"Без буржуев" - читать интересную книгу автора (Ефимов Игорь Маркович)

7. Тянем-потянем, вытянуть не можем (Сельский рабочий)

Посмотрим теперь, как обстоят дела на остальных 98,5 % обрабатываемой земли.

Начнем с самого главного — с создания поля. В мелиоративные работы государство вкладывает сейчас миллиарды рублей. Миллионы новых гектаров пастбищ и пашни передаются колхозам и совхозам по всей стране. Корреспондент «Литературной газеты», побывавший на Вологодчине, так описывает ход осушительных работ:

«Осушаемый участок, начинаясь от деревни Ребячьево, доходит до деревни Симоново. Далее — другой участок. Их разделяет клин мелколесья с вкрапинами болотных блюдец. Кочки. Осока. Сюда бы мелиораторов! Однако вопреки логике и просьбам совхоза «клин» из проекта исключен, и сама идея мелиорации перевернулась с ног на голову: что требует осушения — не осушается, что не нуждается в осушении — сушат. Поневоле в совхозе сложилось мнение, что мелиораторы берут работу полегче. В лесу да на болоте морока: пни, коряги, техника вязнет, а на холмах и чистенько и сухо — план легче выполнять» (ЛГ 24.12.75).

Качество работ по всей области очень низкое. В одном месте ухитрились уложить дрены с обратным уклоном. Экскаваторы слишком маломощны, не рассчитаны на тяжелые суглинки, на зимние условия работы, часто ломаются, и на ремонт уходит половина рабочего времени. Как всегда, средства, отпущенные на быт, пожираются производством, так что в некоторых ПМК (передвижная механизированная колонна) за 10 лет не было построено ни одного квадратного метра жилья. Лучший экскаваторщик, награжденный медалью «За трудовую доблесть», должен был 8 лет мыкаться по углам и баракам, прежде чем получил квартиру. Что же говорить об остальных? Остальные долго не задерживаются в колоннах. Текучка — 30 %, отсюда и низкая квалификация, и отношение к работе, и ее качество.

Не менее печальную картину обнаруживает корреспондент «Крокодила» на другом конце страны, в Дагестане. Здесь главная проблема — засоленность почв. Лихие мелиораторы сдают пастбища совхозам, не промыв почву или промыв так халтурно, что вода растворяет подземные соли и выводит их на поверхность. Никто, конечно, не позволит какому-то директору совхоза не принять у них работу и тем сорвать выполнение плана такого важного учреждения, как «Главдагестанводстрой», подчиненного союзному Министерству мелиорации и водного хозяйства. Акты о приемке подписываются, мелиораторы получают с совхозов деньги и исчезают. «Культурные пастбища в Дагестане почти не дают отдачи, хотя на их создание затрачено десять с лишним миллионов рублей» (Кр. № 4, 1977). В республику завезено 13000 племенных коров из разных краев, но кормить их нечем, и некоторым совхозам приходится закупать на стороне и везти за 300 километров солому для их прокорма. Если же начать искать виноватых, то выясняется, что все начальники ПМК люди новые и за грехи прежних начальников отвечать не могут. А где старые? Да вот, одного мы находим уже на должности директора совхоза, а бывший начальник всего «Дагестанводстроя», вогнавший в землю 10 миллионов рублей, переведен в Москву с повышением, управляет крупным отделом того же министерства.

Мелиорация, как и всякое дело, доведенное до уровня общегосударственной кампании (как целина, как кукуруза), утрачивает постепенно первоначальную целесообразную направленность и приобретает черты культового действа, требующего от здравого смысла бесконечной цепи мелких и крупных жертв. Безоглядное, совершаемое в погоне за показателями осушение приводит к нарушению баланса подпочвенных вод — мелеют и исчезают речушки, опускается вода в колодцах, «оживают» пески (ЛГ 24.12–75). В Белорусской части Полесья осушено уже около 1,5 миллиона гектаров, но урожайность на них поднялась всего лишь на 16 % для зерновых и на 18 % для кормовых культур (ЦП 7.8.77). Поддерживается она органическими удобрениями, половину из которых (37 млн. тонн ежегодно) составляет торф. Ученые предупреждают, что при таком расходовании торфа хватит едва на 30 лет. Мелкозалежные торфянники интенсивно используются для пропашных культур, что приводит к стремительной эрозии почвы. В Госплане Белорусской ССР согласны с тем, что на таких почвах надо высевать многолетние травы, но уменьшать планы заготовок зерновых не собираются — пусть, мол, пересматривают структуру посевов на местах (ЦП 7.8.77).

