"Безрассудное сердце" - читать интересную книгу автора (Бейкер Мэдлин)

ГЛАВА 14

Дни становились короче, ночи длиннее и холоднее, и солдаты все так же не спускали с нас глаз. В конце октября я сидела одна на вершине скалы, пока воины Тени сражались внизу с солдатами. Тень было легко узнать по его великолепному головному убору, когда он мелькал между синими мундирами и с такой же скоростью и аккуратностью выпускал свои стрелы, с какой солдаты палили из ружей. Коленями направляя Красного Ветра, он давил копытами пеших солдат, не оставляя никого в живых, и мне то и дело слышались боевые кличи на шести-семи языках, сопровождаемые ржанием смертельно раненных лошадей и стонами умирающих людей. Дым становился гуще, пыль поднималась до небес, и я уже ничего не видела из того, что происходило внизу. Перегнувшись в седле, я вглядывалась в даль, как вдруг услыхала рядом голос:

– Эй, глядите-ка, кого я тут поймал!

Я вздрогнула и, оглянувшись, увидела рябое лицо солдата.

– Вроде, я закончил эту драку, – хрипло проговорил он, и не успела я оглянуться, как он уже связал мне за спиной руки, взял под уздцы Солнышко и повел ее вниз в лагерь белых.

Вдалеке я слышала звуки, боя и размышляла о том, долго ли он еще продлится и что будет делать Тень, когда узнает о моем исчезновении.

Когда мы въехали в лагерь, солдат грубо стащил меня с седла и повел в большую палатку. Там сидел седой человек с седыми усами и холодным взглядом серых глаз. Он хмуро повернулся к нам, едва мы оказались внутри.

– Сукин сын! – выругал он солдата. – Я посылал тебя осмотреть местность, а не воевать с бабами!

– Это не простая баба, майор Келли, – хитро улыбаясь, доложил солдат. – Это жена Двух Летящих Ястребов.

У майора брови поползли вверх, и в глазах появился любопытный огонек.

– Он говорит правду, женщина?

Я вспыхнула, когда заметила, что майор с отвращением смотрит на мой вздутый живот, но в голове у меня сделалось как никогда ясно и, вздернув подбородок, я с гордостью произнесла:

– Да. Я – его жена. И горжусь этим.

Майор Келли фыркнул:

– Да? Ну, ты не будешь так задирать нос, когда окажешься за решеткой вместе с врагами твоей страны. Не удивлюсь, если тебя засадят вместе с твоим ублюдком, а ключ потеряют!

Тюрьма! Эта угроза привела меня в отчаяние, которое мне не удалось скрыть. Неужели меня посадят в тюрьму только за то, что я жила с Тенью? И моего ребенка тоже? Нет, они не посмеют держать в тюрьме младенца!

– Стоктон, убери отсюда эту индейскую шлюху, – приказал Келли. – И скажи Боевому Коню и Облаку, что мне надо немедленно видеть их.

– Слушаю, сэр, – сказал Стоктон и, вытолкнув меня из палатки майора, повел в другую, поменьше, в противоположном конце лагеря. С усмешкой он привязал меня к стулу, и я вздрогнула, когда его рука скользнула мне за пазуху, и, схватив меня за грудь, он обдал меня своим скверным дыханием. – Не скучай, крошка, я скоро вернусь!

Он засмеялся и ушел, оставив меня наедине с моими мыслями.

Едва он скрылся с глаз, как я попыталась освободиться, но у меня ничего не получилось. Минут пятнадцать я не оставляла отчаянных попыток обрести свободу и вынуждена была признать себя побежденной. Мне было очень страшно. Что делать, если Стоктон вернется? Не может быть, чтобы он говорил серьезно. Скорее всего, он хотел меня напугать. Не будет же он и вправду меня насиловать. Господи, это меня-то с моим животом! Никакой мужчина, даже самый отпетый, не станет насиловать беременную женщину.

