"Время зимы" - читать интересную книгу автора (Субботина Айя)

***

Когда Хани очнулась, она лежала на постели, укрытая тяжелым покрывалом, скроенным из кусков шкур. Под мягким мехом было тепло и уютно, совсем как дома, в те редкие дни, когда в домике охотника не жалели для очага ни дров, ни угля. Большую часть времени припасы хранили до самых суровых морозов.

Хани приподнялась на локтях и осмотрелась. В комнате сгустился сумрак, и глаза северянки вылавливали лишь неясные контуры. Что ж, похоже, ей отвели ту самую комнату, в которой она гостила в свой первый приезд в Белый шпиль. Пара деревянных стропил и перекрещенные под потолком балки, на которых висели веники из еловых и сосновых веток. Запах хвои хоть как-то забивал запах сырости, которым пропиталась башня — за все время, что Хани пробыла в Белом шпиле, они ни разу не видела, чтоб фергайры разводили настоящий огонь. Разве что в той жаровне, вчера, но девушка сомневалась, был ли тот огонь рожденным от кремня и дров.

Девушка мотнула головой, стряхивая сон. Как ни старалась, она не могла вспомнить, почему оказалась здесь. Последнее, что сохранилось в памяти, был круг фергайр, которые собрались в зале, чтоб прочесть ее воспоминания. А потом лишь темные бескрайние волны, на которых она покачивалась, будто в колыбели. Свернув все на усталость, Хани зевнула и, собрав в ладонь тепло, выколдовала путеводный шар. Свет мягко озарил комнату.

Напротив, на приземистой лавке, сидела женщина. Хани вздрогнула, прижалась спиной к стене.

Незнакомка напротив могла быть королевой, царицей, владычицей. Ее платье лоснящегося бархата, отливало густым бордовым крепкого вина. Волосы, черные, будто непроглядная ночь, были зачесаны в высокую прическу, украшенную тонким гранатовым обручем. Гладкое лицо пылало темными же глазами, а губы налились алым как спелая клюква.

— Я испугала тебя? — Голос незнакомки полнился мягкостью материнской песни.

— Немного, — призналась Хани, подтягивая одеяло едва ли не до самого носа.

Женщина улыбнулась — меж губ ее блеснули ровные зубки, белее жемчуга. Хани редко видела, чтоб у простых людей были столь красивые зубы. Даже фергайры прибегали к разным хитростям, чтоб выбелить свои: варили эликсиры для полоскания, настаивали отвары дорогой и редкой ромашки, которую покупали у приезжих с юга купцов. Эта же незнакомка будто знала особенный секрет.

— Я не хотела растревожить твой сон. — Женщина улыбнулась так, что Хани показалось, словно это ей самой следует извиняться за то, что не вовремя проснулась.

Северянка не была уверена, проснулась ли от того, что в комнате кто-то был или просто пришла пора открывать глаза, но на всякий случай поспешила уверить гостью, что ей не за что просить прощения. Незнакомка ответила ей новой улыбкой. Хани только теперь заметила тонкое кружево, дивным образом обвитое вокруг пальцев гостьи. Варежка — не варежка, но девушка никогда прежде не видела подобного украшения. Поверх кружев на пальце незнакомки поблескивал холодом светлого металла один единственный перстень — тонкая полоска в россыпи мелких темных камней.

— Это перчатки, — ответила незнакомка, очевидно заметив, что привлекло внимание девушки.

— Перчатки, — повторила Хани будто заклинание. Взгляд, оторвавшись от странного предмета одежд женщины, метнулся к двери — закрыто.

— Я хотела говорить с тобой, — продолжила незнакомка. Она заложила ногу на ногу, скрестила руки на груди, сидя так ровно и величественно, словно под ней была не деревянная скамья, а трон чистого золота. — Если ты прогнала сон, может, угостишь меня и мы обсудим кое-что?

Девушка уже собралась отвечать, что угостить гостью ей нечем, когда увидела на столе пару глиняных кружек, кувшин с узким горлом и блюдо с высокою горой засахаренных слив, яблок и орехов. Видя, как выжидающе незнакомка глядит то на нее, то на сладости, Хани все же выбралась из постели. Она была раздета до самой нижней рубашки и готова была вспыхнуть от стыда, вспоминая каждую заштопанную дыру и ужасную заплату как раз на плече. Как могла, Хани прикрылась одеялом, сдерживая его одной рукой, а второй наливала гостье из кувшина. Наверное одна из богатых чужеземок, размышляла девушка, стараясь не расплескать вино. К фергайрам ездили со всех уголков Эрбоса: кто за пророческими видениями колдуний севера, кто в поисках знаний, иные ждали мудрого совета. И лишь немногим удавалось получить ответы. Темноволосая незнакомка, с кожей будто пронизанный солнцем янтарь, наверняка была жительницей теплой страны.

— Благодарю. — Женщина, не дожидаясь приглашения, взяла чашу и пригубила.

Хани, продолжая хранить молчание, последовала ее примеру, но вина не пила. Она присела на край постели, пряча ноги в одеяло, так, чтоб ступни не касались холодного пола.

— Ты славная девочка, — начала незнакомка, поигрывая глиняной чашей так, словно в пальцах ее покоился самый изысканный кубок. — Эти заледеневшие от собственной важности, старухи, готовят для тебя какое-то посвящение.

Она понизила голос, как будто боялась, что выбалтывает то, о чем говорить не следует. Невольно, Хани поддалась вперед. О чем говорит красивая женщина? Какое посвящение? Но слова не шли из горла, и Хани смогла лишь невнятно просить гостью продолжать. Та усмехнулась, снов припала к кружке и заговорила.

— Я слышала, как они шептались в большом зале, там, где алтарь точно из чистого хрусталя.

Хани кивнула, давая понять, что знает, о каком зале идет речь. Лишь в одном месте во всей башне стоял именно такой алтарь, и он действительно был выточен из куска небесно-голубого хрусталя. Зал, где фергайры собирались советом. Зал тот прятался почти в самом пике башни, но попасть в него можно было лишь хитросплетениями дверей-обманок; человек, не знающий верного пути, ни за что бы не нашел тайное место.

