"Изувер" - читать интересную книгу автора (Барабашов Валерий Михайлович)

Глава 2 УБИЙСТВО

Патроны для обреза Койот набивал в квартире тещи. Он жил тут, двухкомнатная эта «хрущевка» стала и его домом. И родным домом его малыша Костика.

Костик сидел сейчас напротив, за столом, смотрел, как папа что-то делает с блестящими желтыми игрушками, тянул худенькие, со скрюченными пальцами ручонки к гильзам.

Койот дал ему подержать уже набитую пару боевых теперь зарядов. Патроны заметно потяжелели: в них по семь-восемь крупных свинцовых картечин, порох, пыжи. Впрочем, пыжи он смастерил сам из газет. Разорвал подвернувшиеся под руку «Придонские вести», туго скатал, забил в гильзы. Подумав о том, что сыщики потом, после выстрелов, могут найти эти самодельные пыжи и по обрывкам газет что-то такое важное установить, усмехнулся. Тоже мне, Шерлоки Холмсы.

Эти обрывки вряд ли что им расскажут. Он же не собирается оставлять дома те части газеты, из которых оторвал клоки для пыжей. Кто тут чего сможет найти?! Тот же обрез пролежал несколько лет сначала на чердаке дома среди хлама, потом он, Койот, перепрятал его…

Хорошо бы, конечно, испытать обрез, пальнуть из него пару-тройку раз. Просто так, для проверки. Но это надо ехать куда-то за город, в лес, палить там. И все равно — риск. Народу везде шляется полно — и грибники, и просто отдыхающие на машинах, и влюбленные парочки, ищущие уединенные места, чтобы потрахаться. Нетнет, стрелять вблизи города нельзя: выдаст эхо.

Кто-нибудь услышит, стукнет ментам, те примчатся, чего доброго, если окажутся поблизости.

Риск, да.

А обрез нормальный, боевой. Из него же стреляли там, в степи. Так, для потехи. Когда все гости отцовского кореша упились в очередной раз, кто-то из них стал палить в белый свет. И он, Пашка, тоже пальнул. Почувствовал тогда в руках огневую мощь, силу, способную убить, сокрушить чью-то жизнь… Может быть, именно поэтому Пашке захотелось украсть обрез. Хотя тогда он и в мыслях не держал убивать кого-то. Просто подумал, что даже с этим убогим оружием он будет чувствовать себя гораздо увереннее, что ли. И перед сверстниками можно было похвастаться, показать им при случае обрез. На корешков это бы сильно подействовало.

Пацан был. И мысли пацаньи. Хорошо, отец предупредил, посоветовал: держи язык за зубами, не откровенничай. Так вернее.

Хороший совет. Отец знал, что говорил.

Костик, конечно, никому ничего не скажет.

Хоть и подрос, а все такой же хилый, с замедленной речью, плохо ходит, больше сидит. Павел не любит своего сына, хотя ему и жалко его. Зачем он такой? Какая от него польза? Кому он такой нужен? В нормальную школу, как сказала врач, его вряд ли возьмут, значит, учиться и жить ему придется в каком-нибудь интернате для слаборазвитых детей, где к десяти-двенадцати годам Костик сможет, наверное, считывать с букваря примитивное: «Па-па… Ма-ма… Ба-ба…»

— Бу-бу! — отчетливо сказал вдруг малыш, показывая скрюченной лапкой на обрез, лежащий на столе.

Койот с интересом глянул на сына.

— Соображаешь! — сказал он удивленно, но с похвалой в голосе. Молодец. А я-то думал…

Это Костикове «бу-бу» Койота никак не встревожило и не обеспокоило. Рассказать матери и бабке малыш ничего не сумеет. Если и произнесет свое «бу-бу», то женщины все равно ничего не поймут, спишут эту «информацию» на телевизор — Костик же смотрит боевики, стреляет потом своим игрушечным пистолетиком из пластмассы.

Койот придвинул сыну обрез. У того загорелись глазенки. Он потянулся к спусковым крючкам, и Павел снова подивился сообразительности малыша — не ожидал от него такой прыти. Понимает даже, на что надо нажимать.

Взведя курки, Койот снова придвинул обрез Костику. У того не хватало силенок в больных пальчиках, но все же, напрягшись и болезненно сморщившись старческим каким-то, морщинистым личиком, мальчик нажал на спусковой крючок, и механизм громко, отчетливо щелкнул.

