"Не покидай меня, любовь" - читать интересную книгу автора (Кендрик Шэрон)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Смотри, Джино, смотри! Запечатлей этот момент в своей памяти навсегда, mio figlio, ибо это земля твоего отца.

Эмма смотрела, как Винченцо несет сына вниз по трапу личного самолета, держа его как бесценный трофей. И, несмотря на эти слова, которые явно имели целью исключить ее, возвращение на остров, который она всегда любила, вызвало у нее всплеск противоречивых эмоций.

Впервые увидев Сицилию, она подумала, что это рай, но, пожив здесь, поняла: эта земля имеет множество лиц.

Вдоль побережья раскинулись пышные цитрусовые сады, которые так прекрасно контрастировали с темной зеленью лесов на северо-востоке. В центре острова — холмы и долины с миндальными деревьями, оливковыми рощами и бесконечными полями пшеницы. А весной полевые цветы создают яркую радугу красок на фоне сочной зелени полей.

Сейчас было холодно, но небо было ярко-голубым, а солнце ярким, и Эмма поплотнее запахнула пальто, устремившись к ожидающей их машине.

После того как Джино был устроен на детском сиденье, и они сели сами, Винченцо повернулся к женщине, чьи белокурые волосы были связаны в тугой конский хвост, а голубые глаза казались огромными на бледном лице. В кремовом кашемировом пальто она выглядела дорогой и ухоженной и ничем не походила на ту жалкую нищенку, которая вошла к нему в кабинет третьего дня.

— Как ты себя чувствуешь сегодня утром? — мягко спросил он.

Ошеломленной той скоростью, с которой меняется моя жизнь, вот как, подумала Эмма. К тому же она обнаружила, что борется со своими инстинктами. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до губ Винченцо, дабы убедиться, что эти те самые губы, которые целовали каждый дюйм ее тела прошлой ночью в отеле. Которые шептали ей нежные, а иногда и резкие сицилийские слова, и на несколько мгновений Эмма почувствовала себя так же близко к мужу, как когда-то раньше. Но с восходом солнца они, похоже, снова сделались чужими людьми, связанными лишь ребенком.

Так перестань прятать голову в песок, Эмма. Посмотри, наконец, в лицо реальности, вместо того, чтобы пребывать под воздействием волшебства.

Винченцо, нам надо поговорить.

Ну так говори.

— Нам надо обсудить, что будет после того, как Джино познакомится с твоей семьей. О том, что мы будем делать дальше.

Винченцо повернулся и посмотрел на ее обеспокоенное лицо. Чего она ждет от него?

— Сейчас не время, Эмма. Я еще не решил. Эмма в расстройстве покачала головой. В этом весь Винченцо. Ждет, что все вокруг должны подчиняться его воле.

— Но решение принимать не одному тебе, не так ли? — тихо проговорила она. — Мое слово тоже имеет вес. Ведь это тоже общее будущее.

Черные глаза изучали ее.

И каким же ты видишь это будущее?

Не знаю, — призналась она сдавленным голосом. — То есть я знаю, что ты захочешь видеться с Джино, и я не собираюсь препятствовать тебе...

Еще бы.

Выражение его глаз было угрожающим, но разве она не поклялась, что будет сильной?

— Мне просто невыносима мысль, что он будет проводить время вдали от меня. Что он будет расти, а я что-нибудь пропущу. Слово. Улыбку. Шаг. Или если ему приснится страшный сон, и он будет звать меня. — Ее губы свело от боли. — А меня не будет рядом, — хрипло сказала она.

Винченцо наклонился вперед с мрачным и злым лицом.

— А ты не думаешь, что я чувствую то же самое? — процедил он. — Не думаешь, что мое сердце разрывается на части при мысли о расставании с ним? И это сейчас, когда я, наконец, нашел его?

Ей хотелось крикнуть: «Но я же его мать!», но она понимала, что сказать это будет неправильно, потому что была уверена: Винченцо уже отдал свое сердце сыну.

