"Марксизм как радикальная критика либеральной справедливост. Статья" - читать интересную книгу автора (Кашников Б.Н.)

Кашников Б.Н. Марксизм как радикальная критика либеральной справедливости

Кашников Б.Н. Марксизм как радикальная критика либеральной справедливости // Вопросы философии 2005 №6. С.37-49.

-37-

В конце 80-х годов мне приходилось часто слышать такое высказывание: "Маркс родился и вырос в Германии, умер в России". Имелась в виду, разумеется, смерть не Маркса, а марксистской идеологии. Не так давно мне пришлось убедиться, что это далеко не так. Маркс ещё не умер в России, или, возможно, вновь воскрес. В России начали возникать левые марксистские партии, члены которых ориентируются на классический марксизм и отрицают либерализм. В отличие от времен торжества марксистской идеологии, современные марксисты стали широко использовать язык нормативных понятий и, в особенности, справедливости. В настоящей статье я ставлю своей задачей оценить критический потенциал марксизма как теории справедливости.

Особенности марксистской концепции справедливости

Возрождение нормативной теории справедливости в американской аналитической философии 70-х годов привело, в частности, к появлению аналитического марксизма и возрождению интереса к теории справедливости классического марксизма. Действительно, Маркс является одним из наиболее последовательных и решительных критиков либерализма. Либерализм, как общественно-государственная форма капитализма, должен быть безоговорочно отправлен туда же, куда и сам капитализм — на свалку истории. Этот безапелляционный вывод покоится на системе аргументов, которые нам предстоит тщательно взвесить, с тем чтобы подтвердить или отвергнуть марксов приговор либеральной справедливости. Но Маркс не писал специальных работ о справедливости и нередко отзывался об этой ценности с величайшим презрением. Что же в таком случае представляет собой марксова критика либеральной справедливости? Является ли она нормативной критикой с позиции высшей коммунистической справедливости, или это сугубо научная, позитивная критика, которая не опирается ни на какие ценности? В западной литературе получила наибольшее распространение точка зрения Аллена Вуда^[1], который доказывал, что коммунизм Маркса это внеморальное общество "по ту сторону справедливости", а марксова критика капитализма имеет вненормативный характер.

-38-

Утверждая отсутствие концепции справедливости у Маркса, Вуд сталкивается с проблемой интерпретации многочисленных случаев резкой моральной критики Марксом современной ему действительности. Он приходит к выводу, что во всех этих случаях капитализм подвергается критике, но не с высот иной, внекапиталистической справедливости, а в конечном счете за его неспособность решить элементарные социальные проблемы. Следовательно, речь идет о том, что капитализм представляет собой просто устаревшую модель способа производства, которая не справляется с задачей дальнейшего развития производительных сил и, как следствие, с задачей удовлетворения потребностей. Он не может избавить нас от голода, болезней, нищеты и иных страданий. Подобные высказывания представляют собой лишь вариант эмоциональной констатации научного факта. Маркс неоднократно отмечал, что страдания масс неизбежны при капитализме, а значит, морализировать по этому поводу было бы излишне.

Действительно, в работах Маркса и Энгельса можно найти немало высказываний по поводу несправедливости капиталистического общества. Однако нам представляется более точной интерпретация этих высказываний Бьюкененом. Бьюкенен указывает на существование двух уровней (внешняя и внутренняя) марксистской критики с позиции справедливости^[2]. Первый уровень это критика капиталистического общества с позиции коммунистической справедливости. Она направлена главным образом против общей справедливости капитализма. Второй уровень критики, это критика её с позиции собственной капиталистической справедливости, где в качестве критерия должного выступает не коммунистическая, но капиталистическая же справедливость. Именно в рамках этого второго уровня Маркс и Энгельс нередко применяли термин "справедливость". Маркс действительно полагал, что от концепции справедливости нельзя требовать ничего большего, кроме как соответствия своему собственному способу производства, надстройкой которого она является, но из этого не следует вывод, что критика вообще излишня.

Капитализм имеет свою собственную справедливость, которая наиболее полным образом выражена в либеральных идеях эквивалентности взаимного воздаяния и формальной свободы. В этом смысле эксплуатация, отчуждение и фетишизация потребления вполне соответствуют капиталистической справедливости и не могут быть объектами критики с позиции капиталистической или либеральной справедливости. Но при капитализме вообще и либеральном режиме в частности собственная капиталистическая справедливость очень часто нарушается. Это нарушение может иметь место в отношениях обмена, когда нарушается её главное условие — эквивалентность. "Пользование моей рабочей силой и расхищение её — это совершенно различные вещи"^[3]. Это нарушение может иметь место в отношениях распределения, когда, например, рабочим систематически не доплачивают за их труд. "Справедливая заработная плата при нормальных условиях есть та сумма, которая нужна для того, чтобы обеспечить рабочему средства существования, необходимые соответственно уровню жизни в его положении и в данной стране, для поддержания его работоспособности и для продолжения его рода"^[4]. Если это условие нарушается — перед нами нарушение собственно капиталистической распределительной справедливости. Критикуя несправедливость капитализма с точки зрения капиталистической справедливости, Маркс и Энгельс поступают как либеральные, а не социалистические философы. Их оценки являются либеральными, а не социалистическими и не пред-

-39-
ставляют для нас интереса. Уровень критики, который нас интересует в настоящей статье, это внешний уровень, критика с высоты коммунистической справедливости.

