"Волчье логово" - читать интересную книгу автора (Омильянович Александр)

РАЗГРОМ «ЭЙХЕ-ФА»

Весной 1943 года в центре разведки в Беловеже у многих вновь появились надежды, что военная инициатива на Восточном фронте снова перейдет на сторону Германии.

И хотя у всех было свежо в памяти поражение код Сталинградом, однако все чаще стали поговаривать о новом мощном наступлении в районе Курска.

Весной активизировалась и деятельность партизан в Беловежской пуще. Отряд народных мстителей Никора был бельмом на глазу у немцев. Группа капитана Клаузера, занимавшаяся разведкой против партизан и подпольщиков разрабатывала и осуществляла сногсшибательные операции, стремясь раз и навсегда разделаться с отрядом Никора. Но тот уходил целым и невредимым из расставленных для него сетей, Штангер мечтал наладить связь с Никором, так как без этого масштабы его разведывательной деятельности пока были слишком ограниченны. События развивались так, что вскоре эта связь стала просто необходимой.

С утра шел дождь. Пуща была мокрой, хмурой и в большей степени, чем всегда, труднопроходимой. Штангер, промокший до нитки, пробирался сквозь лесную чащу. Он не мог жаловаться на погоду: такая ночь как нельзя лучше способствовала осуществлению его намерений. Штангер подполз к тайнику, соорудил из накидки подобие палатки, развернул рацию, раскинул антенну. Крупные дождевые капли монотонно застучали по накидке, Где-то там, за сотни километров от Беловежской пущи, чуткое ухо незнакомого ему радиотелеграфиста уловило в эфире его позывной сигнал.

Можно было приступать к передаче. Действия Штангера были точными и рассчитанными, хотя он, как обычно, волновался при этом: ведь этот стук ключа передатчика, эти короткие и длинные сигналы, посылаемые им в эфир, как бы связывали его невидимой нитью с теми, от имени которых он вел борьбу.

Сегодня его телеграмма была длиннее предыдущих, хотя он и старался избегать лишних слов, Штангер информировал Центр о перебросках гитлеровских войск на Восточный фронт, об аэродромах и гарнизонах в районе Белостока и в Белоруссии, о готовящемся наступлении, которому дали кодовое наименование «Цитадель». Штангера никогда не оставляла тревога, что служба радиопеленга противника может засечь его рацию и определить ее координаты.

Его корреспондент подтвердил прием телеграммы и передал шифровку. Записывать было очень трудно. Фонарик едва освещал листок бумаги, на который он записывал шифровку. Дождевая вода просачивалась сквозь накидку. Наконец все было окончено.

Разведчик замаскировал рацию и выбрался наружу. Дождь не прекращался ни на минуту. До Беловежа Штангер добрался уже во втором часу ночи. В комнате сбросил с себя насквозь промокшую одежду и, до костей продрогший от холода, забрался под одеяло. Расшифровка телеграммы не заняла много времени: «Добыть информацию о полигоне Червоны Бор. Разведать центры абвера в Белостоке и Бресте. С сегодняшнего дня приступить к осуществлению пункта "Q" нашего плана. Личная связь исключается. Для контактов пользоваться шифром № 6. Зашифрованные материалы передавать через тайники, согласованные раньше. Там же ждать ответ».

Штангер прочитал шифровку еще раз и сжег ее. Сон, несмотря на усталость, не приходил. Штангер лежал в постели, смотрел в оконный проем, вслушивался в монотонный шум дождя и думал о своей работе, о ее результатах: «Наконец у меня будет столь необходимая связь с Никором. Завтра-послезавтра он ознакомится с моими данными и нанесет удар. Он сделает то, что не смогу сделать я сам лично. Но я помогу ему… Обязательно помогу».

— Я проинформирую вас по следующему вопросу, — сказал майор Завелли, перебирая лежавшие перед ним листки бумаги. — Станция радиопеленга и перехвата три дня назад подслушала работавшую ночью рацию противника. В этом не было бы ничего чрезвычайного, если бы пеленг не показывал, что она работала рядом с нами.

Штангер весь превратился в слух.

— Передача началась в двадцать три пятьдесят. Текст телеграммы записан на магнитофонную ленту. Дешифровщики пытаются раскрыть ее шифр…

— Это радиостанция принадлежит партизанам? — спросил капитан Клаузер.

— Специалисты склонны думать, что это агентурная радиостанция, так как партизаны не пользуются таким шифром. Все офицеры должны сконцентрировать свои усилия на том, чтобы обнаружить и уничтожить вражескую рацию. Это приказ! Все свидетельствует о том, что в последнее время в нашем районе активизировалась работа шпионской рации…

Завелли долго разглагольствовал относительно того, какие оперативные меры необходимо предпринять, чтобы воспрепятствовать разведке противника. Он заверил, что в ближайшее время Центр получит в свое распоряжение автомашину, оборудованную пеленгационной аппаратурой для обнаружения агентурных и партизанских раций.

— Однако прибытие специальной группы пеленга, — уверял Завелли, — это лишь подготовка к другим, более важным мероприятиям, которые намечено осуществить в Беловежской пуще.

Штангер вышел с совещания, охваченный тревожными мыслями. То, что он услышал от Завелли, серьезно обеспокоило его. «О каких других оперативных мероприятиях идет речь? Что еще имел в виду Завелли, упомянув о каком-то таинственном объекте? На некоторое время мне нужно прекратить пользоваться рацией. Буду действовать через Хальку…»

На следующий день после совещания Штангер получил с утренней почтой письмо от Хелен. Вот уже больше недели от нее не было известий, поэтому он с нетерпением вскрыл конверт и быстро начал читать письмо. Хелен извинялась, что задержалась с ответом, и сообщала, что она приболела: простудилась, у нее грипп, и ей прописан постельный режим. Хелен просила навестить ее, так как она не в состоянии сама приехать в Беловеж…

Штангер прочитал письмо несколько раз и по условному знаку догадался, что за этими безобидными словами кроется другое, тайное содержание. День тянулся невыносимо медленно. Штангер едва дождался наступления ночи, когда он смог бы узнать скрытое содержание письма. Завелли на очередном совещании долго и нудно инструктировал офицеров, уверяя, что определенные оперативные меры, которые намечены на ближайшее время, обеспечат успех их работы, особенно по ликвидации агентурных раций большевиков.

