"Недобрый ветер" - читать интересную книгу автора (Хант Айрин)

Глава З

Мы с Джоем сошли с поезда к вечеру. Известие о несчастном случае облетело весь состав, и охрана притихла, в наш вагон они больше не заглядывали. Сошли мы по собственной воле — вагон и поезд неотвязно напоминали о гибели Хови. На крошечной станции никто не обратил на нас внимания. Лицо Джоя опухло от слез, у меня подкашивались ноги, я едва шел. Хотелось есть, но мы оцепенели от горя, и моя предприимчивость улетучилась. Я не мог заставить себя попросить еды и ночлега — боялся наткнуться на враждебность. В тот вечер я ни на что не был годен, то и дело спотыкался и держался за плечо Джоя, чтобы не упасть. Мы немного прошли вдоль путей и присели у полотна на насыпи.

Один из мужчин, сошедших с поезда, остановился подле нас. Он и другие уже успели зайти в станционную лавочку и купить кое-что съестного. В руках у него было с полдюжины консервных банок.

— Мы тут с ребятами надумали готовить ужин, — сказал он. — Пошли с нами, что-нибудь и вам перепадет.

Чистое безумие отказываться от угощения, но Джой отрицательно покачал головой, И я его понимал. Мы были слишком оглушены случившимся, чтобы проводить вечер на людях; хотелось спрятаться куда-нибудь, подальше от чужих глаз, остаться наедине с нашим горем. Я вежливо поблагодарил мужчину и сказал, что мы не можем терять времени.

— А куда вы спешите? В какие края?

Это был уместный вопрос, но я не знал, что ответить, поднял на него глаза и только покачал головой.

— Так я и думал, — сказал он и бросил банку бобов к ногам Джоя. — Ну что же, желаю удачи, мальцы. Проситесь на попутные машины, а к поездам после того, что случилось, близко не подходите. И вот мой совет: возвращайтесь-ка к папам и мамам, ежели они у вас есть!

Он зашагал по шпалам, ни разу не обернувшись. Мы с Джоем смотрели ему вслед, пока он не исчез из виду, потом поднялись на ноги и, сойдя с насыпи, пошли полем. Шли молча, держась за руки. Никогда еще Джой не был так дорог мне. «Мы остались одни, — думал я. — Хови не вернется, надо к этому привыкнуть. Нас теперь двое».

Поле пересекал овраг. Через глубокий, высохший ров, заросший травой и сорняками, был перекинут мостик. Мы решили укрыться во рву от студеного ветра, который хлестал еще сильнее, чем прошлой ночью в Чикаго. Опустив на землю чемодан, одеяло и банджо, мы уселись на ворох опавших листьев. Уже стемнело, над пустынным полем нависло зловещее безмолвие. Внезапно издалека донесся гудок паровоза и перестук колес. Мы вздрогнули. Наверное, теперь всякий раз, заслышав поезд, я буду вспоминать гибель Хови. В ту ночь под мостом мы с Джоем дали волю слезам. Давно я не плакал, с малолетства. Была во мне упрямая жилка — как бы ни было больно, нюни не распускал. Но тут я не мог сдержаться. Наконец я взял себя в руки. Открыв ножом консервную банку, я разделил бобы поровну.

— Надо поесть, Джой, а потом решим, что делать дальше.

После еды нам полегчало. Расстелив одеяло на склоне рва, мы тихо беседовали.

— Может, вернешься, Джой? — спросил я. — Если хочешь, я отвезу тебя на попутных машинах в Чикаго, а потом уйду один.

— Значит, ты домой не пойдешь, даже если мы снова окажемся в Чикаго? — спросил Джой.

Я вспомнил искаженное злобой лицо отца, представил, с каким презрением он меня встретит. Вспомнил мамины слова, что мне и впрямь надо уйти из дому.

— Скорее с голоду помру, все лучше, чем вернуться. Тебе, Джой, они даже обрадуются. А я… я попытаю счастья в одиночку.

