"Аметистовая вьюга" - читать интересную книгу автора (Комарова Валерия)

ГЛАВА 1

В деревушке было неспокойно — это я почувствовала, едва ступила за околицу. Вроде бы ничего необычного не происходило, но в воздухе ощутимо пахло страхом и ненавистью. Признаться, я едва не повернула обратно: ничего хорошего мне подобные настроения селян не сулили. Один знакомый Старший как-то сказал, что люди — стадо. Я тогда позволила себе не согласиться со старым мудрым эльфом: хищная стая. А когда хищники боятся, они пытаются этот страх перебороть, ищут жертву, чтобы забыться в крови и жоре. Люди в таких случаях всегда находят крайнего: иного, чужого, непонятного. А кто годится на эту роль лучше бродячего мага, отмеченного силой? Не правда, что маги не горят. Горим, ещё как. Даже те, кому огонь — подвластная стихия. Всего-то и надо, что по голове приложить чем тяжелым или руки-ноги переломать. Маги смертны. Даже Старшие смертны. В этом мире вообще нет абсолютной вечности, таков уж порядок вещей.

Но я не об этом, я — о запахе. Едва ощутив его, я должна была бежать со всех ног, но не побежала. Три ночевки под открытым небом — я бы отдала всё что угодно за мягкую постель и сытный ужин. Даже магам нужен отдых.

В корчме было на удивление пусто. Пахло пирожками и перебродившим пивом. А ещё похотью, трусостью и прокисшим бельём. Я невольно поморщилась. Запахи — моё слабое место. Меня даже за оборотня принимали из-за нюха. И не объяснить ведь, что это — магия. Я — Нюхач, Следопыт. Привыкли люди, что маги все как один — стихийники, а о том, что четырьмя разделами искусство не ограничивается, и не слышали. Мой дар не из распространённых, вот и мучаюсь, объясняю всем и каждому. Нюхачи или следопыты — маги ищейки. Нас натаскивают на то, чтобы брать след и идти по нему. Если вы год назад в лесу потеряли кольцо — заплатите, и я его отыщу. Если от вас ушла жена — догоню, как бы она не путала следы. А ещё я чую. Чую эмоции, чую мысли, чую желания и страхи. Это считается ценным даром, но, на мой взгляд, нюх — не дар, а проклятье. Будто одного мне мало было…

— Эй, хозяин! — крикнула я, не обнаружив никого в зале. — Эй, встречай гостью!

Он выскочил из неприметной дверки, на ходу застёгивая штаны, за ним, хихикая, по стеночке, выбралась румяная подавальщица в замызганном фартуке. Смерила меня взглядом, фыркнула. Да уж, выгляжу я, словно селянка, притворяющаяся наёмницей. Меня даже в Академии дразнили мужичкой. Я лишь смеялась. Ну, мужичка — и что?! Зато человек, чистокровный, до тридцатого колена все мои предки — люди. А крепко, по-мужски сбитая фигура — пустяк.

— Чего изволите, госпожа? — спросил корчмарь, стараясь незаметно застегнуть брюки, никак не желающие сходиться на объёмистом пузе. — Комнату? Ужин?

— И то, и другое, — сообщила я, стряхивая капюшон и позволяя получше рассмотреть меня. Если до этого у хозяина были какие-то сомнения насчёт моего статуса, то уж теперь их не осталось. Магам не затеряться среди обычных людей. Сила метит нас. Кого-то уродует, кого-то клеймит. Моё клеймо — глаза. Правый серый, а левый ярко-зелёный. А ещё — волосы: светлые, серебристые, словно пеплом у корней присыпанные и белые на концах. Оба от отца перешли. В его роду в каждом поколении рождаются сереброволосые девочки с разными глазами. Есть на мне ещё две метки, одна — от матери, другая — непонятно откуда, но их я прячу. Не стоит дразнить гусей…

— Минуточку, Мастер. Вы присядьте. Сейчас, я Маньку кликну. Вам что подать? У нас греча с тушеной олениной есть, а доча моя пирожки вот только-только напекла. Вы не сомневайтесь, у нас всё вкусное…

— Давай, что найдёшь. Главное, чтобы погорячее. И вина, со специями. Есть вино-то? — Я сбросила сырой, колючий плащ, за две недели пути превратившийся в обычную тряпку. Даже неловко было такое носить, но выбирать мне не из чего. Не рассчитывала я, что непогода в дороге застанет, до Листопада редко ливни хлещут. Все вещи в Костряках остались, на сохранении, на мне лишь тонкая куртка была. Вот и пришлось покупать первый попавшийся плащ. Доберусь до Костряков — выкину, не пожалею отданных за него трёх полновесных серебряных монет.

— Есть. Как же не быть. — Корчмарь улыбнулся. — Мастер, а вы к нам надолго?

— Переночую, и утром уйду, — сообщила я, вытягивая гудящие, усталые ноги. Тощий мешок я бросила на пол, под стол, плащ — на стул.

— Вы бы поговорили со старостой, может, до чего бы договорились…

— А что? Работа для мага есть? — удивилась я. — Что же, ваша знахарка не справляется?

Знахарка жила всего в двух часах отсюда, я даже думала остановиться у неё, но потом решила не делать крюк. Хорошая женщина, в травках толк знала, могла бы даже Мастеров-Целителей удивить. Я у неё прошлой осенью отлёживалась, отходила от шальной стрелы, настигшей меня на охоте.

— Нету больше у нас знахарки, — разом помрачнел корчмарь и тихо, шепотом, добавил: — Загрызли её. Оборотень загрыз. А вчера за околицей невестку нашего старосты нашли — горло ей вырвали и лицо объели.

Я вздрогнула и, не удержавшись, чихнула. Вот гадость! От корчмаря исходила жуткая вонь: ещё не выветрившаяся похоть, страх, злорадство, любопытство и жадность. А ещё он не врал. Или верил, что не врёт. Я сомневалась, что в этих местах поселился оборотень-убийца, но хищник-людоед — тоже не подарок. Здесь и правда найдётся мне работка…

— Мастер Рани? Слышал о вас, слышал… — староста огладил окладистую седую бороду и цокнул языком. — Вовремя вы к нам пожаловали, ничего не скажешь. Вы же сама… Я нахмурилась и резко махнула рукой, не дав старосте договорить.

— Я — не оборотень. Даже не полукровка. Что бы вы ни слышали об этом — всё ложь. Я человек. Чистокровный. На тридцать поколений вглубь веков нет у меня в предках нелюди.

