"Отец монстров" - читать интересную книгу автора (Арно Сергей)

Глава 29 ПРИЧИНА СМЕРТИ

— …Все поедем в кругосветное путешествие, денег заработаем тьму. Нигде таких, как вы, не видели, — говорил глухой мужской голос.

— Дурак ты жирный! Вот я отвяжусь, ты у меня получишь! — Это был голос Даши.

Антон открыл глаза, попробовал встать, но у него не получилось — он оказался привязанным к металлическому стулу, намертво привинченному к полу. Рядом с ним в таком же положении оказались Даша, Максим и Николай. Сам Иван Иванович времени даром не терял, а со скальпелем в правой руке потрошил труп человека, бесцеремонно засунув руки в его внутренности. Приглядевшись, Антон увидел, что на медицинском столе перед Иваном Ивановичем лежал труп женщины с уже разъятой грудной клеткой. Тело представляло зрелище для непривычного глаза омерзительное. В просторном помещении с кирпичными стенами без отделки находилось множество предметов: какие-то колбы, хирургические инструменты, колеса от автомобиля, свернутая туристическая палатка, надутая резиновая лодка, в углу железная бочка, канистра с бензином, у дальней стены лежало еще одно мертвое тело без одежды. Помещение отдаленно напоминало хирургический кабинет, прежде всего операционным столом и огромной лампой, но в остальном больше походило на гараж. Сам хозяин был в резиновых перчатках, но в своей старомодной пижаме и шлепанцах на босу ногу, как будто только что встав с постели принялся резать и расчленять покойника.

Уже пришедшая в себя Даша вела себя совсем неуважительно по отношению к человеку старшего возраста. Она ругалась и даже попробовала доплюнуть до него, но не доплюнула — далековато.

— Почему вы нас привязали? — спросил Антон, пока не понимая, в чем дело и не является ли это продолжением сна.

— А ты не догадываешься?

Антон увидел, что очнулся Николай, да и Максим еще в полузабытьи завертел головой, как будто освобождаясь от назойливой мухи.

— Нет, — негромко проговорил Антон, хотя он догадывался, он уже догадывался обо всем. Сознание как-то разом просветлело, и то тягостное предчувствие, которое было у него дома, вдруг вновь затосковало в груди. «Это конец, это конец… — билась в голове безнадежная мысль. — Я ведь знал, что так получится… Знал!»

— Все очень просто. — То ли нарочно — поиздеваться над пленниками, то ли у него действительно было много неотложной работы с трупом, но толстый Иван Иванович ни на минуту не отрывался от разъятого тела, копошась там во внутренностях, изредка только доставая из него что-то красное, кладя рядом на стол и поглядывая на привязанных. — Все мы на следующей неделе отправляемся в кругосветное путешествие. Хватит здесь нищенствовать. Поедем мир посмотрим. Вы кем предпочитаете, чтобы я вас сделал? Вы мне можете сейчас не говорить, подумайте, потом пожелания выскажете.

— Слушай, отвяжи меня, — глухо и зло проговорил Николай. — Не серди.

Он вдруг рванулся всем своим мощным телом, так что звякнул металл и даже что-то отлетело у стула. Иван Иванович испуганно посмотрел в сторону спортсмена, но, тут же взяв себя в руки, вновь принялся за работу.

— Конструкция крепкая, рвать жилы бесполезно. Кроме того, это может сказаться на красоте препарата, который я из тебя сделаю. Да и не это основное, — продолжал бубнить своим трубным голосом Сасипатров-средний. — Главное — что я из вас сделаю. Главное для вас уже думать не о настоящем, а о будущем. Ведь ваша жизнь только начинается, но в другом, особенном качестве. Ведь вы не понимаете. Вы можете жить вечно, и только от меня зависит, будете вы иметь вид достойный или какой придется. Вот согласись, Антоша, ведь я могу сделать тебя капитаном дальнего плавания, и будешь ты сто лет стоять в белом мундире и фуражке с кокардой, и очаровательные иностранки будут любоваться тобой: «Ах, какой красавчик!» Или могу сделать из тебя повешенного или казненного с валяющейся в корзине головой. И симпатичные сексуальные иностранки будут, сморщив носик, отворачиваться от тебя с пренебрежением. А жену твою — проституткой. Хочешь иметь жену-проститутку? А, повешенный?..

