"Река времен. Ave Maria" - читать интересную книгу автора (Михальский Вацлав)VIЭто был wagon-lit – спальный вагон класса люкс. Мария сразу отметила, как хорошо здесь пахло – и чабрецом, и душицей, и лавандой. У того, кто комбинировал этот запах, было весьма тонкое обоняние. Встретил Марию еще в тамбуре, сразу взял у нее саквояж и проводил до купе рослый импозантный мужчина в светло-серой форме железнодорожника. Он был такой представительный и такой торжественный, что его вполне можно было принять за генерала или адмирала. – Прошу вас, мадам, – правой рукой с саквояжем открывая пошире дверь в купе, а левой тут же подкрутив свои роскошные черные усы, с пафосом произнес он. – Позвольте представиться: бригадир поезда Луи Анри Филипп. К вашим услугам, мадам. Вам показать кнопки вызова? – Спасибо. Я в курсе ваших кнопок. – Очень приятно, мадам. Через четверть часа я пришлю проводницу. В памяти Марии промелькнул давний рассказ покойного мужа о сиротском детстве в пансионе, и она подумала, что бригадир Луи похож на дядюшку Антуана – жуира, что расчесывал свои роскошные усы специальной деревянной расчесочкой, а его круглый животик туго обтягивала жилетка. Она вспомнила не только слова, но и интонации чуть хрипловатого голоса Антуана: «Эх, до чего хотелось мне хлопнуть дядюшку по круглому, как мяч, животику! Поэтому я и выслушивал его поучения, сцепив за спиной руки, словно узник». Мария едва расположилась, как поезд тронулся. Поплыли мимо огни вокзала, чугунные столбы с фонарями электроосвещения на малолюдном перроне. Один такой чугунный столб когда-то навечно закрыл Антуана, уезжавшего на войну, в Париж. За убежавшим назад перроном потянулись железнодорожные пакгаузы, потом и они растворились во тьме. Мария задернула плотную шторку на окне. Что ж, завтра утром она будет в Париже… без Павла. Он слишком неожиданно ворвался в ее жизнь, как дар Божий, – иначе она и не расценивала его внезапное появление. Порадовалась – пора и честь знать. Господи! Если бы… Она подумала о маленьком поэте из Труа, авторе, наверно, хороших стихов и… одиннадцати детей! Если бы всемогущий Бог дал ей хоть одного! Нет, лучше об этом не думать… Через четверть часа в дверь купе негромко постучали. – Войдите, – разрешила Мария. И, о чудо! Ее глазам предстала их николаевская горничная Анечка Галушко. Рыженькая, кудрявая, пухленькая, белокожая, с веселым, быстрым взглядом зеленовато-серых глаз с чуть припухшими веками и, как всегда, поблескивающим кончиком аккуратного остренького носа. Будучи не из робкого десятка, Мария Александровна все-таки оторопела. Ей в ту же секунду вспомнился экспресс «Николаев – Санкт-Петербург». Вспомнилось, как они с мамой и горничной Анечкой ехали «присмотреться к Питеру», куда папa приглашали товарищем военного министра [5]. Вспомнилось, как звякала серебряная ложечка в тонком стакане в серебряном бабушкином подстаканнике. Тогда они взяли в дорогу много своего домашнего, привычного и для них, и для их любимой горничной, маминой тезки Анечки. – Аннет, – сделала книксен проводница. «Боже мой, еще и Аннет! Чудны дела твои, Господи!» Мария Александровна и прежде отмечала, что на свете много похожих людей, с типическими чертами лица и формами тела. – Прикажете ужин? Кофе? Чай? – протараторила рыженькая Аннет. «И тараторит точь-в-точь как Анечка!» – Пожалуйста, пока присядьте в кресло, – указала ей на место против себя Мария Александровна. Проводница послушно присела, хотя по лицу ее промелькнула тень недоумения. – Видит Бог, у меня в детстве была абсолютно похожая на вас знакомая. Вы ее копия. Поете? – неожиданно спросила Мария Александровна. – Что, мадам? – Я спрашиваю: вы хорошо поете? – Говорят, неплохо, – смущенно ответила Аннет. – Вот и она была певунья. Послушайте, а у вас в поезде найдется бутылка красного вина провинции Медок? Желательно довоенного урожая. – Пойду, спрошу! – резво вскочила на ноги Аннет. – И два бокала! – крикнула ей вдогонку Мария Александровна. – Есть одна бутылка «Медок» тридцать восьмого