Поздно вечером, когда дворец погрузился в сон и в коридорах улеглась суета, Штангер достал химические реактивы, выглядевшие, как безобидные пилюли от головной боли. После соответствующей обработки письма он прочитал между строк: «Болезнь — выдумка. Речь идет о твоей безопасности. Ты должен во что бы то ни стало, приехать. Жду».

«А может, это имеет какую-то связь с тем, о чем разглагольствовал на совещании Завелли? Конечно! Халька не стала бы забивать мне голову ерундой. Повод для поездки у меня есть: ее болезнь. Я должен ехать, и немедленно. Вокруг меня начинает творится что-то неладное…» — с такими мыслями он уснул, но сон его был чутким и тревожным.

Сразу же после завтрака, убедившись, что Завелли уже у себя в кабинете, Штангер позвонил и попросил принять его. Шеф приказал прийти через час.

В указанное время Штангер по-уставному доложил о своем прибытии. Завелли сразу же поинтересовался, какое дело привело его к нему.

— Герр майор, я по личному вопросу…

— Что случилось? — спросил Завелли.

— Я никогда не обращался к Вам с личными просьбами…

— Знаю, знаю. Так в чем же дело?

— Я получил письмо от инженера Хелен из Кенигсберга. Она сообщает, что больна, и довольно серьезно. Она просит меня приехать… — выпалил он и слегка покраснел.

— Только и всего? — Завелли поднял брови.

— Да, герр майор.

— Сочувствую. Значит, хочешь поехать в Кенигсберг?

— Все зависит от вас, герр майор.

— Не очень-то для меня это кстати, так как на днях ты будешь здесь нужен. Мы подготавливаем некоторые мероприятия, о чем я говорил на совещаниях. От их выполнения зависит успех в нашей работе… Три дня тебя устраивают?

— Вполне, герр майор, благодарю вас.

— Хайден выпишет тебе документы. Сегодня хочешь ехать?

— Как можно скорее.

— Хорошо. Перед отъездом зайдешь ко мне. Дам тебе пакет. Вручишь его шефу «Асте I» в Кенигсберге либо его заместителю. Предупреждаю: это документы большого оперативного значения.

Штангер, обрадованный таким оборотом дела, еще раз поблагодарил Завелли, вышел из кабинета, быстро собрал дорожный чемодан, взял разрешение на выезд и был готов в дорогу. Оставалось только взять пакет с документами, который майор Завелли посылал полковнику Нотцену — шефу «Асте I» в Кенигсберге.

В Кенигсберг Штангер прибыл вечером. Не теряя времени, он взял такси и прямо с вокзала поехал на улицу Бисмарка, где располагалось здание абвера в Восточной Пруссии. В дежурном помещении тщательно проверили его документы и направление в «Асте I». Затем дежурный офицер куда-то позвонил и, получив разрешение, проводил Штангера на третий этаж. Несмотря на поздний час, в здании «Асте I» кипела работа. Мимо Штангера сновали офицеры с кипами папок в руках. Здесь и там над тщательно закрытыми дверями служебных кабинетов горели красные лампочки, запрещавшие вход посторонним. Штангер знал об этом шпионском гнезде, но сам был здесь впервые и поэтому усиленно старался запомнить все, что видел.

Сопровождавший Штангера офицер ввел его в узкий, полный закоулков коридорчик и толкнул дверь, обитую кожей. Они очутились в большой комнате, разделенной на две части стеклянной перегородкой. Офицер указал ему на стул и удалился. За стеклянной перегородкой находились столы с бесчисленным множеством телефонов и телетайпов. Их обслуживали несколько офицеров. Минут через десять дверь, возле которой сидел Штангер, отворилась, и один из офицеров пригласил его войти в кабинет шефа «Асте I».

Штангера ошеломила пышность кабинета. За столом сидел полковник Нотцен — шеф второго после Берлина центра абвера. Это был мужчина несколько старше шестидесяти лет, худощавый, с бледным лицом и водянистыми глазами. Он смерил доложившего о своем прибытии Штангера неприятным взглядом и произнес:

— Герр майор Завелли прислал с вами некоторые документы, которые я жду…

— Так точно, герр полковник. Вот они, прошу вас. — Штангер вытащил из полевой сумки засургученный пакет и передал Нотцену. Тот указал ему на стул.

— Прошу садиться. — Нотцен снял печати, взял из конверта несколько сложенных пополам, отпечатанных на машинке листов и бегло пробежал их взглядом. — Что у вас слышно? — Он поднял глаза на Штангера.

— Работаем, герр полковник.

— Майор Завелли сообщает мне об усилении бандитизма в Беловежской пуще и о проникновении в этот район разведки противника. Что, действительно положение настолько плохо?

— По-моему, оценка майора Завелли, моего прямого начальника, совершенно правильная. Мы отмечаем все большее число диверсионных актов партизан, а данные радиоперехвата свидетельствуют о том, что в пуще работают также и шпионские радиостанции.

— Вы являетесь офицером для особых поручений у Завелли?

— Так точно, герр полковник.

Нотцен вновь склонился над бумагами, а Штангер тайком оглядел его кабинет, обставленный стильной мебелью. Его взгляд задержался на двух массивных несгораемых шкафах, стоявших в нише стены.

— Прошу передать майору Завелли о моем расположении к нему, — обратился к Штангеру Нотцен. — Ответ на его письмо, присланное с вами, он получит. Сообщите ему также, что я вышлю хороших специалистов для реализации его намерений. Секретариат выдаст вам расписку в получении пакета, а дежурный проводит вас на выход.

Штангер отдал честь, четко сделал поворот кругом и вышел из кабинета шефа «Асте I».

Штангер шел по пустым, погруженным во тьму лабиринтам улиц и взглядом искал телефонную будку. Наконец с трудом удалось отыскать ее. Он набрал нужный номер. Тишина, трубку никто не снял. Набрал номер еще раз. Выждал несколько секунд и позвонил снова. И вот на лице его промелькнула улыбка.

— Добрый вечер, Халька! Докладываю о своем прибытии… Да, это я, звоню из Кенигсберга. Нахожусь недалеко от главного вокзала. Хорошо, выхожу и жду.

