схватил левой рукой со стола какой-то хлам и бросил его в Эрика. Но он увернулся и продолжал наступать, а я принялся отступать левее, делая круг, но все это время не мог убрать острие его клинка от моего левого глаза. Я был испуган. А он — великолепен. Если б я не так ненавидел его, то аплодировал бы его искусству.

Я продолжал отступать, а страх и знание следовали за мной по пятам: я знал, что не могу пока победить его. Когда дело дошло до клинков, он вновь был лучше. Я проклинал это, но изменить не мог. Я провел еще три тщательно подготовленные атаки и каждый раз был повержен. Он парировал и заставлял меня отступать под его собственными атаками.

Только не пойми меня неверно. Я чертовски силен. Просто оказалось, что он — лучше.

В зале снаружи возник переполох и беготня. Скоро здесь будут телохранители Эрика, и если он не убьет меня до этого, то я могу быть уверен, что они завершат работу — вероятно, стрелой из арбалета.

С его правой кисти капала кровь. Рука его все еще оставалась твердой, но у меня внезапно возникло ощущение, что при других обстоятельствах, все время обороняясь, мне удалось бы его вымотать, и рана обернулась бы против него, и возможно, я смог бы прорваться сквозь его защиту в тот момент, когда Эрик начнет двигаться медленнее.

Я тихо выругался, и Эрик засмеялся.

— Ты просто дурак, раз явился сюда, — сказал он.

Он не понял, что я придумал, пока не стало слишком поздно. (Я отступал, пока дверь не очутилась за моей спиной. Это было рискованно, так как у меня почти совсем не оставалось места для отступления, но это было лучше, чем верная смерть).

Левой рукой я ухитрился задвинуть засов. Это была большая тяжелая дверь, и теперь им придется высадить ее, чтобы войти. Это дало мне еще несколько минут. Это также дало мне рану в плечо — от удара, который я смог отразить лишь частично, пока закрывал засов. Но это было левое плечо. Мой меч оставался неповрежденным.

Я улыбнулся, чтобы сотворить хорошую мину.

— Возможно, это ТЫ — дурак, раз вошел, — сказал я. — Видишь, ты уже стал фехтовать медленнее.

И тут я попытался провести жесткую, быструю, злую атаку.

Эрик парировал, но отступил при этом на два шага.

— Эта рана тебя доканает, — прибавил я. — Рука твоя слабеет. Ты чувствуешь, как силы оставляют тебя?..

— Заткнись! — сказал он, и я понял, что задел его. Это на несколько процентов увеличило мои шансы — решил я, и надавил на него изо всех сил, на какие только был способен, одновременно понимая, что не выдержу долго такой скорости.

Но Эрик этого не знал.

Я зародил в нем ростки страха, он позорно отступал перед моей бешеной атакой.

В дверь заколотили, но об этом я мог пока не беспокоиться.

— Я сделаю тебя, Эрик, — сказал я. — Я упрямее, чем был, и ты получишь, братец.

Тогда я увидел, что страх появился в его глазах, а потом растекся на все лицо, и рисунок боя сломался. Теперь он только защищался и уходил от моих атак. Я уверен, он не фальшивил. Я чувствовал, что мой блеф удался, потому что он всегда был лучше, чем я. Но что, если с моей стороны это было только комплексом? Что, если я просто сам уверил себя в этом предубеждении, которое Эрик помогал воспитывать? Что, если я все время блефовал сам с собой? Может, я ничуть не хуже его? Со странным чувством уверенности я предпринял ту же атаку, что и раньше, и выиграл, оставив еще один красный след на его руке.

— Вот это уж совсем глупо, Эрик, — сказал я. — Два раза попасться на одну и ту же удочку.

Тут он отступил за большое широкое кресло. Некоторое время мы дрались прямо через него.

Колотить в дверь перестали, и голоса, задававшие дурацкие вопросы, замолкли.

— Они пошли за топорами, — пропыхтел Эрик. — Скоро они будут здесь.

Я не уронил улыбку. Я удержал ее и сказал:

— Это займет несколько минут — более, чем достаточно, чтобы покончить с нашим делом. Ты едва можешь обороняться, и кровь течет — смотри!

— Заткнись!

— Когда они прорубятся, здесь будет только один принц Янтаря, и им будешь не ты!

Тогда левой рукой Эрик смахнул с полок книги. Они полетели в меня, стуча и падая рядом.

Однако Эрик не воспользовался этой возможностью атаки. Он кинулся через всю комнату, подобрал небольшой стул и прижал к себе левой рукой.

Он забился в угол и выставил стул с клинком перед собой.

В холле раздались быстрые шаги, и топоры застучали в дверь.

— Подходи! — вскричал Эрик. — Попробуй-ка взять меня сейчас!

— Ты струсил, — сказал я.

Он расхохотался.

— Вопрос чисто академический. Ты не успеешь убить меня, потому что у тебя не хватит времени: дверь скоро рухнет. И тогда тебе — конец.