Когда-то он с такой страстностью говорил о своей любви к ней, но между мужчиной и женщиной это совсем иначе. Своего ребенка ты любишь всегда и безо всяких условий, а взрослая любовь может зачахнуть и умереть.

Внезапно волна сожаления захлестнула Эмму, и она поняла, что желает невозможного: чтобы Винченцо по-прежнему любил ее, и чтобы у них все было хорошо.

— Давай не будем ссориться, — прошептала она. — Джино это не нравится.

Несколько долгих мгновений они смотрели друг на друга, прежде чем Винченцо оторвал взгляд от ее губ и переключился на знакомый сельский пейзаж острова, где семья Кардини занималась производством вина и масел на протяжении сотен лет.

Винченцо обнаружил, что чересчур взволнован, как и всегда во время приезда на родину. Но на этот раз дело не только в возвращении, но и в Эмме, с горечью осознал он. Несмотря на поразительное открытие, что он отец, она по-прежнему сводит его с ума. И так было всегда.

Ее воздействие на него озадачивало и пленило Винченцо во время их странных, урывчатых встреч. Впервые в жизни он оказался во власти чувств, которым нельзя доверять, и, в конце концов, его суждение оказалось ошибочным. Ибо

Эмма была идеальной любовницей, но ужасной женой. А сейчас... Сейчас она ни то, ни другое.

— По крайней мере, расскажи, где мы будем жить, — попросила Эмма, своим мягким голосом прерывая его размышления. — В усадьбе на винограднике?

Винченцо помотал головой, заставляя себя вернуться к практическим вопросам.

— Нет, я больше там не живу. В прошлом году я купил себе дом.

Она не сумела сдержать облегченного вздоха.

— Ты довольна?

Эмма пожала плечами. Ситуация достаточно сложная и без зрителей, наблюдающих и анализирующих каждый их шаг, ибо усадьба очень большая, и многочисленные родственники приезжают и уезжают, когда им вздумается.

Признаться, испытываю некоторое облегчение. Я боялась жить поблизости с твоими родственниками. Они никогда не одобряли меня.

Они не были в восторге от нашего брака, ведь по традиции я должен был жениться на сицилийской девушке. В любом случае большинство кузенов сейчас находятся по делам в Северной Америке. Даже Сальваторе вернется только на следующей неделе.

Сальваторе — самый старший и самый критично настроенный по отношению к ней кузен.

А... сколько мы пробудем на Сицилии? — взволнованно спросила Эмма.

Ну, позволь тебя заверить, что я не планировал однодневный визит, — проговорил он с подчеркнутой медлительностью.

Эмма нервно затеребила пальцами воротник пальто, сознавая, что Винченцо показывает свою власть.

— Ты уже рассказал всем про Джино?

— Только то, что привезу своего сына познакомить с родней.

Она вглядывалась в его лицо в поисках подсказок.

— И как они это восприняли? Задавали вопросы?

Они бы не посмели. Это было бы вмешательством. Я не ищу ничьего одобрения тому, что случилось, Эмма. Это есть и остается личным, только между нами двумя.

Их глаза вновь встретились. О чем он думает, глядя на меня? - гадала Эмма. Быть может, о том притяжении, которое когда-то было между ними и которое, несомненно, все еще существует. Тогда они парили на облаке любви, и то, что это облако растаяло, ничуть не уменьшило боль разлуки.

— Расскажи мне о своем доме, — попросила Эмма, прилагая усилия, чтобы дрожью в голосе не выдать своего смятения.

Какая-то странная улыбка приподняла уголки его губ.

— Почему бы тебе не посмотреть самой? Мы уже приехали.

Это был никакой не дом, а самый настоящий старинный замок с башенками и огромными воротами, возвышающийся над всей округой, прекрасный и величественный. Они въехали в великолепный внутренний двор с пальмами и восхитительными цветочными клумбами.

Выйдя из машины, Эмма изумленно озиралась по сторонам, потрясенная как окружающей ее красотой, так и растревоженными чувствами. Она вытащила Джино с его детского сиденья и, крепко обняв, прижалась щекой к его теплой щечке.

