"Вакуумные цветы" - читать интересную книгу автора (Суэнвик Майкл)

Глава 8. ДОРОГА ИЛЛЮЗИЙ

Каждый день после урока фехтования Ребел посещала Чарли. Но она быстро поняла, что деревня живет не по принятому в шератоне гринвичскому времени, а подчиняясь своим внутренним ритмам. В деревне люди ели, когда чувствовали голод, спали, когда уставали, и не придерживались никакого расписания. Иногда Ребел обнаруживала, что по деревенскому времени прошло всего несколько тягучих часов. А бывало, дни летели в бешеной гонке, работа сменялась игрой, дремота – скудной трапезой.

Однажды Ребел заметила, что вся орхидея вокруг деревни обсыпана паутиной, белые сеточки не больше коробочек хлопка покрывали растение, как изморозью. Дети играли ржавой банкой при сумрачном, точно зимнем, свете.

Мальчишка прыгнул в круг и носком ноги отбросил банку как можно дальше. Другой, который стоял в стороне, подпрыгнул и попробовал ее отбить. Какая-то девочка застряла в середине круга. Ее прогнали громкими насмешками. После этого игра возобновилась.

Гретцин сидела на пороге и плела из травы циновку, чтобы завесить прохудившуюся стену. Ребел поздоровалась и спросила:

– Откуда появились эти пауки?

– А как вы думаете? Из резервуаров, – с досадой ответила Гретцин. – Это какие-то рассадники паразитов. Вчера бы посмотрели, тут были сплошные комары. Прямо тучи. – Она отложила циновку в сторону. – Фу-я спит. Подождите, я приведу малыша.

Через минуту Гретцин вернулась, ведя за руку Чарли.

– Не хочу! – кричал он. – Я хочу играть.

Увидев Ребел, он ударился в слезы.

Ребел вдруг стало грустно оттого, что мальчик ее не любит. И тут неудача.

– Хороший знак, – сказала Ребел Гретцин. – Проявление характера. – Она погладила мальчика по голове. Нежный недавно выросший пушок щекотал ее ладонь, как статическое электричество. Косичку Гретцин отрезала – наверно, дети его дразнили. – Я не задержу тебя надолго, Чарли.

Ребел усыпила мальчика и стала работать.

Час спустя она отпустила Чарли и позвала Гретцин:

– Делать уже почти нечего. Индивидуальность пока что хрупкая, но со временем она окрепнет. В общем, он почти уже неотличим от человека.

– Неотличим от человека? – переспросила Гретцин.

– Да, и как раз вовремя, потому что скоро мы прибудем на Марс. Не знаю, как Уайет распорядится поступить с Чарли. – Ребел прикрыла улыбкой неуверенность в будущем мальчика. – Зуб даю, вы будете рады от него отдохнуть.

– Да. Было бы здорово.


* * *

Первый после долгого времени выход в открытый космос стал потрясением. Судя по всему, еще там, в Кластере Эроса, к оболочке прилипли дрейфующие споры, и теперь ее покрывал сплошной ковер из вакуумных цветов. Цветы были повсюду, они росли пучками и гроздьями. Бутоны медленно поворачивались вслед за Солнцем.

Шлюз и несколько десятков метров вокруг очистили, и обнажилось тусклое, неровное, все в ямах покрытие. К чистой поверхности успели приварить множество опорных колец. Ребел остановилась, вдела ноги в два кольца и вдруг почувствовала необъяснимое желание собирать эти цветы. Она с удовольствием взяла бы скребок.

Уайет наблюдал за отлетом комбинов. К одному катеру снаружи прикрепили слой за слоем почти пятьсот холодильных камер, они образовали нечто наподобие шара. В этих черных гробах лежали комбины, их горла и легкие наполняло защитное желе. Вокруг суетились астронавты.

– Смотри! – Ребел дотронулась до руки Уайета и показала пальцем.

По геодезику к ним ползли две фигуры в серебристых скафандрах без всяких эмблем. Среди карнавального буйства красок, отличающего одежду рабочих из резервуаров и выстроенных в орхидее деревень, эти двое выделялись так же резко, как крокетный шар в наборе пасхальных яиц Фаберже.

По внутренней связи сквозь треск донеслось:

– И как это комбины доверили вам заниматься их отправкой в холодильниках после всего, что вы им сделали?

– Разве вам не поручили выяснить, насколько глубоко цветы проели покрытие, Мурфилдз? – спросил Уайет.

Серебристые фигуры подползли почти к самым его ногам, укрепились в кольцах и встали.

– Это я и пришла доложить. В самых тонких местах не меньше четырех дюймов. Беспокоиться не о чем.

Астронавты приволокли одноразовый термоядерный двигатель, снабженный километровой штангой, и прикрепили его к катеру – выхлопом, естественно, наружу. Потом отскочили в разные стороны и при помощи длинных тросов сдернули экранирование.

