"Женская психология" - читать интересную книгу автора (Хорни Карен)

11. Конфликты материнства

Доклад, представленный на заседании Африканской Ортопсихиатрической Ассоциации

В течении последних 30–40 лет делались самые контрастные оценки педагогических способностей, присущих матерям

Около тридцати лет назад материнский инстинкт считался безошибочным наставником при воспитании ребенка. Когда нам доказали, что это не соответствует действительности, то мы столь же страстно уцепились за идею специальной теоретической подготовки. К несчастью, вооруженность научными знаниями о том, как воспитывать, оказалась столь же надежной гарантией против неудач, как и ранее материнский инстинкт. И теперь мы наполовину готовы вернуться к прежним надеждам на эмоциональную составляющую отношений мать — ребенок. Однако, на этот раз, уже не с точки зрения достаточно туманных представлений, что во всем надо полагаться на инстинкт, а с вполне определенным вопросом: какие именно факторы могут повредить желательной материнской позиции, и из каких источников они берут свое начало? Не пытаясь обсуждать все многообразие конфликтов, с которыми мы встречаемся при анализе матерей, я постараюсь представить здесь только один особый тип конфликтов, в котором отношения матери с родителями находят отражение в ее установке по отношению к детям.

Я вспоминаю одну женщину, которая обратилась ко мне в 35 лет. Она была учительницей, не обиженной интеллектом и способностями, с яркими проявлениями индивидуальности, и в целом производила впечатление уравновешенного человека. Одна из двух ее проблем касалась умеренной депрессии, которой она страдала с тех пор, как узнала, что у мужа есть и другая женщина. Сама она была женщиной строгих правил, нашедших свое подкрепление в выборе образования и профессии, но она исповедовала и старалась развивать у себя терпимость к другим, и поэтому ее естественная враждебная реакция на сознательном уровне была для нее неприемлема. Однако, утрата доверия к мужу сказалась на ее отношении к жизни вообще и держала ее в своих сетях. Другая проблема касалась ее тринадцатилетнего сына, страдавшего от жестокого невроза навязчивости и от приступов тревоги, которые, как показал анализ ребенка, имели отношение к его необыкновенной привязанности к матери. В процессе терапии обе эти проблемы были удовлетворительно разрешены.

Через пять лет пациентка вновь обратилась ко мне, но на этот раз с трудностями, которые остались невскрытыми в первый период лечения. Она заметила, что некоторые из ее учеников выказывали более чем нежные чувства к ней: фактически, для нее было очевидно, что определенные мальчики страстно влюбились в нее, и она спрашивала себя, есть ли в ней что-то такое, что вызвало такую любовь и страсть. Одновременно она чувствовала себя виноватой перед этими учениками. Она упрекала себя в том, что невольно проявляла какие-то ответные чувства, и предавалась жестоким самообвинениям. Она была абсолютно убеждена, что я буду осуждать ее и отнеслась к отсутствию осуждения недоверчиво. Я старалась разуверить ее, говоря, что в ее ситуации нет ничего необычного: для того, чтобы так интенсивно работать и делать преподавание действительно прекрасным и творческим, надо, естественно, вкладывать в это всю свою душу. Это объяснение не разубедило ее, и нам пришлось искать более глубокие источники ее отношений с учениками.

В конце концов вот что было выявлено при анализе

Во-первых, стала яснее сексуальная основа ее собственных чувств. Один из мальчиков последовал за ней в город, где она проходила психоанализ, и она действительно влюбилась в этого двадцатилетнего юношу. Было довольно странно видеть эту уравновешенную и сдержанную женщину, сражающуюся с собой и со мной, борющуюся против желания иметь любовные отношения с относительно незрелым юношей и разрушающей все условные границы, которые, как она думала, были единственной помехой любви. А затем оказалось, что ее любовь на самом деле не относится непосредственно к этому юноше. Этот мальчик, как и другие до него, явно воспроизводил для нее более ранний образ ее отца.

Все эти мальчики обладали вполне определенными физическими чертами и ментальностью, напоминавшей ей отца, и в ее сновидениях они и отец часто оказывались как бы одним и тем же человеком. В результате анализа пациентка впервые стала осознавать, что за довольно горьким противостоянием отцу в подростковом возрасте скрывалась глубокая и страстная любовь к нему. В случае фиксации на отце субъект обычно выказывает явное предпочтение мужчинам постарше, потому что они сильнее и легче наводят на мысль об отце. В этом случае отношения детских лет были инвертированы. Ее подсознательные попытки разрешить проблему фактически приняли такую фантастическую форму: "Я уже не маленький ребенок, который не может добиться любви своего недостижимого отца.