Он не поверил. Сделал вид, что верит, но меня обмануть невозможно. Беспокойство усилилось. Я окончательно уверилась, что нужно уносить ноги, но не вовремя вспомнилось, что я давала клятву Совету. Это было одним из условий моего помилования: защищать людей от порождений Вьюжных Лесов. За плату или бескорыстно, но защищать. В тот миг, когда я услышала о людоеде, у меня не осталось иного выбора, как его уничтожить. Клятвы, данные Совету, не нарушаются. Наказание — смерть. Недостатка в палачах Академия не испытывает. Правда называют их охотниками, но ведь суть от этого не меняется?

Правда плату я всё-таки стребовала. Невеликую, но с паршивой овцы, как говорится, хоть шерсти клок. Лишними деньги не бывают. Тем более, осенью, когда жизнь в пограничье замирает до зимы. Осенью, от которой я прячусь за толстыми стенами. Три месяца я живу в клетке, прутья которой — ливни, ветра, листопад и пламя. Три месяца я болею и тоскую. Не люблю я осень, а она — меня. Не моё это время. Чужое.

На оборотней магия не действует. А в деревеньке лютовал сошедший с ума Старший — это я узнала, обнюхав труп молоденькой девчушки, вчерашней жертвы. Тонкая нить следа вела вглубь леса, но я не пошла по ней, чувствуя, что вечером оборотень вернётся сам. А я подожду и приготовлю ему тёплую встречу.

Засела я в кустах, в ста шагах от околицы. Повесила над собой магический светлячок, зная, что магия — лучшая приманка. Плащ остался в корчме, на мне была тонкая куртка на рыбьем меху. И плевать, что не греет, замёрзнуть я не могу — не чувствую холода, главное, что она движений не стесняет. Под рукой любимый кнут, им я могу выбить глаз летящей мухе. Это не просто мастерство, я помогаю себе магией. В моих руках этот неказистый кнут может превратиться во что угодно: плеть ледяного огня или вихрь, кружащий вокруг меня и защищающий от любой атаки. Ещё до того, как Совет наложил печати на мой основной дар, я использовала его. И была всемогуща. Или верила, что всемогуща. Но что жалеть о том, что было? До конца жизни мне не сорвать печать, не ощутить вновь, как бежит по венам стужа…

Так и сидела полночи, тихо напевала непонятно где услышанную песенку и ждала.

Не дождалась. Оборотень не явился на свидание. Зато утром у околицы обнаружилась Манька, подавальщица из корчмы. То, что от неё осталось — не много.

— Что ж вы, Мастер Рани? — укоризненно качал головой староста. — А вы говорили… Я лишь плечами пожала.

— Странный тут у вас оборотень, — заметила. — Ни один людоед не откажется от мага ради обычного человека. А этот вот отказался. Так ли он безумен? Вы случайно ничем Старшим не насолили? Если это — месть, я вам не завидую. Пока деревня не вымрет — не успокоятся.

Староста и священник Единого, опирающийся на посох-крест, переглянулись и синхронно замотали головами. На меня дунуло вонью лжи и недоговорённости. Значит, права я. Не просто так оборотень заявился.

— Или вы говорите мне, в чём провинились, или я ухожу! — пригрозила. Двое пройдох снова переглянулись.

— Тут такое дело… — неохотно начал священник. — Мальчишки неделю назад притащили из лесу парня, едва живого. Старшего. Оборотня. Нелюдь.

— Я его к себе взял, знахарку позвал, чтоб подлечила. Старшие-то благодарными быть умеют, — признался староста. — А он, отродье, дочку мне попортил. А потом ещё глазами наглыми сверкал, говорил, честь оказал. Ну, я сгоряча его и приказал… Вина, злость, отвращение и страх. Страх, страх и ещё больший страх.

— Что? — поторопила я. — Что с ним сделали?

— Да ничего. Побили чуток, руки переломали, да в подпол кинули. Мы ж не звери какие. Очухается, подумает, я с ним и поговорю. Дочка-то у меня одна-единственная, — признался староста. — И что, что нелюдь, невиданное ли дело.

И, правда, в пограничье это сплошь и рядом. Старшие падки на пышную, полную жизни и крови человеческую красоту. Я лично знаю двоих, женившихся на человеческих девушках. И ничего — живут неплохо. Только вот решений своих Старшие никогда не меняют, это я тоже знала точно. Если сразу не согласился одеть ленту в волосы — и не согласится.

Зря я, наверное, это сказала. И зря вступилась за совершенно незнакомого мне любвеобильного Старшего. Надо было плюнуть, забрать вещи, и отправиться в путь. В своих бедах здешние людишки сами виноваты. Только вот забыла, за кого меня принял староста. Не подумала, как легко меня можно обвинить, в том, что…

Вот и получила тяжёлым крестом по затылку. Так мне и надо за то, что забыла — людям нельзя доверять. Слишком дорого оно потом обходится — это доверие.

В погребе было темно и сыро. Скреблись крысы, булькало в бочонке пиво. Пахло кровью, железом, ветром и сумеречной осенью. Моя голова лежала на чем-то мягком. Чьи-то пальцы скользили по лицу, словно их обладатель пытался запомнить каждую чёрточку. Я видела, слепцы так делают…

— Очнулась? — спросили сверху. Надо мной во тьме вспыхнули золотые глаза. Мигом позже я поняла, что подушкой мне служат колени оборотня. И эти ласковые, горячие пальцы — его. Закусив губу, я скатилась, попытавшись отползти подальше. — Эй, маг, ты чего?

— Не… не прикасайся ко мне, — выдавила я, захлёбываясь кашлем. — Не прикасайся.

— Что, боишься? — Смешок. — Да не бойся, не съем, я вегетарианец.

— Извини, — наконец я прокашлялась. Нащупав бочонок, я прислонилась к нему спиной и подтянула колени к груди, обхватив их руками. — Извини, я не выношу прикосновений. Любых.

Не вру. И правда, я не выношу, когда прикасаются к моей коже. Я спокойно могу обнять знакомого или стоять спина к спине в драке, но сама никогда не касаюсь чужой кожи и не позволяю другим дотрагиваться до моей.

— Ясно, — у него был невероятно красивый голос. В нем слышался шорох сухих листьев и шепот ветра. Необычный для оборотня голос, обычно у них глубокий, звучный баритон, рычащий и напористый. — Скажи, маг, почему ты здесь? Или это в счёт приданого?