– Если хотите, останьтесь и посмотрите этот спектакль, Конни. Привет, Фрибой. Я вижу, ты все еще с нами.

– Верен как пес, – сухо процедила Констанция.

Из двигателя вырвался почти невидимый сноп раскаленной плазмы, и неуклюжая конструкция двинулась в путь.

«Три дня, – думала Ребел. – За два дня катер достигнет Марса, силы Народной обороны перехватят его, поставят двигатели, остановят и разгрузят. Еще день на то, чтобы комбины построили транспортное кольцо, которое доведет относительную скорость геодезика до нуля, после чего она окажется на орбите вокруг Марса. Небольшая ошибка, и они пропустят кольцо, все это железо, а заодно – и люди врежутся в планету».

– Комбины беззащитны, как колба с зародышами, – сказала Констанция. – Не могу представить, как они доверились вам. Я бы ни за что…

– Комбины не люди. – Уайет повернулся к ней зеркальным визором. – Они не помнят зла.

Констанция отвела глаза и стала смотреть на удаляющийся катер, потом снова устремила взгляд на Уайета и с внезапной горячностью сказала:

– Какое счастье, что на Марсе мы расстанемся!

Она нагнулась, взялась руками за опорные кольца и осторожно поползла к шлюзу. Фрибой последовал за ней.

Когда Констанция скрылась из виду, Уайет мягко проговорил:

– Мне будет не хватать этой женщины.


* * *

На следующий день Ребел обнаружила, что деревня обезлюдела. Пауки оплели все шалаши белым саваном. Посреди двора кружилась оторвавшаяся от каркаса и подхваченная вихрем плетеная стена.

– Эй, есть тут кто? – крикнула Ребел.

Тишина, только жужжание мух.

Все шалаши были пусты, но пожитки лежали нетронутые. Около двери Фу-я плавала банка с загустевшими чернилами и застрявшей в них кисточкой. С помощью двоих самураев Ребел изучила все извилистые тропинки, ведущие от деревни к частным огородам, другим полянам и куда-то еще. Они прошли по тропе, помеченной красными флажками, затем синими, но не нашли ничего, кроме пустых шалашей.

Ребел прерывисто вздохнула. Она чувствовала, как из глубины орхидеи к ней незримо и беззвучно подкрадывается страх.

– Трис, что здесь произошло?

Второй самурай подал Трису окровавленный лоскут, к которому его привели мухи. Трис развернул тряпку и осмотрел сломанную плату психосхем.

– Вербовка силой, – заключил он. – Очень ловко сработано, кто бы это ни был. Сняли часового, окружили деревню, не упустили ни одного человека. Подвергли принудительному программированию и увели.

– Увели? – спросила Ребел. – Куда увели? Зачем?

Трис сгибал и разгибал плату заскорузлыми пальцами. Наконец он пожал плечами:

– Ладно. Пошли расскажем обо всем шефу.

– Мне это не нравится, – сказал Уайет. – Никому из нас это не нравится, и есть только один выход. – Он встряхивал в руке игральные кости и назойливо ими стучал. Потом бросил их и сгреб снова. – Мы не знаем наверняка, что это Уизмон. Но не надо себя обманывать: ко мне уже два дня не поступают сведения из резервуаров. Только Уизмон мог выловить моих шпионов и заставить их замолчать.

Они стояли в пустом холле шератона. Уайет отпустил всех самураев и потушил свет, чтобы ничто не мешало думать. В помещение проникал лишь свет орхидеи.

– О чем ты споришь сам с собой? – в отчаянии спросила Ребел.

– Я намечаю линию поведения. – Уайет снова встряхнул игральные кости. – Мне нельзя бороться с Уизмоном в образе воина. Он сможет предсказать каждый мой шаг. Я справлюсь с ним только в образе жреца. Правильно? – Уайет подождал, ни один из его голосов не возражал. – Хорошо. По крайней мере об этом мы договорились.

Кости застучали снова.

– Бога ради, что ты привязался к этим костям?

– Это генератор случайных чисел. Подчинив ему мои действия, я не дам Уизмону их вычислить. Кости уже решили, что мы будем сражаться на его территории. Теперь они решат, сколько я возьму с собой самураев.

Он опять бросил кости и замолчал.

В темноте и тишине мысли Ребел постоянно возвращались к Чарли. Его личность еще слаба. Любая грубая попытка перепрограммирования погубит его, не только уничтожит индивидуальность, но и парализует большинство функций, регулируемых вегетативной нервной системой. В лучшем случае он впадет в ступор. А в худшем – умрет.

– Они не станут перепрограммировать детей, правда?

