"Время зимы" - читать интересную книгу автора (Субботина Айя)

***

Раш принюхался. Ветер с севера принес густой аромат копченого окорока, щедро приправленного запахом костра.

Карманник не зря устроился на ночлег неподалеку от спуска с вершины — тонкая тропа, много круче тех, по которым они с северянкой взбирались на последнюю, третью гряду холмов. Раш не без опасения думал о предстоящем спуске, но ничем не выдал своего волнения.

Впереди, у подножия гряды, раскинулась снежная пустошь, такая белая, что и безлунной ночью от нее было светло. Редкие кедры-охранники, нарушали гармонию одиночества северных просторов, да небольшая полоса частого соснового леса. Нигде ни огонька, ни случайного путника, ни разбуженного голодом зверя.

Но нюх никогда не предавал Раша, поэтому карманник не спешил. Холодный темный взгляд видел далеко кругом, больше, чем могли бы видеть другие. Раш не выдавал своих секретов, даже тем, с кем долго путешествовал и сражался плечом к плечу. Как никто не знал о спрятанном в волосах кинжале, так никто не догадывался и о зрении редкой остроты.

Парень оглянулся на Хани: девчонка, как ни хорохорилась, уставала и спала крепко, всегда в обнимку с меховым мешком, в котором жил уродливый немощный птенец. Рядом с ними, как дозорный, дремала жеребица. Сейчас все трое спали беспробудным сном.

А ветер продолжал приносить ароматы копченостей. Раш подобрался ближе, к самому краю вершины и заглянул в темноту. Недалеко, может, в полусотне шагов вниз, пологий склон холма курился дымом. Помня про найденную накануне выкопанную пещеру, карманник почти не сомневался, что здесь охотники за рудой, приготовили еще один лагерь. Видать он не ошибся, когда сказал, что воришки потихоньку скребут дорогую жилу — золотоносную или, может, железную. Раш с трудом представлял человек, что ради меди или олова, стал бы так корячиться, да еще и под страхом смерти.

Карманник проверил кинжалы, прицепил к поясу моток крепкой веревки, еще раз глянул на Хани — не проснулась ли? Девчонка продолжала мирно сопеть, закусив нижнюю губу как ребенок. Раш не видел причины, бояться оставить ее одну. За время их пути, он ни разу не нашел и намека на преследование или погоню. А в пещере, если нюх его не подводит, могло быть золото. Неплохая плата за «гостеприимство» северян.

Раш присел и спустил ноги на тропу. Осторожно, стараясь не шуметь, легко ступая по снегу, карманник прокладывал путь вниз. Чем ближе становилась дымка, тем сильнее становился запах окорока. Раш не мог пожаловаться, что они с Хани коротали путь впроголодь, но северянка осторожничала, нехотя разводила скудный костер, огня от которого не хватало, чтоб как следует прогреть пищу. Раш сглотнул набежавшую слюну и двинулся дальше, стараясь не упускать из виду место, откуда курился дым.

Когда до цели осталось с десяток шагов, Раш пригнулся, прислушиваясь. Разговор, карманник не мог разобрать слов, но слышал интонации. Говорили двое, мужчины. Голос одного скрипел, как несмазанное колесо, Раш решил, что хозяин голоса не первый день страдает простудой. Речь второго лилась монотонно.

Парень сделал еще несколько шагов и снова остановился, выжидая, когда говорящие войдут в раж — мужчины спорили. Слова «добыч» и «делить» летали от одного к другому, все яростнее и громче. Шум скрыл шаги Раша и тот, незамеченный, подобрался к самому краю, ловко скользнул на небольшой уступ, опоясывающий холм, и прижался к мшистому склону. Край выступа был истоптан множеством шагов.

Вход в пещеру был уже, чем тот, что они с Хани нашли накануне; этот был круглым и узким, как раз настолько, чтобы пропустить взрослого человека. Из прохода сочился тусклый свет.

Спорщики успокоились, видимо поделив добычу. На смену их громким голосам пришло ритмичное чавканье и кряхтение как от ударившего в нос доброго пива. Раш присел на корточки, сливаясь с темнотой, и притих. Зачем врываться теперь, когда оба вольных рудокопа полны сил и их кровь порядком разгорячилась в ссоре. Лучше подождать, пока хмель свалит их в крепкий сон, а после — зайти и подчистить карманы и мешки. Все в их поведении говорило, что браконьеры не ждут незваных гостей — они даже не потрудились занавесить шкурой ход в свое логово, чтобы спрятать дым и сдержать запах.

Только глупец лезет в лоб один протий двух, рассуждал Раш, чутко прислушиваясь к звукам в пещере. Даже если эти двое не держали в руках ничего, грознее кирки. Хотя, — карманник улыбнулся своим мыслям, — кирка не самое негодное из подручных средств.

Он не ошибся. Прошло немного времени, и голоса в пещере затихли. На смену им пришло громкое храпение. Будто оба соревновались еще и в том, кто в этом деле горазд лучше другого. Раш и теперь не торопился. До рассвета было далеко, ночной покой не нарушали даже голоса потревоженных птиц. За Хани он не тревожился — случись что, ее бешеная жеребица тот час поднимет переполох.

Когда мороз артумской ночи прогрыз его до кости, Раш решил, что время пришло. Он размял затекшие ноги, растер ладони и плечи, пока не почувствовал, что снова хозяин над всеми своими членами. И, попросив Ка?ритту, покровительницу интриг и воров, одну из Близнецов, послать ему удачу, нырнул в пещеру бесшумной тенью.

Раш оказался в узком, покатом лазу. Вниз бежали вырубленные прямо в зеле ступени, узкие и частые. Карманник проделал путь в два подхода, останавливаясь, чтобы прислушаться, и идти дальше. Глаза Раша быстро привыкли к темноте. Он буквально прилип к стене, стоя на последней ступени, скользя взглядом по месту, в котором оказался. Эта пещера была намного меньше первой. На полу, в центре нее, чернели остатки костра, а по обе стороны от него, свернувшись калачами, спали двое. Их плечи мерно поднимались и опускались, из глоток вырывался протяжный храп. У противоположной стены покоились кирки и лопаты всякого размера. Рядом с ними, на полу, под тяжестью ноши оплыл мешок. Раш почувствовал приятное волнение, что рождалось всякий раз, когда нюх чуял добычу.

Карманник, шаг за шагом, беззвучно, вдыхая лишь на половину, чтобы не шуметь, обошел пещеру по правой стене, пока не достиг места, где лежал мешок. Один из спящих, — мелкий, как показалось Рашу, может быть не старше Хани, перевернулся на другой бок, и снова захрапел.

Раш потянулся к мешку, но не спешил трогать узел, туго стягивающий края. Только осматривал, на случай, если хозяева позаботилось о сохранности содержимого больше, чем о своей собственной. Не найдя ничего подозрительного, Раш потянул добычу на себя. Сума охотно поддалась, приятной тяжестью повисла в ладони.

Парень позволил себе триумфальную улыбку и тем же путем вернулся назад, до самого входа в пещеру. Он хотел остановиться и проверить, что за славную добычу послала ему Каритта, но раздумал — сначала нужно сбежать, а уж потом, в безопасности, похвастать перед северянкой «уловом». Раш так и предвкушал ее вытянутое от удивления лицо. Не давая себе забыть об осторожности, карманник незамеченным выбрался наружу.

— Еще шаг — и я перережу тебе глотку, — шорохом листьев прошептал голос.

