В. Е. Балахонов Жорж Сименон и его романы

На Западе «полицейские» (или «детективные») романы пишут все пишут философы и политические деятели, журналисты и университетские профессора, врачи, ушедшие на «заслуженный отдых» финансисты и просто люди, располагающие свободным временем. Пишут они плохо, но большей частью им удается публиковать свои сочинения, целые горы которых в ярких обложках громоздятся в темных углах букинистических лавок или на книжных развалах дешевых рынков, где можно приобрести все что угодно. У подобной литературы есть свой читатель; собственно говоря, эти сочинители и создают его, обращаясь к низменным человеческим инстинктам, желанию отрешиться от монотонной повседневной жизни, хотя бы прикоснуться к красивому или страшному миру надуманных героев, неистовых страстей и кровавых преступлений.

Часть такой литературы во Франции (да и не только во Франции) получила название «вокзальной»: отправляясь в длительную поездку, вы приобретаете в вокзальном киоске книжонку из какой-нибудь «черной» или подобной ей серии, листаете ее в вагоне поезда, чтобы по прибытии к месту назначения оставить на скамейке купе или выбросить в первый же попавшийся мусорный ящик, В этом, на первый взгляд, нет особой беды; одни потребляют псевдолитературные поделки со знанием дела, не таясь, другие — скрывая свои пристрастия как некий порок. Это — дело вкуса, наклонностей, интересов каждого.

Беда в другом. В сознании большой части серьезной читающей публики «полицейский» роман именно в силу своей серости, художественной и общественной несостоятельности оказывается вообще за пределами того, что можно назвать литературой, достойной этого имени. Что ж, он вполне заслужил печальную славу, но мы нередко забываем, что преступление (и, следовательно, его расследование), люди, вступающие в конфликт с законом, преступающие установленные обществом нормы поведения, неотъемлемая часть этого общества. Кто и почему, в силу каких обстоятельств совершает преступление — проблема, занимающая не только юристов, социологов, но и писателей, ставящих фундаментальные вопросы человеческого бытия. Многие романы У. Фолкнера, «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» Достоевского — произведения, принадлежащие к вершинам мировой литературы, но это и произведения о преступлениях и преступниках, вместе с тем помогающие нам понять самих себя и окружающий нас мир.

К числу писателей, которые дают возможность взглянуть на мир поновому, увидеть скрытые причины человеческих поступков, то, мимо чего мы зачастую проходим равнодушно, заставляют читателя задуматься, если не о смысле самой жизни — то о собственном своем месте в мире, своих возможностях и своей ответственности перед другими, несомненно, должен быть отнесен и Жорж Сименон, которого по какой-то нелепой инерции мы все еще продолжаем воспринимать лишь как автора «полицейской» литературы. Между тем — и нам уже не раз приходилось говорить об этом — творческое наследие этого большого писателя, быть может, как никакое другое, пострадало от снобистского, а подчас и просто невежественного, некомпетентного отношения к нему со стороны многих критиков, как это ни печально, особенно в нашей стране.

В самом деле, с романами Сименона, значительная часть которых увидела свет в межвоенные десятилетия, советские читатели начали знакомиться лишь с конца 40-х годов, в первую очередь — с «полицейскими», главным героем которых был ставший знаменитым во всем мире комиссар Мегрэ. Стереотипы, сложившиеся у нас в отношении так называемой детективной литературы, в свое время помешали разглядеть высокий гуманистический пафос этих романов, пристальное внимание Сименона к человеку, глубокое и разностороннее знание жизни, но именно за это творчество Сименона ценили такие писатели, как Ф. Мориак, А. Жид, Ж. Бернанос, Р. Мартен дю Гар, Ж. Кассу, Ч. Сноу и многие другие. Охотно читали их А. Мальро, Э. Хемингуэй, У. Фолкнер, Ж. Кессель, Л. Арагон…

Позже мы познакомились и с социально-психологическими, «трудными», как их называл сам автор, романами Сименона. В них большей частью вообще не было преступлений в узком смысле слова. Это были романы о человеческих судьбах, чаще всего трагических, казалось бы, исключительных, но каждый раз в их исключительности обнаруживались некие общие закономерности, пороки и недостатки общественных систем, несовершенство законов, особенности человеческой природы.

Сегодня мы заговорили об общечеловеческих ценностях, о значении каждой человеческой личности, вспомнили заветы великой русской литературы, но мы будем тщетно перелистывать десятки, сотни книг современной зарубежной литературы, чтобы найти в них ответы на волнующие всех вопросы: как вновь обрести единение людей, возродить те высокие чувства и отношения, которые и делают нас людьми. Сименон принадлежит к числу тех немногих западных мастеров слова, которые поняли необходимость в возвышающем человека слове, забытых ценностях, принадлежащих всему роду человеческому, — милосердии, душевной щедрости, солидарности в радости и в горе.

Многим писателям — современникам Сименона эти особенности его творчества, его видения мира, умение проникать в глубины сознания самого заурядного, обычного человека казались чем-то необыкновенным, А. Жиду — странной загадкой. Р. Нимье писал о созданном Сименоном мире: «Самое положительное чувство этой невзрачной вселенной нежность и жалость. Этим, а также своим пристрастием к обыденным деталям Сименон — русский романист из тех, что писали в XIX в.». Разгадка, если уместно употребить здесь это слово, заключается в том огромном влиянии, которое оказала на Сименона русская литература, но к этому мы еще вернемся.

И еще одно обстоятельство, на которое хотелось бы обратить внимание уже в самом начале. Постоянное обращение к темным сторонам жизни, исследование преступлений, скрытых пороков, психических извращений могут вселить в душу любого человека недоверие, если не отвращение ко всему роду человеческому. Сименон сумел сохранить едва ли не главное для писателя, полностью сознающего свою ответственность перед другими: показывая изнанку жизни, он продолжал верить в человека, в жизнь. Както в последние годы жизни у него вырвались слова, точно характеризующие его человеческое кредо: «Жизнь — возможность смотреть на мир раскрытыми глазами, ощущать его полноту — какое чудо, какой подарок!»

Разумеется, одних благородных чувств, благих намерений недостаточно для создания художественного произведения. Сименон шел к этому, может быть, не самым простым путем, но последовательно и настойчиво. Его самокритичность, требовательность к себе, к собственному труду особенно в зрелый период творчества — поистине примечательны во многих отношениях. Всю жизнь он работал над совершенствованием своего мастерства, над словом, над его выразительными возможностями; этот процесс был неотделим от все более углубленного, внимательного проникновения в окружающую жизнь. Характерное признание содержится в одном из поздних писем А. Жиду: «В двадцать лет я написал: „Я опубликую свой первый роман в тридцать лет“. В тридцать я решил: „Чтобы прожить, чтобы изучить жизнь, буду писать полулитературные романы, а свой первый настоящий роман напишу в сорок лет“».

По существу, для Сименона речь шла о том, будет ли литература назовем ли мы ее «полицейской» или «детективной» — законной ветвью настоящей литературы или останется «вокзальным» чтивом. Всем своим творчеством Сименон дал однозначный ответ на этот вопрос: литература может быть либо явлением подлинного искусства, независимо от того, о чем она говорит — о преступлениях или победах человеческого духа, о пороках или достойных подражания примерах, либо она перестает быть вообще ли Герату рой, если она не служит утверждению человечности, если художник превращается в холодного и равнодушного ремесленника. Между тем и другим Сименон провел решительную черту.