– Как сказать! – рассеянно ответил Уайет. – Работорговцы не стали бы, захватив родителей. А Уизмон… Кто его знает? Неизвестно даже, зачем он это сделал. Мне доложили, что он напал только на эту деревню. Это не простое совпадение. – Уайет глубоко вздохнул. – Так. Пора с ним встретиться.

Поддавшись секундному порыву, Ребел спросила:

– Можно мне пойти с тобой? Уайет бросил кости и посмотрел на результат.

– Да.

Когда лифт медленно поднимался к центральному стыковочному узлу, Ребел спросила, сколько самураев Уайет возьмет с собой.

– Ни одного, – мрачно ответил он. И веселым голосом добавил:

– Тогда уж мы точно застанем Уизмона врасплох. Мне не терпится посмотреть, как все это будет.


* * *

Они облетели орхидею. По мере приближения резервуаров стали видны покрывающие металлические стены светящиеся линии: эмблемы банд, границы территорий, угрозы и предупреждения – маленькая пропагандистская война надписей. И – никакого движения. Жители или сбежали, или попали в банды.

– Я боюсь, – призналась Ребел.

– Я тоже, – ухмыльнулся Уайет.

Чем ближе Ребел подплывала к резервуару, тем меньше понимала, зачем ей это понадобилось. Ей хотелось помочь вызволить Чарли, но сейчас в решительную минуту это желание показалось ей глупым донкихотством. Она не испытывала к этому ребенку особой любви. Да и он к ней, пожалуй, тоже. Почему же она это делает?

Может, потому что этого не сделала бы Эвкрейша?

Они спустились на четырнадцатый резервуар. Внешние двери шлюза были сорваны во время какой-то недавней стычки, ржавчина сохранила следы, оставшиеся после взрыва. Но судя по тому, как лениво и беззаботно плавали внутри смутно различимые фигуры часовых, война между бандами закончилась.

Когда Ребел и Уайет влетели в шлюз, из тени вынырнули две шустрые бабы, приняли у них метлы и обыскали на предмет оружия. Не только лица, но и тела женщин были покрыты тигровыми полосами светящейся краски. Плавали они абсолютно голыми.

– Мы пришли к Уизмону, – сказал Уайет, когда одна из женщин взялась за программер. – Скажите ему, что с ним хочет поговорить его наставник.

Женщины быстро переглянулись, будто не понимая, что им говорят. Одна улыбнулась и облизнула губы. Потом снова потянулась к нему с программером, и Уайет нетерпеливо оттолкнул прибор:

– Послушайте, ваш хозяин не станет… Зарычав, женщина схватила голову Уайета обеими руками и оттянула ее назад. Он застонал от боли и стал вырываться. Женщина кошачьим движением обвила ноги вокруг бедер Уайета, а руками подперла ему подбородок. Она так налегла на Уайета, что тот бессильно повис в воздухе. Все это случилось в одно мгновение.

– Эй! – крикнула Ребел и через секунду тоже повисла в воздухе, зажатая, будто в тисках, так, что едва была способна дышать (говорить она не могла, это точно).

Ребел попыталась ударить женщину по спине, но не смогла дотянуться, и вместо сильных ударов получалось легонькое похлопывание.

Ребел в ужасе увидела, как первая «дикая кошка» приладила ко лбу Уайета программер и включила его. Уайет замер. Прибор тихо загудел. «Я не позволю сделать это со мной, – поклялась про себя Ребел. – Лучше умру!» И вновь попыталась вырваться из железных объятий.

Часовые, не принимавшие участия в схватке, с интересом наблюдали за происходящим. При этом они продолжали рыскать по шлюзу и ни разу не проронили ни слова. Это было молчание нелюдей. Двое из часовых чуть не столкнулись, но, даже не взглянув друг на друга, беспечно хлопнули в ладоши и разъехались в разные стороны. Наконец в программере зажегся красный сигнал, и Уайета отпустили. Теперь он плавал совершенно безучастный, с пустым взглядом.

Женщины повернулись к Ребел.

– Выше нос, солнышко!

Внезапным ударом ноги Уайет выбил из рук женщины маленький, дешевый программер, и он отлетел в лицо той, что держала Ребел. На миг Ребел освободилась. Она развернулась и что есть силы залепила своей обидчице в нос. Из-под кулака брызнула кровь. К этому времени на Ребел и Уайета бросилось сразу с десяток часовых, и их снова схватили.

Одна из «диких кошек» подобрала программер, открыла его и что-то поменяла внутри. Потом пробежала пальцем по лбу Уайета, лицом прикоснулась к его лицу и понюхала его губы. Вид у нее стал озадаченный. Между тем остальные связали Уайета и Ребел по рукам и ногам.

– Уайет! С тобой все в порядке? – спросила Ребел.

– Ага, – сказал Уайет.

Двое часовых зацепили руки пленных веревкой и двинулись вперед. Другие подталкивали Ребел и Уайета сзади.