Раш сглотнул, зацепенев. Сталь предупреждающе коснулась горла. Карманник чувствовал человека за спиной. Скосив взгляд, заметил руку, что держала кинжал — спрятанная под кожаную перчатку, ладонь могла принадлежать лишь поистине крупному человеку.

— Осторожнее, Эрик, — из темноты выплыла тень.

Раш еще раз мысленно пересчитал все кинжалы, что были спрятаны на нем, хоть знал их число лучше, чем имя, что получил при рождении. Если изловчиться, то выйдет улизнуть от того, что позади. Но второй, до сих пор скрытый в тень, загораживал тропу. Раш с иронией подумал, что если и выйдет ускользнуть, то лишь на четвереньках, как собака, меж ног великана.

— Как тебя зовут, вор? — Негромко спросил тот что стоял за спиной.

Северянин. Раш сразу узнал грубый говор артумцев, хоть говорящий использовал общую речь и довольно сносно.

— Зачем знать имя того, кого собираешься прирезать? — Раш держался спокойно, ничем не выдавая зародившееся волнение.

— Отвечай, когда тебя спрашивают, — пригрозил второй и, наконец, показался.

Он был даже больше, чем Рок, чем эрл и все северяне, виденные Рашем. Широкие плечи и безволосый торс бугрились тугими узлами мышц. Странное переплетение широких кожаных ремней, поддерживало короткую, чуть ниже груди, тунику шкуры белого медведя. Из той же шкуры были и наручи, так же обернутые ремнями, и высокие поножи. Вся конструкция, которую и одеждой-то назвать было трудно, казалась хлипкой, будто держалась на одном честном слове. Штаны топорщились мелким мехом, плотно, будто вторая кожа, обнимали ноги. Поверх них была юбка из светлой шкуры. Из-за спины выглядывала сталь округлого топорища.

Но более всего в глаза Рашу бросились шрамы: выпуклые, белесые срезы кожи, сложенные символами, нанесенные умелою рукой мастера. Карманник не понимал, чтобы могли значить символы, но многое отдал бы за то, чтоб получить хоть один такой.

Раш и глазом не повел, хоть не сомневался, что с великаном ему ни за что не справиться. Чутье подсказывало — тот, что стоит позади, не уступает этому ни ростом, ни мощью.

— Раш, рожденный в пене морской, — буркнул карманник и почувствовал, как сталь, будто ласковая любовница, прижалась к горлу.

— Сколько ты награбил, вор? — продолжил великан. Он не был лысым, напротив — светлые волосы свободно лежали на плечах и уходили за спину, лишь над ушами собранные двумя косами. Синие глаза смотрели безучастно. Шрам, тонкий и ровный, рассекал бровь. Вместо ответа, Раш бросил суму к его ногам.

— Позаимствовал это у парочки, что храпит без задних ног.

— Вор своровал у воров, — голос сзади стал едким. — Тала?х, веришь ты ему?

— Верю. — Великан, обретший имя, склонился, послабил узлы на мешке, пригляделся. — Уголь, железный камень, золото, серебро. Всего понемногу.

— Разведчики, выискивают, где есть чем поживиться, — сказал второй.

— Вы-то кто такие? — Раш снова покосился на руку с кинжалом.

Его вопрос оставили без внимания. Талах отодвинул мешок ногой, кивнул второму. Тот с неохотой убрал кинжал от горла Раша. Карманник вдохнул на полную грудь и потер место, где острая кромка кинжала оставила порез.

— Дернешься без позволения… — Хозяин кинжала шагнул вперед, немного, насколько позволял узкий уступ у входа, — прирежу.

Он, — Раш помнил, что великан звал его Эриком, — был как две капли воды похож на Талаха. Близнецы: один взгляд, один цвет волос, оба безбородые, одинаково сложены. Лишь шрамы у двоих разнились, и были нанесены на разные места.

— Я вор, а не сумасшедший, — огрызнулся Раш раньше, чем вспомнил, что богиня удачи сегодня не на его стороне.

— Откуда ты тут? — Талах не спускал с него взгляд.

— Едем в столицу…

Он быстро, в нескольких словах рассказал все, с того дня, как напоролись в лесу на растение-ловушку. Несколько раз Эрик прерывал его, призывая молчать, сам тем временем, прислушиваясь к звукам, что слышались из пещеры. Раш сказал, что воришки выпили бурдюк вина, Эрик беззвучно хмыкнул, но бдительности не утратил. Талах нахмурился лишь раз, когда узнал, что Раш оставил спутницу одну.

— Она волшебница, — отмахнулся карманник. — Что с ней станет? И за нами никто не шел.

— Уверен, что не ошибся? — Талах сощурился. Раш, успевший сотню раз пожалеть о сказанном, умолк.

— Чего делать-то будем? — Эрик выразительно посмотрел в сторону пещеры.

— Запрем, — ответил Талах. — Пусть владыка Севера сам решит, как их наказать. Есть у них еда и питье? — Обратился северянин к Рашу.

— Не видел, — честно признался тот. — Кирки есть и пара лопат.

— Как бы не пробили путь, — сомневался Эрик.

Рашу до зубной боли хотелось спросить, как близнецы собираются запереть браконьеров, но он сдерживался. Хоть буря и миновала, и никто не собирался лишать его жизни, карманник чувствовал себя неуютно. К тому ж не давала покоя сумка с добычей: теперь она лежала на земле, и не было похоже, что северяне собираются разделить содержимое. Но даже не это было самым главным. Более всего страдала уязвленная гордость. Он, который никогда и ничего не упускал из виду, хвастал, что не пропустить даже черную кошку в темной комнате — и не заметил двоих верзил! Раш мысленно дал себе пинка под зад.

— Возвращайся. Туда, где девушку оставил, что с тобой едет, — приказал Талах. — Эрик, пойдешь с ним, я нагоню, как только уверюсь, что воры не сбегут.

Раш был рад уйти. Эрик подтолкнул его в спину, поторапливая. Карманник положил себе запомнить тычок.

Подъем давался тяжело. Без добычи, встретившись со странными близнецами, от которых так и разило порядочностью, Раш преодолевал путь. Горизонт раскрашивали алые облака, золоченные восходящим солнцем. Поднялся ветер, пробиравший до костей. Рашу оставалось только гадать, к каким ухищрениям прибегал северянин, чтобы не страдать от холода.

— Глупо оставлять тех ребят, — Раш не видел причины, чтобы не высказать свое мнение, хоть и подозревал, что добром это не кончиться.

— Почему? — В голосе северянина не было ни искры интереса.

— Это вторая пещера, которую я вижу меньше, чем за два дня. Копатели знают, что здесь есть чем поживиться. Могут быть и другие, придут — и вытянут своих.

На самом деле Рашу и дела не было до того, что станет с браконьерами, но карабкаться к вершине, в тишине, под свист нарастающего ветра, оказалось невыносимым.

— Ты плохо знаешь артумцев, — теперь Эрик позволил себе насмешку.

— Хотел бы я и дальше вас не знать, — буркнул Раш. — Десятка дней не прошло, а я дважды чуть не попал в лапы к Гартису. В этот раз северянин не ответил. До самой вершины холма шли молча.

Хани они нашли проснувшейся. Девушка сидела на сеннике, прижав колени к груди, и кормила уродца в мешке. Увидев Раша, быстро поднялась, прижала меховое гнездо с птенцом-переростком к груди, и недоуменно смотрела поверх головы карманника. Рашу даже показалось, что она вовсе не заметила его, всем вниманием северянки завладел Эрик.

— С рассветом тебя, эрель, — поздоровался великан.

— И тебе светлого утра, — ответила Хани. Голос ее звучал смиренно, будто Раш привел с собою самого Конунга.