— И я с тобой, — упрямо мотнул головой Джой.

Я не показал виду, но его ответ доставил мне искреннюю радость.

— Нам будет гораздо труднее найти работу без… Хови, сказал я, — придется хлебнуть лиха, но, может быть…

Все-таки оставалось «может быть», слабая надежда. Еще двадцать четыре часа назад, под платформой надземки мы были так уверены в себе, в своем успехе. Будущее казалось лучезарным, мы хохотали от счастья. Только вчера это было…

Я спал недолго, неглубоким тревожным сном. Ночью подморозило, а к утру нас разбудили холодные капли дождя. Я достал еще одну куртку для Джоя и помог ему продеть затекшие руки в рукава. Мы собрали наши пожитки и побрели по сырому лугу голодные, оглушенные гибелью Хови. Необходимо добраться до ближайшего городка, там должна быть благотворительная столовка для бедняков, да и работа может подвернуться, вроде той, о какой мы мечтали с Хови. Но вспоминая мужчин, встречавших наш поезд всего несколько часов назад на маленькой станции, я испытывал бессильное отчаяние. Есть ли на земле местечко, где Джою и мне будут рады?

Какую угодно работу: рыть канавы, чистить выгребную яму — совсем не обязательно играть на пианино, лишь бы заработать, на два завтрака!

В это утро городок нам так и не попался, но к полудню мы набрели на ветхий фермерский дом. Такой развалюхи я в жизни своей не видел, даже в районе трущоб, где жил Хови. На обнесенном глинобитным забором дворе валялись горы всякого сора: гниющие доски, разбитая посуда, обломки игрушек, стульев и другой мебели. Единственным живым существом был надменный белый петух. С безразличием поглазев на нас, он зашагал прочь на длинных желтых ногах, Я решил, что хозяева дома, такие же бедняки, как мы, покинули ёго, надеясь найти работу и пропитание в другом месте. Мы вошли внутрь и быстро все оглядели. В доме хоть шаром покати, если не считать ржавой кухонной плиты. Мы ей очень обрадовались, собрали во дворе щепки и старые газеты, и вскоре огонь обогрел нас. Джой припал к плите, чтобы высохла сырая одежонка. Губы его покраснели, и он улыбнулся мне.

— Запах мировой, точно, Джош?

Сквозь неплотно прикрытые дверцы плиты пробивался дым. Действительно, пахло уютом и теплом. Скорбь по Хови отпускала, притуплялась. Я вышел во двор, надеясь отыскать огород, припрятанную картошку или репу. Очевидно, еще летом здесь кто-то жил, раз петух уцелел. Наконец я наткнулся на огород, но не нашел там ни единой картофелины, ни одной репы. Только сорняки и трава. Все съедобное подобрали под чистую. И тут меня осенило — петух! Он оказался чертовски любопытным, этот старый франт. Подойдя вплотную, он изучал меня, позабыв об осторожности. А между тем над ним нависла смертельная опасность. В моем воображении возникло аппетитное видение дымящегося куриного бульона. Я метнулся к нему, и он дал деру. Мы обежали вокруг дома раз, другой; в конце концов ему не повезло — запутался в мотке проволоки, переброшенной через изгородь. Тут я его и настиг, испытав при этом прилив счастья — теперь мы с Джоем хоть на время обеспечены едой! Мы нашли старый таз, согрели нем воду — в горячей воде птицу легче ощипывать. Потом долго варили петуха в том же тазу. Покопавшись в кучах хлама во дворе, Джой отыскал треснутую фарфоровую чашку и подлинное сокровище солонку, на дне которой сохранилась горстка отсыревшей соли, Мы выскребли соль и посолили бульон.

