"Заповедное место" - читать интересную книгу автора (Варгас Фред)XII— Может, этот парень и мастер своего дела, — сказал Лусио, — но я бы не хотел, чтобы он трогал мою голову. Чего доброго, он и меня заставит сосать. Именно это ты и делаешь сейчас, подумал Адамберг, глядя, как Лусио сосет край стакана с характерным чавкающим звуком. Лусио предпочитал пить из бутылки. Стаканы он принес только ради доктора. Доктор ушел час назад, и теперь они вдвоем допивали бутылку, глядя на спящих котят. Лусио считал, что бутылку надо обязательно допить, иначе вино испортится. Не можешь выпить сразу — не открывай. — Мне тоже не хочется, чтобы он меня осматривал, — сказал Адамберг. — Он всего только положил палец вот сюда, — комиссар показал на затылок, — и вроде бы там обнаружилась какая-то сумятица. «Интересный случай» — так он сказал. — На их языке это значит: что-то не в порядке. — Да. — Но если эта сумятица тебе по душе, тогда не о чем волноваться. — Лусио, представь на секунду, что ты — Эмиль. — Ладно, — согласился Лусио, в жизни не слышавший об Эмиле. — Драчун, не умеющий контролировать агрессию, пятьдесят три года, рассудительный и смирившийся с судьбой, спасенный старым чудаком, который нанял его выполнять всю работу по дому, в том числе и играть с хозяином в крестики-нолики, по вечерам, у камина, за рюмочкой «гиньоле». — Нет, — сказал Лусио. — Меня тошнит от «гиньоле». — Представь, что ты — Эмиль и старик угощает тебя «гиньоле». — Ну допустим, — недовольным тоном сказал Лусио. — Забудь о «гиньоле», это не так важно. Думай о чем-нибудь другом. — Ладно. — Представь, что твоя мать живет в доме престарелых, а твоя собака — на ферме у твоих родственников, ее туда отдали, когда ты был в тюрьме, где провел в общей сложности одиннадцать лет, и еще представь, что каждую субботу ты садишься в фургончик, заезжаешь за матерью, ужинаешь с ней в ресторане, а потом едешь к собаке и везешь ей в подарок мясо. — Минутку. Я должен мысленно увидеть фургончик. Лусио разлил по стаканам то, что еще оставалось в бутылке. — Он синий, с закругленными углами, краска облупилась, заднее стекло закрыто занавеской, на крыше — заржавленная лестница. — Теперь вижу. — Представь, что ты ждешь пса возле фермы, он перескакивает через забор, ест вместе с тобой, и ты полночи сидишь с ним в фургончике, а в четыре утра едешь домой. — Минутку. Я должен мысленно увидеть пса. — А мать? Ее ты видишь? — Ее вижу. — Пес длинношерстый, грязно-белый, с редкими темными крапинами, с длинными висячими ушами, маленький, как мячик, метис с большими глазами. — Теперь вижу. — А теперь представь, что старого чудака убили, а он оставил тебе наследство, обделив сына. Ты стал богачом. Представь, что легавые считают тебя убийцей и хотят арестовать. — Тут и представлять нечего. Ясное дело, они хотят меня арестовать. — Ага. Представь, что ты отбиваешь яйца одному легавому, ломаешь ребро другому и смываешься. — Ладно. — Как тебе быть с матерью? Лусио пососал край стакана: — Встретиться с ней я не могу, легавые следят за домом. Значит, я пошлю ей письмо, чтобы она не волновалась. — А как быть с псом? — Легавые знают, где он живет? — Нет. — Ну, значит, я поеду к нему: надо его успокоить, сказать, чтобы не волновался, если меня долго не будет, потому что я вернусь. — Когда? — Когда я вернусь? — Нет, когда ты к нему поедешь? — Да прямо сразу и поеду. Они же меня вот-вот поймают, надо успеть предупредить пса. А мать — у нее голова работает? — Да. — Очень хорошо. Значит, если я попаду в тюрягу, легавые ее предупредят. А пса они предупреждать не будут. Сам понимаешь. Одно дело можно оставить на них, другое — нет. Выходит, пса должен