На своем пути Сименон, как мы увидим, не был одинок. И у него были те, кого Р. Роллан когда-то назвал своими спутниками, — носители высоких идеалов, мастера слова, Учителя, Творцы.

О жизни писателя мы знаем достаточно много. О ней, о творчестве Сименона написаны десятки книг, сотни статей, да и сам Сименон не раз возвращался к своему прошлому, оставив интереснейшие — не только для специалистов-историков литературы, но и для широкого круга читателей книги воспоминаний о пережитом.

Напомним основные моменты биографии Сименона. Родился он в 1903 г. в Льеже, одном из крупных промышленных центров Бельгии. Отец его, Дезире Сименон, был мелким служащим страховой компании, мать до замужества — продавщицей в универмаге, позже — сдавала комнаты с пансионом приезжающим в Льеж, преимущественно студентам. Семейный клан Сименонов, по матери — Брюлей, не принадлежал к числу людей состоятельных и избалованных жизнью. Были среди них и чудаки, и просто неудачники, но настоящими буржуа стали лишь немногие. Первоначальное образование будущий писатель получил в местной католической школе. В детские годы его отношения с церковью были весьма дружественными; быть может, поэтому в 12 лет ему хотелось стать священником или… чиновником, как его отец. Других возможностей тогда Сименон не видел.

Уже в это время он отметил для себя разницу между богатым и благополучным центром города и его бедняцкими окраинами; он был невольным свидетелем забастовки шахтеров, разгона конными жандармами мирной рабочей демонстрации. И все же наибольший отпечаток в памяти мальчика оставили существовавшие тогда отношения между людьми, разделенными классовыми предрассудками, принадлежностью к разным общественным слоям, повседневные лицемерие и ложь. Один из первых учеников в школе, он с раннего детства, по его словам, был «бунтарем, бунтарем против уродств жизни, бунтарем против несправедливости, против эксплуатации человека человеком, против того, как организовано общество и особенно — против лицемерия» («Скамейка на солнышке»).

Семнадцатилетним юношей Сименон стал репортером весьма консервативной католической «Газет де Льеж». Должность далеко не престижная. Писать приходилось о мелких городских происшествиях, но для наблюдательного человека, каким был уже тогда Сименон, и репортерский труд стал неиссякаемым источником для знакомства с закулисными сторонами жизни, внутренними, скрытыми механизмами, управляющими поступками людей. В автобиографической книге «Человек как все» Сименон вспоминал: «Писал я главным образом о жизни Льежа, о городских событиях, более или менее связанных с политикой, был весьма категоричен во мнениях и довольно скоро приобрел некоторую известность. Подумать только! Даже мой отец читал скромные опусы своего отпрыска и вечером, за столом, разговаривал со мной о них».

Относительно нравственных оснований, политической чистоплотности большой части буржуазной журналистики уже тогда Сименон не питал особых иллюзий. В более поздние годы как-то раз перелистывая один из популярных американских журналов, он задумался над тем, «каким чудом еще существуют в мире миллионы, десятки миллионов честных, порядочных людей». Кстати сказать, трудно объяснить, почему о хорошо ему знакомом мире журналистики Сименон в романах почти ничего не писал, разве только о надоедливой журналистской братии, осаждающей полицейских и следователей в ожидании каких-либо сенсационных сведений.

Репортажи самого Сименона, конечно, не были шедеврами журналистского искусства, но вот весьма примечательные размышления в одном из них. Говоря о молодом человеке, старательно зазубрившем разные бесполезные сведения (например «об интимнейших подробностях жизни Генриха IV или Рамсеса II» и т. п.), он замечает: «Сомневаюсь, что сей ученейший молодой человек выработает когда-либо свой собственный взгляд на жизнь и на обязанности каждого по отношению к социальному механизму, хотя, вероятно, он с присущей ему блестящей и бездумной эрудицией будет рассуждать о доброте, милосердии, человеческих чувствах и переживаниях». С точки зрения Сименона, сам он, мечтая о писательской карьере, не нуждается в бесплодной эрудиции (впрочем, он будет черпать ее без всякого стеснения для своих первых «народных», а проще сказать развлекательных, романов из многотомного энциклопедического словаря Ларусса). Важно другое — постепенно он нащупает то, что станет едва ли не основным в его литературном творчестве: необходимость «вживаться», «входить» «в шкуру других людей», видеть людей как бы изнутри; «если видеть человека, то обязательно стать на его место, страдать за него». В данном случае можно было бы вспомнить, что еще в конце XIX в. на смену жесткому рационалистическому детерминизму в литературе приходил интерес к интуитивному постижению человека, на смену следованию сухим историческим фактам — именно «вживание» в чужую жизнь. Так, в частности, молодой Р. Роллан мечтал о том, чтобы перевоплотиться поочередно в рейтара, наемного солдата, в герцога Гиза или предводителя гугенотов адмирала Колиньи, чтобы до конца познать интересующую его эпоху, в события прошлого. Сименону же хотелось понять своих современников. Его «школой» была и литература, и его собственная «практическая» жизнь. «Я могу быть речником, рыбаком, моряком дальнего плавания, садовником, столяром, солдатом, кем-то еще… Я хотел бы узнать все профессии, все жизни.»

Все это придет со временем, а пока вернемся к реальным обстоятельствам жизни Сименона. Честолюбивому молодому человеку, готовящемуся завоевать признательность всего мира своими сочинениями, в родном Льеже становится тесно. В Париж бежали не только герои романов XVIII и XIX вв., но и их авторы. Из Тура сюда прибыл, например, Бальзак, из Руана — Флобер, из далекой провинции — Э. Габорио, признанный «отец французского детективного романа». И вот в один не самый прекрасный день декабря 1922 г. «худощавый длинноволосый молодой человек в широкополой черной шляпе и большом галстуке-бабочке, выбивающемся из-под дешевого макинтоша, выходит в толпе приехавших с Северного вокзала… В одной руке у молодого человека чемодан из искусственной кожи, перетянутый ремнем, так как замок сломан, в другой — сверток в толстой оберточной бумаге». Человеку, прибывшему в Париж почти без гроша в кармане, в одном отношении повезло: ему действительно предстояло испробовать разные профессии, прежде чем выбиться в люди. Как читатель уже догадался, этим молодым человеком был Сименон.

Парижский период в жизни писателя — период причудливых поворотов в его судьбе, период интенсивного творческого труда и бесконечных странствий по городу, который манил своими, казалось, неисчерпаемыми возможностями и соблазнами молодого Сименона и его юную супругу Тюки (для женитьбы на ней он на несколько дней вернулся в родной Льеж).

Сименон жадно впитывал в себя новые впечатления — парижские краски, звуки, запахи — и все это прочно оседало в его поразительной памяти. Один за другим в парижских периодических изданиях появлялись его «народные» рассказы и романы, которые не принесли ему литературной известности, но обеспечивали вполне сносное существование и, главное, способствовали его сближению со своеобразной средой парижской полубогемы, главным образом с художниками «монпарнасского» периода, чьи имена вошли в историю мирового искусства. Друзьями Сименонов стали Пикассо, офранцузившийся японец Фужита, Вламинк, Кислинг, Паскин.