– Это мой коронный номер. При разработке тетрона мы заложили возможность доступа к метапрограммированию. Все время, пока они программировали одну личность, другая возвращала ее к исходному состоянию.

– А-а…

Их тащили по безлюдным коридорам резервуарного поселка. Из-за отсутствия движения, естественным образом очищавшего коридоры, все они заросли грязью. Свет от цветов едва пробивался сквозь мглу, и тишину пронизывал странный гул, словно издалека доносились отголоски какого-то грохота. В воздухе пахло гнилью и разложением.

Пленников привели к Уизмону.

– А, наставник! Ты явился, как всегда, неожиданно. Какая радость! – Толстяка прикрывала цепочка охранников – крутых парней весьма угрюмого вида. Безумные глаза Уизмона потемнели от скрытой ярости. В углу рта показалась тонкая струйка слюны, она медленно стекала все время, пока толстяк говорил:

– Как тебе нравятся мои ангелицы? Прелесть, а?

– Да, девочки у тебя будь здоров, – ответил Уайет. – Что ты с ними сделал?

«Девочки будь здоров» развязали сначала его, затем Ребел. На лодыжках Уизмона блестело две пары колец. Женщины опустились перед ним на колени и припали к его ногам. Толстяк неуклюже протянул руку и погладил одну из них по голове: она выгнула спину от удовольствия.

– Я повысил их интеллект! Теперь они такие же умные, как я. Да не бледней ты так, ничего страшного. Заодно я лишил их языка. И вообще всех символических структур. Они не могут намечать планы, строить сложные логические рассуждения, не могут лгать. Они лишь подчиняются указаниям, которые я заложил в их программу. Правда, замечательно? Девицы совершенно невинны. Повинуются только инстинкту.

– Они чудовищны, – сказала Ребел.

– Это прекрасные животные, – укоризненно возразил Уизмон. – В них заложен инстинкт приносить мне все необычное. Все, что заслуживает внимания. Ты еще заслуживаешь внимания, наставник?

– Мне всегда было интересно, какое общество ты создашь, – сказал Уайет.

– О, это ерунда. Я просто развлекаюсь. У меня осталось три дня до того, как мы прибудем на Марс, так? А потом придется убрать игрушки обратно в ящик и вернуться к праведной жизни, полной спокойного созерцания. Досадно, что столько времени ушло на борьбу с мелкими уголовниками, я бы с большей пользой потратил его на изыскания.

– Ты собираешься освободить всех этих людей от принудительных программ? – В голосе Уайета слышалось сомнение.

– О да. Всех, кроме моих крутых мальчиков. Они у меня с самого начала. А еще, пожалуй, оставлю у себя этих чудесных девочек. Как я могу их бросить? И еще несколько особей, которые могут пригодиться в будущем, но хватит об этом! Я говорил о своих исследованиях? Смею думать, что здесь мне удалось добиться некоторых успехов. Я создал сад, нет, зверинец новых умов. Может, желаешь осмотреть наиболее любопытные экземпляры?

– Нет.

– Жаль. Я помню время, когда ты не брезговал научными поисками.

– Я был молод.

– Подождите, – вмешалась неожиданно для себя самой Ребел. – Я хочу посмотреть, что вы сделали.

Уайет в изумлении повернулся к ней:

– Так! Оригинальная мысль, вы неотразимы, мисс Мадларк! Не смею вам отказать.

Уизмон вытянул вперед руки. «Дикие кошки» присели, так что толстяк опирался теперь на их головы, и стали поддерживать его спину.

– Где смотритель зоопарка? Позовите его.

Угрюмый юнец нырнул в арку. Через минуту он вернулся, за ним следовал молодой человек в раскраске исследователя психосхем.

– Максвелл! – воскликнула Ребел.

– Я знал, что среди моих подчиненных есть шпион, – с оттенком грусти проговорил Уайет. – Ты подкупил его или перепрограммировал?

– О, уверяю тебя, он действовал не по причине каких-то низменных побуждений, а из чистой любви. Ты ведь любишь меня, Макси?

Максвелл энергично кивнул и посмотрел на Уизмона с обожанием. Глаза его пылали. Это выражение показалось Ребел таким знакомым, что она отвела взгляд.

– Отведи нас к своим подопечным, – сказал Уизмон. – А то что-то скучно.


* * *

Вся компания выплыла из двора. Впереди Максвелл, за ним Уизмон со своими кисами. Женщины помогали Уизмону двигаться, слегка подталкивая его и хватаясь за стены и тросы. Ребел и Уайет в сопровождении крутых ребят составляли арьергард. Процессия добралась до перекрестка и остановилась.

