"Осенний мост" - читать интересную книгу автора (Мацуока Такаси)

Глава 5 Бегство Чайнатаунского Бандита

1882 год, Чайна-Таун, Сан-Франциско.

Мэттью Старк остановился у входа в китайскую прачечную, расположенную на углу улиц Вашингтона и Дюпонта и вдохнул полной грудью. Некоторые его знакомые любили поговорить о зловонии Чайнатауна, испускаемом этим районом, словно воспаленной раной. Самому же Старку нравилась здешняя смесь запахов — и не их изобилие, и не какой-то конкретный запах в частности, а все в целом, отголосок жизненной силы и энергии. Она всегда будила в его душе надежду на лучшее, невзирая на то, что он на собственном опыте знал, что худшее, как минимум, настолько же вероятно, как и лучшее. А еще она чем-то напоминала ему тот наполненный событиями год, что он провел в Японии — вот уж двадцать лет тому назад, — хотя запахи там были совершенно другие. Возможно, дело было просто в восточных ароматах.

Старк — с его современным двубортным пиджаком из шерстяной ткани, черным, с отделкой из черного же бархата и с пуговицами, обтянутыми тканью, с жилетом из темно-красного шелка, надетого поверх белой шелковой рубахи, с шерстяными брюками, с элегантными подтяжками, фетровой шляпой, с черным шелковым, нетуго завязанным галстуков, с довольно длинными, но аккуратно подстриженными волосами, что на висках уже отливали сединой, — выглядел в точности как любой преуспевающий джентльмен из быстро растущего города Сан-Франциско. Единственным отличием были небольшие выпуклости под пиджаком, у правого бедра и на груди, слева. Там скрывались кобуры с двумя револьверами тридцать восьмого калибра, со стволами длиной один в пять, а второй — в два дюйма; первый он носил ради его точности, а второй — ради компактности. Он проверил их, прежде чем двинуться через площадь к «Нефритовому лотосу», самому значительному увеселительному заведению в этой части города.

Старк не ожидал сейчас никаких проблем — во всяком случае, ничего такого, что могло бы потребовать применения огнестрельного оружия. Но старые привычки держатся крепко. Когда он был семнадцатилетним мальчишкой, сбежавшим из приюта в Огайо и пытавшимся стать ковбоем в западном Техасе, его едва не убил мошенник, которого он поймал за жульничаньем во время игры в карты. И единственная причина, по которой Старк убил этого мошенника, а не наоборот, заключалась в том, что револьвер того типа дал осечку. После того случая Старк обзавелся привычкой носить при себе второй револьвер — просто так, на всякий случай. С тех пор ему четырежды приходилось стрелять из обоих револьверов сразу на протяжении одной стычки, и все четыре раза — тогда, в Японии. Трижды он спасал свою жизнь и жизнь своих друзей. Последний же раз это вовсе не было продиктовано необходимостью. Старк разрядил свой кольт сорок четвертого калибра и смит-и-вессон тридцать второго в беспомощного человека, которого он уже и без того смертельно ранил. В его понимании, в этом заключалась величайшая ирония судьбы — в том, что любовь с легкостью способна привести человека к ненависти, а возникшая в результате этого ненависть способна заставить человека совершать неразумные поступки, не колеблясь ни мгновения.

Старк шел на встречу с У Чун Хин, одним из самых богатых людей Сан-Франциско. Являясь китайцем, У Чун обладал привилегией жить в кварталах, раскинувшихся вокруг Портсмутской площади, вместе с двадцатью тысячами своих соплеменников-китайцев, и был достаточно осторожен и благоразумен, чтобы не щеголять своим богатством перед американцами. Старк слыхал, будто У Чун происходил из влиятельного китайского семейства, в молодости приехал в Соединенные Штаты, дабы продолжить образование, и застрял здесь после того, как его родные сгинули во время одного из мятежей, с незавидной регулярностью прокатывавшихся по стране. Но каким бы ни было его подлинное прошлое, в настоящем У Чун был владельцем множества ресторанов, борделей, игорных домов и опиумокурилен. Поскольку деловые интересы Старка лежали в совершенно другой сфере, и поскольку он не нуждался ни в товарах, ни в услугах, предоставляемых У Чуном, они никогда не заключали сделок и никогда не конфликтовали. Старк понятия не имел, отчего вдруг У Чун пригласил его на эту встречу.

— Прошу простить меня за то, что я попросил вас прийти сюда, — сказал У Чун.

Старка провели в гостиную, расположенную на втором этаже. Она была обставлена, словно небольшая библиотека в доме какого-нибудь университетского профессора, если судить по изобилию книг. Да и вообще, вся обстановка наводила на мысль, что комната принадлежит какому-то преуспевающему американцу, работнику умственного труда. Впечатление завершал наряд У Чуна, вполне способный посоперничать с нарядом гостя по вкусу и качеству. Вокруг не было ни единого намека на Азию, если не считать лица У Чуна. Волосы хозяина дома были аккуратно подстрижены. Никаких хвостиков — что вы, что вы!

— В настоящий момент обстановка такова, что с моей стороны было бы неблагоразумно выходить за пределы моего района.

— Из-за Чайнатаунского Бандита, — сказал Старк.

— Да, — сказал У Чун, всем своим видом выражая согласие с гостем, — хотя он и не из Чайнатауна.

— Газеты утверждают, что он отсюда, — сказал Старк.

— Газеты! — фыркнул У Чун. — У них всего лишь две цели. Продать как можно больше экземпляров и послужить интересам их корыстолюбивых хозяев. Из-за газет мы имеем китайский налог на кубический метр, китайский налог на горнорабочих, китайский полицейский налог. Разве это справедливо? Ведь нету же, к примеру, мексиканского налога на кубический метр, немецкого налога на горнорабочих, ирландского полицейского налога — разве не так? И вот теперь, из-за всей этой болтовни о «Чайнатаунском Бандите» общественное мнение вновь настроено против нас.

— Это весьма прискорбно, но вполне понятно, — заметил Старк. — Некоторым людям только и нужно, что повод, и Бандит им его дает. Я думал, вы быстро прикроете эту историю.

— Я бы и прикрыл, если бы он был китайцем, поскольку если бы он был китайцем, он никак не мог бы остаться неизвестным мне.

— Мне не хотелось бы показаться невежливым, мистер У Чун, но все описывают его как китайца. Не могут же абсолютно все ошибаться?

— Могут, если… — начал было У Чун, но затем, очевидно, ему пришла в голову мысль получше, и он начал заново. — Этот преступник пристает к богатым парам, отловив их поблизости от их собственных домов, угрожает им револьвером и ножом…

— Мясницким ножом, — сказал Старк, — того типа, который часто встречается в китайских ресторанчиках.