Костик счастливо засмеялся и выжидающе глянул на отца — что скажет?

— Молодец! — снова похвалил Койот и кивнул: — Давай еще. Пали.

Костик щелкнул, потом еще… Игра ему понравилась. Малыш тоже, видно, почувствовал какую-то взволновавшую его силу в этом куцем обрезке ружья. Взял в руку заряженный уже патрон, протянул отцу — вставляй, дескать, в «бу-бу».

— Ладно, хватит. — Койот только головой крутнул — пацан же впервые видит обрез и патроны!

Павел убрал обрез со стола Игра Костика мешала ему, отвлекала, не давала сосредоточиться.

Изготовление боевого заряда — дело ответственное. Тем более то, какое он планировал. Осечки быть не должно, орудие смерти обязано сработать безупречно.

Картечь была крупной, восьмимиллиметровой, тяжелой. Безобидные на вид свинцовые шарики — это безжалостные посланцы смерти. Если им придать нужное ускорение, бросить вперед с огромной силой…

Койот представил вдруг, как эти шарики летят в него… поежился. Даже один из них способен наделать беды, а восемь…

Он хладнокровно думал о том, что после выстрелов милиционеры упадут замертво. Не может быть, чтобы кто-то из них остался в живых. С такой картечью охотники ходят на крупного зверя — на кабанов и волков. И стреляют по ним с приличного расстояния. А он подойдет к ментам как можно ближе… Должен подойти. Безобидного вида молодой человек с сумкой на плече. Чего им, ментам, тревожиться? Они же не увидят у него в руках обреза, им даже в голову не придет, что он может выстрелить.

Они подпустят его к себе очень близко.

Метра на три. А может, и еще ближе. Чем он окажется ближе к ним, тем меньше времени останется у них на любые мысли и действия. Это очень важно.

Костик захныкал, требуя вернуть ему «бу-бу».

Но Койот строго цыкнул на сынишку — игра закончилась. Пароны были заряжены, обрез проверен и смазан. Он скоро, очень скоро будет стрелять по-настоящему! И очень скоро у него, Койота, будет в руках настоящее оружие — боевое, компактное. Пистолеты Макарова. Оружие, которое легко прятать. Которое убивает наверняка. Которое сделает его, Павла, богатым. Их семейная бедность кончится.

Людка после его возвращения из армии настояла на том, чтобы все они жили у ее матери. И магазины рядом, и детская поликлиника, и остановка автобуса. Полчаса езды — и вот он, центр города. Другие, шикарные магазины, кинотеатры, театры…

Впрочем, какие театры! Какие магазины с их нынешним изобилием продуктов питания и одежды! Они еле-еле сводят концы с концами.

Теща получала небольшую пенсию. Да и то нерегулярно.

Людмила ничего не получала.

А он, Койот, перебивался случайными заработками. Устроился было на завод, сборщиком кресел для самолетов, но режим заводской жизни пришелся не по душе: надо было рано вставать, целый день вкалывать, тысячи раз повторять одни и те же операции (взять детали, скрепить болтами, отложить; взять детали…). На авиазаводе зарплату тоже платили нерегулярно, иногда задерживали на квартал — самолеты России вдруг не стали нужны.

Койот ушел «на вольные хлеба».

Целыми днями сидел теперь дома, смотрел телевизор. А в телевизоре шла своя — красивая, привлекательная и богатая — жизнь: по подиумам гуляли почти голые, с аппетитными задницами красотки; крутые сытые парни разъезжали на шикарных джипах и «мерсах», обнимали все тех же красоток, жрали в ресторанах; реклама навязчиво советовала приобретать только лучшие продукты и товары; неугомонные туристические фирмы лезли из кожи вон, заманивая россиян на отдых то в Грецию, то в Америку; банковские счетные машинки на глазах миллионов телезрителей перематывали в барабанчиках зеленые доллары; гангстеры грабили банки, нацепив на лица маски; чьи-то руки в перстнях пересчитывали добычу…

За этими пачками денег — сытая, обеспеченная жизнь.

Да — рискованно. Опасно. Зато потом… Если, конечно, не схватят.

Надо делать так, чтобы не схватили.