– Что бы вам такое показать? Я разместил свои создания по видам. Хотите спуститься в тоннель Страха? Или пройти по прямой и узкой улице Дисциплины? Или, может, наша влюбленная парочка насладится прогулкой по тропинке Любовников? – Уайет и Ребел не ответили, и Уизмон похлопал пухлой розовой ручкой по стене одного из коридоров. – Итак, мы пройдем дорогой Заблуждений. Там есть экземпляры, которых я просто жажду показать моему дорогому наставнику.

Они отправились вверх по красному тросу до какого-то двора. По приказу Уизмона Максвелл ввел всех внутрь. Здесь царил покой. На пороге одной из хибар, устремив глаза в землю, будто в глубоком раздумье, сидел мужчина. Он был подключен к небольшому автоматическому преобразователю.

– Братец! – крикнул Уизмон. – Сэм Пепис! Мужчина вскочил на ноги и встал в дверях.

– Милорд! – начал он. – Своим посещением Сизинг-Лейн вы оказываете мне честь. – Он взмахнул рукой над воображаемым столом. – Я как раз работал над вашими счетными книгами.

Толстяк обратился к Уайету:

– Сэмюэл Пепис[5] жил на Земле в семнадцатом веке, чиновник британского Адмиралтейства. Смешной человечек, но не без способностей. Мемуарист. Система автоматического преобразования подпитывает его представления о той эпохе. Связь с реальным миром осуществляется лишь через меня. Он принимает меня за своего родственника, Эдуарда Монтегю, графа Сэндвичского. Правильно я говорю, Сэмюэл?

Человек с важным видом улыбнулся и поклонился, он явно был рад.

– Ваша светлость, чем я заслужил такое почтительное отношение? Вы останетесь к обеду? Мистер Спонг прислал бочонок маринованных устриц. Служанка сейчас принесет их. Джейн! Где эта ленивая баба?

С недовольным выражением лица он посмотрел через плечо, встряхнув идущими от головы проводами.

– Это довольно простой способ создания заблуждений, – сказала Ребел. – Богатые люди платят иногда большие деньги за две недели такого развлечения. Я сама несколько раз устраивала им такие каникулы.

«Это было, когда Эвкрейша проходила практику, – вспомнила Ребел. – Примитивное программирование, скучная работа, но зато прибыльная, потому что полуподпольная».

– Да, но обязательно при полном отсутствии раздражителей, правда? Иначе заблуждение вступает в некоторое противоречие с реальным миром.

Одна из «диких кошек» обследовала двор. Она с любопытством обнюхала промежность Пеписа. Он не обратил на это внимания.

– Как раз в разгаре битвы при Фермопилах контейнерный город заслоняет Солнце. На девственном снегу Арктики сияет потусторонним светом одинокая папайя. Мало-помалу призрачный мир превращается в кошмар, и начинается психоз. Но красота этого способа в его гибкости. Он допускает любое несоответствие. Сэмюэл, на прошлой неделе я заметил на улицах Лондона множество бронтозавров.

Пепис нахмурился:

– Бронтозавры, милорд? Это… Вы имеете в виду больших древних ящериц?

– Да, Сэмюэл, я видел троих в Уайтчепеле и еще двоих около Биржи. Улицы вокруг собора Святого Павла затоптаны ими сплошь. Что ты об этом скажешь, братец?

– Ну, я думаю, зима будет очень холодная, – ответил Пепис. – Когда погода теплая и ясная, эти твари не рискуют выходить в город в таком количестве.

– Не понимаю смысла этого представления, – холодно проговорил Уайет.

– Терпение. Сэмюэл, пошевели, пожалуйста, дрова в камине!

Пепис с готовностью схватил воображаемую кочергу и стал шевелить поленья и золу в несуществующем камине. Пантомима производила такое естественное впечатление, что Ребел словно увидела эту душную маленькую комнату и почувствовала огромную, изматывающую силу тяжести.

Вдруг Уизмон закричал:

– Сэмюэл! Тебе на руку отскочил уголек. Он обжигает кожу!

С криком боли Пепис опрокинулся навзничь и замахал рукой. Медленно вертясь в воздухе, он сунул больное место в рот. Два крутых парня по жесту Уизмона поставили Пеписа на ноги.

– Успокойся, братец. Покажи мне свою руку.

Пепис протянул дрожащую от боли руку, на запястье краснело воспаленное, припухшее пятно. На месте ожога быстро вздувались белые волдыри. Уизмон засмеялся:

– Вера! Только сила веры обожгла эту руку. Задумайтесь над этим. Ведь это великолепно согласуется с древними представлениями о том, что весь наш опыт лишь плод воображения. – Уизмон нежно погладил руку Пеписа, раздавив волдыри. – Но Сэмюэл не воспринимает наши фантазии, он повинуется химерам, заложенным в нем самом. Между ним и реальностью стоит тоненькая плата электронного Лондона. Давайте посмотрим, что будет, если убрать эту последнюю завесу.