«Что он несет? — думал Антон, глядя на то, как Сасипатров-средний со своим скальпелем сладострастно копается во внутренностях. — Что он несет?»

— Послушайте, Иван Иванович, — вдруг заговорил Максим спокойным, мягким голосом. — Вы что, не понимаете, что за убийство вас будут судить? Одно дело трупы из морга тибрить, а другое дело убийство. Если вы нас убьете…

Громогласный хохот потряс воздух то ли операционной, то ли гаража. Это над трупом ржал Сасипатров-средний. Он прекратил работу и, подняв голову, смотрел на молодых людей и смеялся, смотрел и смеялся… У него даже очки набок съехали.

— Кто сказал, что я вас убью?! Я сказал?! Я улучшил метод Рюйша, я довел его до совершенства. Теперь, для того чтобы превратить человека в мумию, вовсе не нужно его убивать. Забальзамировать можно и живого. Я изобрел метод бальзамирования живых — я у живых спускаю кровь, и они незаметно переходят в другое состояние — в этом великая истина. Здесь не нужно промежуточного звена смерти — она исключается моим мастерством, вы даже не умираете, хотя всякий врач определил бы вам причину смерти. А здесь причина смерти — вечная жизнь. Разве не об этом мечтают все философы и все люди планеты. Жить вечно, не старясь. Я даю такой шанс.

— Послушайте, вы сумасшедший! — проговорил Антон.

— Да он сволочь, он подонок! — закричала Даша и вдруг залилась таким нестерпимо пронзительным криком, что все вздрогнули и посмотрели на нее. Это было уж слишком!

Иван Иванович от такого крика замер со скальпелем в руке, глядя на девушку изумленно и испуганно одновременно.

— Значит, ты пойдешь на операцию первой, — сказал он, когда девушка закончила. — Здесь стены прочные, звуки не проникают. Но если такое повторится, заклею рот скотчем.

Проговорив это, он снова углубился внутрь.

— Почти каждую ночь я переставляю местами и переодеваю в залах препараты, меняю композиции, пытаясь сделать их более философскими и сюжетными, — снова забубнил он, ни на минуту не прекращая свою работу. — Я ищу для них абсолютно правильной постановки. Я чувствую себя творцом, писателем, если хотите.

— Писатель работает с живыми, — перебил Антон. — А ты просто трупы переставляешь.

— Нет! — вдруг воскликнул мгновение назад такой циничный и рассудительный Иван Иванович. — Я писатель, я творец! Я с детства мечтал быть писателем. Вообще с препаратами полно работы. Вы думаете, вот так вот сляпал мумию и забыл? Так вот фиг! Каждую неделю им ногти стригу, каждый месяц волосы подстригаю… И все я, все я один. Представляете?!

Он поднял глаза на привязанных, ища в них сострадания.

— Ну послушайте, Иван Иванович, ну зачем вам это нужно? Давайте вы нас отпустите, и мы пойдем домой. Даю вам честное слово, что мы никому ничего не скажем, — продолжал свою психотерапию Максим: он был с виду спокойнее всех.

Но Антон, кажется, один понимал всю серьезность положения. Он уже знал, что это никакой не сумасшедший и не стоит тешить себя надеждой, что удастся уговорить его, чтобы он их выпустил. Нет, это убежденный человек. Человек не такой, как все они, у него чего-то не хватает в организме или что-то лишнее. Это потомок монстров, и он живет по другим только ему ведомым законам, а человеческая жизнь для него не представляет никакой ценности: большую ценность представляет человеческое тело.

— Так вам известна формула Рюйша? — спросил Антон, не то чтобы ему было интересно, он и сам не знал, почему спросил.

— Эх, предупреждал я тебя, Антоша, руку с запиской под ванну подпихивал — не послушался, вот и паришься здесь с женой своей крикливой, — проговорил он, отвечая как бы на свои мысли. — А секрет бальзамирования, конечно, знаю. Ведь мой предок Фома выкрал его. И знаете, где я его храню? Вам я покажу: вы им уже не воспользуетесь.