Нужно все тщательно, хладнокровно продумывать. Учитывать все мелочи. Просчитать секунды, варианты нападения, защиту, пути отступления…

Койоту нужны были два пистолета. Для страховки. Оружие некогда будет перезаряжать. Один из них может отказать в самый неподходящий момент. Из двух стволов он сможет вести огонь сразу по нескольким целям…

С помощью пистолетов он станет обеспеченным человеком. Он выбьется из нищеты. У него будут деньги, много денег. Может быть, такие, как показывают по телевизору, «дипломаты», полные новеньких тугих пачек. Лучше бы долларов. На худой конец, сгодятся и свои, «деревянные».

Но пачки денег надежно охраняются вооруженными людьми. И лежат в банковских сейфах.

Но какое-то время путешествуют у инкассаторов в мешках. Ездят на колесах по всему городу.

Совсем рядом. У всех на глазах. Сколько раз видел Койот эти инкассаторские машины с зеленой полосой на борту, с мигалками на крыше, с суровыми на вид парнями в армейском камуфляже, сидящими внутри этих машин. Дверцы машин без ручек, их снаружи не откроешь. Инкассаторы сами открывают их. Много раз в день. У каждого магазина, который они обслуживают, собирая деньги…

Можно, конечно, зайти и в магазин перед сдачей выручки. Вечером, когда заведующая со своими помощниками считает у себя в кабинетах деньги. За час-полтора до приезда инкассатора.

Можно войти в Сбербанк — два пистолета в руках нападающего и маска на лице произведут нужное впечатление. Выстрел в потолок или в люстру, требование к кассиру выложить наличность, и кассир отдаст, если глянет на него (на нее) зрачок смерти. И нажмет, разумеется, ногой (коленом) потайную кнопку звонка «тревога!». И ринутся к банку менты. Но они приедут через пятьдесять минут, не раньше. А это — солидное для гангстера время. За десять минут можно далеко уйти.

Или уехать. Если будет машина.

Если будут сообщники.

Если они все хорошо, тщательно продумают.

А потом по-братски поделят добычу.

Но кто-нибудь из сообщников рано или поздно может проговориться. Похвастается. Пожелает произвести впечатление на знакомых корешков.

Рано или поздно это произойдет. И тогда тайна перестанет быть тайной. Тайна — это когда знает один.

Надо действовать в одиночку. Отец прав. Он пожил на свете, он знает мир. Он знает, что нужно делать.

Брошенный вскользь совет — даже не совет, а так, мысли по поводу стали для Койота программой. Точнее, принципом действия. Предстоящего, кровавого.

Но без крови оружие и деньги не взять. Это ясно даже младенцу, даже Костику. Он уже понял, что из «бу-бу» убивают. Он пока не знает, для чего именно нужно стрелять из «бу-бу».

Подрастет — узнает.

Да, надо действовать в одиночку. И прежде всего добыть «Макаровы». Обрез штука громоздкая, заметная. Но без него пока не обойтись.

Два коротко отпиленных ружейных ствола.

Шестнадцатый калибр.

Два милиционера. Два «Макарова».

И всего два выстрела. Секунды.

Койот уже чувствовал в ладонях рифленые, удобные для руки пистолетные рукояти.

Он решит потом, что будет делать с пистолетами: брать банк, инкассаторскую машину или врываться в магазин, в подсобку, в кабинет завмагадиректора, где считают миллионы…

Он хорошо подготовится к нападению, он тщательно все продумает. Он не будет спешить.

Парный милицейский патруль работал в самом центре Придонска — на Проспекте и прилегающих к нему улицах. Улицы ярко освещены.

Снуют туда-сюда машины, общественный транспорт. Масса людей. У всех свои заботы. Тут мало кто обращает внимание на других. В том числе и на двух молодых милиционеров, экипированных вполне по-современному: при рации, при пистолетах и наручниках. Как и должно быть. И работа их вполне понятная: ходят по вечерним улицам города, наблюдают за порядком. Пресекают мелкие нарушения. Вызывают подмогу при крупных беспорядках. Работает обратная связь: милиционер может получить задание из райотдела задержать такого-то по приметам…

У патруля — строго намеченный в РОВД маршрут. Периодически милиционеры дают о себе знать. Дежурный офицер делает в журнале пометки. Патруль такой-то на линии, все в порядке.