Справедливость, с точки зрения Маркса, относится к числу идеологических, надстроечных понятий, которые соответствуют базису общества и являются его отражением. Роль справедливости существенно различается от формации к формации. Прежде всего она призвана идеологически поддерживать соответствующий ей способ производства. Кроме того, она нужна для сдерживания бесконечных конфликтов, неизбежных в условиях классовых антагонизмов. В отличие от либеральных философов, которые склонны видеть в справедливости первую добродетель общественных институтов, Маркс относился к этой ценности весьма скептически. При капитализме она не может играть никакой, кроме как консервативной роли. Она не играет значительной роли в переходе к коммунизму, который наступает в результате действия объективных законов истории, а не нормативной критики. Совершая революцию и беря в свои руки средства производства, пролетарии следуют исключительно своим материальным интересам, а не чувству справедливости. Составляя подавляющее большинство населения, им нет необходимости скрывать свой интерес под фиговым листком призывов к общей справедливости, как это было характерно для буржуазии, в пору её революционной юности. Как верно утверждает Бьюкенен: "Маркс подвергает сомнению две доктрины, которые мы склонны считать самоочевидными: принцип справедливости как первой добродетели общественных институтов и принцип уважения к правам индивидов как первой добродетели индивидов"^[5].

Тем не менее, как уже было сказано, и в этом нет никакого противоречия, коммунизм, как и всякая концепция общественного устройства, не может не иметь своей концепции общей справедливости. Маркс опровергает принцип распределительной справедливости как первой добродетели общественных институтов и в особенности её юридическое выражение, но не справедливость вообще. Общая справедливость коммунизма это и есть идеал общества свободного неотчужденного труда, где отсутствует эксплуатация, имеет место бурное развитие производительных сил и возвышение потребностей. Этот идеал не есть с точки зрения Маркса полет ценностной фантазии, но строго научное предвидение. Разумеется, последнее представляет собой наивное позитивистское заблуждение. Однако даже если сам Маркс и не придавал никакого значения ценностной критике капитализма, уповая на его научную критику, мы можем это сделать вместо него, как это и делают современные аналитические марксисты, которые отказались от позитивистской веры в неумолимые законы истории. Коммунистическая концепция общей справедливости, хотел того Маркс или нет, в действительности стала основанием критики либеральной справедливости и, соответственно, мотивом революционной деятельности, вполне независимо от позитивистской констатации неизбежности краха капитализма.

Итак, подведем итог нашему рассуждению. Справедливость, с точки зрения Маркса, есть не более чем идеологическая надстройка над экономическим базисом общества. Коммунизм, как и капитализм, имеет свои собственные базис и надстройку, а, следовательно, и концепции справедливости. Несостоятельность капитализма заключается не в его несоответствии идеалам справедливости, но в его несоответствии законам общественного развития. Назовем это "научной" критикой либеральной справедливости. По всей вероятности, всякую иную критику Маркс считал излишней и даже вредной, поскольку она может ввергнуть пролетариев в бесконечные дебаты о ценностях и тем самым отвлечь от революционного действия. Излишним, с точки зрения Маркса, является и мотив справедливости как источник революционного действия. Однако, что бы ни думал Маркс, мы имеем право применить идеал коммунистической справедливости для нормативной критики либерализма. Это поз-

-40-
воляет последователям Маркса выдвинуть, по крайней мере, ещё два тяжких нормативных обвинения с позиции чистой справедливости: либерализм поощряет эксплуатацию человека человеком и либерализм освящает отчуждение. И то, и другое несправедливо, следовательно, связанная с ними общественная система не имеет права на существование. Назовем эти два обвинения ценностной критикой либеральной справедливости. Даже если законы общественного развития и не торопятся с уничтожением капитализма, кто может нам запретить уничтожить его из соображений чистой справедливости? Этот вывод не содержится в классическом марксизме, но не противоречит ему.

"Научная" критика либеральной справедливости или утилитарный аргумент от потребностей

То, что мы называем научной критикой капитализма, есть критика с точки зрения законов истории, которые, как был уверен Маркс, ему удалось открыть. Коммунизм, который должен прийти на смену капитализму, имеет превосходство не в силу своей более совершенной справедливости, но в силу неумолимых законов истории. По этой причине критику Маркса можно считать критикой позитивной, научной, основанной на фактах и общественных законах. Подобная трактовка, как и само отделение фактов от ценностей, является марксистской данью модному философскому течению под названием позитивизм, который чуть позже, к концу XIX в. приведет к полной капитуляции моральной философии перед нормативными проблемами. Но Маркс, даже и в свои зрелые годы, так и не стал полным позитивистом. Даже самое научное из его произведений "Капитал" не чуждо моральной силы и романтической эмоциональности. Что касается молодого Маркса, то он и вовсе не чуждался языка ценностей, о чем свидетельствует полнота и сила его концепций эксплуатации и отчуждения, которые вряд ли можно изложить беспристрастным языком фактов. В работах молодого Маркса содержится много острой экзистенциальной критики капитализма с позиции справедливости. В работах позднего Маркса, как убедительно доказывает Бьюкенен, эта критика сохраняется, хотя и отходит на второй план. Первый план занимает научная критика. Однако сила его научной критики связана именно с тем, что она сохраняет опору на ценностную критику. Возможно, именно в этом и заключается секрет привлекательности марксистской философии.