Я был вынужден согласиться. Он мог удержать любой клинок в таком положении, по крайней мере несколько минут.

Я быстро прошел через комнату к противоположной стене.

Левой рукой я открыл панель, через которую сюда вошел.

— Ладно, — сказал я. — Похоже, что ты останешься жив — временно. Тебе повезло. Но в следующий раз, когда мы встретимся, тебе уже некому будет помочь.

Он плюнул и обозвал меня несколькими традиционными гнусными именами, даже опустил стул, чтобы добавить непристойный жест, пока я нырял сквозь панель и закрывал ее за собой.

Раздался тупой удар, и восемь дюймов стали блеснули из панели с моей стороны, пока я запирал замок. Он бросил свой клинок. Рискованно, если я вдруг вернусь. Но он знал, что я не вернусь, потому что дверь была готова рухнуть.

Я спускался по клиньям так быстро, как только мог, я спешил к той комнатке, где недавно спал. Спускаясь, я обдумывал мое окрепшее искусство клинка. Сначала в поединке я был запуган человеком, который всегда побеждал меня. Теперь же… я задумался. Может быть, те века в Тени Земля не прошли даром? Может быть, я действительно стал лучше за это время? Теперь я чувствовал в оружии равенство Эрику. Это чувство было приятным. Если мы встретимся снова, а я был уверен, что встретимся, и нам никто не будет мешать — кто знает? Я буду ловить шанс. А сегодняшняя стычка напугала его. Я был уверен. Может быть, это замедлит его руку, вызовет нерешительность, так необходимую мне при следующей встрече.

На последних пятнадцати футах я прыгнул, согнув колени для приземления. Я, как в поговорке, был на пять минут впереди погони, и был уверен, что смогу воспользоваться этим и бежать.

Потому что за поясом у меня была колода карт.

Я снова вытащил карту с Блейсом, и вгляделся в нее. Плечо у меня болело, но я позабыл о нем, когда ударил холод.

Было два способа уйти из Янтаря сразу в Тень…

Одним из них был Образ, редко используемый для этой цели.

Другим способом были Козыри, если, конечно, ты мог довериться брату.

Я выбрал Блейса. Ему я почти верил. Он БЫЛ моим братом, но у него были неприятности, и ему бы не помешала моя помощь.

Я смотрел на него, увенчанного пламенем, одетого во все красное и оранжевое, с мечом в правой руке и бокалом вина в левой. Дьявол плясал в его голубых глазах, борода пылала, а рисунок на клинке

— неожиданно сообразил я — сиял частью Образа. Кольца на его пальцах сверкали. Казалось, он зашевелился.

Контакт возник как ледяной ветер.

Фигура на карте, казалось, выросла и изменила положение на то, в котором находилась в настоящий момент. Глаза его еще не сфокусировались на мне, но губы зашевелились.

— Кто это? — спросил Блейс, и я ясно услышал слова.

— Кэвин, — ответил я, и он протянул вперед левую руку, в которой больше не было кубка.

— Тогда иди ко мне, если хочешь.

Я потянулся к нему и пальцы наши соприкоснулись. Я сделал шаг.

Я все еще держал карту в левой руке, но мы с Блейсом уже стояли на скале рядом, с одной стороны от нас была пропасть, а с другой — громоздился высокий замок. Небо над нашими головами было цвета пламени.

— Привет, Блейс, — сказал я, засовывая карту за пояс поближе к остальным. — Спасибо за помощь.

Внезапно я почувствовал слабость и понял, что кровь все еще течет из плеча.

— Ты ранен! — сказал он, обнимая меня, а я попытался кивнуть и потерял сознание.

Позже, ночью, в замке, удобно растянувшись в огромном кресле, я потягивал виски. Мы курили, передавая бутылку друг другу, и разговаривали.

— Значит, ты действительно побывал в Янтаре?

— Да.

— И ты ранил Эрика в поединке?

— Да.

— Проклятье! Лучше бы ты убил его, — затем Блейс призадумался. — Хотя нет. Тогда бы ты держал трон. Против Эрика у меня больше шансов, чем против тебя. Я не знаю. Какие у тебя планы?

Я решил быть предельно честным.

— Все мы претендуем на трон, — сказал я, — поэтому нет причин лгать. Я не собираюсь убивать тебя ради этого — слишком бы это было глупо — но, с другой стороны, я не собираюсь отказываться от своей заявки лишь потому, что наслаждаюсь твоим гостеприимством. Рэндом тоже не прочь поучаствовать, но он надолго убран с боевых карт. О Бенедикте давно никто ничего не слышал. Джерард и Кэйн, кажется, больше предпочитают поддерживать Эрика, чем поощрять собственное честолюбие. То же и Джулиэн. Значит, остается Брэнд и наши сестры. Не ясно, где сейчас черти носят Брэнда, но я знаю, что Дейрдре абсолютно беспомощна, разве что только ей удастся вместе с Лльюилл взбаламутить кого-нибудь в Ратн-Я, Флори — создание Эрика. Не знаю, правда, что делает Фиона.