Этот петух был, несомненно, самым жестким из всех своих собратьев. Мы варили его до вечера, пробуя ножом, но и в сумерки он был таким же твердым и неподатливым, как в полдень. Зато бульон получился на славу. Мы пили его по очереди из треснутой чашки. У нашего петуха оказалась нежная печень, и я заставил Джоя съесть ее еще до того, как сварилось остальное мясо. Скудный ужин показался нам пиршеством. Ночью, когда холодный дождь хлестал по окнам, мы наслаждались уютом и покоем под крышей у огня. Конечно, это чужой кров, в любую минуту может нагрянуть хозяин и выставить нас вон. Но что толку беспокоиться раньше времени. Снаружи была непросветная темень, со всех сторон нас окружала голая степь, а мы нежились в тепле, развалясь на мягкой подстилке из одеяла и скатанных куртках вместо подушек. Вскоре Джой заснул. Я долго лежал, глядя в потолок, на дрожащие тени, и думал о том, что народ в стране голодает; о том, что я, в сущности, такой же маленький и беспомощный, как Джой. Мы оба можем погибнуть в один миг, как погиб Хови. Никто об этом не узнает, никто нас не пожалеет, Что ждет нас впереди? Мы потеряли Хови, нам так недостает его! И все же домой мы не вернемся! Не хочу, чтобы отец снова попрекал меня каждым куском… Глядя на спящего брата, я поражался, что раньше он был безразличен мне. В ту ночь я понял, что мальчишка, разметавшийся на одеяле, — моя единственная связь с родом человеческим. Как в последнее утро в родном доме, я нагнулся я поправил одеяло у него на плечах. Он зашевелился во сне, придвинулся поближе, и я наконец заснул.

Утром на завтрак мы разогрели бульон и пили его по очереди из чашки. Тут я заметил во дворе мужчину и женщину. Они шли к крыльцу. Готовясь к худшему, я направился им навстречу. Джой ни на шаг не отставал от меня.

— Вы, я вижу, устроились как дома, — сказал мужчина, поднимаясь на крыльцо. — Сколько вас тут?

Всего двое. Я — Джош Грондовский, а это мой брат. Мы промокли, озябли и зашли сюда переночевать. Мы ничего не трогали.

— Ладно, Бен, — сказала женщина, — не видишь, дети! Оставь их в покое. — Она улыбнулась нам.

Я, по своему обыкновению, не сумел ответить ей тем же, зато Джой расплылся в лучезарной улыбке и сразу понравился женщине.

Мужчина на первых порах был менее дружелюбен:

— Наверняка от родителей сбежали.

Я пожал плечами:

— Дома нечего есть. Мы пробираемся к деду в штат Монтана.

Эта ложь про деда вовремя пришла мне в голову. Кто знает, вдруг мужчина надумает донести в полицию? Впрочем, ему не до нас. Судя по его виду, у него слишком много своих забот, чтобы тратить время на чьих-то детей, сбежавших из дома.

— Представляю, как обрадуется ваш дедушка. Два лишних рта в нынешние времена приведут его в восторг, — съязвил он. — А чем вы будете питаться в дороге, на что надеетесь?

— Я неплохо играю на рояле, может, найду где-нибудь работу. Правда, я хорошо играю, — повторил я, словно убеждая в этом самого себя.

Мужчина скорчил гримасу, давая понять, что я несу вздор.

— Ты хочешь зарабатывать игрой на рояле?

— Да, я надеялся.

— Вот что я тебе скажу, молодой человек. Скорее в Хейдсе выпадет снег, чем ты найдешь здесь такую работу, да и на любую другую у тебя ровно столько же шансов.

Я не ответил. Значит, мои предчувствия сбываются. Его слова отдавались во мне болью, но я знал, что он говорит правду.

— Откуда вы? — помолчав, спросил он.

— Из Чикаго, — ответил я. — Мы в этих краях всего второй день.

— Вот что, либо поторопитесь к деду, либо возвращайтесь в Чикаго. Решайте, куда вам ближе. Здесь дела идут из рук вон плохо. Хуже не бывает, Этот дом — арендаторы съехали на прошлой неделе — и вся поганая ферма не стоят и тридцати о центов. И ферма, и дом, и плита — все вместе!