Пролетариат совершает экспроприацию средств производства не по причине стремления к справедливости, а по причине стремления к собственному элементарному материальному интересу. Противоречия между трудом и капиталом становятся очевидными без всякой справедливости. Главный недостаток капитализма заключается не только в том, что он не способен обеспечить дальнейшее развитие производительных сил. Само развитие этих производительных сил нуждается в изменении характера потребностей. С победой коммунизма элементарные материальные потребности оказываются полностью удовлетворенными, и на первый план выходят совсем иные потребности — потребности во всестороннем развитии личности посредством творческого труда, которые уже не знают порога насыщения. Именно по этой причине с коммунизма кончается предыстория человечества и начинается его подлинная история. Уничтожая частную собственность на средства производства, пролетариат не только достигает своего собственного материального интереса, но и создает основы последующего бескризисного развития общества, поскольку потребности человека выходят на принципиально иной уровень своего воспроизводства, обеспечивая тем самым и простор развитию производительных сил. "Буржуазные производственные отношения являются последней антагонистической формой общественного процесса производства, антагонистическими не в смысле индивидуальных антагонизмов, а в смысле антагонизмов, вырастающих из общественных условий жизни индивидуумов; но развивающиеся в недрах буржуазного общества производительные силы создают вместе с тем материальные условия для разрешения

-41-
этого антагонизма. Поэтому буржуазной общественной формацией завершается предыстория человеческого общества"^[6].

Нам представляется, что Марксова научная критика капитализма — это критика с "двойным дном", которое содержит в себе нормативную критику, на которой паразитирует научная критика. Хотя коммунизм и представляет собой результат неумолимого действия законов истории, Маркс не может отрицать, что он все же "лучше" капитализма. Он лучше капитализма главным образом по причине лучшего удовлетворения потребностей. Представляется, что научная критика капитализма Марксом может быть редуцирована к нормативной в соответствии со следующей формулой: смысл развития производства в удовлетворении потребностей; смысл удовлетворения потребностей в счастье. По этой причине можно утверждать, что Марксова научная критика является лишь завуалированной ценностной критикой, а марксизм является разновидностью утопического утилитаризма. Если бы Маркс мог доказать своему современнику Бентаму, что некоторые неудобства капиталистов, у которых отнимают средства производства, будут искуплены величайшими удовольствиями многих и многих поколений людей, он, без сомнения, стал бы коммунистом. Если бы Маркс мог доказать Миллю, что эти потребности действительно станут возвышенными, то и Милль стал бы коммунистом. Но Бентам, а ещё более того Милль, были склонны слишком высоко чтить ценность свободы и прав и не соглашались рисковать ими в угоду заманчивым, но опасным социальным экспериментам. Их утилитаризм накладывал жесткие ограничения на возможность экспериментов в интересах счастья. В этом существенная разница между научным коммунизмом Маркса и либеральным утилитаризмом Бентама и Милля. В этом смысле научный коммунизм Маркса вполне достоин названия утопический или даже радикально-авантюристический утилитаризм. Впоследствии история подтвердила, что марксисты это именно те утилитаристы, которые готовы сыграть в русскую рулетку, где ставкой является высочайшее, но призрачное счастье громадного большинства людей, которое может быть достигнуто, если только переступить через барьер страха перед попранием права и свободы этих же самых людей.

Кантианский аргумент от эксплуатации

При чтении трудов Маркса невольно складывается представление, что недостаток капитализма заключается не только в том, что он является "устаревшей моделью" общественно экономической формации, но и в том, что он попросту несправедлив. Элементарная и вопиющая несправедливость капитализма в его неразрывной связи с эксплуатацией человека человеком, которая имеет систематический и институциональный характер и получает идеологическую поддержку и оправдание со стороны либерализма. Маркс не придавал большого значения нормативной критике и потому его высказывания о моральном зле эксплуатации далеки от концептуальной завершенности. Как верно отмечает Арнесон: "Во многих текстах Маркс прибегает к риторике, которая предполагает его веру в моральное зло эксплуатации, будь то при капиталистическом или любом другом обществе. Во многих случаях Маркс делает намеки на причины того, почему эксплуатацию следует считать злом. Но эти намеки остаются неразвитыми, а их основания неясными"^[7].

Под эксплуатацией обыкновенно понимается несправедливое использование другого человека или группы людей вопреки его или их интересам, очень часто в ущерб этим интересам и, как правило, под угрозой силы или с применением обмана. Подобное понимание эксплуатации мы находим уже в трудах Аристотеля под названи-

-42-
ем недобровольного или непроизвольного обмена^[8]. Эксплуатация может иметь как единичный, так и институциональный характер. Единичные, эпизодические факты эксплуатации неизбежно присутствовали и, по всей вероятности, будут присутствовать в любом обществе. Что касается институциональной и системной эксплуатации, в особенности одной группы по отношению к другой, то она является продуктом определенных общественных условий, и её можно избежать, если изменить эти условия. Поскольку нас интересует именно институциональная, а не единичная эксплуатация, речь в дальнейшем будет вестись именно о ней.

Главный теоретический фундамент марксовых представлений о зле эксплуатации составляет, без сомнения, философия Канта и Гегеля. Эксплуатация являет собой вопиющий пример использования другого человека как средства, что является нарушением категорического императива и, следовательно, несомненным злом, поскольку эксплуатация есть не просто использование человека как средства, но использование недобровольное и вредное для него. В философии права Гегеля идея эксплуатации тесно связана с концепцией гражданского общества, в котором каждый в силу субъективности своей воли стремится использовать другого человека как средство. Однако государство способно снять ограниченность гражданского общества и положить конец эксплуатации, а заодно и "войне каждого против каждого". В этом и заключается смысл государства и бюрократии как всеобщего сословия. Весь последующий либерализм, в том числе и теория справедливости Д. Ролза^[9], основывается на этом утешительном убеждении.