предупредить я. И как можно скорее. Адамберг погладил кончиками пальцев живот Шарм, покрытый мягким пушком, вылил то, что оставалось у него в стакане, в стакан Лусио и встал, отряхивая брюки на ягодицах. — Слушай, hombre, — сказал Лусио, поднимая свою лапищу, — если хочешь встретиться с тем парнем, пока он один, до того, как он встретится с псом, и до того, как пес встретится с полицией, тебе надо ехать сейчас. — А я не сказал, что не поеду сейчас. — Нет, ты не сказал. Адамберг ехал медленно, он чувствовал, что усталость и вино подорвали его силы. Садясь в машину, он выключил телефон и GPS на случай, если какой-нибудь легавый окажется столь же смышленым, как Лусио, — хотя такое вряд ли было возможно, даже в сказках и легендах Мордана. У комиссара не было никакого плана насчет тупицы Эмиля. Только идея Лусио: надо успеть добраться до Шатодёна, пока легавые не добрались до пса. Почему? Потому что в фургончике был другой навоз? Нет. Ведь он еще не знал об этом, когда увидел, что Эмиль убегает, и все-таки дал ему убежать. Так в чем дело? В том, что Мордан встал у него на пути, как носорог? Нет, Мордан был не в себе, вот и все. В том, что Эмиль — славный парень? Нет, Эмиль не был славным парнем. Потому что Эмиль мог сдохнуть с голоду, как крыса, отсиживаясь в кустах по милости неуравновешенного полицейского? Возможно. Но разве в тюряге ему будет лучше, чем в кустах? Адамберг был не любитель возводить сложные логические конструкции, основанные на слове «возможно», а Данглар обожал это занятие: любая попытка заглянуть в будущее буквально завораживала его. Адамберг просто ехал на ферму, всей душой надеясь, что никто из легавых не подслушал утром его разговор с тупицей Эмилем, с богачом Эмилем, владельцем домов в Гарше и Вокрессоне. А в это время Данглар тосковал в туннеле под Ла-Маншем и без конца пил шампанское, и все оттого, что ему захотелось узнать, кому принадлежали ноги, отрезанные каким-то психом в далеких горах, — его дяде, кузену его дяди или кому-то еще? А в это время Мордан пустым взглядом смотрел на стены тюрьмы Френ, и, черт возьми, что можно было сделать для Мордана? Адамберг оставил машину на обочине, в тени деревьев, и последние пятьсот метров прошел пешком, не спеша, пытаясь сориентироваться. Где-то здесь должен быть забор, через который прыгает пес, — но как его найти? Полчаса он кружил возле фермы — три четверти скота в молочном хозяйстве, одна четверть на мясо, — пока не нашел подходящий забор. Другие собаки учуяли его издали и захлебывались лаем. Он прислонился к дереву и застыл неподвижно, проверяя, при нем ли его сумка и пистолет. Вокруг пахло навозом, и этот запах подействовал на него успокаивающе, как на любое человеческое существо. Не спать, ждать, надеяться, что Лусио был прав. И вдруг с дуновением теплого ветра до него донесся тихий, прерывистый стон. Источник звука был где-то за забором, метрах в пятидесяти от комиссара. Зверек, застрявший в кустах? Крыса? Куница? В любом случае кто-то совсем маленький. Адамберг плотнее прижался к стволу, присел на корточки и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы не задремать. Он представил себе, как Эмиль добирается сюда из Гарша, пешком и автостопом, в кабине у дальнобойщиков — они не приглядываются к пассажиру, лишь бы платил. Утром на Эмиле поверх комбинезона была легкая куртка, грязноватая, с обтрепанными рукавами. Адамберг не сразу вспомнил слова Эмиля, сначала мысленно увидел его расставленные руки с растопыренными пальцами: это он показывал, какого размера его пес. «Вот такой маленький». Адамберг привстал, разогнув колено, и прислушался к жалобному звуку, который не смолкал. Вот