Койот ходил за этими двумя три вечера. Слушал их переговоры по рации, знал уже, что старшину зовут Володей, а сержанта — Николаем.

Знал, что маршрут этой пары пересекает сквер у Дома офицеров. И что милиционеры минут десять — с половины двенадцатого до двадцати трех сорока — сидят на скамье в глубине сквера, отдыхают. Курят, разговаривают. Сидят они лицом к Проспекту. Сюда, в сквер, свет с главной улицы города почти не достает. Сто метров, а уже темень.

Фонарей в сквере почти нет, точнее, в каких-то сгорели лампы, Другие вообще отключены в целях экономии. Электроэнергия дорогая, денег на освещение у города мало.

Темно в сквере. Когда-то тут по вечерам работали аттракционы, буфеты и кафе, на танцплощадке гремела музыка, в сквере было многолюдно, празднично. И света хватало. Как-никак центр города, место, где отдыхает, веселится молодежь.

Да и старикам было радостно сидеть тут, на скамейках.

Тихо теперь, темно, пустынно. Другие времена пришли.

Не надо подходить к милиционерам сзади, думал Койот. Это их может насторожить, спугнуть.

Нужно идти как бы навстречу им. Пусть они видят его, как он приближается ровным шагом, ничем не привлекая внимания.

Милиционеры и в этот, четвертый вечер охоты за ними не изменили своего маршрута. Все было как обычно, в предыдущие вечера. И это вселяло в Койота уверенность в успехе. Повторяемость действий патруля облегчала его задачу. За эти три вечера он, Койот, стал как бы их третьим коллегой: ходил за ними по улицам, присматривался к их работе, запоминал каждую мелочь. Уже со спины, по походке, мог сказать, в каком нынче настроении его подопечные, его будущие жертвы, можно ли сегодня нападать на них.

В один из вечеров Койот заметил, что патруль явно выполнял какое-то задание: останавливал на Проспекте мужчин кавказской внешности, проверял у них документы. Весь вечер. Старшина с сержантом даже не отдыхали в сквере. Постояли у памятника Пятницкому, покурили и двинули дальше.

В тот вечер Койот не стал нападать. Парни были возбуждены, лица их выглядели серьезными, озабоченными, взгляд строгий, ищущий. Лучше им было на глаза не попадаться. Вдруг взбредет в голову — проверить первого попавшегося. Какие-нибудь приметы совпадут с тем, на кого им дали ориентировку, что-нибудь не понравилось в его облике. Проверят так, на всякий случай. Чего доброго, в сумку попытаются заглянуть, которую он носит на плече. А в сумке — обрез.

Если его, Койота, задержат с обрезом — это срок. На этот раз не условный, нет. Его больше не простят. Двадцать четыре года, взрослый мужчина. Можно, конечно, тут же что-то придумать — мол, только что нашел, нес сдавать вам, в милицию…

Смешно. То ли нес сдавать, то ли задумал преступление. У ментов на этот счет фантазия работает в одном направлении: вор должен сидеть в тюрьме, человек с оружием — тоже. Нечего ходить с обрезом по ночному городу. Да и соответствующая статья за хранение оружия предусмотрена.

Сегодня Володя и Николай благодушны. Весело разговаривают, чему-то смеются. Остановились у ЦУМа поболтать с какими-то девахами. То ли просто знакомые, то ли «ночные бабочки», которые и сами к молодым мужикам клеятся. В том числе и к милиционерам. Знают, что и в милиции не прочь потрахаться, тем более на дурничку.

Девки — что надо: мордашки смазливые, ноги длинные, юбки короткие. Вполне возможно, что под юбками больше ничего — для экономии времени и для лучшей вентиляции. К тому же придерживаются профессионального правила: подняла подол — и сейчас же открывается малое предприятие: для малоимущих и студентов. Обслуживание быстрое, без проволочек. Так сказать, экспресс-сервис. Удобный во всех смыслах.

Вполне возможно, что он, Койот, о тех девицах так пошло подумал зря. Могут оказаться самые что ни на есть порядочные девушки. И трусы на них есть, и в «малое предприятие» к ним не сразу попадешь. За деньги в наше время, конечно, все возможно, и самые распорядочные красавицы не устоят.

