Андрей Балабуха Путями космопроходцев

— Пошли на третий, — сказал Баркан. Он имел в виду третий виток облета. Поскольку он ни к кому в отдельности не обращался, ответа не последовало. Впрочем, ответа Баркан и не ждал. Он слегка ослабил ремни, но оборачиваться не стал: чем заняты остальные четверо, было ясно и без того. Баркан отчетливо представил их себе. Штурман Бурдо, работа которого уже практически кончилась, сидит сейчас с закрытыми глазами и мечтает. О чем? Трудно сказать. Но одно можно утверждать с точностью — мысли его не там, внизу, а на Земле, в Академии Космонавигации. Он, наверное, больше всех думает о возвращении. Оно и понятно — годы дают себя знать. И Баркану понять это гораздо легче остальных: он и сам не намного моложе… А юная троица, пожалуй и после трех месяцев полета все остается внове, мужественно вперила взгляды в экраны и ждет посадки. Сейчас они чувствуют себя героями-космопроходцами. В конечном счете именно они ведь добились организации этого перелета. Неразлучная тройка — Банах, Белин, Беляков: бортинженер, врач и связист.

— Аварийная связь? — спросил Баркан.

— Есть, шеф-пилот! — До чего же Уолт любит уставное обращение, просто диву даешься! Впрочем, играть, так по всем правилам.

— Посадка через пятнадцать минут. Проверить крепления Беляков салон. Белин — кубрик.

Баркан услышал, как что-то звонко клацнуло, — наверное, магнитная подкова о комингс «Да, — подумал Баркан — Невесомость. Одно дело сутки на орбитальном тренажере, а другое — три месяца полета. Всю душу вымотало. И эти магнитные подковы. Идешь как по болоту — ногу поставил, а потом приходится вытягивать. Нет, все-таки мы многого недооценили на Земле…»

— Инженер, — спросил Баркан, — как твои пластыри, инженер?

Банах, как всегда, ответил не сразу.

— Пластыри… Что пластыри? Выдержат пластыри.

«И это тоже, — подумал Баркан. — Пластыри. Хорошо, хоть они не подвели. Не то, что противометеоритная автоматика. Пять дырок. Должно быть, снаружи выглядит впечатляюще — термоброня аварийных пластырей придает кораблю вид этакого заслуженного ветерана, которому пора на отдых».

— Порядок, шеф-пилот. Крепления проверены.

— Хорошо.

— В салоне порядок.

— Хорошо. По местам!

Теперь только посадка. Вроде бы все должно быть хорошо. И все-таки… А все-таки главное, конечно, не это: мелочи, мелочи… Самое страшное — мелочи. Бытовые Удобства. Похлебка из хлореллы. Тьфу! Горячая ванна и ионный душ — вот чего нам больше всего не хватало. Кто бы мог подумать, что нас заест быт? Вернее, отсутствие оного…

Пора!

Теперь только бы не уйти с луча. Держать его в кресте. Вот так. Ну и рысклив же ты, дружок…

Сейчас Баркан был как бы мозгом, пересаженным в чужое и потому еще непослушное тело, которое надо было заставить подчиняться, потому что от этого зависело все — вплоть до самой жизни. И тело подчинилось, неохотно, трудно, но подчинилось.

И вдруг корабль словно уткнулся в какую-то тугую, вязкую стену. Двигатели продолжали изрыгать пламя, корпус дрожал и стонал, не в силах сдвинуться с места. Амортизаторы противоперегрузочных кресел просели до упора.

— Инженер! — крикнул Баркан. Банах кивнул. И сразу же наступила удивительная тишина. И — легкость.

Баркан тыльной стороной ладони провел по лицу.

— Все, — выдохнул он. — Конец…

Внешне здание музея истории Плутона напоминало первые города планеты: ауропластовый купол, золотисто поблескивающий в лучах искусственного солнца. Купол этот вздымался над широко раскинувшимся парком — елями, лиственницами, пихтами и сибирскими кедрачами, лучше всех прижившимися в новом мире. Центр здания находился в одном из фокусов обширной, залитой габбропластом эллиптической площади, а в другом фокусе возвышался пьедестал будущего памятника первооткрывателям — огромная плита, вырезанная из первозданного вулканического плато в том самом месте, где когда-то сел «Аршак».

Вся площадь была уже запружена людьми, но все новые и новые потоки продолжали вливаться из аллей парка; целый рой повис над площадью на гравитрах. Весь воздух был наполнен сдержанным гулом и говором. И вдруг откуда-то раздался перекрывший этот шум возглас:

— Идут! Вот они!

В зените появились четыре темные точки, образовавшие квадрат, в центре которого яростным пламенем горела маленькая желтая звездочка. Вот она погасла, и на ее месте осталось темное пятнышко — сразу было даже не понять, действительно ли там что-то есть или это только оптический обман. Но темное пятнышко медленно опускалось, постепенно приобретая вытянутую, сигарообразную форму.

— Взяли полем и ведут, — сказал кто-то.

А потом тишина взорвалась фейерверком приветственных возгласов, криков: рой гравитристов пришел в хаотическое, броуновское движение.

Через несколько минут на плите-пьедестале уже стоял, слегка покачиваясь на коленчатых лапах-амортизаторах, корабль, темное веретено, покрытое прогоревшей и изъеденной термоброней, с ясно видными заплатками пластырей и трудноразличимыми буквами по-русски и на интерлинге — «Аршак». А по выскользнувшей из люка лестнице спускались пять человек в странных, непривычных скафандрах…

Цепочкой шли они через толпу, и та раздвигалась перед ними, пока кто-то не крикнул:

— Качать их! Качать!

Шедший впереди пытался было отбиваться, но это было безнадежно.

Только через час они наконец выбрались из парка и вошли в приземистое здание станции телетранспортировки, чтобы мгновенно выйти из такого же здания дома, на Земле.

— …состоялось открытие музея истории на Плутоне. К открытию музея было приурочено и прибытие атомно-импульсного корабля «Аршак». Этот корабль, являющийся двойником того, на котором триста лет назад достигли Плутона первые посланцы Земли, был собран по найденным в архивах Совета Космонавигации чертежам и своим ходом перегнан на Плутон экипажем, состоявшим из преподавателей Академии Космонавигации Валерия Баркана и Сергея Бурдо и Курсантов Уолтера Белякова, Ярослава Белина и Виктора Банаха. Сейчас «Аршак» поставлен перед зданием…

Баркан выключил экран и поднялся. Пора идти в аудиторию. «А все-таки, — подумал он, — для ребят это были неплохие каникулы. Да и практика тоже. И нам с Сережей невредно было встряхнуться…»