Максвелл поднял преобразователь, Уизмон изящно зажал между большим и указательным пальцами кольцо платы.

– Сэмюэл!

– Да, милорд!

– Скажи мне, что ты видишь.

Уизмон выдернул пластинку. Пепис оцепенел, глаза его широко раскрылись. И, не мигая, уставились в пространство.

– Стены! Стены исчезают как дым! Сквозь потолок, другие комнаты и крышу я вижу облака… Нет, небо тоже стало прозрачным, и на нем сверкают яркие холодные звезды… Но сейчас они тоже тают в воздухе. Я вижу…

– Что ты видишь, Сэмми?

Пепис долго молчал. Потом ответил:

– Музыку. Я вижу музыку прозрачных небесных сфер.

Он тихо заплакал. Уизмон хихикнул:

– Полное помешательство. Я мог бы так же легко отправить его на тот свет. Пошли. Это только пролог к тому, что я действительно хочу тебе показать, дражайший наставник.

Они вышли, оставив Пеписа плакать посреди двора.


* * *

Максвелл останавливался у каждой двери, но Уизмон жестом подгонял его вперед. Так они шли довольно долго. Потом Уизмон кивнул, Максвелл отодвинул лист жести, и все вошли во двор. Здесь тоже был всего один обитатель. Мужчина с добрым лицом и огромным крючковатым носом. Он сидел на тросе и напоминал неопрятную птицу. Когда все вошли, он поднял голову и улыбнулся.

– Привет, – произнес он. – Сколько же тут вас.

– Да, я привел друзей, чтобы осмотрели тебя, – сказал Уизмон. – Ты не возражаешь?

– Конечно, нет.

– Задавайте ему вопросы, – скомандовал Уизмон.

– Хорошо, – немного помолчав, согласилась Ребел. – Вы знаете, где вы находитесь?

– Здесь был постоялый двор королевы Лурлины. Теперь она отсюда ушла. Я остался один. Король Уизмон держит меня тут для проведения опыта по исследованию рекурсивной личности.

Глаза мужчины искрились весельем.

– Вы знаете, кто вы такой?

– Король Уизмон зовет меня Хобот. По вполне понятной причине.

Он почесал свой мясистый нос и усмехнулся. Ребел посмотрела на Уайета и пожала плечами. В беспричинном, непонятном веселии мужчины было что-то странное, но ни она, ни Эвкрейша не могли объяснить что.

У Уайета был задумчивый вид.

– Давай посмотрим. При помощи того последнего парня, Пеписа, ты показал, насколько совершенна твоя система создания иллюзий. Значит, это должен быть еще более утонченный вариант. Что находится за пределами иллюзии? – Он щелкнул пальцами и взглянул на Ребел. – Реальность!

Ребел уловила его намек: Уайет перефразировал слова Эвкрейши, сказанные, когда они только-только составили его программу и та хотела ее уничтожить и начать все сначала. Эвкрейша сказала тогда: трудно иметь дело с иллюзией, но легкомысленное обращение с действительностью еще хуже.

– Вы думаете, что все происходящее – игра вашего воображения?

Хобот радостно качнул ногой. Ему пришлось схватиться за трос, чтобы не улететь.

– Это так забавно. Правда!

– Хобот – прототип идеального гражданина, – сказал Уизмон. – Его внутренняя сущность полностью скрыта от внешнего мира. Внешняя сторона личности – плод последовательной игры этого потаенного истинного "я". Он думает, что видит сон. Все его прошлое для него – призрачное умственное построение, которое возникло только сейчас. Таким образом, Хобот отрицает непрерывность, но может действовать в ее рамках. Он примирится с чем угодно, вынесет что угодно, потому что все сон. Это дает мне возможность управлять его видениями. Что бы ни случилось, он подчинится любому приказу. Я прав, Хобот?

Хобот весело кивнул.

– Ясно, – мрачно проговорил Уайет. – Сейчас я задам вопрос, которого ты от меня ждешь. Зачем ты показываешь мне это создание?

– О, это моя лучшая шутка. Хобот, почему ты не говоришь, кто ты такой, когда не спишь?

– Сказать? – Хобот рассмеялся. – Разве это так важно? Меня зовут Уайет. Несколько лет назад я был наставником Уизмона, а теперь я его враг. Поэтому он мне снится. Он отбился от рук, и надо поскорей его приструнить. Может быть, даже уничтожить. Возможно, мне приснится, как я должен действовать.

– Это был голос жреца, – сказал Уизмон. – Хочешь послушать другие голоса? Я могу вызвать их из глубины по твоему желанию.

– Нет, – ответил Уайет. – Нет, я... нет. – Он был бледен как полотно. – Так вот какой сюрприз ты для меня приготовил!

