"Приключения слов" - читать интересную книгу автора (Казанский Борис Васильевич)

В поисках родственников

В случае со словами стрелять, чернила и краска нетрудно установить прежнее, уже потерянное значение: у нас имеются родственные слова этого прежнего смысла – стрела, черный, красный, и нам известно, что до изобретения ружья в Европе применялись, а у дикарей еще и до сих пор применяются, луки и самострелы. Но часто слово не имеет таких близких родственников, и приходится искать более далеких. Например, такое простое слово, как кляча, не имеет родства в русском языке, и только в других славянских языках можно найти ему объяснение. Там, оказывается, сохранились «родственники» этого слова – глаголы, имеющие значение валиться с ног, быть расслабленным, иметь трясущиеся ноги, падать на колени.

Иногда слово имеет родственников в русском же языке, но значения их так далеко разошлись, что мы никак не умеем объяснить это родство и даже можем о нем не догадываться. Так, единственным родственником ужина во всех славянских языках может быть только юг. Но объяснить это родство способен только тот, кто знает старинные и областные народные выражения, из которых можно отгадать, что за связь существовала когда-то между понятиями ужин и юг.

Человек, стоявший намного ближе к природе, чем современный горожанин, хорошо знал, что, когда солнце стоит выше всего, оно прошло половину своего пути по небесному своду. Это – полдень. Но это и половина рабочего дня для земледельца, работавшего от восхода до захода солнца, следовательно, пора заслуженного отдыха и обеда. Еще и до сих пор эта еда в середине дня называется в некоторых областях полдник. Вот мы уже ближе к ужину – ведь в городе часто обедают в тот самый час, когда в деревне ужинают.

Сельский житель знал также, что солнце в полдень стоит в южной стороне неба. Отсюда старинное полуденный в смысле южный. Вот второе звено, которого недоставало. Вся цепь значений будет: юг, полдень, обед, ужин. Такое же развитие значений имеется и в других языках: например, теми же словами означаются в немецком обед и полдень – Mittag, во французском полдень и юг – midi. Это – пережитки эпохи, когда вся культура коренилась в сельском хозяйстве, и когда весь уклад жизни определялся жизнью природы. Тогда солнце было для земледелия тем, чем является паровой двигатель для фабрики или банк для торговли.

Иногда обращение к другим славянским языкам не помогает, и приходится для объяснения слова искать его более отдаленных родственников в более далеких языках. Примером подобного рода может служить глагол целовать. Пожалуй, можно еще как-то сообразить, что целовать родственно словам целый и целить, но какой толк от этой догадки, если не уметь объяснить это родство? Связь понятий целый и целить еще не так трудно понять. Мы и теперь говорим: цел и невредим. Исцелить, стало быть, означало первоначально возвратить «цельность» человеку, получившему рану, потерявшему от ранения или болезни способность двигаться или действовать, – поправить, «починить» человека.

Но как отсюда перейти к поцелую? Промежуточное, связующее звено, которое могло бы объяснить переход значений, утрачено теперь во всех славянских языках. Но если порыться в книгах, то окажется, что в староболгарском языке целовати означало приветствовать. Это и есть недостающее звено. Почему от понятия целый произошло приветствовать? Потому что здоровье – это своего рода «целость» человека, а приветствие до сих пор гласит у нас Будь здоров, Здравствуйте; в старину говорили еще Желаю здравствовать, а в войсках – Здравия желаю. А поцелуй представляет форму привета. По старому русскому обычаю при встрече «здоровались» троекратным целованьем. В германских языках имеется такой же ряд родственных слов в значении целый, здоровый, здравствуй и да здравствует, приветствовать. Так, в английском hail (приветствие, приветствовать) связано с whole (целый, цельный).

Вероятно даже, что этот тип приветствия заимствован славянами от германцев, как и обычай пить «за здоровье», «во здравие» человека в знак почтения или дружбы перешел к нам от германских пиршественных обычаев или обрядов для приема гостя.

Понятие «целования» отсутствует в этом германском ряду слов, родственных нашему целый. Это не значит, конечно, что германцы не умели целоваться. Но это значит, что у них поцелуй не был частью обрядового приветствия, как у славян. Почему бы так? Потому что обычай здороваться целованием распространился среди славян вместе с греческим православием, и когда славяне принимали православие и в том числе этот обычай, германцы уже давно потеряли связь с греческим христианством и подпали под влияние римско-католической церкви, которая ограничила употребление христианского поцелуя, оставив его только для духовенства.

А ведь слово целовать как будто такое простое, такое понятное всем! Однако, объяснить, почему оно имеет такой смысл, оказалось делом очень хитрым.