В работах Маркса можно найти три философско-политические концепции институциональной эксплуатации. Это прежде всего общая концепция эксплуатации, во-вторых, это концепция эксплуатации во всех докоммунистических формациях и, в-третьих, концепция эксплуатации в специфических условиях капитализма. Именно эта эксплуатация имеет парадигмальный характер для марксистской политической философии. Она являет собой специфический феномен извлечения прибавочной стоимости из труда рабочего. Маркс полагал, что процесс труда может быть разделен на две части: необходимый и прибавочный труд. Труд, в процессе которого создается эквивалент стоимости, необходимой для воспроизводства рабочей силы, и труд, в процессе которого создается некоторая дополнительная стоимость, достающаяся капиталисту. Рабочего не просто используют как средство, его именно эксплуатируют. Об этом свидетельствуют три признака прибавочного труда:

А. Это труд принудительный. Капиталист контролирует средства производства, и рабочий вынужден принимать условия найма, поскольку находится под угрозой увольнения и голодной смерти. Рабочий с самого начала оказывается в неблагоприятных условиях. "Голод ставит его в страшно невыгодное положение. А между тем, согласно политической экономии класса капиталистов, в этом-то и заключается верх справедливости"^[10].

Б. Это труд неоплаченный. Капиталист забирает себе произведенную рабочим стоимость в ходе прибавочного рабочего времени. "Рабочий дает так много, капиталист дает так мало, как только позволяет природа этой своеобразной сделки. Такова эта весьма своеобразная справедливость»^[11].

-43-

В. Это труд, приносящий вред рабочему. Вред этого труда заключается в том, что он отчуждает рабочего от его родовой сущности, превращая его в говорящее орудие; отчуждает его от продукта труда, который грозит ему кризисами перепроизводства; отчуждает рабочего от других рабочих, которые становятся его конкурентами по условиям найма. "Рабочий вкладывает в предмет свою жизнь. Таким образом, чем больше эта его деятельность, тем беспредметнее рабочий. Что отошло в предмет его труда, того уже нет у него самого"^[12].

Все это вместе, а в особенности второе, превращает наёмный труд в разновидность рабства, или даже хуже. Увековечение условий труда как чужой по отношению к рабочему собственности, как капиталу, ведет к увековечению его положения как наёмного работника и поэтому увековечивает и его удел — часть своего рабочего времени постоянно работать даром в пользу другого лица. Маркс полагал, что эксплуатация в процессе труда при капитализме может быть устранена только вместе с капитализмом, то есть при условии перехода к общественной собственности на средства производства. Капиталисты не выбирают эксплуатацию. Каждый капиталист должен либо успешно состязаться с другими, либо потерять свой капитал. Для успешного состязания он должен получать больше и больше прибавочной стоимости от своих рабочих и тем самым увеличивать то, что Маркс называл степенью эксплуатации. Согласно теории Маркса, эксплуатация не может исчезнуть в связи с ростом заработной платы, поскольку размер оплаты хотя и улучшает положение рабочего, никак не влияет на вышеперечисленные факторы эксплуатации.

Аргумент от отчуждения

Другая разновидность нормативной критики капитализма, которая содержится в марксизме, отталкивается от аристотелевской концепции отчуждения. Концепция отчуждения у Маркса достаточно противоречива, сложна и является предметом дискуссий. Под отчуждением Маркс, по всей вероятности, понимал создание особых общественных условий, при которых результаты человеческой деятельности превращаются не только в чуждую, но даже враждебную человеку силу. Отчуждение приобретает наиболее зримый и всеобъемлющий характер в условиях капиталистического общества, под влиянием частной собственности на средства производства. Жизнь людей в условиях отчуждения калечит их, делает "частичными индивидами", неразвитыми существами. В этом смысле капитализм в либеральной и любой иной форме означает торжество нечеловеческих условий общественной жизни над условиями человеческими. Результатом отчуждения становится искажение, обеднение человеческой природы и, следовательно, деградация личности. Отчуждение тесно связано с эксплуатацией, но не сводится к ней. Разделив частную собственность на средства производства поровну, мы, возможно, избавимся от эксплуатации, точнее, создадим равенство шансов в этой взаимной эксплуатации, но мы не избавимся от отчуждения. Отчуждение в условиях капитализма охватывает все сферы жизни и приобретает следующие основные формы:

— отчуждение человека непосредственно в процессе его труда в результате превращения труда в сумму бессмысленных механических операций, связанных между собой конвейером. Назовем это отчуждением процесса труда;

— превращение условий труда (собственность на средства производства, управление, организация) в чуждую и враждебную работнику силу, в результате чего труд промышленного рабочего превращается в разновидность рабского труда. Назовем это отчуждением условий труда. Или говоря словами Маркса: "Совокупность объективных условий труда противостоит рабочему как чужая собственность"^[13];

-44-

— превращение результатов труда в чуждую и враждебную работнику силу, в результате чего предметы, которые производит рабочий, становятся не только глубоко ему безразличны, но и могут становиться враждебными, вызывая кризисы перепроизводства. Назовем это отчуждением от результатов труда;

— появление ложного сознания, в частности, религии и концепций справедливости, призванных отвлечь сознание работника от его подлинных интересов. Назовем это отчуждением сознания;

— появление социальных структур и институтов, враждебных интересам трудящихся — бюрократическая машина. Назовем это отчуждением общественной власти;

— отчуждение человека от человека. Создание таких условий, при которых другой человек становится для нас лишь средством удовлетворения наших примитивных и тоже отчужденных потребностей. Назовем это отчуждением человека от человека;

— отчуждение человека от своих собственных потребностей. "Частная собственность сделала нас настолько глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь когда мы обладаем им... когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем — употребляем... Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств — чувство обладания"^[14]. Назовем это отчуждением потребностей.