— Да. Подручные средства, привлеченные исключительно для создания обманчивого впечатления. Преступник выставляет напоказ револьвер и мясницкий нож, и забирает у женщины какую-нибудь драгоценность. Если мужчина пытается оказать сопротивление, он что-то выкрикивает — предположительно, по-китайски, — и либо сбивает его на землю ударом ноги, либо бьет ножом плашмя. — У Чун скривился. — Антикитайские настроения растут день ото дня. Я полагал, что погромы четырехлетней давности были пределом несчастий, но предел лежит куда дальше, чем я думал, настолько далеко, что я даже не в силах его разглядеть. Когда город и штат принял уголовное законодательство, уже стало достаточно плохо. Теперь же конгресс Соединенных Штатов собирается принять закон о высылке китайцев и запрете для китайцев въезжать в США. Если они его примут, что с нами будет? Нас вышлют? Посадят в тюрьму? Отнимут у нас наши жалкие пожитки? Положение и так ужасно, и ни один китаец не осмелился бы ухудшить его подобными преступлениями.

— Ни один китаец, пребывающий в здравом уме, — возразил Старк. — Возможно, этот человек не в здравом уме.

У Чун покачал головой.

— Он — не китаец.

Старк пожал плечами.

— Я готов поверить вам на слово, и я вместе с вами надеюсь, что он остановится прежде, чем ситуация окончательно выйдет из-под контроля. А теперь, если вы не возражаете, давайте перейдем к тому, ради чего вы меня вызвали.

У Чун несколько мгновений спокойно смотрел на Старка, потом сказал:

— Мы уже к этому перешли, мистер Старк.

Старк нахмурился.

— Боюсь, я не вполне вас понимаю.

— В силу разнообразия моего бизнеса, — сказал У Чун, — я поддерживаю рабочие взаимоотношения со многими офицерами полиции. Они с самого начала обратились ко мне за помощью, а в ходе расследования делились со мною информацией. В том числе — некоторыми любопытными фактами. Бандит знает имена своих жертв. Он знает, где они живут, и даже способен описать их комнаты, вплоть до хозяйской спальни, как это произошло в одном случае; это заставляет предположить, что он с какой-то целью наведывается домой к своим жертвам, прежде чем ограбить их на улице. Жертвы преисполнены ужаса и негодования. До сих пор полиция утаивала эти подробности от прессы. Но если они всплывут, вскорости на Чайнатаун хлынут разъяренные толпы, и мы получим повторение зверств семьдесят седьмого года.

— Я по-прежнему вас не понимаю, — сказал Старк. — Что я-то могу с этим поделать?

— Пожалуйста, мистер Старк, позвольте мне договорить. Это — трудная тема, она требует тщательно обдумывать каждое слово. Итак, что мы имеем? Человека, способного проникнуть в дом так, что его никто не замечает, и выйти, не оставив ни единого свидетельства своего пребывания там. Не забывайте также, что он совершает ограбления в лучшем районе города — стоит ли говорить, что там проживают исключительно белые? — однако его никто никогда не видел, хотя из-за своей расовой принадлежности он должен был бы бросаться там в глаза, словно чирей на лбу.

— Возможно, он маскируется.

— Если это так, то мы должны добавить эту способность к внушительному списку его талантов. И он начинает выглядеть еще более примечательно, если учесть, что он ничего не крадет из домов, в которые проникает, хотя с легкостью мог бы это сделать. Это заставляет предположить, что он руководствуется не мотивами корысти. Весьма любопытное свойство для взломщика и уличного грабителя, не так ли? Тот факт, что во время ограбления он отнимает у женщины всего одну драгоценность, похоже, подтверждает это предположение.

— Давайте предположим, что вы правы, — сказал Старк. — Но я по-прежнему не вижу, к чему вы клоните.

— Это еще не все, — сказал У Чун. — Мои знакомые в полиции также предоставили мне подробное описание всех драгоценностей, отнятых при ограблениях. У мистера и миссис Добсон — платиновая брошь, шести дюймов в диаметре, с двадцатью семью бриллиантами общим весом в тринадцать с половиной каратов, тринадцатью сапфирами общим весом в девять и три четверти карата, и центральным сапфиром весом в пять каратов.

С этими словами У Чун выложил на стол брошь, полностью соответствующую описанию.

— У мистера и миссис Меррил — золотое кольцо с алмазом изумрудной огранки, весом три с половиной карата.

Кольцо легло рядом с брошью.

— У мистера и миссис Харт — ожерелье, двадцать четыре дюйма длиной, состоящее из двух золотых и одной серебряной цепочки, обвивающихся вокруг жемчужин диаметром от четверти дюйма до дюйма.

К броши и кольцу присоединилось ожерелье.

— Я еще не обнаружил парные браслеты из золота и слоновой кости, которые Бандит отобрал у мистера и миссис Бергер, — сказал У Чун. — Но, конечно же, это произошло всего лишь вчера, и они пока что, если мне будет позволено выразиться, не включились в поток событий.

— Я окончательно перестал что-либо понимать, — сказал Старк. — Раз отнятые вещи у вас, видимо, вы схватили Бандита?

У Чун покачал головой.

— Нет.

— Тогда его сообщников.

— Нет. Нет никаких признаков того, что у него имеются сообщники.

— В таком случае, как же эти драгоценности попали к вам?

— Они были найдены вчера во время очередного осмотра женских покоев. Женщин допросили, но все они утверждают, что ничего об этом не знают.

— Под женскими покоями имеется в виду бордель?

— Да.

— Так значит, Бандит приходится кому-то из них любовником или покровителем. В таком случае нетрудно будет выяснить, кто он такой. — Старк резко взглянул на У Чуна. — Я по-прежнему не понимаю, почему вы привлекли к этому меня.

— Потому что тут все не так просто, — ответил У Чун. — Я надеюсь, что вы поможете мне разрешить эту загадку наименее болезненным образом, который устроил бы всех, и как можно скорее.

— Как я могу сделать то, что не под силу вам? Я разбираюсь в этом всем куда хуже вас.

— Вы можете помочь мне свести факты воедино, и тем самым, возможно, отыскать ответ. Вы — человек мудрый, сэр, так все говорят. Быть может, вы заметите что-нибудь такое, что ускользнуло от взглядов всех прочих. Пункт первый: Бандит искусно проникает в чужие дома и проявляет себя как опытный грабитель. Это означает, что он получил надлежащую подготовку, либо много практиковался. Пункт второй: никто никогда не видел, как он входит в дом или выходит оттуда. Он передвигается незаметно, как человек, владеющий тайным японским искусством. Как называются эти люди?

— Ниндзя, — отозвался Старк.

— Да, ниндзя. Насколько я понимаю, миссис Старк получила подобную подготовку у себя на родине.

— Надеюсь, вы не предполагаете, что моя жена — Чайнатаунский Бандит?

— Конечно же, нет! И я смиренно прошу прощения, если мои слова произвели такое впечатление. Я всего лишь указал на то, что это — сходные навыки.

— В Сан-Франциско проживает меньше ста японцев, — сказал Старк. — И я сильно сомневаюсь, что среди них есть ниндзя.

— Конечно, — согласился с ним У Чун. — Продолжим. Пункт третий: Бандит не руководствуется соображениями корысти. Это заставляет предположить, что он не имеет не удовлетворенных материальных нужд. Короче говоря, очень похоже, что он так же богат, как и его жертвы, если не богаче.

— Этот вывод притянут за уши, — возразил Старк. К чему клонит У Чун? Как бы там ни было, все это начало вызывать у Старка беспокойство. — Зачем богатому человеку кого-то грабить? У него же и так все есть.

