"Не покидай меня, любовь" - читать интересную книгу автора (Кендрик Шэрон)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Губы Эммы задрожали от ужаса. Она уставилась на Винченцо, потрясенная до основания не только смыслом его слов, но и резкостью тона. И холодным блеском черных глаз.

— Но ты сказал... это будет короткая поездка, чтобы познакомить Джино с Сицилией и родственниками!

Он коротко рассмеялся.

— И ты поверила? Ты и вправду думала, что, дав моему сыну вкусить того, что по праву принадлежит ему, я позволю вернуть его к той жизни, которой вы жили?

Эмма отшатнулась, как будто он ударил ее.

— Так ты... ты обманул меня, — хрипло выдавила она. — Заставил поверить, что это короткая поездка, а теперь оказывается, что я чуть ли не пленница? Да, ты богат и влиятелен, но на дворе двадцать первый век, и ты не сможешь держать меня здесь против моей воли.

— А ты испытай меня, — вызывающе бросил он. Какой-то предупреждающий колокольчик громко зазвенел у нее в подсознании, когда она отметила, как он кипит от гнева. Эмма с усилием сделала судорожный вдох. Она ведет себя неправильно. Успокойся. Молодая женщина попыталась изобразить улыбку.

Послушай, Винченцо, давай будем разумными. Ты не можешь этого сделать...

Могу и сделаю, Эмма, — неумолимо прервал он ее. — Если ты только не готова рассмотреть альтернативу.

Альтернативу? — Она подозрительно воззрилась на него. — Какую альтернативу?

Он бесстрастно изучал бледный овал ее лица, яркую голубизну прекрасных глаз.

— Мы остаемся здесь. Вместе. Как супружеская пара. И растим Джино и других детей, если Бог даст.

Это звучало как жестокая шутка, но Эмма видела по напряженному выражению надменного лица, что Винченцо совершенно серьезен. И все же его слова звучали так холодно...

Почему ты хочешь этого? — прошептала она.

А разве не очевидно? Ты должна понимать, что я никогда не удовлетворюсь ролью приходящего отца. Как и не потерплю мысль о другом мужчине, воспитывающем моего сына. — Он увидел, как ее губы задрожали, но ожесточил себя против безмолвной мольбы в ее взгляде. — Да, ты можешь сказать, что нет никакого другого мужчины. Возможно, и нет. Пока, — продолжил Винченцо, когда мелкие иголочки ревности стали колоть кожу. — Но когда-нибудь будет, это ясно как божий день. Такая красивая женщина как ты, Эмма, не останется долго одна.

Как ни странно, этот комплимент причинил почти такую же боль, как и все остальное. Ей хотелось сказать ему, что он глупец, если думает, что она когда-нибудь хотя бы посмотрит на другого мужчину после него. Но, конечно же, это лишь повысит его самомнение, которое не нуждается в поддержке. Да и Винченцо все равно не в том настроении, чтобы поверить ей.

— Ты варвар, — бросила она и резко встала.

— Да? — Винченцо улыбнулся, тоже поднялся и направился к ней. — Но это, кажется, возбуждает тебя, Эмма, не так ли? — хвастливо проговорил он. — Может, пора тебе научиться приветствовать варварство вместо того, чтобы притворяться, будто оно тебя ужасает.

Ее дыхание стало прерывистым, она смотрела на него, потрясенная тем, что он сказал, и его видением будущего.

— Не подходи ко мне!..

— Я мог бы тебя послушаться, — вкрадчиво проговорил он, — если б ты действительно этого хотела...

Эмма сопротивлялась, но всего пару мгновений, ибо его прикосновение было как спичка, поднесенная к щепке. Она не могла контролировать свою реакцию на него, хотя и издала слабый стон протеста, когда он наклонил голову, чтобы коснуться ее губ.

Дыхание его было теплым, близость пьянящей.

— Почему бы тебе не подумать о моем предложении, Эмма? Неужели это будет так уж плохо, ммм?

Это? Но ведь это не более чем неоспоримое физическое притяжение. Эмма закрыла глаза, не желая, чтобы он увидел в них горячее желание. Но ведь он обращается с ней как с вещью! Собственностью! И так делал всегда!

Винченцо...