такой маленький. Его пес. Осторожно ступая, он пошел на звук. Через три метра он различил в полутьме белый комочек, который в панике метался вокруг тела, лежавшего на земле. — Черт! Эмиль! Адамберг приподнял его за плечо и тронул шею. Он почувствовал биение пульса. Сквозь дыры на одежде пес лизал живот Эмиля, потом стал лизать бедро и при этом тонко, беспомощно скулил. На секунду он умолк, чтобы рассмотреть Адамберга, потом радостно тявкнул, словно говоря: какое счастье, парень, что ты пришел на подмогу. Потом снова стал рвать на Эмиле брюки и лизать ему бедро: казалось, он старается как можно обильнее намазать его слюной. Адамберг включил фонарик и осветил лицо Эмиля, потное и покрытое грязью. Буйный Эмиль был побежден и повержен: деньги не принесли ему счастья. — Не говори ни слова, — приказал Адамберг. Приподняв левой рукой голову Эмиля, он осторожно просунул пальцы под затылок, ощупал голову сверху и снизу, спереди и сзади. На голове ран не было. — Если ответ «да» — закрывай глаза. Ты чувствуешь ступню? Я на нее нажимаю. — Да. — Другую? Я нажимаю. — Да. — Видишь мою руку? Знаешь, кто я? — Комиссар. — Верно, Эмиль. Ты ранен в живот и в бедро. Ты помнишь, что произошло? Ты подрался? — Нет. В меня стреляли. Четыре раза, два раза попали. Там, у водонапорной башни. Эмиль указал куда-то влево. Адамберг вгляделся в темноту, выключил фонарик. Водонапорная башня высилась метрах в ста, позади купы деревьев, мимо которых Эмилю пришлось проползти, чтобы добраться до забора. Он не дотянул совсем чуть-чуть. Стрелявший мог вернуться. — Некогда вызывать скорую помощь. Надо поскорее убраться отсюда. Адамберг быстро ощупал спину Эмиля. — Тебе повезло, пуля прошла навылет, не задев позвоночник. Через две минуты я подгоню машину. Скажи псу, чтобы прекратил скулить. — Заткнись, Купидон. Адамберг подогнал машину с погашенными фарами как можно ближе к Эмилю, опустил спинку переднего сиденья. На заднем сиденье остался чей-то легкий бежевый плащ, вероятно лейтенанта Фруасси, предпочитавшей строгий деловой стиль. Он взял нож, распорол плащ в нескольких местах, оторвал рукава, вырезал две длинные полоски ткани и наткнулся на карманы, верхний и нижний, набитые до отказа. Адамберг вытряхнул их содержимое в темноту. Там были банки с паштетом, сухофрукты, пачки печенья, полбутылки воды, конфеты, четверть литра вина в картонном пакете и три крошечные бутылочки коньяка, какие продаются в буфетах поездов. На секунду он ощутил жалость к Фруасси, а затем — прилив благодарности. Сегодня запасы этой невротички ему очень пригодятся. Пес замолк, перестал лизать раны хозяина и уступил место Адамбергу. Комиссар осветил фонариком рану на животе: она была чистой. Язык Купидона вычистил ее края, убрал землю, отлепил приставшую к ней рубашку. — Твой пес хорошо поработал. — Слюна собаки — это антисептик. — А я и не знал, — сказал Адамберг, перебинтовывая раны полосами ткани, оторванными от плаща. — Ты, похоже, мало чего знаешь. — А ты? Ты знаешь, сколько рук у Шивы? Я как минимум знал, что сегодня вечером ты будешь здесь. Сейчас я тебя понесу, постарайся не орать. — Я подыхаю от жажды. — Потерпи. Адамберг устроил Эмиля на заднем сиденье, осторожно вытянул его ноги. — Знаешь что? — сказал он. — Мы возьмем с собой пса. — Угу, — ответил Эмиль. Адамберг проехал с погашенными фарами пять километров, потом остановился на развилке, не выключая мотор. Он откупорил бутылку с водой — и внезапно передумал. — Я не могу дать тебе пить, — сказал он. — А вдруг у тебя пробит желудок? Адамберг включил сцепление и выехал на автостраду. — До больницы в Шатодёне еще двадцать километров. Как думаешь, продержишься? — Заставляй