ГЛАВА 32

Минхо разбудил его ещё до рассвета, посветив в лицо и затем махнув фонариком: мол, ступай за мной, обратно в Берлогу. Томас легко стряхнул с себя остатки сна — ему не терпелось приступить к тренировке. Он выполз из-под одеяла и отправился вслед за наставником. Луг был усеян недвижными телами приютелей, чей храп служил единственным признаком того, что они не мертвы, а только спят. В едва брезжущем свете раннего утра, окрашивающего Приют в тёмно-синие тона, Томас с Минхо осторожно пробирались между спящими. Впервые нынешний дом Томаса предстал перед его взором столь мирным и спокойным. Для полноты картины на Живодёрне пропел петух.

Завернув за задний угол Берлоги, Минхо выудил из кармана ключ и отпер неприметную кособокую дверь, ведущую в маленькую кладовку. Томас даже слегка поёжился — а вдруг в каморке таится какая-то жуткая тайна? Свет фонарика Минхо заплясал по тесной комнатушке, выхватывая из темноты верёвки, цепи и прочую дребедень. Наконец, он упал на коробку с кроссовками. Томас чуть не рассмеялся: никак не ожидал чего-то столь ординарного.

— Здесь хранятся самые ценные припасы, — торжественно объявил Минхо. — По крайней мере — для нас. Время от времени они присылают обувь. Без хороших кроссовок нам нельзя, ноги были бы похожи чёрт-те на что. — Он наклонился и принялся копаться в коробке. — Какой у тебя размер?

— Размер? — Томас стал в тупик. — Я... я не знаю. — Опять выкрутасы памяти: здесь помню, здесь не помню... Он стянул с ноги ботинок, который носил с самого прибытия в Приют, и заглянул внутрь: — Одиннадцать.

— Ничего себе, шенк, ну ты и лапищи отрастил! — Минхо выпрямился, держа в руках пару новеньких серебряных кроссовок. — Но глянь, я, кажется, нашёл, что нужно. Ой мама, их можно использовать вместо поилок для скота!

— Ух ты, классные! — Томас выхватил кроссовки и вышел из кладовки. Усевшись на землю, принялся переобуваться — не мог удержаться, чтобы не примерить такую красоту. Минхо ещё немного порылся в разных ящиках и коробках и вышел к нему, прихватив то, что нарыл, с собой.

— Вот это получают только Бегуны и Стражи, — сказал он, и прежде чем Томас успел оторваться от завязывания шнурков, ему на живот упали пластиковые наручные часы. На простом чёрном экране светились цифры, обозначающие время. — Надень и никогда не снимай. Может так случиться, что от них будет зависеть, жить тебе или умереть.

Вот чему Томас по-настоящему обрадовался! Конечно, солнце и тени в общих чертах подсказывали время, но для Бегуна, очевидно, требовалась куда более высокая точность. Он застегнул часы на запястье и вернулся к примерке кроссовок.

Минхо продолжал:

— Вот тут тебе рюкзак, бутылки для воды, коробка для ланча, шорты, майки, всякая всячина. — Он похлопал Томаса по плечу, чтобы привлечь его внимание. Тот увидел в руках у наставника пару белья, сшитого из ослепительно белой эластичной ткани. — А этих ребяток мы называем «бегучки-нетручки». В них тебе будет, гм... удобно и ничего себе не натрёшь...

— «Не натру...»?

— Ну, ты понимаешь... Твои эти...

— А, всё, понял. — Томас сгрёб бельё и «всякую всячину». — Вы, ребята, похоже, продумали всё до мелочей!

— Поскачешь пару лет вот так — каждый день, никуда не денешься — волей-неволей выяснишь, что тебе требуется и попросишь нужное. — И он принялся набивать собственный рюкзак.

Вот это да!

— Ты хочешь сказать, что можно делать заказы? Запрашивать необходимые вещи?

Интересно, с какой стати те, кто сослал их сюда, стали бы им помогать?

— Конечно, можно. Просто брось записку в шахту Ящика — и всё. Это не значит, что Создатели дадут то, что у них просят. Иногда получаем, а иногда — нет.

— А карту не просили?

Минхо рассмеялся:

— А как же! Телевизор тоже просили, но фиг вам. Думаю, эти чёртовы задницы не хотят, чтобы мы видели, как прекрасна жизнь там — за пределами долбаного Лабиринта.