Из жалкой чердачной каморки, приютившей ее на первых порах, молодая чета в конце концов перебралась в квартиру на знаменитой Вогезской площади, где ее соседями (правда, совсем в другие времена) могли бы быть герцог Ришелье, писатели А. Додэ, В. Гюго (квартира-музей которого существует здесь до сих пор) и многие другие замечательные личности.

Жизнь поворачивалась своей светлой, радостной стороной. «Я играл в жизнь, — писал Сименон. — Играл ею. Все меня забавляло, все радовало… Вогезская площадь, Монпарнас… Особый мир — сверкающий, веселый, пьянящий. Я был уверен в себе, уверен в будущем. И убеждал себя: „года через два начну писать по-настоящему“». Действительно, это была несколько странная жизнь. Сименон мог позволить себе арендовать охотничьи угодья под Парижем, иметь постоянный столик в самом фешенебельном ресторане Парижа «Максиме», проводить вечера в барах и дансингах Монпарнаса и вместе с тем ежедневно писать сотни страниц произведений на потребу не очень взыскательной публики, все еще только готовясь к созданию настоящей литературы.

Постепенно Сименон расширял круг своих «географических» интересов. На первый значительный гонорар — не то за удачно пристроенный роман, не то за проданную Тижи картину (а Тижи была художницей!) супруги совершают поездку на Поркероль, небольшой остров, расположенный в Средиземном море недалеко от побережья. Поразительно, с какой точностью воспоминания, связанные с этой поездкой, были воспроизведены через много лет в романе «Мой друг Мегрэ!»

Позже за этой поездкой последовали продолжительные путешествия на приобретенных Сименоном парусных лодках — сперва на «Жинетте», затем на «Остготе» — по рекам Франции, которую писатель видел, таким образом, в необычном, новом для него ракурсе, Франции, по точному замечанию Сименона, наиболее «подлинной и древней».

Еще позже — путешествия в Бельгию, Голландию, Германию, Норвегию. Огромный опыт, накопленный в этих путешествиях, знакомство с людьми разных профессий, состояний, национальностей, с их судьбами, подчас трагическими, наблюдения, собранные за годы журналистской работы, позволили Сименону наконец приступить к работе над серьезными романами.

Разумеется, не только личный опыт лег в основу первых значительных произведений писателя: он был внимательным читателем предшествующей классической литературы, без влияния которой многое в творчестве Сименона осталось бы непонятным, необъяснимым.

В первую очередь следует назвать русскую литературу, знакомство с которой относится еще к льежскому периоду жизни Сименона. Много раз исследователи его творчества цитировали слова писателя: «В шестнадцать лет я прочитал, верней, проглотил русских писателей: Пушкина, Достоевского, Гоголя, Толстого, Горького и других. Не знаю, когда я спал. Почти все время я проводил, глотая книги». Особое значение для Сименона имели книги Гоголя, которые не только помогли ему увидеть «маленького», внешне ничем не примечательного человека, но и заставили понять и полюбить его. В произведениях Гоголя он находил шекспировское сочетание комического и трагического. В книгах воспоминаний Сименон будет возвращаться к Гоголю не раз («Я перечитывал Гоголя, которого считал и до сих пор считаю величайшим русским романистом»).

Достоевский научил Сименона пониманию изломанных и несчастных душ, в которых разыгрываются потрясающие трагедии, мучительных поисков смысла жизни, показал ценность и неповторимость духовного мира каждого человека, самого маленького, униженного и оскорбленного. О «Кроткой» Достоевского Сименон вспоминал всю жизнь. И еще: Достоевский сказал всему миру о возможности очищения, возрождения и спасения человека как бы низко он ни пал — и о том, на каких путях можно найти спасение. Неизмеримо далеки друг от друга Родион Раскольников и Франк Фридмайер Сименона (роман «Грязь на снегу»), но именно Достоевский помог найти Сименону тот единственный поворот в судьбе Франка, который ведет к очищению, к людям.

У Чехова писатель учился бережному отношению к человеку, пониманию того, что часто глубоко скрыто в человеческой душе за внешними, как будто нелепыми, странными и непонятными поступками чеховских героев. Роман «Господин с собачкой», конечно, не подражание «Даме с собачкой» Чехова, но это произведение, написанное в значительной степени в чеховской «стилистике».

«Война и мир», «Анна Каренина» Толстого как будто не оставили следа в творчестве Сименона. Это — предмет особого разговора, которого мы здесь касаться не будем. Большие эпические полотна были чужды творческому темпераменту французского писателя, но вот повести «Хозяин и работник» и «Смерть Ивана Ильича» он перечитывал многократно. Как известно, «Смерть Ивана Ильича» произвела огромное впечатление практически на всех больших писателей Запада (напомним хотя бы известных по переводам на русский язык «Семью Тибо» Р. Мартен дю Гара или «Клубок змей» Ф. Мориака); повесть Толстого определила и пафос, основную направленность сименоновского романа «Колокола Бисетра» (1962), своеобразного французского варианта истории человека, который перед близкой смертью вдруг понимает, что вся прожитая им жизнь «была не то», в ней не было подлинного смысла, она была растрачена впустую.

Конечно, будет несправедливо не сказать хотя бы в двух словах и о западных влияниях на творчество Сименона. Он знал, любил и высоко ценил романы Бальзака, Стендаля.

С Бальзаком Сименона сближало ощущение драматичности будничной, повседневной жизни, понимание связи человека с окружающим его миром вещей и обстоятельств. Большое значение для него имело знакомство с произведениями Д. Конрада, У. Фолкнера и др. Многое сближало его с творческими установками М. Пруста. Есть что-то «прустовское» в рассуждениях Сименона о том, как рождались его романы. В частности, как и для Пруста, большую роль в его романах играли детские и отроческие воспоминания, которые в ряде случаев он восстанавливал с необыкновенной точностью. Непосредственным толчком для написания если не всего романа, то его определенных страниц могли стать почти случайные, но устойчивые впечатления, сохранившиеся из прошлого или полученные в настоящем: «Толчком к началу творческого процесса мне всегда служило мимолетное ощущение: запах, цвет неба или даже тихое шарканье по полу. Через несколько часов или дней возникала атмосфера романа и меня начинали преследовать его персонажи, происхождения которых я не знал и о которых ничего не мог сказать». Нечто подобное Сименон говорит и в беседе с журналистом А. Парино: «Когда я сажуа писать роман, я еще не знаю его темы. Мне известна лишь некая атмосфера, некая мелодическая линия, наподобие музыкального мотива. Часто это идет от запаха. В тот день, когда я решил садиться за роман, я шагаю но дороге и вдруг чувствую, ну, скажем, аромат сирени. И вот сирень вызывает у меня в памяти какие-то образы из юности или другого периода жизни, какую-то деревню или какой-то уголок страны». Все это, разумеется, так, но не следует забывать и того, что возникающие у писателя мимолетные ощущения накладываются на весь его предшествующий опыт, накопленные до этого знания.