То же самое происходило и на целине. Ю. Черниченко так описывал положение совхоза «Советская Сибирь», расположенного в Кулундинской степи: «Зачем-то решили превратить бедное почвами, но доходное овцеводческое хозяйство в зерносовхоз. Планы распашки (спускаемые областным партийным начальством, — И.Е.) уже не покрывались площадями пригодной земли, и пришлось плугами содрать травяной щит с длинных песчаных грив. Возникли очаги эрозии, и пашня совхоза» в отчетах возрастая, фактически стала таять. Уже тысячи гектаров здесь настолько эродированы, что и сорняк перестали питать. Который год сюда завозят семена, и это даже выгодней, чем сеять своими: себестоимость хлеба в совхозе — 19 рублей центнер! Совхоз приносит что ни год 300–400 тысяч рублей убытка, и все же здесь пашут и пашут пески» («Новый мир»№ 1, 1964).

В этой же статье описан метод, при котором рекомендации Алтайского научно-исследовательского института внедряются обязательным порядком по всей округе, невзирая на многообразие почв и климатических условий. Ничего, что даже на опытных делянках института хлеб порой не вырастает. Зато он отстаивает идею раннего сева, а ранний сев — это возможность попасть в выпуск кинохроники, а то и на страницы центральной «Правды»: «Первыми начали в этом году сев колосовых…» Быть первыми — как это приятно! Потом хлеб вырастет только у тех председателей, которые вопреки требованиям сверху отказались от раннего сева, дождались, чтобы взошли сорняки (овсюг), запахали их и посеяли пшеницу в конце мая. Июнь в этих краях засушливый, и ростки смогли пережить его, а та фаза созревания растения, которая больше всего нуждается во влаге, пришлась на время июльских дождей. Так как у этих председателей, в отличие от других, был урожай на полях, им простили неповиновение (надо ведь и об урожае рапортовать, в конце концов). Зато долго вспоминали и не прощали выступление женщины-агронома, посмевшей во всеуслышанье заявить на совещании в Новосибирске: «Ранний сев обеспечивает две вещи: бравую сводку и урожай сорняков. Так зачем же оставлять колхозы без хлеба?» («Новый мир» № 1, 1964).

Трудно председателю колхоза или директору совхоза спорить с целым институтом, возглавляемым ставленниками Лысенко. Но еще труднее ему ублажать ежедневно свой местный райком. Секретарь по сельскому хозяйству висит у него над душой каждый день, звонит и требует то одного, то другого, то третьего. Какой бы ни был хороший хозяин на председательском месте, райком всегда будет держать его на коротком поводке и не даст хозяйствовать оптимально. Секретарю ведь продукция не так уж важна, а главное, чтобы каждый день в область (в областной комитет) можно было отправить нужную сводку. Если область дала обязательство к такому-то числу закончить пахоту под яровые, разбейся председатель в лепешку, а чтобы яровые были вспаханы. Пусть у тебя земля еще не просохла, пусть трактора будут в ней застревать, как в болоте, — неважно. Паши…, дотягивай показатели по району.

Нашумевшая в свое время повесть Федора Абрамова «Вокруг да около», уже упоминавшаяся выше, так и начиналась — серией звонков районного секретаря председателю колхоза.

«Звонок второй: — Силоса в сводке не вижу. Твой колхоз весь район назад тянет. Что? Погода сухая — на сено нажимаешь? Нажимай, нажимай. Но имей в виду: за недооценку сочных кормов райком по головке не погладит.

Звонок третий: — Товарищ Мысовский. (Обращение, не предвещающее ничего доброго.) Как прикажешь расценивать твое упрямство? Саботаж? Или головотяпское непонимание основной хозяйственной задачи?» («Нева» № 1, 1963).