Этот список можно было бы продолжить. Но венчает его то, что составляет самое главное и самое ужасное отчуждение, которое интегрирует все перечисленные формы, в чём собственно и выражается деградация личности. "Эта общественная связь выступает в форме отчуждения. Ибо субъект этой общественной связи, человек, есть отчужденное от самого себя существо"^[15]. Это ни что иное, как отчуждение человека от своей собственной человеческой сущности. Общество должно быть организовано таким образом, чтобы обеспечить развитие человеческого совершенства и предотвратить его деградацию. Марксистский перфекционизм проявляет себя в утверждении, что определенные формы общественной жизни представляют собой большее совершенство, чем другие, и должны быть утверждены, в то время как другие должны быть ограничены или устранены. Это прямо противоречит либерализму, который настаивает на равноценности всех свободно выбранных форм общественной жизни. Неотчужденной формой жизни является коммунизм с его общественной собственностью на средства производства, для которого всестороннее развитие человеческой природы становится уже не косвенным и случайным последствием, но самоцелью.

Любая разновидность перфекционизма должна показать, в чём именно заключается человеческое совершенство. В случае марксизма это есть ни что иное, как наша способность к творческой и кооперативной деятельности. Производить всяким иным способом означает противоречить нашей человеческой сущности. Таким образом, смысл общественной жизни заключается исключительно в том, чтобы достичь самореализации во всей её полноте. Для этого нужно исключить продажу рабочей силы и частную собственность на средства производства, что становится возможным на определенном этапе развития капиталистического способа производства. Социализация средств производства приводит к умножению удовлетворения от труда, труд становится первой жизненной потребностью, и человеку возвращается его подлинная сущность. "Всестороннее проявление индивида лишь тогда перестает представляться как идеал, как призвание и т.д., когда воздействие внешнего мира, вызывающее у индивидов действительное развитие их задатков, будет взято под контроль самих индивидов, как этого хотят коммунисты"^[16]. В этом случае труд станет средством саморазвития человека, превратится в реализацию человеком своих лучших сторон.

-45-

Контраргументы современного либерализма

Следующий вопрос, который было бы наиболее естественно рассмотреть, это вопрос о том, насколько весома критика Маркса и оставляет ли она надежду оправдания для современного либерализма. Мы полагаем и намерены доказать, что "да". Современный либерализм вполне преодолел критику марксизма. Прежде всего обращает на себя внимание то обстоятельство, что аргументы Маркса достаточно эклектичны. Они сводятся к четырем основным:

Научный аргумент. Капитализм не обеспечивает достаточного роста производительных сил.

Утилитарный аргумент. Капитализм не обеспечивает удовлетворения и возвышения потребностей, а следовательно, и счастья.

Кантианский аргумент. При капитализме имеет место эксплуатация человека человеком.

Перфекционистский аргумент. При капитализме имеет место отчуждение, а следовательно, деградация человека.

Начнем с "научного" аргумента. Этот важнейший для Маркса аргумент выглядит наиболее слабым. Прежде всего, указанные Марксом законы общественного развития имеют весьма сомнительный характер. Их наличие не подтверждается ни исторической наукой, ни общественной практикой. Любая научная социальная критика имеет смысл лишь в том случае, если она служит обоснованием рационального действия. Слабость марксистской научной критики заключается, главным образом, в слабости этого обоснования. Маркс наивно полагал, что в результате действия неумолимых общественных законов капиталисты будут преумножать эксплуатацию, и положение рабочих будет неуклонно ухудшаться, до тех пор пока те не возьмут в руки оружие. Роль марксизма как критической теории в этом случае заключается только в том, чтобы направить революционное усилие в правильное русло построения коммунизма. Этот вывод Маркса основывается на двух предположениях, ни одно из которых нельзя назвать обоснованным. Во-первых, Маркс наивно полагал, что капиталисты не смогут решить проблему коллективной рациональности и, объединившись, создать систему общественной регуляции и сносные условия для рабочих. Как результат, хаос общественного производства и положение рабочих будут усугубляться настолько, что рабочие совершат революцию и возьмут в свои руки собственность на средства производства, повинуясь только своим элементарным материальным интересам. Стремление капиталистов к выколачиванию прибавочной стоимости из пролетариев является необходимым условием для роста революционной мотивации. Предвидениям Маркса не суждено было сбыться. Как будто стремясь избежать предсказаний Маркса, современные капиталисты сумели избавиться от крайностей неуправляемого капитализма XIX века. Они создали систему государственной регуляции и отказались от чрезмерной эксплуатации рабочих.