Упоминания о конкретных исторических событиях разного «калибра» в романах Сименона, в общем, весьма редки, но где-то на втором плане они присутствуют, помогая созданию определенной атмосферы, уточнению временя происходящего в романе. Так, с участием в первой или второй мировой войне связаны (где-то в оставшемся за рамками произведения прошлом) некоторые обстоятельства жизни ряда персонажей; в одном из романов можно найти отклик на фашистскую вылазку в Париже в 1934 г. или на революционные события на далекой окраине Европы, в России, в другом — назван судебный следователь Прэнс, участвовавший в расследовании дела международного авантюриста и мошенника Ставиского. У кого-то из героев романа родственник погиб на войне в Сирии, у когото — во Вьетнаме и т. д. Что же касается судеб «придуманных» Сименоном героев его произведений, то почти всегда за ними стоят судьбы реальных людей, которых Сименон видел, знал, читал о них в газетах или отчетах о судебных заседаниях, о которых он беседовал с сотрудниками французской полиции.

Не так давно у нас была опубликована книга публицистики Сименона. В нее вошли и очерки о работе парижской полиции — «Новые парижские тайны». Вот маленький пример, взятый оттуда. Однажды было обнаружено тело девушки, отравившейся из-за несчастной любви. Перед смертью девушка устлала свое ложе цветами. В романе Сименона «Вдовец» молодая женщина, бывшая проститутка, уходит от мужа и через некоторое время в номере гостиницы кончает жизнь самоубийством на кровати, усыпанной розами.

Подобных примеров можно было бы привести еще немало.

Сказанное выше имеет отношение и к одному из первых «серьезных» романов Сименона, в котором опять-таки впервые появляется ставший впоследствии знаменитым полицейский комиссар Мегрэ. Этот роман, «Петере Латыш», был написан в 1929 г. почти «случайно» в голландском городе Делфзейле на борту полузатопленной баржи, где Сименон творил, ожидая, когда будет закончен ремонт его «Остгота». «Петере Латыш» произведение, далекое от совершенства, но вместе с тем в нем присутствуют многие темы, мотивы, которые писатель будет разрабатывать позже. Прежде, всего, здесь еще немало «красивостей», от которых Сименона призывала избавиться одна из первых его литературных учителей большая французская писательница Колетт; с ее творчеством, к сожалению, советские читатели все еще недостаточно знакомы. Небольшой пример: в одной из служебных комнат роскошного отеля обнаружен убитый полицейский инспектор Торранс: «Это могло бы показаться гротескным! Нет! Это было ужасно! Это было трагично! Это было страшно!». Обилию «устрашающих» восклицаний мог бы позавидовать не один из предшественников Сименона по «детективной» части, например, создатели кошмарного «Фантомаса». В других романах писателя мы с ними, пожалуй, больше встречаться не будем, да и не входило в задачу Сименона вызывать у читателя чувство ужаса, описывать кровавые подробности преступлений, рисовать сцены насилия и жестокости. И уж кстати: с беднягой Торрансом, надежно убитым гнусным преступником, произошло то, что иногда случалось с персонажами и других писателей: в более поздних романах мы еще не раз встретимся с Торрансом, живым и здоровым.

В «Петерсе Латыше» Мегрэ — еще второстепенный персонаж («я ограничился тем, что обрисовал его характер в общих чертах»), если так можно выразиться, черновой набросок главного сименоновского героя, который появится еще в восьмидесяти романах. Уже здесь фигурируют люди, выбитые из нормальной колеи жизни судьбой (или историческими обстоятельствами: именно в «Петерсе Латыше» есть намеки на события, связанные с революцией в России), — беженцы из стран Восточной Европы, устремившиеся во Францию в поисках работы и более или менее сносных условий существования. С ними мы встретимся не раз во многих романах Сименона — в грязных, убогих отельчиках квартала Марэ, скрывающихся от полиции и почти неизбежно встающих на путь преступлений.

Вот как, например, в романе «Мегрэ и мертвец» (1947) описывается облава, устроенная парижской полицией: «С наступлением ночи вдоль стен заскользили тени, но субъекты со старыми чемоданами или старинными узлами в руках неизменно наталкивались на инспекторов Мегрэ… Больше всего суетни было в меблирашках. Хозяева наспех натягивали брюки и угрюмо ждали в своих конторках… Кое-кто из них пытался поднести стаканчик полицейским, дежурившим в коридоре, в то время как инспектора тяжелыми шагами поднимались на верхние этажи… Заспанные мужчины и женщины в одних рубашках, бледные лица, испуганные, подчас бегающие глаза. — Документы! — Все так же босиком постояльцы доставали бумаги из-под подушки или из ящика комода; порой им приходилось перерывать облезлые старомодные чемоданы, привезенные с другого конца Европы».

Со временем образ Мегрэ уточнялся — и в психологическом, и в социальном плане. В отличие от всех своих предшественников — начиная от Ш. Дюпена Эдгара По до Шерлока Холмса или Эркюля Пуаро — он обладает нормальной человеческой жизнью, биографией, историей. Мы знакомы с его женой, свояченицей, с его друзьями и недругами, с его коллегами, которые вместе с ним переходят из романа в роман. Мегрэ не статичная фигура, наделенная раз и навсегда определенными свойствами: от ранних к более поздним романам он не просто становится старше, он изменяется, меняется его характер, его отношение к другим людям, к жизни и управляющим ею законам. Сименон сознательно снимает со своего героя тот «романтический» налет, который свойствен знаменитым сыщикам и который изредка появлялся и в ранних романах о Мегрэ.

Мегрэ — человек, как все. Но Человек. Ему не чужды и простительные слабости, и мелкие недостатки, но в нем есть главное — любовь к людям, к «маленьким» людям прежде всего, любовь не созерцательная, но деятельная, активная. Мегрэ не раз рискует своим положением, идет против буквы бесчеловечного закона ради спасения оступившегося человека.

За «Петерсом Латышом» последовали «Покойный г-н Галле» (1930), «Цена головы» (1930), «Кабачок ньюфаундлендцев» (1931) и т. д. Современная критика единодушно отметила глубокое знание Сименоном того, о чем он пишет, умение достоверно показать скрытую жизнь его персонажей, точность в передаче деталей. В самом деле, и романы о Мегрэ, и создававшиеся одновременно с ними «трудные» социальнопсихологические романы вызывают у читателя ощущение именно достоверности, правдивости; читатели верят Сименону, изображаемым им людям, мотивации — какой бы неожиданной она ни казалась — их поступков, а ведь, пожалуй, ни один из современных писателей не создал столь разнообразной, живой галереи персонажей, не просто названных, но действующих, размышляющих, радующихся или страдающих на страницах его произведений. Рыбаки и коммивояжеры, министры и проститутки, чиновники разных рангов, военные, лица духовного звания, врачи, юристы, землевладельцы и простые крестьяне, содержатели баров, кафе и притонов, художники и писатели, клошары и уличные торговцы — нет, у Сименона это не манекены, а живые люди, каждый со своей судьбой, привычками, предрассудками. У кого-то из них — двойная жизнь, скрытая от посторонних глаз, у кого-то — трагический поворот, ломающий всю предшествующую жизнь, кто-то, не выдержав схватки с судьбой, кончает жизнь самоубийством или совершает преступление, или становится клошаром-бродягой без имени, которого тщетно разыскивают родные. Лишь немногие выдерживают удары Фортуны и находят возможность начать новую жизнь.