Подумай об этом, — хрипло убеждал он. — Нам хорошо вместе. У многих пар нет того, что есть у нас.

У других пар есть совместимость!

Совместимость существует, когда мы не пытаемся выиграть друг у друга очки.

И у других пар есть любовь, разумеется. Но она не может ожидать этого. Не теперь.

А у меня есть выбор? — прошептала она, открыв, наконец, глаза, чтобы заглянуть ему в лицо. — Нет, конечно же. Ты ведешь себя как деспот во всем. Всегда.

Да, у тебя есть выбор в том, как ты предпочитаешь жить, — возразил он. — Можешь вести себя так, будто ты здесь пленница. — Он задумчиво провел кончиками пальцев по мягкому изгибу ее скулы. — А можешь радоваться тому, что мы имеем. Джино. Здоровье. Семью. И достаточно денег, чтобы жизнь не была борьбой.

И перспектива брака без любви... На самом деле у нее нет никакого выбора, да и откуда ему взяться, когда у нее нет ни денег, ни работы? Куда уж ей тягаться с могущественным Винченцо Кардини?

Ей нечего предложить ему в качестве разумного аргумента. Но даже если б и было, простит ли ей Джино когда-нибудь, если она увезет его от всего этого? Не станет ли презирать за то, что поставила свои эгоистичные желания впереди его благополучия?

Она отстранилась от мужа, от соблазна, который, казалось, мог заставить ее сделать все, что угодно.

— Я не могу сейчас думать об этом, — устало проговорила Эмма. — Был тяжелый день.

Тогда пошли в постель.

Я не хочу идти в постель с тобой.

Его губы скривились в насмешливой улыбке.

— А я думаю, хочешь.

Она не должна была желать его после того, как он предъявил ей открытый ультиматум. Но она желала. Да простит ее Бог, желала.

Они едва успели закрыть за собой дверь спальни, как Винченцо потянул жену на пол и овладел с безумной жаждой. Эмма презирала себя за то, что не уступала ему в проявлении страсти, нетерпеливо срывая с него одежду, вскрикнув от наслаждения, когда он вошел в нее.

После они забрались на кровать, но Эмма не могла уснуть. Она лежала без сна почти до рассвета, намеренно отодвинувшись от мужа как можно дальше. Его близость опасна. Его тепло убаюкивает, заставляя думать, что здесь она в безопасности, но это совсем не так.

В тишине ночи Эмма почувствовала, как слеза выкатилась из-под плотно зажмуренных глаз, и поднялась до того, как муж проснулся, быстро одевшись, чтобы он не увидел ее уязвимости. Пусть Винченцо обманом заманил ее сюда и теперь использует всю свою силу и власть, чтобы принудить ее остаться, но она защитит себя. Она позаботится, чтобы сердце ее не было разбито снова, безжалостно растоптанное мужчиной, который не любит ее.

К тому времени, когда Винченцо появился, зевая и потягиваясь, как сытый кот, Эмма была уже в гостиной и играла с Джино. Муж задержался в дверях, и она увидела, как глаза его вопросительно сузились, когда он заметил на столе пустую кофейную чашку.

Bon giorno, bella[6], — пробормотал он.

Привет.

Его взгляд скользнул по ее лицу, такому бледному сегодня утром, с темными кругами под прекрасными глазами.

— Ты рано поднялась, — мягко заметил Винченцо.

Она старалась не замечать суровой красоты его лица, и это легче было сделать, вспомнив его жесткий ультиматум.

— Возможно, мне следовало вначале спросить твоего разрешения? — холодно проговорила она. — Ты должен рассказать мне, что я должна делать, а чего не должна, поскольку я не очень хорошо знакома с правилами поведения в твоем доме, Винченцо.

Его губы сжались в тонкую линию. Вот, значит, как оно будет, да? Неужели она думает, что сломает его решимость, изображая из себя Снежную королеву? Ведя себя так, словно в ее жилах лед? Что ж, скоро она обнаружит, что его не так-то легко укротить.

Ты не в тюрьме, — сухо бросил он.

Ну, конечно же, нет. — Она послала ему безмятежную улыбку. — Я здесь всецело по собственной воле.

А теперь ты намеренно извращаешь все, что я говорю!

