"«Крестоносцы» войны" - читать интересную книгу автора (Гейм Стефан)

2

Головной танк остановился в том месте, где боковая дорога вливалась в шоссе, ведущее на Париж.

На карте этот пункт назывался Рамбуйе — небольшой, ничем не примечательный городок, каких много в этой части Франции: мэрия, школа, церковь, публичный дом, гараж и заправочная станция; дома почти сплошь серые, так что не разобрать, сколько им лет. В лучах вечернего солнца серые стены казались розоватыми, а окна кое-где горели золотом.

На тротуарах были свалены остатки немецкого завала — толстые бревна, расщепленные взрывами, бруски бетона, спутанная колючая проволока. Прислонившись к обломкам, сержант Лестер наблюдал за работой своей команды. Они хорошо потрудились над этим завалом, хорошо потрудились на всем протяжении дороги, которую они расчищали для дивизии Фарриша.

Со своего места он увидел, как подошла с боковой дороги и остановилась танковая колонна. Танки явно были американские, иначе Лестер сразу бы смылся; но его все же встревожило, почему группа легких танков появилась в Рамбуйе с этой стороны. К тому же танкисты вели себя неосторожно, словно только о том и думали, как бы подышать свежим вечерним воздухом.

Лестер не спеша подошел к головному танку и тут только разглядел на его борту полустертые и размытые дождем французские опознавательные знаки.

Командир танка вылез из люка, соскочил наземь и стал восторженно трясти руку Лестеру. По мнению Лестера, рукопожатие было слишком продолжительным и пылким. Француз улыбался и быстро говорил что-то. Наконец он отпустил руку Лестера и указал на дорогу, ведущую в Париж.

Лестер решительно замотал головой.

Француз взволновался. Он сделал красноречивый жест сначала в сторону танков, потом опять в сторону Парижа.

— Нет, нет, — сказал Лестер. — Мы, — он ткнул себя большим пальцем в грудь, — Париж!

Француз всплеснул руками. Он разразился целым потоком гневных слов. Потом повернулся к танку, всем своим видом показывая, что намерен двинуться вперед.

Нервный народ, подумал Лестер. Дернув француза за рукав, он указал на свой автомат и сказал:

— Пиф-паф! Придется вас, милейший, застрелить, если вы не бросите эти штучки.

Француз вынул из кобуры маленький револьвер и тоже сказал:

— Пиф-паф!

Потом они оба расхохотались, и Лестер, заявив: «Вы с моим капитаном — туда», повел француза к зданию школы, где находился командный пункт капитана Троя.

Не прошли они и нескольких шагов, как по той же дороге подошла еще одна группа танков и остановилась в хвосте первой. Тогда первая с грохотом въехала на шоссе. Перед узким проходом у разобранного завала головной танк остановился в ожидании приказа. И в ту же минуту подкатившая по главной дороге колонна открытых американских транспортеров затормозила перед прочным барьером, который образовали собой французские танки и остатки завала.

Шоферы стали перекрикиваться, и так как американцы не понимали, что кричат французы, а французы не понимали американцев, шум и ругань поднялись оглушительные. Но даже при желании ни та ни другая сторона не могла бы уступить, потому что обе колонны, сцепившиеся головами, с каждой минутой все больше вытягивались в длину.

Трой сидел за учительским столом в классной комнате на первом этаже школы. Он читал написанные на доске алгебраические примеры, проверяя, может ли он еще их решить, и старательно отводя глаза от красующейся наверху доски надписи: «Лейтенант Хандлер — осел!» Хоть бы только Хандлер не вошел сюда. Хандлер велит кому-нибудь стереть с доски, будет искать виновного, никого не найдет и только выставит себя на посмешище. К тому же Хандлер и правда осел.

Трой думал о том, давно ли у здешних ребят был последний урок алгебры. Еще утром в городе были немцы; они построили завал на дороге, а потом по каким-то причинам решили уйти. Вчера город обстреливали американцы, несколько домов было разрушено, почти все жители убежали в поле и в лес. Мало кто вернулся в город; это очень удобно: трудно разобрать, кто здесь держит чью сторону. Трою вовсе не улыбалось заниматься гражданским населением в дополнение к своей основной задаче — расчищать дорогу на Париж.

Когда в класс вошел Лестер с французским офицером, Трой сразу почуял неладное. Французским войскам здесь быть не полагалось.