Время тянулось бесконечно. Наступила тишина. Я больше не слышала звуков боя и испугалась еще сильнее. Хорошо бы, если бы индейцы победили. Не могут же они убежать, бросив меня тут. Мороз пробежал у меня по коже, едва я представила, как перехожу от солдата к солдату, пока мы добираемся до форта, а там меня бросают в тюрьму.

Мне показалось, что прошло несколько часов, прежде чем за мной явились два индейца. Не говоря ни слова, они развязали меня и повели к выходу.

– Залезай на кобылу, – приказал один из них.

– Куда мы едем? – спросила я, стараясь не показать, как я напугана.

– На переговоры с Двумя Летящими Ястребами.

Ответ был неожиданным, но оттого не менее приятным.

Одно только имя Тени действовало на меня умиротворяюще, и я не оказала никакого сопротивления, когда один индеец привязал мне руки к луке седла, а другой взял под уздцы Солнышко.

Через несколько минут мы уже были на поле боя. Обе стороны подсчитывали свои потери. В воздухе стоял густой запах пороха. Неподалеку лежала мертвая лошадь, и ее уже окружали грифы. На ветру плескался белый флаг. А под ним я увидела майора Келли с дюжиной отлично вооруженных солдат.

Сердце у меня забилось быстрее, когда появился Тень в сопровождении Бегущего Теленка, Большого Коня, Безветрия, Черного Лося и Маленького Медведя. Все они были на конях.

Когда Тень хотел, он мог выглядеть на диво бесстрастным. Все индейцы с детства учились этому, и я называла подобное выражение «индейским лицом». Сейчас у него было именно такое лицо, и он даже сделал вид, будто не узнал меня.

– Видишь, у нас твоя женщина, – сразу же заявил майор Келли. – И мы расстреляем ее как предательницу, если ты и твои люди не сдадитесь нам немедленно.

Тень бросил на меня короткий взгляд, а я думала о том, что, наверное, ужасно выгляжу и платье у меня в беспорядке, и руки связаны, так что я не могу даже поправить волосы. Однако он уже пристально смотрел на майора Келли.

– Я не могу сообщить вам о моем решении, пока не переговорю со своими воинами, – коротко ответил он по-английски. – Я ими не командую, как вы командуете своими солдатами. Им решать, сдаваться или не сдаваться.

Майор Келли смотрел на Тень крайне недоверчиво, пока сопровождавшие меня индейцы не подтвердили его слова.

– Очень хорошо, – холодно проговорил он. – Вы скажете мне о своем решении завтра на рассвете. Если вы и ваши воины не сдадитесь, женщина будет расстреляна.

Тень коротко кивнул и, не глядя в мою сторону, повернул коня. Красный Ветер рванулся с места и помчался прочь.

Майор Келли тихо выругался.

– Стоктон, отведи женщину в свою палатку и не спускай с нее глаз. Облако и Боевой Конь, будете сторожить снаружи. Все остальные немедленно ко мне.

Я не знала, что думать, пока Стоктон вел меня к себе в палатку. Не может быть, чтобы у майора Келли было достаточно власти, чтобы расстрелять меня, если Тень откажется сдаться. Наверняка он блефует. Слово «предательница» звучало ужасно. Если он в самом деле обвинит меня в предательстве, то может и расстрелять. Но не здесь и не сейчас. У майора Келли нет права решать мою судьбу. Я должна буду предстать перед судом: А, с другой стороны, кто узнает или выразит недовольство, если Келли расстреляет меня? Солдаты смотрели на меня с презрением, они ненавидели меня за то, что я жила с индейцем.

Когда мы подъехали к палатке Стоктона, он наклонился и потрепал меня по щеке, отчего мысль застрелить его показалась мне вполне своевременной. Однако я постаралась уверить себя, что не могу быть привлекательной в моем положении и что всего-навсего неправильно истолковала голодный огонь в его глазах. Однако я вся дрожала, когда он снял меня с лошади.