Но если я большая, пусть он будет маленьким, тогда я смогу быть матерью, а мой отец будет моим сыном". Она вспомнила, что когда отец умирал, ей хотелось лечь рядом с ним и прижать его к груди, как сделала бы мать со своим ребенком. Дальнейший анализ выявил, что чувство к этим юношам представляло собой только вторую фазу перенесения на них ее любви к отцу. Ее сын был первым реципиентом этой трансфер-ной любви, которая затем была обращена на учеников, ровесников ее сына, чтобы отвлечь ее сознание от концентрации на инцестуозном объекте. Ее любовь к ученику была бегством или вторичной формой любви к сыну, который первоначально представлял для нее реальное воплощение ее отца. И как только она осознала страсть к этому другому мальчику, огромное напряжение, которое она чувствовала по отношению к сыну, ослабело. До этого времени, находясь в разлуке с сыном, она настаивала, чтобы он писал ей каждый день, иначе она будет ужасно тосковать. Когда ее охватила страсть к другому мальчику, эмоциональная напряженность отношений с сыном немедленно ослабела, что доказывает, насколько этот мальчик и другие до него были для нее на самом деле лишь заменой сына. Ее муж — тоже моложе ее, был, как личность, гораздо слабее, и ее отношение к нему также имело отчетливый характер диады "мать — сын".

Эмоциональная привязанность к мужу исчезла у нее, как только родился сын

Фактически, именно эмоциональная перегруженность ее отношения к сыну и создала у последнего жестокий невроз навязчивости в начале пубертата. Одна из основных психоаналитических концепций состоит в том, что сексуальность возникает не в пубертате, а человек обладает этим качеством изначально, с рождения, и, следовательно, даже самая ранняя любовь всегда сексуально окрашена. Как мы знаем из многочисленных наблюдений, в том числе — из мира животных, сексуальность означает взаимную привлекательность полов. У человека в детстве она выражается в том, что дочь инстинктивно чувствует большее влечение к отцу, а сын — к матери. Одновременно с этим психоанализ показывает, что детское соперничество и ревность по отношению к родителю того же пола во многом ответственны за конфликты взрослого человека. В описанном выше случае мы видели, как трагически, пройдя через три поколения, может развиваться такой конфликт. В моей практике было пять случаев такого переноса любви с отца на сына.

Этот клинический опыт показывает, что воскрешение чувств к отцу обычно остается бессознательным. Сексуальная природа чувства к сыну сознавалась пациентками только в двух случаях (обычно осознается только высокий эмоциональный накал отношений мать — сын). Чтобы понять специфику таких отношений, нужно признать, что по самой своей природе они вообще не могут быть гладкими. На них переносятся не только инцестуозные элементы инфантильных сексуально окрашенных отношений к отцу, но и элементы враждебности, неизбежно связанные с этими отношениями. Определенный остаток детских враждебных чувств неизбежен, как результат в равной степени неизбежных аффектов, вызванных в свое время ревностью, фрустрацией и чувством вины. Если чувства к отцу переносятся на сына во всей своей полноте, то сын воспринимает не только любовь, но и застарелую враждебность. Как правило, оба чувства вытесняются. Одна из форм проявления конфликта любви и ненависти — это сверхзаботливое отношение к ребенку.

Таким матерям постоянно кажется, что их чаду угрожает напасть

Малыш может заболеть, подцепить заразу, стать жертвой несчастного случая. Они буквально фанатичны в своей заботе. Женщина, которую мы обсуждали (защищая себя от осознания конфликта), просто захлебывалась хлопотами о сыне, которому ужасы, конечно же, грозили со всех сторон. Когда он был маленьким, все вокруг него должно было быть стерильным. Позже, при малейшей незадаче с ним она не выходила на работу и бросалась его опекать. В других подобных случаях матери не осмеливались даже дотрагиваться до сыночка, боясь ему чем-либо навредить. Две мамы, о которых уместно здесь вспомнить, нанимали няню для сыновей, хотя это было им и не по карману, и некстати — присутствие чужого человека в доме с эмоциональной стороны ужасно стесняло.

Однако они предпочитали страдать — так важно было для них присутствие защитницы от неведомых опасностей. Есть еще одна причина, по которой такие матери, как правило, занимают позицию гиперопеки. Их любовь носит характер запретной кровосмесительной страсти и поэтому они постоянно испытывают чувство угрозы, что сына у них отберут. Эти чувства нередко проявляются в достаточно специфических сновидениях. Одной женщине, например, снилось, что она стоит в храме с сыном на руках и должна принести его в жертву ужасной богине-матери.

Другое осложнение в случае фиксации на отце часто обязано своим возникновением ревности, существовавшей между матерью и дочерью. Некоторая соревновательность между матерью и взрослой дочерью — вполне естественная вещь. Но если особенности Эдиповой ситуации в детстве самой матери породили у нее чрезмерное чувство соперничества, то в отношениях с дочерью это чувство может принять гротескные формы и возникнуть уже в самом раннем детстве девочки.