— Мое имя Эрик, зовущийся Волком, — представился северянин. Рашу показалось, что он совсем не порадовался встрече с землячкой.

— Хани, Говорящая с духами, — девушка порывисто подошла к нему, присела на колени в его ногах и коснулась ладони. — Я чту жертву, что ты принес, воин-шамаи. Позволь оказать тебе помощь, всякую, что в моих силах.

Эрик легко поставил Хани на ног, погладил по голове, будто ребенка, хоть сам выглядел лишь на десяток лет старше ее. При этом взгляд его будто бы собрал все грозы Эрбоса.

— Мы с братом много дней ходим в этих краях, и давно не ели человеческой пищи.

Хани улыбнулась и тут же бросилась разводить костер. Северянин взялся помогать ей.

Человеческой пищи. Слова назойливым насекомым крутились в голове Раша. Миэ рассказывала что-то об этих шамаи, вспомнил карманник, устроившись в сторонке, делая вид, что занят поисками в содержимом своего вещевого мешка. Шамаи, воины-оборотни. Эрик назвался Волком. Слова о человеческой пище обрели иной смысл. Во рту стремительно образовался горький комок слюны, Раш сглотнул и прислушался к разговору. Говорили на языке северного народа, карманник, как ни старался, не смог понять ни слова.

Когда костерок закурился дымом, появился Талах. Он двигался легко, как для человека столь мощного сложения. Лицо его, как и прежде, пряталось за маской безучастности. Северянин тоже представился — отдавая дань вежливости к чужестранцу, как и брат, сделал это на общей речи, а после того сразу перешел на северное наречие. Талах зовущийся Орль. Раш понятия не имел, кто такой орль, но подозревал, что он-то и был тотемным животным этого человека. В руках Талаха Раш не заметил сумки с образцами руды, мысленно послал все и вся в задницу харста, и дал себе зарок — покинув Северные земли, больше и близко не соваться к их границе.

— Я разогрела нам пищу, — позвала Хани.

Сели кругом огня. Северяне вновь перешли на общий. Раш, впрочем, совершенно не интересовал их. Оба брата травили байки об охоте, вольных заснеженных просторах в долине Калтахи, о теплом ветре, что несет весну. Карманник мало что понимал, но старался ловить каждое слово.

— Верно ли сказал этот человек, что с юга идут орды шарашей? — Талах отставил в сторону порожнюю миску.

— Верно, — подтвердила Хани. — Много их. Ставят ловушки, каких я прежде не видела.

— И верно то, что вы идете в Сьёрг?

Она согласно кивнула. Раш заметил, что северянка почти не прикоснулась к еде, только съела ломоть сыра. Зато над костерком дымился котелок, в котором Хани заваривала смесь из трав. Запах от них напрочь отбивал парню аппетит, близнецы же, как ни в чем не бывало, заглатывали один за другим все их припасы.

— Мы напали на след браконьеров, нашли их пещеры в холмах, и в Хеттских горах, но не видели ни шарашей, ни ловушек. — Эрик почесал свежий рваный шрам на плече.

— Говорят, что в Хеттских горах водятся огненные порождения из царства Гартиса, — в фиалковых глазах Хани мелькнул страх. — Может, шараши побывали в тех краях, но есть там нечего — никто не станет селиться близ Хеттских гор.

— Мы нашли лишь гнездо таронов, откормленных на человечине. Я и брат идем в столицу, с новостями для владыки Северных земель. — Талах приложился к бурдюку с кислым молоком, после промокнул губы рукой. — Проведем вас.

Раш чуть не подавился, увидав благоговейную улыбку, что поселилась на губах девчонки. Он едва заставлял себя сидеть с ними у очага, тешась тем, что северяне уйдут, когда набьют животы. Но никак не мог представить, что придется провести вместе с близнецами-переростками неизвестно сколько дней пути.

— Станем заметны, — попытался противиться Раш. — Чем больше ног, тем длиннее путь.

Хани посмотрела на него так, вроде он сказал что-то против богов. Братья же, напротив, улыбнулись, но в тех улыбках Рашу чудилось снисхождение.

— Сократим путь, пойдем через бурые пустоши, — успокоил Талах. — В это врем года там непроходимая долина, вся острая ото льда. Человеку не пройти. Понесем вас, к завтрашней ночи будем в Сьёрге.

Слова волшебным образом подействовали на карманника. Он продал бы год жизни за мало-мальски теплую воду, чтоб прогреть в ней окоченевшее тело, и резвую девку в постели. В столице, без сомнения, найдется и то, и другое.

— Но прежде, ты, чужестранец, скажешь, что за дело у тебя и твоих товарищей к правителю Артума. — Эрик припечатал грезы Раша тяжелым взглядом.

— То дело моего друга, который остался заложником в деревне, — снова огрызнулся карманник. — Я, по его просьбе, сопровождаю девчонку, чтоб не сгинула в пути, и несу весть о беде и людоедах, чтоб ваш Конунг пошевелился прийти на помощь.

— Мало ты учен вежливости, — пророкотал Талах. — Нужно выказывать почтение женщине, что носит отметину Виры. Раш умолк. Близнецы обменялись взглядами, но не проронили ни слова.

— Если бы не его друзья и он сам, — Хани, наконец, отважилась вступить в разговор, — мы бы все погибли в Яркии. Дасириец, что едет к владыке Севера — хороший человек, он без злого умысла ступил в Северные земли. Я верю ему. — Девчонка указала взглядом на Раша. — И ему тоже. Мы коротаем уж третий день пути, он стерег меня и охранял мой сон… Тут она осеклась, увидав, как удивленно взметнулись брови Эрика.

— Как скажешь, эрель, — не стал спорить Талах. Ветер трепал его волосы, поваливший снег ходил круг него хороводом, будто ластился к шамаи. — Нужно двигаться в путь.

Быстро, — Раш не успел и глазом моргнуть, — потушили костер снегом, собрали остатки припасов. Мешок значительно похудел. Птенец, молчавший все это время, всполошился: он тянул несуразную голову из мехового гнезда сумки, кричал, протяжно и обрывисто, будто ворон, и раскрывал клюв. Хани дала ему дольку яблока, засахаренного до хруста, и облезлый уродец успокоился.

— До подножия холма спустимся своим ходом, — сказал Талах.

Рашу не нравилось в братьях решительно все: тон, нетерпимый к обсуждениям, право решать за остальных, которым северяне сам себя наделил, их подозрительность. Он раздумывал, не сбежать ли, но вспомнив, как не смог услышать их накануне ночью, отринул мысли прочь. Да и не выжить ему среди снегов. Оставалось смириться.

Еще один спуск вниз. В этот раз первым шел Эрик, за ним Хани и Раш, и Талах замыкал строй. Эрик двигался легко. Иногда Раш со злорадством смотрел, как нога северянина опускается на шаткий камень: миг, и здоровяк кубарем скатится вниз. Но нет. Эрик ловко преодолевал путь, будто знал каждый камень в холме, и каждый куст. Поравнявшись с тем местом, где обосновали логово браконьеры, Раш понял, почему братья не тревожились о побеге пленников. Там, где ночью была узкая дыра, едва заметная за кустами, теперь лежал округлый валун, большой настолько, что Раш, проверки ради, тронул его рукой. Камень отозвался холодной твердостью, от пальцев на тонкой корке снега остались борозды. Настоящий. Карманник не стал трудить голову домыслами, как Талах приволок такую громадину. Спустившись вниз, сделали остановку.

— Лошадь придется отпустить, эрель. Я возьму тебя на спину, Эрик понесет чужестранца.