Эмма покачала головой и приложила палец к губам, увидев, что Джино наблюдает за ними, переводя взгляд с одного на другого.

Напротив, Винченцо, я говорю так, как есть. Мы оба знаем, почему я здесь — из-за нашего сына, — поэтому не надо спорить в его присутствии. Если ты твердо намерен построить для него семью здесь, тогда, по крайней мере, давай попытаемся вести себя как можно более мирно. — Если между нами не может быть любви, то, по крайней мере, мы могли бы достичь некоего подобия гармонии.

Эмма...

Вот, возьми Джино. — Изобразив бодрую улыбку, она встала, чмокнула малыша в пухлую щечку и передала Винченцо. — Я пойду приму душ и переоденусь. У тебя есть какие-нибудь конкретные планы на сегодняшний день? Нет? Тогда, думаю, мы могли бы поехать в Трапани. Покатаем Джино в коляске по городу и, быть может, пообедаем в кафе с видом на море. А потом можно заняться уроками вождения.

— Уроками вождения?

У Эммы был вид учительницы, которая только что обнаружила, что ее лучший ученик не понимает элементарных вещей.

Да, конечно. Я ведь не умею водить машину, помнишь? Значит, надо научиться, чтобы я могла перемещаться по острову, когда ты в отъезде.

Но я дам тебе опытного водителя, который всегда будет в твоем распоряжении.

Эмма покачала головой.

— Боюсь, мне это не подходит. Мне нужно хоть немного независимости, Винченцо. — Она твердо взглянула на него. — Позволь мне, по крайней мере, это.

Винченцо нахмурился. В ее словах была логика, и эта логика беспокоила его. Он привык к страсти в отношениях с женщинами — и с Эммой больше всего. И ночью она была страстной, но сегодня утром совсем другой. Он как будто имеет дело с манекеном, а не с женщиной из плоти и крови, которая так восхитительно оживает в его руках.

Черт бы ее побрал!

— Что ж, хорошо. Я договорюсь с кем-нибудь, чтобы давали тебе уроки вождения.

Эмма благодарно склонила голову.

— Grazie[7].

Его рот сжался.

— Prego[8].

Эмма обнаружила, что сокрытие своих истинных чувств стало ее спасением. Куда легче играть роль педантичной жены, чем просто быть собой — слабой женщиной, которая по-прежнему любит своего мужа.

Было легче держать чувства к Винченцо под замком, чтобы они не тревожили ее, заставляя глупо тосковать по несбыточному.

Только в постели эта маска спадала. Только тогда она давала волю своим сокровенным желаниям, осыпая тело Винченцо пылкими и нежными ласками, вырывая у него стоны наслаждения.

А по утрам она просыпалась рано и выскальзывала из постели до того, как Винченцо проснется, сознавая, что куда труднее скрыть эмоции в ярком утреннем свете.

Она спешила к сыну, крепко-крепко прижимала его к себе и, зажмурив глаза от боли, вопрошала: как эти странные отношения отразятся на их ребенке?

Затем начинался новый день, и абсурд возобновлялся: двое родителей, горячо любящих своего мальчика, но далеких друг от друга, как полюса.

Между тем начали прибывать приглашения, ибо людям не терпелось познакомиться с женой Винченцо. И Эмма понимала, что должна выучить язык, если хочет стать полноправным членом местного общества.

Однажды утром она заговорила об этом с Винченцо. Они завтракали одни, поскольку Джино еще спал, а когда сына не было, напряжение между ними становилось более осязаемым.

Эмма наблюдала, как Винченцо разрезал грушу пополам и начал очищать. Эти самые пальцы так нежно скользили по ее коже ночью, но в холодном свете дня казалось, что все это происходило с кем-то другим.

Его смуглое лицо было непроницаемым, но ей показалось, она уловила на нем легкое выражение досады. Возможно, Винченцо уже устал от их соглашения и передумал?

— Мне придется выучить сицилийский диалект, — начала она.

Винченцо вскинул голову.

— Придется? — ухватился он за это слово, как за оскорбление его языка.

Эмма пожала плечами.

— Ну, да. Это будет нелегко, конечно, но необходимо.