Иону Милька («Маленький человек из Архангельска», 1956), ничем не примечательного владельца книжной лавки и коллекционера почтовых марок, оставляет жена Джина. Подозреваемый в ее убийстве, преследуемый окружающими, он кончает с собой. Уходит жена и от некоего Жанте («Вдовец»), скромного рисовальщика типографских шрифтов; Жанте берет на себя воспитание ее сына, прижитого с любовником: в смерти Жанны, кончившей жизнь самоубийством, есть и его вина. Только после смерти гна Галле выясняется, что он был вовсе не Галле и, тайно от семьи давно оставив свою работу в качестве коммивояжера, занимался совсем другими делами.

Нечто подобное происходит и с «бедняком» Морисом Трамбле («Бедняков не убивают», 1946), убитом прямо у себя дома на глазах у жены; и у него была двойная, если даже не тройная жизнь, о которой не подозревали его близкие: уже семь лет Трамбле лишь делал вид, что уходит на работу. Молодой Юбер Кардино («Сын Кардино», 1941) разыскивает свою, оставившую ради любовника семейный очаг жену Марту, находит, прощает ее и возвращает к прежней — нормальной привычной жизни. В предназначенном на слом доме у Центрального рынка обнаружен труп убитого клошара («Мегрэ и одинокий человек», 1971). Им оказывается некий Марсель Вивьен, много лет назад внезапно бросивший жену и детей. Скромный учитель в небольшом американском поселке Спенсер Эшби, живущий в целом благополучной, размеренной и спокойной жизнью, заподозрен в убийстве гостившей в его семье молодой девушки. Не в состоянии доказать свою невиновность людям, легко поверившим в то, что он мог совершить убийство, Эшби совершает преступление, за которое он почти наверняка будет казнен. Это — тоже род самоубийства, на которое решается человек, отчаявшийся найти разумный выход.

Разные люди, разные судьбы…

Жизнь каждого из персонажей Сименона происходит в определенной, точно очерченной среде, в том, что исследователи творчества писателя называли «атмосферой» его романов. Сименон — иногда соглашаясь с этим понятием атмосферы, иногда — нет, был все же непревзойденным мастером в создании обстановки, деталей жизни человека, которые, в конечном счете, определяют его жизнь, объясняют его поведение и характер. Удивительное здесь заключается в том, что «атмосферу», «среду», в которой развивается действие, Сименон передает скупыми и вместе с тем необычайно выразительными средствами, способными дать читателю как бы живую картину происходящего, а ведь критики писали даже о «стилевой бедности» Сименона.

Писатель, продолжая традиции реалистической литературы, вместе с тем создавал свой собственный, легко узнаваемый стиль, очищенный от всего лишнего, от той «литературщины», которой страдает большая часть «детективной» литературы. Выработке выразительной, точной, емкой фразы в произведениях Сименона способствовал его интерес к творчеству некоторых художников, секретам их мастерства. Среди старых мастеров он особенно ценил Рембрандта, колорит его картин, поразительное умение распорядиться отношениями между светом и тенью. С Ван Гогом Сименона сближала беспокойная, напряженная атмосфера полотен голландского художника. С Сезанном, возможно, с фовистами — то, что Сименон назвал весомостью и что он стремился реализовать на страницах лучших своих романов: «Весомость листка бумаги, клочка неба, какого-нибудь предмета… весомость электрического освещения, луча солнца… весомость всего, что вокруг, — дождя, весны, жаркого солнца, солнечного зайчика на столе, да мало ли чего еще».

Одной из достопримечательностей французской провинциальной (отчасти до последнего времени и парижской) жизни являются, с одной стороны маленькие кафе, бары, бистро, проще сказать — «забегаловки», особенно на городских окраинах, играющие роль своеобразных клубов, места сбора жителей улицы, квартала, земляков какой-нибудь провинции, ищущих друг в друге поддержку в борьбе с враждебным им городом. Люди встречаются здесь, спорят, ссорятся, исповедуются первому попавшемуся собутыльнику, пьют, играют в кости или карты, узнают все местные новости. Именно сюда Сименон часто приводит своих героев, и мы вместе с ними входим в атмосферу этих заведений, столь различных в зависимости от их расположения — в рыбацком поселке, на туристском юге или в каком-либо районе Парижа.

С другой стороны, большое значение в жизни провинциальных городков, деревень имеет «главная» (городская или деревенская), как правило, она же рыночная — площадь; здесь обычно размещены мэрия, другие административные здания, наиболее опрятные гостиницы, винные погребки, лавки, церковь. Это тоже место встреч, обмена новостями, сплетнями. Тут подвизаются местные наблюдатели, мимо которых не пройдет ни один новый человек в городе, ни одно происшествие, и которые нередко осуществляют беспощадный «общественный» суд над нарушителями ханжеских моральных предписаний.

Впрочем, кафе и другие заведения на рыночной площади, наконец, церковь, играют и несомненно положительную роль, особенно для людей, страдающих от одиночества. К сожалению, и эту свою роль они в наше время все больше утрачивают. «Постепенно, и чем дальше, тем больше, замечает Сименон, — одиночество становится уделом человека в городе. В деревне знают друг о друге даже то, что скрывается, а уж на похороны приходят все… Пока еще остаются кафе, но таких, где посетители сидят за столиками, становится все меньше. Вместо них появляются бары, куда забегают, чтобы наспех что-нибудь выпить и тотчас же уйти.» И в другом месте: «Рынок или торговая улица — это не только пестрое жизнерадостное зрелище, где люди ощущают близость друг к другу, но и контакт с природой, сведенный нынче к дням уик-энда. В Льеже между фруктовым рынком и овощным было метров пятьдесят. Там стоял такой запах, какого я больше никогда не вдыхал: пахло дынями, и покупатели, прежде чем купить, нюхали их, пахло сливами, абрикосами, яблоками… И все это исчезнет? Я уверен.» («Следы шагов»).

Мы не случайно завели разговор об этой стороне творчества Сименона: велика ее познавательная ценность. Писатель говорит не только о том, что мы могли бы видеть, но проходили мимо, не замечая, но и о том, что со временем безвозвратно уходит в прошлое, о том, о чем, быть может, сегодня уже не знают и многие современные французы. Исчезли целые улицы старой части Парижа, дома которой пошли на слом, все меньше становится всезнающих привратников и привратниц, не бегают по городу неуклюжие мастодонты-автобусы с открытой площадкой, на которой можно было даже покурить, нет больше знаменитой парижской достопримечательности — его Центрального рынка, описанного еще Э. Золя в романе «Чрево Парижа», а именно здесь, в романах Сименона, — завязка многих незаметных для постороннего взгляда трагедий, таинственных преступлений.