Не зная исторической обстановки, в которой слово создалось или приобрело новое значение, не умея разобраться в законах словообразования и в родственных связях слова, трудно понять, почему данная вещь называется так, а не как-нибудь иначе. Чистая догадка здесь не годится, с ней почти всегда попадешь впросак. Кто-нибудь, например, догадается, что гусеница происходит от слова гусь, и ошибется. Гусеница происходит от слова ус. Но чтобы это понять, надо, во-первых, вспомнить, что многие виды гусениц покрыты волосками, а некоторые имеют и усики. Во-вторых, начальный звук г в слове гусеница – случайный: это доказывает украинская форма этого слова – вусеница.

Или кто-нибудь сообразит, что старинный глагол лобызать, лобзать – что значит целовать – происходит от слова лоб. Тут как будто кажется даже, что этот переход легко объясняется. Целовали первоначально, может быть, только в лоб, а не в губы. И это опять будет неверно. Родственные германские, латинские, армянские слова доказывают очень убедительно, что первоначальное значение слова лобзать было близко к лизать. От того же корня происходит немецкое слово, означающее ложка, латинское, означающее губы, германские, означающие лизать, лакать и проч.

Или опять же кто-нибудь решит, что орудие и оружие представляют одно и то же слово. И в самом деле, ведь оружие является только видом орудия – орудием для нападения и защиты. И, с другой стороны, артиллерийское орудие представляет несомненно вид оружия. Наконец, и по форме эти слова очень близки: оружие стоит в таком же отношении к орудию, как сооружать к соорудить. Как будто все так хорошо сходится и так понятно, что не требует дальнейших разъяснений!

Однако, все эти доказательства – мнимые, и все эти соображения совершенно не верны. Оружие и орудие – совершенно различные, вовсе не родственные между собой слова, и по своему первоначальному смыслу они стояли чрезвычайно далеко друг от друга. Теперешняя близость их по значению и форме создалась случайно или, вернее, исторически, под влиянием обстановки, в которой они употреблялись. Оружие – чисто русское слово и, как это ни кажется неожиданным, происходит от того же корня, что и глагол ругать. Но вспомним, что и слово брань, означающее в наши дни именно ругань, в старину значило не что иное, как бой, сражение. Того же корня слова борьба, борец, оборона. А чешское брань и польское бронь означают как раз оружие. Действительно, переход значения от сражения к ссоре и ругани – переход, вполне понятный. Оружие первоначально должно было, следовательно, означать нападение, нападки. В этом значении оно и встретилось со словом орудие, которое, в свою очередь, первоначально вовсе не имело теперешнего значения.

Слово орудие очень древнее, оно имеется во всех славянских языках, и все же оказывается, что это слово не славянское, а заимствованное из германского арунти (arunti), значение которого было посольство, поручение* [*Сравните современное английское errand (поручение, задание) из древнеанглийского aerende. (Прим. ред.)]. Орудие сохранило первоначальный смысл, близкий к посольству, в чешском и польском языках, где оно означает посредничество и извещение. Этот переход понятен. В древнерусском языке орудие получило значение дело, предприятие, в украинском – работа, хлопоты. Этот переход от поручения тоже довольно ясен: поручение состоит в выполнении какой-то надобности в каком-нибудь деле. В таком смысле употребляет это слово старинный летописец: «Иде князь Всеволод в Смоленск своим орудием», то есть по своей надобности, по своему делу. «Княже! Есть у меня к тебе орудие велико», то есть имеется серьезное дело. «А орудие судить посаднику месяц, а дале того им орудия не волочить», то есть надо решить дело без проволочек.

Понятия дело и работа также очень близки к поручению. Это видно, например, из выражения старинного договора: «Ежели господин отошлет его на свое орудье» и т. д. Отсюда орудовать, в старину означавшее ходатайствовать: оно и теперь еще означает действовать, распоряжаться делом, соорудить в смысле устроить, организовать, от него образовано сооружение – в смысле строение, постройка. Отсюда, наконец, орудие в смысле пушка. Любопытно, что подобный же переход значения произошел в польском и чешском языках, но в обратном направлении; здесь таким же путем слово дело получило значение артиллерийское орудие: сравним польские dzielo (дело) и dzialo (орудие, пушка).

Дальнейшее развитие смысла не представляет затруднений. Свой теперешний смысл средство, инструмент слово орудие получило от глагола орудовать, когда в прежнем смысле дела оно было замещено словом дело. Подобное же образование представляет и латинское слово инструмент, которое имело значения устройство, оборудование, обстановка, инвентарь, а затем уже орудие. Может быть, орудие отчасти обязано этим переходом значения оружию, которое с ним к этому времени сблизилось. Но, со своей стороны, слово оружие, означавшее первоначально нападки, оскорбление, глумление, получило свое теперешнее значение под влиянием слова орудие. Промежуточным значением было средство враждебного действия, нападения. Таким образом, история этих слов представляет такой случай, когда два слова, совершенно различные по своему происхождению и первоначальному значению, но похожие по форме, встречаются в более или менее близком словоупотреблении и благодаря этому настолько сближаются и связываются друг с другом, что под взаимным влиянием друг на друга получают совершенно новый смысл, чрезвычайно далекий от первоначального и основного.