Взволнованный и счастливый, Штангер направился к вокзалу. Едва он успел прийти туда, как из темноты показался маленький «опель», из которого выскочила Хелен.

— Анджей, это ты? Неужели правда, что это ты? — обрадовано воскликнула она.

— Да, это я, я! Счастье мое! — добавил он, понизив голос.

Они прильнули друг к другу в коротком поцелуе, сели в машину и помчались по пустынным улицам столицы Восточной Пруссии.

— Все сделал?

— Почти.

— На воскресенье останешься? — допытывалась Хелен.

— Вероятно, нет, — грустно ответил он.

— Очень жаль. Это нужно для дела. Теперь слушай внимательно. Едем ко мне на квартиру…

— Удобно ли? — спросил он, хотя собирался сказать совсем другое.

— Глупости! Слушай, что я скажу. Значит, едем ко мне… Черт бы их побрал! Смотри, снова патруль.

Перед ними замигал красный свет фонарика. Хелен затормозила, завизжали тормоза, и они остановились возле тротуара. Полицейские сначала осветили фонариками все внутри «опеля», а затем проверили документы. Особенно тщательно они проверяли разрешение Хелен на вождение машины в ночное время. Минуту спустя их отпусти ли, и Хелен возобновила прерванный разговор:

— Твое пребывание у меня ни у кого не вызовет подозрений. Разве у меня не могут бывать друзья? Помни только одно: ни слова о наших делах!

— Подслушивают? — спросил Штангер,

— У меня нет оснований утверждать, что это так, но в нашем положении необходимо учитывать и эту возможность. Они подслушивают каждого, даже своих высокопоставленных сановников. Это их метод. Мы будем пить вино, болтать вздор, восхвалять тысячелетний рейх. О наших делах поговорим завтра в автомашине, на прогулке.

— Скажи хотя бы вкратце, в чем дело. Я сгораю от любопытства.

— Скажу, скажу. — И она наклонилась к нему…

«Опель» мчался по бульвару, тянувшемуся вдоль реки Преголи. На противоположной набережной утопали в зелени садов виллы.

— Район элиты, — объяснила Хелен. — Из окон моей квартиры удобно наблюдать за движением судов в порту. Увидишь…

Она свернула на аллейку, обсаженную деревьями, и остановила машину перед чугунными воротами.

— Открой ворота и гараж, а я загоню машину, — сказала Хелен Штангеру,

Минуту спустя они поднимались на второй этаж великолепной виллы.

— Ты здесь живешь одна? — прошептал он.

— Нет. Нижний этаж занимает старая супружеская пара, они пенсионеры, эвакуированные из Гамбурга после его бомбардировки. Я отдала им часть своей жилплощади, чтобы не подселили кого-нибудь другого.

Штангер с интересом разглядывал комфортабельно обставленную квартиру Хелен. Он был счастлив и в то же время несколько смущен.

— Я займусь ужином, а ты пойди в ту комнату, закрой дверь, раздвинь шторы и из окна полюбуйся Преголей. Наверняка увидишь что-нибудь интересное… — прошептала она ему в самое ухо, хотя радио было включено на полную громкость.

Штангер понимающе кивнул, вошел в указанную комнату и, когда его глаза привыкли к темноте, прижался к оконному стеклу. Он стоял так довольно долго, однако на реке не было ничего, заслуживающего внимания. Наконец появилось большегрузное транспортное судно, выкрашенное в защитный цвет. Мигая сигнальными огнями, оно двигалось в сторону моря. Потом проплыли два корабля сопровождения, а за ними показался длинный веретенообразный силуэт подводной лодки. Все проходившие корабли направлялись к военной базе Пиллау. Штангер еще долго стоял у окна. Глядя на сверкавшие при луне волны Преголи, он подумал, что Хелен в своем распоряжении имеет хороший наблюдательный пункт. Он зашторил окно и возвратился в гостиную.

— Видел что-нибудь? — спросила его Хелен. Он кивнул.

— Садись. — Она взяла его за руку. — Приглашаю тебя на скромный ужин в моем… извини, в нашем доме… — и указала на накрытый стол.

Штангер не нашелся, что ответить. Он обнял ее, привлек к себе, стал целовать ее губы, глаза, волосы… Потом они ужинали и разговаривали о разных пустяках, касающихся последних событий в Кенигсберге и Беловеже.

Свет в квартире Хелен погас поздно ночью.

Было воскресенье. День выдался солнечный и безветренный. Они выехали из Кенигсберга до обеда и помчались по шоссе к морю. Хелен взглянула в зеркало, чтобы убедиться, не увязался ли за ними какой-нибудь автомобиль, но ничего подозрительного не заметила. Сбавив скорость, она сказала Штангеру:

— Подвинься ко мне и слушай.

— Я весь внимание, — ответил он.

— Тебе не приходилось слышать в Беловеже об «Эйхе-ФА»?

— Нет, при мне ни о чем похожем никто не говорил. Ейхе — это дуб, а ФА?

— Функ-Абвер, — пояснила Хелен. — Ты знаешь, что одна из секций абвера занимается выявлением радиостанций, таких, как твоя или моя. Так вот именно эта секция и называется сокращенно — ФА.

Штангер кивнул, Хелен продолжала:

— Недалеко отсюда, в курортной местности Кранц, располагается одна из мощнейших радиостанций абвера, занимающихся радиоперехватом и пеленгом. Радиус ее действия очень большой. Кроме того, она имеет вспомогательные, более мелкие станции, автомашины и самолеты типа «физилер-шторх» с пеленгационным оборудованием.

Обслуживают их специалисты высокого класса, и не одна рация разведчиков стала их жертвой. Кстати, я знаю нескольких офицеров из ФА. И вот с некоторого времени радиостанция в Кранце начала усиленно интересоваться Беловежской пущей и районами, к ней прилегающими. Установлено, что там «активничают», как они говорят, бандитские и шпионские рации, а значит, в том числе и твоя.

— Не может быть!