К описанию Рынка и происходящих на нем событий Сименон возвращается не раз — в романах «Смерть Огюста» (1956), «Мегрэ и одинокий человек», «Маленький святой» (1964) и ряде других. Вот маленький Луи с матерьюзеленщицей ранним утром отправляется на рынок: «Здесь уже давно бодрствовали, так как рабочий день был в полном разгаре, для многих он начался еще до полуночи, и за павильонами, освещенными газом, откуда шел несмолкаемый гул: непрерывный шум шагов, крики, возгласы, ругань и взрывы смеха, — маленький поезд выстраивал свои вагоны за локомотивом, который мирно выпускал пар… Овощи, фрукты, птица, ящики с яйцами были всюду: на тротуарах, на проезжей части, в битком набитых павильонах, — и все двигалось, громоздилось сначала в одном месте, а затем переносилось в другое»

Романы Сименона дают возможность читателю побывать в разных уголках Франции. Мы попадаем то в портовые города Нормандии — Конкарно, Брест или маленький Поран-Бесен, где развертывается история простой служанки из трактира для местных рыбаков, то на побережье Средиземного моря или Атлантики где-нибудь в районе Ла-Рошели, то в Эльзас, Турень или Овернь; каждый раз мы узнаем что-то новое, обогащаемся новыми знаниями и впечатлениями, но везде Сименона интересуют в первую очередь люди, их повседневный быт, отношения между собой, ощущение ими своего места в окружающем мире, их надежды и разочарования, их прошлое, а иногда и будущее.

Героев Мегрэ мы встречаем в местах, где нам, скорее всего, не придется бывать никогда в жизни, в том числе и в таких, куда лучше не попадать вовсе, но ведь всюду — реальная жизнь, живые люди, столь разные и вместе с тем в чем-то похожие друг на друга, прежде всего естественным стремлением к счастью, как бы они его ни понимали, желанием найти свое место в огромном мире. С ними мы побываем в кабинете судебного следователя или министра, в богатых апартаментах и особняках или жалких лачугах, в номерах роскошных отелей, дешевых портовых борделях и заведениях со стриптизом, в книжной лавке, где изпод полы торгуют порнографическими изданиями, и в мастерской художника, в тюремной камере, на борту самоходной баржи или тихоокеанского лайнера, в конторе нотариуса, приемной врача, в вагоне пассажирского поезда или ателье скромного ремесленника — всюду проникает внимательный взгляд писателя, постоянно задающего вопрос: как и почему происходят драмы, ломающие человеческие судьбы? Кто виноват в совершаемых преступлениях, где их подлинные, глубинные корни? Почему люди так часто мучают друг друга, кто может помочь им?

Эти вопросы задает не только автор романов, но и его персонажи самим себе, окружающим людям. В них возникает потребность дойти до самой сути, не искать упрощенных, утешающих решений, не делать поспешных выводов, а докапываться во что бы то ни стало до некой правды, которая слишком часто оказывается горькой и обескураживающей.

Мы уже говорили о том, что Сименона не интересует внешняя, поражающая своей жестокостью сторона преступлений; в его романах действительно практически нет сцен насилия, характерных, например, для большой части американских детективных романов. Это нисколько не мешает тому, что Сименон умеет поддержать на протяжении всего произведения не просто интерес читателей, но и определенную внутреннюю напряженность повествования, создаваемую именно поисками ответов на важные, существенные, жизненные для его героев вопросы. Почему Джина ушла от Ионы Милька? В силу каких причин талантливый врач, оставив семью, обеспеченное положение, избрал участь клошара, ночующего под парижскими мостами? Почему убит молодой человек, ставший любовником дочери богатого землевладельца? Почему, куда и зачем, взрослея, дети бегут из благополучных семей, от заботливых и внимательных родителей?

Далеко не сразу Сименон приходит к ответу на подобные вопросы. Неблагополучие современной жизни уходит корнями в десятилетиями складывавшийся социальный порядок, калечащий человеческие души, в котором неразличимы добро и зло. Корысть, собственнические инстинкты, жажда наживы, стремление к власти, кастовые и иные предрассудки толкают людей на нелепые поступки, на преступления. Насилие, жестокость, несправедливость в свою очередь рождают разные, подчас совершенно неожиданные формы сопротивления со стороны «маленьких» людей, с их слабыми, неустойчивыми характерами. Доведенные до крайнего предела, эти люди оказываются способны и на преступление, защищая то, что еще осталось у них от чувства собственного человеческого достоинства, мстя за оскорбленную гордость, за годами копившиеся обиды.

То, чего Сименон не прощает современному обществу, — постоянное унижение более сильными и богатыми более слабых и бедных, эксплуатацию доверчивости, слабости тех, кто не умеет давать отпор, превращение их в простых марионеток, выполняющих чужую волю.

«Думаю, — говорил он, — самое невыносимое для человека — утратить самоуважение, а самое худшее, что можно сделать с человеком, — это унизить его. Унижение страшнее смерти». К этой теме Сименон не раз возвращался в своих произведениях, иногда почти точно воспроизводя уже описанные им ситуации, каждый раз углубляя их психологическую разработку. Так, еще в 1950 г. он пишет роман «Время Анаис», в котором некий Альбер Бош убивает своего старшего компаньона, обеспечивавшего ему, в общем, беззаботную и вполне благополучную жизнь. Убитый, Серж Никола, был любовником жены Боша, Бош прекрасно знал об этом, но не ревность была главным в совершенном им преступлении: однажды он случайно подслушал разговор, в котором Никола говорил о нем, как о «претенциозном дураке», безропотно делающим все, что ему скажут. Чувство унижения, наслоившись на многое другое, и приводит Боша к убийству. В 1965 г. Сименон публикует роман «Господин с собачкой», в котором почти полностью повторяется эпизод, описанный во «Времени Анаис». Феликс Аллар, слабовольный и мягкий человек, тоже убивает своего компаньона и друга, любовника своей жены, также подслушав сказанные о нем слова: «— Аллар? Вот уж кто меня мало интересует. Он всего лишь тщеславный болван, размазня, который будет и дальше плясать под нашу дудку». В обоих случаях речь идет об унижении человека, которое и приводит к трагической развязке. Может быть, все это в кратком изложении выглядит не столь уж убедительно, у Сименона же описание того, что произошло с Алларом и Бошем, — глубоко и достоверно разработанные психологические драмы.

Еще раз вернемся к жизни самого писателя. В 30-е годы он по собственной инициативе или в качестве репортера по заданию редактора издателя газеты «Пари-Суар» Пруво пускается в далекие путешествия за пределы Европы. В Африке он посещает места, тогда еще совсем не затронутые современной цивилизацией, попадает к пигмеям бывшего Бельгийского Конго, оказывается там, куда до него вообще не ступала нога белого человека. В итоге этого путешествия были созданы публицистические книги «Час негра» и «Груз — люди», где Сименон выступает как суровый обличитель колониализма, произвола белой администрации, жестокой эксплуатации местного населения. До него если, разумеется, не считать «экзотических» колониальных романов — с подобного рода произведениями выступали лишь немногие писатели. Пожалуй, во Франции можно было бы назвать только очерки и путевые заметки А. Жида, посетившего Северную и Центральную Африку, да книги Ж. Р. Блока «На грузовом корабле» и «Арахис и бананы».

Путешествуя по Африке, Центральной и Южной Америке или островам Тихого океана, Сименон пытался найти то, что он называл «голым», «обнаженным» человеком, поднимая актуальную тему современной литературы, тему подлинности человеческой личности, скрываемой под грудой условностей, штампов, навязываемых ему обществом. Задача писателя и заключается в том, чтобы выявить, «обнажить» суть человека, увидеть то, что объединяет всех людей, которые, при всей неповторимости каждого из них, составляют единый человеческий род. «Меня приводило в бешенство, — писал Сименон, — когда я слышал, как белые… с презрением отзывались о канаках, как тогда говорили, или о дикарях. Я открыл, что нет канаков, нет негров, нет дикарей, есть люди».