года, – доложила минут через десять Аннет. – Тридцать восьмого? – Мария Александровна задумалась, как бы припоминая. – Да, это был год хорошего урожая. Несите вино, два бокала, сыр. – Ассорти? – Можно. «Бывает же такое… До чего живо я вижу сейчас тот экспресс на Питер, маму, Анечку. Само Провидение послало мне эту Аннет». Проводница принесла заказ. – Открывайте. – Мария указала глазами на бутылку. Аннет ловко откупорила вино. – Наливайте в оба бокала. Аннет послушно налила бокалы до половины. Столик купе чуть подрагивал от хода поезда, и рубиновое вино играло в бокалах при ярком свете электрических ламп. – Ты можешь оказать мне любезность? – неожиданно для самой себя перейдя с проводницей на «ты», властно спросила Мария Александровна. – Да, мадам, конечно. – Садись, выпьем. – О, мадам, меня уволят, – прошептала Аннет, и ее хорошенькое личико вмиг стало пунцовым. – Старший проводник… – Луи? – Нет, мадам, Луи – бригадир поезда. Луи главнее. – Пойди, позови его. – Но, мадам… – Пожалуйста, позови. Выходя из купе, Аннет пожала плечами, как бы давая понять, что она привыкла к причудам богатеев, а другие в ее вагоне и не ездили. – К вашим услугам, мадам! – вскоре появился на пороге купе Луи Анри Филипп, и тут Мария Александровна опять обратила внимание на его кругленький, обтянутый жилеткой животик. Ей невольно захотелось хлопнуть по нему ладошкой. – Я графиня Мари Мерзловская, – сказала она, подавая свою визитную карточку бригадиру Луи. – Очень приятно, мадам, – с глубоким поклоном приняв визитку, отвечал тот. – Понимаете, какое дело, я вижу, вы мудрый человек, господин Луи Анри Филипп… – Мария взяла долгую паузу. Бригадир машинально подкрутил роскошные черные усы. Ему весьма польстило, что он мудрый. Чего-чего, а уж дураком он не считал себя никогда. – Господин Луи, – наконец прервала актерскую паузу Мария, – ваша проводница Аннет моя двоюродная племянница. Я помню ее маленькой девочкой. Жизнь давно разлучила меня с ее родственниками. Я буду признательна, если вы разрешите Аннет посидеть полчасика с двоюродной теткой, поболтать, пригубить вина за встречу. Кстати, это вино с виноградников моего покойного мужа. Так вы не против? – Еще бы, мадам! Ради Бога! – настороженно ответил Луи. – Тогда вы свободны, бригадир Луи, а Аннет я сильно не задержу, не беспокойтесь. Бригадир церемонно раскланялся, ввел в купе красную от смущения Аннет, подмигнул ей так, чтобы не видела богатая пассажирка, и прикрыл за собой дверь купе. – Ну вот, все в порядке, – улыбнулась девушке Мария. – Что вы, мадам? Откуда у меня французская графиня в родне? Луи меня знает как облупленную… Он прекрасно знает, что я из русских эмигрантов. – Из русских? «Бывают странные сближенья», – сказал Александр Сергеевич Пушкин на все времена. Были, бывают, будут. – Из русских, – подтвердила Аннет. – А я кто, по-твоему? Китаянка? – вдруг привстав от волнения, спросила Мария Александровна по-русски. – Вы русски? – уловив знакомый ей с детства строй речи, изумленно спросила Аннет. – Ты понимаешь по-русски? – Плёхо понимай… понимай. – Понятно. Понимаешь, но плохо. Тогда я перейду на французский. Садись, и давай все-таки выпьем. За знакомство! – Мария Александровна подняла бокал. Аннет послушно взяла свой. Они звонко чокнулись и отпили по несколько глотков. – Очень вкусное! Я никогда не пила такое вино, – простодушно сказала Аннет. – Да, это хорошее вино. Расскажи о своей семье. – Папа и мама у меня были русские. Они приехали в Марсель в девятнадцатом году. – Ты не помнишь, из какого города или губернии? – Я очень хорошо помню. Такое красивое греческое имя – Херсон. – Херсон?! Да у меня Нюся из Херсона! – воскликнула Мария по-русски. И тут же перешла на французский: – Мои родители и я жили в городе неподалеку от Херсона, в Николаеве. Так что мы земляки. Давай выпьем. Они чокнулись и отпили по глотку терпкого сухого вина. – Ну рассказывай… – Мама и папа еще молодые приехали в Марсель. Потом родилась я. В России папа работал врачом по женским и детским