Конечно, председатель сдается, перебрасывает людей на заготовку силоса, а когда приходят дожди, начинает метаться по избам, умоляя колхозников выйти в поле, спасти гниющее, не убранное вовремя сено. Вся повесть представляет собой описание одного такого дня: пропадают в поле корма, а люди, отчаявшиеся преодолеть тупость начальства, отсиживаются по домам, возятся на личных участках или уходят в лес по грибы — какая ни на есть, а все-таки польза.

Повесть Абрамова потому и вызвала такую бурю гнева, вплоть до личных нападок на писателя в речи Хрущева, вплоть до чистки редакции «Невы» и смены главного редактора, что она не только описала язвы колхозной деревни, но и указала на главного виновника разорения ее — партийного чиновника. Обычно же газетные статьи, анализируя причины хозяйственных провалов, обвиняют во всем нерадивых, расхлябанных или зазнавшихся председателей. Но спрашивается — кто же вручает таким бразды правления? Да именно те секретари райкомов, которым гораздо сподручнее иметь на председательских местах послушных марионеток, чем строптивых мастеров своего дела.

Послушность сельских руководителей обеспечивается не одной только партийной дисциплиной. «Иные районные товарищи (не сказано «партийное начальство», а мягко так — «районные товарищи»), конечно, не письменно, а устно толкают председателей на «левые» раздобудки, прикрывая собственную бездеятельность или беспомощность. Подходит уборка, а запчастей к комбайнам не подвезли, но в районе спокойны: «Ты, Петр Степанович, со дна моря достанешь!» Утверждают неплановую стройку, на которую не отпущено ни гвоздя, но подбадривают: «Да разве ты — такой хозяин — не вывернешься?» И намекают, что в случае чего за председателя вступятся. А ему каково? Нагрешив по левой части, он ведет себя в районе тише воды, ниже травы, а уж чтобы выступить с критикой будущих «спасителей» — этого от него не дождетесь. Боится: а вдруг разгневаются и вместо «спасения» сами позвонят прокурору» (ЛГ 17.6.74).

Чисто мафианский прием — подтолкнуть человека на преступление, а потом через это держать его в руках. И с таким методом мы будем сталкиваться еще очень часто.

Призывая поднимать эффективность сельского хозяйства, газеты все чаще последнее время используют слово «аккорд».

«Аккорд» — это то же самое, что бригадный подряд у строителей. При обычной организации труда механизатору платят за пахоту, боронование или уборку в зависимости от числа обработанных гектаров. Бригадир и учетчик должны контролировать качество работ, но попробуйте-ка побегать за трактором по полям! Не станешь ведь в каждую борозду совать линейку, проверять глубину вспашки. Поэтому, в конечном итоге, все остается на совести тракториста и комбайнера. А так как сквозь грохот, пыль, жару и многочасовую усталость голос совести обычно пробивается с трудом, качество работ остается очень низким.

При «аккорде» механизированной бригаде выделяются поля, выделяется техника, и оплата производится исключительно по конечному результату — по количеству сданного зерна. Тут уж работа идет всерьез, не хуже, чем у шабашников. «Нивы пятой («аккордной») бригады не спутаешь с другими: каждый квадратный метр обработан добросовестно и аккуратно. Никто не позволит себе погнать комбайн по жнивью, лишь бы как-нибудь убрать хлеб, никто не оставит и огреха при вспашке. Урожайность с гектара, затраты труда у Череповой и у соседей не сравнить!» (ЛГ 6.4.77).

Черепова — бригадир, Герой социалистического труда, лауреат государственной премии, работает по системе «аккорда» с 1963 года, регулярно выращивал рекордный урожай. Несколько лет назад в Курганинском районе на Кубани попробовали создать еще 20 таких бригад, как у нее. Они не просуществовали и года. Главной причиной неудачи (так же, как и у строителей с их бригадным подрядом) журналисты считают продолжающееся самоуправство администрации. У Череповой часто требуют технику и людей на поля отстающих бригад, и только ее железный характер да звезда героя позволяют ей всякий раз отбиваться от наседающего начальства. Если же начальство не лезет, то дело сразу идет на лад. Вот председатель колхоза «Красный партизан» (Краснодарский край) не покушался на свои «аккордные» бригады даже в самые тяжелые моменты уборочной, и результаты налицо — урожай 1976 года чуть не вдвое превысил план (ЛГ 6.4.77).