Он встал с удобного учительского кресла, взял под козырек и пожал французу руку.

— Сходите за Траубом, — приказал он Лестеру. Трауб считался в роте специалистом по переговорам с французскими фермерами относительно яиц, сидра и более крепких напитков.

Трауб явился.

Пока он объяснялся с французом, Трой внимательно разглядывал своего союзника. Он даже обошел его кругом. Выглядел француз неважно — худой, одет в какую-то смесь из американского, английского, старого французского обмундирования. С Траубом они, видимо, отлично поладили: смеются, пожимают плечами и лопочут без конца, точно у них больше и дела нет, кроме как любезничать, точно немцы за тридевять земель, точно самое главное в жизни — приятная компания. Да, французы не понимают, что дела нужно делать быстро; потому, наверно, нацисты и покорили их так легко.

Из всего разговора Трой разобрал только одно слово: — «де Жанненэ», — но и этого было достаточно, чтобы еще усилить его тревогу; де Жанненэ командовал французской бронетанковой дивизией; какого черта частям этой дивизии нужно в Рамбуйе?

Трауб подтвердил его опасения. Напоследок обменявшись с французом комплиментами, он обратился к своему начальнику:

— Ну вот, сэр, я, кажется, разобрался: танки этого лейтенанта входят в состав авангарда французской бронетанковой дивизии. Остальные их части тоже сюда подтягиваются. У них приказ — продвигаться по дороге Рамбуйе — Париж и при первой возможности вступить в столицу.

— Раньше нас?

Трауб перевел вопрос французу. Тот выразительно вздернул плечи и заговорил вежливо и быстро.

— Да, — сказал Трауб.

— Черт бы побрал этих связистов! — Трой схватил со стола кусок мела и, прицелившись, швырнул его в угол комнаты, прямо в плевательницу. — Почему нас ни о чем не извещают? Скажите ему, что мне все равно, кто первым войдет в Париж, но я подчиняюсь приказу. Я не могу пропустить его, пока не выясню, в чем тут дело.

Трауб начал переводить. Француз натянуто улыбнулся.

— Он говорит, что подождет немножко в Рамбуйе, — перевел Трауб, — но не очень долго. Он должен выполнять приказ своего начальства.

— Вот что, Трауб, — на верхней губе у Троя выступили капельки пота. — Извольте разъяснить этому молодчику, что без моего разрешения он отсюда не двинется. Да так разъясните, чтобы он понял!

— Слушаю, сэр.

Мысленно Трой уже видел дорогу на Париж и затор из сломанных французских машин, через которые не могут пробиться тяжелые танки Фарриша. Он обернулся к Лестеру:

— Свяжите меня с штабом полка. Телефон заработал?

— Нет, капитан, еще не работает.

— Ну, так попробуйте по радио. Да поживее!

В меркнущем свете дня взору Троя представилось безотрадное зрелище. Улица перед школой была забита всевозможными машинами, французскими и американскими. На узкой мостовой, где с трудом могли разъехаться две телеги, стояли в два ряда танки и самоходные пушки, грузовики с прицепами, транспортеры, бульдозеры и тягачи. Американцы задержали французов, — об этом позаботился Лестер, поставивший у разобранного завала десять здоровенных солдат. Французы в отместку закрыли путь американцам.

Французские шоферы отпускали веселые шутки, хриплыми голосами пели песню, разражаясь хохотом после каждого куплета. Они от всей души наслаждались забавным приключением, в то время как американцы отдыхали, откинувшись на сиденьях, помня, что в армии всегда так — то гони сломя голову, то сиди и жди. Они отлично понимали, что участвуют в гонке — в гонке на Париж. Но пока и они, и их соперники заперты на этой паршивой дороге, волноваться нечего.

О господи, подумал Трой, что если об этом узнают немцы! Он не был наделен богатым воображением, но достаточно долго пробыл на фронте, чтобы ясно представить себе нападение немцев с воздуха на эти машины, когда они стоят, как сейчас, вплотную одна к другой, чуть что не трутся бортами. Да и не обязательно с воздуха! Одной роты пехотинцев с пулеметами и ручными гранатами хватило бы, чтобы вызвать панику, и тогда поди разбери, где противник, все стреляют друг в друга, пули отскакивают от домов, командуют и французы и наши. А в результате полный разгром! Рвутся боеприпасы в танках и зарядных ящиках, летят в воздух сталь и человеческие тела…

На него наседали офицеры и младшие командиры, все хотели знать, что творится и долго ли им еще ждать.