— Не из нужды, — сказал У Чун, — а ради острых ощущений. И чтобы поднести эффектные подарки красивой девушке.

Старк фыркнул.

— Кто станет дарить подарки проститутке?

— Конечно же, не вы и не я, — отозвался У Чун. — Мы с вами — зрелые мужчины, не занимающиеся самообманом и прекрасно знающие, что реально, а что нет. Но человек с сильной романтической жилкой, человек молодой и впечатлительный, быть может, не имеющий большого опыта обращения с женщинами — подобный молодой человек может решить, что это именно то, что ему нужно.

— У вас есть предположения насчет того, кто это может быть. Вы его выскажете, или хотите, чтобы я догадался сам?

У Чун пожал плечами.

— Я надеялся, мистер Старк, что вы сложите факты воедино и сами вычислите преступника. Конечно же, если вы это сделаете и сможете разрешить проблему самостоятельно, тогда не придется впутывать в это дело власти или заставлять тех, кто может несправедливо пострадать, обращаться в «комитет бдительности». Вам следует поискать человека, который обладает умениями ниндзя, не испытывает материальных затруднений, и, быть может, ведет чересчур тепличный образ жизни, что вызвал у него жажду приключений и стремление к опасности. — У Чун сделал паузу и поклонился, и лишь после этого продолжил. — Кроме того, это должен быть не китаец, но такой человек, которого не очень сведущие люди могут принять за китайца.

У Старка сдавило грудь. Единственными людьми в городе, которых можно было перепутать с китайцами, были японцы. И, насколько было известно Старку, существовал всего один японец, полностью отвечающий данному У Чуном описанию, и всего один, чье имя У Чун так тщательно старался бы не называть, чтобы не вынуждать Старка потерять лицо. Но ведь этого не может быть! Неужто он настолько погряз в делах, что не увидел, как под самым его носом творятся столь вопиющие события? Видимо, так оно и есть. У Чун — очень осторожный человек. Он не стал бы приглашать Старка на эту встречу, если бы не был полностью уверен.

— Я признателен вам за ваше благоразумие, мистер У Чун, — сказал наконец Старк.

У Чун поклонился.

— Со своей стороны смею вас заверить, мистер Старк, что этого разговора никогда не было.

— Позвольте мне возместить вам потери, который вы понесли из-за упадка в делах, вызванном действиями Бандита.

— Что вы, что вы! — воскликнул У Чун, поднимая руки. — В этом нет никакой необходимости. Если вы положите конец преступлениям, этого будет более чем достаточно.

У Чун не стал упоминать о трофеях Бандита, по счастливому стечению обстоятельств оказавшихся у него в руках. Их необходимо было показать Старку, чтобы обосновать факты. Но в данном случае ему совершенно не грозило их потерять, поскольку Старк не мог никому сказать, где они, не подставив под удар собственные жизненно важные интересы. Таким образом, в руках у У Чуна оказалось небольшое состояние в драгоценных металлах и камнях — ибо, конечно же, украшения не сохранят свой прежний вид. На самом деле, он получил прекрасную компенсацию за все свои хлопоты, а поскольку он оказал Старку услугу — всегда полезно оказать услугу богатому и влиятельному человеку, — Старк теперь у него в долгу. Не то, чтобы У Чун собирался когда-нибудь хотя бы намекнуть о желании взыскать этот долг. Это было бы исключительно нетактично. Но само существование этого долга может оказаться весьма полезным.

— В таком случае, позвольте вас поблагодарить, — сказал Старк, и уже у дверей остановился. — Позвольте побеспокоить вас еще раз, прежде, чем я уйду.

— Пожалуйста-пожалуйста.

— Имя девушки.

— В шестьдесят втором году, когда мы с твоей матерью приехали сюда, в Сан-Франциско было шестьдесят тысяч жителей, — сказал Старк. — Сегодня же здесь живет четверть миллиона человек. Город продолжает расти, а вместе с ним — и возможности для смелых и находчивых.

— В смысле — деловые возможности.

Макото Старк смотрел в окно гостиной, на раскинувшийся внизу город.

— А какие еще возможности нужны?

Макото взглянул на Старка.

— Это классно, па, — для тех, кто интересуется бизнесом.

— В нем много интересного.

— Прибыль и убыток, спрос и предложение, дебет и кредит, — перечислил Макото. — Потрясающе увлекательно.

— Канцелярская работа — это не бизнес, — сказал Старк. — Это только записи о бизнесе. Ты знаешь, чем на самом деле занимается объединенная компания «Красная гора»?

— Конечно. Сахаром, шерстью, полезными ископаемыми. Да, еще несколько фабрик.

— Мы добываем железную руду в Канаде и серебро в Мексике. Мы владеем скотоводческими ранчо в Калифорнии и сахарными плантациями в королевстве Гавайи. Мы управляем самым большим сахаро-рафинадным заводом, и нам принадлежит самый большой банк в Сан-Франциско.

Макото пожал плечами.

Старк откинулся на спинку кресла.

— Я слишком много потакал тебе, и твоя мать — тоже.

Он подумал о Хэйко, а когда он думал о ней, то не мог сердиться на Макото — даже сейчас.

— Я делаю именно то, что вы с мамой мне велели — я полностью сосредоточился на своей учебе в университете. У меня же хорошие оценки, разве не так? Особенно по английскому языку и литературе.

— Английский язык и литература, значит. — Как так случилось, что мир настолько сильно изменился за столь краткое время? Отец — ковбой-бродяга, сын — литератор, и все это за одно поколение… — В этом году тебе исполнится двадцать. Похоже, тебе следует серьезно подумать о будущем. Какое место в твоих планах на будущее занимает английский язык и литература?

Макото улыбнулся.

— А что, ты в двадцать лет уже расписал все свое будущее наперед?

— Тогда все было по-другому, — возразил Старк. Чем он там занимался в двадцать лет? Грабил фактории в Канзасе и банки в Миссури. Угонял лошадей в Мексике и коров в Техасе. Влюбился в шлюху из Эль-Пасо. Угробил в перестрелках девять человек, прежде чем ему это окончательно осточертело. — Тогда было не так уж много возможностей для того, что ты назвал бы карьерой.

— Значит, насколько я понимаю, тебе здорово повезло, что ты сделался партнером мистера Окумити.

— Да, — согласился Старк. — Исключительно повезло.