Здесь слышен все тот же знакомый лейтмотив: в победах и поражениях виноват отдельно взятый хозяйственник. О том, как давит на этого хозяйственника райком, требующий каждый день не хлеба, а показателей, конечно не сказано ни слова. Не сказано и о том, как рассчитываются с «аккордной» бригадой, сколько в конечном итоге она получает на человека.

Летом 1972 года 60-летний энтузиаст-хлебороб — Иван Худенко — добился разрешения на эксперимент: в окрестностях Акши (Казахская ССР) он с группой единомышленников организовал бригаду на принципах «аккорда». Урожай зерна, собранный ими в то засушливое лето, превысил среднереспубликанский урожай в 20 раз. Поначалу бригаду было начали поднимать на щит, прославлять в газетных статьях, даже подготовили спектакль о них в местном театре. Но уже зимой 1973-го все пошло вспять: об эксперименте велено было молчать, а против Худенко и двух его ближайших помощников сфабриковали уголовное дело. Несмотря на то, что многие видные журналисты и экономисты из Москвы пытались вступиться, Худенко засадили на шесть лет, и год спустя он умер в тюрьме. (Подробнее об этом в книге Hedrick Smith «The Russians», 1976, cc. 213–214, а также «Посев» № 10, 1975 и № 4,1976.) Глухая всеобщая нелюбовь к тем, кто «высовывается», кому «больше других надо», помогает обделывать такие дела шито-крыто, так что приезжающим на места корреспондентам, может, и правда, не остается ничего другого, как разводить руками и вздыхать: «Ах, аккорд-аккорд — такое выгодное, полезное дело! И почему только оно никак не прививается?»

Иметь в своем подчинении «мастера высоких урожаев» или целый передовой коллектив начальству, с одной стороны, приятно. Но, с другой стороны, на фоне их успехов уж очень убогими выглядят результаты остальных. Почему племзавод «Ведрич», что в Гомельской области, собирает по 67 центнеров сена с гектара, в то время, как соседние хозяйства едва наскребают по 20? (ЦП 7.8.77). Почему в Юрьев-Польском районе Владимирской области на полях совхоза «Красносельский» вызревает вдвое больше зерновых, чем у соседей? (ЛГ 19.1.77). Техники у них не больше, с удобрениями не лучше, на погоду тоже не свалить — она-то уж у всех одинакова. А что если в ответ на все эти «почему» начнет выплывать — «да потому что начальство реже вмешивается в их дела, не сует палки в колеса»? Будет очень неприятно.

Мелочная опека, повседневное вмешательство, бесконечные перебрасывания людей и техники на слабые участки — это стиль не только районного руководства, но и более высоких инстанций. Самой гигантской операцией в этом плане была пресловутая целина. Попытка освоить огромные земли бесконечными «десантами», без прочного заселения профессиональными земледельцами, конечно, была обречена на неудачу. Неровный климат Казахстана один год позволял снять неплохой урожай, в другой мог почти погубить его либо на корню, либо в период уборки, либо в период транспортировки (ведь нормальных дорог в степи не было и нет). Средняя полоса России, благодаря более ровному климату, могла бы сглаживать эти скачки, выдавая не очень высокие, но стабильные урожаи. Но она была обессилена тем, что все капиталовложения и вся техника направлялись на целину. Таким-то образом страна была доведена до необходимости импортировать зерно.

Теперь, спохватившись, Центральный Комитет выступил со специальным постановлением о развитии Нечерноземной полосы. На это дело отпущено 35 миллиардов рублей, начата кампания мелиорации, направляются миллионы тонн удобрений. (Например, Суздальский район, находящийся на бойкой тропе международного туризма, просто переведен на спецснабжение — ЛГ 19.1.77.) Но ведь целину при этом никто не отменял. Поэтому она, как и раньше, каждый год оттягивает на себя огромное количество рабочих рук. «В нынешнем (1977) году на полях Притоболья (Кустанайская область) от комбайнов хлеб отвозили приблизительно 30 тысяч автомашин, большинство из которых прибыло из других районов страны… Приходят они на целину уже изрядно побитыми, часто без запасных частей. Водители, находясь на бивуачном положении, далеко не всегда могут выдержать принятый местными механизаторами трудовой ритм. (Читай: без нормального сна и питания отказываются работать 16 часов в сутки.) Привлеченный со стороны транспорт стоит недешево… Один тоннокилометр оценивается в 24 копейки — втрое дороже, чем при перевозках собственными средствами. Из-за этого возрастает себестоимость зерна, падает рентабельность производства» (ЦП 10.10.77).