— Какое посвящение? — переспросила Хани, так и не притрагиваясь к вину.

— Кажется, старухи решили сделать тебя своей сестрой. — Гостья пожала плечами, отставила кружку, придирчиво оценила сушеные фрукты, но, не найдя ничего по вкусу, уставилась на Хани глазами-углями.

Теперь девушка точно уверилась, что черноволосая не из местных — никто, в чьем теле резвилась крепкая артумская кровь, не стал бы говорить о фергайрах с пренебрежением.

Как такое может быть? Откуда? Почему именно она — порченная светлая колдунья? И как эта красивая женщина, — Хани посмотрела на незнакомку, пытаясь угадать, кем бы та могла быть, — может знать то, чего не знает она сама?

— Ты не слишком рада, я погляжу? — Женщина не сводила пытливого взгляда.

— Кто ты такая, госпожа? — Вместо ответа, спросила Хани. И удивилась, почему не задала его раньше.

— Можешь звать меня госпожой Хелдой, — после короткой паузы, предложила незнакомка.

— Говоришь так, будто только сейчас решила, что тебя так звать. — Хани все меньше нравилась компания незнакомки. Изо рта девушки вырывался пар и она только теперь почувствовала промозглый холод, пробравшийся в комнату.

— У меня слишком длинный титул, — отмахнулась Хелда. Улыбка не сходила с ее лица. — Так ты не ответила.

Хани, в конец растерявшись, только уставилась на свое отражение в кружке. Может быть, все это — испытание? А так ли реальна госпожа Хелда? Девушка не раз видела, как фергайры упражнялись в создании образов, но те были безмолвными, блеклыми, точно отржание в неспокойной воде, а красивая госпожа говорила складно, да и лицо ее полнилось жизнью.

Или ей затуманили рассудок? Как нынче днем, когда она шла в замок владыки Севера. Все видела, все слышала, но язык словно онемел, тело задеревенело, перестало слушаться. Что-то подумал Раш? Видел ли он? И как смог пробраться в ее образы?

— Я слышала, они говорили, что ты порченная. Темная отметина, светлая отметина — все смешалось в юном теле. — Растревожила ее незнакомка. Слова звучали непринужденно, словно женщина наговаривала детскую считалочку.

Хани нахмурилась, не зная смеются над ней или издеваются. Да кто она такая, эта госпожа Хелда, чтоб вот так, без приглашения, расхаживать по Белому шпилю, вторгаться в каждую дверь с дурацкими вопросами?

— Иди лучше, госпожа, — попросила девушка, освобождая ладонь от кружки. После встала на ноги, всем видом давая понять, что хочет остаться одна.

— Как хочешь, — не стала спорить Хелда и тоже встала, изящным движением расправляя складки на юбке. Ее тонкие пальцы в кружевах, что звались «перчатками», казались на удивление длинными. — Позволишь сделать тебе маленький подарок? Ты мне симпатична.

Сердце Хани сжалось в кулак, остановилось. Она открывала рот, чтоб вдохнуть, сделать глоток жизни, но не могла. Тело будто сковало цепями — не пошевелиться. Почему так страшно?

— Это мелочь, конечно же, ничего стоящего, но, думаю, может стать полезным. И держись от него подальше — внешность так обманчива бывает, — она покачала головой, насмехаясь взглядом.

— От кого? — Только и смогла спросить девушка.

— От того, кто за спиной. — Госпожа Хелда подмигнула, будто старинной подруге, и вышла.

И Хелда вышла. Она не стала утруждать себя закрыванием двери, та сама закрылась, проводив ее печальным скрипом. Прошло еще немного времени, прежде чем Хани справилась с собой и уняла дрожь в теле. Казалось, ее лихорадило: руки и ноги мелко дергались, голова кружилась, тело то выгибалось дугою, то складывалось пополам. Хани сама себе напоминала куклу из балагана, которую дергал за ниточки неумеха-кукловод. Ноги ее подкосились, до кровати девушка добралась ползком, стараясь тянуть за собою и одеяло, которое теперь словно лежало под пятою мамонта и никак не желало поддаваться. Едва забравшись на постель, Хани укрылась с головой, свернулась клубком, чтоб скорее согреться. Только на мгновение прикрыть глаза, дать отдых векам, прогнать всякое воспоминание о ночной гостье, а вместе с ним и страх.

— … боги Великие, да сколько тебя можно будить, девчонка!

Хани брыкнулась, будто на нее вылили холодной воды, вскочила, опираясь на руки и сонным взглядом осмотрелась. «Не может быть, я ведь только-только закрыла глаза?» — было первой мыслью. В следующее мгновение фергайра чуть не силой выволокла ее из постели, всучила аккуратно сложенный тканевой сверток, и велела идти за ней. Девушка не смела спорить.

Они миновали несколько пролетов вниз, после свернули в одну из арок. Почти все место в комнате, где они оказались, занимал круглый бассейн, до краев наполненный водой. Фергайра велела ей раздеваться и привести себя в порядок. Хани снова исполнила приказы. Вода в бассейне оказалась ледяной, тело отказывалось подаваться добровольной пытке холодом, но взгляд фергайры был еще холоднее, и девушка, зажмурившись, позволила себе упасть. Вода обняла ее, сомкнулась над головой, обожгла льдом. Хани едва хватило сил, чтоб вынырнуть и шумно вдохнуть полной грудью, и тело опять погрузилось в воду. Может фергайры решили избавиться от нее? Тихо и мирно, даровать легкую смерть. В воспоминаниях невольно замаячили образы из детства: с рассветом, изо дня в день на протяжении всего времени, что она провела в доме Мудрой, та выводила ее к озеру и заставляла заходить в воду по самую макушку. Но Хани никогда не замерзала так, как сейчас. Старая женщина говорила, что раз вода пощадила ее однажды, тому есть причина.

Хани снова вынырнула, понимая, что это может быть последний вдох, который она сделает. Фергайра продолжала стоять у края бассейна и глядела на нее пустыми глазами. Убедив себя, что ей вынесен молчаливый приговор, Хани перестала сопротивляться. Так быстро, но тело и разум приняли свою участь. Не к ней ли она готовила себя весь год, пока судьба носила их с Роком по заснеженным просторам Артума?