— Будь уверен. Им уже известен позывной твоей рации. В Кранце уже знают, что это разведывательная радиостанция большой дальности действия. Лучшие специалисты ломают голову над твоим шифром. Пока безуспешно. О результатах перехвата радиостанция в Кранце сообщала в Беловеж. Дело в том, что оттуда нельзя точно осуществить пеленг ни твоей рации, ни других, работающих там. Поэтому принято решение в районе Беловежской пущи расположить секретный объект под условным названием «Эйхе-ФА». Он займется обнаружением и перехватом передач, а также ликвидацией радиостанций. Кроме того, там разместится контрольный пункт, который будет служить радиомаяком для самолетов, направляемых на Восточный фронт, и ретранслятором связи…

— Теперь мне все ясно, — прервал ее Штангер.

— Что стало ясно моему герою? — Хелен кокетливо взглянула на него.

— Эти намеки Завелли на последних совещаниях, этот секретный пакет шефу «Асте I», о котором я тебе рассказывал.

— Да, верно. Станция радиоперехвата в Кранце подчинена здесь только полковнику Нотцену, Слушай дальше. Специалисты радиостанции в Кранце уже провели разведку местности. С ними был представитель абвера из нашего института. Выбрали место размещения объекта. Планы строительства уже разработаны. Объект «Эйхе-ФА» будет развернут на высоте сто восемьдесят пять. Это все, что я могу тебе сообщить. Надеюсь, ты займешься этим вопросом.

— Непременно… Обязательно займусь, — ответил внимательно слушавший ее Штангер и прикурил потухшую сигарету.

— Вот еще что, — снова заговорила Хелен. — Все это содержится в глубочайшей тайне. Несомненно ты узнал бы об этом в Беловеже, но могло бы быть уже поздно. Я дам тебе фотокопии плана объекта с указанием проектируемого минного поля и дзотов.

— Ты прелесть!

— Помни об одном: как только на высоте сто восемьдесят пять начнет работать объект «Эйхе-ФА», судьба разведывательных и партизанских раций в этом районе будет предрешена. Ты смотри не смей выходить в эфир! А теперь скажи, что думаешь предпринять?

— Думаю уничтожить объект.

— Каким образом? Учти, что в связи с активностью партизан в этом районе объект «Эйхе-ФА» получает мощную охрану и будет полностью укомплектован кадрами.

— Я понимаю, но объект будет уничтожен. И сделает это капитан Никор со своим отрядом. Я рассказывал тебе о нем. Он нанесет удар по высоте сто восемьдесят пяты Я получил указание Центра установить с ним контакт. Он тоже уже имеет соответствующий приказ.

Хелен притормозила, свернула с шоссе на лесную дорогу, которая вела на песчаный холм, и остановила машину на вершине холма. Внизу под ними, купаясь в лучах солнца, раскинулось море, подернутое легкой рябью. Они стояли, зачарованные открывшейся панорамой.

— О чем ты думаешь? — прошептала Хелен, трогая Анджея за руку.

— О чем? О тебе, о нас, о жестокости войны, о борьбе, которую мы ведем…

— Ты всегда и везде думаешь об этом? — грустно спросила она.

— Хотел бы не думать. Хотел бы! Ты ведь понимаешь…

— Подожди, я закрою машину, и мы пройдемся вдоль берега моря. Здесь так чудесно…

Взявшись за руки, они молча шли рядом вдоль берега мимо карликовых сосен. Штангер подставлял лицо солнцу, а спиной ощущал холод долетавшего с моря ветра. Внезапно, как бы вдруг что-то вспомнив, он остановился и спросил:

— Ты не забыла свое обещание?

— Какое?

— Ты обещала рассказать о себе, когда нам удастся подольше быть вместе. Сегодня у нас много времени, и кто знает, когда еще повторится такой день…

Хелен посмотрела ему в глаза, на какое-то мгновение задумалась, а он уже больше не настаивал, так как знал, что она исполнит его просьбу. Хелен тихо сказала:

— Рассказать о себе?… Конечно, по законам конспирации, ты не должен спрашивать об этом, а я — отвечать. Однако я понимаю тебя. Если с одним из нас что-нибудь случится, а это всегда возможно в нашей работе, тайну эту мы унесем с собой… Навсегда. Я люблю тебя, и это первая моя любовь… Наверное, все влюбленные так говорят?…

— Наверное… — ответил он неуверенно, внимательно всматриваясь в ее сосредоточенное лицо.

— Ну гак слушай, но не жди сенсаций,-так как их в моей жизни не было. Мой отец — я не буду называть фамилии, дело не в ней — по профессии был инженер-металлист. Он был немец, а мать — полька из Белостока. Родители познакомились в России, там поженились и жили. Матери я лишилась еще ребенком, и меня воспитал отец. Однако мать успела привить мне любовь ко всему славянскому, поэтому я знаю польский и русский языки… Меня воспитывали в духе истинного патриотизма, гуманизма и ненависти ко всякого рода насилию, ко всему, что подло, жестоко, антигуманно. Отец любил свою родину, однако не такую, какой она стала сейчас. Он обожал Гёте, Шиллера, Гейне, немецких философов. Он не был коммунистом, но гордился тем, что понимал значение революции в России…

Потом к власти в Германии пришел Гитлер и его шайка. Мы узнали о концентрационных лагерях, первыми узниками которых стали немцы — и коммунисты, и беспартийные. Отец стыдился, что был немцем, и возмущался тем, что происходило на его родине. Он мог остаться в России, у него была хорошая работа, его там уважали. Однако он решил вернуться на родину и вести борьбу с фашизмом. Мне неизвестны подробности, но я знаю: когда мы отправлялись в Германию, отец уже решительно был настроен на борьбу. Он был убежден — и эту убежденность привил мне, — что свободу Германии принесет только победа русских над фашизмом, а потому русским необходимо помогать в этой борьбе. Так он стал разведчиком. Он был хорошим разведчиком. Он знал, что борется за новую Германию…

Трудностей с возвращением в Германию у нас не было. В то время по призыву Гитлера почти со всего света немцы потянулись на родину. Встретили нас хорошо. Сначала мы жили в Берлине, отец работал в одном из министерств. У него там были большие возможности для разведывательной деятельности. Я окончила среднюю школу, потом университет. Незадолго до начала войны отца по службе перевели в Кенигсберг. Отец доверял мне и, когда я повзрослела, посвятил меня в свою опасную работу. Возможно, он надеялся, что я продолжу ее. Он был осторожен и не вызывал подозрений. Внешне был лоялен к гитлеризму, не однажды громко восхвалял фюрера, пользовался доверием у начальства и даже у гестапо.