Из школы вышел Лестер.

Через головы окружившей его шумной толпы, через головы французских и американских солдат, уже затеявших мену сигаретами и спиртным, Трой заорал:

— С полком связались?

— Нет еще.

— Попробуйте еще раз! Пробуйте, пока не добьетесь.

Зараженный тревогой своего начальника, Лестер кинулся обратно в здание школы и заорал на радиста.

Радист защищался:

— Сам попробуй, если можешь. Полк ведь тоже не стоит на месте, понятно?

Машины и войска продолжали двумя потоками вливаться в Рамбуйе.

Наступил вечер. И вечером прибыл де Жанненэ.

Длинный и тощий, опираясь на трость, генерал стоял перед затемненными окнами кафе «Монтобан», которое французы использовали как временный командный пункт.

Полковник танковых войск в съехавшей набок каске виновато оправдывался:

— Американцы… Они нас не пропускают. Чтобы прорваться вперед, нужно дать им бой…

— Не пропускают? — переспросил де Жанненэ. — Кто не пропускает?

— Американский капитан.

— Ка-пи-тан?

Полковник съежился.

— Господин генерал… Американский капитан действует по приказу генерала Фарриша! Генерал Фарриш должен прибыть сюда.

— Мы его подождем, — сказал де Жанненэ. Он знаком приказал своему адъютанту расставить складной стул на тротуаре, у столика.

— Здесь будет мой штаб, — сказал он адъютанту. — Сидру!

— Сидру! — сказал адъютант хозяину кафе «Монтобан», который совсем затерялся среди множества мундиров.

Сидр поставили на столик, и генерал стал его потягивать, закрывая небольшие глазки и всем своим лицом, похожим на морду гончей, выражая полное удовлетворение. Полковник почтительно заметил, что поскольку Рамбуйе расположен на переднем крае, генералу не стоило бы здесь оставаться.

— Очень опасно! Очень опасно, господин генерал!

Де Жанненэ постучал тростью о тротуар и закинул ногу на ногу.

— Я здесь потому, что следую в Париж. Я не отступлю ни на шаг!

Уиллоуби влетел в Рамбуйе на своем «виллисе». Крерар, пристроив котенка Плоца за пазухой кителя, сидел на заднем сиденье, обеими руками вцепившись в стальные поручни. Он вздохнул с облегчением, когда машина замедлила ход.

— Куда вы так спешите?

— В Париж! — ответил Уиллоуби и щелкнул языком. — Да и неудобно, если старик будет нас ждать.

Машина остановилась. Уиллоуби встал и огляделся.

— Как всегда, беспорядок, — заметил он и приказал шоферу: — Поехали!

Поровну наделяя бранью французов и американцев, шофер повел «виллис» среди сгрудившихся машин, по тротуарам, в объезд фонарных столбов и выступающих на улицу крылечек.

Потом «виллис» задержали.

— Почему остановка?

Шофер указал вперед: перед машиной стоял, раскинув руки, рядовой Шийл и отчитывал его:

— Не видишь разве, что путь закрыт, проезда нет? Катись к черту, откуда приехал!

Уиллоуби выскочил из машины и двинулся к Шийлу.

Тот увидел запыленные золотые листья на плечах офицера. Уиллоуби сказал, не повышая голоса:

— Вот что, молодой человек, вы на моего шофера не кричите. Он делает, что может. И будьте добры, сойдите с дороги, нам нужно проехать.

Шийл в течение нескольких часов беспрерывно отругивался, и поэтому он сказал коротко и ясно:

— Я подчиняюсь приказу.

— Ну, знаете ли, приказы…

Шийл смутился.

— Я ведь тоже мог бы дать вам приказ, так? — сказал Уиллоуби.

Шийлу не понравился его снисходительный тон. Голос Уиллоуби зазвучал чуть-чуть резче:

— Мы, видите ли, торопимся, молодой человек.

— Все торопятся, сэр! — отвечал Шийл устало. — Я подчиняюсь приказам капитана Троя.

— Капитан Трой. Так, — кивнул Уиллоуби. — А кто он такой?

— Мой ротный командир, сэр. Он вон там, в школе.

— Прекрасно, — улыбнулся Уиллоуби. — Я скажу капитану Трою, что у него хорошие солдаты.