Вода стала материнским лоном. Она приняла сговорчивое тело в свое чрево, окружила плотным коконом, заботливо пряча от мира. Теперь, когда кожа привыкла к холоду, он уже не ранил, а приносил лишь расслабление. Хани показалось, что она даже согрелась, прежде чем почувствовала под спиной дно.

Все правильно, так и должно было случиться. Еще немного, самая малость, пока глупое сердце не узнает покой.

А потом вода прогнала ее. Хани готова была поклясться Снежным, что почувствовала ладони, что подтолкнули ее вверх. Вынырнув, она услышала ворчание фергайры:

— Хватит плескаться, не время сейчас.

Девушка выбралась из бассейна, досуха вытерлась куском шерсти и взяла из рук старой женщины одежду — белую мантию, точно такую же, как носили сестры Белого шпиля. Суровый взгляд фергайры удерживал ее от множества родившихся вопросов. Все еще босая, Хани последовала за ней. Снова лестница и долгий переход между этажами. Одна комната полная дверей, еще одна, и снова лестницы, снова подъем к пику, туда, где полыхает огнем Северная ярость. Хани сразу поняла, что они идут в тот самый зал с хрустальным алтарем. Поняла и снова вспомнила незнакомку. Неужели..?

Когда девушка сбилась, в какую по счету дверь заводит ее фергайра, они вошли в небольшой зал. Внутри было светло, точно на солнечной поляне. Пол, выложенный белым мрамором, сверкал зеркальной гладкостью, воздух трещал, как в грозу, а в центре, обойдя кругом хрустальный алтарь, стояли фергайры. И все глаза смотрели на Хани.

— Фергайры, Скальд решил дать нам еще одну сестру, — проскрипела Ванда и многократное «да» поддержало ее. — Подойди-ка сюда, Альбатрос.

Альбатрос, безмолвным эхом повторила про себя девушка, Ханийрэя. Фергайра Ханийрэя.

Хани подошла, не сводя глаз с Ванды, боясь, что если перестанет смотреть на нее, то все станет туманом и рассеется. Может быть она спит, как и тогда, когда ей привиделась красивая чужестранка? Или лежит на дне ледяного бассейна и сладко отходит в царство Гартиса. Но почему тогда так тревожно и громко ноет в груди?

— Перестань глядеть так, будто овцы на закланье, — прикрикнула Ванда и Хани очнулась. — Опустись на колени и подними руки!

Фергайра выразительно глянула на пол, ее выцветшие глаза выражали нетерпение. Кто-то прикрикнул на Хани за нерасторопность. Девушка встала на колени и протянула фергайре ладони, стыдясь дрожащих пальцев. Ванде подали палку: лента из слов скользила по дереву, навеки высеченная резцом в умелых руках.

— Ладонями вверх, — командовала самая старая колдунья Белого шпиля и, как только Хани выполнила приказ, нанесла первый удар.

Девушка едва сдержалась, чтоб не закричать. Откуда только взялась в немощном теле такая нечеловеческая сила. Дерево хлестко прошлось по коже ладоней, оставив по себе яркий багряный след.

— Познай, кем ты стала отныне, — прочти зловеще сказала Ванда и сестры хором размножили ее слова.

А удары все сыпались и сыпались, пока ладони Хани вконец утратили чувствительность. Кожа сперва пошла волдырями, после лопнула и теперь с каждым новым ударом из-под палки летели алые брызги, что окропили одежду, волосы и лицо. На губах появился привкус крови. Девушка дала волю слезам, но не крику. Горячая соленая влага заливала глаза, застила свет, что и так с трудом пробивался сквозь боль.

— Хватит теперь, — сжалилась фергайра Ванда. — Запомнила ты урок, девочка?

— Я должна быть смиренной и сносить все, что даст мне судьба, — сказала Хани слова, что назойливо вертелись в голове, пока палка опускалась на ладони. Посвящение было тайной, никто не знал, как оно свершается и почему Мудрая удостаивается такой чести. Говорили лишь, что выбирают только тех, кто достоин деяниями и знанием. Никто не учил ее, что говорить и как поступать. Она сама нашла слова.

— Хорошо. — Лицо старой фергайры, размытое пеленой слез Хани, смягчилось. — Встань сестра, и подотри сопли — фергайры никогда не плачут, если есть хоть одни глаза, что могут стать тому свидетелями.

Девушка кивнула, но на слова ей не стало сил. Хвала Скальду, они и не требовались. Каждая фергайра по очереди назвала ее сестрой и дала наставление. Толстая Ботта велела никогда не опускать рук, как бы сильно не колотила ее палка богов, задумчивая Тира пожелала оставаться об руку с надеждой, даже если Лассии будет угодно больше не выпускать солнце из его ложа за горизонтом. Фоира наставляла жить без оглядки на зло и добро, и вершить по справедливости, всегда улыбчивая Ниара велела не бросать в тяжкой хвори ни врага, ни друга. Много всего услышала Хани, слова сплелись в единую песню, которую, — девушка знала это, — ей никогда не забыть.

Неужели, больше не будет испытаний, гадала Хани, когда фергайры умолкли. Вереницей, фергайры, — теперь уже ее сестры, — покинули зал. Хани шла за ними не видя пути, думая о том, почему вдруг так изменилось мнение колдуний Севера.

Миновав сплетения коридоров и дверей, Хани, а с нею и фергайры, попали в книжную комнату — пожалуй, единственное место во всей башне, не считая кухни, где ютилось тепло. Стены прятались за массивными полками, такими высокими, что чтобы добраться до верхних стеллажей, требовалась лестница. Центром книжной комнаты служил длинный стол, на котором хватало места и множеству перьев, и пергаментам. Хани заметила рецепты зелий, которые кропотливо переносились в толстые, потрепанные временем тома.

Ее усадили за стол и обработали кровоточащие ладони мазями и бальзамами, а потом обвернули тканевыми лентами, отчего руки будто тоже нарядились в … перчатки. Боль утихла, пальцы вновь обрели способность сгибаться, хотя Хани чувствовала, что еще не скоро к ним вернется прежняя гибкость.