Я начала работать в институте. Не раз мы подолгу беседовали с отцом. Мы все больше ненавидели фашизм.

Приближалась война, и это ни для кого не было секретом. Отец очень много работал. Его все знали как добропорядочного человека, уважаемого специалиста. По ночам же он корпел над разведывательными донесениями. Я стала его доверенным лицом и сотрудницей.

Он работал на военном заводе «Шикау-Верке». Однажды на работе у него случился сердечный приступ, и наступила мгновенная смерть. Для меня это был удар. Я думала, что не переживу этого. Я осталась одна, без близкого мне человека. Забвения надо было искать в работе. Я понимала, что не могу не оправдать доверия отца. Так я начала свою борьбу на невидимом фронте. Так же, как и ты. Я заменила на этом посту отца. Потом получила новое, более совершенное радиооборудование… Я счастлива, что веду эту борьбу, что своей работой вношу небольшой вклад в наше общее дело…

— Скромничаешь, — неожиданно прервал ее Штангер. — Слушай, Халька, а как ты переправила ролики фотоснимков, которые я вручил тебе? Извини, но это профессиональное любопытство.

— Фотопленку? Очень просто. У меня есть несколько помощников, надежных, проверенных. Здесь находятся торговые миссии так называемых нейтральных стран. Твои ролики попали в Центр через одну из этих стран. Подробности не имеют значения. Это сейчас проверенный путь. Родную землю моей матери я впервые увидела, приехав в Беловеж, и тогда мы встретились с тобой. Мы должны защитить эту землю от уничтожения! Я говорила тебе когда-т о плане Геринга и Гитлера. Помнишь? Когда мы разрабатывали операцию по ликвидации Тирпинга и Бертеля?…

— Ты сказала тогда в общих чертах, без деталей.

— Геринг знал Беловежскую пущу еще по довоенной охоте. Он охотился там вместе с польскими вельможами. Гитлер отдал ему в собственность и Беловежскую пущу, и другие лесные угодья в районе Белостока. Геринг вместе с Гиммлером решили выселить население с белостокской земли, деревни сжечь, а всю территорию от Буга да Августовской пущи и дальше, вплоть до Ромницкой и Пиской пущ, засадить лесом. Только на западных окраинах этого района, где находятся более богатые земли, решено оставить поместья по пятьдесят гектаров. Ими будут награждаться «герои» войны. Ты понимаешь, что кроется за этим планом?

— Понимаю.

— Наш институт проводит его детальную разработку. Я внимательно слежу за этим и постоянно обнаруживаю разного рода недостатки в замерах, классификации земель, расположении лесных участков. Этот план рассчитан на годы, но к его реализации уже приступили сейчас. Только одно спасает пока белостокскую землю от полного уничтожения: тот факт, что гаулейтер Кох находится не в Белостоке, а на Украине, которую Гитлер ценит больше, и потому держит его там. Если б Кох находился в Белостоке, преступления по своим масштабам были бы гораздо большими. С его заместителями еще можно кое-как договориться… Но не будем об этом. Я тебе все сказала.

— Ты говорила так, будто составляла шифровку, в которой выверено каждое слово. Халька… Я боюсь за тебя. Понимаешь, мне страшно потерять тебя… — почти шепотом сказал он.

— Любимый я тоже боюсь за тебя. Но уж если что-нибудь случится сс мной, то… даже пытками они ничего от меня не добьются… Ну, хватит об этом. Наша любовь не должна мешать нам в работе… — Она коснулась губами его щеки. — Идем, пора возвращаться.

Они взглядом простились с морем. Когда машина выбралась с лесной дороги на шоссе, Хелен спросила Штангера: N — Анджей, а ты… ты расскажешь мне о себе?

— Да, расскажу, но не сегодня. Мне трудно сейчас говорить после всего, что я услышал от тебя…

— Понимаю и не настаиваю. Завтра ты вернешься в Беловеж. Отпущенное нам с тобой чудесное время подходит к концу. Мы опять приступим к работе. Не могла бы я чем-нибудь помочь тебе в операции на объекте «Эйхе-ФА»?

— Сейчас еще не знаю. Я верю, что мы уничтожим этот объект. Операция должна быть успешной.

— Я верю, что все будет хорошо, — поддержала она его.

Всю дорогу Хелен рассказывала Штангеру и своей работе. Он узнал о ее служебных командировках в Восточную Пруссию, Литву и Латвию, где ей удавалось проникать на военные объекты. Она рассказала ему о наблюдениях за военной базой в Пиллау, о похищении секретных материалов командования округа I и из «Асте I», то есть гестапо.

Через несколько дней должен был начать функционировать секретный объект «Эйхе-ФА» на высоте 185 в Беловежской пуще. Днем и ночью там трудились группы специалистов. Уже были возведены мачты антенн, проверена исправность сложной радиоаппаратуры и оборудования телефонной связи, радиопеленгаторов и радиоперехвата. Саперный взвод закончил строительство земляных оборонительных сооружений, установку минных полей и возведение заграждений из колючей проволоки.

Майор Завелли проявлял живой интерес к строительству объекта. Он направил туда группу офицеров разведки, которые, согласно его плану, должны были выполнить там свои оперативные обязанности. Капитану Клаузеру, специалисту по выявлению партизан и подпольщиков, поручалось завербовать агентов, которые бы обеспечивали наблюдение в окрестностях строительства, чтобы в район объекта не проникал никто из посторонних. Ему же вверено было обучение местной вспомогательной полиции. Капитану Денгелю приказано было заняться вопросами, связанными с авиацией, ибо в задачу объекта входило также радиосопровождение самолетов, направлявшихся на Восточный фронт и обратно. Лейтенант Штангер по указанию Завелли должен был проконтролировать надлежащее обеспечение объекта с точки зрения его обороны. Несмотря на то что «Эйхе-ФА» являлся филиалом радиостанции в Кранце, ответственность за деятельность объекта на этой территории возлагалась на разведывательный центр «Хорн» в Беловеже.

После недельного пребывания трое офицеров из Беловежа завершили свою работу и приняли участие в торжественном пуске объекта. Аппаратура работала безотказно. На следующий день Клаузер с двумя другими офицерами вернулись во дворец.