– О чем вы говорите? – спросила Ребел.

И хотя Уизмон с издевкой произносил ее слова вместе с ней, она договорила до конца.

– Пожалуйста, постарайтесь быть не столь предсказуемой, мисс Мадларк. Мой наставник увидел, что я сделал с его двойником, и до него дошло, что я могу сделать то же самое с ним, пусть у него даже есть доступ к собственному метапрограммированию. Я могу превратить его во что мне угодно. Но самое смешное, что, быть может, этот человек вовсе не мой наставник, а просто жалкий дурак, который благодаря моему программированию вообразил себя моим наставником. Возможно, настоящий Уайет – это Хобот. А может, ни тот ни другой.

– Уайет – это Уайет, – сдержанно сказала Ребел. – Если он в этом сомневается, то может поверить мне.

– Да, но откуда он знает, что вы существуете? Я управляю его видениями.

Хобот засмеялся от счастья.

– Не понимаю, как тебе удалось так быстро все это сделать, – удивился Уайет. – Ты прекрасный организатор, но для разработки моделей личностей тебе не хватает навыков программирования. Где ты достал программистов? Чтобы создать хотя бы этих двух типов, нужны месяцы кропотливой работы.

– Итак, мы вернулись к началу, – проговорил Уизмон. Он шевельнул пальцем, и Максвелл исчез. – Ты еще не сказал, зачем вторгся в мои владения, но объяснений не требуется. Ты хочешь вернуть придурочного ребенка, которого украл у комбинов.

– Да, мы пришли за Чарли.

– Ты никогда не проверял его способности. Недопустимая небрежность. Я сразу распознал его дарования. Ты знаешь жаргонное словечко «пси-харь»? Оно обозначает человека с природными способностями к разработке психосхем. У этого ребенка чутье развито вдвойне или даже втройне. Он сверхъестественно талантлив, суперпсихарь, если можно так выразиться. Мне достаточно только сказать, чего я хочу, и он составит программу.

Максвелл вернулся, ведя за руку Чарли Ренегата. За ним следом шли Фу-я и Гретцин, и по встревоженным лицам обоих Ребел поняла, что их психику не трогали – чтобы они заботились о Чарли.

– Наставник, у меня давно зрела одна мысль, и сейчас она, кажется, дозрела, – сказал Уизмон. Максвелл протянул ребенку карманный компьютер. – Чарли! Набросай карту моей личности, которую мы составляли.

Чарли взглянул на Гретцин, она кивнула. Мальчик коснулся поверхности компьютера, и огромная психодиаграмма заполнила зеленым узором весь двор. Даже невооруженный глаз различал десятки тысяч отростков.

– Будь любезен, проверь еще раз, нет ли здесь предохранительного блока.

Пальцы Чарли плясали по компьютеру. Маленький красный курсор скользил по двору, пробегая по крупнейшим ветвям, затем переходя к второстепенным и третьестепенным сплетениям. Курсор двигался так быстро, что глаз не мог за ним уследить, и через минуту остановился. Ребенок с серьезным видом произнес:

– Предохранительного блока нет.

Уизмон улыбнулся.

– Ну, рано или поздно ты должен был прийти к выводу, что я блефую, – сказал Уайет. – Но дело в том, что я не блефую. Ты тешишь себя этой мыслью, потому что не желаешь признать, что я выше тебя. Но я могу уничтожить тебя на этом самом месте при помощи всего одного слова.

– Валяй, – ухмыльнулся Уизмон.

– Посреди этой выставки чудовищ? – В голосе Уайета появилась язвительность. – Перестань. Они оторвут мне голову.

Тяжелые веки прикрыли глаза Уизмона, как будто он вот-вот заснет. Мышцы расслабились. Затем, едва шевеля губами, толстяк произнес:

– Все здесь присутствующие обязаны беспрекословно повиноваться моему наставнику, что бы он ни повелел. Выше его распоряжений только мои прямые приказы. Понятно? Сейчас мы побеседуем вдвоем. Все остальные будут ждать снаружи.

Двое юнцов схватили Ребел под руки и вывели со двора.

– Теперь ты доволен? – спросил Уизмон.

Ребел была уже в коридоре и не слышала ответа Уайета.

Время шло.

В тишине коридора женщины-"дикие кошки" ползали вверх и вниз по тросу, зачарованные своим вечно новым миром. Их движения казались Ребел невероятно замедленными, словно «кошки» плыли в густом сиропе. Один из крутых юнцов вломился в хибарку и вышел оттуда с женским кружевным воротником на шее. Все покатывались со смеху, а он прихорашивался и принимал разные позы. Время от времени кто-нибудь бросал на Ребел злобный взгляд. Хобот тихо хихикал.