Не раз Сименон задавался вопросом, что принесла цивилизация белых людей на Африканский континент? Последние достижения техники, новые средства передвижения, новые дороги, правда, стоившие тысячи жизней «туземцев», алкоголь, жестокую эксплуатацию, законы, закрепляющие господство белого человека, уничтожение самобытной культуры населяющих континент народов. Многое изменилось с тех пор во всем мире, в Африке. С чувством законной гордости Сименон мог вспомнить через много лет сказанные им пророческие слова: «Завтра негр… полный достоинства, безукоризненный, будет заседать на международных конференциях. А этот лейтенант-туземец… станет, быть может, генералом. И не нашего государства, а своего».

То, что Сименон увидел в далеких заморских странах, нашло отражение в таких романах, как «Лунный удар» (1933), «45° в тени» (1934), «Негритянский квартал» (1934), и других, несомненно принадлежащих к числу его лучших произведений. Книга «Под несчастливой звездой» собрание очерков-репортажей о судьбах целой категории людей, которых, вероятно, проще всего можно было бы назвать неудачниками. Их было много в отдаленных французских и английских колониях — авантюристов, искателей приключений или способов быстро разбогатеть, даже своего рода «идеалистов», бежавших от опостылевшей им европейской цивилизации. Большей частью их приключения кончаются неудачей: одни спиваются, другие погибают от болезней и лишений, связанных с тяжелым тропическим климатом, или, совершив преступление, скрываются от преследующего их закона. К подобным людям Сименон относится отчасти с жалостью и сочувствием, отчасти — иронически, ибо в жизни их часто трагическое перемешивается с комическим или просто нелепым.

На несколько дней причудливые маршруты путешествий приводят Сименона и в Советский Союз на кавказское побережье Черного моря, в частности в Батуми. Подробных впечатлений от своего пребывания здесь писатель не оставил, но в 1932 г. им был опубликован небольшой роман «Люди в доме напротив». В романе нет пространных описаний жизни в этом уголке Страны Советов, но атмосферу, созданную сталинским режимом, Сименон почувствовал. То, что происходит в Батуми, как показал Сименон, сродни атмосфере романов Ф. Кафки. Каждый шаг, каждая просьба, каждое обращение к местным чиновникам приехавшего сюда турецкого консула Адил-бея наталкивается на неизменное и бесстрастное: «Мы ждем указаний из Москвы», за которым никогда ровным счетом ничего не следует. Люди из дома напротив — сотрудники ГПУ, осуществляющие слежку за всеми находящимися в Батуми иностранцами.

Годы войны Сименон со своей семьей провел в районе города Ла Рошель; он оказывал посильную помощь беженцам из восточных районов страны, английским парашютистам, заброшенным на территорию Франции. В 1945 г. Сименон переезжает в Америку. Большую часть десяти лет, проведенных на Американском континенте, он проводит в США, посещает ряд провинций Канады, живет жизнью обыкновенных, коренных американцев, обзаводится ранчо, где занимается сельским хозяйством, продолжая интенсивную литературную деятельность. В 1946 г. после продолжительной поездки по стране он публикует серию статей под общим названием «По Америке в автомобиле». Статьи эти, как и написанные на американском материале романы, вероятно, стоило бы внимательно почитать всем, у кого одно только упоминание США вызывает сегодня чувство блаженной эйфории. Увиденное Сименоном около сорока лет назад во многом поучительно и сегодня. Писатель отдает дань американскому народу, его достижениям в науке и технике, его практицизму в лучшем смысле этого слова, открытости. Однако в очерках и в романах проступает нечто большее, нежели нотки беспокойства за будущее Америки. Писатель пристально вглядывается в судьбы рядовых американцев, принадлежащих к самым различным социальным группам, разным районам страны.

Приехавший, как мы бы сказали, в служебную командировку в США Мегрэ («Мегрэ у коронера», 1949) пытается понять, что же «неладно в этой стране, где у людей все есть». Он «подозревал: американцам знакомы страх и тоска, терзающие каждого смертного, но из стыдливости они предпочитают казаться жизнерадостными весельчаками».

Сильное впечатление оставляет роман «Братья Рико» (1952), история двух братьев, с детства связавших свою судьбу с итальянской мафией в Америке; в романе тесно переплетены предательство и верность, жестокость и нежность, порок и желание начать новую жизнь, очищенную от грязи прошлого. Мечется по Америке Эдди, разыскивая, чтобы предать его, брата Тони, боссами мафии приговоренного к смерти. С большой силой написаны страницы, где Тони, опасаясь за жизнь своей ждущей ребенка жены, идет навстречу ожидающей его гибели. Не рок, не безымянный фатум преследует и Тони, и Джонатана У орда («Новый человек в городе», 1949), Спенсера Эшби («Смерть Беллы», 1951), а сложившиеся условия жизни, неписаные законы, правила бесчеловечной и жестокой игры.

«Часовщик из Эвертона» (1954) — горький и печальный роман о двух загубленных молодых жизнях, роман, в котором Сименон мастерски передает атмосферу обыкновенного американского провинциального городка. Бежит из дома Бен, сын часовщика Дейва Геллоуэя, тихого, ничем не примечательного человека; вместе с Беном — юная Лилиан, девочка из соседней семьи. Совершенное ими преступление обнаруживает огромную, необъяснимую для Дейва пропасть между ним и сыном, неустойчивость жизни, готовой разрушиться в одно мгновение. Трагична сцена, в которой Дейв приходит на свидание с сыном и его подружкой, препровождаемыми в тюрьму. «Взгляды отца и сына встретились. Бен нахмурился и прошел мимо; чуть погодя он обернулся, но не к Дейву, а к Лилиан, и что-то сказал ей. Она была бледнее, чем Бен… В дешевеньком пальто поверх ситцевого платья в цветочки, она рядом с надзирательницей казалась больной девочкой. Бен не сделал ни малейшего движения к отцу… Шестнадцать прожитых бок о бок лет, каждодневной близости как не бывало». И все же в этом, одном из наиболее трагических своих романов Сименон не расстается с верой в человека. Старый часовщик будет делать все, чтобы родившийся в тюрьме ребенок Бена и Лилиан вошел в жизнь полноценным, настоящим человеком.

Верой в возможность обрести новую жизнь для двух одиноких, никому не нужных, заброшенных в многомиллионном Нью-Йорке людей проникнут роман «Три комнаты в Манхаттане» (1946): взаимная любовь поможет им преодолеть лишения и трудности, временную разлуку…

Написанный в Америке, но построенный на «европейском» материале роман «Грязь на снегу» (1948) по праву занимает важное место не только в творчестве Сименона, но и в современной ему французской литературе. Мы уже упоминали о нем: главный его герой — сын содержательницы публичного дома, нравственный подонок, гадина, человек, сознательно выбравший путь законченного негодяя. Почему так произошло с Франком Фридмайером — особый вопрос. Сименон вводит нас в страшный мир оккупированного во время войны города с его черным рынком, грязными махинациями мошенников, наживающихся на войне, грабежами и царящим в нем беззаконием, но и этот роман — в конечном счете роман доверия к человеку. Как сцену свидания Дейва с сыном в «Часовщике из Эвертона», здесь хотелось бы отметить сцену, когда к попавшему в тюрьму Франку приходят Мицци, девушка, над которой он надругался, и ее отец. В ней Франку дано и измерить всю глубину своего падения и принять решение умереть человеком, хотя бы смертью искупив свою вину перед людьми. Из окна камеры Франк наблюдает за далеким окном обыкновенного жилого дома («которое могло бы быть его окном»), за появляющейся в нем иногда молодой женщиной («которая могла быть Мицци»), за тем, чего он лишил себя сам.