Иван Иванович со звоном положил скальпель, вышел из-за стола, вытирая окровавленные руки грязным вафельным полотенцем, и остановился перед привязанными к стульям молодыми людьми.

— Вот где! — Он вдруг задрал пижамную куртку, и все увидели выколотые на его жирном животе буквы. — Теперь вы поняли, почему никто и никогда не мог найти рецепт? Потому что, мы потомки Фомы, носим его на своем теле. Хотя он и хранится в моей голове, но на животе надежнее. Живот — главное мое место. — Он захохотал, погладил себя по животу и так, похохатывая, вернулся за стол.

«Теперь все, теперь точно не выпустит живыми, — пронеслось в голове Антона. Хотя и раньше надежды не было. — Лишь бы не больно… Проклятие, зачем я Дашу с собой взял! Вот дурак!»

Антон чувствовал какую-то слабость во всем теле; скорее всего, так действовал на него стресс. Руки затекли настолько, что он их не чувствовал. Скоро он все свое тело чувствовать не будет. Николай сидел, обливаясь потом, стараясь не глядеть на стол, за которым не покладая рук трудился Иван Иванович. Дашу, казалось, окончательно вымотал ее душераздирающий вопль, и она как-то приувяла или, исчерпав все возможности к спасению, покорилась судьбе — ей даже неинтересна была работа над покойником. Максим сидел весь красный, вытянув шею вперед, напряженный, сбоку под подбородком у него вздулась синяя вена, и в ней пульсировала кровь, отсчитывая последние удары его жизни.

— Сейчас, сейчас. Я заканчиваю уже, — говорил Иван Иванович, вытащив из трупа еще какой-то орган, и, взяв большую иглу, грубо и торопливо стал заштопывать тело мертвой женщины. — Сейчас, друзья мои, и ваша очередь придет. Я хочу, чтобы вы видели все это, как все будет происходить. Я думаю, что когда вы увидите, у вас не будет страха и сомнения… А! Черт! Укололся. Опасен трупный яд. А у вас его и не будет. Ну-с, что! — Он отстриг конец нитки ножницами. — Пора и за вас браться.

Натренированным движением он поднял на руки окоченевшее тело и отнес его в угол. Длинные волосы женщины, когда ее несли, опускались до самого пола. Иван Иванович положил труп женщины вдоль стены и, потирая руки, с доброжелательной улыбочкой подошел к Даше. Но Даше улыбка не казалась доброжелательной.

— Ну-с, приступим.

Он остановился, сквозь стекла очков глядя ей в лицо. Даша вытаращив полные ужаса глазищи, напряглась, отстранилась от этого монстра как можно дальше.

— Симпатичная, — сказал он, глядя в лицо девушки. — И родинка у тебя над губой — очень идет, а глаза я тебе такие же голубые подберу, только пластмассовые. Такая же симпатичная и останешься… Даже еще лучше будешь!

Он издевался, наслаждаясь своей властью, наслаждаясь смятением и ужасом жертвы.

— Вот только попробуй, сволочь, — вдруг зло, сквозь зубы процедила Даша.

Антон рванулся со своего места.

— Не трогайте ее! — закричал он. — Не трогайте!!

Со зверской усмешечкой, в своей идиотской пижаме, толстяк выглядел нелепо, но страшно панически, дико, так страшно, что перехватывало дыхание, что сердце ухало, готовое разорваться… Это был страх, сильнее которого не было ничего на свете, не могло быть.

Иван Иванович стоял перед ними, и по глазам его было видно, что пришла смерть или еще страшнее — та другая жизнь в вечности, о которой он говорил.

И тут случилось невероятное — Иван Иванович исчез. Исчез не только Иван Иванович, но и стол, покойники вдоль стены, бочка… исчезло все, словно кто-то выключил зрение. Внезапно наступила полная тьма в абсолютной, давящей на уши тишине. Это было невероятно и жутко. Только несколько мгновений длились эта тишина и тьма, но эти мгновения показались вечностью, той самой вечностью, о которой говорил Сасипатров-средний. В следующее мгновение тьму разорвал нестерпимый, мучительный, проникающий во все уголки тела истошный, протяжный вопль… Кричала Даша.