Мистер Окумити. Старк до сих пор не научился думать о нем так. Окумити-но-ками Гэндзи. Князь Акаоки, распоряжающийся жизнью каждого обитателя своего княжества, будь то мужчина, женщина или ребенок. Военачальник, облаченный в причудливый наряд, чей покрой оставался неизменным вот уже тысячу лет, с волосами, уложенными в замысловатую старинную прическу, с двумя мечами за поясом, и с десятью тысячами самураев, готовых беспрекословно исполнить любой его приказ. Глава клана, почти три сотни лет противостоявшего сёгуну. Теперь все это осталось в прошлом. Не было больше ни причудливых причесок, ни нарядов, ни мечей. Ни самураев, ни княжеств, ни князей, ни сёгуна. Они с Гэндзи не видели друг друга вот уже двадцать лет, кроме как на фотографиях, и общались только в письмах — правда, писали друг другу добросовестно и регулярно. Старк каждый год наведывался на Гаваи, проверить, как идут дела на сахарных плантациях, но дальше на запад не плавал. Гэндзи в прошлом году путешествовал по Соединенным Штатам, но он завернул туда по пути в Европу, посетил Нью-Йорк, Бостон, Вашингтон и Ричмонд, и вернулся, не заезжая в Калифорнию. Как люди могут быть надежными партнерами и верными друзьями, так долго не видя друг друга? Воистину, сила прошлого велика. Она связала их воедино, и она же навсегда развела, потому что изо всех изо всех опасностей, которые они пережили много лет назад, изо всех людей, которых они знали, любили, ненавидели, лишь одно имело значение. Хэйко. Отныне и навеки.

Всякий раз, думая о Хэйко, Старк вспоминал ее такою, какой увидел в первый раз. Такая изящная, такая грациозная, такая хрупкая, в шелковом кимоно, изукрашенном вышивкой с изображением ив, согнувшихся под порывом ветра. Она говорила по-английски с таким кошмарным акцентом, что он ее почти не понимал. Впрочем, она быстро училась, и к тому моменту, как они вместе покидали Японию, Хэйко говорила на его языке уже куда лучше, чем большинство людей, которых Старк знал в Техасе в годы своей молодости. Ему снова, как это частенько бывало, подумалось: а какой ее помнит Гэндзи?

Ему хотелось бы рассказать Макото об этом — обо всем этом, — но он не мог. Он поклялся хранить тайну, и он сдержит слово.

— В те времена не так много американцев посещали Японию, — сказал Макото.

— Да, немного.

— Тебя пригласил старый приятель, знакомец еще тех времен, когда ты пас коров в Техасе. Этан Круз.

— Верно, — согласился Старк. Он обнаружил то, что оставил после себя Круз в техасских холмах. Прошел по его следу через пустыню и нагорья Запада, через Мексику и Калифорнию, а потом — через Тихий океан в Японию. Настиг его в горах над равниной Канто. Всадил пулю ему в грудь, рядом с сердцем, а все остальные заряды из обоих револьверов — в лицо. — У него были некоторые перспективные идеи, но он заболел и умер прежде, чем мы успели за что-либо взяться. Мистеру Окумити понравилось то, что я ему рассказал, и мы стали партнерами уже с ним. Я же рассказывал тебе эту историю раз десять, не меньше.

— Да, пожалуй, не меньше, — согласился Макото. — И каждый раз — одинаково.

Старк недоуменно взглянул на него.

— Ты о чем?

— Мама мне сказала, что главное в ниндзюцу — это не искусство боя и не искусство скрытности. Это бдительность и умение видеть разницу между истинным и неистинным, как в словах, так и в делах. Она говорила, что есть два способа поймать лжеца. Первый — легкий. Большинство лжецов глупы, и их рассказы изменяются, потому что они не могут запомнить, что они говорили. Второй — трудный. Умный лжец помнит свою ложь, и его рассказ не изменяется. Но и в нем есть слабое место. Его рассказ всегда остается в точности тем же самым, потому что он в точности запоминает то, что сказал.

— Правда всегда остается той же самой.

— Правда — да, но не правдивый рассказ. Рассказ с каждым разом будет чуть-чуть разниться, разве что у человека не память, а фотографическая пластинка.

— Зачем бы мне лгать о том, как я начинал свой бизнес?

— Не знаю, — отозвался Макото. — Возможно, там была какая-нибудь неприглядная история. Может, вы занимались контрабандой. Провозили опиум или белых рабынь.

— В жизни не занимался контрабандой, — отрезал Старк. — Твое воображение заводит тебя чересчур далеко.

— Да меня, на самом деле, не волнует, что там было, — сказал Макото. — Мне просто показалось это интересным, только и всего. Насколько я могу судить, единственное, о чем ты лжешь — это о временах, проведенных в Техасе и в Японии. Вот мне и любопытно, что же там случилось на самом деле.

— Ты теперь сделался специалистом по лжи?

Макото пожал плечами.

— Твоя жизнь — это твоя жизнь, па. Ты совершенно не обязан рассказывать мне то, чего не хочешь.

— Ну, раз уж мы коснулись этой темы, — сказал Старк, — солги мне что-нибудь про Сю-фонг.

Макото застыл.

Старк выждал несколько мгновений. Макото безмолвствовал. Старк сказал:

— Думаю, твоя мать не рассказала тебе про третий способ. Лжец настолько запутывается во лжи, что не может вставить ни словечка.

— Ни в чем я не запутался! — возразил Макото. — Ты никогда прежде о ней не спрашивал. Откуда ты узнал?

— Побеседовал с У Чун Хином, — сказал Старк, глядя, как Макото тянет время, пытаясь понять, что еще известно отцу. — В ходе этой беседы и всплыло имя Сю-фонг.

— Она не отвлекает меня от учебы, — сказал Макото. — Спроси любого из моих преподавателей, и они тебе ответят, что я учусь так же хорошо, как и всегда.

— Да, ты человек ученый, — заметил Старк. — Наверное, ты решил приобрести этот опыт исключительно в литературных целях. Или, быть может, ты учишь ее английскому языку?

— Это всего лишь развлечение, — сказал Макото. — Но всякий опыт имеет возможность отразиться в литературе.

— Ты собираешься написать о ней книгу.

— Я подумываю об этом.

— Я так и полагал, что тебя может посетить эта идея.

Макото рассмеялся.

— Ты никогда не читал ничего, кроме отчетов.

— Если ты напишешь эту книгу, я ее прочту. У меня даже есть для нее название.

— Да ну?

— Да, — сказал Старк. — Я бы назвал ее «Бегство Чайнатаунского Бандита».

— Броское название, — согласился Макото. Старк видел, что Макото до сих пор не уверен в том, насколько много ему известно. — Привлекает внимание. Хочется узнать, в чем же там дело.

— Ну, как бы там ни было, Чайнатаунский Бандит вот-вот будет разоблачен, — сказал Старк. — И, что самое любопытное, он вообще не китаец.

— Не китаец?

— Нет, — подтвердил Старк. — Не китаец. А теперь могут произойти две вещи, одна плохая, а вторая еще хуже. Лучший вариант развития событий заключается в том, что его арестует полиция и он проведет ближайшие десять лет в тюрьме. Если, конечно, он там столько проживет. Хотя мне сомнительно, что в Сан-Квентине много любопытного с литературной точки зрения.

— Это — лучший вариант? — спросил Макото. — Да, звучит довольно мрачно. А каков худший?

— Его убьют обозленные китайцы, — сказал Старк, — скорее всего, разделают заживо мясницкими ножами, потому что не слишком ему признательны за все те неприятности, которые он на них навлек, притворившись китайцем. А разделают его мясницкими ножами потому, что Бандит пользовался как раз китайским мясницким ножом, чтобы заставить людей думать, будто он китаец.