Машины эти берутся отовсюду, в том числе и с Нечерноземья. Поэтому председатели колхозов там уже побаиваются просить транспорт для уборочной. Ведь когда его начнут отбирать для целины, потребуют и водителями обеспечить (ЛГ 4.2.76). Так что лучше уж сидеть тихо и не высовываться.

Привычка решать народно-хозяйственные проблемы путем массированных десантов за тысячи километров имеет давнюю традицию и точное психологическое объяснение: басенный портной Тришка, посаженный на очень высокую должность, продолжает латать свой кафтан. Труднее понять страсть начальства к безудержному укрупнению, объединению, слиянию всего, что оказывается в его ведении. То ли наличие крупных совхозов или животноводческих ферм придает вес, добавляет престижу, («Ого, Иван Семеныч у нас такими делами ворочает!») То ли под крупные начинания легче получать людей, фонды, материалы и всякую помощь от министерств и ведомств. То ли просто приятно иметь под своей властью не россыпь заурядных деревенек, а настоящий «агро-промышленный комплекс», куда и ездить можно будет по асфальтовому шоссе, и гостя столичного привезти, где и встретят тебя с почетом, и приемчик устроят из богатой кассы не хуже, чем в городском ресторане. В общем, какие бы ни были причины, гигантомания грозит обернуться для русской деревни не менее страшным ударом, чем раскулачивание.

В плане организационном она уже привела к тому, что вся земля в стране оказалась распределенной между 50 тысячами гигантских хозяйств. (По данным БСЭ, том 24, на 1974 год — 32,3 тысячи колхозов, 17,7 тысяч совхозов.) Таким образом на каждое хозяйство приходится в среднем по 3000–6000 гектаров, в крупных зерновых совхозах — до 20 тысяч га. Чтобы эффективно управлять такими огромными латифундиями, нужны хозяйственные гении о семи головах, а не рядовой наш, затурканый начальством председатель. (Для сравнения скажем, что в США сельскохозяйственную продукцию создают примерно 2,8 млн. частных ферм площадью в среднем по 70–80 га.) Теперь дошла очередь до укрупнения специализированных животноводческих ферм.

Фирма «Омский бекон» была создана на базе восьми совхозов. Корреспондент «Литературной газеты» с восторгом описывает мощное предприятие, внушительные корпуса свинокомбината, на строительство которого было затрачено 28 миллионов рублей (ЛГ 22.6.77). Однако две недели спустя та же «Литературная газета» опубликовала, в порядке дискуссии, письмо зоотехника Плаксина (скорее всего, вымышленный персонаж), приоткрывающее оборотную сторону медали. Выясняется, что раньше эти 8 совхозов продавали ежегодно государству 40–60 тысяч тонн зерна и для своих целей выделяли в качестве фуража 70–75 тысяч тонн. Теперь же они государству ничего не продают, а наоборот, завозят концентрированные корма для нужд «Омского бекона». Свиноводство в соседних совхозах и колхозах сворачивают, поголовье свиней в них упало почти вдвое, и производительность фирмы-гиганта даже на завозных кормах не в силах возместить эти потери. Поэтому производство свинины в области в 9-й пятилетке (1971–1975) почти не росло, оставаясь на уровне 40 тысяч тонн в год, а в 10-й грозит упасть до 30 (ЛГ 6.7.77).

Не блещут показателями и мясо-молочные хозяйства. Надои молока в фирме «Кингисеппская» Ленинградской области по весне падают ниже 9 кг от коровы в сутки, кормов не хватает. И тем не менее здесь тоже жаждут укрупняться и расширяться. Например, в совхозе «Кировский» плотность скота и так уже очень велика (42 коровы на 100 гектаров угодий), но к 1980 году запланировано удвоить поголовье стада (ЛП 25.4.75).