— Благодарю вас, сэр.

Уверившись, что майор повернулся к нему спиной, Шийл сплюнул.

До школы было совсем близко. Мимо дремлющих на лестнице солдат Уиллоуби и Крерар пробрались в класс. Трой спал, склонившись головой на учительский стол.

Уиллоуби потряс его за плечо.

Трой вскочил, моргая спросонья.

— Чем могу служить, майор?

— Я — майор Уиллоуби, отдел разведки и пропаганды. Это — мистер Крерар.

— Трой, сэр, Джемс Трой.

— Нам нужно попасть в Париж, капитан Трой. А у вас там стоит один молодчик и не пропускает нас.

— Угу, — кивнул Трой. — У меня там несколько молодчиков, они никого и ничего не пропускают.

— Разрешите узнать, почему?

— Майор Уиллоуби, у вас что, есть сведения, что Париж взят?

— Но ведь он вот-вот будет взят.

— Пока еще не взят, — медленно сказал Трой. — Видите ли, сэр, брать-то его предстоит нам.

Уиллоуби внимательно вгляделся в этого завоевателя Парижа. Лицо у Троя было мужественное, грубоватое, только в красных полосах, оставшихся на щеке, под которую он во сне подложил руку, было что-то детское. Он смотрел на Уиллоуби, словно хотел сказать: «Вот так-то. И что вы теперь думаете предпринять?»

Уиллоуби насторожился.

— Вы хотите сказать, что впереди вас никого нет?

На щеках у Троя появились ямочки.

— По мне, как хотите, майор. Если сумеете пробраться через заторы на улицах, — поезжайте, счастливой дороги. Я пошлю с вами солдата, он передаст часовым, чтобы вас пропустили.

Уиллоуби засмеялся.

— Не трудитесь, капитан! Мы с мистером Крераром не настолько честолюбивы.

— Ясно, — сказал Трой.

— Вы случайно не знаете, не здесь ли некий полковник Девитт? Мы должны были с ним встретиться по ту сторону Рамбуйе.

— Нет, к сожалению, не знаю, — сказал Трой. — Но из Рамбуйе вперед никто не двинулся, за это ручаюсь.

— Так, может, вы нам посоветуете, где переночевать?

Трой оглядел комнату.

— Располагайтесь здесь. Но слишком много места не занимайте. Скоро сюда придет часть моих солдат, им тоже нужно поспать.

— А вы не заняли никакой гостиницы? — Уиллоуби старался представить себе, как можно втиснуться в школьную парту. — Или какой-нибудь дом? Где у вас помещаются офицеры?

Трой взглянул на небритые, обвислые щеки майора.

— Мы здесь на передовой, сэр. Стоит ли устраиваться в гостиницах, когда тебя в любую минуту могут сорвать с постели.

— Но ведь кругом все тихо, — нерешительно сказал Уиллоуби.

— А это потому, что мы не знаем, где находятся немцы.

— Понимаю! — сказал Уиллоуби. Он вытащил из вещевого мешка бутылку и протянул ее Трою. — Не хотите ли?

Трой посмотрел на бутылку, осветив ее сзади своим фонариком.

— Не прогадаете, — сказал Крерар. — Мы по дороге пробовали. Прикладывайтесь!

Трой отпил солидный глоток и передал бутылку Уиллоуби. От Уиллоуби она перешла к Крерару, от него опять к Трою.

Вошел сержант Лестер, явно — с донесением.

Трой сказал:

— Прежде всего, сержант, нужно выпить. — И добавил, лукаво взглянув на Уиллоуби: — Ведь вы разрешите, майор?

Крерар улыбнулся. Уиллоуби сдержал недовольную гримасу:

— Ну, разумеется. Угощайтесь, сержант.

Лестер глотнул, потом вытер рот и сказал, с сожалением ставя бутылку на стол:

— Вы ее лучше приберегите, капитан.

Он наклонился к Трою и шепнул ему что-то на ухо.

— Наконец-то! — сказал Трой. — Теперь узел распутается.

Не успел он сунуть бутылку под стол, как дверь распахнулась и в узком проходе между партами появился Фарриш. Его сопровождал только Каррузерс.

— Сколько времени продолжается это безобразие, капитан? — спросил Фарриш.