— Хорошая деталь, — с непроницаемым лицом произнес Макото, — этот китайский мясницкий нож. Я и не думал, что у тебя столь богатое воображение.

— Случается.

— Похоже, твоя история неизбежно движется к трагедии, — сказал Макото. — Давай я немного поработаю над ней. Возможно, мне удастся добиться финала получше. Читатели предпочитают счастливый конец.

— Не трудись, — отрезал Старк. — Я уже проработал конец.

— И каков же он? Тюрьма или смерть?

— Ни то, ни другое. Потому что произойдет неожиданный поворот сюжета. Любящий отец Бандита спасет своего сына, отослав его в Канаду прежде, чем полиция или китайцы успеют до него добраться.

— В Канаду?

— Совершенно верно, в Канаду, — согласился Старк, — и не для того, чтобы любоваться красотами севера. Бандит проведет год в Онтарио, на практике изучая добычу железной руды.

Макото потер подбородок, несколько театрально изображая раздумье.

— С точки зрения сюжета Мексика была бы лучше. Тропический климат более романтичен. И мексиканские серебряные рудники предоставляют больше возможностей для приключений, чем канадские железнорудные шахты.

— Бандиту не причитается больше никаких приключений, — решительно заявил Старк. — После достаточно долгого отсутствия, когда о нем забудут, он вернется в Сан-Франциско и займет подобающее ему место в правлении объединенной компании «Красный холм». Ясно?

— Давай сойдемся на том, что этот пункт еще следует обсудить. Сын не всегда похож на отца.

Уж не вздрогнул ли он? Макото показалось, что Старк вздрогнул, как, похоже, всегда, когда речь заходила об их сходстве — или, точнее, его отсутствии.

— В настоящий момент обсуждать нечего, — сказал Старк. — Да, и прежде, чем ты начнешь паковать вещи, принеси браслеты миссис Бергер, те, из золота и слоновой кости.

— Хорошо, отец. Что мне брать из вещей?

— Что хочешь. Ты уезжаешь через час.

— Неужели есть необходимость в подобной спешке?

— Самая настоятельная, Макото. — Впервые за всю беседу в голосе Старка проскользнуло волнение. — Ты что, думаешь, что я шутил, когда говорил про полицию и китайцев?

Макото вздохнул и повернулся, собираясь выйти.

— Один вопрос, — сказал Старк.

— Да?

— Почему?

Сын не всегда похож на отца. На самом деле, это еще было преуменьшение. Возможно, стоило бы сформулировать это в виде вопроса. Почему сын настолько непохож на отца? Но, конечно же, как сказал бы профессор Дайкас, вопрос отчетливо подразумевался уже в самом утверждении, каковое, несомненно, было причиной явного замешательства со стороны отца. Непроизвольная реакция, как сказала мать, тоже указывает на правду и фальшь.

Когда Макото впервые заметил их несходство? Еще в детстве он обратил внимание на то, что куда больше похож на мать, чем на отца.

Это потому, что ты — наполовину японец, а у нас сильная кровь, — так сказала мать.

Макото принял это объяснение, потому что любое объяснение было лучше, чем никакого, и потому, что его мать, которая начала обучать его тайнам искусства истинного и неистинного с тех пор, как ему сравнялось пять лет, никогда ему не лгала. Во всяком случае, насколько он мог сказать. Позднее ему пришло в голову, что она была наставницей, а он — учеником, и она вполне могла утаить от него какие-то тайны искусства. Если кто-то и способен сделать так, чтобы его не поймали на лжи, так это мастер разоблачения лжи, не так ли?

Рождение его сестры, Анжелы Эмико — ему тогда было семь лет — заронило в душу Макото первые зерна сомнения, и они возросли после появления два года спустя его младшей сестры, Хоуп Наоко. В них, как и в самом Макото, тоже была половина японской крови. Но в них, в отличие от Макото, прослеживались черты и его отца-американца, а не только его матери-японки. И у Анжелы, и у Хоуп были темные волосы. Глаза у Анжелы были светло-карие, а у Хоуп — голубые, как у отца. И сложением они из себя представляли нечто среднее между обоими родителями. А у Макото были черные волосы и темно-карие глаза, как у матери, и хотя он вырос заметно крупнее ее, до отца ему было далеко.

В женщинах кровь слабее, чем в мужчинах, — сказала ему мать, объясняя это различие.

Но к этому времени, хоть Макото и не заметил никаких признаков обмана, ему уже трудно было безоговорочно принимать на веру объяснения матери. Во-первых, он стал старше. Во-вторых, он уже больше знал об окружающем мире. Его преподаватель естественных наук и математики, мистер Штраус, был ярым сторонником теории Менделя, ученого, монаха и собрата-австрийца. Все, что Макото узнал от него об открытиях Менделя в области скрещивания растений, подтверждалось в его сестрах и отрицалось в нем, Макото. Все это было по меньшей мере странно. А три месяца спустя, когда он встретил Сю-фонг, и вовсе сделалось неприемлемым.

У Сю-фонг были светло-коричневые волосы и зеленые глаза. «Мой отец — англичанин», — сказала она. «В женщинах кровь слабее», — говорила его мать, и вроде бы Сю-фонг подтверждала это утверждение. Английская часть была в ней видна так же наглядно, как и китайская. Но затем Макото встретил ее брата, Ши-яна. Он был в точности похож на Сю-фонг, только с поправкой на мужские стати. Интересно, что по этому поводу сказала бы его мать? Что китайская кровь слабее японской? Мендель утверждал иное.

Мистер Штраус, обсуждая вопросы генетики, предупредил Макото, что эта наука находится еще в состоянии становления, и ей еще многое предстоит выяснить, особенно в том, что касается более сложных организмов. Он сказал, что вопрос о рецессивных и доминантных признаках значительно усложняется. Да это и не удивительно — ведь люди намного сложнее душистого горошка. Возможное количество составных частей, способных сыграть свою роль в определении этих признаков, просто поражает воображение, не так ли? Макото согласился с ним. И все же…

Он было подумывал задать этот вопрос родителям напрямую, но быстро отказался от этой идеи. Мать будет все отрицать, не моргнув и глазом, а отец — или, быть может, правильнее будет сказать «отчим»? — если уж он считает себя обязанным лгать, никогда не скажет правды.

Одолеваемый сомненьями и отчаяньем, Макото сделался мстительным. Но кому ему было мстить? Что было не в порядке? Кто был в этом повинен? А он сам — какой вред ему причинили? Он был богат — возможно, богаче всех своих сверстников в Сан-Франциско. Да, нельзя было не признать, что некоторые люди, принадлежащие к его социальной прослойке, презирали его, но никто не осмеливался оскорблять его в лицо. Этому препятствовали богатство семейства Старков и политические связи Мэттью Старка — а если не они, так более веские страхи.