меня говорить. А то все кружится. — Смотри все время вперед. Ты хоть немного разглядел парня, который в тебя стрелял? — Нет. Стреляли из-за водонапорной башни. Он поджидал меня там, это ясно как день. Я тебе сказал: четыре пули, и только две попали в цель. Это не профессионал. Когда я упал, то услышал, как он подбежал ко мне. Я притворился мертвым, он попытался прощупать пульс, проверить, угрохал меня или нет. Он паниковал, но вполне мог на всякий случай всадить в меня еще две пули. — Говори помедленнее, Эмиль. — Угу. К перекрестку подъехала машина, он испугался и улепетнул, как заяц. Я выжидал, не двигался, потом пополз к ферме. Не хотел, чтобы Купидон, если я сдохну, ждал меня десять лет. Ждать — это не жизнь. Я не знаю, как тебя звать. — Адамберг. — Ждать, Адамберг, — это не жизнь. Тебе уже приходилось ждать? Ждать долго? — Думаю, да. — Женщину? — Думаю, да. — Ну так это не жизнь. — Это не жизнь, — согласился Адамберг. Эмиль вздрогнул и оперся о дверцу. — Осталось всего одиннадцать километров, — сказал Адамберг. — Ты говори, а у меня что-то уже не очень получается. — Не уходи. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай «да» или «нет». Как в игре. — Наоборот, — выдохнул Эмиль. — В игре нельзя говорить «да» и «нет». — Ты прав. Этот парень явно поджидал тебя. Ты кому-нибудь говорил, что едешь на ферму? — Нет. — Никто, кроме старика Воделя и меня, не знал про это место? — Нет. — Но ведь Водель мог рассказать кому-то про твоего пса? Сыну, например? — Да. — Ему нет смысла тебя убивать, потому что в случае твоей смерти он не получит твою часть наследства. Так написано в завещании. — Он в злобе. — На тебя? Конечно. А сам ты написал завещание? — Нет. — Некому наследовать твое имущество? Детей у тебя точно нет? — Нет. — Старик ничего не передавал тебе на хранение? Какой-нибудь документ, папку, исповедь или покаянное письмо? — Нет. А за тобой тоже могли проследить, — с трудом проговорил Эмиль. — Только один человек знал, что я еду сюда, — возразил Адамберг. — Это старый испанец, у которого только одна рука и нет машины. Кроме того, в тебя стреляли раньше. — Да. — Осталось три километра. За тобой тоже могли следить, с того момента, как ты оказался возле больницы в Гарше. Там были три полицейские машины, каждый бы догадался, что ты где-то поблизости. Ты прятался в больнице? — Два часа. — Где именно? — Где скорая помощь. В комнате ожидания, вместе с другими. — Неплохое укрытие. А ты не заметил слежки, когда вышел оттуда? — Нет. Хотя сзади вроде ехал мотоцикл. Адамберг остановился перед входом в отделение скорой помощи, толкнул желтую пластиковую дверь, окликнул усталого интерна и вынул свое удостоверение, чтобы ускорить дело. Четверть часа спустя Эмиль лежал на каталке, из руки торчал катетер с отходящей от него трубкой. — Мы не можем оставить здесь собаку, месье, — сказала сестра, передавая Адамбергу вещи Эмиля, свернутые и уложенные в пакет. — Знаю, — ответил Адамберг и взял Купидона, который успел улечься на ногах Эмиля. — Слушай внимательно, Эмиль: никого к себе не пускай. Ни одного человека. Я предупрежу в приемном отделении. Где хирург? — В операционной. — Скажите ему, чтобы обязательно сохранил пулю, которую вынет из бедра. — Секунду, — сказал Эмиль, когда его собрались увозить. — На случай, если я загнусь. Водель просил меня кое-что сделать, когда он умрет. — Ага. Вот видишь. — Но это любовные делишки. Сказал, женщина уже старая, но ей это будет приятно. Написал шифром, не доверял мне. Я должен был отправить письмо после его смерти. Заставил поклясться, что я это сделаю. — Где письмо, Эмиль? И адрес? — У меня в кармане штанов. |
||
|