Уиллоуби показалось, что воздух зарядили электричеством. Снова увидеть генерала, увидеть, как он вошел в комнату и сразу овладел положением, доставило ему прямо-таки эстетическое удовольствие. Как и тогда, в Шато Валер, его неудержимо влекло к Фарришу.

— Сколько времени эти французы не дают нам дорогу? — Фарриш топнул ногой. — Дождусь я от вас точного ответа, капитан?

Трою еще не доводилось встречаться с генералом Фарришем.

— Часов с пяти, сэр, с тех пор как их головные машины подошли к перекрестку. Ваш приказ, сэр, — держать дорогу открытой для продвижения наших частей.

Уиллоуби не понравилось, как Трой держит себя с генералом. Очень уж просто. Увалень, да и только. Оставь такого наедине с красивой женщиной, он и то поленится пальцем шевельнуть.

— И это вы называете «держать дорогу открытой»? — спросил генерал.

Всякий прямой ответ Фарриш мог использовать для целого потока обвинений. Трой вильнул в сторону.

— Сейчас в городе генерал де Жанненэ, сэр, — сказал он, давая понять, что теперь оба командующих могут сами разрешить проклятый вопрос.

— Знаю, — сказал Фарриш. — Я с ним поговорю. — За этим слышалось: «И надеру ему уши и спущу с него шкуру». — Кто здесь знает по-французски?

И Крерар и Уиллоуби сделали шаг вперед. Толстая физиономия Уиллоуби выражала неподдельную преданность.

— Э, да я вас помню, вы листовку выпускали, — сказал Фарриш. — Какого черта вы околачиваетесь в этой паршивой дыре? В Париж хотите, а?

— Да, сэр, — сказал Уиллоуби. — Если вы нас возьмете с собой…

— Мы должны встретиться здесь с полковником Девиттом, — пояснил Крерар.

— Девитт! — Фарриш стукнул правым кулаком по левой ладони. — Эх, как мал свет, а? — Он захохотал, и Уиллоуби расплылся в улыбке. — Мы же с ним хорошо знакомы и давно. Ну, как он? Пошли, пошли, господа. Вы тогда неплохо поработали с этими бумажками — и пленные были — помню, помню! Мы покажем этому французу. — Он двинул ногой парту. — Прикажите убрать этот хлам, капитан Трой.

Крерар задержался на минуту.

— Капитан Трой! Если сюда зайдет полковник Девитт, будьте добры, скажите ему, где мы.

— Идем, идем, мистер! — крикнул Фарриш.

И он исчез, как комета, хвост которой являли собой Уиллоуби, Каррузерс и Крерар.

Сержант Лестер нырнул под учительский стол и выудил бутылку. Он протянул ее Трою.

— Уф! — Трой вытер лоб, потом поднял бутылку. — За то, чтоб подольше поспать!

Сержант с грустью следил за быстро убывающей влагой.

— Лестно видеть генерала, — сказал он, — а еще лучше, когда его нет.

Сражение между Фарришем и де Жанненэ началось по старинке, с рекогносцировки. Оба до поры до времени приберегали главные силы.

Де Жанненэ, уже принявшийся за третью бутылку сидра, предложил стаканчик Фарришу. Тот вежливо поблагодарил и в ответ предложил сигару.

— Переводите, — сказал он Уиллоуби: — Я давно мечтал познакомиться с генералом, наслышан о его бранных подвигах, ну и всякая такая мура, сами знаете.

— Знаю, — сказал Уиллоуби. — Я юрист. — И залился соловьем.

Француз слегка поклонился всем корпусом. Он ответил комплиментом на комплимент, однако добавил, что сожалеет о не вполне благоприятных обстоятельствах, при которых состоялось их знакомство.

— Почему же? — сказал Фарриш, которому хотелось выяснить, много ли де Жанненэ известно об общем плане наступления. — Вы можете следовать за нами в Париж. Эта операция явится образцом единства и согласованности в действиях союзников.

На самочувствии де Жанненэ уже начало сказываться огромное количество поглощенного им сидра. Он высоко ставил требования этикета; ему не хотелось прерывать этот важный разговор, а чтобы сократить его, приходилось высказываться с нежелательной прямотой.

— Согласованность и единство! — сказал он. — Превосходно, я согласен. Правильно! Но порядок, порядок будет иной, господин генерал! Вы будете следовать в Париж за нами; и я считаю, что соответствующие приказы нужно дать немедленно. Время не терпит, а положение наше в Рамбуйе невыносимое.