Я вздохнула. Да уж, правда, в счёт приданого. Обед. Жаркое из Нюхача — деликатес.

— Кто-то из твоих родичей тонко намекнул, что лучше бы тебя отпустить. Сначала знахарку, что тебя лечила, загрыз. Потом невестку старосты. Вчера подавальщицу из корчмы. Меня наняли людоеда приструнить.

— И? Не удалось? — спокойно спросил мой сосед, а я с удивлением обнаружила, что не могу прочитать чувства оборотня. Я и не думала, что такое возможно — никто из знакомых мне Старших не умел блокировать мой нюх. Это становится интересным.

— Как видишь. Удалось — здесь бы не сидела.

— А за что тебя всё-таки кинули? Не верится, что наш добрый староста решил разнообразить мою диету свежей магятиной.

Я хмыкнула и, против желания, рассмеялась. Слово-то, какое… Интересно, мясо магов чем-то отличается на вкус от обычной человечины? Жаль, спросить не у кого. Людоеды долго не живут, а магов жрать — дело неблагодарное. Трапезу может прервать некстати очнувшееся блюдо. Помню, рассказывал нам один из Мастеров, как его гномы оголодавшие поймали и попытались превратить в ужин. На их горе, маг уже три месяца блуждал по горам и сам был не прочь подзакусить. Гномятина, по его словам, ничем не хуже оленины, только пожестче.

— А они решили, что я — и есть неуловимый людоед, — всё же ответила я.

— Ты? — несказанно удивился он. — Серьёзно? Ты же человек. Или за эту неделю рацион смертных резко изменился?

— Таких, как я, вы зовёте Ищейками, — невесело усмехнулась я. — Мне больше нравится: Следопыт или Нюхач. Вот меня и приняли за оборотня, а я доказать ничего не смогла. Теперь вот… Кстати, меня Рани зовут. А тебя?

— Лис, — представился он. — Зови меня Лис.

— Мог бы и не уточнять. Я знаю, настоящие имена вы не используете, меня, кстати, тоже Рани лишь кличут. Говорят, удачлива чересчур. Но, по правде, меня скорее Нира должны были прозвать.

— Ты странная, — заметил оборотень ни с того ни с сего. Золотые угли глаз потускнели, растворились во тьме. — Странная и холодная. Никогда не встречал никого, похожего на тебя. И меня ты не боишься, чую, хотя по всему выходит — должна. Неужели, тебе, в самом деле, уютно рядом со мной?

— А у меня есть выбор? — спросила я, а потом, вздохнув, пояснила: — Не то, чтобы уютно, но бояться я разучилась так давно, что и не помню — каково это. Могу лишь представить себе по запаху. Да и не вижу я причин тебя бояться. Если до сих пор не тронул, значит, или не хочешь, или не можешь.

— Не хочу, — согласился Лис. — Могу, но не хочу. Здесь скучно. Неделю сижу, ни поговорить, ни послушать. Съесть тебя я всегда успею.

— Старшие людей не едят, — напомнила я.

— Не едят, — согласился Лис. — И, кстати, ты что-то там говорила о тонких намёках?

Я повторила услышанное от старосты и священника. Лис слушал, не перебивая, лишь шорох его дыхания напоминал, что я не одна в этой тьме. Зачарованный нательный крест, на который расщедрился священник, неприятно жег кожу. И ведь не снять эту гадость…

— Странно, — заключил Лис. — Кто ж это расстарался так? Неужто, Акир? Глупый мальчишка. Говорил ведь не ходить за мной. Наверняка, отец приказал проследить. Вот ведь…

Он выругался на незнакомом мне, певучем языке, отдалённо напоминающем древнеросский, и замолчал. Тихо стало… Ни звуков, ни запахов его мыслей — ничего. Даже дыхания не слышно.

— Слушай, Лис, а ты собираешься отсюда выбираться? — спросила я, устав ждать, пока оборотень сам заговорит. — Не верится, что Старшего можно удержать в подвале.

— Меня ещё никогда не сажали в подвал, — серьёзно ответил он. — Это воистину бесценный опыт. Если честно, мне всё равно, где быть. Где бы я ни был, я остаюсь свободен. Теперь никто и ничто не сумеет отнять мою свободу — я скорее уйду в Хаос. Ты права, захоти я, давно бы мчался по лесу. Но тогда бы я не встретил тебя.

— И? Меня ты уже встретил… Может, подумаем вместе, как выбраться? Да и оборотень твой. Я же знаю, Старшим человечину нельзя, он теперь обречён, свои же убьют. Лис расхохотался.

— За что? За то, что загрыз пару-тройку смертных, посмевших меня пленить? — С весёлым удивлением переспросил он, а потом неожиданно серьёзно добавил: — Ты действительно смешная, Рани. Ты мне нравишься. Скажи, Рани, у тебя есть хозяин?

Я закашлялась, подавившись так и не сказанными словами. Вот тебе и милый соподвальник. Договорилась! Знала ведь, Старшие могут казаться кем и чем угодно, но доверия заслуживают не больше людей. Меньше. По крайней мере, людей я могу понять, их мотивы и желания прозрачны и логичны. Старших же понять — легче познать Хаос. Их логика, мораль и Законы не известны никому, кроме них самих. В один момент они могут смеяться над твоей шуткой, а вот уже вырвут тебе сердце. А потом поплачут, вспоминая смешного смертного. И забудут. Что им смертные — сколько ещё будет на их веку забавных игрушек.

— Так у тебя есть хозяин, Рани? — вновь спросил Лис.

— У меня нет, не было и не будет хозяина, — резко ответила я.

Я почти увидела, как он равнодушно пожимает плечами, дескать, что за капризы.

— Тогда я возьму тебя себе. Это будет интересно: повелевать Вьюгой. Я сказала, что не умею бояться? Кажется, только что научилась…

— Лис, я — маг. Выпускница Академии. Ты не можешь просто так взять, и стать моим хозяином. Это вызовет дипломатический скандал. Тебя за это по головке не погладят.