И, прежде чем Раш успел открыть рот, чтоб щедро посыпать их ругательствами, братья почти мгновенно оголились. Хани зарделась, поспешно отвернулась. Оба же не стесняясь своей наготы, собрали вещи в два узла. Отдельно, ремнями, перехватили оружие — топор Талаха и короткое копье Эрика, с зазубренным наконечником, выточенным из кости. Теперь карманнику стало понятно, почему одежда на этих северянах казалась такой хлипкой — по мановению руки она падала к ногам, оставляя тела хозяев свободными для превращения. Раш никогда прежде не видел оборотней, только читал в старых книгах. Получив возможность поглядеть воочию, он смотрел во все глаза.

Тела близнецов быстро менялись. Эрик упал не колени, спина его пошла буграми костей, что будто выворачивались из суставов. Лицо вытянулось, губы обнажили стремительно ползущие из десен клыки. Пальцы стали длиннее, умножились суставами, когти терзали тело, срывая лоскуты треснувшей по швам кожи. Куски ее слетали вниз, как истончившийся пергамент, пуская наружу зверя. Под людской оболочкой уже топорщился косматый седой мех. Волк, огромный, втрое больше своих сородичей, да к тому ж стоящий на задних лапах, зарычал, припадая к земле. Уши, много выше волчьих, стали торчком. Зверь попробовал носом воздух, распрямился.

Талах, так же сбросил обличие. Руки его вытянулись крыльями, ноги выгнулись хищными птичьими когтями. Голова с крючковатым клювом, увенчанная тяжелым костяным гребнем, высилась над телом, и хмурые, совсем не птичьи глаза, смотрели надменно сверху вниз.

Жеребица Хани громко заржала, протестующе встала на дыбы, забила копытами воздух. Запах хищника волновал животное, и Хани, как ни старалась, едва могла сдерживать ее. Раш в два прыжка оказался рядом, перехватил поводья. Молчаливо кивнул на поклажу, мол, снимай.

— Все равно она была самой упрямой и бестолковой лошадью из всех, что я видел, — пожал плечами Раш, когда девчонка, сняв сбрую, отпустила кобылу на свободу. Хани наградила его холодным взглядом.

Тем временем, перевоплощенный в свой тотем Талах, взмахнул крыльями, нагоняя больше ветру, и взлетел, чтоб размять крылья. Темное оперенье заблестело на солнце. Волк ощерился, неспокойно озирался по сторонам, будто на белом полотнище снежной равнины был кто-то невидимый для остальных. В конце концов, хищник стал на все четыре лапы, мягко, припав к земле, двинулся на Раша, подставляя спину. Карманник, озадаченный, не мог сдвинуться с места, и волку пришлось поторопить его низким рыком.

— Боги прокляли меня, — под нос бубнил Раш, взобравшись на волка и ухватив полные пригоршни косматого меха. — Сперва на дикой жеребице, теперь — харст знает на ком.

Хищник брыкнулся. Человеческая сущность, порабощенная зверем, напомнила Рашу, что разум не дремлет и всегда властвует над телом. Волк подошел к узлу с вещами, челюсти сжались на поклаже.

К тому времени вернулся орль. Птица подставила крыло приглашая Хани. Северянка взяла вещи Талаха, сунула их в свой опустевший мешок с припасами, забросила на плечи. Сумку с птенцом предусмотрительно пристегнула к себе поясом и, для верности, перехватила веревкой. Орль покорно дождался, пока девчонка взгромоздиться на него. Осторожно поднялся в воздух, сделал круг, замер в свободном парении, закрывая крылами небо. Раш готов был биться об заклад, что глаза не обманули его, и северянка счастливо улыбалась, когда громадная птица потянулась выше, за облака. Карманнику до зубной боли хотелось вновь заседлать резвого скакуна, почувствовать под задом не бугристый хребет, а доброе таремское седло и самому править.

Волк поднялся, отряхнул с брюха снег и его лапы беззвучно ступили вперед. Быстрее и быстрее, пока Раш не стал задыхаться от ветра, что бросался в лицо. Ему пришлось припасть к самой шерсти, чтоб не свалиться. Иногда он так сильно сжимал коленями бока зверя, что тот злобно рычал, косясь налитыми кровью глазами.

И Раш отринул всякие сомнения о том, что путь в компании близнецов замедлиться. Память услужливо подсказала слова, брошенные Талахом — завтрашней ночью они прибудут в столицу. Глава десятая

Арэн никогда прежде не знал такой нестерпимой боли в голове. Еще до того, как понял, что проснулся, он почувствовал ее: монотонные толчки во лбу, тяжкие и необратимые, будто звонили разом два десятка колоколов Храма всех богов. Следом пришло головокружение, до тошноты. Стоило дасирийцу сделать робкую попытку подняться, как пища, незнамо сколько пролежавшая в утробе, зашевелилась. Он перевернулся, встал на четвереньки, не в силах открыть даже глаза, и немного отполз в сторону, прежде чем желудок взбунтовался и изверг содержимое. В ноздри ударил кисло-горький запах, от которого в висках раздалась барабанная дробь частых, острых ударов.

Так же, на ощупь, Арэн вернулся к тому месту, где лежал. В затылке саднило. Пальцы сами нашли больное место, наткнулись на громадную шишку. Она была щедро смазана жиром, волосы слиплись и вязко тянулись за рукою.

Арэн смутно помнил, что приключилось. Прошло совсем немного времени, после того, как Миэ и Банру, в сопровождении северян, скрылись в горном расколе. Он устроился на мешковине у горной пяты, развел небольшой костерок: тепла, что шло от гор, было столько, что северяне один за другим скидывали теплые тулупы и шкурные накидки, но огонь потрескивал ветками и грел душу. Для себя Арэн решил, что не сдвинется с места, пока друзья не вернуться, другого исхода он не предполагал. Надежда как сварливая жена, любил говаривать отец, никогда не уходит, сколько не гони ее прочь. Дасириец верил. К нему наведался Дюран. Купец принес бурдюк сливовой наливки из собственных подвалов. Арэн не мог отказать и пригубил из глиняной кружки, хоть пойло показалось ему редкостно кислым — если купец не солгал и его семейство вело торг вином из собственной винодельни, то дасириец с трудом представлял, кто бы стал пить такую мерзость да еще и за деньги.

Купец вновь попытался склонить Арэна взять над ним охрану, зашел издалека и весьма мудрено, но дасириец оборвал его, не церемонясь, и напомнил, какой ответ дал прежде. Дюран с досадой сморщился, от его физиономии прокисло бы и молоко, но Арэн не собирался уступать — еще не дело, чтобы сын хоть и бывшего, но военачальника первой руки императора дасирийского государства, нанимался телохранителем к купцу.

Только боги всевидящие знают, сколько бы еще просидел Дюран, если б не Варай. Впервые за все время Арэн был рад его видеть. Эрл пришиб таремца тяжелым взглядом и тот убрался, прихватив с собою бурдюк. Северянин молча извлек кисет с табаком, набил трубку и затянулся, пуская дым ноздрями. Арэн положил на язык мятную палочку, пошевелил ветки в костре, и вытянулся на мешковине, разглядывать, как ветер гонит по небу косматые облака.

Он задремал. Проснулся от громких криков и гула, от которого стонала и дрожала земля. Вскочил на ноги, осмотрелся и бросился обратно, туда, где меж нависшими горными стенами курилась серая дымка. С неба сошел камнепад. Булыжники валились градом по горным склонам, будто орехи из прохудившегося мешка. Животные, почуяв опасность, взбесились — несколько раз Арэн едва не попал под копыта сорвавшимся лошадям, дважды его таранили бараны.