Однако самый опасный и тягостный элемент укрупнительской кампании — начинающееся уничтожение деревень и переселение людей в поселки городского типа с многоэтажными домами. Писатель Борис Можаев посетил один из таких поселков, расположенный на шоссе Москва-Ленинград. «Отмостки вокруг многоквартирных домов частично отошли и просели, обещанные бетонные дорожки и подъездные пути так и не сделаны, отчего во дворах много грязи, которую тянут и в подъезды, двери наружные перекошены, а то и просто разбиты и поломаны, в домах часто не работает канализация, уборная во дворе. Огороды вынесены из поселка, как у горожан-дачников, только вместо домиков на них стоят сараи для дров или будки для поросят. Дровами запасаются на всякий случай — в колхозном отоплении теория с практикой расходится. Скотный двор для личных коров за версту от поселка; и тем, кто имеет буренок, и утром и вечером предстоит легкая проминка. Но коров и телят в Мирном очень мало. Причина — кормов не достать. Какие уж там покосы! Основные огороды и те большинство поселян имеет за 10 километров. Потаскай-ка на себе оттуда картошку, попробуй выкормить свинью или поросенка» (ЛГ 4.2.76).

И все это — в поселке образцового колхоза, на дороге, соединяющей старую и новую столицы. Как же они будут выглядеть в провинции? А кампания, похоже, набирает силу. Уже и в нашей деревне под предлогом запланированного сселения-укрупнения запрещено ставить новые дома.

Как бы ни сопротивлялся сельский житель такому насильственному выдиранию его из родной почвы, рано или поздно его может вынудить к этому одно простое обстоятельство: отсутствие или исчезновение дорог в деревенских местностях. Во многих областях России весной и осенью дороги к маленьким деревням превращаются в непролазную грязь. «На бывшей муромской дорожке, — пишет Б. Можаев, — засядешь за милую душу, и версты не проехав: ухабы крутые, глубокие, как воронки, сядешь на дифер — ни один трактор не стащит… Ездят по полю: по овсам, по ржи, по картошке, по лесным вырубкам, но только не по проезжей части… 27 километров от Потапьева ехал я три часа. А ведь не так давно, в конце пятидесятых годов, эту дорогу выложили заново камнем… С тридцатых годов строится дорога на Гридино. Всего 15 километров — и до сих пор не построена» (ЛГ 7.9.77). Без собственной коровы, без настоящего запаса каково это крестьянину выдерживать такую многонедельную отрезанность от внешнего мира в пору распутицы? Повздыхает, покряхтит, почешет в затылке, да и переберется поближе к шоссе в многоквартирный дом. А что он при этом будет чувствовать, — читайте повесть Распутина «Прощание с Матёрой».

Начиная с конца июля, фотографии комбайнеров и трактористов начинают вытеснять на время фотографии заводских рабочих со страниц центральных газет.

Эмигрировавший писатель Е. Лобас в статье «Русский хлеб» («Грани» № 100, 1976) рассказывает, как ему пришло в голову вчитаться в одну из этих победных реляций, где с гордостью сообщалось, что в будущем году в Советском Союзе будет произведен миллион тонн мяса! Но помилуйте — если поделить, это получается по 4 килограмма на человека в год. Или по 11 граммов в день. Чем же гут хвастать? Следуя его примеру, я тоже стал читать газетное хвастовство более внимательно и вскоре обнаружил в победном контексте такую, например, фразу: «За день 51 комбайном были обмолочены валки на площади свыше 900 гектаров, отправлено государству 405 тонн хлеба» (ЦП 10.10.77). Возможно, 18 гектаров в день на один комбайн — не так уж и плохо. Но урожай! 405 тонн разделить на 900 — ведь это получается по 4,5 центнера с гектара. При норме засева — 2,5 ц семян на гектар. При официальной средней урожайности по стране 17 ц с га! При том, что средняя урожайность в США — 27 ц, в Англии, Дании, Голландии, Германии — около 35 ц. «Принимай, Родина, хлеб Казахстана!» Родина и рада бы принять — но куда? Если даже погода стоит хорошая и машины по сухим дорогам исправно подвозят хлеб к элеваторам, разгрузка их может затянуться из-за бесконечных поломок. Например, в авторазгрузчиках ГУАР-30 самое слабое место — гидроцилиндр. Восстановить его на месте невозможно, а заводы-изготовители не спешат выпускать запасные. «На ремонтные работы в этом году заготовители Казахстана скромно запросили 100 цилиндров, им пообещали 35, а получено — 10. Причем «самовывозом» (ЦП 19.7.77). На элеваторы поступает много зерна высокой влажности. Его необходимо предварительно высушить в специальных сушилках. Однако из 168 сушилок, смонтированных здесь в 1975-76 годах, 73 не могут работать из-за отсутствия щитов управления — заводы «забывают» их поставлять. В 1977 году было заказано дополнительно 125 таких щитов, поступило 9» (ЦП 19.7. 77).