Во-вторых, Маркс столь же наивно полагал, что в отличие от капиталистов рабочие смогут решить проблему коллективной рациональности и, объединившись, свергнуть класс капиталистов. Маркс явно не учел иной вариант рационального выбора для пролетариев, а именно, возможность улучшения своего индивидуального и коллективного материального положения в условиях капитализма. С точки зрения теории рационального выбора это гораздо более рационально, нежели пытаться улучшить положение всего класса путем рискованного коллективного революционного действия. Тем более, что Маркс изначально исключил связь между научной критикой и чувством справедливости, которое могло бы создать иной, нерациональный мотив революционной деятельности. Таким образом, мы имеем курьезную ситуацию, при которой даже если бы марксовы законы истории и были верны, они всё равно не могут быть приведены в действие, потому что никто не хочет их выполнять. Их выполнение просто не рационально ни с точки зрения капиталистов, ни с точки зрения рабочих. Следовательно, научная критика капитализма Марксом ли

-46-
шается всякого прагматического содержания, из неё не следует никакое действие, следовательно, она не верна^[17].

Призрак утопического утилитаризма

При отсутствии действительно научного содержания единственным содержание "научного" аргумента остается его "тайное" утилитарно-религиозное содержание, о котором мы упоминали выше. Как нам представляется, действительный источник мотивационной силы научного коммунизма заключается в его тайном утилитаризме. Научный аргумент о неизбежности наступления коммунизма апеллирует к тайной и религиозной по своей сути мечте об утопии земного рая. Как верно отмечает русский либеральный философ П.И. Новгородцев, одним из первых понявший тайный смысл научного коммунизма: "Поскольку марксизм был своего рода религией, он мог давать известное утешение тем, кто в него верил. Своими всеобъемлющими обещаниями он как нельзя более был пригоден для того, чтобы влиять на массы и воспламенять воображение. Но сам он хотел быть не религией, а наукой, и влиять не на воображение, а на мысль. Свои религиозные обетования и надежды он облекал в форму научных выводов и аксиом. Свойственный ему пафос морально-религиозного настроения он соединял с торжественным провозглашением культа чистой науки"^[18]. Этот гипотетический марксистский утилитаризм сулит следующее: "В случае совершения социалистической революции и преобразования общества, как того хотят коммунисты (включая диктатуру пролетариата и упразднение прав человека), мы получим рай на земле. При этом общая сумма удовольствий у наших ближайших потомков (а если повезет, то и у нас) возрастет настолько значительно, что эти преобразования стоят некоторых страданий современников". Разумеется, такая аргументация никогда не высказывалась Марксом, но, как нам представляется, именно она играла закулисную роль тайной недостающей компоненты революционной мотивации. В этом случае мы имеем полное право применить ту критику утилитаризма, которая была нами представлена в предыдущем разделе. Как и всякая иная разновидность утилитаризма, коммунистический радикальный утилитаризм влечет за собой следующие интуитивно неприемлемые последствия: 1. Взаимозаменяемость индивидов. В том смысле, что счастье одного ничуть не лучше счастья другого. 2. Утилитарная жертвенность. В том смысле, что можно пожертвовать счастьем одних во имя счастья других. 3. Ценностный редукционизм. В том смысле, что человеческая жизнь не имеет здесь самостоятельной ценности^[19]. Наш собственный опыт подтверждает, что в действительности коммунизм означает преимущественно счастье для небольшой группы кремлевских небожителей, это счастье покупается путем страданий других, и человеческая жизнь, а также человеческие права не имеют никакой ценности на фоне приближающегося коммунизма. Разумеется, марксизм имеет некоторые иные ценности, которые могут выступать как противовесы против этих последствий. Это ценность всестороннего развития личности, протест против эксплуатации и отчуждения. Но эти противовесы являются куда более слабыми, чем противовесы классического утилитаризма в виде равенства, свободы и права. Кроме того, само понятие потребностей является столь же туманным, как и понятие удовольствия в классическом утилитаризме.

Тем не менее, аргумент радикального утилитаризма мог бы оказать серьёзное воздействие на массы, если бы только им удалось внушить, что построение комму-

-47-
низма обязательно приводит к такому результату. Аргумент марксистского утилитаризма мог бы приобрести характер массового мотива лишь при определенных условиях, которые можно рассмотреть, используя некоторые элементарные положения теории рационального выбора. Прежде всего, в обществе должно быть представлено значительное количество людей, склонных к риску, готовых играть по принципу "всё или ничего". Эти люди должны быть в высшей степени альтруистически настроены, поскольку от них требуется отказаться от своего счастья во имя счастья будущих поколений. Эти люди должны питать величайшее презрение к правам и мнениям других людей. Подобного рода сочетание встречается крайне редко для современных обществ. Хотя возможно, "таинственная русская душа" как раз и представляет собой рациональность подобного рода. Именно в этом и заключается проблема для марксистского утилитаризма. Современный человек не готов рискнуть своими правами, свободами и счастьем во имя бесконечных удовольствий потомков в отдаленном будущем, называемом коммунизмом. Как верно отмечает Бьюкенен: "Нормативная неадекватность марксистских взглядов очевидна: учитывая улучшающееся положение пролетариата, рациональность революционного действия становится сомнительной"^[20]. Во всяком случае, современный либеральный утилитаризм представляет более весомые гарантии удовлетворения потребностей.

Оправдание эксплуатации

Перейдем теперь к аргументу "от эксплуатации". Сила аргумента о зле эксплуатации, как было показано выше, основана на утверждении, что в условиях частной собственности на средства производства рабочий не может избежать прибавочного труда, и труд этот является вынужденным, неоплаченным и приносящим ему вред. Нам представляется, что все эти три признака, о которых писал Маркс, обязательно должны присутствовать, иначе аргумент теряет свою силу.