— Теперь ты можешь задать свои вопросы, — разрешила Ванда. Она села как обычно во главе стола, и, пока устраивалась в кресле, громко сопела и кряхтела. — Только быстро, у нас есть дела важнее.

— Почему? — Хани требовательно посмотрела на нее.

— Потому что мы так решили. Сестры посчитали тебя достойной быть одной из нас.

— Я молода, неопытна, я ношу порченую кровь. — Неуверенная, что говорит то, что следует, Хани запиналась, хватая воздух перед каждым словом. — Неужели во всем Артуме нет никого достойнее?

— Есть, — ответила за Ванду грузная Ботта. Ее маленькие глазки заплыли широкими морщинами, ногти хранили следы зубов. — Более достойные были всегда, даже когда выбирали каждую из нас. Но быть достойным — не значит быть полезным. Для того или иного дела, — чуть подумав, добавила она.

— Чем полезна я? — Втиснулась с новым вопросом Хани, хоть и видела, что фергайра не закончила.

Ботта отнеслась к е нетерпению своей новой сестры со снисходительной усмешкой.

— Я велела им прислушаться к моим словам. — Отозвалась Ванда и зашлась кашлем. Ниара неодобрительно нахмурилась и поинтересовалась, когда она в последний раз принимала настойку. Ванда отмахнулась от нее, не дав ответа. — Ты будешь полезна нам, — продолжала она, как только кашель отступил. — Будешь говорить нам все, что скажут тебе они. Раз твоя порченная кровь вложила в твои уши силу, чтоб слышать голоса предков, значит, так было угодно Скальду.

— Я не получила благословения…

— Ты осталась жива, — оборвала ее Ванда. — Мало ли такого благословения? Снежный мог схоронить тебя в снегах, скормить шарашам, извести болезнями, но ты цела. Много и возвращаются живыми, без благословения, м?

— Да, — согласилась Хани после короткой заминки. На ее памяти в родной деревушки из путешествия длинною в год возвращались только те, кто получал благословение Снежного. Других настигала незавидная учась.

— Ты порченная, — поспешила напомнить Фоира. Она продолжала смотреть на Хани с недоверием и даже отвращением. Может Фоира и смирилась с решением своих сестер, но всем видом давала понять — ничто не в силах заставить ее изменить себе. — Только богам под силу разделить темное и светлое.

Фергайра еще много чего собиралась сказать, это читалось в ее взгляде, но Ванда осадила ее окриком.

— Что я должна делать? — Хани пошевелила пальцами, пытаясь собрать в кулак магию. Не получилось — она едва чувствовала пальцы.

— Ты поедешь с Конунгом к южным границам. Будешь следить за каждым его шагом, и докладывать нам. Станешь тенью за его спиной. Чтоб ни один приказ, слово или команда не прошли мимо твоих ушей.

— Сделаете меня шпионкой? — Неуверенно переспросила Хани.

— Нашими глазами и ушами, — поправила улыбчивая Ниара.

— Но я должна буду доносить, — попыталась возразить Хани.

— Служить своей стране! — Осадила Фоира. — Делать то, для чего тебя избрали и не задавать лишних вопросов.

— На что же еще годна порченая кровь, — скорее самой себе, чем остальным прошептала Хани и грустно улыбнулась. Очередная попытка поймать магию не увенчалась успехом. Какими бы чудодейственными не были бальзамы фергайр, пройдет несколько дней, прежде чем пальцы снова станут достаточно гибкими, чтоб творить колдовство.

— Ты послужишь Северу, — снова заскрипела старая Ванда. — Благодари богов, что все обернулось так. — И хватит разговоров. Тебе нужно поесть, и привести себя в порядок — сегодня ты отправишься с Брайорон и будешь сидеть на военном совете. Будет тебе испытание. — Последние слова утонули в новом приступе кашля.

Ниара подхватила старуху под руки и, как ни пыталась сопротивляться Ванда, увела ее прочь. Оставшись одна, Хани почувствовала себя совсем как в том ледяном бассейне — одинокой и слабой, не способной сопротивляться. Будь ее воля — стала бы мышью, шмыгнула в тень, хоть бы и под самый сырой камень, лишь бы дальше от суровых взглядов. На лицах фергайр читалось презрение, злость, недоумение. Все, что угодно, кроме поддержки и приветливости к новой сестре.

Это было так, если бы она вдруг поняла, что в тех сказках, что рассказывала мать, добро пошло об руку со злом — разочарование. Чудесная башня с огненной звезде в пике стремительно кренилась к низу.

— Пойдем, — позвала фергайра Ида, тощая травница, от которой всегда пахло сушеным листом и полынью. — Поищем тебе одежду. — И, словно предугадав вопрос, добавила: — С этих пор у тебя новый статус, негоже фергайре ходить оборванкой.

Дальше время потекло вязко, словно долгая переправа по затянутому туманом озеру. Хани не задумываясь съела все, что ей дали, проглатывая кусок за куском почти не разжевывая. Нужно есть, так сказала Ванда, нужно пополнять силы, даже если утроба протестует и, того и гляди, вернет все обратно. Потом, пока меняли повязки и наносили новые мази, Хани снова вымыли, досуха вытерли волосы и заплели их новыми косами. Несколько новых амулетов появились в них — белозолотая ракушка, тонкая, точно игла, костяная фигурка росомахи. И три полумесяца черненого серебра, всякой формы и размера — знак того, что она может призывать духов-защитников. Горькая ирония — в Яркию она вернется уже как фергайра, колдунья Белого шпиля, и никто не посмеет обозвать ее беглянкой.

Воспоминание о деревне и ее жителях, вызвало мелкую дрожь, а вслед за нею — образы, которые пробудило в ней зелье фергайр. Колдуньи глядели ее глазами, видели, что сталось точно так, как видела это она. Но те образы, в которых был Арэн и бронзовокожий жрец, и красивая таремка — чем были они и зачем пришли?