— Вы хоть ели что-нибудь? — спросила женщина. Она смотрела на Джоя добрыми глазами.

Я знал, что нам может влететь за петуха, но делать было нечего.

— Нам попался цыпленок, мадам, и я его сварил. Надеюсь, он не ваш?

Нет, не наш, — она покачала головой. — Своих кур мы продали или съели. Сейчас нет смысла их держать, яйца никто не покупает. И в городе на базаре за них ничего не выручишь, лучше не возить — пустой перевод бензина. Нет, это, должно быть, цыпленок Хелмсов, Для цыпленка он, впрочем, староват, не так ли? Давайте, я проверну его через мясорубку, а то не прожевать. Приходите, мальчики, к обеду.

Джози! — недовольно воскликнул мужчина.

— Ничего, Бен, мы не обеднеем, если один раз их покормим. Ты прав, им надо возвращаться к родителям, но разок-то мы их покормим. Придумаю что-нибудь из этого петуха, потом у нас есть печенье и патока. Не разоримся, если поделимся с мальчуганами.

— Может, не стоит, — выдавил я. — Нам с Джоем не хотелось бы вас объедать.

— Ладно уж, — проворчал мужчина, — пойдемте. Пара кружков печенья ничего не изменит. Дело в том, что Джози готова кормить каждого встречного. Этого позволить нельзя, но тут она права — с двумя мальчуганами мы можем поделиться.

И мы поплелись за ними к их дому, который оказался ничуть не лучше того, где мы ночевали, только в комнатах еще была кое-какая мебель: несколько стульев в гостиной, колченогий журнальный столик, на нем стопка газет и несколько выцветших фотографий, дряхлый, вылинявший ковер на полу. На стене под стеклом небольшая картинка с цветами, птичками и названием городка в Небраске, выведенным золотыми буквами, рядом, под старинными стенными часами, — портрет кандидата в президенты Франклина Рузвельта, вырезанный из газеты и пришпиленный булавкой к обоям.

Женщина сразу ушла на кухню и занялась готовкой. Мы с Джоем сидели в гостиной и слушали жалобы хозяина на тяжелые времена.

— Этот парень, — он показал глазами на фотографию Рузвельта, — Джози верит ему, а я нисколечко. Все его новые идеи пустая болтовня, сотрясение воздуха. Дело зашло слишком далеко. Ни он, ни кто другой ничего уже не смогут исправить. Мы разбиты в пух и прах. Нам ничего не остается, как сдаться и…

— Бен! — крикнула женщина из кухни. — Не забывай, они же дети. Найди тему повеселей. От твоих причитаний нам лучше не станет.

Но мужчина будто ее не слышал.

— Последнего борова отвез в город, — продолжал он в том же духе, — двести пятьдесят фунтов веса. Знаете, сколько мне за него дали? Девяносто восемь центов, и ни гроша Пришлось отдать, все равно кормить нечем. Лучше уж девяносто восемь центов, чем если он околеет.

Хозяин нервно сжимал в руках сложенную трубочкой газету и, кончив говорить, с отвращением швырнул ее на столик.

— Вот в какой стране вы, ребятки, живете. Страна — банкрот, страна — попрошайка. В нашем округе банки уже отняли у владельцев половину всех ферм. Скоро настанет моя очередь — все добро, нажитое потом, пойдет с молотка.

Джой и я молчали, Да и что сказать? Слова этого отчаявшегося, ожесточившегося человека так напоминали разговоры отца, что мне сделалось не по себе. Впрочем, мужчина и не ждал от нас ничего; ему было все равно, слушаем мы его или нет, просто на душе накипело, хотелось выговориться. Он снова завел ту же пластинку о тяжелых временах, но тут на пороге появилась хозяйка.

— Помолчи, пожалуйста, Бен. Иди-ка мой руки. Да и вы, мальчики, можете сполоснуться, греха не будет, а потом прошу к столу.

