ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Казалось, Джон все еще сомневался. Но только он открыл рот, чтобы сказать это, как в комнату вошел хирург.

Устало улыбаясь, он пожал Джону руку и повернулся к Кэсси.

— С вашей матерью теперь все будет в порядке. Она уже пришла в себя, и ее отвезли в палату интенсивной терапии. Не больше чем на пару дней, — быстро добавил он, заметив, что Кэсси побледнела. — Это обычная процедура. Мы хотели бы немного понаблюдать за ней, пока ее состояние не стабилизируется.

— Спасибо вам, — сказала Кэсси. — От всего сердца.

— Я просто делаю свое дело, — помедлив, произнес хирург. — Но это самая замечательная работа в мире.

После того, как он ушел, Джон скосил на Кэсси глаза.

— Я тоже однажды спас кое-кому жизнь, — заметил он.

— Правда? И как все случилось?

— Бросил в одного парня бейсбольную клюшку и промахнулся.

— Ну, ты герой! — рассмеялась она.

В следующие недели Джон делил свое время между лечением миссис Пил в Биллингсе, куда он отвозил ее на своей машине, и растущей ответственностью за новое ранчо, которое только начинало вставать на ноги. Коровник был закончен, загон обнесен свежевыкрашенной белой изгородью, пастбище засеяно природными травами прерий. Цены на их семена были просто фантастическими в связи с революцией в генетике. Фермеры кинулись кормить свой скот генетически модифицированными и обогащенными кормами и напрочь извели все природные травы. Джон нанял соседского фермера засеять для него поле и смотреть за ним в течение сезона. Фермер построил огромное бетонное хранилище для будущего урожая. Это был монументальный труд, но он позволил бы восстановить здешние поля.

В то же время над делом Тарлетона работали как окружная прокуратура, так и местная адвокатская контора. Кэсси допрашивали обе стороны. Их вопросы заставляли ее нервничать.

Она поделилась этим с Джоном, когда он как-то раз заглянул к ним, чтобы проведать миссис Пил.

— Адвокат собирается представить меня суду как какую-то дешевую проститутку, — с горечью сказала она.

— Если человек говорит правду, ничто не может заставить его выглядеть плохо, — возразила миссис Пил. Она сидела в гостиной и вязала. На голове у нее была шапочка. У нее начали выпадать волосы от лучевой терапии, но она не унывала. Она уже связала себе с полдюжины шапочек самых разных цветов и фасонов и все еще была увлечена процессом.

— Слушайся свою маму, — улыбнулся Джон. — Ты же не хочешь, чтобы он снова ушел безнаказанным.

— Помощник окружного прокурора спрашивал, какую одежду я носила на работу. Я сказала, что джинсы и футболку — самую обычную, а не какую-нибудь выше пупка. Он улыбнулся и сказал, что, даже если бы я носила бикини, это не имело бы значения. У Тарлетона не было никакого права заставлять меня чувствовать себя неловко из-за моей одежды.

— Мне нравится этот помощник прокурора, — проговорил Джон. — Он из тех, кто работает на совесть. Думаю, когда-нибудь он станет главным прокурором округа. Говорят, что в течение двух лет он не проиграл ни одного дела.

— Надеюсь, он заставит Тарлетона понервничать, как заставил нервничать меня его адвокат. — Кэсси нервно поежилась, вспомнив о суде. — Я просто не представляю, как буду сидеть там перед всеми.

— Ты просто помни, что присяжные — это те люди, которых ты знала всю свою жизнь, — посоветовала миссис Пил.

Кэсси вздохнула.

— Помощник адвоката сказал, что адвокат будет пытаться перенести слушание дела в Биллингс под тем предлогом, что здесь якобы нельзя рассчитывать на беспристрастный суд.

Джон нахмурился. Это могло придать делу совсем другой оборот. Но он все равно будет свидетельствовать. Тарлетон должен получить то, чего заслуживает.

— Я, конечно, знаю, — продолжила Кэсси, — что поступила правильно, доведя дело до суда. Но что, если его оправдают и он захочет отомстить мне, или маме, или Селене?

— В таком случае, — глаза Джона опасно блеснули, — это будет самым плохим днем в его жизни. Я обещаю тебе. А если его оправдают, если каким-то чудом это все же случится, ты можешь возбудить гражданский иск против него за нанесение морального ущерба, и я оплачу тебе все судебные расходы.

— Я с первого взгляда поняла, что вы хороший человек, — улыбнулась миссис Пил.

Кэсси немного расслабилась, почувствовав себя более защищенной.

— Почему жизнь так сложна? — помолчав, сказала она.

Джон пожал плечами.

— Кто знает. Но может, из нее что-нибудь да выйдет. — Он бросил взгляд на часы и вздохнул. — Мне пора возвращаться на ранчо. Но завтра я заеду. Мы могли бы сходить в кино или еще куда-нибудь.

Кэсси в нерешительности посмотрела на мать.

— У меня есть телефон, — напомнила ей та. — Да и Селена будет дома.