Тем временем, когда все волосы собрались косами, ей принесли другую одежду. Точь-в-точь такую мантию, как была до того, только чистую, а не в россыпи кровавых капель. К мантии дали пояс из тяжелых серебряных гривн, тунику меха северной белки и обувь — сапоги тонкой кожи, подбитые овчиной. Подарили ей и роскошную шубу, скроенную из мягчайших шкур бельков — белоснежный мех не чернился ни одним пятном, ласкал пальцы и взор. Роскошная вещь, цены которой не было. Со словами: «Остальное купишь сама», фергайра вручила Хани увесистый кошелек.

— Скажи, почтенная Бордика, — отважилась Хани на вопрос, теребя тонкие звенья цепей, которыми пояс удерживался на ее талии, — гостит ли в Белом шпиле кто-нибудь?

Фергайра Бордика сопровождала Хани до самого выхода. Она же помогала ей одеваться, но с того времени с ее губ не сорвалось ни звука. Впрочем, взгляд женщины не выражал ненависти, как и любви. Она глядела так, словно наряжала лентами ель к сегодняшней Ночи талого снега.

— Гостят, — коротко ответила фергайра.

— Красивая госпожа? Должно быть с южной страны. Темноволосая и красивая, как королева? Бордика отрицательно качнула головой.

— Таких нет.

Они остановились. Фергайра подозрительно покосилась на девушку, так, что Хани сразу прикусила язык.

Значит то и взаправду был только сон, убедила себя Хани. После того, что приключилось в последние дни, могло причудиться и не такое. Долгие бессонные ночи, постоянный страх, следующий по пятам голодным волком, фергайры, что взбудоражили ее воспоминания — такое не могло пройти даром.

У входа ее ждала лишь Фоира, та, кого Хани меньше всего хотела видеть. Странное дело, но еще утром ее точно так же пугала старая Ванда. Утро. Та Хани, что теперь готовилась выйти из Белого шпиля, совсем не походила на девочку, что пришла в башню на рассвете.

— Ты наши глаза и уши, — напомнила фергайра. — Смотри, слушай и запоминай. И меньше трепли языком.

Девушка кивнула, дождалась, пока отворяться двери и вышла, едва не сгибаясь под тяжелым взглядом Фоиры. Только оказавшись за стенами Белого шпиля, она почувствовала облегчение. Морозный воздух еще пах сумерками, небо, словно по случаю праздника, нарядилось драгоценными каменьями звезд. Город шумел на все голоса, эхо подносило новые и новые раскаты песен, что славили ночь, в которую зима встречалась с весною. Одна из легенд Артума, такая древняя, что древнее нее были разве что айсберги в Остром море, рассказывала о чудесах, что могут снизойти на каждого, кто почтит в эту ночь зиму и весну.

Собравшись было, смешаться с толпой, Хани не сразу поняла, почему горожане, завидя ее, расступаются и гнут спину поклонами, желая всяких благ и светлого чуда в праздничную ночь.

— Девочка совсем… Юная… Видать сильная колдунья…

Шепот гнал ее в спину, заставлял ускорить шаг. Став фергайрой, Хани могла более не опасаться за свою жизнь — каждый добропорядочный северянин чтил колдуний Белого шпиля подчас больше, чем Конунга. И не всякий разбойник посмел бы поднять на фергайру руку, опасаясь гнева богов. Говорили, что в далекие времена нашелся безумец, которому стало смелости поднять нож на колдунью. В отместку, его отдали на расправу толпе. История утверждала, что убийцу разорвали на клочки.

Только разменяв вторую половину пути, Хани вспомнила, что так не справилась о судьбе Талаха. Впрочем, за него девушка не волновалась — что может статься с шамаи? Но мысли о светловолосом воине не давали покоя, согревали и румянили щеки. Пусть бы просто оказался рядом, провел ее до Браёорона. С ним даже молчание было особенным. Потихоньку, Хани надеялась, что шамаи будет сопровождать Конунга во главе войска. Пусть бы даже для этого пришлось терпеть в дороге его брата.

Так, предаваясь мыслям о Талахе, девушка обралась до замка, преодолела все гребни стен. Браёорон встретил неласково — влажным холодным сквозняком, полным запахов вина и пива. Здесь тоже полным ходом шло празднество, в чем Хани убедилась, когда распорядитель провел ее в Западный зал.

Стоя в дверях, разглядывая шумную толпу вождей Севера, Хани чувствовала себя пустым местом. Никто бы и не заметил ее присутствия, если бы распорядитель громко не доложил о приходе фергайры. Его слова достигли ушей мужчин только с третьего раза.

— Глядите-ка, какая мелкая нынче пошла колдунья! — С такими словами Конунг встретил ее, салютуя полной кружкой пива, что плескалось на стол от каждого неосторожного движения.

Хани и правда почувствовала себя мелкой, — в который раз за день! — но смогла взять себя в руки. Может все дело было в тяжелом поясе, что холодил кожу даже сквозь ткань мантии, или в новых амулетах, что тяготили волосы. Так или иначе, а Хани вошла и остановилась рядом с Конунгом, который уставился на нее хмельными мутными глазами.

Сзади послышалась возня, лязг металла — краем глаза Хани заметила, как повскакивали с лавок вожди, принялись отряхивать с бород хлопья пивной пены. Конунг тоже как-то разом стих, отставил кружку и пригласил гостью к столу. Хани поблагодарила кивком, стараясь не выдавать своего волнения, заняла кресло подле владыки Севера, и предложила сесть остальным.

— Желаешь ли вина, фергайра? — Торхейм точно протрезвел, серые глаза смотрели испытывающе. Лицо его выражало непонимание и настороженность. Еще бы, ведь еще накануне, он видел Хани только девчонкой-файари, одурманенной зельями колдуний Белого шпиля. Теперь же она сама явилась в Браёрон, как фергайра.

Хани отказалась. Она никак не знала, с чего начать. Вожди притихли, шептались меж собою, косились на нее, и в тех взглядах не нашлось и капли дружелюбия. Да, мужчины отдали положенное почтение и сделают это каждый раз, как того требуют традиции, но как заставить их говорить? И тут, только теперь глянув на противоположный край стола, девушка заметила близнецов-шамаи. Эрик привычно хранил угрюмый вид и косился на нее едва ли не со злостью. Талах не улыбался, но синий взгляд шамаи вселял веру и будто говорил: ничего не бойся.