Наконец металлическая дверь задрожала, застонала и распахнулась. Из двора выплыл Уайет и помахал рукой Фу-я, Гретцин и Чарли.

– Проведите этих людей в шератон, – сказал он ошеломленным юнцам. – Кошечки могут подождать здесь.

Уайет взял Ребел за руку и двинулся вниз по коридору. Максвелл в недоумении уставился ему вслед, а после нырнул во двор.

– Так ты не блефовал? Ты действительно заложил в программу предохранительный блок? – удивилась Ребел.

Уайет покачал головой:

– Если знать слабости человека, чтобы его уничтожить, не нужно никакого предохранительного блока. Уизмона погубило самомнение. Он хотел доказать, что может меня обскакать на моем собственном коньке. И проглядел очевидное.

– Но что ты сделал?

– Я свернул ему шею, – ответил Уайет. – Пошли, я не хочу об этом говорить.

Позади Максвелл обнаружил тело и отчаянно завопил.


* * *

Целый день самураи вылавливали из резервуаров детищ Уизмона. По одному, по двое и целыми десятками их приводили в шератон для восстановления личности. Без Чарли Ренегата такая задача была бы невыполнимой. Сложные программы как по волшебству выплывали из-под его пальцев. После уговоров Фу-я и Гретцин Чарли два-три часа работал, но потом начинал капризничать. Тогда ему разрешали поиграть, и – снова за работу. Они провели две бессонные ночи.

Ребел настроила программер, вставила лечебную плату, поискала глазами следующие носилки и поняла, что все уже сделано. Она потянулась и окинула взглядом зал. На месте сада с подстриженными деревьями подчиненные Констанции восстановили дерн и устроили лужайки для крокета. Древнее розовое небо Марса однообразно мигало над головой. Ребел не спала сорок часов.

– Знаешь? Наверно, я никогда без отвращения не смогу вспоминать эту комнату.

– Понимаю, – кивнул Уайет.

Он вздохнул и медленно сел. Услужливый пьеро ловко подставил ему стул.

– У меня совсем пропало желание создавать новые умы. Насмотрелась на чудовищ Уизмона.

– Да, это было тяжкое испытание для нас обоих. Но я все же чувствую, что, если человечество хочет принять вызов Земли, ему понадобятся новые умы. Мы не сможем шагнуть в будущее с психосхемами эпохи неолита и ожидать… – Он запнулся и опять тяжело опустился на стул. – О черт, я так устал, что не могу ни о чем говорить.

Подошла Гретцин, она играла с Чарли у ручья с золотыми рыбками. Сейчас мальчик уткнулся подбородком ей в плечо, свернулся калачиком и спал у нее на руках. Увидев Ребел и Уайета, Гретцин сказала:

– Чарли вам больше не нужен?

– Ну да, конечно, – вяло пробормотал Уайет. – Положите его куда-нибудь и найдите казначея, вам выдадут деньги. Я скажу, чтобы вам заплатили вдвойне. Вы это больше чем заслужили.

– Хорошо, – ответила Гретцин. – Знаете что, я сначала отвезу Чарли в деревню и захвачу его пожитки. Фу-я сейчас там. Собирает картинки и разную чепуху. Это займет не больше часа. Я успею получить деньги потом.

– Прекрасно.

Уайет помахал ей рукой, и Гретцин ушла.

– Сейчас вернусь, – сказала Ребел и пошла вслед за ней.

Она догнала женщину в вестибюле. Спящий на плече Гретцин Чарли походил на обритого ангела.

– Послушайте! Вы можете взять мою метлу, она не хуже любой другой, – предложила Ребел. – Я привязала ее к ступице колеса.

На суровом лице Гретцин появилось какое-то подобие улыбки, она подалась вперед и сухими, как старые листья, губами коснулась щеки Ребел.

– До свидания, – сказала она и вошла в лифт.

Несколько минут спустя в зале заседаний Уайет вдруг резко выпрямился:

– Эй! Зачем ей надо брать Чарли с собой, чтобы привезти его вещи? Она могла на это время оставить его здесь. – Он настроил тембр на внутреннюю связь. – Здесь проходила женщина из деревни?

– Да, сэр, – ответил охранник. – Минут пять назад она взяла метлу и полетела к орхидее.

– Вот же, мать твою! – Уайет вскочил на ноги.

– Уайет, оставь их, – сказала Ребел.

– О чем ты говоришь? Мальчика ждет блестящее будущее. Упустить такой талант было бы преступлением. Мы не можем допустить, чтобы он вырос в трущобах и не получил никакого образования.

Когда Уайет и Ребел добрались до орхидеи, они нашли оставленную у края метлу. Флажки с тропы исчезли. Уайет и Ребел появились как раз вовремя, чтобы увидеть, как далекая, едва различимая фигура сорвала последний флажок и пропала во тьме.

Деревня затерялась навсегда.