Пять лет назад некий соперник Старка по развивающемуся сахарному бизнесу был найден плавающим в заливе. Отчасти его объели акулы, но часть тела сохранилась; и на торсе нетрудно было разглядеть огнестрельную рану — пуля вошла прямо в сердце. Хотя соперничество в данной сфере прекратилось, что, несомненно, было на руку Старку, никто не высказывал предположение, что он как-либо причастен к этой загадочной и прискорбной кончине. Лишь одна из городских бульварных газетенок решила иначе и напечатала статью, в которой связывала Старка с еще несколькими нераскрытыми преступлениями, включая совершенно смехотворные замечания насчет убийств, совершенных на Диком Западе и в Японии. Само собой, никаких имен там не называлось, но все было очевидно и так. Две недели спустя после публикации здание, в котором размещалась редакция газеты, сгорело, а вместе с ним и издатель газеты, он же редактор. Все указывало на то, что это был несчастный случай. Редактор был известным пьянчугой. Согласно командиру пожарных, жертва, должно быть, уронила керосиновую лампу, когда впала в обычное для него в вечернее время состояние опьянения. Однако же, теоретически существовала возможность того, что за этим происшествием крылось нечто более зловещее. И потому все всегда держались очень вежливо, хотя и не всегда приветливо и дружелюбно.

Три года назад Макото завершил домашнее обучение и поступил в Калифорнийский университет, который совсем недавно переехал в новый университетский городок, расположенный в Беркли-хиллз. Это было первым реальным опытом Макото в общении со сверстниками. И, к несчастью, среди этих сверстников оказался один молодой здоровяк по имени Виктор Бартон, чей отец был видной шишкой в Партии рабочих людей, ярой антикитайской группировкой, которая, как поговаривали, имела значительные шансы выиграть следующие губернаторские выборы. Бартон, который явно был не в состоянии отличить китайца хотя бы от негра, не то что от японца, постоянно называл Макото то «желтым ниггером», то «китаезой». Макото, следуя совету отца, игнорировал Бартона, хотя иногда это становилось весьма затруднительным. Однажды Бартон не появился на занятиях, а его приятели-студенты отчего-то сильно нервничали. Позднее Макото узнал, что накануне на Бартона, возвращавшегося домой из таверны, кто-то напал. Нападающие, приближения которых Бартон не увидел и не услышал, и даже не знал, сколько их было, сломали ему правую ногу в колене, правую руку в локте и челюсть — посередине. Травмы были таковы, что Бартон оказался не в состоянии ни пользоваться костылем, ни внятно разговаривать, что с неизбежностью повлекло за собою его уход из университета.

После этого все снова сделались исключительно вежливы с Макото.

Макото спросил Сёдзи и Дзиро, двух японцев-клерков, работающих в объединенной компании «Красная гора», не знают ли они, что случилось с Бартоном. Он задал этот вопрос во время их ежедневной тренировки по рукопашному бою, в котором оба японца были весьма сведущи, поскольку до переезда в Калифорнию являлись самураями на службе у мистера Окумити. Макото всегда разговаривал с ними по-японски, как и они — с его матерью.

— Мы слыхали об этом, — сказал Сёдзи. — Не повезло ему, а?

— Не повезло, — согласился Дзиро, — но, насколько я понимаю, этот молодой человек не отличался благовоспитанностью. Таких людей часто сопровождает невезение.

— Подождите, Макото-сан! Вы неправильно выполняете этот захват. — Сёдзи взял Макото за руку. — Расслабьтесь. Если вы напряжете мышцы, я почувствую ваше движение. Самый эффективный захват — это тот, которого не замечают.

— Вы ничего с ним не делали?

— С кем? С этим Бартоном? — Сёдзи посмотрел на Дзиро, и они дружно пожали плечами. — А зачем он нам? Мы его даже не знаем.

— Попробуйте увидеть в этом хорошую сторону, — предложил Дзиро. — Он не отличался благовоспитанностью. Теперь, когда его не будет в университете, вам станет легче учиться.

— Внимание! — сказал Сёдзи, и провел бросок. Если бы он не подстраховал Макото в последний момент, то сломал бы себе плечо. Так же юноша только грохнулся на татами с такой силой, что у него перехватило дыхание.

— Вот видите? — спросил Сёдзи. — Вы не почувствовали захвата, и бросок оказался для вас неожиданностью. Запомните это, Макото-сан.

— Я запомню, — пообещал Макото.

Так на свет появился Чайнатаунский бандит — не столько ради мести, сколько из острой потребности вести собственную битву, на собственных условиях.

Сперва он забирался в чужие дома, чтобы осознать, насколько уязвимы люди, особенно люди, считающие, что их богатство и положение в обществе делает их недосягаемыми для всяких там подонков. Он пробирался внутрь, используя перчатки и сандалии с когтями, одетый во все черное, черный, словно сама ночь. Изучал спальни, прислушиваясь к обрывкам долетающих снизу застольных разговоров, просматривал содержимое шкафов и шкатулок с драгоценностями. С этим он завязал после того, как случайно увидел Мэг Частайн, девушку, которую знал с раннего детства, выходящей из ванны. Это ввергло его в такое смущение, что с тех пор при одной лишь мысли о тайном проникновении в чужой дом он безудержно краснел.

Но раз начав уже трудно было остановиться. Дома исключались. Значит, оставались улицы. И что там делать? Изображать из себя Робин Гуда? Отнимать у богатых и отдавать бедным? Идея грабить богатых его притягивала. Но отдавать бедным? Каким бедным? Большинство бедняков города были либо китайцами, либо белыми рабочими, ненавидящими этих самых китайцев. Вряд ли кто-нибудь из них воспримет его благодеяния с признательностью.

Затем, как-то зайдя пообедать в «Нефритовый лотос», Макото заметил молодую женщину, которую сперва даже принял по ошибке за свою сестру Анжелу, невесть зачем нарядившуюся в китайское платье чон-сам. Но, присмотревшись повнимательнее, понял, что сходство лишь мимолетное, и всецело обусловлено смешанным происхождением. Соответственно, Макото влекла к Сю-фонг не любовь и не плотское желание, а подтекст, кроющийся за самим ее существованием, существованием ее брата, их сходством с его сестрами и несходством между ним, Макото, и ими всеми. Насколько вероятно то, что он и вправду тот, кем его именуют — а именно, сын Мэттью Старка? Все наглядные доказательства заставляли предположить, что это очень маловероятно.

История Сю-фонг была проста: ее гнали и отвергали и англичане, и китайцы, и в конце концов ее продали в проститутки. Теоретически для нее существовала возможность расторгнуть контракт, расплатившись с хозяином, но сумма была велика, а ее долг У Чун Хину постоянно рос. Свобода все более превращалась в недостижимую мечту.

Вот так и случилось, что Макото обрел своего бедняка, для которого он мог стать Робин Гудом.

Ему следовало бы поблагодарить бывшего соученика, Виктора Бартона, за идею прикинуться китайцем. Бартон не видел разницы. Добавить пару броских деталей — скажем, китайский мясницкий нож и ругательства на ломаном китайском, — и кто ее разглядит? Только настоящий китаец, а их Макото грабить не собирался. Полиция будет искать преступника в Чайнатауне. Никому и в голову не придет заподозрить обеспеченного молодого человека, проживающего среди страдающих от грабителя богачей Ноб-хилла.

Все это было классно — пока не закончилось. Макото запихал наугад отобранную одежду в дорожную сумку, но мысли его при этом были заняты другим.