Начнем с тезиса о принудительном характере прибавочного труда. В условиях современного государства благосостояния голод не ставит уже рабочего в то невыгодное положение, о котором писал Маркс. Для большинства потенциальных продавцов рабочей силы имеется другая альтернатива в виде получения дотации государства или возможности организовать свой бизнес. Человек принимает условия капиталиста по той причине, что хочет улучшить свое благосостояние, но его не толкает на это страх голодной смерти. Желание продавать свой труд очень часто может быть вызвано не только материальным, но социальными и моральными причинами, например, стремление к общению или достижению посредством совершенствования в избранной профессии. Кроме того, в условиях современной смешанной экономики, рабочий имеет возможность выбирать между трудом на государственном и частном предприятии. Если условия труда на частном предприятии устраивают его больше, было бы крайним доктринерством осуждать его за это. Маркс мог бы возразить на это, что и государство тоже является орудием капиталистов, но мы можем представить дело несколько иначе. Предположим, что государство находится в руках пролетариата, и пролетариат считает возможным допустить определенную долю частной инициативы в производстве, как это было в России при нэпе. В этом случае эксплуатация, возможно, и имеет место, но уж точно нет принуждения. Таким образом, принуждение не является обязательным признаком прибавочного труда в условиях частной собственности на средства производства.

Другой тезис Маркса, это тезис о вреде труда для рабочего. В условиях современного либерального государства этот тезис не представляется верным. Не подлежит сомнению, что современный труд в условиях государства благосостояния совсем не обязательно содержит в себе вред для рабочего. Существуют многочисленные формы

-48-
контроля за содержанием труда, и этот труд очень часто, напротив, может быть развивающим, во всяком случае, он не содержит в себе прямой угрозы жизни и здоровья.

Теперь, что касается тезиса о неоплаченности прибавочного труда. Следовать этому тезису означало бы утверждать, что всякий неоплаченный труд неизбежно содержит в себе эксплуатацию. Из него следует чрезмерно широкое утверждение, что всякая вообще неоплаченная деятельность обязательно содержит в себе эксплуатацию. Но если это так, то отсюда следует, что обязательное налогообложение с целью поддержания социальных программ тоже являет собой эксплуатацию. Фактически это возвращает нас к либертарному аргументу о собственности на самого себя, либертарному запрету на перераспределение доходов в обществе и требованию от государства быть не более чем "ночным сторожем". Но социализм ещё в большей степени, нежели либеральное государство, нуждается в прибавочном труде, пусть даже он будет добровольным и общеполезным.

Есть ещё одна проблема с эксплуатацией в процессе труда. В современном обществе имеет место ещё худшая эксплуатация тех, кто хотел бы продавать свой труд, но лишен этой возможности. Таково, например, положение женщин, безработных и инвалидов. В действительности они страдают от несправедливости ещё худшей, чем эксплуатация в процессе продажи труда. Существуют различные формы сексуальной, национальной, религиозной эксплуатации, которые не имеют ничего общего ни с собственностью на средства производства, ни с наймом рабочей силы. Для представителей этих групп равное участие в производительном труде было бы, напротив, средством избавиться от угнетения. Вот как, например, определяют угнетение современные феминистки: "Угнетение представляет собой систематический, институциональный процесс, который препятствует некоторым людям в получении и использовании удовлетворительных и широких навыков действий в социально признанных рамках, или институциональный общественный процесс, который сдерживает возможности людей в игре и коммуникации с другими, не позволяет выражать свои чувства и перспективы в социальной жизни, в контексте, который может быть услышан другими"^[21]. С точки зрения Ирис Янг, марксова эксплуатация, напротив, была бы хорошим средством против угнетения.

В результате теория эксплуатации Маркса оказывается не только чрезмерно широкой, но и чрезмерно слабой, что позволяет Уиллу Кимлике сделать вывод о существовании более глубокой несправедливости. "Предполагалось, что теория эксплуатации будет использована как радикальная критика капитализма. Но в своей стандартной форме она исключает многих тех, кто находится ещё в более трудном положении при капитализме и, кроме того, запрещает действия, необходимые для их помощи (поддержка детей, безработных, малоимущих, женщин). Если теория эксплуатации хочет принять во внимание эти группы, она должна выйти за узкие рамки передачи прибавочной стоимости и исследовать вместо этого сами условия распределения, при которых эта передача становится возможной"^[22]. Частная собственность на средства производства не обязательно содержит в себе эксплуатацию, или может быть организована таким образом, что эксплуатация становится средством преодоления куда большего зла.

Между тем общественная собственность на средства производства имеет не меньшие шансы быть эксплуатирующей. Наиболее очевидный вариант — это превращение бюрократии в эксплуатирующий класс при формально общественной собственности на средства производства или превращение социализма в диктатуру большинства, эксплуатирующего меньшинство населения. Подобные варианты эксплуатации теоретически возможны при любой общественной формации. Следовательно, общественная собственность не является панацеей от эксплуатации, и существуют

-49-
куда более серьёзные формы эксплуатации, перед которыми бледнеет эксплуатация в условиях найма рабочей силы.