— С этим парнем из армии ты пошла не раздумывая, — проворчал Джон.

— Эй, я не собираюсь капризничать, — примирительным тоном проговорила Кэсси. — Я обожаю ходить в кино.

На лице Джона появилась улыбка.

— Тогда я буду здесь около шести. В этом китайском ресторанчике, который только что открылся, совсем неплохо готовят. Я чего-нибудь там куплю, чтобы мы могли поужинать перед уходом.

Кэсси и ее мать переглянулись. Он и так столько всего сделал для них.

— Китайская еда совсем не дорогая, — успокоил их Джон. — У меня хорошее жалованье, я не пью, не курю, не играю в игры, не бегаю за женщинами. Надо же мне, в конце концов, куда-то девать деньги!

— Ну ладно, — со смехом согласилась Кэсси. — Но однажды, когда я стану богатой и знаменитой, благодаря своим незаурядным способностям продавца в фуражном магазине, я расплачусь с тобой за все это.

«Недорогая китайская еда» представляла собой ассортимент всевозможных блюд, которые можно было хранить в холодильнике и которых вполне бы хватило на два выходных дня.

После ужина Джон помог Кэсси забраться в кабину его пикапа, сел сам и вывел машину на дорогу. Было еще светло, но над темными силуэтами далеких гор уже начала разворачиваться симфония из всевозможных оттенков красных, оранжевых и желтых цветов.

— Как красиво! — восхитилась Кэсси, глядя на закат. — Я ни за что не хотела бы жить в другом месте.

Время от времени Джон скучал по Медисин-Ридж, но ему нравился и Холлистер — маленький, уютный городок с милыми и доброжелательными людьми.

— Мы поедем в городской кинотеатр? — спросила Кэсси.

На его лице появилась мальчишеская улыбка.

— Нет. Я нашел кинотеатр, где фильм можно смотреть прямо из машины. Он открылся только месяц назад. Не знаю, долго ли он продержится, но в любом случае мы можем туда заглянуть.

— Здорово! Я о них только в книжках читала. Так это не в городе?

— Это на окраине, можно сказать — в самой середине пастбища. Рядом ходят коровы.

Она рассмеялась.

— Ты смотришь кино, а корова засовывает голову в машину и смотрит на тебя, да?

— Меня бы это не удивило.

— Да я не против. Мне нравятся коровы.

Возле кинотеатра стоял высокий стенд с названием фильма, идущего на этой неделе. По грунтовке, вдоль которой росли высокие деревья с пышными кронами, они подъехали к огромному экрану. Там были размечены места для двадцати машин, возле каждого — стойка с динамиками. Подросток, похожий на хозяина кинотеатра — должно быть, его сын, — стоял возле входа и продавал билеты.

Джон купил билет и занял свободное место. Затем выключил мотор и с любопытством огляделся.

— Единственное, чего здесь не хватает, — это бара с напитками, пиццы и комнаты отдыха, — сказал он. — Но если дела пойдут, может, потом все это и появится.

— По-моему, здесь и так неплохо.

— Пожалуй. — Он опустил оба окна и включил динамики как раз в тот момент, когда экран засветился и на нем появились титры.

— Здорово! — рассмеялась Кэсси, — Каждая буква размером с человека.

Джон снял шляпу и, положив ее на заднее сиденье, отстегнул свой ремень. Потом помог разобраться с ремнем Кэсси и притянул ее к себе.

— Так лучше?

Маленькая ладонь коснулась его груди.

— Конечно.

Первая часть фильма захватила их обоих. Но потом Джон уже не смотрел на экран. В мерцающем свете он видел лишь оживленное лицо Кэсси, и желание нарастало в нем, как приливная волна. С тех пор, как он впервые почувствовал вкус ее мягких губ, он только и жаждал повторить поцелуй.

— И это все, чего ты хочешь, Кэсси? — спросил он. — Жить в маленьком, заброшенном городке и работать в фуражном магазине? Разве тебя не привлекают учеба в колледже, работа в большом городе, встречи с интересными людьми?

Ее глаза переместились с экрана на его лицо.

— Почему меня должно все это привлекать?

— Ты же еще очень молода, — настойчиво продолжал Джон. — Неужели тебе больше ничего не хочется?

— Мистер Барбер, у которого здесь автомагазин, родился в Холлистере и за всю жизнь ни разу не был за пределами округа, — произнесла Кэсси. — Он женился на мисс Джейн, когда ему было восемнадцать, а ей шестнадцать. Сейчас у них пятеро сыновей.

Джон нахмурился.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Я просто пытаюсь тебе объяснить, как здесь живут. У нас нет каких-то экстравагантных вкусов. Мы простые люди. Живем в семьях, выходим замуж, рожаем детей, смотрим, как вырастают наши внуки. Потом мы умираем. И здесь остаются наши могилы. У нас вокруг прекрасные места — можно гулять по лесу или скакать верхом по лугам, — чистые реки и ясное голубое небо. После захода солнца мы сидим на крылечках, слушаем, как стрекочут кузнечики, и любуемся тем, как мерцают маленькими зелеными огоньками светлячки в траве. Если кто-то заболеет, соседи придут помочь. Если кто-то умрет, они принесут еду и утешат. Чья-то беда никогда не остается незамеченной. У нас здесь есть все, что нам нужно, чего мы хотим и что мы любим. А что может предложить нам твой город?