Я смотрела на его палатку и думала, что мне было бы легче войти в ад, чем остаться наедине со Стоктоном. Он нетерпеливо подтолкнул меня, и я вошла внутрь на ослабевших ногах. Когда же он вошел следом за мной и закрыл дверь палатки, я поняла, что кричи – не кричи, все равно никто не придет мне на помощь. Этот человек имел надо мной безграничную власть и мог делать со мной что угодно, не боясь неприятных для себя последствий.

Я судорожно вздохнула, когда он развернул меня лицом к себе, и похолодела, потому что оправдывались мои худшие предположения.

– Похоже, мы проведем эту ночку вместе, – хмыкнул Стоктон, – так что располагайся на том топчане и чувствуй себя как дома.

– Н…нет. Спасибо, – пролепетала я. – Лучше я посижу.

Стоктон был мне омерзителен.

– Делай, как тебе говорят, индейская сука! – рявкнул он и два раза ударил меня по лицу.

Испугавшись, как бы он не принялся избивать меня всерьез и не повредил малышу, я подчинилась и, скрипнув пружинами, села на тонкий матрас.

Я не сделала ни одного движения, когда он принялся привязывать меня за руки и за ноги к кровати. Отрешившись от всего на свете, я лежала покорная и холодная, пока он целовал мне лицо и шею. Потом он принялся мять мои груди, пока мне не стало по-настоящему больно, и, кривя в усмешке мокрый рот, как кошка, играющая с мышью, полез мне под юбку. У него были большие руки, покрытые жесткой шерстью, с обломанными и грязными ногтями, и меня всю передернуло, когда я почувствовала, что он лезет мне между ног…

Теперь он тяжело дышал. Лицо у него стало багровым, а желтые глаза загорелись огнем, когда он сорвал с себя рубашку и стал расстегивать ремень. Голый, он был еще отвратительнее. Обвисший живот, дряблая белая кожа, черные волосы на груди. На мгновение я вспомнила великолепное мускулистое тело Тени… Только на мгновение, потому что больше у меня не было времени для воспоминаний. Остался только страх, да еще отвращение, когда Стоктон улегся на меня, обдавая своим кислым дыханием, и зашептал на ухо всякие непристойности. Связанная по рукам и ногам, я не могла сопротивляться и лишь молилась, чтобы он побыстрее кончил свое грязное дело и оставил меня в покое.

Едва он попытался войти в меня, как я почувствовала режущую боль и прикусила губу, не желая кричать, тем не менее прикосновение его грязных рук, раздвигавших мне ноги, и его мужской плоти, насильно проторяющей себе путь в мое тело, было настолько омерзительным, что я не выдержала и вся сотряслась в безудержном приступе рвоты.

Стоктон выругался и принялся бить меня по лицу. Он бил меня, пока я не перестала чувствовать удары, и продолжал бить, когда за его спиной неожиданно появился мужчина и оторвал его от меня.

Это был Тень.

Лицо у Стоктона стало белым, как рыбий живот, стоило ему увидеть холодные черные глаза Тени и длинный нож у него в руке. Округлив от страха глаза, он хотел было закричать, но изо рта у него вырвался лишь тихий стон, а потом Тень бросился на него и бил его ножом до тех пор, пока от него не осталась лишь окровавленная бесчувственная туша.

Руки у Тени были все в крови, словно он испачкался в красной краске, и он тяжело дышал, как будто ему пришлось долго бежать, а в глазах у него горели адские угольки, когда он смотрел на то, что еще несколько мгновений назад было живым человеком.

Почувствовав на себе мой взгляд, Тень поднял голову, и, словно по волшебству, исчез разъяренный убийца и на его месте появился любимый мною мужчина. Тень набрал полную грудь воздуха и, постояв так несколько секунд, медленно выдохнул его. Я было хотела с ним заговорить, но он жестом приказал мне молчать, а потом, вытерев окровавленные руки о простыню, разрезал на мне веревки.

Тень проложил путь ко мне, проделав дыру в задней стенке палатки, и обратно мы двинулись той же дорогой. Меня передернуло, когда я увидела Боевого Коня и Облако с перерезанными от уха до уха шеями.