— Я надеюсь, ты будешь хорошо себя вести в Канаде, — сказала мать.

— Придется, — отозвался Макото. — Что еще остается делать на канадской железодобывающей шахте?

— Неприятности можно найти везде, — сказала мать, — и везде они могут найти тебя, если ты не будешь осторожен. Так что будь осторожен.

— Я всегда осторожен.

— Пиши мне почаще. По-японски.

— Я буду писать на кана, — сказал Макото. Кана было простым, фонетическим письмом. Ему так и не удалось по-настоящему освоить две тысячи иероглифов кандзи, необходимых для основ подлинной грамотности.

— У тебя будет с собой словарь. Неплохая возможность попрактиковаться в кандзи.

Макото посмотрел на мать, и, как всегда, поразился тому, насколько молодо она выглядит, какие у нее нежные черты лица, какая эмоциональная, хрупкая натура, казалось бы, скрывается за ее мягким, почти нерешительным голосом. И все это — иллюзия. По внешности мать годилась Макото в младшие сестры, но на самом деле она была вдвое старше его. Изящная фигура создавала обманчивое впечатление, скрывая ее подлинную силу. В том же, что касается эмоций, Макото ни разу в жизни не видел, чтобы она выказала страх или уныние. Теперь, когда ему так много хотелось выяснить про себя, он начал задумываться и о ней. Он очень мало знал о матери — даже меньше, чем об отце, а об отце он почти ничего не знал.

— Сколько тебе было лет, когда ты приехала в Калифорнию?

— Двадцать. Я же не раз тебе говорила.

Мать вопросительно взглянула на Макото.

— Ты боялась?

Мать улыбнулась; она занималась тем, что аккуратно складывала рубашку, которую Макото засунул в сумку комом.

— Мне некогда было бояться. Ты появился на свет почти сразу же после того, как мы сошли на берег.

— Ты когда-нибудь жалела о том, что покинула Японию?

— Откуда так много вопросов?

— Ну, я ведь уезжаю из дома. Что же удивительного в том, что мне хочется знать, как ты уезжала из своего дома? Конечно, ты уехала добровольно, и уже не вернулась обратно. Я же вынужден уехать, но я со временем вернусь домой.

— Есть одно известное высказывание, — сказала мать. — «Сожаление — эликсир поэтов». Я никогда не была сильна в поэзии.

— Макото-сан, миссис Старк, — появившийся на пороге Дзиро поклонился им обоим. — Вы готовы? Я буду сопровождать вас в Канаду.

— Замечательно, — отозвался Макото. — У меня даже будет нянька.

— Будь осторожен, — напутствовала его мать, — и возвращайся целым и невредимым.

— Не волнуйся. Год пролетит незаметно, и я вернусь прежде, чем ты успеешь соскучиться.

— Позаботься о нем, Дзиро.

— Слушаюсь, миссис Старк.

Но Дзиро не представилось такой возможности. Памятуя недавно полученный урок о незаметном захвате, Макото распространил этот принцип на текущую ситуацию, и исчез, когда они добрались до железнодорожного вокзала. Дзиро, задыхающийся от бега, вернулся домой всего через час после того, как он ушел оттуда вместе с Макото.

— Мистер Старк! Макото исчез!

Они обыскали железнодорожный вокзал, расспросили всех, кого только смогли, но ничего не выяснили. Никто не видел юношу, который по описанию совпадал бы с Макото (за исключением тех моментов, когда он еще был вместе с Дзиро), — а ведь молодой человек азиатской наружности, одетый как богатый студент, неизбежно должен был привлекать к себе внимание. Старк приказал обыскать и остальные части города, но он понимал, что уже поздно.

Канада его не привлекала. Макото придумал что-то получше. Мексика казалась более вероятной, поскольку он упоминал ее в последней беседе.

Дзиро сидел на коленях, склонив голову. Его терзал стыд. Он сидел так, ссутулившись, впав в отчаянье, с тех самых пор, как потерял Макото на вокзале. Хотя он был одет в современную европейскую одежду, поза его была позой самурая, не выполнившего свой долг. Двадцать лет, проведенные в Америке, не повлияли на основы его мировоззрения. Старк знал, что если он не сумеет осторожно распутать эту ситуацию, вполне может случиться так, что Дзиро совершит самоубийство, дабы загладить то, что он считал позорным промахом.

— Дзиро, — строго произнес Старк. — Почему ты бездельничаешь? Сейчас же отправляйся на почту и отправь телеграмму Мендозе. Когда вернешься, собирайся в дорогу. Я рассчитываю, что ты нагонишь Макото. Постоянно оставайся при нем.

— Да, сэр, — отозвался Дзиро. Полученный выговор придал ему энергии. Старк знал, что если он почувствует себя достаточно наказанным и по-прежнему полезным, он останется жить. — Что следует написать в телеграмме?

— О Господи, человече, ты что, сам не соображаешь? Напиши, что Макото, возможно, выехал к нему.

— Да, мистер Старк. Вы совершенно правы.

Дзиро поклонился и повернулся, собираясь уйти.

— Подождите! — сказал вошедший в комнату Сёдзи. В руках у него была записка. — От У Чун Хина. Срочно.

Старк знал, что написано в этой записке, прежде, чем прочел ее. Девушка. Он совсем забыл о ней. А вот Макото не забыл.

Пол маленькой комнаты в борделе при «Нефритовом лотосе» был залит кровью, натекшей из шести трупов. Четверо из них были застрелены, трое — в грудь, и один — в лицо. Пороховые ожоги свидетельствовали о том, что выстрелы были произведены с близкого расстояния. Пятый был зарезан ножом, возможно — его собственным, который до сих пор торчал у него в груди. Прежде, чем добраться до сердца, этот же нож выпустил ему кишки. Убийство, совершенное в гневе. Старк взглянул на девушку. Возможно, именно этот человек с выпущенными кишками несколько ранее убил Сю-фонг. Девушка была красива; в ее лице гармонично сочетались европейские и азиатские черты. Ей было лет шестнадцать-семнадцать, не больше. У нее было перерезано горло.

— Макото ее не убивал, — сказал Старк. — Это сделал тот человек.

У Чун кивнул.

— Он, по его словам, пришел, чтобы освободить ее. Она же э-э… пострадала по недосмотру.

— Где он?

— Где бы он ни был, — сказал У Чун, — он обречен. Теперь хорошего выхода не осталось.

Он взглянул на полдюжины полицейских, которые толклись в комнате, мешая друг другу.

— Вон тот офицер как раз ел в ресторане. Он услышал выстрелы. И очутился здесь через мгновение после того, как Макото ушел.

— Он ранен?

— Не думаю. Вот к этому, — У Чун указал на покойника с обожженным порохом лицом, — он подошел ближе всех, а его нож не в крови. Я глубоко сожалею, мистер Старк. Я надеялся, что проблема решена. Кто бы мог подумать, что он совершит столь глупый шаг — рискнет всем ради проститутки?