И этот вопль, и тьма, и неизвестность — что там, за этой тьмой… особенно неизвестность! — произвели жуткое впечатление.

— А-а-а! — раздалось вдруг трубное мычание Ивана Ивановича. — Я сейчас!.. А-а-а! — мычал он.

Что происходило там, во тьме? Невозможно было даже представить. Даша перестала кричать, а только повизгивала жалобно, значит, еще была жива. Мычал утробно Иван Иванович. Тишина давила… И вдруг шум и грохот вновь разметал тишину, словно в помещении заработало сразу несколько сверлильных агрегатов. Мычание Сасипатрова среднего, шум работающих машин, присоединившиеся к ним мощные удары молота, повизгивания Даши; с правой стороны, где сидел Николай, слышались всхлипывания… «Боже мой! А может быть, это и есть конец?! Может быть, это и есть конец всему и новая жизнь? Тьма, шум в голове, последние мысли… Это и есть вечность?!» — пронеслось в голове Антона.

Грохот не прекращался, вдруг где-то далеко вспыхнул слабый трепетный огонек, или только казалось, что далеко: расстояние и время жили сейчас по другим законам. Возле стола с горящей спичкой в руке, пугливо озираясь, стоял Иван Иванович. Слабое пламя спички освещало его потное лицо, пижаму, отражалось в больших очках… Он осматривался кругом. Грохот и шум не прекращались ни на секунду — казалось, он звучит отовсюду одновременно. И вдруг в углу помещения, возле деревянного шкафа, рухнула какая-то доска. Иван Иванович обернулся на движение… Человеческая тень метнулась в комнату… Спичка потухла, и вновь установилась полная темнота. Затем механический шум вдруг прекратился, что-то загрохотало, рухнуло, в воздухе запахло бензином, снова раздался грохот. Кто-то, чертыхаясь, метался в темноте.

Вновь вспыхнула спичка, в ее свете можно было увидеть двоих мужчин в черном, которые, запинаясь о валявшиеся кругом предметы, ворвались в помещение.

— А! Гады! — вдруг заорал Иван Иванович, держа спичку перед лицом. — Добрались до меня, проклятые!!

— Всем оставаться на местах! — закричал знакомый голос. — Всем оставаться… — Он не договорил, потому что, споткнувшись, упал.

За ним в помещение ворвался Кердык Иванович.

— Вы не получите секрета! — заорал толстяк и выронил спичку.

То, что произошло в следующую минуту, сознание зафиксировало только какими-то урывками. Все вокруг вдруг ярко осветилось. Загорелось все одновременно. Пылающая дорожка с огромной скоростью вдруг побежала через все помещение и исчезла под дверью. Помещение наполнилось удушливым дымом.

Толстяк, схватив какое-то покрывало, стал хлестать им пламя, но оно разлеталось в разные стороны и разгоралось еще сильнее. В это время Владлен и Кердык бросились к привязанным. Первыми отвязали Антона и Дашу. Пламя, обжигая лица и руки, уже бушевало вокруг них. Потом они вместе отвязали Максима и Николая.

Между тем тучный директор музея покойников, размахивая покрывалом, метался в огне. Но вдруг, взвыв как-то особенно жутко, толстяк бросается к двери, распахивает ее. Антон видит в открытую дверь зал с застывшими мумиями — туда бежит дорожка огня… Многие экспонаты уже охватило пламя, они, как живые, причудливо шевелятся в огненных бликах, приходят в движение, разводят полыхающими руками, поворачивают головы; оживая, потягиваясь после долгого сна… С утробным воем, размахивая над головой горящим покрывалом, обезумевший толстяк устремляется в зал. Последнее, что видит Антон, — это мечущегося среди полыхающих экспонатов толстого человека.

Кто-то хватает Антона за руку и тащит в другую сторону.

— Фома! Слышишь ли ты меня, отец уродов?!! — вдруг слышит он сквозь шум огня трубный раскатистый голос Ивана Ивановича.