Сказать по правде, Томас сомневался, что жизнь там, откуда они пришли, так уж прекрасна. Что это за мир, который разрешает творить с детьми такое? Эта мысль поразила его: она словно основывалась на том, что подспудно хранилось в памяти. Проблеск света во мраке его сознания. Но мысль мелькнула — и исчезла. Встряхнув головой, он закончил зашнуровывать кроссовки, потом поднялся, пробежался, описал несколько кругов, попрыгал, потопал...

— По-моему, просто здорово. Думаю, я готов.

Минхо всё ещё сидел на корточках и возился со своим рюкзаком. Он вскинул глаза на Томаса и с отвращением сказал:

— Идиот — вот ты кто. Распрыгался! Ты что, грёбаная балерина? Давай, вали в Лабиринт — не позавтракал, жратвой не запасся, оружия не взял. Удачи!

Томас остановился — по телу побежали мурашки.

— Оружие?

— Оружие, оружие. — Минхо встал и пошагал обратно в кладовку. — Иди сюда, кое-что покажу.

Томас последовал за ним. Минхо раскидал коробки и ящики, громоздящиеся у задней стены. Под ними обнаружилась крышка люка; старший Бегун откинул её — вниз, в темноту, уходила дюжина деревянных ступеней.

— Храним его здесь, чтобы шенки типа Гэлли не добрались. Пошли!

Минхо спускался первым. Ступени скрипели и стонали под их весом, прохладный воздух был приятен, хоть и пах плесенью, да и пыли здесь было предостаточно. Они достигли земляного пола. Томас не был в состоянии ничего разглядеть до тех пор, пока Минхо не зажёг лампочку, потянув за шнурок.

Помещение оказалось больше, чем Томас ожидал — где-то тридцать квадратных футов[10]. Вдоль стен бежали полки. На них и на нескольких колченогих столах был навален хлам, от которого у младшего из Бегунов кожа покрылась пупырышками: деревянные древки, металлические шипы, большие лоскуты сетки — вроде той, которой покрывают курятники, — мотки колючей проволоки, пилы, ножи, клинки... Целая стена была отдана под луки, стрелы и запасные тетивы. Мгновенно вспомнилась сцена на кладбище, когда Алби подстрелил Бена...

— Вау, — буркнул Томас. В замкнутом пространстве подземной кладовой его возглас тут же заглох.

Поначалу юношу ошеломило такое количество оружия, но вскоре он с облегчением заметил, что бóльшая его часть была покрыта толстым слоем пыли.

— Большинство так и валяется без применения, — сказал Минхо. — Но кто его знает, а вдруг пригодится... У каждого из нас всегда с собой парочка острых ножей.

Он кивнул на большой деревянный сундук в углу, под откинутой крышкой которого до самого верха громоздилась беспорядочная куча ножей всевозможных размеров и фасонов.

Оставалось только надеяться, что этот склад оставался глубокой тайной для большинства приютелей.

— По-моему, хранить столько этой дряни просто опасно, разве нет? Что, если бы Бен, прежде чем свихнуться и накинуться на меня, сначала наведался сюда?

Минхо вытащил из кармана связку ключей и позвенел ею:

— Ключи есть только у особо выдающихся личностей.

— Всё равно...

— Кончай скулить и выбери себе парочку. Убедись, что они удобны и остро заточены. Потом мы отправимся на завтрак и заберём с собой ланч. Прежде чем мы выйдем в Лабиринт, я хочу показать тебе Картографическую.

Томас ошалел, услышав, что скоро ему предстоит посетить загадочный бетонный бункер — он сгорал от любопытства с того самого момента, когда впервые увидел, как исчезают за грозной стальной дверью возвращающиеся из Лабиринта Бегуны. Он выбрал короткий серебристый кинжал с эбонитовой рукоятью и нож с длинным чернёным лезвием. Впрочем, при мысли о том, для чего ему в Лабиринте может понадобиться оружие, его энтузиазм несколько остыл.

Через полчаса, сытые и при полной выкладке, они стояли перед клёпаной стальной дверью Картографической. Томас пританцовывал от нетерпения. Солнце уже светило во всю свою мощь, и приютели суетились вокруг, готовясь к очередному трудовому дню. В воздухе стоял запах жарящегося бекона: Котелок и его команда сбивались с ног, стремясь набить едой десятки голодных молодых животов.

Страж Бегунов отпер дверь и принялся вращать колесо-рукоятку, пока изнутри не послышался отчётливый щелчок. Минхо потянул на себя, и тяжёлая стальная плита с громким визгом отворилась.

— Только после вас! — с насмешливой галантностью поклонился Минхо.