Хороший выпал обед. Много печенья, женщина все подкладывала его нам. В течение всей трапезы она не умолкала, не давая мужу вновь сесть на любимого конька. Когда мы поели, она показала пальцем на лежавшее на наших куртках банджо и спросила, кто из нас умеет играть. Рано или поздно это должно было произойти. Я со страхом думал о той минуте, когда придется на нем играть. До Хови мне было далеко, но я все-таки знал несколько аккордов и велел Джою спеть. Нам обоим было не по себе, зато хозяева получили удовольствие. Я заметил, что, когда Джой запел, лицо мужчины смягчилось и подобрело. Он откинулся на спинку стула, его ладонь легла на плечо жены. Когда Джой кончил, хозяева поблагодарили нас и на прощание мужчина протянул пакет с шестью, большими картофелинами.

— Возьмите на первое время, — сказал он, пожимая нам руки, а хозяйка даже обняла Джоя.

На дороге нам попался грузовик. Веселый и добродушный фермер согласился подвезти нас. Значит, не все люди злые, вроде тех, кто с вилами встречал поезд! Мы воспрянули духом — нам стало везти на добряков. Ночь мы спали в тепле, незнакомые люди покормили нас, теперь этот славный фермер с протяжным выговором божится, что мы обязательно найдем работу в ближайшем городке.

— Времена тяжелые, — утешает он нас. — Но и раньше так бывало, все-таки люди умудрялись выжить. Авось и мы не помрем. «Такие парни, как вы, не пропадут, если работы не боятся».

Хорошо встретить человека, не потерявшего надежду. Я так и сказал ему напоследок. Он довез нас до развилки и показал, куда идти дальше.

Пройдя милю с небольшим, мы решили заночевать в лесу, а в городок войти утром — утро вечера мудренее. Само собой, мы боялись города, несмотря на заверения веселого фермера. При мысли о том, что нас там ждет, я снова видел свирепую толпу с вилами наперевес, мне чудились их крики. Дождь прекратился, вечер выдался теплее предыдущего. В лесу можно неплохо устроиться, а встречу с горожанами отложим до утра.

В тот день мы плотно пообедали, поэтому картошку следовало поберечь, но голод вечно напоминал о себе, и мы все-таки решили себя побаловать и испечь одну картофелину на двоих. Я выкопал ямку и развел в ней костер. Мы с Джоем глядели огонь, на синеватые и розовые угли и тихо разговаривали, ожидая, когда картофелина будет готова. Темнота сгустилась, и наш костер стал похож на островок света в море ночи. Когда Джой подкладывал хворосту или сухих листьев, от костра спиралью вился дымок.

В безмолвном лесу мы чувствовали себя в полной безопасности и, услышав чьи-то шаги, не насторожились. А зря!

Нас атаковало четверо или пятеро косматых подростков. Они были старше меня и что-то кричали грубыми, пронзительными голосами, я не разобрал всего, понял только, что они голодны. Джой никогда не имел дела с хулиганами. Он совершил ошибку, вцепившись в пакет с картошкой, будто мог справиться с этой оравой почти взрослых детин, Один из них сбил его с ног, а когда я бросился на помощь, остальные выместили свою злобу на мне. Их, видно, особенно бесило, что у нас есть хоть какая-то еда, в то время как они голодают.

Через несколько минут они ушли, забрав кулек с картошкой и даже ту картофелину, что мы пекли в золе. Они прихватили также одеяло, запасные куртки, один из них поднял банджо Хови, покрутил его в руках и презрительно швырнул на землю. Когда они скрылись из виду, мы собрались с силами и побрели к шоссе. Джой отделался легким испугом. Зато у меня на лбу был глубокий порез, из него текла кровь, глаза опухли и заплыли. На городской окраине полицейский наорал на меня, пытаясь разузнать, с кем я подрался. Однако он не выгнал нас из города и даже пустил в тюрьму переночевать…