Оправдание отчуждения

Рассмотрим теперь основательность аргумента от отчуждения. Это более широкое возражение, поскольку от отчуждения страдают даже те, кто выигрывает от эксплуатации. Тезис об отчуждении входит в арсенал перфекционизма. Применяя аргументацию перфекционизма, необходимо указать, в чём именно заключается человеческое совершенство. С точки зрения Маркса, оно заключается в свободном, творческом, кооперативном труде. Для этого нужно отменить частную собственность на средства производства и продажу рабочей силы. Именно эти обстоятельства превращают нас в вещь. Нет необходимости доказывать преимущества свободного, творческого, кооперативного, неотчужденного труда. Действительно, большинство людей предпочли бы именно такой труд, если бы могли выбирать.

Однако подобного рода труд — это не единственная ценность, из которой можно выбирать. Кроме неотчужденного труда, есть и другие ценности. Например, я могу ценить свободное время ещё больше, чем неотчужденный труд. Я могу предпочесть один час отчужденного, но высокооплачиваемого труда десяти часам неотчужденного. Потребление — это другое благо, которое может быть противопоставлено неотчужденному труду. Возможно, я хочу больше потреблять, но сделать это можно лишь путем вовлечения в отчужденный труд. Стремление к неотчужденному труду может также противоречить отношениям с семьей и друзьями. Путем своего отчужденного труда я имею возможность помочь своим близким. Стремление к самореализации может противоречить возможности проводить больше времени с семьей и друзьями. Существует множество других ценностей, которые могут поспорить с неотчужденным трудом. Запрет на неотчужденный труд создаст необоснованные привилегии для одних за счёт других. Более того, акцент на ценности неотчужденного производственного труда является в высшей степени сексистским. Феминизм никогда не согласится с тезисом, что производство следует считать более человеческим занятием, нежели воспроизводство (рождение и воспитание детей). Более того, нет никаких оснований полагать, в согласии с Аристотелем и Марксом, что наши наиболее важные способности это именно те, которые отличают нас от животных. Вывод, который делает Кимлика, представляется обоснованным: "Вопрос заключается не в том, является ли неотчужденный труд благом, но в том, является ли он абсолютным благом, благом, которое является условием достижения любого другого и которое превыше всех остальных благ. Нет никаких оснований полагать, что неотчужденный труд являет собой такое благо"^[23].

Таким образом, мы можем сделать вывод о слабости основных аргументов классического марксизма относительно несправедливости либерального общества рыночной экономики и частного предпринимательства. Современный либерализм полностью вобрал в себя критический потенциал классического марксизма и является гораздо более сильной и основательной теорией нормативной политической философии, а его концепция справедливости представляется значительно более критичной и адекватной современному положению дел. В отличие от либерализма марксизм не смог проделать подобного долгого и трудного пути по самосовершенствованию. В современном мире классический марксизм выглядит анахронизмом, а его родство с утилитаризмом становится все более очевидным. По этой причине мы полагаем возможным употреблять термины "марксизм" и "радикальный утилитаризм" как синонимы, во всяком случае, в области политической философии. Нам представляется, что современный либерализм, например либерализм Ролза, предоставляет более надежные гарантии как против эксплуатации, так и против отчуждения.

Примечания

[1] Wood A. The Marxian critique of justice // Philosophy and Public Affairs. 1972. Vol.1. P.3.
[2] Buchanan A. Marx and Justice. The Radical Critique of Liberalism. Totowa, New Jersey: Rowman and Littlefield, 1982. P. XII.
[3] Маркс К. Капитал // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.23. С.245.
[4] Энгельс Ф. Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.42. С.256.
[5] Buchanan Allen E. Marx and Justice. The Radical Critique of Liberalism. Totowa, New Jersey: Rowman and Littlefield, 1982. P.85.
[6] Маркс К. К критике политической экономии // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.13. С.7-8.
[7] Arneson R. What's Wrong with Exploitation // Ethics, 91 (2). P.208.
[8] EN, 1131a, 5-8.
[9] В теории Д. Ролза также содержится своя концепция эксплуатации. Её главный источник заключается в том, что наиболее предприимчивые и способные люди нередко используют не очень предприимчивых и способных, навязывая им кабальные условия соглашения. Но смысл принципов справедливости, которые предлагает Ролз, заключается именно в том, чтобы не допустить, в том числе и эту изощренную эксплуатацию, не говоря уже о более примитивных разновидностях, как эксплуатация в результате найма рабочей силы.
[10] Энгельс Ф. Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.19. С.256.
[11] Энгельс Ф. Справедливая заработная плата за справедливый рабочий день // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.19. С.256.
[12] Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.42. С.88.
[13] Маркс К. Теория прибавочной стоимости // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.26. Ч.3. С.364.
[14] Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.42. С.120.
[15] Маркс К. Конспект книги Дж. Милля Основы политической экономии // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.42. С.24.
[16] Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т.3. С.282.
[17] Об этом см. подробнее: Buchanan A. Marx and Justice. Radical Critique of Liberalism. Totowa, New Jersey: Rowman and Littlefield, 1982. P.86-103.
[18] Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М.: Прогресс, 1991. С. 229.
[19] См.: Frey R.G. Introduction: Utilitarianism and Persons // Utility and Rights / Ed. R.G. Frey. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1984. P.15-20.
[20] Buchanan A. Marx and Justice. The Radical Critique of Liberalism. Totowa, New Jersey: Rowman and Littlefield, 1982. P.88.
[21] Young I. Justice and the Politics of Difference. Princeton, New Jersey: Princeton University Press, 1990. P.38.
[22] Kymlika W. Contemporary Political Philosophy. An Introduction. Oxford: Clarendon Press, 1990. P.177.
[23] Kymlika W. Contemporary Political Philosophy. An Introduction. Oxford: Clarendon Press, 1990. P.189.