Томас безмолвно шагнул внутрь. Любопытство смешалось в нём с некоторой опаской, и ему пришлось напомнить себе, что неплохо бы опять начать дышать.

Воздух в тёмной влажной комнате пах плесенью и медью. Запах меди был так силён, что вызывал в памяти далёкое туманное воспоминание о вкусе однопенсовых монеток в том нежном возрасте, когда дети тянут в рот всё, что ни попадётся под руку.

Минхо щёлкнул выключателем, и под потолком замигали лампы дневного света. После того как они разгорелись, обстановка комнаты стала видна в мельчайших подробностях.

Прежде всего, Томаса поразила простота этой обстановки. Картографическая представляла собой квадрат со стороной в двадцать футов, ограниченный гладкими бетонными стенами. Точно посередине стоял деревянный стол, а вокруг него — восемь стульев. На столе, напротив каждого стула лежала аккуратная стопка бумажных листов и несколько карандашей. Кроме того в комнате находилось ещё восемь сундуков, по два около каждой стены, очень похожих на тот, в котором хранились ножи в оружейном подвале, вот только их крышки были плотно закрыты.

— Добро пожаловать в Картографическую! — сказал Минхо. — Другого такого замечательного места не найти.

Томас был слегка разочарован — он-то ожидал чего-то куда более внушительного. Он глубоко втянул в себя воздух:

— Вот только жаль, воняет здесь как в выработанном медном руднике.

— А мне нравится. — Минхо выдвинул один из стульев и сел. — Присаживайся. Хочу, чтобы пара интересных картинок прочно запечатлелась у тебя в извилинах, прежде чем мы уйдём в Лабиринт.

Томас послушался. Минхо взял лист бумаги и карандаш и принялся рисовать. Томас подался вперёд, чтобы лучше видеть. Страж начертил большой квадрат, который занимал почти весь лист, потом разлиновал его на квадраты поменьше, так что рисунок напоминал теперь поле для игры в крестики-нолики: три ряда одинакового размера квадратов. В среднем Минхо написал слово «ПРИЮТ», наружные квадраты пронумеровал от одного до восьми, двигаясь от верхнего левого угла по часовой стрелке. Напоследок он там и сям отчеркнул маленькие отрезки.

— Это Двери, — пояснил он. — Тебе известны только те четыре, что выходят из Приюта, но есть ещё четыре штуки — в самом Лабиринте, и они ведут в секции номер один, три, пять и семь. Они всё время остаются на одном и том же месте, вот только путь туда меняется каждую ночь, когда в Лабиринте движутся стены. — Он окончил рисунок и пододвинул его к Томасу.

Томас был воистину очарован удивительной стройностью структуры Лабиринта и внимательно изучал рисунок, пока Минхо продолжал объяснять:

— Итак. У нас есть Приют, окружённый восемью секциями Лабиринта, каждая из которых — квадрат, замкнутый и не имеющий выхода наружу, хоть мы играем в эту игру уже два года. Единственное, что где-то как-то похоже на выход — это Обрыв, да и то только если не мечтаешь упасть и убиться на фиг. — Минхо постучал по карте. — Стены двигаются во всём чёртовом сооружении каждый вечер — как раз тогда, когда закрываются Двери. Вернее, мы так думаем, потому что, сам знаешь — шум стоит страшный, а мы никогда не слышали грохота в другое время.

Томас поднял глаза. Обрадовавшись, что может добавить ценный кусочек информации, он подтвердил:

— Я не видал, чтобы что-нибудь двигалось в ту ночь, когда мы застряли там.

— Прямые коридоры, которые сразу за Дверями, — они никогда не меняются. Только те, что глубже.

— А, вот оно что. — Томас вернулся к грубому наброску карты, пытаясь представить на месте карандашных линий каменные стены.

— У нас всегда имеется самое меньшее восемь Бегунов, включая Стража — по одному на каждую секцию. Целый день мы проводим в своей секции, запоминая рисунок коридоров. Всё же надеемся, несмотря ни на что, отыскать выход. А потом возвращаемся и зарисовываем то, что видели — по отдельному листу на каждый день. — Минхо кивнул на один из сундуков: — Вот почему эти гробы под завязку забиты картами.

У Томаса возникла неприятная и пугающая мысль:

— Я что... заступаю на чьё-то место? Кто-то погиб?

Минхо помотал головой.

— Нет. Ты же только на обучении. Наверняка кому-то из нынешних Бегунов скоро захочется взять отпуск. Расслабься, уже довольно долго никто из Бегунов не погибал.