И Хани собралась. Может она и правду только на словах фергайра и посвятили ее лишь для того, чтоб сделать доносчиком. Но раз уж тело ее облачили в мантию колдуньи Белого шпиля, а волосы украсили освященными амулетами, то она сделает все, чтоб никто не увидал в самой юной фергайре перепуганную сироту. Даже если сердце в груди вот-вот пустится в пляс.

Дождавшись, пока шорохи немного утихнут, Хани собралась с силами, мысленно попросила Скальда быть к ней милостивым, и громко, как могла, произнесла:

— Светлого праздника вам, воители Северных земель! Пусть Ночь талого снега благословит вас светлым чудом и пошлет тихого года вашим семьям и покоя всему Артуму!

Губы Талаха тронула тень улыбки, за которой Хани прочла молчаливое ободрение. Мужчины, между тем, нестройным хором, пожелали ей умножать мудрость и жить долго во славу Севера. Обмен речами прогнал тяжелый гнет, что поселился в Западном зале и даже Торхейм, казалось, смирился.

— Теперь самое время поговорить о походе на юг, — как можно спокойнее предложила Хани, опасаясь, что нить доверия, еще хрупкая и тонкая, лопнет от неосторожного слова. — Ночь сегодня особенная, боги все слышат, Скальд и дочь его Мара дадут знак своим верным детям, как стоит поступить с шарашами. Вожди напряжено ждали, что ответит Торхейм. Ждала и Хани. Конунг свел брови, потеребил косицы в бороде, и, наконец, дал ответ.

— Мы собрались тут советом, почтили хмелем праздник Артума, проводили снега. Теперь боги, если будет им угодно, станут нам на выручку. Будем держать совет и пусть фергайра эта, — он указал на Хани, — видит и слышит каждое слово, и знает, что мужи Севера не трусят и поступают по велению разума.

Посуду быстро прибрали со стола, заменив ее картой: большой пергамент местами заворачивался и лоснился, но выжженные клеймами рисунки навсегда отпечатались на коже.

— Как же твари Шараяны пробрались через весь север? — Спросил один из вождей, лицо которого показалось Хани смутно знакомым. Он поглядел на карту, задумался ненадолго, и добавил: — Никто их не заметил, ни зверь не учуял, ни разведчики.

— Продолжай, Берн, — велел владыка Севера.

Поглядев на рассеченную губу мужчины, девушка вспомнила, что уже видела его подле трона Конунга, днем, когда пришла сюда вместе с фергайрами. Берн был сыном Конунга, но, судя по тому, что не носил его герба на своих одеждах, был рожден не от законной жены Торхейма. Северяне чтили святость брака, но с не меньшим усердием чтили и женское лоно, и свое семя в нем. Далеко не все из рожденных младенцев доживали до года, потому мужчины стремились оставить после себя как можно больше наследников, чтоб род северян никогда не истощился. Но дети, что рождались без брака, навсегда становились «хора» — рожденными за глаза богов, без их согласия. Их уважали, почитали за деяния или мастерство, но они не имели права входить в отчий дом, совершать кровную месть и носить имя отца. Впрочем, незаконных детей в артумских землях было предостаточно.

— Шараши никогда бы не полезли в воду, — исполняя волю отца, снова заговорил Берн. — Значит, они бы не прошли по воде.

— Эти твари и корабль не знают как сколотить, — скорчил гримасу отвращения вождь, в грубых одеждах с воротом, отороченным цельной волчьей шкурой. Раскроенная пасть хищника скалилась под квадратным подбородком мужа, точно вторая голова.

— Они могли пройти подземными ходами, — предположил Талах.

Вожди загалдели. Нет под Артумом подземных ходов, чтоб о них никто не проведали, а те, что были, прочесывались постоянным дозором вдоль и поперек.

— Сколько зим уж я приглядываю за лазами, что прорыли шараши, — взял слово грузный северянин, чей голос был подобен звуку, что рождает боевой рог, — ни разу мне не встречалось, чтоб подземные ходы были такими длинными.

— Но они их роют и делают это быстро, — стоял на своем Талах.

Хани захотелось поддержать его, но она хранила молчание, заключив чувства в камень. Ее дело слушать, глядеть по сторонам и ничего не упускать, как велели сестры.

Северяне же, между делом, затеяли громкую перепалку. Слова летали от одного к другому, будто острые копья. Вожди перемежали речь бранью, ничуть не стесняясь поминать и харстов зад, и отросток старого барана, которым в царстве Гартиса поимеют всякого, кто при жизни давал глупые советы.

— А ну-ка замолкли, чтоб вас драли шараши в Пепельных пустошах! — Торхейм так грохнул кулаком об стол, что грузная столешница едва не треснула. — Пусть шамаи закончит, а мы послушаем. Мужчины мигом поутихли. Талах поблагодарил Конунга и продолжил:

— Я думаю, что нужно послать отряд с разведчиками в Пепельные пустоши. Пусть кто-то из вождей возьмет своих людей и прочешет все, от границы, заглянет в каждую щель, поднимет каждый камень.

— Разумно, — поддержал статный мужчина, возраста едва ли старше самого шамаи. Он держался прямо, чистый взгляд полнился отвагой. Скажи ему Торхейм» «Поезжай немедленно!», мигом вскочит на коня. — Я готов, если позволишь, владыка. Под моим стягом три сотни воинов.

— Горячий какой, — пробубнил муж с волчьей головой и та будто бы сверкнула мертвыми глазами, выражая согласие. — Как бы худа не вышло.

— Кород, что ты все бормочешь, словно ума лишился, — осадил его Берн. — Хочешь что сказать — говори громче, чтоб все услышали.

— Можем разворотить крысятники. — Кород с тоской зыркнул на чаши с пивом, что отодвинули на самый край стола, пожевал губами. — Что станет, если людоеды заприметят войско у своих границ? Как бы не взяли нас в тиски, владыка.