— Видишь, где мы, дорогой? — пробормотала она восторженно. — Красота, правда? Это замок, самый настоящий замок!

— Иди взгляни на вид вон оттуда, — предложил Винченцо.

Пытаясь убедить себя, что это не какой-то волшебный сон, Эмма прошла за мужем через мощеный двор и увидела вдали зеленые холмы и аккуратные ряды виноградников. На горизонте виднелись Эгадские острова. Дальше простиралось изумительной красоты побережье Сан-Вито, где они с Винченцо когда-то плавали и гуляли по золотому песку. Но нет, не стоит предаваться воспоминаниям, которые могут принести лишь боль и сожаление!..

Эмма быстро прошла на другую сторону двора и увидела длинный четырехугольный бассейн, устроенный в апельсиновой роще и окруженный серой каменной стеной. Вдруг она услышала громкий звон колокола в башне, служившей, по всей видимости, часовней.

От всего этого просто дух захватывало, и когда она снова повернулась к мужу, глаза ее сияли.

— О, Винченцо, я и забыла, какая здесь красота!

Винченцо смотрел на нее из-под полуопущенных век. А он забыл, как она может быть красива, с этими своими ясными голубыми глазами и персиковой кожей, точно такая же юная и невинная, какой была, когда он впервые встретил ее.

— Идем, посмотришь дом внутри, — сказал он, велев себе не обращать внимания на ее смягчившиеся черты и искрящиеся глаза. Ему известна причина этого ее внезапного энтузиазма. Наверняка контраст между ее уровнем жизни в Англии и этой роскошью ошеломил ее, и она пришла в ужас, что отказалась от всего этого, когда ушла от него.

Внутри замок производил не менее внушительное впечатление, чем снаружи: мраморные полы, балочные потолки и множество комнат, одна элегантнее другой. Наконец они пришли в огромную гостиную, где их ждала одетая во все черное женщина среднего возраста, чье лицо показалось Эмме знакомым.

— Ты помнишь Кармелу? - спросил Винченцо.

Эта женщина была добра к Эмме, когда та приехала из Англии в качестве жены Винченцо.

— Конечно, помню. Buon giorno, Carmela. Come sta?[5] — Стоило выудить из памяти свои незначительные знания итальянского, чтобы увидеть удивленный взгляд Винченцо и то, как просияла от удовольствия женщина в черном.

— Bene, bene1, Signora Emma. — Быстро тараторя что-то на сицилийском диалекте, Кармела подошла к Джино, который насторожённо наблюдал за ней.

Обхватив его пухлые щечки ладонями, женщина продолжала восклицать, Винченцо тоже пробормотал что-то в ответ, а Эмма обнаружила, что улыбается, глядя на него.

Что она говорит?

Она говорит, что у нас самый красивый на свете сын. А также, что ее дочь Розалия скоро придет. У нее мальчик чуть постарше Джино, а она почтет за честь посидеть с нашим малышом в любое время.

Я не оставлю его с кем-то, кого он не знает, — быстро проговорила Эмма.

Значит, скоро узнает, — сказал Винченцо, нетерпеливо взглянув на нее, — ибо я хочу, чтобы как можно больше людей познакомились с моим сыном и наследником.

Эмма понимала его желание, но не могла не чувствовать себя обделенной. Он намеренно оставляет меня на периферии, думала она, гадать, где же мое место, сознавая при этом, что его нет.

Но это, конечно же, эгоистичные мысли, и не в интересах ее сына.

— Мне нужно переодеть ребенка, — сказала она.

Винченцо кивнул. Она может быть упрямой, но никто не обвинит ее в том, что она плохая мать.

— Давай я покажу тебе спальни, - продолжил он. — Роберто уже отнес вещи. Я подумал, что комнаты на первом этаже будут удобнее, тебе не придется носить Джино вверх-вниз по лестнице.

Подобная забота тронула ее.

— А где твои комнаты? — спросила она. Улыбка заиграла в уголках его рта.

— Не будь наивной, Эмма, — пробормотал Винченцо. — Мы уже обсуждали в Лондоне, чтобы будем делить спальню.