Их сразу же принял Завелли. Каждый офицер по очереди доложил ему о проделанной работе.

Штангер сообщил:

— Оборону объекта составляют дзоты с пулеметами, проволочные заграждения и минные поля. Ширина полей — сто метров. Личный состав охраны соответствующим образом проинструктирован, при этом особо акцентировалась важность вверенного им объекта. Оборонительные сооружения и их огневые средства в состоянии на продолжительное время задержать атаку целого батальона. О том, что бандиты могут захватить объект, не может быть и речи.

Слова Штангера подтвердил капитан Клаузер, который разработал специальную инструкцию по обороне объекта в случае нападения партизан. Затем трое офицеров представили шефу свои рапорты в письменном виде.

Объект «Эйхе-ФА» на высоте 185 начал функционировать. Разведцентр «Хорн» стал ждать результатов его работы.

Сообщение было небольшим, и его шифрование не отняло у Штангера много времени: «На высоте 185 вступил в строй центр радио- и радиотехнической разведки большого радиуса действия, оснащенный современным пеленгаторным оборудованием. Там же расположена приводная станция люфтваффе. Объект обслуживают десять специалистов. Охрана состоит из взвода солдат. Личный состав ужинает в 18.00. Непосредственная атака исключается. Передаю схемы минного поля и огневых точек. Офицером разведки на объект назначен лейтенант Хассе. Для проникновения на объект пароль: "Кони". Вспомогательная полиция также имеет право входа на его территорию. Любой ценой необходимо уничтожить объект. Внимание: на станции в Беловеже стоит специальный поезд "Бауцуг". В одном из его вагонов находится радиостанция и аппаратура для подслушивания. На днях поезд отправляется в южном направлении через Черемху».

Это сообщение он положил в один из тайников. Это было первое сообщение, переданное капитану Никору.

Было уже далеко за полночь, когда темная тень мелькнула на опушке леса. Соблюдая чрезвычайную осторожность, человек добрался до запущенного парка вокруг беловежского дворца, внимательно прислушался, подполз к дубу, достал из-под его корней маленькую фляжку и через минуту растворился в темноте. Это был Памир — начальник разведки отряда Никора. Памир присоединился к группе людей, ожидавших его в пуще, и они скрылись в зарослях.

Никор не спал. Вот уже несколько ночей подряд он направлял начальника разведки к тайникам, однако тот возвращался каждый раз с пустыми руками. Когда в темноте замаячила фигура Памира, Никор нетерпеливо спросил:

— Ну как? И сегодня ни с чем?

— Есть. Есть сообщение! — ответил радостный голос.

Они забрались в шалаш, зажгли фонарик, и Никор развернул доставленную бумажку.

— Да, действительно, немцы строили там какой-то секретный объект, — произнес Никор, прочитав сообщение. — Теперь нам известно, что это такое.

Они склонились над картой.

— Это вот здесь, — показал пальцем Никор, — вот высота сто восемьдесят пять.

— Интересное сообщение. Наш неизвестный друг пишет, что любой ценой необходимо уничтожить этот объект. Что ты думаешь по этому поводу? — спросил Памир.

— Все это так, но этот орешек нелегко будет разгрызть… Завтра проведем визуальную разведку, а через пару дней нанесем удар, — ответил Никор.

— Это надежный человек?

— Мы получили приказ из Центра — установить с ним связь и выполнять его указания по вопросам проведения диверсий. Значит, это проверенный человек? Да, он работает в самом логове фашистов.

— Что с поездом? — сменил тему разговора Памир.

— Свяжешься с нашими людьми в Беловеже. Они возьмут этот поезд под наблюдение. Он не должен доехать до Черемхи… Приготовьте мины.

Разлапистые ветви ели полностью скрывали Никора, который сидел на толстом суку и не отрывал глаз от бинокля. Он сидел там уже несколько часов и самым тщательным образом изучал секретный объект. Он рассмотрел барак, где находилось караульное помещение; траншеи и ходы сообщения, соединявшиеся с двумя дзотами; проволочные заграждения, кирпичное здание, в котором размещалась аппаратура; мачты антенн. Один часовой находился у входа, другой ходил вокруг здания. План нанесения удара по объекту был чрезвычайно рискованным, но уничтожить объект «Эйхе-ФА» без риска в любом случае не удалось бы. Операцию готовили тщательно. Провести ее запланировали сегодня, и теперь он, командир, еще раз осуществлял контрольную разведку. В чаще леса в полной готовности его ждал отряд.

Небо затягивалось тучами, постепенно они закрыли солнце. Приближался вечер. Никор спустился с дерева, спрятал бинокль и углубился в пущу.

— Спокойно? — спросил Памир, когда командир подошел к ним.

— Спокойно. Караул обычный. — Никор взглянул на часы. — Надо посвятить людей в суть операции.

Начальник разведки жестом руки приказал партизанам собраться. Они окружили Никора плотным кольцом. Командир достал лист бумаги с нанесенной на него схемой объекта.

— Через час нанесем удар по объекту на этой высоте. — Он ткнул пальцем в схему. — Ударим только с одного направления, так как минное поле ограничивает район действий, оставляя только дорогу. Отряд сосредоточивается в этом месте, — Никор указал на чертеже, — и занимает исходную позицию. Отсюда до высоты только сто с небольшим метров. На территорию объекта пойдут Памир и я. Пойдем в мундирах вспомогательной полиции. С этого момента и до начала операции пройдет несколько минут. Когда мы зайдем в барак, ты, — он обратился к одному из партизан, — подойдешь к часовому и скажешь: «К лейтенанту Хассе. Кони». Будешь стараться занять его разговором. Когда в бараке раздастся выстрел или взрыв гранаты, сразу же уберешь часового. Отряд начинает штурм. Любой ценой объект должен быть уничтожен…

Открытая местность не давала возможности скрытного подхода. Перед ними на высоте виднелся объект «Эйхе-ФА». Никор взглянул на часы.

— Через десять минут начнется ужин, — шепнул он Памиру.

— Что начнется — это точно, а вот только когда кончится? — произнес Памир, покусывая стебелек травы.

— У нас тоже его может не быть, — ответил Никор.