На ходу Антон оборачивается и видит охваченное огнем огромное тело Сасипатрова, мечущееся среди других горящих тел. И словно откуда-то сверху сквозь гудение пламени, дым и грохот доносится вдруг какой-то нечеловеческий каркающий голос:

— Слышу!!!

Или это только почудилось Антону в шуме огня.

Вверх по ступеням в клубах дыма Антона выволокли во двор, он кашлял, хватал ртом чистый воздух. Сзади раздался мощный взрыв, в следующее мгновение их обдало жаром — это взорвалась бочка с бензином.

— Ну, все живы? — спросил Сасипатров-старший, похлопывая каждого по плечу.

— Никого оживлять не придется? — поинтересовался Сосипатров-младший, руки за спину прохаживаясь между всеми и заглядывая в унылые почерневшие лица.

— Вовремя мы успели, — сказал Сасипатров-старший. — Иначе оживлять бы точно пришлось. — Ну ладно, пойдемте — скоро милиция приедет. А нам она зачем?

Говорить никому не хотелось: после перенесенного ужаса хотелось молчать, да и передвигать ноги было трудно. Они обошли дом и через проходную парадную вышли на набережную Мойки.

Сразу из всех шести окон подвала, где располагался музей, било пламя: сухие экспонаты горели хорошо. Черный дым от человеческих тел поднимался по стене вверх, к небу. Жители дома с грохотом захлопывали форточки, но от едкого дыма было не уберечься — он проникал сквозь щели, через вентиляцию, сочился сквозь перегородки…

Спасенные перешли проезжую часть и остановились на другой стороне возле чугунной решетки. В зрелище пожара была какая-то магия и притягательность, хотелось смотреть и смотреть на него, не отрываясь.

— Теперь оживлять будет некого, — проговорил Сасипатров-старший, с сожалением цокнув языком.

— Ну и черт с ним, все равно ни одного не оживили, — сказал Сасипатров-младший. — О, «скорая», кажется, едет, — увидев на другой стороне канала блеск синего огонька. — Не люблю я врачей… Особенно психиатров.

Они повернулись и зашагали прочь от горящего здания.

— Как говорится, эрари хуманум эст. — Рядом с ними стоял мужчина с большими закрученными, как у Чапаева, усами, в щегольской рабочей спецовке и мотком проволоки на плече. — Здорово горит. Тяга хорошая.

В мужчине Антон узнал своего спасителя, электрика из морга.

— О! Здравствуйте, — почему-то очень обрадовался он, тряся его руку.

Электрик, присмотревшись, тоже его узнал.

— А вы оттуда, что ли? — оглядев их с ног до головы, спросил он.

— Оттуда, а откуда же? — злобно проговорила Даша, отворачиваясь и пытаясь изо всех сил очистить грязной рукой свою замечательную куртку от сажи, ей было неприятно в таком обгорелом виде представать перед незнакомым мужчиной, пусть даже и электриком.

— А у меня тут халтура. Президент приезжает, попросили свет на Дворцовой площади провести. — Электрик поправил моток проволоки на плече. — Как говорится, омниа мэа мэкум порто. Ладно, пойду.

Электрик повернулся и зашагал по набережной в сторону Дворцовой площади.

— Какие вы грязные! — воскликнула Даша, старательно отряхивая куртку. — Пойдемте к нам, там хоть помоемся.

В течение нескольких следующих дней весь следственный отдел тринадцатого отделения милиции Центрального района трудился не покладая рук. Как установила следственная бригада, возгорание произошло из-за неисправной проводки, по перегородкам огонь быстро распространился по всем помещениям музея. На месте пожара в музее восковых фигур не было найдено ни единой сгоревшей восковой фигуры, но зато обнаружено 1056 останков обгоревших человеческих тел. Такую скученность людей в одном месте объяснить было невозможно, хотя и высказывались десятки предположений. Но самым невероятным было то, что никто не заявил о пропаже близких и не было опознано ни единого тела. Служительницы музея не смогли дать вразумительного объяснения случившемуся. Исчез только директор музея. Среди покойных его не опознали, сослуживцы утверждали, что он собирался уезжать в кругосветное путешествие, но фамилии его в списках отъезжающих из страны не значилось. Об этом происшествии промолчала даже желтая пресса, опасаясь быть непонятой. Уж слишком невероятными были последствия происшествия. История эта обросла огромным количеством слухов и фантазий. Говорили и о террористах, согнавших несчастных в одно помещение и взорвавших их поясом, о массовом самоубийстве членов тайной патриотической организации какой-то малой народности, поговаривали черт знает что и о сексуальных меньшинствах, черт знает как причастных к этому происшествию… Ну и, конечно, о фашистах. Куда же теперь без них?