Вот наглец, подумал Фарриш.

— Невыносимое! — сказал он. — А по чьей милости оно невыносимое? Чьи машины забили дорогу? Меня-то не было, когда это случилось, а вы здесь уже сколько времени сидите. У вас что, глаз нет? Не видите, какая получилась мишень для немцев?

Распаляя в себе благородный гнев — и лишь изредка замолкая, чтобы дать время Крерару и Уиллоуби в чуть более мягкой форме перевести его речь, — он мысленно подыскивал довод, которым мог бы выбить козырь из рук у француза. Фарриш прекрасно знал, что право на стороне де Жанненэ, а сам он находится в Рамбуйе без всяких на то оснований. Где-то, далеко от фронта, политики сговорились, что первыми в Париж войдут французы.

И вот откопали этого де Жанненэ с допотопными залатанными танками, которым не устоять перед мало-мальски приличной противотанковой обороной, и подарили ему триумф, ради которого воевали американцы, воевал генерал Фарриш!

— Если случится несчастье, — крикнул Фарриш, — вы отвечаете!

Де Жанненэ почесал свой длинный нос. Сейчас он был похож не на генерала, а на конторщика, страдающего несварением желудка. Да, в течение нескольких часов он был старшим по чину во всем Рамбуйе, так что формально упреки Фарриша справедливы. Но де Жанненэ был почти уверен, что американец бушует неспроста; его цель — скрыть самое главное: что Фарриш задумал незаконно пролезть вперед. И де Жанненэ решил сохранить хладнокровие.

— Господин генерал, — сказал он. — Я — разумный человек. Я, как и вы, старый солдат. Я подчиняюсь приказам и никогда не действую самовольно.

Фарриш раздавил в пальцах свою сигару и бросил ее в стакан. Де Жанненэ заметил, что слово «приказы» задело его за живое.

— Я получил приказ преследовать и бить противника, где бы я его ни встретил, — сказал Фарриш. — И я буду преследовать его до самого Парижа.

— На Париж открыта всего одна дорога, — возразил де Жанненэ. — Вот эта самая дорога, через Рамбуйе. Вы выбрали легкий способ преследования.

Фарриш встал со стула.

— О черт! А почему эта дорога открыта? Потому что я ее расчистил, вот почему!

— Еще бутылочку! — крикнул де Жанненэ. Он ерзал на стуле и напряженно хмурился, стараясь побороть действие сидра. — Садитесь, господин генерал.

Но Фарришу казалось, что он нащупал способ обойти француза. Правда, он не посчитался с решением политиканов — он вырвался вперед, достиг Рамбуйе, и еще бы немножко, выгадай он несколько лишних часов, проскочил бы через этот городишко прямо к Парижу. Де Жанненэ помешал ему, но де Жанненэ не на что опереться, — у него нет ни настоящего правительства, ни территории, ни промышленности, есть только скопище добровольцев. Он и живет, и ест, и воюет, и снабжается милостью Англии и Америки — главным образом Америки, — и нечего с ним деликатничать.

— Так что же вы хотите? — спросил он, снова опускаясь на шаткий стул кафе «Монтобан». — Чтобы я вас пропустил в Париж и позволил вам вообразить, будто вы выиграли войну? Да кто вы такие, черт побери? Мы воюем беспрерывно с самых берегов Нормандии. Одна моя дивизия потеряла шесть тысяч солдат, и для чего? Чтобы ваши колымаги первыми въехали в Париж?

У де Жанненэ побелел кончик носа.

— Генерал Фарриш, — сказал он и добавил, обернувшись к Уиллоуби: — Прошу вас, господин майор, переведите это как можно точнее… Генерал Фарриш, мой народ воевал значительно дольше, чем вы. Чтобы не сложить оружия, я бежал из своего отечества. Я пожертвовал своей семьей. Я прошел половину Африки с солдатами, одетыми в лохмотья, изнемогавшими от голода и жажды. Как и вы, мы с боями пробились к Парижу, и я прошу вас не забывать об этом.

Уиллоуби старательно переводил. Интонациями своего маслянистого голоса он, где мог, подчеркивал резкость де Жанненэ. Ему так хотелось, чтобы Фарриш стер француза в порошок — и ради себя и ради Америки. Уиллоуби начинал постигать, что такое национальная гордость.