— В каждой операции есть риск. Там тоже сидят не бараны. Они умеют стрелять. Хитрые, беспощадные, жестокие… Никто не знает своей судьбы… Внезапность, молниеносность атаки дают нам преимущество. Немаловажен v. тот факт, что объект только что начал функционировать и они еще не освоились с этой местностью. Учитывая все эго, можно надеяться на успех нашей операции?

— Ты прав. Сколько еще осталось?

— Четыре минуты. А если наш информатор что-нибудь не предусмотрел? Если часовой захочет нас обыскать? — спросил Памир. — Автоматы отдадим. Хватит нам пистолетов и гранат. Полицейских не обыскивают.

Они замолчали. С территории объекта донесся гул голосов. Затем все стихло. Значит, из здания, где располагалась аппаратура, часть обслуживающего персонала отправилась ужинать. Проходя по двору, немцы громко разговаривали. Теперь Никор не отрывал глаз от циферблата часов. Через пять минут они отправятся на объект. В первый раз за все это время у него мелькнула мысль, что и он может погибнуть.

— Идем, — коротко бросил он Памиру.

Они поправили на себе полицейские мундиры и вышли на дорогу, ведущую на объект. Внешне они походили на обычных полицейских.

Часовой, ходивший вдоль проволочных заграждений, приостановился. Никору и Памиру оставалось пройти несколько десятков метров. Они видели, что часовой держал оружие наготове. Подошли еще ближе.

— Хальт! — предостерегающе крикнул часовой. — Куда?

— К лейтенанту Хассе, — по-немецки ответил Памир.

— Один из вас, ко мне!

Никор подошел к часовому. Тот некоторое время подозрительно смотрел на него, а затем спросил:

— Пароль?

— Кони, — медленно ответил Никор.

— А тот, другой? — спросил часовой, указывая на стоявшего неподалеку Памира.

— Он тоже к лейтенанту Хассе. У него очень важное сообщение. — И, не дожидаясь ответа часового, Никор махнул Памиру рукой, чтобы подходил к ним.

— Пароль? — спросил часовой Памира.

— Кони, — ответил тот.

— Оружие оставьте здесь, в будке. Лейтенант Хассе на ужине. Дежурный его позовет. Проходите! — Часовой мотнул головой в сторону объекта.

Никор и Памир оставили оружие и двинулись к бараку за проволочными заграждениями.

— Приготовь гранаты к бою, — шепнул Никор, доставая из-за пазухи пистолет и перекладывая его в карман.

— Готово…

— Не перепутай дверь в столовую. Окно караульного помещения — налево, направо — небольшая раздевалка, а за ней — столовая… — успел шепнуть Никор.

Вошли. Дверь, маленький коридор, окошко, за которым был виден солдат, листавший какой-то иллюстрированный журнал, а за ним — пирамида с оружием. Все это партизаны охватили одним взглядом. Солдат поднял голову и внимательно посмотрел на них.

— К лейтенанту Хассе, — сказал Никор и почувствовал, как дрогнул его голос.

— Сейчас ужин, — сказал немец. — Ждите!

Никор достал из кармана какую-то бумагу и подозвал солдата ближе к окошку. Тот высунул голову. В то же мгновение Памир схватил его мертвой хваткой за горло и ударил по голове рукояткой пистолета. Солдат конвульсивно дернулся и затих. Все это произошло в считанные секунды.

Никор толкнул дверь в раздевалку и приказал Памиру:

— Прикрывай!

Из карманов брюк они выхватили гранаты. Из столовой доносился шум голосов. Никор нажал на ручку и медленно открыл дверь в столовую.

Перед ним, как в калейдоскопе, замелькали столики, дымящиеся тарелки и склонившиеся над ними головы ужинавших немцев. Он видел все это одно мгновение, но успел заметить, как некоторые из немцев в столовой подняли головы, обратив на них внимание. Никор вырвал чеку взрывателя и, бросая гранату, услышал истерические крики: «Бандиты! Бандиты!», но в тот же миг все заглушил взрыв, а через несколько секунд — второй и третий.

И хотя партизаны успели выскочить в коридор, взрывной волной их бросило на пол. Партизаны мгновенно поднялись, выбежали во двор. Из-за угла кирпичного здания на них выскочил часовой. Никор на бегу выстрелом из пистолета уложил его.

Со стороны барака послышались звуки стрельбы и взрывы гранат. Это отряд Никора пошел на штурм.

Где-то справа от них будто из-под земли заговорил пулемет. Это дал о себе знать расчет дзота. Несколько партизан ворвались во двор. Кто-то из них подал Никору автомат.

Из окна здания, где размещалась аппаратура, короткими очередями стрелял ручной пулемет. Партизаны перенесли свой огонь на это окно. Затрещали двойные двери, но тут же оттуда полоснули автоматные очереди. Памир, бежавший рядом с Никором, выронил из руки пистолет, какое-то время пытался сохранить равновесие, но рухнул навзничь…

Гранатами партизаны прокладывали себе путь к зданию с аппаратурой. Сгустившаяся темнота затрудняла видимость. Поэтому, бросая гранаты и стреляя из автоматов почти вслепую, они уничтожали все — передающую и принимающую радиоаппаратуру, магнитофоны, аккумуляторы и телетайпы. Языки пламени охватили помещение станции. Загорелся барак. Возле него усиливалась стрельба. Это сопротивлялись те, кто уцелел из столовой, и расчеты дзотов.

Никор, выбежав из здания, склонился над Памиром. Увидел грудь, залитую кровью. Памир уже не дышал. Командир еще раз взглянул на верного друга и приказал партизанам отходить. Деревянный барак горел смоляным факелом. Пламя пожара могло отрезать пути отхода.Никор вместе с пятью партизанами достиг ворот. Но тут выстрелы противника заставили залечь их в придорожном кювете. Никор мгновенно оценил обстановку. Слева дорога находилась под обстрелом пулеметов дзота. Партизаны из двух ручных пулеметов старались подавить эту огневую точку, но немецкий станковый пулемет не умолкал. Партизан спасало то, что второй дзот находился на противоположной стороне объекта. Уцелевшие в столовой немцы выползли из горящего барака и открыли по партизанам огонь из пистолетов.