Со Старшими можно разговаривать только так, на языке разума. Единственный мой шанс — доказать, что владеть мной не выгодно. Откуда-то я знала, что противопоставить ему что-то ещё не смогу. Конечно, Старшие смертны, и убить оборотня задача мне вполне по силам, но в этом конкретном оборотне было что-то неправильное. К обычному для них аромату примешивалось ещё что-то. Незнакомое мне, опасное, сильное, горячее, сумеречное, осеннее, страшное, не человеческое и даже не старшее. Оборотень молчал. Думал. Потом сообщил:

— Скандал, может, и будет, но в масштабах вечности это — пустяк. Войной на нас из-за одного мага не пойдут. Ну, напишут ноту протеста, ну, повоет Вожак. И всё на этом закончится. Одна смертная не стоит того, чтобы из-за неё ссориться со Старшими. Даже маги это понимают.

— Я — Проклятая, — выложила я последний козырь. С Проклятыми опасались связываться даже Старшие… Правда, убивали они Проклятых ещё охотней людей.

— И что? Знаю… Клеймо сложно не заметить. Оно не твоё, ты из второго поколения. Люди глупы, что бы там ни было, дети не должны отвечать за родителей.

— Меня завтра сожгут, — сообщила я. Если до этого разговора перспектива мучительной смерти в пламени меня не прельщала, то сейчас казалась желанной. — Священнику и старосте нужно успокоить свою стаю, я стану их жертвенным козлом. Так что наслаждайся владением, пока можешь. Завтра от твоей собственности останется лишь пепел, да и тот по ветру полетит.

— Сожгут? Тебя? Ты, правда, веришь, что я позволю сжечь мою собственность? — Я не видела этого, но уверена — Лис широко, довольно улыбнулся.

Нас вытащили из погреба спустя несколько часов. Увидев меня целой и невредимой, староста со священником окончательно уверились в том, что я оборотень.

— Свояк свояка… — злобно прошипел священник. — Нелюдь поганая.

Нелюдь? Да эта неразлучная парочка — большие нелюди по отдельности, чем мы с Лисом вместе взятые. Оборотень меня разочаровал. Не таким я его представляла. Это был рыжий парень, субтильный, всего пальца на два выше меня. Его спутанные, пушистые грязно-рыжие волосы были небрежно заколоты у основания шеи в хвост, длинный — на зависть девкам, до задницы. Спереди же пряди были неаккуратно, криво обкромсаны: справа — почти под корень, а слева чёлка была заплетена в три растрёпанных тонких косички, закреплённых костяными бусинами. У него были карие раскосые глаза с чуть вытянутыми зрачками, обведенными золотой каймой. Высокие острые скулы — у людей таких не бывает. На переносице россыпь тёмных веснушек. Брови и ресницы светлые, почти незаметные на загорелом лице. Он был одет в дорожный костюм, расшитый бисером, на шее болталась налобная повязка, вышитая золотой нитью. На мгновение я даже не поверила нюху — это оборотень?! Магия говорила одно — глаза другое. Оборотни — хищники. Этот же взъерошенный парень напоминал человека-наёмника, но не Старшего. От людей пахло не страхом, хуже — ненавистью. Стая почуяла кровь.

— Странные они. Не боятся, — произнес шедший рядом Лис. Ему руки связали освященной верёвкой. Глупцы — словно она способна удержать оборотня. Мне приходилось хуже. Кроме инстинктов Нюхача, врождённого дара, магия мне была не доступна, блокировалась крестом, который снять мог лишь священник. А без силы я — обычная человеческая девушка, не способная справиться даже с одним мужчиной.

— А что, обычно тебя боятся? — съязвила я. — Лис, боюсь тебя разочаровать, но ты не выглядишь опасным. Даже оборотнем — и то. Боюсь даже предположить, кем ты оборачиваешься. Не мышкой ли?

— Лисом оборачиваюсь, — серьёзно ответил он, дергая на себя верёвку, да так, что священник, державший в руках свободный конец, не удержался на ногах и покатился по земле, пачкая парадное облачение и сдавленно шипя. Пока его поднимали и отряхивали, Лис стоял спокойно, разглядывал собравшихся посмотреть деревенских. В конце концов, он заключил: — Говорил я, что ничего хорошего от помесков ждать не придётся. Ни рыба — ни мясо. Ни одной души нет. Все уйдут в хаос, да даже кошмарами не станут — растворятся, исчезнут. Пора менять Законы, хватит смертную кровь портить.

В этот момент он не выглядел ни смешным, ни нелепым. Как-то неуловимо изменился. Вроде бы и прежним остался, но вот сейчас я видела перед собой не человека — Старшего. Мудрого.

— Ну что, нелюдь, оденешь моей Горыське ленту? — спросил староста, когда нас вывели на утоптанную площадку перед его домом, к вбитому в землю столбу, обложенному хворостом. Да что ж такое?! Ну почему Старших и магов всегда порываются сжечь? Нет бы, топить — но именно пламя, как считается, смывает грехи.

— Ленту? Человеку? — Пахнуло презрением, скукой и уверенностью. — Даже если бы я совершил подобную глупость, моя избранница не дожила бы до свадьбы. Моя семья не поняла бы шутки… Альянсы со смертными это словно с животными спариваться, если не хуже.

Я тихо застонала, закрывая глаза. Лис — ты действительно дурак, или притворяешься? Ну, к чему тебе это представление? Самоуверенный мальчишка. Даже оборотню не под силу перебить стольких вооруженных крестьян. Из подвала ты выбраться мог, верю, но здесь — не подвал. Если ты срочно не отрастишь крылья, что, по твоим же словам, невозможно, ибо лисам не дано, нам не спастись.

Глупая-глупая Рани. Снова я попалась на своей доверчивости. Поверила, что возомнивший себя моим хозяином Старший вытащит из беды, а уж вопрос принадлежности решила обговорить по факту спасения. Вот теперь и умру. И напишут на моей могилке: «Собственность оборотня». Да что я себя обманываю? Не напишут. Не будет могилки. Сожгут, а пепел над текучей водой развеют, дабы не оскверняла Мать-Землю.

Вот Хаос! Говорили мне наставники, чтобы не связывалась со Старшими. Магам Единый велел истреблять поганое семя, не зря велел.

Я не сопротивлялась, когда меня привязывали к столбу. Не сопротивлялась, когда священник стянул с меня левую перчатку. А вот правую не смог. Совет позаботился, чтобы печать не мог снять никто, даже я сама. Но хватило и знака на левой — Ни-ра. Даже крестьяне знают его. Даже им известен Закон. Да ответят дети за родителей… Моя мать, Адьена Искра, была повинна в убийствах людей. Она использовала свой дар во вред простым, неодарённым. Её приговорили к Проклятию. Её и весь её гнилой род — до тринадцатого колена.

