"Персоны нон грата и грата" - читать интересную книгу автора (Доброва Евгения Александровна)

И ЭТО ВСЕ НЕПРАВДА…

Враннем детстве я плохо отличала живое от неживого — до тех пор, пока не произошла история с Хрюшей. В тот вечер была особенно интересная передача, показали мультик про попугая Рому, а в самом конце, на прощание, Хрюша сказал: «Дорогие мальчики и девочки! Присылайте нам свои рисунки. Мы с тетей Таней читаем все ваши письма. Да, тетя Таня?» — «Да, присылайте, ребята, — подтвердила она. — С нетерпением ждем от вас веселые картинки».

Я очень любила Хрюшу. Я попросила у мамы чистые перфокарты и села рисовать. Я нарисовала его самого, и Степашку, и Филю, и тетю Таню. Бордовым карандашом. Сверху я написала слова. Хрюша. Мама. ЭСССР.

Маме понравилось.

— Завтра пойдем в магазин и по пути отошлем, — сказала она.

Почтовый ящик был в двух минутах ходьбы от дома, между колодцем и продовольственным магазином. Мама подсадила меня, чтобы я кинула письмо в щель, но толстый конверт никак не пролезал, и тогда мама сказала: дай, я, — и сама пропихнула послание в ящик.

Все лето я ждала ответа, а он не приходил.

— А когда Хрюша пришлет мне письмо? — спрашивала я маму.

— Скоро уже пришлет, потерпи.

Из детского сада мама забирала меня на велосипеде. Я залезала на багажник, обмотанный старым войлоком, хваталась за мамины бока, и по обочине шоссе мы ехали три километра до дома. Больше ни за кем из нашей группы на велике не приезжали, и мне все завидовали.

— А меня, меня прокатите! — завидев маму в воротах, кричали дети, и мама, когда было время, сажала всех по очереди на багажник и делала круг по детской площадке.

В тот день мама привела меня раньше всех, наспех раздела и убежала. Я зашла в игровую, достала со стеллажа коробку с игрушками и вытащила за хобот слона Борю. Вслед за ним на пол вывалилась обезьянка Чита.

— Вставай, лежебока! А то без завтрака останешься. Мне через пятнадцать минут на работу.

— Встаю, встаю, — пропищала Чита.

— На завтрак у нас… бананы. С яичницей. Нет, с пшенной кашей.

— Не хочу я кашу, сама такое ешь.

— Не спорь со старшими! Не будешь слушаться, сдам на пятидневку!

— Не обижай Читу, — вступился слон Боря, — обезьяны пшенку не едят. Дай лучше побольше бананов. А мне… а мне…

Я задумалась, что больше всего любят слоны, но тут к нам подошел Колька Елисеев.

— А мой папа мотоцикл купил! — с ходу деловито сообщил он. — Сегодня приедет за мной, вот увидишь.

Слоны моментально вылетели у меня из головы. Это был серьезный удар по авторитету, но так просто сдавать позиции я не собиралась. Я подумала и придумала вот что:

— А мой папа машину скоро купит. «Москвич».

— А у моего дедушки есть заграничная машина. В гараже. «Виллис» называется. Военная.

Это была правда, папа один раз ходил помогать чинить елисеевский «виллис».

— А мне зато Хрюша письмо пришлет! Из передачи! — выложила я последний козырь.

— Кто, Хрюша? — засмеялся Колька. — Ничего он тебе не пришлет. Он невзаправдашний.

— Взаправдашний.

— Не веришь — спроси у мамы.

…Вечером, когда мама привезла меня домой, у нас состоялось объяснение.

— Мамочка! Ты говорила, что Хрюша живой! Мы же письмо посылали! Я рисовала, а ты в почтовый ящик бросала! Почему ты сразу не сказала, что это неправда!!

— Там же актеры. Твое письмо получила актриса.

— Но я писала Хрюше! Я думала, он настоящий!!

— Ты правда решила, что в телевизор живую свинью с собакой посадили? Глупенькая, это же куклы!

— И Хрюша?!

— И Хрюша кукла.

— Живая?

— Куклы это игрушки, они неживые. Люди — живые.

— Но он разговаривает!

— Потому что это передача. Там дяди и тети сидят под столом и говорят за него. И за Степашку, и за Филю.

— Почему?! Почему ты сказала тогда, что он живой, а теперь говоришь, что кукла?!

Весь мир перевернулся. Откуда было мне знать, как устроен телевизор и что свиньи не разговаривают.

Когда я на секунду прекратила рев, чтобы вздохнуть, я услышала, как папа на кухне моет посуду и тихонько напевает под нос:

Меня захлестнуло отчаяние, такое горькое, что я даже перестала реветь. Я слушала громыхание кастрюль и веселый мотивчик, папин голос уже перешел в свист, к которому добавилось ритмичное притопывание.

Тут со мной случилось что-то вроде обморока, и очнулась я только тогда, когда о зубы стукнулась ложка с валерьянкой.

— Ну все, все. Ну хватит переживать. Успокойся. Хочешь, мозаику сложим? Или порисуем вместе. Через двадцать минут уже Хрюшу твоего покажут…

— Не хочу-у-у!..

В тот вечер я впервые не стала смотреть «Спокойной ночи, малыши», а на следующий день в саду случилось ужасное: со мной перестали разговаривать игрушки. Они онемели. Теперь я могла только сама говорить за них, как тот актер под столом, — они мне уже не отвечали.