Сквозь гул стрельбы из станковых пулеметов, автоматов и пистолетов Никор вдруг различил отдаленный рокот автомашин. Это на помощь гарнизону объекта спешили гитлеровцы.

«Если успеют машины, а пехота отрежет нам отступление в пущу, останемся здесь вместе с Памиром», — подумал Никор.

Он пополз к партизанам, стрелявшим из ручных пулеметов, и приказал отходить. Спасительный ров был коротким, а низкое полотно дороги не защищало от пуль. Отходить через поле они тоже не могли: там были мины.

Одного из партизан-пулеметчиков ранило. Никор взял у него пулемет, вытащил из мешка новый диск, вставил его и, стараясь справиться с нервной дрожью, долго целился в амбразуру, откуда плевался огнем немецкий дзот.

Партизаны продвигались короткими перебежками. Никор нажал на гашетку. Промахнулся. Снова нажал на гашетку — и опять мимо. Возле него задержались два партизана.

— Товарищ командир, нас окружают… Уже прибыли машины! — крикнул один из них.

— Второму пулемету взять под обстрел дорогу! Когда увидит первую машину, пусть задержит ее. Потом всем в пущу!…

Партизан пополз выполнять приказ, а Никор продолжал стрелять в амбразуру дзота. Оттуда по-прежнему немцы вели огонь.

Пламя пожара озаряло окрестности. Каждый куст, дерево, камень видны были как на ладони.

Никор, раненый пулеметчик и еще несколько партизан отходили последними. Спасительные кусты, казалось, не приближались. На дороге к объекту блеснули фары первой машины.

«Конец!» — подумал Никор и крикнул:

— Где, черт возьми, второй пулеметчик? — И в это же мгновение услышал длинную очередь. Пулеметчик, очевидно, попал в бензобак автомашины, так как ее охватило пламя и раздался взрыв.

Еще десять, пять, два шага. Мокрые от росы ветки терновника уже коснулись лица Никора. Наконец они в кустах. Одной рукой командир поддерживал раненого пулеметчика. Стали спешно пробираться сквозь кусты. Здесь уже было мертвое пространство. Несмотря на нечеловеческую усталость, они пробежали за мгновение большое расстояние, углубляясь в пущу.

Со стороны дороги раздавались густая пальба и крики немцев, штурмовавших невидимого противника.

Наконец партизаны остановились на поляне под раскидистой елью. Никор сосчитал тех, кто остался жив после штурма «Эйхе-ФА». Отсутствовали Памир и еще семь товарищей. Все знали, что они уже не вернутся.

Быстрым маршем, унося четырех раненых, партизаны углублялись в дебри пущи. За ними, на высоте 185, еще долго полыхало зарево пожара…

Дежурный офицер вихрем ворвался в казино и во всю глотку крикнул:

— Тихо!

Оркестр замолчал, оборвав мелодию.

— Тревога! Всем офицерам явиться на свои места! — произнес дежурный не переводя дыхания.

В казино все забурлило. Через минуту в нем остались только обслуживающий персонал и оркестр, а на столах — недопитые рюмки и недоеденная закуска.

Завелли, Фриватт и Клаузер застыли у телефонных аппаратов. Офицеры, входившие в кабинет шефа, из обрывков телефонных разговоров еще не могли понять, что произошло. Предполагали самое худшее. Наконец Завелли положил трубку и голосом, полным ярости, крикнул собравшимся:

— Господа офицеры прохлаждаются в казино! Коньяк, танцы! А бандиты не теряют времени… Объект «Эйхе-ФА» прекратил существование!

— Что?! — вырвалось у некоторых офицеров.

— А то! А в эту минуту он уже догорает. Эх, Штангер. Твой план обеспечения безопасности…

— Но, герр майор…

— Молчать! — не владея собой, кричал Завелли. — Все команды сейчас же направить к месту происшествия. Капитан Клаузер возглавит операцию. Через минуту я должен видеть вас, господа офицеры, в боевом снаряжении, отправляющимися на операцию. Разойтись!

Офицеры, толпясь, двинулись к выходу.

— Штангер и Хайден, задержитесь! — приказал Завелли.

Названные по фамилии замерли на месте. Завелли некоторое время молча смотрел на них, так как никак не мог побороть ярости.

— Иди в шифровальную комнату, — кивнул он Хайдену, — соединись с батальоном, который направлен в помощь охране объекта, и подробно обо всем расспроси, так как донесение, которое я получил, было хаотичным и неполным. Может, там все не так плохо? — Завелли старался успокоить сам себя. — Я продиктую Штангеру донесение «Валли I» и в Кенигсберг.

Штангер сел за пишущую машинку, вставил бумагу и вытер платком вспотевшие ладони.

— Пиши! — буркнул Завелли.

— Слушаю, герр майор.

— Сейчас, минутку, донесение надо написать так, чтобы не свалили на нас вину.

— Понимаю, герр майор. Позволю себе заметить, что захват объекта непосредственной атакой исключался. Вы ведь, герр майор, изучали мой план и схемы. Капитаны Клаузер и Денгель — тоже. Дело могли погубить только расчет объекта или его командование. Они слишком уверенно чувствовали себя на этой территории, даже шутили по поводу наших предостережений.

— Отправим с нарочным копию схемы обороны и ваших рапортов. Начинай писать. Сегодня вечером… Нет, подожди. Надо указать точное время. — Завелли возбужденно ходил по кабинету, до хруста сжимая пальцы рук. Штангер краем глаза наблюдал за мрачным лицом шефа.

Через минуту вернувшийся Хайден доложил: — Есть донесение, герр майор!

— Говори.

— Объект полностью уничтожен. Уцелели только мачты антенн.

— Личный состав?

— Потери еще неизвестны. Но… погибло много… — тихо докончил Хайден.

— Ты с ума сошел?

— Никак нет, герр майор! Со мной говорил солдат из расчета дзота…

— Каким образом этих болванов застали врасплох?

— Он этого не знает. Говорил, что во время ужина столовую закидали гранатами, а затем начался настоящий огненный ад…

Завелли сел, положил лоб на сплетенные пальцы рук и, стиснув зубы, уставился в одну точку на столе. Штангер и Хайден выразительно посмотрели друг на друга, не смея прервать угрюмого молчания шефа.