Потом мы долго бежали, а когда я устала бежать, Тень нес меня на руках до того места, где он оставил своего верного коня. Красный Ветер помчал нас прочь, и мы встретились с остальными воинами в ущелье далеко от лагеря белых солдат.

Бегущий Теленок с улыбкой передал мне поводья Солнышка.

– Добро пожаловать домой, Анна, – весело проговорил он и повернулся к Тени, выжидательно блестя глазами. – Сколько?

– Трое, – коротко ответил Тень.

Апач широко улыбнулся.

– Энджух! Кат-ра-ра ата ун Иннас юдастсин! В более или менее точном переводе это значит – проклятие на всех бледнолицых ублюдков!

В ноябре зарядил дождь. Он шел себе и шел, пока у лошадей не стали разъезжаться ноги в непролазной грязи. Гром грохотал так, что сотрясалась земля, а молнии, словно огненные копья, летали по небу. Ветер дул, не переставая, и его тихий печальный голос был похож на плач тоскующей индианки. А иногда он визжал так, будто чья-то душа не выдерживала адских пыток. Еще у ветра были зубы, которыми он, как острыми ножами, вгрызался в нашу одежду, и мы вечно ходили замерзшие и промокшие. И голодные. Мне и раньше приходилось голодать, но так, как в этот раз, никогда. Однажды один человек, живший в горах, сказал, что настоящий голод знает только тот, кто готов съесть лошадь вместе со шкурой. Теперь я была готова съесть лошадь вместе с копытами.

Я знала, что воинам так же холодно и голодно, как мне, но они не жаловались.

– Зато мы свободные люди, – заметил как-то особенно противным вечером Бегущий Теленок, выразив тем самым чувства всех остальных воинов.

Однако я не могла понять, почему жизнь в резервации хуже беспрестанного хлюпанья по грязи. Ведь у нас не было ничего, кроме бизоньих шкур, чтобы укрываться от холода и дождя. И если на завтрак, обед или ужин нам удавалось съесть один кусочек непроваренного мяса, то для нас это было уже счастьем. Меня словно загнали между двух кошмаров, и, ей-богу, не знаю, какой был страшнее, то ли дневной, то ли ночной. Ночь за ночью я просыпалась в слезах, не в силах прогнать видение того, что произошло в армейском лагере. Часто я кричала, когда мне казалось, что руки Стоктона лезут мне во влагалище или он всей своей тушей наваливается на меня. Опять и опять Тень появлялся за его спиной, как ангел мести. Иногда я просыпалась вся в поту и дрожала в темноте, вспоминая страшное выражение ненависти на лице Тени, когда он еще и еще раз всаживал нож в съежившегося от страха Стоктона.

В первый раз с тех пор, как мы познакомились с Тенью, между нами возникла пропасть, и виновата в этом была я, потому что знала, Тень ждет, когда я открою ему свои объятия, а я не могла… Мне казалось, что меня изваляли в грязи, и, сколько я ни мылась, не могла избавиться от воспоминаний о той ночи.

Очень долго между мной и Тенью не было близости, отчасти потому, что мне совсем этого не хотелось, а отчасти потому, что у нас больше не было нашего вигвама, который мы бросили во время последнего поспешного бегства.

Прошла неделя. Потом другая. Наконец ветер утих, на небе зажглись тысячи звезд, и Тень, взяв меня за руку, повел вон из лагеря. Под высоким сосновым шатром он любил меня с такой нежностью, на какую только способен мужчина. Он легко касался пальцами моей кожи и шептал мне на ухо слова восхищения, щекоча меня своим дыханием. Потихоньку весь ужас и стыд, испытанные мною в лагере бледнолицых, растворились и исчезли без следа.

Мы долго лежали, не разжимая объятий, и я вновь познала счастье и покой, потому что была, где должна была быть. Тень положил руку на мой живот и довольно хмыкнул, когда малыш ударил его ножкой. В это мгновение не было никаких солдат. Война осталась где-то далеко. Значение имели только наша любовь и ребенок, ворочавшийся у меня под сердцем.