Джон никогда не слышал ничего подобного. Он учился в колледже на Востоке и объездил весь мир. У него был выбор. У Кэсси его не было. С другой стороны, объяснения Кэсси, почему она счастлива здесь, звучали очень по-взрослому. Среди знакомых Джона было немало людей, которые не знали, кто они и где их корни.

— О чем ты задумался? — спросила Кэсси.

— О том, что у тебя взрослая душа в молодом теле.

— Вот и мама то же говорит, — рассмеялась она.

— Она права. Но давай вернемся к главному: тебе бы понравилось, если бы у тебя была возможность получить стипендию, поступить в колледж и изучать то, что тебе хочется?

— А кто бы тогда заботился о маме и Селене? — спросила она тихо.

— В наши дни женщин больше интересует карьера, чем семья.

— Я как-то видела по телевизору интервью с одной такой женщиной. Она три раза за год переезжала из города в город в поисках работы, которая бы ее удовлетворяла. После развода у нее остался восьмилетний сын. Я вот думаю, каково ему было трижды менять школу, лишь бы мать чувствовала себя удовлетворенной?

Он нахмурился.

— Дети привыкают.

— Конечно, они привыкают. Они привыкают, что у них только один родитель, потому что многие пары разводятся. Или же они привыкают к родителям, которые все время работают и слишком устают, чтобы поиграть или поговорить с ними после школы. Их поощряют, чтобы они участвовали во всех футбольных и бейсбольных матчах, школьном театре и в школьном оркестре — во всех этих отнимающих время занятиях. — Кэсси придвинулась к нему ближе. — Так когда же родители могут узнать своего ребенка? Где-то я читала, что теперь дети в основном общаются со своими родителями с помощью эсэмэсок. А потом родители удивляются, почему дети так испорчены?

— Я и мой брат были от этого защищены, — сказал Джон. — Мы воспитывались у дяди на ранчо. Занимались спортом, но только одним видом, и у нас были обязанности по хозяйству. Не имели мы ни сотовых телефонов, ни машин, и почти все время проводили дома. Мы все ели за одним столом и вечерами играли в настольные игры или наблюдали в телескоп за звездами. Наш дядя не хотел, чтобы мы задерживались в школе после уроков. Он говорил, что школа оказывает дурное влияние, потому что там было много городских детей, которые имели весьма странные представления о морали.

Кэсси рассмеялась.

— Мама тоже так говорила о некоторых детях из нашей школы. Но мне кажется, я была хорошо защищена. У меня был телефон, но я до сих пор не знаю, как отправлять эсэмэски.

— Я научу тебя, — улыбнулся он. — Мне часто приходится это делать.

— На твоем телефоне, наверное, много чего еще есть.

— Да. Интернет, фильмы, музыка, почта…

— А у меня одни только звонки.

Господи, как же она далека от него. Но именно за это он и любил ее. Улыбка сошла с лица Джона, когда его взгляд опустился на ее губы — нежные, слегка приоткрытые.

— Думаю, будущее никогда не бывает строго предопределенным, — прошептал он, наклоняясь к ней. — Я вот уже пять минут сижу и вспоминаю вкус твоих губ. Должен сделать признание: я хочу тебя, как мальчишка.

Пока говорил, он перетянул Кэсси к себе на колени и поцеловал с медленно нарастающей жадностью. Его рука пробежала по пуговицам легкой блузки и скользнула под лифчик.

Дразнящими движениями Джон ласкал затвердевшие соски девушки, а его рот прерывистым контактом дразнил ее губы.

Кэсси не понимала, что с ней происходит. Кожу покалывало, к щекам прихлынула кровь. Ей не терпелось, чтобы Джон снял с нее блузку и все, что было под ней, чтобы почувствовать его губы на своей груди. Это было безумие. Она могла слышать, как бьется ее сердце, могла чувствовать, как растет желание внутри ее нетронутого тела. Она хотела Джона с той беспечной несдержанностью, что отбрасывала прочь всякие разумные доводы.

Джон поднял голову и огляделся. Сцена на экране происходила в полутьме, света почти не было. Никто не мог видеть их. Он снова склонился над Кэсси и одним движением снял с нее лифчик и блузку.

Кэсси чуть прогнулась, побуждая его. Он взял губами ее сосок и начал медленно исследовать его кончиком языка. Стон сорвался с ее губ.

Этот звук еще больше подтолкнул Джона. Его рот стал ненасытным. Одна рука сжала плечо Кэсси, другая скользнула под ее джинсы. Он был так возбужден, что забыл, где они находятся.

И вдруг что-то мокрое и шершавое скользнуло по его шее.

Прошло несколько секунд, прежде чем Джон заставил себя поднять голову. Маленький бычок пялился на него прямо из окна.