Ее сердце пропустило удар.

— Чтобы ты был ближе к своему сыну?

— Да, но также, — прошептал он, — чтобы иметь возможность наслаждаться твоим прекрасным телом.

Она разрывалась между гневом из-за его самоуверенности и возбуждением при мысли о ночи в его объятиях, когда враждебность будет вытеснена блаженством.

Но секс — не панацея, сурово напомнила себе Эмма. Он опасен, потому что может помешать видеть реальность. Однако она ничего не сказала и последовала за мужем по бесконечному лабиринту коридоров в роскошные комнаты, окна которых выходили в тропический сад. Какой смысл затевать еще один спор, если она все равно проиграет?

Пока она переодевала Джино, Винченцо молча стоял, прислонившись к подоконнику, и наблюдал за ней.

— Можешь подержать его, пока я освежусь, — сказала Эмма.

Его так и подмывало ответить, что ему не требуется ее разрешение, чтобы взять на руки своего сына, но он начал сознавать, как должно быть тяжело ей было растить ребенка совсем одной.

— Что будет, когда он начнет ползать? — спросил он.

Эмма вошла в роскошную ванную и, наполнив раковину теплой водой, начала намыливать руки.

Тогда-то, очевидно, и начинается самое веселье. Джино пока еще не ползает, но, думаю, вот-вот начнет.

Вот когда за ним нужен будет глаз да глаз, верно? — задумчиво проговорил Винченцо.

Да уж. — Эмма вытерла руки и повернулась, подумав, что сейчас они наконец разговаривают, как пристало разумным людям. — Можно, конечно, поместить его в манеж...

Судя по твоему тону, ты это не слишком одобряешь.

— Да, ты прав. Манеж напоминает мне клетку, а дети — не животные. Им нужна свобода, чтобы исследовать окружающий мир. Просто иногда необходимо обезопасить их, пока тебе нужно что-то сделать. Ну, вот хотя бы принять ванну. — Эмма почувствовала, что краснеет. Ну, не забавно ли, что некоторые вещи кажутся даже еще интимней секса? В прошлом она бы не

осмелилась сказать ему такое. — Извини, не знаю, зачем я тебе это сказала.

Но Винченцо покачал головой, неожиданно разозлившись на себя.

— Неужели я такой тиран, что ты не осмеливаешься говорить о таких вещах?

Она заглянула в его черные глаза.

— Ты не особенно поощрял общение, когда мы были женаты, но, может, это и правильно. Существует старомодное понятие, что женщина должна быть окутана тайной, не так ли?

Винченцо отметил, что, говоря об их браке, Эмма использовала прошедшее время. Впрочем, она права. Их брак в прошлом.

А я была слишком неуверенна в себе, чтобы знать, что тебе сказать, — призналась Эмма. — О чем рассказать и о чем умолчать. — Когда она поняла, что каким-то образом ей удалось выйти за одного из самых завидных женихов на Сицилии, это открытие подорвало ее уверенность. Эмма чувствовала себя слишком неуклюжей и неопытной для своей новой роли, и вместо того, чтобы наслаждаться радостями супружеской жизни, сжималась от страха. Быть может, потому и не беременела.

Ты была несчастна в Риме, — неожиданно сказал Винченцо.

Это было скорее утверждение, чем вопрос, но он смотрел на нее так, словно ждал ответа.

— Ну, мне было немного одиноко, — отчасти согласилась Эмма. — Ты целыми днями был на работе и не хотел даже слушать о том, чтобы я работала.

Он нетерпеливо покачал головой.

— Но у тебя же нет специальности, Эмма. — Не мог же я допустить, чтобы моя жена — Кардини — работала официанткой!

Эмма отвернулась. И с чего она взяла, что он стал разумным человеком? Это потребовало бы таких кардинальных изменений личности, что он просто перестал бы быть собой.

— Ладно, забудь. Это не имеет значения. А сейчас, если не возражаешь, мне нужно покормить Джино, — сухо проговорила она.