Воспоминание отозвалось болью в бедре. Арэн лег обратно на спину, выровнял дыхание, стараясь не думать о колоколах под черепной коробкой, и вновь двинулся по следу своих воспоминаний.

Он помнил крики женщин и детей. Помнил, как налетел на женщину, что прижимала к груди безвольное тело ребенка с вывороченной шеей, помнил, как тяжелая лавина разом привалила несколько стоящих рядом обозов — камень стал могильным курганом для стариков. С ними была и Мудрая. Арэн подхватывал всякого, кто не мог идти, тянул на себе, передавал немногим мужчинам, что остались на поверхности. Тело его сделалось мокрым от пота, грязь и пыль прилипали к языку, ели глаза. Дасириец предупреждал, чтоб закрывались всем, что способно сдержать упавший камень.

После был чей-то крик, предупреждающий о новой лавине. Арэн нес на себе сразу троих, ноги гнулись под тяжестью обмякших тел, но дасириец упрямо шел вперед. А потом был грохот и, следом за ним — удар в затылке, от которого мир в глазах потух.

— Господин, — совсем рядом раздался девичий голосок. Арэн узнал в нем Бьёри. — Господин, я принесла поесть. Он улыбнулся — все повторялось, будто время вернулось вспять.

Арэн не стал вымучивать из себя фальшивую улыбку. Бьёри ему нравилась, не хотелось обижать услужливую девушку ложью. Но Арэн собрался, перевернулся на другой бок и сел, опираясь ладонями, чтоб не упасть. Веки неподатливо разомкнулись. Над миром властвовала ночь.

В нескольких шагах, присев коленями на край мешковины, сидела Бьёри. В руках ее была миска, от которой шел ароматный запах бараньей похлебки.

— Спасибо, Бьёри, — поблагодарил дасириец и потянулся за едой. Глиняная посудина обдала ладони теплом. Арэн сглотнул.

Девушка, между тем, развела потухший костер. Огонь нехотя ожил, задобренный кусками сухих древесных грибов.

— Как твое здоровье, господин? Мы положили тебя отдельно, чтоб не растревожить сон голосами. — Ее голос звучал взволнованно. — Я не мастерица в лекарских делах, но мать учила меня делать припарки из медвежьего жира и корней чернолиста. Я всегда держу горшочек про запас: на кухне постоянно пальцы огнем да и прихватит.

Арэн не видел связи между шишкой на своей голове, и ожогами, но был благодарен девушке за всякую заботу. Он выудил из миски кусок ребра с хорошими ошметками мяса и обглодал до самой кости. Нутро одобрительно заурчало, требуя еще. Пока он насыщался, Бьёри занялась шишкой. Ее пальцы действовали легко, ни разу не причинив боли, даже когда она соскребала частым гребнем остатки старой мази и приводила в порядок его волосы.

— Сколько осталось живых? — спросил Арэн, опорожнив миску.

— Семь кулаков, — ответила девушка, снова заняв место на сеннике подле него. Теперь, когда глаза дасирийца привыкли к темноте, он видел несколько свежих царапин на лбу северянки, и пятно в половину скулы, наверняка к рассвету на его месте расцветет синяк. — Жена эрла и Мудрая — обе тоже нынче в чертогах Гартиса.

Арэн со свистом выдохнул. Семь кулаков — чуть меньше четырех десятков людей. Неудивительно, что нынче в лагере такая тишина, лишь трескотня костра и их с Бьёри тихий разговор.

— Камни закрыли путь в горы, — продолжила Бьёри, и он видел, как поникли ее плечи. — Теперь туда нет дороги. Отец говорит, что эрлу нужно послать разведчиков, поглядеть, кудой можно обойти, но наш эрл только бурдюк обнимает да чадит табаком.

— Проверили обвал? Его правда не перейти, не разобрать? И сколько мужчин взрослых осталось, Бьёри? — Мысли в голове Арэна со скрипом зашевелилась.

— Не ходил никто, господин. Боязно. А мужчин… — Бьёри призадумалась, — если с эрлом и мои отцом, то два кулака наберется. Но мой отец не сможет помочь.

— А далеко отошел обоз? — Дасириец только теперь почувствовал, что артумский мороз подобрался к нему и схватил, будто бешеный пес.

Девушка в этот раз лишь молча кивнула. Арэн, вдруг, отчетливо услышал слова Миэ, сказанные ею в день, когда обнаружился побег Хани и Раша: он обещал, что вернет их домой. И что теперь? Карманник неизвестно жив ли, волшебница и Банру отрезаны каменной преградой, и их участь незавидна. Арэн решил, что с рассветом обязательно самолично убедится, так ли непроходим завал, но чутье подсказывало, что утешения он не найдет. Даже если глыбы поддадутся, вряд ли той горстки северян, что избежала камнепада, хватит, чтоб разобрать обвал быстро. Могут уйди десятки дней, прежде чем получиться убрать камень до проходимой тропы. Разведчики уходили налегке, а Арэн не видел никакой живности около разлома в горе и вблизи него. И вряд ли Миэ станет сил на сотворение чародейства достаточного, чтоб пробить ход со своей стороны.

И оставались шараши, которые, может статься, уже добрались до деревни и нашли ее пустой. И тогда рассвет может принести не только солнце, но и скорую ужасную погибель.

Арэн поднялся, стараясь, чтоб движения его были мягче кошачьих лап. И только распрямившись, позволил себе набрать полную грудь морозного воздуха северной зимы. На небесном своде не нашлось звезд, полумесяц схоронился за ночными облаками, скупо выставляя напоказ то один, то другой рог.

— Я помогу господин, — поддалась было Бьёри, но дасириец мягко отстранил ее. Девушка насупилась, потом, юркой птахой рванулась к нему и порывисто обхватила ручонками за шею. — Господин…

Она сама себя остановила на полуслове, ткнувшись губами в его рот. От нее пахло костром и бараньей похлебкой. И поцелуй вышел неумелым. Арэн попытался оттолкнуть северянку, но зашатался на слабых ногах. Дыхание девушки согрело лицо, руки притягивали непокорную шею ближе, тонкое тело, завернутое во многие одежды, будто кочан капусты, волновало.

Арэн справился с собой и, стараясь не причинять девушке боли, отстранил Бьёри от себя. Облизнул губы, на которых сохранился поцелуй.

— Господин Арэн, я сама, сама решила, сама, — сбивчиво твердила она, снова тянулась руками, силясь обнять, и хмурилась, получив от ворот поворот.

— Бьёри, милая, — Арэн не признал свой голос, таким низким он стал, — в тебе страх, а для поцелуев того мало.

— Я ничего не боюсь, — упрямилась северянка. Черные бусины зрачков разошлись, отчего глаза сделались почти темными. — Моя мать говорила, что если чего захотеть, то нельзя ждать. Мы все могли умереть нынче, но Скальду было угодно сохранить нам жизни. Но лишь Снежному ведомо, сколько еще мы будем дышать и топтать землю. К чему ждать, господин мой?

Арэн с шумом выдохнул. Он смотрел на эту девушку, пытаясь угадать, сколько ей минуло лет. Пятнадцать? В Яркии, в дверях его комнаты, с кувшином теплой воды, Бьёри казалась совсем крохой, немногим старшего его второй жены. А сейчас, стоя так близко, он чувствовал выпуклости под ее одеждой, по-девичьи маленькие и тугие. Он уже успел понять, что северяне взрослели рано, но назойливая мысль о том, что ею движет лишь страх, будто верткий червь прогрызла в нем сомнение.