— Так что пока остаемся мы с тобой, — сказал Блейс, вновь наполняя рюмки. — Да, ты прав. Я не знаю, что замышляет каждый из нас, но, по-моему, если сравнить твое и мое положение, то сейчас я — сильнее. Ты мудро поступил, что пришел ко мне. Поддержи меня, и я дам тебе Регентство.

— Благословят боги твое сердце, — сказал я. — Там увидим.

Мы отхлебнули по глоточку виски.

— Что ты еще можешь сделать? — спросил Блейс, и я понял, что это очень важный вопрос.

— Для осады Янтаря я могу поднять свою армию, — сказал я.

— Среди каких Теней располагается твоя армия?

— Это, конечно, мое дело, — ответил я, — но с тобой я драться не хочу. Когда речь идет о троне, то я предпочту видеть на нем тебя, меня, Джерарда или Бенедикта — если он все еще жив.

— Предпочтительнее, конечно, — тебя?

— Конечно.

— Тогда мы понимаем друг друга. И я думаю, временно сможем работать вместе.

— Я тоже так думаю, — согласился я. — Иначе я бы не попал тебе в руки.

Блейс улыбнулся из-под бороды.

— Тебе сгодился бы кто угодно, — сказал он, — а я был наименьшим злом.

— Верно, — согласился я.

— Как бы я хотел, чтоб здесь был Бенедикт. И чтобы Джерард не продался этому…

— Желания, желания, — сказал я ему. — Желание в одной руке, дело в другой, сожми их вместе и посмотри, правильно ли получилось.

— Хорошо сказано.

Некоторое время мы курили в молчании.

— Насколько я могу доверять тебе? — спросил он.

— Настолько же, насколько я могу доверять тебе.

— Тогда давай заключим сделку. Честно говоря, я уже много лет считал тебя мертвым. Я не мог предвидеть, что ты появишься в самый тяжелый момент и сделаешь свою заявку. Но ты здесь, и все. Будем союзниками — объединим силы и осадим Янтарь. Тот, кто выживет, поднимется на самый верх. Если выживем оба — какого черта, в конце концов, — мы всегда можем подраться на дуэли!

Я обдумал это. Это звучало как самая хорошая сделка, которую мне когда-либо предлагали.

Поэтому я ответил:

— Мне хочется переспать с этим. Отвечу завтра утром. Годится?

— Годится.

Мы допили виски и ударились в воспоминания. Мое плечо немного гудело, но виски помогло, легче было и от мази, которую наложил на рану Блейс. Немного погодя мы совсем размякли.

Странно, мне кажется, иметь родных и обходиться без всяких родственных чувств, лишь потому что жизнь предопределила каждому из нас свой путь. Боги! Мы говорили, и луна покинула небеса прежде, чем кто-нибудь из нас устал. Тогда он хлопнул меня по здоровому плечу и сказал, что осоловел и что слуга подаст мне завтрак в постель. Я кивнул, мы обнялись, и Блейс ушел к себе.

Затем я подошел к окну, и с той огромной высоты, на которой находился, посмотрел в пропасть.

Костры лагеря, расположенного внизу, горели как звезды. Их были тысячи. Я видел, что Блейс собрал могучую силу, и я позавидовал ему. С другой стороны, это — хорошо. Если кто-нибудь и мог победить Эрика, то, скорее всего, это был Блейс. Да и не был бы он совсем уж плохим монархом в Янтаре, просто я предпочитал себя.

Я продолжал стоять у окна и смотреть вниз, и увидел, что меж кострами движутся странные тени. Тогда я задумался, что же это за армия.

Какой бы она ни была, у меня не было и этого.

Я вернулся к столу и налил себе последнюю рюмку.

Однако прежде чем выпить, я зажег светильник. При его свете я вытащил колоду украденных карт.

Я разложил их перед собой и остановился на той, где был изображен Эрик. Я положил ее в центр стола и убрал остальную колоду в пачку.

Через некоторое время картинка ожила, и я увидел Эрика в ночных одеяниях и услышал слова:

— Кто?

Рука его была перевязана.

— Я, — ответил я. — Кэвин. Как поживаешь?

Тогда он выругался, а я засмеялся. Это была опасная игра и, может быть, виски способствовало ей, но я продолжил:

— Мне захотелось сказать, что у меня все в порядке. Хотелось также уведомить тебя, что ты был прав, когда говорил о неудобстве сна на голове. Хотя тебе твою голову долго не носить. Так что чао, братец! Тот день, когда я снова войду в Янтарь, будет днем твоей смерти! Просто мне захотелось сказать тебе об этом — ведь этот день не так далек!

— Приходи, — ответил он, — только на этот раз я тебя не пожалею.

Глаза Эрика остановились на мне, и мы были совсем рядом.

Я сделал ему нос и закрыл карту ладонью.

Это было все равно, что повесить телефонную трубку, и я сунул Эрика в кучу к остальным.

Но, засыпая, я думал о войсках Блейса там, внизу, и о том, какой силой обладал Эрик.

Все будет непросто.