Моя смерть ничем им не грозит. Даже если приедут с Совета разбираться, признают невиновность убийц. Да и не убийц — палачей. У Проклятых нет никаких прав. Даже права на жизнь. И пусть мне кажется несправедливым то, что приходится отвечать за грехи, совершённые не мной, ничего это не меняет.

— Боишься, Рани? — раздалось сзади. Нас привязали спина к спине. — Не бойся, не время ещё костры жечь. Листопад ещё владеет этим миром — не даст пропасть, не уступит Огню. А и сам Огонь возмутится. Не его я, он чужого не возьмёт.

Я заскрипела зубами. Ну что тут сказать? Утешает лишь, что самоуверенный горе-спаситель — самоназванный хозяин сгорит вместе со мной. Вместе пеплом по ветру полетим.

Священник тем временем торжественно сообщил «грязному нелюдю», что у того есть право на последнее желание. Меня и в этом обошли — не положено.

— Есть у меня желание, — покладисто сообщил служителю Единого Всемилостивого и Всепрощающего Лис. — Вопрос есть. Ответишь — считай, исполнил долг. Скажи мне, человек, есть ли в этом мире хоть что-то, что оправдывает его существование?

Кто-то в толпе сплюнул. Раздались крики, дескать, чего с ним разговаривать, жечь надо такого умного. Но священник не торопился. Я не видела происходящего за моей спиной, но чувствовала его суровый взгляд.

— А ты что, не видишь смысла? — спросил он. — Единый создал его, и создал прекраснейшим из миров. А ты, нелюдь, говоришь, что его существование напрасно?

— Значит, он достоин существования потому, что его кто-то создал. Глупо. Запомни, человек, сам по себе этот мир не стоит и выеденного яйца. Лишь что-то или кто-то В НЁМ может послужить оправданием тому, что хаос ещё не прорвал Грань. — Лис тяжело вздохнул. Под лопаткой, как назло, зудело. Я уже готова была сама поторопить поджигателей — двух мальчишек с факелами, стоящих рядом. Я попыталась почесать спину о столб, но примотали меня так крепко, что не удалось. А Лис тут рассуждает о мире и о смысле. Ненавижу Старших! Настолько, насколько вообще могу кого-то ненавидеть.

Тут мой взгляд зацепился за досадливо морщащегося охотника, стоявшего чуть в стороне, у плетня. К его ногам жалась золотистая поджарая псина с умными глазами и пушистым хвостом. Охотник грыз мундштук трубки и покачивал головой. Похоже, не нравилось ему происходящее, но благоразумия хватало на то, чтобы не вмешиваться.

— Поджигайте, — плюнул священник. — Горите вы, отродья, в пламени.

— Ну-ну, — спокойно ответил оборотень. — Попробуйте сжечь. Посмотрим, удастся ли вам.

Страха нет. Только тупая обречённость, только усталость. Эти чувства мне доступны. Мне давно надоело бороться, уже не хочется жить. Это было лишь вопросом времени.

У этого мира нет смысла существования, нет его и у меня. Не считать же за него бесконечный путь, бесконечную борьбу за то, во что я не верю.

Дым. Горечь на языке. Я вжимаюсь в столб, словно пытаюсь слиться с ним. Это не страх — всего лишь рефлекс тела. Я жить не хочу, но оно — да. Охотничий пёс тихо подвывает. Ну что ты? По ком ты плачешь, Верный? По мне? Или по этому миру, которому совсем не стоит существовать?

Дым разъедает глаза. Сволочи, пожалели сухого хвороста, обрекли на удушье. Пламя не успеет добраться до меня, к этому времени я уже ничего не буду чувствовать. Даже магам нужно дышать…

Самое время вспомнить свою жизнь и признать грехи. Но не тянет на откровенность, даже перед собой. Не в чем раскаиваться, не о чем жалеть. И, если правда то, о чём рассказывают Старшие, это ещё не конец пути. Я вернусь. Прилечу ли на золотых крыльях, пройду ли сквозь осеннее пламя, буду ли в свите Сестры-Весны или взвою голодной вьюгой…

Кашляю, задыхаюсь, мысли путаются. Пламя занялось, лижет мои ноги, но жара я не чувствую. Ни боли, ни страха, ни жара — ничего. А вокруг паутина, словно гигантский паук поселился в деревне, опутал дома и людей своими нитями. Одна из них пронзает мою грудь. Пульсирует в такт моим хрипам, дергается, заставляет глупое тело биться в верёвках, изгибаться до хруста в позвонках. И голоса. Голоса с той стороны нити. Они зовут меня. Они просят меня. Они… И вдруг всё исчезает. Я обвисаю в своих путах, всё ещё не веря.

Огонь отступил. Словно живое существо, отполз от нас с Лисом, кольцом окружил.

— Не время жечь костры, — чей-то равнодушный голос. — Вы разбудили Осенний Огонь слишком рано, он не желает жертв, ему не нужны эти смерти.

Стоит. Наёмница. Маг. Я видела её где-то? В Академии? Красивая. Только странная. Не чистокровный человек, но и не Старшая. Чужая. Кто-то из Мастеров шептал украдкой, что она — Древняя. Лина… Да, её зовут Лина Огнь. Мастер Пламени, бывший член Совета, лет семь назад со скандалом его покинувшая и ушедшая на вольные хлеба. Та, о ком не говорят вслух, кого не вспоминают, но знают и помнят.

— Не приближайтесь! — Мастер Лина редко развела руки в стороны. Огненная дуга вспыхнула между её ладонями, серпантином закружила. Высший уровень сродства со стихией. — Стоять! Кто приблизится — уничтожу. За моей спиной засмеялся Лис. Хрипло. Безумно.

Охотник, тот самый, с трубкой, медленно двинулся к костру, но его огненный маг не остановила. Мужчина легко перепрыгнул через черту пламени и хмыкнул. Пёс отстал от него на шаг. Скользнув по мне взглядом, охотник обошел костёр.