Речь де Жанненэ привела Фарриша в бешенство. Бедным родственникам нечего соваться в гостиную.

— А где бы вы сейчас были, — проговорил он, устремив на француза грозный взгляд, — где бы вы были, если бы не мы? Пеклись бы, как черти у какого-нибудь озера Чад? Все ваше оружие получено от нас, все снаряды, которые вы выпустили, изготовлены нами, все пайки, которые вы поедаете, отняты у наших солдат, а теперь вы хотите вырвать у нас из рук победу? Бросьте вы эти шутки! Мы союзники — пусть. Но и среди союзников каждый должен знать свое место.

Де Жанненэ не мог больше выдержать. Он встал и деревянной походкой удалился в кафе.

Фарриш был озадачен. Неужели де Жанненэ прекратил разговор? Но ведь так продолжаться не может — с каждым часом растет опасность, что немцы обнаружат уязвимую позицию союзников в Рамбуйе.

Фарриш тоже встал, сердитым жестом запретил сопровождать себя и двинулся в кафе «Монтобан» искать де Жанненэ. Пройдя через полутемную комнату и коридор, он наконец увидел голову и плечи генерала — остальное скрывала низкая деревянная дверь, еще не переставшая раскачиваться на петлях. Фарриш пристроился рядом с де Жанненэ, снедаемый злобой не столько к генералу, сколько к политиканам и к заправилам из верховного командования — к истинным виновникам, которые связали ему руки в момент, когда он почти достиг цели. Нет, в другой раз они не обманут его своим нытьем насчет согласованных действий и единой стратегии. Теперь будет так: каждый за себя; и он уж сумеет о себе позаботиться.

— Знаете что, — неожиданно сказал де Жанненэ. — Мне все равно. Запросим штаб армии. Пусть решают.

— Вы говорите по-английски?

— Разумеется.

— Ах, вот что… Я, может быть, допустил излишнюю резкость…

— Ваши переводчики были чрезвычайно любезны.

Значит, де Жанненэ одурачил его. Но все равно, Фарриш не мог допустить, чтобы в дело вмешалось командование армией: не окажись он запертым в Рамбуйе, он мог бы оправдать свой бросок требованиями тактической обстановки; но поскольку он и де Жанненэ заняли трамплин одновременно и поскольку француз не желает уступить ему первое место, всю вину свалят на него одного.

— А мы, — сказал де Жанненэ, пропуская Фарриша вперед, — могли бы подождать здесь, пока не придет ответ из штаба армии.

— Ну нет, дудки! — сказал Фарриш. — Вы, очевидно, не понимаете, чем это пахнет, зато я понимаю. — В нем опять стала накипать злоба. — Проезжайте вперед, я не возражаю. Катитесь отсюда — и чем скорее, тем лучше.

Де Жанненэ потянулся пожать ему руку:

— Общими силами, господин генерал, общими силами!

Генералы вместе вышли из кафе. Подойдя к столику, де Жанненэ поднял свой недопитый стакан.

Фарриш только посмотрел на свой стакан, который за время его отсутствия вымыли и наполнили снова. Он сказал:

— Пробкой пахнет, — и не стал пить.

Стоя перед зданием школы, Фарриш смотрел, как из гущи его дивизии выбираются подразделения де Жанненэ.

Он приказал всем уйти и оставить его одного. Отойдя в сторонку, Каррузерс и группа штабных офицеров смотрели, как их начальник пьет горькую чашу унижения.

Среди них был и Уиллоуби. Фарриш получил щелчок, но Уиллоуби теперь еще сильнее в него верил и сочувствовал ему. Прослушав спор между генералами, Уиллоуби понял, что дело Фарриша — дрянь, и оценил, что тот все же попробовал тягаться с французом. Фарриш — человек в его вкусе и может оказаться ему полезен. Фарриш смел и пойдет напролом, чтобы добиться своего. Пусть сегодня у него ничего не вышло — когда-нибудь выйдет. Сколько раз Уиллоуби наблюдал, как старик Костер — главный компаньон юридической конторы «Костер, Брюиль, Риган и Уиллоуби», спокойно выслушав неблагоприятное для него постановление низшей судебной инстанции, еще крепче вгрызался в дело, нажимал еще несколько кнопок, добывал еще нескольких свидетелей и в высшей инстанции выходил победителем. Великое дело — умение заглядывать вперед!