— Мы не умрем. — Он сжал ее плечи, давая почувствовать уверенность в своем обещании. — Раз выжили, значит боги решили, что здесь, на земле, мы им нужнее, чем в темном царстве Гартиса.

— Когда напали шараши, боги тоже не всех призвали, но нынче они схоронили под камнем многих.

Арэн не мог не признать ее правоты. Он притянул Бьёри к себе и обнял, почти лишив возможности двигаться.

— Ты уже была с мужчиной? — Спросил осторожно.

— Нет, мой господин, — ответила она, подняла голову и ее лицо наполнилось гордостью. — Мудрая говорила, что если понести младенца от первого мужчины в самый первый раз, то непременно будет мальчик, весь в отца, и боги будут улыбаться ему всю жизнь. Я всегда подносила на алтарь Скальду свежий хлеб и молодое бри, он щедро одарит моего сына своей милостью.

Арэну сделалось горько. От того, что не может уложить ее на мягкие простыни, усыпанные лепестками ванили и жасмина, не разотрет ее ступни маслом из цветов апельсина. И, как того требовали дасирийские обычаи, не поднесет в подарок самоцветы, каждый из которых будет символом.

— Господин мой, я никому не скажу. — Глаза ее не лгали. — Если Скальд сохрани мне жизнь, то я…

— Арэн, милая Бьёри, теперь зови меня по имени.

Дасириец отбросил всякое сомнение, осторожно подхватил ее на руки и уложил на сенник, укрывая их обоих ее накидкой.

Новый день принес непогоду. Ветер надул густые серые тучи, что сеяли мелким снегом. Солнце потерялось на небесном своде.

Арэна разбудил шум голосов и дружное ржание немногих уцелевших лошадей. Он сонно осмотрелся не найдя рядом Бьёри, но девушки нигде не было. Он помнил, как уснул, прижимая ее к себе, разгоряченный их любовными играми. Перед тем, как сомкнуть глаза, подумал, что может взять Бьёри третьей женой. Почему бы и нет? Первая — жена лишь на словах, вторая — мала и, вернее всего, даже когда подрастет, он не сможет заставить себя разделить с ней ложе. Бьёри, напротив, сильная и молодая, и северная кровь даст ему крепких наследников. Дасирийский муж может иметь столько женщин, сколько сможет прокормить, значит, ничто не мешает взять в Замок всех ветров еще одну жену. Арэн потянулся, припоминая, сколько жен кормил его отец и после десятка сбился со счету.

Боль в затылке по-прежнему досаждала, но теперь она была не такой острой. Наспех обтерев торс снегом, Арэн оделся.

Над лагерем висел гомон голосов, от костров тянулись рваные дымные кружева. Дасириец заметил сложенный из сосновых веток шалаш, из которого раздавались детские голоса. В стороне, несколько крепких северянок разделывали барана.

У одного из костров сидел купец. Арэн в который раз подумал, что не понимает помыслов богов, которые сохранили жизнь ничтожному торгашу без чести и совести, и забрали жену Варая, что была на сносях. Дюран же, едва завидев Арэна, бросился к нему, подметая снег длинными одеждами.

— Вы нынче герой, господин Арэн из рода Шаам. — Его речи были сладкими, будто мед. — Северяне готовы в рот вам глядеть.

— Не вижу для того причины, господин Дюран.

Арэн огляделся, надеясь найти эрла, и увидел его, сидящим в стороне, с трубкой во рту.

— Вы вынесли из-под камней многих, проявили смелость, и теперь все здесь будут прославлять доблесть воина-чужестранца. Я слыхал разговор двух женщин — обе уверяли, что назовут вашим именем своих будущих отпрысков.

— Если нам посчастливиться выжить. — Арэн с удовольствием наблюдал, как довольная ухмылка сползла с губ таремца и глазки его в панике забегали.

Пользуясь замешательством купца, дасириец отошел, быстрым шагом преодолев путь до эрла.

Тот как раз вытряхнул пепел из трубки, — Арэн заметил, что снег вокруг эрла успел стал серым, — всыпал в желоб новую щепотку и раскурил, не обращая на дасирийца внимания, словно тот стал невидимым.

— Нам нельзя задерживаться здесь. — Арэн не хотел тратить время на соболезнования. Он знал, что слова не станут для северянина утешением. — Есть ли другой путь?

— Нет пути, — нехотя бросил Варай. Язык его заплетался, воздух наполнился запахом перебродившего вина.

— Ты посылал разведчиков? — недоверчиво переспросил Арэн.

Северянин неопределенно мотнул головой и, закрывая глаза, потянул из трубки. Сейчас Арэну более всего хотелось схватить здоровяка за грудки и как следует встряхнуть, чтоб тот, наконец, вырвался из плена табака и хмеля, в который сдался по доброй воле. Но что-то подсказывало, что, сведенный с ума горем, эрл только изваляет его в снегу.

— Эрл, люди ждут, когда ты укажешь им путь, — как можно спокойнее напомнил Арэн.

— Все равно куда идти, так или иначе скоро станем жратвой для людоедов. Понюхай? Слышишь, как смердит воздух от гнилостного дыхания из их глоток? Твари темной богини идут набивать животы мясом северян!

Последние слова были сказаны громко, ветер разнес их круг лагеря. Деревенские, прежде занятые своими делами, повернули головы на своего эрла, тревожно хмуря лбы. Еще несколько таких слов, рассудил Арэн, и вера покинет их души, уступив отчаянью. Дасириец же намеревался до последнего не опускать рук. Может, самое время прислушаться к словам торгаша?

— Мне нужен кто-то, кто знает здешние места, и мой конь, — сказал он, вернувшись в центр лагеря. — Шараши еще не пришли и рано класть оружие к их ногам.

Северяне поддержали его одобрительными словами. Вперед выступил юнец, немногим больше десяти лет. Рука его висела на перевязи, но в глазах светилась решительность.

— Господин, мой отец был охотником, и он хорошо учил меня.

— Как тебя зовут?

— Лумэ, господин.

— Ты сможешь управляться с конем одной рукой, Лумэ?

— Смогу.

Арэн рассчитывал на крепкого мужчину, но раз только этот паренек мог показать тропы, то не стал ему отказывать.

— Собирайся, Лумэ, едем скоро.

Мальчишка мигом выровнялся, будто проглотил кол, кивнул и нырнул меж людьми, с криками «Дайте мне коня!»

— Собирайтесь, — приказал Арэн остальным. — Будьте готовы выступать в любое время. И гасите костры — если шараши идут по следу, то нечего давать им знать, в какой стороне искать. Выстрогайте побольше кольев, они могут пригодиться. И ничего не делайте, пока мы не вернемся.

Одна из женщин вывела его мерина — жеребец, увидав хозяина, радостно заржал и ткнулся мордой в ладонь.

— Что с эрлом, господин? — Отважился спросить кто-то.

— Оставьте ему его горести и займитесь делами.

С этими словами Арэн взял жеребца по уздцы и направился к месту, где провел ночь. Часть его снаряжения, та, что лежала на тягловой лошади, пропала под камнями Часть сохранилась — два меча, кольчуга, нагрудник и прогнутый в двух местах щит. Подумав немного, Арэн облачился в кольчугу поверх рубашки — железные звенья даже сквозь одежду отдавали холодом. Выбрав оба меча, проверил, крепко ли затянуты ремни седла. Когда с приготовлениями было закончено, появилась Бьёри. Она принесла бараньего мяса и медово-ореховых колобков. На щеках ее не было и следа стыдливого румянца девушки, утратившей нынче невинность. На скуле проступило синюшно-зеленое пятно кровоподтека.