— И что ты творишь? — с легкой укоризной произнёс он. Я почувствовала, как осыпаются мягкими хлопьями верёвки. Странно, жара всё не было, казалось, просто кто-то провёл меховой кисточкой по коже. Почувствовав, что свободна, я отлепилась от столба и, покачиваясь, спустилась к охотнику. Оставалась пара шагов, когда ноги не выдержали, но Лис подхватил меня, не дал упасть. Охотник хмыкнул и вновь закусил мундштук. А потом вдруг оказался рядом и, широко размахнувшись, отвесил поддерживающему меня оборотню оглушительную оплеуху. Голова того мотнулась, но он не только устоял сам, но и меня не отпустил. Я чувствовала жар его кожи, но, почему-то, не попыталась освободиться. А охотник рычал: — Глупый мальчишка! Возомнил себя бессмертным и неуязвимым?! На каждое бессмертие найдётся излишне изобретательная казнь! И Акира бросил, Эйш-Тан! Ты хоть понимаешь, что он натворил без пригляда?! Да ему теперь жить с этим! Думаешь, просто так Законы устанавливают?! Ты хоть понимаешь, чего мне стоило созвать Совет Семей и освободить тебя! Две недели! Две недели свободы — и ты уже влип в неприятности! Иногда мне кажется, что ты ищешь Хаоса! Либо ты прекращаешь валять дурака, либо…

Лис сверкнул наглыми глазами и сплюнул на чёрную землю. Стукнули друг о друга бусины. Этот тихий, почти неслышный звук набатом ударил мне в виски.

— Ты решил мне приказывать? Мне?! — А в голосе изумление. Не наигранное. Словно и правда представить не может, что кто-то осуждает его безумство. — Мне приказывать?! Ты что, окончательно разум потерял?

— Он прав, старый пень, не в праве мы ему, молодому да горячему, крылья подрезать. Не сгорел бы и без нас, — рассмеялась Мастер Лина. — Эй, Лисёныш, ты только объясни мне, старухе, чего это в подвале решил отсидеться? Охота в этом году знатная… Поехал бы с нами, развеялся, поймал бы ветер в крылья. Самое то, после…

Она не успела закончить, в охотника полетел первый камень. Деревенские сбились в стаю и, подбадривая себя криками и молитвами, атаковали. Дурное дело — нехитрое.

Я думала — конец деревне. Огненных магов не зря считают безумцами. Все они в ярости теряют голову. Говорят же — не дразни Пламя. Но нет. Не Мастер Лина остановила людей, а странный охотник. Просто вытянул руку и, легко шевельнув пальцами, остановил камни. Они замерли в воздухе, а он насмешливо глядел на людей. Уже не стаю — стадо. Сухой щелчок — и камни легли на землю.

— А она кто? — спросил он доброжелательно, но от этой его доброжелательности меня пробрала дрожь. От него веяло безразличием, гарью и вишневым табаком. — Маг?

— Проводник. Ты сам хотел, чтобы я нашёл себе спутника. Эту девочку за оборотня приняли, она… интересная. Я решил стать её хозяином.

Вот тут-то и исчезли все остававшиеся у меня иллюзии. Я уже обрадовалась, решив, что охотник и маг сумеют вбить в голову молодому оборотню, похоже, впервые выбравшемуся из своих дебрей, правила мира людей. Они лишь посмеялись. Словно… Словно сказанное Лисом было в порядке вещей.

— Смотри, Лисёнок, хлебнёшь с ней горя. Не выйдет из неё слуги. Да и не нужен тебе слуга, а кто нужен — того сам пленить не сможешь, да и не захочешь, — отсмеявшись, сообщила Мастер. Я уже мысленно поблагодарила её за заступничество, но маг добавила: — Но раз уж назвал её своей, ничего не поделать. Твоё слово многого стоит, Лисёныш. Ну, по крайней мере, скучать и пакостить некогда будет. Может и выйдет чего хорошее…

Охотник тем временем потерял к нам интерес. Он оглядывал людей. По-хозяйски так оглядывал, словно хозяин припасы. Пришлось напомнить себе, что люди в пищевой цепочке стоят рядом с оборотнями, а не под ними.

— Идём, — бросил охотник, похлопывая себя по сапогу тонкой плеткой, вытащенной из-за пояса. — Идём, здесь больше нечего делать. А нам пора, и так охоту пришлось прервать из-за тебя. Позоришь нас перед людьми, Лис, позоришь…

И покачал головой. А потом глянул на меня так, что захотелось стать маленькой и незаметной. А по ободку зрачка золотые искры кружат. Растущие искры, поглощающие хищную карь его глаз, скрывающие её.

— Идём, — Лис потянул меня вслед за охотником и магом. Шаг. Ещё один. Ноги подкашиваются, и я падаю. Падаю в огонь, в листву, в осень, в небо… Падаю куда-то, а вокруг — паутина. И нить, пронзающая меня, сияет, сгорая в холодном, зимнем пламени. И смеётся кто-то. И пахнет морозом, страхом и жалостью, и жаждой, голодом. Скрипит снег, с тихим шорохом ложится на стылую землю… И поёт кто-то детским, тонким голоском нескладную песенку, слов которой я почти не разбираю… О трёх сёстрах-Вьюгах: Кровавой, Белой и Аметистовой.

Пахло прелой листвой, дымом и подгоревшей кашей. Я чихнула и открыла глаза. Под головой что-то мягкое — куртка Лиса. Левую ладонь неприятно покалывает, зудит клеймо. Я села, покрякивая, словно древняя старуха. Лис, сидевший возле костра, обернулся.

Он успел привести свои космы в относительный порядок, а ещё где-то взять сменную одежку. Рыжие волосы он заплёл в косу, кончик которой сейчас скользил по земле. Косички переплёл. На нём был кожаный охотничий костюм, ничем не украшенный и плохо скроенный. Под курткой на выпуск белая рубаха, расшитая по подолу алыми листьями. Из-под ворота выбился медальон. И откуда у него алый янтарь — один из самых дорогих самоцветов?! А кулон красивый — кленовый лист. Гномья работа, только они способны создать подобное чудо. Только вот не к месту он на шее этого рыжего бродяги-оборотня, совсем не к месту. И не на цепочке болтается, а на кожаном шнурке — позорище. Ему бы в золотую оправу, и на шейку к жене Советника… Лис потянулся и сладко зевнул.

— Давай-ка, вставай, до чего же хлипкие вы, люди. Иди-иди, поешь. С голодной Вьюгой разговаривать — смысла нет. Поешь, потом поговорим.

Я не стала отказываться. И правда, сутки, а то и больше, ничего не ела. Живот подводило от голода.

— А это кто? — я только заметила, что мы с Лисом не одни. Чуть в стороне от костра на плаще сладко спал беловолосый парень, по виду мой ровесник. Вот уж он-то — настоящий оборотень. Мне даже нюхать не надо было, чтобы определить это. Большой кот.