болезням, а здесь ему не разрешили работать. У него не было французского диплома. А я была маленькая и жуткая плакса. Мама убирала в богатых домах, а папа работал грузчиком в марсельском порту. Он был очень сильный. Я родилась в двадцать шестом году, а в сорок втором они погибли, в сорок втором… – Аннет смолкла, справляясь с волнением. – А что случилось? – Их расстреляли боши, гестаповцы. В тридцать восьмом мы купили маленький домик в стороне старого кладбища, с маленьким лоскутком земли. Папа все умел делать сам, и он украсил домик и привел в порядок наш крохотный сад. Была ночная облава. У нас в подвале прятались бойцы Сопротивления – русский и еврей, совсем молодые, оба раненые. За два дня до этого их к нам привезли те, у кого они были раньше. Побоялись держать их у себя, а папа разрешил. Ну вот, боши всех расстреляли. Наверное, кто-то донес. И солдат расстреляли, и маму с папa. А я в ту ночь первый раз не пришла ночевать домой, осталась у своего парня, его родители уехали к родственникам в Авиньон. Вот так чудом я спаслась. Мне еще шестнадцати не было. Помолчали под стук колес. – А где ты живешь сейчас? – Снимаю угол. – Ты замужем? – Нет, мадам. Кому я нужна, бесприданница? Мужчины сейчас в большой цене. Говорят, так всегда бывает после войны. – Угол, говоришь? – Да, койкоместо. – Это мне знакомо. Я тоже когда-то снимала койкоместо. – Вы?! – Да, Анечка. – В памяти Марии промелькнул марсельский особняк Николь, который она давным-давно подарила Клодин. – А, впрочем, зачем тебе особняк? – вдруг вслух продолжив ход своих раздумий, сказала Мария по-французски. – Может быть, ты хочешь учиться? – Конечно, хочу, – вспыхнула Аннет, – кто же не хочет?! – А кем ты хотела бы стать? – Когда я была маленькой девочкой, я всегда лечила своих кукол. Я всегда мечтала стать, как папа: врачом по женским и детским болезням. Но какое это имеет значение?… Учебу мне не поднять. – Ничего, как-нибудь поднимем, – неожиданно для самой себя приняла решение Мария, и знакомый холодок пробежал в ее груди. – В Сорбонне? – Мадам, моя мама говорила на русски: «Не дал Бог на свиня рок». – Не дал Бог свинье рог… Да, это по-русски! – засмеялась Мария. – Давай еще выпьем. За Сорбонну! – воодушевленно добавила она. Девушка растерянно пригубила вино, по ее ошалевшим серо-зеленым глазам было понятно, что ей ничего непонятно. Ровным счетом ни-че-го. – Извини меня, Анечка, – меняя тон с бравурного на задушевный, сказала Мария. – Ты не сочти меня за богатую идиотку. Просто я не каждый день встречаю девушек, как две капли воды похожих на тех, что были со мной еще в те давние времена, когда я жила в России. А в ту ночь, когда погибли твои родители и бойцы, я тоже могла погибнуть, но Бог меня надоумил еще на рассвете того дня уплыть на яхте в открытое море. Так что мне все это очень близко. Ты меня поняла? – Чуть-чуть, мадам. – Ты как много работаешь? – Двое через двое, мадам. В смысле двое суток работаю, двое отдыхаю. – У тебя есть парень? – Скорее нет, чем да, мадам. – Ты хочешь учиться в Сорбонне и через шесть лет стать врачом по детским и женским болезням? – Мадам Мари, вы фея? – Нет, просто у меня есть средства, и я хочу, чтобы ты стала врачом, как твой отец. – Но, мадам Мари, все это так странно… – Странно? Нет. Не более, чем вся наша жизнь. Хорошо, Аня, я разъясню тебе свою мотивацию. Наливай. – Но, мадам, мы скоро прикончим бутылку… – Наливай. Девушка налила в бокалы красного вина провинции Медок. Вино в бокалах играло и отсвечивало, как живое. – Сегодня я проводила из марсельского порта в Америку любимого человека. Мы не виделись двадцать семь лет. Он тоже русский, из России. А встретились, как и с тобой, совершенно случайно на Монмартре. Ты ведь была на Монмартре? – Нет, мадам. У нас, у поездных, бывает мало времени. Только по ближним к вокзалу магазинам мотнемся – и опять в Марсель. – Ты, кажется, не очень меня понимаешь? – внимательно взглянув на собеседницу, спросила Мария. – Не очень, – едва слышно пролепетала Аннет. – Деньги, конечно, играют