Хани видела, как морщины перепахали лоб Конунга. Он вдруг сделался таким уставшим, что ей невольно захотелось утешить его хоть бы одним словом. Храни молчание и гляди в оба, подсказал внутренний голос, почему-то говоря на манер Фоиры. Хани оглянулась, так сильно было ощущение присутствия фергайры. Позади была лишь стена, да кованная оружейная подставка с парой топоров и мечом для двух рук.

— Ирт, делай, как решил, — огласил свое решение Торхейм. — Да будь осторожнее, чтоб без лишнего шума.

Молодой вождь сорвался с места. Кород недовольно поерзал на лавке, но не посмел возразить решению правителя. Мужи Севера пожелали своему собрату по оружию благословения Скальда в пути. Стоило Ирту выйти, обсуждение за столом возобновилось. Северяне склонились над картой, тыкали пальцами то в береговую линию, то в гряды холмов, тех самых, которыми Хани довелось совсем недавно перебраться. Кто-то предложил идти по тракту. Девушка уже собиралась предупредить, но Кород обогнал ее.

— По тракту не пройти, — проворчал он. Кород остался единственным, кто не сдвинулся с места, будто ему дела не было до военного совета. Зато он с вожделением не отрывал взгляда от кружек. — Новую дорогу еще не проложили, а моста как не было так и нет.

Конунг скрипнул зубами, сжал кулаки с такой силой, что костяшки ощерились, выпирая из-под натянутой кожи. Они обменялись взглядами с Берном — сейчас оба, и отец и сын, были будто отражениями друг друга, с разницей в пару десяткой лет.

— Можно переправиться вплавь, — сказал Берн. — Нынче вернулись из походов корабли, мы легко доберемся за два-три дня.

— Нельзя сходить на воду, не получив разрешения владыки морского, — сказал коротконогий северянин, в приплюснутом шлеме.

— Правильно, таков порядок, — вторил ему низкий бас. — Сперва ритуал.

— Вам не хуже моего известно, что ритуал отложит поход еще на день, — напомнил Торхейм.

— Если с нами будет фергайра, она успокоит духов воды.

Слова принадлежали Берну и, как только затих последний звук, все взгляды обратились в сторону молодой колдуньи. Нутро Хани собралось тугим комом. Должна ли она говорить, что никогда прежде не говорила с духами воды, один вид которых повергал в ужас всякого смертного. Да что там, Хани видала охранников морей лишь на гравюрах в книгах. Многие морские духи были столь велики, что топили целые армады кораблей.

— Нельзя! Не порядок! Кому — сопливой девчонке?! — Разом возмутились воители.

— Вы говорите с фергайрой, колдуньей Белого шпиля, — напомнил Талах. Он оставался спокоен, но слова его прогрохотали в стенах зала точно колокол, сметая разом всякое неуважение.

Нехотя, вожди склонили головы и попросили Хани не гневаться. Она отвечала улыбкой. Слова не шли, словно она разучилась говорить. Зачем Талах смотрит так, будто верит, что она и вправду справится с морским духом? А Эрик того и гляди обернется зверем и разорвет. Настойчивый шепот Фоиры продолжал твердить одно и то же: гляди в оба, ты — наши уши, ты — наши глаза.

— В холмах падет много воинов, — сказал Эрик, и Хани облегченно перевела дух, как только шамаи отвлекся от нее. — В Бурых пустошах полно острого льда, лошади не пойдут.

— А без благословения Велаша кормить нам рыб, — крякнул Кород.

— Или та-хирские жаберники достанут, — коротконогий нахмурился пуще прежнего.

— Фьёрн ходил в поход, — опять взял слова Берн. — Нет в Остром море пиратов, артумская зима больно сильно кусает их теплолюбивые зады. Та-хирцы не приходят раньше второго весеннего месяца, а уж с такой затянувшейся зимой, так раньше Жига их и ждать нечего.

— Тоже верно, — согласились несколько.

— Нужно купить в храме Огненного два десятка зажигательных горшков, — предложил Берн, но тут же поправился: — Лучше три, в убыток не будет. А против шарашей средство верное.

— Как же, не будет, — закудахтал Кород. — Эти никогда себе в убыток не продадут. Хани не нравился Кород. Он будто пророчил несчастья и радовался тому.

— Почтенный, — она позволила своему голосу набрать высоты, — не кликайте беду на наши головы. А со жрецами стану говорить я.

Она и сама не поняла, где взялась смелость. Ворчливый вождь замолк, но перед этим нарочно громко скрипнул зубами, чтоб все видали — Кород чтит традиции, хоть они ему и не по сердцу.

— Колдунье-то поди цену верную скажут, — сказал один из тех, что сидели в самом конце стола. — Верно эрель говорит. Его поддержали и остальные.

— Нет времени яйца чесать и рассиживаться, — отрезал Торхейм. Он окинул каждого вождя долгим взглядом. — Артум уж давно не видал славной биты. Если шараши вздумали укусить нас промеж ног, так покажем тварям Шараяны зад, и отдерем в причинное место, да так, чтоб неповадно было. И пусть боги помогают нам. Испросим милости в храме Скальда, братья мои, раз нынче ночью боги ходят меж людей, глядишь, Скальд услышит наши мольбы и замолвит словечко перед своим одноглазым братом Велашом.

Северные мужи поддержали своего владыку громким ором. С его одобрения кружки пошли по рукам. Стены Браёрона наполнились дружным «За здравие Конунга!». Хани же сидела недвижимо, будто приросла мягким местом к стулу. Она не знала, стоит ли ей уйти или остаться и вместе с вождями отправиться в храм Скальда, чтоб совершить молитву. Только когда в нос ударил знакомый терпкий запах, она встрепенулась. Талах занял место позади нее и склонился к самому уху.

— Ты молодец, почтенная колдунья Белого шпиля, — шепнул шамаи. Его губы, отел он того или нет, коснулись кожи, слова обдали жаром.

Хани обернулась на Талаха, молчаливо спрашивая, что же делать теперь. Он, поддерживая ее молчание, подал руку, помогая подняться. Так они и стояли, дожидаясь, пока вожди осушат кружки, и владыка Севера велит всем ступать в храм Снежного. Талах задержал ее, чуть сильнее сжав ладонь, не пуская следовать со всеми. Хани безмолвно послушалась. Когда мимо прошел Эрик, близнецы молча проводили друг друга взглядами.