Поболтав с девицами, старшина и сержант пошли дальше. Койот не спеша шел за ними. Неприметный худощавый молодой человек. На плече сумка на ремне, на ногах кеды (в них мягко, удобно, шагов совершенно не слышно). Синие потертые джинсы, темно-коричневая рубашка с коротким рукавом. Тысячи молодых людей ходят так, в том числе и с сумками на плече.

Койот остановился у «стекляшки», или «аквариума» — так молодежь прозвала кафе «Мороженое» напротив памятника Пятницкому. Через широкие витражи удобно наблюдать за патрулем.

Милиционеры сели на свое привычное место — на скамью в глубине сквера. Тусклый свет дальнего фонаря высвечивает контуры: форменные фуражечки, плечи. И еще дымок сигарет. Закурили. Значит, четыре-пять минут с места не сдвинутся. Отдых. Пять минут — это даже много.

От кафе до скамьи — семьдесят семь шагов. Койот сосчитал их раньше.

Половина двенадцатого ночи. Проспект почта пуст. У Дома офицеров, где остановка троллейбусных маршрутов, — никого. Все уехали. Проносятся редкие машины. Город уже отдыхает, спит.

И в сквере пусто, нет даже парочек и разных там бомжей. Только два эти отдыхающих молодых милиционера.

Жить им осталось считанные минуты. Койот звериным каким-то чутьем определил, что сегодня ему повезет. Кто-то твердил ему в самой глубине мозга: действуй, сегодня получится.

И он пошел. Не доставая обрез из сумки, взвел курки. Зашагал, по-прежнему держа правую руку в сумке. Пальцы его привычно уже обхватили цевье и спусковые крючки. Он породнился с обрезом, он хорошо чувствовал его, он был уверен, что эта машинка смерти не подведет.

Пальцы не вздрагивали и не напрягались. Они спокойно и деловито поглаживали цевье, поигрывали на спусковых крючках. И сам Койот не мандражил. Он давно готовился к нападению, он сотни раз проиграл его в воображении, он был готов к выстрелам.

Голова его работала спокойно и ясно. И глаза хорошо видели сидящих на скамье милиционеров. С Проспекта все же доставал сюда отраженный, рассеянный свет, за поведением патруля можно было следить издали, по мере приближения к милиционерам. Если кто-то из них вдруг встанет и что-нибудь потребует от него, Койота (предъявить паспорт, проверить, не пьян ли), он сейчас же выстрелит в этого, первого. Тому, второму, потребуется время, чтобы вскочить, схватиться за кобуру, вырвать из нее пистолет…

Он не успеет этого сделать.

Койот понимал, что и милиционеры его отлично видели. Он шел со стороны освещенной улицы, а они сидели практически в темноте.

От кафе-«стекляшки» шел в их сторону парень с сумкой на правом плече. Шел спокойно, не качался. Видно, домой, отдыхать.

Ах, если бы люди умели читать мысли других!

Ну хотя бы милиционеры, которым грозит смертельная опасность. И вообще все, кто оказывается по тем или иным причинам на краю гибели.

Скольких бы удалось избежать трагедий!..

Увы. Чужие преступные замыслы для всех — тайна, почти всегда неожиданность.

Койот подошел к милиционерам почти вплотную, метра на два. И по инерции сделал еще один шаг. Наверное, они успели подумать, что парень хочет что-то спросить у них, может быть, попросить зажигалку…

Сумка, висящая у него на плече, оказалась почти против их спокойных, чуть усталых лиц. Койот чуть приподнял в ней цевье, целясь милиционеру, сидящему справа, в грудь. Это движение он отработал заранее, хорошо знал, под каким углом должно быть направлено оружие, чтобы ударить наверняка.

Грохнул выстрел. Сержант вскрикнул. Схватившись за простреленную грудь, вскочил сгоряча, побежал к свету, к кафе, к клумбе с белыми гладиолусами.

Старшина не успел даже приподняться. Лишь рука инстинктивно скользнула к кобуре.

Койот нажал на второй спусковой крючок.

Свинцовый горох пронзил грудь почти насквозь…

Старшина так и остался сидеть, открыв в немом крике рот. Умер мгновенно. Койот это видел.

Краем глаза видел, как сержант, отбежавший на несколько шагов от скамьи, упал.

Уже открытым перочинным ножом Койот хладнокровно перерезай тренчик тонкий ремешок которым пистолет прикрепляется к кобуре. Вожделенный «макарон» старшины был в руках Койота. Преодолев несколько метров до лежащего ничком сержанта, он то же самое проделал и со вторым ремешком. И второй «Макаров» оказался в сумке. Теперь надо рвать когти.