в нашей жизни важную роль. Но есть многое поважнее денег. В твои годы я тоже была без гроша в кармане, и мне помогли выбраться из бедноты чужие люди. Наливай. Аннет послушно разлила по бокалам остатки вина. Выпили и в первый раз попробовали сыры. – Слушай, время позднее, завтра у нас с тобой куча дел, пойди позови бригадира Луи. Аннет вскоре привела Луи. – Бригадир Луи, я дала вам свою визитку? – Да, мадам. – Мсье Луи, есть обстоятельства, по которым Аннет завтра останется в Париже. Вы справитесь без нее? – Как надолго, мадам? – Навсегда. – Но, мадам… – Вас интересует неустойка? – Меня нет, но кампанию может заинтересовать… – Сколько? – Не понял, мадам… – Луи покраснел, его левый ус задергался. – Сколько я должна заплатить? – Но, мадам… – Аня, оставь нас на минутку, – сказала Мария по-русски. Девушка вышла из купе. – Сколько? – Мадам, – бригадир Луи выпрямился, подобрал живот, горделиво поправил задравшийся ус, – я не возьму ничего. – Достойно, – похвалила его Мария, – но имейте в виду, если возникнут сложности, я готова соответствовать хоть банковским чеком, хоть наличными. Позовите Аннет. Бригадир выглянул из купе и пропустил в него свою подчиненную. – Аннет, господин Луи благородный человек. Идите, работайте. Завтра утром мы вместе сойдем на Лионском вокзале. Ошарашенная Аннет и гордый собою Луи покинули купе. Мария закрыла дверь на задвижку и стала готовиться ко сну. – Разрешите постелить постель? – негромко постучав в дверь купе, спросила Аннет по-французски. – Спасибо, Анечка, я сама, – ответила по-русски Мария. – До завтра. – Спокойной ночи, мадам Мари! – пожелала ей Аннет по-французски. – Спасибо, милая, – опять по-русски ответила Мария. Она была уверена, что быстро заснет под стук колес и мерное покачивание вагона. Но сна не было ни в одном глазу. Высоко в потолке слабо светился синеватый ночник, в купе было тепло и уютно, а за зашторенным окном летела ночная мгла. Мария живо представила себе эту клубящуюся грохочущую мглу, изредка пробиваемую маленькими синими молниями из-под колес. Ей приходилось видеть ночные поезда со стороны. Не спалось. Ей показалось, что это из-за мертвенного света ночника. Она присела в постели, нашла на стенной панели нужную кнопку и выключила электрический свет. Плотная тьма охватила ее со всех сторон, но скоро глаза привыкли, и она увидела, что по краям штор кое-где пробивается полусвет, что светлее тьмы. В темноте все представлялось совсем по-другому, и даже свистящий вдоль вагона мглистый ветер, и воображаемые искры в ночи из-под колес скорого поезда. Да что там поезд! Да что там искры! Вся жизнь представлялась по-другому: и настоящее, и прошедшее, и будущее. Все по-другому! Как по-другому? На этот вопрос она не могла бы ответить точно. Не все тонкости жизни можно передать словами. Слова зачастую лишь прочерчивают линию, указывают направление, намекают на сокровенный смысл или заменяют его. Иногда один жест скажет больше, чем много слов, и вберет в себя больше смыслов и тончайших оттенков. Сейчас, в темноте, Мария вдруг внезапно почувствовала, будто летит она высоко над землей, летит по какой-то странной траектории, которую впоследствии назовут орбитой. И вот летит она вокруг Земли над Францией, над Россией, над Тунисом… Это неземное ощущение длилось, наверно, несколько секунд, но Мария Александровна помнила его до конца своих дней. И вспомнила особенно ярко и предметно, когда полетел в космос Юрий Гагарин. Стучали колеса, покачивало вагон, и Мария снова вернулась к земному. Спрашивается: зачем она с бухты-барахты ворвалась в судьбу рыженькой проводницы Аннет, которая так похожа на их николаевскую горничную Аннушку Галушко? Только из-за разительного сходства и потому, что угадала в ней русскую? Нет, не только. А потому, что без Павла ей стало так одиноко, что она сразу вцепилась в эту Аннет. Вцепилась, сообразив, что сделает Анечку – Аннет детским врачом. Именно детским… Она все-таки очень надеялась, что сбудутся посулы хозяйки гостиницы в Труа. |
|
|