— Поешь, господин, — предложила она. Арэн не стал отказываться.

— Где твой отец, Бьёри? — спросил дасириец, разделавшись с первым куском мяса.

— Присматривает за младшими. Камнями ему перебило спину. — И, совсем тихо добавила: — Он не может встать на ноги.

— Я бы хотел говорить с ним.

— О чем, мой господин? — Насторожилась Бьёри.

— Хочу просить тебя в жены.

Девушка, мгновение назад серьезная и спокойная, вдруг зарделась, глаза ее блеснули непролитыми слезами.

— Правда ли то, господин? Или я от страха тронулась умом?

Арэн негромко рассмеялся, чувствуя, как со смехом уходят невзгоды, пусть и ненадолго.

— Я никогда не бросаю слов на ветер, милая Бьёри, — заверил он. — И если тебе будет угодно, ты станешь моей третьей женой.

— Третьей? — Северянка снова растерялась и Арэну пришлось бегло, налетая словами на слова, пояснить ей обычаи родной страны. Выслушав его, она мгновение или два раздумывала, а потом спросила: — Ты любишь своих жен?

— Нет, — честно признался он, и, угадав ее следующий вопрос, добавил: — Я могу позаботиться о тебе, Бьёри, а ты дашь мне наследника.

— Тогда иди к моему отцу, господин, — улыбнулась она.

— Как только вернусь, — пообещал Арэн, поднялся, увлекая ее за собой. — Обещай мне, что будешь осторожной. И если вдруг… — Он не хотел пророчить плохого, вместо этого лишь погладил ее по волосам и тронул губы северянки легким поцелуем.

Его мерин нетерпеливо бил копытом снег, жевал удила и, завидев хозяина, мотнул головой. Арэн забрался в седло — от резкого движения в голове поднялся шум, а на языке вновь появился противный привкус кислый вкус. Лумэ держался рядом: лошадь под ним была грузной и коротконогой, Арэн мог биться об заклад, что животное не часто ходило под седоком. Однако же кобылица была покладиста и мальчишка мог управляться одной рукой.

— Западнее есть путь на побережье, господин, — сказал Лумэ. — На восток равнины и холмы.

— Тракт? — Арэн и сам знал, что выйди они на равнины — станут легкой мишенью для людоедов, но предпочел узнать все варианты, прежде чем решить, в какую сторону повернуть коня. Парнишка отрицательно мотнул нечесаной головой.

— На дороге большое ущелье, можно идти через холмы, но по крутым склонам груженые лошади и сани не пойдут, господин.

— Тогда к побережью, — решил дасириец и пришпорил коня.

Они покинули горный проход и выехали на равнину, разреженную кустарниками. Ветер, будто нарочно поджидающий путников, обрушился на них всею силой. Шкурные накидки трепались за спинами всадников, как тонкие пергаменты, податливые северной непогоде. Мальчишка молча протянул дасирийцу пару рукавиц, старых и засаленных, но Арэн был благодарен и за то — пальцы его стремительно коченели, и он едва мог шевелить ими, чтобы править

Непогода резвилась. Вьюга стала им попутчицей: она рычала, как сварливая баба, кусала и терзала всюду, где одежда не прятала кожу. Снег налипал поверх одежи, слепил глаза. Лумэ шел первым, низко пригнувшись к спине лошади и Арэн начал гадать — не околел ли мальчишка? Воин пришпорил мерина, но конь отказывался идти быстрее, растревоженный непогодой.

Лишь когда стужа улеглась, так же непредсказуемо, как и началась, парнишка распрямился, оборачиваясь к своему попутчику.

— То Скальд выметает сор из своих чертогов, — пояснил он, глядя на Арэна взглядом умудренного мужа. — Мы уж привычные, господин. Видишь там, впереди? Его палец указал на зеленую полосу сосен, до которой уже было подать рукой.

— В деревьях можно спрятать женщин и детей.

Арэн чувствовал, как на щеках натянулась кожа, обожженная холодом, каждый мускул на лице будто заморозился, утратил чувствительность, и дасирийцу пришлось сделать не одно усилие, чтобы заставить себя говорить.

— А что за деревьями? — Зубы предательски стучали от холода.

— Выход к побережью Острого моря, господин. Когда-то там были рыбацкие поселения, но потом их не стало. Отец как-то сказывал, что Одноглазый Велаш взял всех слугами в свои подводные владения. Бог вышел на берег высокой волной и проглотил все, даже дома и скотину.

— Отец не говорил тебе, остались ли лодки?

— Нет, господин.

Вспыхнувшая, было, надежда, отступила в тень, но Арэн не собирался так просто сдаваться. Прежде он хотел собственными глазами увидеть, что полезного найдется на берегу. Если бы нашлись лодки, размышлял дасириец, когда они продолжили путь, можно было бы переправиться водой, вдоль берега. Арэна удручало, что рядом нет Миэ, которая, казалось, знала все на свете, в том числе и о том, смогут ли шараши преследовать их вплавь. Дасириец же располагал лишь тем знанием, что приобрел в сражениях. А с людоедами ему доводилось столкнуться всего дважды, второй раз — несколько дней назад.

— Послушай, Лумэ, — спросил он, когда лошади их зашли меж деревьев. В ноздри, обожженные холодом, ударил запах хвойной смолы. — Шараши бояться воды?

Маленький северянин раздумывал, взьерошил пальцами и без того косматые лохмы рыжих волос.

— Мы убиваем их огнем и всяким, что способно проткнуть поганые туши. — Он не ожидал вопроса, на который не сможет дать ответ и теперь, от злости на самого себя, озадаченно кусал губы.

Полоса вечнозеленых сторожил закончилась, и дальше равнина пошла по наклонной. Снег стал реже, чаще мелькали гигантские деревья, усыпанные серебром листвы: под одной раскидистой кроной такого великана могли бы разом уместиться несколько обозов.

— Духи Артума, великие Дровы — наши пращуры. — В голосе Лумэ звенел благоговейный трепет. — Они многие века дремлют, их корни так велики, что они оплетают все Северные земли, и не пускают из мертвого царства прихвостней Гартиса. Мудрая говорит, что когда придет нужда, Дровы встанут и оборонят Артум.

Тут мальчишка осекся, погрустнел. Наверное вспомнил, что Мудрой больше нет, подумал Арэн, и, чтоб хоть немного подбросить мальца, хлопнул его по плечу.

Вскоре снег совсем сошел, уступая напиравшей с берега темной гальке, вперемешку с кусками раковин и песком. Воздух смешался с солеными брызгами прибоя. Появление чужаков спугнуло пару альбатросов и птицы, гоняя ветер ударами сильных крыльев, поднялись к небу, не спеша улетать далеко, оставаясь крикливыми наблюдателями.

Арэн и Лумэ пустили коней легкой рысью, вдоль кромки воды. Эту часть побережья по обе стороны огораживали утесы, чьи острые край резали воду. Здесь же и нашлись следы поселения. Деревянные столбы, наполовину изгнившие и ставшие последним пристанищем для черных морских звезд, реяли остатками рыбацких сетей. Арэн не нашел ни намека на хижины и постройки, только крошку домашней утвари, разбросанной по всему берегу.

Арэн спешился, осматриваясь. Водоросли, сухие и свежие, были везде, даже на остатках каркасов хижин, всего в нескольких десятках футов от того места, где вода набегала на берег. Неудивительно, что от поселения не осталось и следа. Интересно, кто надоумил бедолаг селиться так близко от воды?