Выдержка у Койота железная. Он не побежал, он спокойно, размеренно пошел прочь — в глубину темного сквера, на параллельную Проспекту улицу. Повернул по ней вправо, чуть прибавил шагу, с каждым мгновением удаляясь теперь от места кровавого насилия. И этот свой отход он спланировал, хорошо и тщательно продумал. Бежать не надо — бегущий человек привлекает внимание.

Через два квартала Койот снова повернул направо, пересек Проспект, пошел вниз, к берегу водохранилища, к мосту. Прошагал и его, свернув потом на старую дамбу, которая прямиком вывела его почти кдому, в Левобережье. Осталось миновать несколько плохо освещенных кварталов с двухэтажными старыми домами, два-три переулка, изученных им как свои пять пальцев.

Он потратил на дорогу сорок пять минут. Как на последней тренировке. Разница была минуты в две. И похвалил себя за то, что избрал именно этот способ исчезнуть с места преступления: вопервых, он не зависел от транспорта, во-вторых, его почти никто не видел. А если и видел, то… Ну что он может сказать, случайно встретившийся на полночной улице человек?!

Сумку с обрезом и пистолетами Койот оставил в отцовском сарае. У него был ключ, он взял его заранее. Присыпал сумку всяким хламом, закрыл сарай, подергал дверь. Так просто ее, обитую железом и с мощным замком, не откроешь.

Взять дверь можно разве что ломом. Но кто будет ломать ее этой ночью? Зачем? Все соседи знают: кроме поломанных стульев, ржавых ведер и старой обуви, в сарае Волковых ничего нет. Даже погреба. Зачем туда лезть?

«Ну, отдыхайте пока, — тихо сказал Койот своему пополнившемуся арсеналу. — Завтра-послезавтра перепрячу».

Около часу ночи он был уже на Прибрежной, в квартире тещи. На недовольный вопрос сонной Людмилы: «Где это ты шляешься?» — буркнул невразумительное — то ли в карты с друзьями играл, то ли в нарды…

Жена не стала уточнять и снова улеглась в постель. А Павел неторопливо разделся до трусов, попил на кухне чаю. Думал о том, что вся городская милиция, наверное, уже на ногах, ищет его, а он вот спокойно сидит дома и ужинает. Вот что значит хорошо все продумать, подготовиться.

Теперь надо залечь на дно, затихнуть на несколько месяцев, не меньше. Может, и на год.

Жизнь покажет. Менты, конечно, будут его искать со страшной силой. А он и прятаться не станет. Как жил, так и будет жить. Открыто ходить по улицам, искать работу, встречаться с друзьями, гулять с Костиком. Надо только хорошо, надежно спрятать «Макаровы». А обрез… да, от него нужно избавиться. Он свою роль выполнил.

Покурив и поглазев на черное ночное небо через открытую форточку кухни, Койот тихонько, на цыпочках, пошел в спальню. Постоял у кроватки Костика, вгляделся в спящего малыша.

Ночь была душная (середина же июня!), и Костик спал в одной короткой рубашонке. Свет в их комнату падал с улицы, сочился с высокого и единственного, наверное, на всей Прибрежной фонаря тускло освещал их скромное жилище — двенадцать с хвостиком квадратных метров, голые стены, обшарпанный стол, разложенный на ночь диван, стулья с развешанной на них одеждой, старый тещин шкаф со скрипучей, вечно соскакивающей с петель дверцей. Да и все остальное в доме — тещино, «презентованное» молодым на жизнь. Они с Людкой купили только кроватку Костику, да и ту в комиссионном магазине за бесценок.

Павел поправил под вспотевшей головой ребенка подушку, улыбнулся, вспомнив его энергичное «бу-бу», накрыл ножки сына простыней.

Потоптавшись минуту-другую у окна, осторожно лег рядом с Людмилой, положил руку на заголившееся ее теплое бедро, погладил. Людка что-то мыкнула спросонья, но руку не скинула и тогда он повернул ее на бок, прижал к себе, стараясь все же не шуметь, не будить тещу, спящую в соседней комнате…

Сделав свое дело, Койот уже через пять минут спал безмятежным и сладким сном.