— А это Акир, — сообщил Лис, накладывая в помятую миску горелую кашу. — Оборотень. Тот самый, на которого ты так неудачно поохотилась. Мне поручили присмотреть за ним, а то ведь, и правда, вина моя, что он человечину попробовал. Теперь мне и отвечать.

Он протянул мне миску, чуть подвигаясь, освобождая место на коряге. Я, подумав, села на землю, подальше…

— Глупая… — произнёс Лис, усмехнувшись. — Вот уж глупая… Теперь-то чего шугаешься? В каком-то из миров говорили, что поезд ушёл — не догнать.

— Поезд? — уцепилась я за незнакомое слово.

— Карета такая… — пояснил Лис, почему-то поморщившись. — Ты ешь, давай, а то остынет.

Горькая каша в рот не лезла. А ещё что-то меня беспокоило. Что-то было не так со мной. Я было списала ощущение неправильности на отсутствие левой перчатки, но…

Миска полетела на землю. Я ухватилась за горло, щупая, оттягивая, пытаясь сорвать…

— Не выйдет, — жестко. — И не думай, что сейчас вот убьёшь меня, и освободишься. В могилу за мной пошла бы, если бы в твоих силах мне навредить было. А ты слушай-слушай, Вьюга, и не пытайся снять, на пять десятилетий моя ты. Отслужишь верно — отпущу.

— Мразь! Я же помочь тебе хотела! Перед людьми заступилась, думала, по глупости да молодости попался! — прохрипела я, пытаясь стянуть нить-удавку. Ошейник. Словно у собаки какой. — Лис, какая же ты всё-таки мразь!

Кашу жаль. Полетела вместе с миской в оборотня. Если бы я попала, а так — только перевела еду. А Лис сверкал своими бесстыжими глазищами и улыбался. Словно дитя расшалившееся перед ним было, а не разгневанный маг, который, дай срок, отомстит за унижение.

— Смирись, Вьюга, — сказал он. — Смирись, так нам обоим будет легче.

Вещи мои забрать оборотень не догадался, пришлось латать то, что было на мне. Сложная задача. Ни иголки. Ни нитки. Пришлось вспоминать усвоенное из курса бытовой магии и латать дыры заклинаниями. Как говорили в Академии — палим огненными шарами по мухам.

— Тебе помочь? — спросил кто-то. Я подняла голову: Акир проснулся. Он дружелюбно улыбался, сверкая хитрющими зелёными глазами. — Эй, я спрашиваю, тебе помочь? Ты Рани? Я — Акир. И, между прочим, ни один оборотень не полезет на мага, если в пределах досягаемости есть добыча поспокойней. Ты там в кустах так шумела, что я решил не мешать тебе культурно отдыхать.

Не вязался образ насмешника с тем, что я знала об Акире. Хотелось разулыбаться в ответ. Только вот я видела, что осталось от двух его жертв и предполагала, что стало с третьей. Нет уж, не котёнок ты…

Я молча продемонстрировала оборотню куртку, оторванный рукав которой сейчас пыталась пришить магической нитью. Акир покачал головой, нахмурившись.

— Принеси ей новую одёжку, — вмешался Лис, до этого лениво наблюдавший из-под ресниц за танцующими в воздухе осенними листьями. Листопад ещё не вступил в свои права, но его дыхание уже разливалось в воздухе. — В получасе отсюда Егеря лагерь, отправляйся туда, спроси, наверняка найдётся что-нибудь. И, Акир, постарайся не попадаться ему самому на глаза. Акир кивнул, а потом нерешительно произнёс:

— А будет ли мне позволено спросить…

— Нет. Никаких вопросов.

— Да, Эйш-Тан, как пожелаете. — Глубокий поклон, белые волосы мазнули по земле. А потом он прыгнул, выставив перед собой руки. Я едва удержалась от вскрика. На землю приземлился уже не человек — снежный тигр. Рыкнул и умчался, вырывая когтями перегной, мотая длинным хвостом и фырча.

— Вот идиот, теперь ему и для себя одежду придётся искать. — Лис вытянул одну ногу и запрокинул голову. Под его глазами отчётливо проступили лиловые тени. Мне не хотелось разговаривать с ним, но кое-что в словах Акира меня заинтересовало. Настолько, что я даже забыла о воём решении придерживаться вооруженного нейтралитета и игнорировать врага.

— Эй, Лис, а почему Акир назвал тебя Эйш-Тан?

— Потому, что это — мой официальный титул.

— Не лги. У меня есть знакомые оборотни, я знаю, кого называют Эйш-Тан.

— И кого же? — неподдельно заинтересовался рыжий.

— Эйш-Тан — бог оборотней. Их хранитель. Дух стихии, живущий за Вратами Мира. Оборотни поклоняются Листопаду.

— Да? Интересно… Ну ты почти права. Можешь считать меня кем-то вроде его жреца.

— А не слишком ли ты молод для того, чтобы быть жрецом?

— А с чего ты решила, что я молод?

— Лис, никто не может точно определить возраст Старшего, но я достаточно повидала вас. Ты молод, это видно по всему… Молод даже по человеческим меркам. — Под конец я не удержалась от злого укора. — И ведёшь себя как ребёнок, который считает, что может взять всё, что его заинтересовало, присвоить, не считаясь ни с кем и ни с чем.

Он открыл глаза, на миг блеснувшие золотом. Я отложила куртку, закутавшись в воняющий гарью плащ. Три заклинания наложила — без толку, запах не исчез полностью.

— Молод… — повторил он. — Молод… Ты интересный человек, Вьюга. Иногда мне кажется, что ты видишь много больше простых смертных. Нам путешествовать вместе, так что я объясню, просто ради того, чтобы ты не совершала ошибок, считая меня юнцом, у которого ветер в голове гуляет. Это не так. Я давно перешагнул тот рубеж, когда перестаёшь считать прожитые годы. Я — не стар. Я просто…

Он хотел добавить ещё что-то, но его самым обидным образом прервали. На поляну ступили трое. Акир смущенно глянул на меня, кутаясь в алый плащ. Охотник осмотрел лагерь и, поморщившись, кинул мне связанную в узел одежку. Мастер Лина ободряюще улыбнулась.

— Егерь, что тебе нужно? — спросил Лис. — Я уже всё сказал, решение моё осталось прежним. Я не намерен возвращаться.