Тоже мне утешеньице! Оно растревожило Томаса ещё больше, но он постарался не подавать виду и указал на секцию номер три:

— Значит... Чтобы обежать эти квадратики, нужен целый день?

— Веселишься? — Минхо встал и шагнул к сундуку за своей спиной, присел на корточки, откинул крышку и прислонил её к стене. — Иди-ка сюда.

Томас подошёл и наклонился над плечом Стража. В просторном сундуке помещалось четыре стопки карт, и все четыре доходили до самого верха. Верхние листы были очень похожи друг на друга: почти полную поверхность каждого занимал грубый набросок одной квадратной секции Лабиринта. В правом верхнем углу значилось: Секция 8, Хэнк, затем следовало слово День, сопровождаемое числом. Самая поздняя дата — День 749.

— Что стены движутся, мы выяснили почти сразу же, в самом начале, — продолжал Минхо. — А выяснив, начали отслеживать это дело. Предположили, что если сравнивать день с днём, неделю с неделей, то это поможет выявить закономерность. И так оно и случилось — лабиринты, в сущности, повторяют свой узор примерно каждый месяц. Но увидеть выход, ведущий из секции наружу, нам так и не удаётся. Его нет. Никогда и нигде не возникал.

— Два года прошло, а результата — нуль. Вам с отчаяния не приходило в голову остаться снаружи на ночь — а вдруг что-то откроется в процессе движения стен?

Минхо сверкнул на него глазами:

— Чувак, а ведь это оскорбление. На полном серьёзе.

— Что? — Томас смутился, он вовсе не имел в виду ничего такого.

— Что-что! Мы себе жопы рвём уже два года, а тут появляется умник вроде тебя и спрашивает, почему это мы, чёртовы кисейные барышни, не останемся в Лабиринте на ночь! Кое-кто пробовал, да только вернулись они в виде хладных трупиков. Хочешь ещё одну ночку с гриверами? Понравилось испытывать удачу, да?

Томас покраснел от стыда.

— Нет. Извини. — Внезапно у него появилось чувство, что он — куча плюка. Никаких сомнений — сам он, безусловно, предпочёл бы вернуться целым и невредимым под защиту стен Приюта. От одной только мысли о встрече с чудовищами его бросило в дрожь.

— Дошло. Ладно. — Минхо, к великом у облегчению Томаса, вернулся к картам в сундуке. — Жизнь в Приюте, может, и не сахар, но она, по крайней мере, безопасна. Жратвы вдоволь, стены защищают от гриверов. Просить Бегунов остаться снаружи — мы что, звери? Да ни в жизнь! Во всяком случае, не сейчас. Вот если в этих закономерностях выявится что-то такое, что сможет указать выход, хоть он, может, откроется только на несколько минут — тогда...

— Ну и как, есть какой-нибудь прогресс?

Минхо пожал плечами.

— А кто его знает. Биться головой о стенку, конечно, радости мало, но что ещё мы можем сделать? А вдруг мы пропустим день, а в этот самый день выход и откроется? Нам нельзя сдаваться. И мы не сдадимся. Никогда.

Томас кивнул: вот это правильная позиция. Как бы плохо ни обстояли дела, если махнуть рукой на попытки вырваться, сделается только хуже.

Минхо вынул из сундука несколько листов — карты последних нескольких дней. Перебирая их, он разъяснял:

— Мы сравниваем день с днём, неделю с неделей, месяц с месяцем — ну, я уже говорил. Каждый Бегун отвечает за карту своей секции. Если честно, то мы ни черта не выяснили. А если ещё честнее — мы даже не знаем, что ищем. Хрень полная, чувак. Самая что ни на есть хреновая хрень.

— Но мы не оставим попыток. — Томас сказал это без всякой аффектации, просто констатируя факт, полностью соглашаясь со словами Стража несколькими минутами раньше. Он сказал «мы» чисто автоматически и тогда понял, что теперь он по-настоящему стал частью Приюта.

— В самую точку, братан. Мы не оставим попыток. — Минхо аккуратно уложил листы на место, закрыл крышку и выпрямился. — Ладно, засиделись мы здесь, так что ноги в руки — и вперёд! Первые несколько дней ты только будешь следовать за мной. Готов?

Томас почувствовал, как натянулись нервы, как защекотало в животе. Разговоры и размышления кончились, начинались настоящие, серьёзные испытания.

— Э-э... ага.

— Что ещё за «э», шенк? Ты готов или нет?

Томас твёрдо выдержал неожиданно посуровевший взгляд Минхо.

— Готов.

— Понеслись.