Зерно все-таки, в конце концов, преодолевает все препоны и значительной частью дотекает до мельниц и пекарен, а оттуда до обеденных столов и (как мы видели) свиных кормушек- Но вот более нежным и скоропортящимся дарам земли — фруктам и овощам — путь этот часто оказывается не под силу. Осенние сады, заваленные гниющими фруктами, — частый сюжет сатирического киножурнала «Фитиль». Когда такой выпуск «Фитиля» смотрят северяне, а зале всегда начинается то ли возмущенный гул, то ли просто стон. В молдавских колхозах приезжим порой предлагают набивать багажники машин яблоками, сваленными между деревьями.

«— Забирайте побольше, все равно пропадут.

— Как пропадут? Отправьте на переработку.

— Все ближайшие заводы забиты до отказа.

— Тогда пошлите в дальние города.

— Ящиков нет, машин не хватает.

— Сушите.

— Дрова дороги.

— Людям раздайте.

— Так ведь у каждого свои деревья.

— Что же делать?

— А ничего. Бухгалтер спишет, председатель подпишет, а бригада получит премию за высокий урожай» (ЛГ 25.6.75).

«В одной моей бригаде, — жалуется бригадир колхоза имени Мичурина (кстати, Герой труда), — в прошлом году пропало свыше тысячи тонн овощей. К тому же уборку помидоров провел лишь одну, вместо четырех… 70 тонн сладкого перца «гогошары» (частники на базаре продают его по 80 копеек килограмм) так и сгнили в кучах на поле. Никто не хотел принимать их» (там же).

В Слободзейском районе положение лучше, чем в других, — там сильнее перерабатывающая промышленность, поэтому гибнет на полях всего лишь 20 % урожая, то есть 40 тысяч тонн. Что же в остальных? Консервные заводы не имеют никаких резервов мощности, так что стоит в период уборки выйти из строя хотя бы одной линии и все улицы Тирасполя оказываются забиты грузовиками, истекающими томатным соком. Тем не менее колхозников заставляют, как и всюду, бороться за повышение урожайности, газеты пишут о замечательных починах: добиться урожая 700 центнеров помидоров с гектара, 135 центнеров фруктов. Тут же, рядом с кучами гниющих на поле плодов и овощей, устраиваются собрания по принятию социалистических обязательств — собрать на будущий год еще больше. Сейчас вся Молдавия производит около 800 тысяч тонн овощей, и эту цифру собираются удвоить. О том, какими средствами это будет вывозиться и перерабатываться, — ни слова.

Однажды председатель колхоза, у которого пропадал урожай яблок, решился на преступление: купил тарную дощечку на колхозные деньги у жулика-снабженца. Из дощечки наготовили ящиков, урожай спасли, но дело раскрылось, и председатель попал за решетку. Писатель Г. Радов с гордостью рассказывает, как он вмешался, добился пересмотра дела и освобождения невинно осужденного. Однако тут же приводит свой разговор с другим председателем, который признался ему, что и он часто стоит перед такой же дилеммой: «Что преступнее — уплатить частнику (различия между частником и жуликом как бы не существует — И.Е.) тысячу рублей и сберечь урожай овощей или выращенные плоды сгноить?» На что писатель, а его устами и газета, уверенно отвечает: если не нашел тары официально и законно — гнои! (ЛГ 17.7.74).

О этот проклятый и вездесущий частник!

Это он пытается спрямить извилистый путь помидора, дыни, перца от поля до кошелки хозяйки, это он грузит их на самолет или в собственную машину и везет туда, где есть на них спрос. Преградим путь любителям наживы! Никаких поблажек новоявленным «покорителям Севера»! Спекулянтам — бой! Социалистический принцип требует, чтобы вся продукция распределялась централизованно, через государственные базы и склады.

Что ж, отправимся теперь на базы и склады.