Ее послушные долгу слова ранили, как пики, и внезапно Винченцо почувствовал себя словно пробуждающимся от наркотического сна. Он заморгал, глядя на женщину, сидящую перед ним: прекрасные голубые глаза потускнели, на красивых губах ни тени улыбки. Тысячи иголочек осознания вонзились ему в кожу. Он не может этого вынести! Ведь это он виноват в том, какой стала Эмма!

Серебряный нож со звоном упал на тарелку.

— Тебе не нужно учиться водить, — сказал он, — и говорить по-сицилийски. Разве что ради Джино.

Эмма воззрилась на мужа.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Не понимаешь? - Он невесело усмехнулся. — Ты можешь уезжать, Эмма. Когда захочешь. Ты выиграла.

— У… уезжать? Ты имеешь в виду...

Уезжать с Сицилии. Ее рука метнулась ко рту.

Я не оставлю Джино! Лицо Винченцо окаменело.

— А я и не прошу тебя, - сказал он, хотя, казалось, сердце его разорвется на части при мысли о том, что придется расстаться с его любимым мальчиком. — Можешь забрать Джино с собой. Единственное, о чем я прошу, это позволить мне видеться с ним как можно чаще. И отпускать его сюда, чтобы он мог поближе узнать своего отца и жизнь на Сицилии.

Глаза Эммы сузились.

— Пытаешься провести меня, да? — прошептала она. — Я знаю, что будет. Я отпущу его сюда на каникулы, а ты не вернешь его мне, оставишь здесь навсегда. Ты это планируешь, да, Винченцо?

Последовала долгая, напряженная пауза, и когда Винченцо заговорил, каждое его слово падало, как камень:

— Ты действительно думаешь, что я способен на такое?

Эмма открыла было рот, но тут же закрыла его. Вопрос слишком важен, чтобы ответить на него импульсивно. Она подумала, как боготворит Винченцо своего малыша, как горячо любит его нежной отеческой любовью, которая живет в сердцах большинства гордых сицилийских мужчин. И еще подумала о том, сколько любви Джино должен отдавать обоим своим родителям. Представила слезы ребенка, его замешательство и горе, если ему запретят видеться с мамой, и в глубине души знала, что Винченцо просто неспособен причинить такую боль своему ребенку.

Она покачала головой.

—Нет, не думаю. Я сказала это в гневе. Прости.

В каком-то смысле ее милое раскаяние перед лицом тех обвинений, что он бросал ей, сделало все в миллион раз хуже. Винченцо почувствовал себя так, будто ему в сердце воткнули нож.

— Пожалуйста, не извиняйся, Эмма, — с горечью проговорил он. - Просто скажи, когда хочешь уехать, и я все устрою.

Молодая женщина смотрела на мужа широко раскрытыми глазами. Когда она хочет уехать? Вспомнив, как поклялась не показывать свою уязвимость, по крайней мере суметь уйти, не уронив гордости, Эмма встала из-за стола и прошла к окну.

Сквозь пелену слез она смотрела на красивый пейзаж, потом сглотнула.

— Полагаю, лучше сделать это как можно скорее. — Ведь тогда будет не так больно. Быстрый отъезд должен быть легче для них всех, чем затянувшееся прощание. — Если это то, чего ты хочешь, — безжизненно добавила она.

На мгновение Винченцо ощутил дикий всплеск каких-то неясных, мучительных эмоций — чувств, которые всю жизнь старался скрывать, как скрывал тайную боль из-за смерти родителей. И на мгновение ему показалось, что легче и проще сказать ей: да, уезжай, и немедленно. Пусть уходит из его жизни, подальше от этой обжигающей боли и ужасных, обнаженных чувств.

Но что-то в решительной линии ее плеч заставило его дрогнуть. Он увидел дрожь, которую она пыталась сдержать, и внезапно что-то гораздо более сильное, чем стремление к избавлению, начало охватывать его. Это было похоже на разгорающийся пожар, когда чувства, которые он так долго подавлял, вдруг вырвались на поверхность.

Нет, конечно же, это не то, чего я хочу! — воскликнул он. — Ты правда думаешь, будто я хочу, чтобы ты уехала, Эмма?

Я знаю, ты не хочешь, чтобы Джино уезжал. — Она произносила слова очень осторожно, чтобы не возникло никакого недопонимания.