— Можно собрать плоты, — себе под нос говорил дасириец, осматривая поросший деревьями земляной холм. Его песчаный край, будто срубленный одним метким ударом топора, изрешетили норы мелких птиц.

Море, сейчас спокойное, размазывалось пеленой тумана. Арэн помнил, что Острое море охватывает все побережье Артума, с запада на север, до самой столицы и дальше, в Пепельные пустоши. Дасириец вновь окинул изучающим взглядом круг себя. Но, он мотнул головой в такт мыслям, если море разволнуется, их всех постигнет участь жителей рыбацкого поселка, от которого теперь остались лишь порванные сети.

Арэн направил шаги вперед, в ту сторону, где утес нависал над берегом. Здесь, велением природы, будто темный лоскут на теле песчаника, зиял проход в пещеру. Арэн запомнил его еще до того, как слез с коня, но чем ближе подходил, тем больше становился ход. Решив, что сама судьба толкает их навстречу горам, Арэн позвал мальчишку, и они вместе вошли в гостеприимно распахнутый земляной рот утеса.

Внутри их встретил каменный мешок — не слишком просторный, разделенный тремя пещерами поменьше. Места было как раз, чтоб спрятать малышню, женщин и тех, кто пострадал от камнепада. Воздух здесь был влажным, на стенах, неровными пятнами всех оттенков коричневого, расползся мох. Потолок, будто звездное небо ясной ночью, поблескивал десятками светящихся сосулек. Арэн попробовал отломить несколько — сосульки поддавались.

Хорошее место, раздумывал Арэн, проверив все три пещеры. Нужно бы не забыть предупредить, чтоб очистили верх, положил себе не забыть дасириец.

— Сухо. — Арэн потрогал стены и земляной пол. — И ракушек нет.

Лумэ, сбитый с толку постоянно что-то бормочущим чужестранцем, только хлопал глазами и тормошил волосы. Паренек решил помалкивать, пока его не спросят, и держаться в стороне, чтоб ненароком не попасть под горячую руку своего хмурого спутника.

Арэн, между тем, по второму разу осмотрел пещеры, высматривая, нет ли чего подозрительного, и, не найдя, улыбнулся, довольный находкой. В лагере остались пустые мешки, если их наполнить песком, которого вдосталь на берегу, этого хватит, чтоб заложить вход на случай шторма. Сам Арэн собирался взять нескольких мужчин и вернуться обратно, по тому пути, которым деревенские бежали из Яркии, чтобы проверить, пришли ли людоеды и каким путем бросились в погоню.

Оставались лишь две вещи, что волновали Арэна: по его подсчетам, Раш и Хани вот-вот приедут в столицу. Если Конунг выступит с войском, нужно дать знать, где искать уцелевших селян.

И Миэ с Банру. Все же Арэн тешил себя воспоминаниями, когда Миэ умудрялась находить пути из безнадежных передряг.

— Не нравиться мне тут, — все же пробубнил паренек, стреляя в Арэна насупленным взглядом. — Муторно.

— Ты видел птичьи гнезда, Лумэ? — Арэн рукой поманил его к выходу.

— Да, господин.

— Разве стали бы птицы селиться близь угрозы для птенцов? Лоб маленького северянина пошел бороздами от раздумий.

— Верно, господин. Отец говорил, что я слаб умом… — Зачем-то добавил он, перекладывая рукавицы из ладони в ладонь.

— Ум приходит с опытом, — подбодрил Арэн. Сел в седло, снова морщась от тягучей боли в затылке. — Теперь возвращаемся — нужно успеть привести сюда людей, до наступления темноты.

Ехали быстро. Арэн, обеспокоенный невесть откуда взявшимся поганым предчувствием, торопил коня. В пути он то и дело оборачивался, вглядывался в пустой горизонт. Но каждый раз взгляд воина находил лишь сонные белые пустоши. Ни шума, ни ветра, ни дыма горящей деревни. Может разведчики ошиблись, думал Арэн, в надежде отпугнуть тревогу, но тщетно. Она только умножилась, выросла тугим холодным комом, со многими щупальцами, сдавила его грудь плохим предзнаменованием.

Только оказавшись снова в лагере, где, как и до их отъезда, поселился покой, Арэн вздохнул с облегчением. Он отдал указания собираться: велел мужчинам садиться верхом и готовиться сопровождать колону, а женщинам собрать все пустые мешки.

Варай так и сидел на прежнем месте, весь, как в кокон, обернутый табачным смрадом. Арэн, в котором терпение только что скончалось, решительно поравнялся с северянином и без лишних слов схватил его за грудки. Тот не сопротивлялся, мутными пустыми глазами глядя на дасирийца.

— Эрл, ты должен вести своих людей, — напомнил Арэн, с трудом сдерживаясь, чтоб не привести увальня в чувство кулаками. — Хватит оплакивать мертвых, пора думать о живых.

— Скальд забрал их, одну за другой, — губы северянина тронула скорбная улыбка. — Мне никогда не держать на руках своих детей, не учить сына охотиться и свежевать оленью тушу, не видеть, как мои дети пройдут священную иду.

— Самое время заботиться о тех детях, которых еще можно спасти, — не желал отступаться воин. — Мы пойдем к морю, в скале есть пещера, там можно спрятать женщин и детей.

— Ты дурак, чужестранец. — Варай рассмеялся прямо ему в лицо.

— А ты — трус, прячешься в своем горе, подтираешь сопли, как старуха, и жалеешь себя, потому что больше ни на что не способен.

Арэн оттолкнул эрла, мужчина пошатнулся, оступился и сел в снег. Воспаленные глаза его, алые, от надутых кровью век, глядели в пустое, заволоченное серыми облаками, небо.

— Лассия отвернул свой лик, дасириец, ослеп ты, разве, что не видишь? Это знак участи, которую нам боги посылают. Я буду ждать ее здесь и погляжу в глаза смерти, когда она придет за мной.

— Дело твое, — бросил Арэн и вдруг почувствовал как злость в нем растворилась, будто ее и не было. Осталось лишь презрение. Дасириец оставил эрла, убежденный, что видит северянина в последний раз.

Уже в пути, когда обоз выехал на равнину, еще хранившую в снегу следы копыт их с Лумэ лошадей, Арэн поравнялся с санями, на которых везли раненых. Хозяин «Медвежьей лапы» лежал отдельно, посиневший и осунувшийся. Бьёри устроилась подле отца. Увидав того, с кем провела ночь, подарила ему теплый взгляд.

— Почтенный Эрб, могу я с вами говорить? — Арэн не был уверен, что тот в состоянии услышать его приглушенную речь, но говорить громче значило бы поставить в известность всех о его планах жениться. Люди, подкошенные невзгодами, могли увидать в таком поступке неуважение к их горестям. Безбородый Эрб лишь наполовину разлепил веки, моргнул, что понимает.

— Я желаю взять в свой дом вашу дочь, красавицу Бьёри. У меня есть ее согласие.

Северянка прикоснулась к ладони родителя и подтвердила, что согласна стать женою Арэну. Мужчина долго глядел в лицо дасирийца, прежде чем рот его родил ответ.

— Бери ее, чужестранец. Теперь я отойду спокойно.

— Спасибо, почтенный Эрб. Ваша дочь не будет знать нужды ни при мне, ни после моей кончины.

На том и закончили. Лишь перед тем, как вернуться в хвост обоза, Арэн поглядел на Бьёри, что стала его невестой. Девушка выглядела счастливой, но ей хватало сдержанности хранить молчание. Будет хорошей женой, решил Арэн, окончательно убедившись в верном выборе.