Но самым правильным, просто-таки в точку, было высказывание сантехника ЖЭКа, которому поручили менять трубы в обгорелых помещениях.

— Ну уроды! — сказал сантехник, озирая последствия пожара. — Чего устроили! Вот уроды!

Этот пожар в музее, унесший самое большое число жизней, можно было считать самым жертвенным и самым загадочным из всех за трехсотлетнюю историю Петербурга.

— Если он не согласится, тогда мы можем сами, — продолжала говорить Даша, повернувшись к Антону, которого она держала под ручку. Сзади шли Максим с Николаем.

Был вечер спустя три дня после известных событий. Белые ночи уже заканчивались, на улицах горели фонари. Они подошли к зданию, в котором располагался морг. Дверь его вдруг открылась, и оттуда стремительно вышел маленький пузатый человек в голубой курточке; обернувшись, он прокричал в открытую дверь:

— А покойники все равно пропадают!

За ним вышел высокий тип, сутулый, как крюк, на который подвешивают туши в мясном магазине, с большой черной сумкой в руке.

— Чушь! Кому твои покойники нужны? — зло и угрюмо возразил длинный, и они комической парочкой пошли по улице, изредка переругиваясь.

За ними в дверь морга высунулось ангельская голова Сергея.

— О! Удачно я открыл, — сказал он, пропуская друзей внутрь. — Иначе бы долго звонить пришлось, пока я с этими придурками трупы искал.

В морге пахло пожарищем.

— А это кто такие? — спросил Антон, когда они прошли в комнату Сергея, вспомнив, что уже не раз видел этих двоих, постоянно спорящих о пропавших покойниках.

— Эти?! Ай! — Сергей махнул рукой. — Крыс травят. Разбрасывают отраву, а потом везде лазают, трупы крысиные ищут. А их нет нигде, вот они и ругаются. Не дохнут грызуны от их снадобий.

— Слушай, Сергей, у нас к тебе дело, — сказал Максим, когда они уселись у него в приморговой комнате. — Коммерческое.

И рассказал Максим о Фредерике Рюйше, великом анатоме XVIII века, и о монстре Фоме, укравшем тетрадь, и о пожаре в музее с мумиями.

Сергей слушал внимательно.

— Значит, наша утечка покойников вот куда вела. Значит, прикрылся покойницкий бизнес, — сказал он, выслушав всю историю. — А я думаю, откуда к нам в морг такое количество погорельцев навезли. Значит, ваших рук дело. У нас весь морг завален, часть даже в бомбоубежище перенесли.

— Так вот какая у нас идея, — продолжал Максим. — Ты представляешь, как будет здорово, если рецепт на животе у этого придурка сохранился.

— Представляю, — проговорил Сергей, облизывая сухие губы. — Это ж сколько можно заработать, если дело открыть. Можно их и в банки продавать, да и просто любителям. Поставят себе дома, например, — он же есть не просит. Это ж какие бабки!

— А назовем мы нашу фирму «Фредерик Рюйш», — предложил Антон.

— Ну чего думать! Нужно идти рецепт искать! — воскликнула Даша, вставая.

— Совместное предприятие откроем, — добавил Антон. — В кругосветное путешествие отправимся. — И, подумав мгновение, добавил: — В живом виде.

— Ну пойдем, — сказал Сергей, усмехнувшись.

Они прошли по длинному коридору в огромную залу.

— Ничего себе! — оглядывая непочатый край работы, проговорила Даша. — Чего ж их так много-то? Все пожаром провоняем, я и так вещи еле отстирала.

— Тысячу нужно перевернуть, пока до рецепта доберешься, — сказал Сергей и, улыбнувшись, добавил: — Где-то я это уже слышал.