Генерал провожал глазами французские машины, уходящие в Париж; из выхлопных труб летели искры, стучали колеса транспортеров, и частые разряды в цилиндрах напоминали выстрелы.

Наконец, видимо, решив, что с него довольно, он повернулся на каблуках и вошел в здание школы.

В классе, где раньше был командный пункт Троя, на крышке парты сидел пожилой офицер в расстегнутом плаще. При виде Фарриша он встал и тяжелыми шагами направился к нему.

— Фарриш! — сказал он приветливо, — ну, как дела?

Фарриш взял его за руку, повел к учительскому столу и сказал, указывая на единственный стул: — Садитесь, Девитт.

— Вы сами садитесь! Ведь вы, наверно, устали.

— Да… Как-никак, весь день в пути. О черт… Я так зол, мне не до отдыха. Слышали, какую мне свинью подложили?

— Мне Уиллоуби сказал, что вы, вероятно, захотите со мной повидаться. И упомянул в двух словах о вашей размолвке с де Жанненэ.

— Размолвка! — сказал Фарриш. Он уткнул один палец в стол возле чернильницы, а другой — возле куска мела, на расстоянии нескольких дюймов. — Вот сколько мне оставалось до Парижа. А тут — сговорились за моей спиной, и только я Париж и видел.

Девитт внимательно посмотрел на генерала.

— Что мне сказать вам в ответ?

Отношения между этими двумя людьми были несколько необычные, и, вероятно, Девитт понимал это лучше, чем Фарриш. Фарриш был моложе годами, но старше чином. Быстро пройдя путь от безвестного командира танкового батальона до командующего закаленной в боях бронетанковой дивизией, Фарриш не мог не рисоваться, даже в присутствии человека, знавшего его, когда в военном отношении он был младенцем.

— Что сказать в ответ… — повторил он. — Да то, что вы об этом думаете. Такого дилетантского, подлого, никчемного распоряжения…

— Вы спрашиваете моего мнения, но едва ли оно вам понравится.

— А вы скажите! Я не боюсь.

Рукою в перчатке Девитт осторожно отставил в сторону чернильницу.

— По-моему, правильно, что французам позволили освободить свою столицу. — И, не дав Фарришу времени возмутиться, Девитт продолжал: — Вы же не на футбольном поле. Помните, как вы здорово пасовали?

Фарриш отмахнулся от этих воспоминаний.

Девитт развил свою мысль:

— Но с другими игроками вы не считались. А теперь нужно помнить, что вы не один.

Фарриш сказал с сердцем:

— Я лучше других!

Девитт поднялся.

— Нет, — сказал Фарриш. — Побудьте со мной. Мне нужна поддержка.

— Стоит ли? — возразил Девитт. — Вы меня не слушаете. А не слушаете потому, что я говорю не то, что вам хочется услышать.

— Да я слушаю, — сказал Фарриш с досадой. — Одной обидой больше, одной меньше — не все ли равно?

Девитт застегнул плащ.

— Если для вас эта война — только погоня за славой, вас ждет много разочарований. Мне, возможно, повезло больше, чем вам: прежде чем снова стать под ружье, я успел пожить гражданской жизнью. Я общался с людьми, далекими от военных кругов. И я хочу вам сказать: эта война не исчерпывается передвижением дивизий по карте. Идет и другая борьба, которая на ваших картах не отмечается. Потому-то и хорошо, что в Париж направили эту французскую дивизию. Потому-то вам и предстоит еще немало огорчений.

Фарриш рассмеялся.

— Пусть поостерегутся огорчать меня слишком сильно!… — В голосе его прозвучала угроза. — Вы куда?

— Пора двигаться, — отвечал Девитт, щадя самолюбие Фарриша.

— В Париж, что ли?

Девитт пожал плечами.

— В Париж? — растравлял себя Фарриш.

— Да, между прочим и в Париж.

— Ну, когда-нибудь расскажете, как все было. Расскажете, потому что…

— Почему?

— Нет, ничего.

— Так до свиданья, Фарриш, желаю удачи.

— Стойте, стойте! — сказал Фарриш. — Ответьте-ка мне на один вопрос, прежде чем укатить на Елисейские Поля. Где это вы… где вы нахватались таких возвышенных мыслей?

— Право, не знаю, — Девитт не видел в своих мыслях ничего из ряда вон выходящего.