Старк мысленно сказал себе, что он мог бы — и должен был бы — подумать об этом. Он и сам поступил почти в точности так же, когда ему было столько же, сколько сейчас Макото. Эль-Пасо сменился на Сан-Франциско. Место другое — результат тот же самый. Его женщина тоже умерла из-за него, и куда хуже, чем эта. «Сын не всегда похож на отца», — сказал Макото. Иногда он все-таки был на него похож — чрезвычайно плачевным образом.

Один из копов, одетый вместо мундира в гражданский костюм — тот самый офицер, о котором упоминал У Чун, — подошел к ним и приподнял шляпу.

— Мистер Старк.

Старк несколько раз встречался с ним, по поводу краж на верфи. Жизнерадостный, полный ирландец, похожий скорее на дружелюбного бармена, чем на стража порядка. Офицер Маллиган. Улисс Маллиган.

— Помощник шерифа Маллиган.

— Какая неприятность! — заметил Маллиган.

— Да, но весьма счастливая для вас неприятность, — сказал Старк. — Насколько я понимаю, вы — первый из офицеров, оказавшихся на месте происшествия.

— Совершенно верно, мистер Старк. — Произнося эти слова, Маллиган вопросительно взглянул на Старка. — Я тут зашел слегка перекусить. Лапшой со свининой в красном соусе.

— Благодарите ваш аппетит, помощник шерифа Маллиган. Вы — герой. Вы поймали Чайнатаунского Бандита и положили конец ужасу, который он наводил на добропорядочных граждан.

Полицейский поочередно посмотрел на трупы, потом снова взглянул на Старка.

— И который из них — Бандит, сэр?

— Тот самый, которому вы выстрелили в лицо, когда он кинулся на вас с китайским мясницким ножом.

Маллиган нахмурился и снова уставился на трупы.

— Тогда получается, тут была банда? И вся банда застрелена?

— Нет, он был преступником-одиночкой, дерзким, и, возможно, свихнувшимся. — Старк снял с пояса револьвер тридцать восьмого калибра и подал Маллигану рукоятью к нему. — Он был вооружен револьвером и мясницким ножом, в точности как и описывают пострадавшие. А эти люди и девушка — всего лишь несчастные бедолаги, случайно оказавшиеся рядом.

Маллиган взял револьвер и осмотрел его.

— Он полностью заряжен.

— Я сомневаюсь, что он останется таковым к тому моменту, когда очутится в отделении полиции и будет зарегистрирован в качестве вещественного доказательства, — сказал Старк. — Я полагаю, что за это вас повысят до заместителя начальника полиции. Я уверен, что начальник полиции Вильсон говорил мне что-то в этом роде, когда мы с ним вчера вместе обедали.

— Я не понимаю, сэр, — сказал Маллиган.

— А вам так уж это необходимо, заместитель начальника Маллиган?

Маллиган медленно расплылся в улыбке, а в глазах его заплясали веселые огоньки.

— Нет, мистер Старк. Думаю, не особенно. Моя жена очень обрадуется прибавке в жалованьи.

— В таком случае, позвольте мне первым поздравить вас.

Старк и Маллиган пожали друг другу руки.

— Да, но если это Чайнатаунский Бандит, то где же то, что он награбил?

Старк взглянул на У Чуна.

— Где-то спрятано, а где — неведомо, — отозвался тот.

— Поскольку Бандит схвачен, жертвы чрезвычайно огорчатся, если им не вернут их имущество. Думаю, вы временно убрали драгоценности с места происшествия, чтобы уберечь, а теперь с радостью передадите их мистеру Маллигану.

У Чун недовольно нахмурился.

— Да.

— Конечно же, благодарные бизнесмены с радостью выплатят вам вознаграждение. Скажем, тысячу долларов.

— Полагаю, воистину благодарные бизнесмены могут быть и более щедрыми, если учесть потери, которые я понес из-за своей готовности услужить. Скажем, две тысячи долларов.

— Думаю, это вполне справедливо, — согласился Старк. Эта проблема была решена. Но другая осталась. Где Макото? Теперь он не поедет в Мексику. Но куда он отправится?

— Ну и паршивый же выдался ужин, — сказала Хоуп, когда они вместе с ее старшей сестрой Анжелой отправились наверх, в свою спальню. Хотя она была на два года младше сестры — ей было всего одиннадцать, высказывалась она куда чаще. — Когда они принимаются называть друг друга «мистер Старк» и «миссис Старк», сразу ясно, что они из-за чего-то поссорились.

— С Макото что-то случилось, — сказала Анжела. — В этом все дело.

— Да с ним никогда ничего особенного не случалось, — возразила Хоуп. — Он же мальчишка. Он всегда вывернется.

— Я слыхала, как Дзиро и Сёдзи говорили насчет полиции. Что-то нехорошее произошло в Чайнатауне.

— Чайнатаунский Бандит! — воскликнула Хоуп, встревожившись. — Неужто он напал на Макото?

Анжела покачала головой. Хоуп видела, что сестра хочет сказать что-то еще, но почему-то не решается.

— Да ладно тебе, Анжела, давай, говори!

— Мой японский не очень хорош, — сказала Анжела. — Я могла неправильно понять. А они еще говорили на акаокском диалекте, потому их было еще труднее понять.

— Ну так что они сказали?

Анжела глубоко вздохнула, прежде чем ответить.

— Они говорили, будто Макото кого-то убил.

— Что?!

Анжела заплакала.

— Я боюсь, он никогда не вернется домой…

Макото проснулся на борту шлюпа «Гавайский тростник». Его мутило. Дело было не в излишке спиртного, которое он выпил вчера вечером, — хотя оно ему не помогло, — и не в морской болезни, вызванной качкой, — хотя она, несомненно, внесла свой вклад. Дело было даже не в насилии, не в крови, не в смерти — даже не в смерти Сю-фонг. Дело было в ее взгляде, который она бросила на Макото в тот самый момент, когда кули перерезал ей глотку. Этот взгляд обвинял его в предательстве. Он дал ей обещание, и она полагалась на него, а он допустил, чтобы ее убили. Это был совершенно не тот героический финал, который Макото планировал для «Бегства Чайнатаунского Бандита».

Правда, сказать, что он сбежал, тоже было нельзя. Полиция от него не отстанет, так же как и китайцы. Мэттью Старк ошибался. Скверных вариантов было не два, а три, и третий объединил в себе все сразу. Со временем они настигнут его, и бежать будет некуда, но еще останется возможность написать героический, хотя и трагический финал — о том, как Чайнатаунский Бандит сражался насмерть.

Но прежде, чем это случится, ему нужно еще кое-что сделать.

Макото встал с койки и вышел на палубу. Он смотрел, как светлеет небо на востоке.

Земля восходящего солнца.

Впрочем, это зависит от того, где ты находишься во время восхода солнца. Сейчас для него землей восходящего солнца была Калифорния. Макото взглянул на запад, на темную половину неба, в сторону Гаваев и сторону Японии.

Интересно, удивится ли Гэндзи, увидев Макото? А если Макото увидит в нем то, что, как он думает, он может увидеть, что он скажет, когда Макото задаст ему один-единственный вопрос, вопрос, ради возможности задать который он пересек Тихий океан? Тот самый вопрос, который Мэттью Старк задал Макото в совершенно другом контексте.

Почему?