— Лисёныш, прекрати огрызаться, — маг устроилась на бревнышке. — Никто не собирается оспаривать твоё право. Совет Семей сказал своё слово. Теперь ты можешь делать, что хочешь. Пока не сорвёшься. Если не сорвёшься.

— Мы пришли попросить тебя кое-что проверить. Тебе всё равно, куда идти, а нам прерывать охоту нельзя.

— Говори, — буркнул Лис. — Что случилось?

— Си'Эн не вернулась. Она должна была вернуться до… — Егерь кинул на меня недружелюбный взгляд и скомкано закончил: — Сам знаешь, до чего. Она получило право у Ариде'Най, но не у меня и не у кого из нас.

— И что вы от меня хотите? — насмешливо спросил Лис. — Она — не враг мне. Я не имею ничего против её задержки.

— Мальчишка! — рыкнул Егерь. — Ты понимаешь, что с ней станет, если она не вернётся до времени костров?! Огнь ненавидит её. Я не прошу тебя отстаивать право Семьи, я прошу спасти Си'Эн. Найди и верни её. Мы не можем её потерять. Не сейчас. Лис задумчиво потер переносицу.

— Мне не до поисков сейчас. Листопад на носу, — неохотно признал он. — Самому бы не пропасть, а ты ещё просишь искать кого-то. Предлагаешь погнаться за двумя зайцами и упустить обоих? Такие глупости не в моей природе.

Странно. Мой дар ничего мне не говорил. Я не чувствовала этих троих. Только от оборотня, который вел себя тише воды, ниже травы, пахло благоговением, покорностью и страхом. А эти трое были иными. Да, я чувствовала их запахи их сути, но не их слов и поступков.

— Ты всё ещё не нашёл его? — как-то жалостливо спросила Мастер Лина. — Лисёнок, как же ты так? Ты же понимаешь, если ты вновь сорвёшься, Совет может счесть это последней каплей.

— Я не вижу его, — Лис нахмурился. — Не вижу! Нет ничего в этом мире, что бы оправдывало его существование. Ничего и никого. Егерь помолчал, а потом, крякнув, тихо спросил:

— Так ты поищешь её? Может, и свою потерю отыщешь… Тебе же всё равно, куда идти…

— Поищу, — согласился Лис. — Она собиралась нанять проводника в Костряках. Всё равно я собирался наведаться туда.

— Вот и отлично, Лисёнок, — маг хлопнула себя по коленям и встала. — Идём, Егерь. Кони застоялись, пора дальше отправляться. Осень коротка, а нам всё успеть надо…

И ушли. А мы остались. Лис крутил в пальцах сухой лист, разглядывая его из-под ресниц. Акир кутался в алый плащ с чужого плеча. Я же размышляла о том, во что в этот раз вляпалась. И как теперь выпутаться.

— Одевайтесь, — произнёс Лис, не отрываясь от своего занятия. — Мы отправляемся. До ночи нужно добраться до Костряков, а то ворота закроют, придётся ночевать под стенами.

Я ушла за деревья. В узле отыскались ладные сапоги, широкая рубаха из мягкого оливкового сукна и такой же, как был на Мастере Лине, костюм: из плотной ткани винного цвета, сшитый на эльфийский манер, но без лишних украшений.

Переодевшись, я отбросила мысль о побеге и вернулась в лагерь. Не смирилась — решила дождаться лучших времён.

— Держи. — Я кинула Лису, собиравшему вещи, пустые ножны. — Мне они не нужны.

— А? — он как-то непонимающе уставился на меня, потом на ножны. — А… Оставь себе. В Костряках купим тебе меч. Кто знает, куда мы отправимся дальше, оружие тебе не помешает.

Я покачала головой, а внутри поселилась робкая надежда. Нет, Лис не монстр. Не стал бы монстр заботиться о том, что мне нечего надеть и нечем себя защитить. Если постараюсь, сумею убедить меня отпустить. А пока пойду с ним. Ведь я, в самом деле, обязана ему кое-чем, да и путешествовать в компании оборотня может оказаться не так уж страшно. Что бы он ни говорил, относится он ко мне не как к рабыне — как к нанятому проводнику, а вот люди теперь, когда моя тайна перестала быть тайной, могут начать охоту на Проклятую. Но оружие мне действительно не нужно, я просто не умею им сражаться.

— Что? — удивился Лис, а потом с сомнением уточнил: — У магов ведь принято учить своих адептов владению сталью? Или нет?

— Принято, — согласилась я, разглядывая свой плащ, морщась от горькой вони. — Но меня металлы не любят почему-то, так что пришлось осваивать кнут. У нас в Академии Мастер Оружия была универсалом, помогла выучиться, да пару заклинаний подсказала…

— Кнут, значит… — Лис глянул на меня как-то по особенному. — Подходит тебе, Вьюга.

Я не стала спрашивать, почему он упорно зовёт меня так. Знала и без того. Старшие видят много больше людей. Если он увидел скрытое перчаткой клеймо, то почему бы ему ни заметить, что скрывает вторая, зачарованная, Печать Совета?

Акир кое-как натянул на себя найденный Лисом тёмный костюм. Алый плащ он аккуратно свернул и спрятал в поклаже. Лис лишь улыбнулся.

Раскинуть руки. Запрокинуть голову. Вокруг меня седые скалы и бесконечно глубокие сизые небеса, под ногами — пропасть. И снег. И ветер. Раскинуть руки — обнять весь мир. От Грани до Врат.

Одна убивает, вторая прощает, а третья? Третья просто знает, её не обмануть, ей не солгать… Обнять весь мир и рассечь его на две половины. Что я? Кто я?

Я — Вьюга. Я — Плеть. Я — Игла. Я то, что рассекает мир, я то, что его сшивает…

В снег под ногами золотом сияет. Золотом его крови. Золотом его жизни. Жизни, которую я сохранила ценой своей свободы. Мой князь… Не мой. Чужой. Осенний. Кто я? Что я?

Одной принадлежат души убийц, второй — равнодушные, холодные. А третьей? Третьей не нужны души. Она жаждет лишь знания. И тепла… И прикосновений… Третья всегда была иной, всегда хотела познать то, что не могла получить. Плетью рассекаю мир на две половины, кружу снежинками, вою ветром…

Рассыпается хлопьями человеческая одежда, проступает на белой коже голубой узор вен, по которым бежит стужа. Я смотрю вниз, в пропасть, в бездну. И делаю шаг. Мне не нужны крылья, чтобы летать.