Ты... — Впервые в его взрослой жизни голос грозил надломиться. — Che Dio mi aiuti! Я не хочу, чтобы ты уезжала!

Эмма повернулась и уставилась на него. Она со всей силы вцепилась пальцами в подоконник, боясь, что потеряет сознание. У нее помутился разум? Она неправильно его поняла? Он говорит о Джино. Об их сыне.

— Я не буду ограничивать твои посещения, — выдохнула Эмма.

Но Винченцо уже пребывал во власти эмоций, охваченный жаром и нетерпеливым желанием сказать ей то, что так долго смотрело ему в лицо, только он был слишком слеп, чтобы увидеть. Он пересек комнату и заключил ее в объятия, но она была как безжизненная кукла, когда смотрела на него глазами, из которых пропал весь свет.

— Это не имеет никакого отношения к Джино! — горячо заверил он ее. — Это имеет отношение к тебе. И ко мне. К моей любви к тебе, Эмма... потому что я люблю тебя.

Она покачала головой, ее глаза начали наполняться слезами. Он насмехается над ней. Дразнит тем, что могло бы быть.

— Нет...

—Si! Не знаю, почему мне потребовалось столько времени, чтобы понять это, но я люблю тебя. Женщину, на которой женился. Которая пленила мое сердце. Которая подарила мне сына и доказала, что она лучшая на свете мать. Женщину, которую я не хочу потерять. И которую никогда не потеряю! - горячо добавил он. - Пока дышу, и мое сердце бьется. Но можешь ли и ты любить меня? Или уже слишком поздно, Эмма?

Пауза, которая последовала за его вопросом, показалась долгой, как столетие, хотя на самом деле длилась не больше мгновения. Эмма покачала головой.

— Нет, конечно, не слишком поздно, — прошептала она, — я никогда не переставала любить тебя, Винченцо. Хотя, видит Бог, пыталась.

Слезы теперь струились по лицу, угрожая задушить, и Эмма протянула руку, касаясь кончиками пальцев лица мужа, как будто он был не вполне реальным. Как будто не мог говорить такие вещи или смотреть на нее взглядом, который она уже почти забыла.

Но это был он. Настоящий. Реальный. Все, чего Эмма когда-нибудь желала, было написано на лице мужчины, которого она любит, хотя потребовалось еще несколько секунд, чтобы она осмелилась позволить себе по-настоящему поверить в это.

— Вин...ченцо, — всхлипнула Эмма.

—Шшш. — Он привлек ее к себе и обнял, нежно баюкая на своей груди до тех пор, пока и слезы, и дрожь не утихли. Это было, наверное, самое невинное объятие из всех, что Винченцо когда-либо имел с женщинами, и все же, без сомнения, самое сильнодействующее...

Они долго так стояли, пока Эмма не испустила тихий, дрожащий вздох. И, приподняв лицо жены, Винченцо стер последние слезы с нежных покрасневших щек и молча поклялся, что больше никогда не станет причиной ее слез.

Эмма закусила губу, понимая, что еще есть вещи, которые необходимо сказать ему, дабы оставить прошлое в прошлом.

— Мне не следовало убегать тогда из Рима, — прошептала она. — Когда наш брак дал трещину, мне надо было остаться и попытаться все наладить. Надо было поговорить с тобой об этом. Я была ужасной женой.

Винченцо поцеловал ее нежнейшим из поцелуев.

— И, возможно, все было бы иначе, если б я не шагнул на два столетия назад, когда женился на тебе, — мягко проговорил он. — Я был плохим мужем, Эмма. Так что, как видишь, сага mia, мы равны.

Это было нечто такое, чего Эмма никогда не думала услышать от своего великолепного сицилийского мачо. И хотя его признание привело молодую женщину в восторг, какая-то ее часть восставала против такого утверждения.

— Ты хочешь сказать, что я больше никогда не должна подчиняться твоей воле? — невинно спросила она.

Винченцо правильно прочел выражение ее глаз и улыбнулся.

— Интересный вопрос, — задумчиво проговорил он, пальцем рисуя соблазнительные круги на ее ладони. — Почему бы нам не пойти в спальню, пока наш сын не проснулся, и не обсудить это как следует, bella?