— Ты умеешь усмирять духов воды? — Шепотом просил Талах, когда они последними покинули Западный зал. В коридоре свистел ветер, широкая каменная лента будто стала ломом для каждого замкового сквозняка.

— Не умею, — призналась Хани.

— Не знаешь или не случалось проверить?

— Не было случая…

— Значит, ты ничем не отличаешься от остальных фергайр, — заключил Талах. Он нарочно не спешил, и вскоре они отстали настолько, что голоса вождей и Торхейма доносились лишь эхом. — Не всякая фергайра хоть бы раз видела духа воды, и уж верно, что еще меньше справлялись с этими духами.

— А ты видел защитников моря? — Зачем-то спросила она.

— Видел лишь оттуда, — он указал вверх.

Она проследила взглядом, не сразу поняв, что шамаи имел в виду небо. Тот же, словно только того и ждал, взял девушку за вторую ладонь, становясь так близко, что почти навис над ней, точно гора. Хани замерла, боясь сделать вдох. Сквозняк взбудоражил их с Талахом волосы, смешал пряди на краткий миг.

— Я останусь рядом, колдунья Белого шпиля, — тихо произнес шамаи. — Ничего не стучится, пока за твоею спиной будут мои крылья.

— Почему ты не зовешь меня по имени? — Хани поднялась на цыпочки, чтобы стать еще ближе к воителю. Зачем так поступила — не знала, поддалась порыву.

Он дрогнул, потянулся в ответ. Дыхания смешались, веки Хани дрогнули в предчувствии того, что случиться впервые. Хотелось остановить время, чтоб исчезло все вокруг — голоса, люди, Браёрон. Хоть бы и весь мир развеялся пылью, чтоб остался один единственный осколок — земля под их с шамаи ногами.

— Снежный нас покарает, — прошептал шамаи, едва касаясь ее губ.

Хани задрожала, потянулась вперед, скользнула в кольцо рук Талаха. Если бы могла говорить, просила бы еще поцелуев, снова и снова, до насыщения, до самого истощения. И пусть бы Скальд прикрыл глаза и не подглядывал.

— Хани… — Позвал Талах.

Она нехотя открыла глаза, вернулась в тот мир, где на нее смотрели голубые глаза. Лицо шамаи отчего-то стало серьезным, брови сошлись.

И тут Хани стало стыдно, как не случалось никогда раньше. Она рванулась, собираясь высвободится. С чего она взяла, что шамаи есть до нее хоть какое-то дело? Раз улыбнулся, взял за руку, а она поплыла.

Талах отпустил ее. Хани отошла, так, чтоб запах его тела не будоражил что-то в самой середке.

— Ты станешь со мной, чтоб боги освятили наш союз? — Спросил Талах.

Союз? Голова пошла кругом, стены замка заплясали, земля дрогнула, отчего-то пошла волнами. А глаза шамаи оставались все такими же ясными. Хани даже почудилось, что за ним раскинулись крылья орля — белоснежные перья взбивают воздух, лицо того и гляди преобразится. «Нет! Не нужно, побудь еще немного собой!» — чуть не выкрикнула девушка, но вовремя поняла, что то были лишь козни воображения.

— Что ответишь мне, Хани, Говорящая с духами?

Сердце грохотало. Его удары сокрушали все звуки, заполняли каждый кусочек разума. Взгляд во взгляд, она смотрела на шамаи и попросила всех богов Артума разом, чтоб они выжгли в ее душе этот миг. Мгновение, что подарил Талах.

— Я отвечу, что пойду с тобою хоть за Край и разделю всякую участь, — зачем-то шепотом дала она ответ.

Только услышав ее слова, Талах улыбнулся, тряхнул головой, словно сбросил наваждение. Снова подошел к ней, прижал к себе, так, будто спрятал от всех невзгод.

— Не могу держаться, так желаю тебя, — шептал где-то над головою Хани его голос, теперь низкий, гортанный, будто речь давалась Талаху с трудом. — Му?ка.

Хани много раз слышала наставления старых женщин, как жене должно ублажать мужа. И немного смыслила как устроено мужское тело. Теперь же, став с шамаи едва ли ни единым целым, она ощущала его желание даже через одежды. И обрадовалась, что Талах не видит ее свекольно-красных щек.

— Еще мгновение уединения, и мое мужество возьмет свое. — Он негромко рассмеялся. — А если так станет, мы накличем на головы проклятие богов. Хотя, еще прежде нас кинутся искать, а я не смогу уйти из тебя не освободившись.

Хани не разделяла его веселья. Под кожей то вспыхивало пламя, то бушевала стужа, мысли путались. И в висках билась одна единственная пугающая мысль — он шамаи, избранный воин Севера, а она — фергайра. Благословят ли боги такой союз, если оба присягнули служить только Артуму и светлым богам?

Она сильнее прижалась к нему, стремясь удержать волшебство, что сотворили они оба, друг для друга.

— Пойдем, — Талах отстранился, сглотнул и прочесал пятерней волосы, будто не знал, куда деть руки. — Когда все закончится, попросим благословения здесь, в Сьёрге, в храме Снежного.

— Да, попросим, — глухо повторила Хани.

Все исчезло, он снова стал шамаи — свободным яростным оборотнем, что не ведает страха, нежности и любви. Остался лишь взгляд Талаха, от которого делалось тепло. Хани молча приняла правила: пока южные границы Артума в опасности, нет времени на брачное единение. «Это и есть долг?» — спрашивала себя девушка, следуя за шамаи сбивчивым шагом. Думать прежде о долге, а уж после о себе?

Во рту собралась горечь, будто от полынного листа. Хани сглотнула неприятный комок и спрятала в укромный уголок сердца короткие мгновения, когда она была счастлива. А еще дала себе обещание: в скорой молитве Скальду, попросить бога заступника Артума пощадить их с Талахом, и не гневаться за те мысли, что появились в ее голове, когда шамаи заявил о своем желании.