Такое соперничество нередко выдает себя в запугивании ребенка, в неосознаваемых тенденциях высмеивать или даже унижать девочку, не позволять ей выглядеть привлекательно, запрещать встречаться с мальчиками и т. д., в основе чего всегда присутствует тайная [скрываемая даже от самой себя] цель помешать дочери развиться в женщину. Хотя нередко бывает трудно обнаружить ревность во всем многообразии маскирующих ее форм выражения, общий психологический механизм достаточно прост в своей основе и поэтому не нуждается в детальном описании. Давайте теперь рассмотрим более сложный случай, возникающий, когда женщина в детстве особенно сильно была привязана не к отцу, а к матери. В случаях такого типа, которые мне довелось анализировать, постоянно обнаруживались определенные черты.

Вот что типично: у девочек, как правило, очень рано возникали причины не любить свой собственный женский мир

Причинами этого могли быть уже упомянутое материнское запугивание, глубокое разочарование в отношениях, связанных с отцом или братом, ранний сексуальный опыт, ужаснувший девочку, фаворитизм родителей по отношению к брату. В результате такая девочка эмоционально отворачивается от присущей ей сексуальной роли, и у нее начинают развиваться маскулинные тенденции и фантазии. Однажды проявившись, эти фантазии затем приводят к формированию соревновательных тенденций в отношениях к мужчинам, которые присоединяются к исходной обиде на них. Естественно, что женщины с такой установкой не очень приспособлены для замужества. Они фригидны, неудовлетворены и их маскулинные тенденции сказываются, например, в желании главенствовать. Когда такие женщины выходят замуж и заводят детей, они склонны демонстрировать чрезмерно преувеличенную привязанность к своему чаду, которую обычно интерпретируют как запертое либидо, закрепленное на ребенке.

Такое описание хотя и корректно, но не дает нам глубокого понимания особенностей протекающих процессов. Осознав происхождение такого развития, мы можем понять конкретные его особенности как результат попыток разрешения определенных ранних конфликтов. Маскулинные тенденции матери выражаются в установке на доминирование, в стремлении к абсолютному контролю над детьми. Если мать боится этих своих склонностей, она бросается в другую крайность и распускает детей донельзя. В первом случае мать безжалостно сует нос во все дела детей: а убоявшись своего садизма — остается вечно пассивной, не осмеливаясь ни во что вмешиваться. Возмущение против женской роли находит выход в том, чтобы вдалбливать детям, что мужчины — скоты, а женщины — несчастные страдалицы, что женская доля убогая и жалкая; менструация — болезнь ("проклятие"), а половой акт — принесение себя в жертву похоти мужа.

Такие матери нетерпимы к любому проявлению сексуальности, особенно у дочерей, но нередко и у сыновей тоже. Очень часто у таких маскулинных матерей развивается сверхпривязанность к дочери, подобная той, которую другие матери чувствуют к сыну. Как правило, дочь отвечает тоже повышенной привязанностью к матери. При этом она отчуждается от своей женской роли и в дальнейшем ей, как правило, трудно достичь нормальных отношений с мужчинами. Рождение детей непосредственно оживляет в нашем сознании образы и функции наших родителей.

Родители не только объекты любви и ненависти в детстве и отрочестве, но также объекты детских страхов

Большая часть того, что составляет нашу совесть, в особенности ее бессознательная часть, называемая нами Супер-Эго, обязана своим существованием внедрению в нашу личность угрожающих образов родителей. Этот старый инфантильный страх, когда-то относившийся к отцу или матери, может также быть перенесен на детей и привести к сильному, но неясному ощущению небезопасности, связанному с ними. Это кажется особенно верным здесь, в Соединенных Штатах, по ряду причин.

Родители выказывают страх перед детьми в двух основных формах. Они в ужасе перед неодобрением детей, боятся, что их поведение, выпивки, курение и сексуальные отношения будут раскритикованы детьми. Они непрерывно беспокоятся, обеспечили ли они детям должное воспитание и образование. Причина этого — тайное чувство вины перед детьми, и ведет оно либо к попустительству, чтобы избежать неодобрения ребенка, либо к открытой враждебности, так как инстинкт подсказывает, что атака — лучшее средство обороны. Я далеко не исчерпала тему. Конфликты матери с ее собственными родителями могут иметь самые разнообразные последствия.

Моей же целью было только объяснить, каким образом Дети могут представлять для своих родителей образы их родителей, и тем самым стимулировать ту же реакцию, которую когда-то вызывали у их мамы бабушка и дедушка. Возникает вопрос: "Какую практическую пользу представляют эти глубинные исследования души для наших усилий руководить детьми или улучшения условий, в которых они растут?" В индивидуальном случае психоанализ конфликтов матери, конечно — один из лучших способов помочь ее ребенку, но в широких масштабах этого не сделать.

Я думаю, однако, что детальный разбор, этих относительно немногих случаев, может указать направление, которым можно руководствоваться в дальнейшей работе при исследовании конфликтогенных факторов. Я также думаю, что знание о замаскированных формах проявления патогенных факторов может быть полезным для более легкого обнаружения их в практической работе уже сейчас.