К мыслям о современной молодежи, о «трудности быть молодыми» Сименон постоянно возвращается в своем творчестве. Уже в одном из первых социально-психологических романов, «Пассажир „Полярной лилии“» (1932), речь идет о становлении характера молодого человека, о его нравственном воспитании, о том, что именно в ранние годы определяются, закладываются основы его дальнейшего поведения, отношения к жизни. Какими станут сегодняшние юноша или девушка, только еще начинающие жизнь? Сумеют ли они преодолеть социальную несправедливость, сопротивление враждебного им общества? Не произойдет ли так, что большая часть молодежи приспособится к буржуазному укладу жизни, буржуазной морали, пойдет по тому пути, на который ее будет толкать старшее поколение? Чего можно ожидать от таких молодых людей, как несколько американских сержантов, находящихся под следствием по делу о гибели девушки, раздавленной поездом («Мегрэ у коронера»)? Могла ли быть иной судьба, чем та, которая выпала на долю братьев Рико, Франка Фридмайера, Бена и Лилиан, и что нужно сделать для того, чтобы общество стало более благожелательным по отношению к своим собственным детям, к их будущему?

Мы говорили о большом познавательном значении романов Сименона. Значителен и их нравственный, воспитательный смысл. Писатель хорошо понимает: одним из важнейших критериев в оценке состояния общества, его морального здоровья является положение и мироощущение молодежи. Он верит: «Новую мораль создадут сегодняшние дети и молодежь, которую упрекают за длинные волосы и за то, что она выходит на улицы с плакатами в руках. Однако от них рождается мир будущего». Сименон думает о том, что мир переживает некий переломный этап в поисках новых оснований жизни: «Сегодня все считают, что мы находимся между двух цивилизаций, между двух укладов жизни, в особенности — между двумя типами человеческих отношений». Иногда ему кажется даже, что молодежь, выходящая на улицы со своими требованиями, уже осуществляет революционное преобразование общества: «Что меня поражает… это ослепление целой части того, что называют обществом. Они хотят во что бы то ни стало помешать революции, которая повредит их личным интересам, но они не отдают себе отчета в том, что революция уже пришла».

Мир нуждается в преобразовании. Уезжая в Америку, Сименон предполагал найти там «страну свободы и демократии». В конечном счете надеждам этим не было суждено сбыться. Был момент, когда писатель хотел принять американское подданство и навсегда остаться в Соединенных Штатах. Начало пятидесятых годов в Америке стало периодом разгула маккартизма. «Маккартизм, — говорил Сименон в интервью советскому журналисту Ю. Косинскому, — наводил ужас на американцев, но все молчали. Меня в то время поразило, что такая дикая кампания преследований и гонений за убеждения возможна в стране, которую преподносили в мире как оплот и идеал демократии».

В 1955 г. Сименон окончательно вернулся в Европу, с 1957 г. обосновался в Швейцарии.

Постоянное общение с широким кругом людей разных «рангов», разных взглядов и убеждений, продолжительные путешествия по всему свету, постоянное стремление докапываться до самой сути происходящих явлений, политических и общественных процессов, на глазах меняющих облик нашей планеты, — все это не только обогащало Сименона-писателя, но и вело его к пересмотру, уточнению позиций по кардинальным проблемам современности. Мы не имеем в виду какого-то коренного перелома, изменения взглядов Сименона, но мы хорошо помним его многочисленные заявления о его сознательной, принципиальной отстраненности от любой политики, о том, что с его точки зрения политика делается только грязными руками, подчиняет себе человека, делает несвободной его мысль. Правда, во время гражданской войны в Испании, в годы Народного фронта во Франции, агрессии фашистской Италии против Абиссинии Сименон ощущал аполитичность как уклонение от выполнения гражданского долга. «Бывают моменты, — писал он, — когда отказ от вовлеченности в политическую деятельность выглядит как предательство, и все оказываются против тебя». За всем этим, в частности, и за противоречиями, которыми нередко изобилует мысль Сименона (писатель часто словно спорит с самим собой, взвешивает все за и против), есть нечто более важное для нас: художественное творчество писателя, что бы он ни говорил сам, «вовлечено» в некую «высшую политику», политику борьбы за Человека. Сименон имел право сказать: «Я принадлежу к семье тех, кто посвящает свое время попыткам улучшить жизнь человека, любого, какого бы то ни было человека».

После войны Сименон расстается со многими иллюзиями, наивными представлениями, нашедшими отражение и в его романах. Так, в свое время ему хотелось сделать Мегрэ своего рода положительным героем, «адвокатом человеческих душ», «выпрямляющим» судьбы других людей, несчастных и обездоленных, способным хоть что-то изменить в неблагополучном обществе. И позже Сименон не лишает Мегрэ своих симпатий, он продолжает передоверять ему многие собственные мысли, но ясно отдает себе отчет в том, что зло никем не может быть побеждено в одиночку.

Можно, конечно, пожалеть о том, что в романах Сименона человек почти всегда — лишь жертва внешних по отношению к нему обстоятельств. В них нельзя найти тех, кто активно восстал против установившихся бесчеловечных порядков и законов. В лучшем случае на страницах некоторых романов появляются — как бы на втором плане — фигуры революционеров-анархистов, избравших бесперспективный путь индивидуального террора, но всегда это неудачники, заранее обреченные на смерть, вроде несчастного Гастона Рамбюра из повести «Льет дождь» (1939).

Не сразу писатель утвердился в мысли о том, что в жизни нет и не должно быть места для «нейтралитета», отстраненности от всего, что происходит в мире, даже если это происходит за тысячи километров от тебя. Человечество находится в опасности, угрожающей ему и со стороны асфальтобетонной цивилизации, наступающей на живую природу, и со стороны жестоких диктаторских режимов, царящего во многих странах голода, убивающего ежегодно сотни тысяч детей… В опубликованной в 1970 г. автобиографической книге «Когда я был старым» Сименон рассказывает не только о прожитой им самим жизни; на страницах книги хроника современных событий, в которой речь идет об освобожденных от колониального гнета бывших колониях и о странах, ведущих борьбу за национальную независимость. Сименон пишет об Алжире и Кубе, Никарагуа, Анголе, Конго.

Конец 50-х — 60-е годы в творчестве Сименона занимают особое место. В это время им создан ряд очень сильных романов, в которых как бы находят завершение темы, постоянно привлекавшие пристальное внимание писателя. Решая тему политической власти и тех, кто ее осуществляет, ее воздействия на судьбы миллионов людей, Сименон в романе «Премьерминистр» (1957) поднимается к самым вершинам государственной иерархии. Главным персонажем романа он делает отошедшего от дел когда-то всемогущего председателя Совета министров, который теперь получает возможность взглянуть на прожитую им жизнь, трезво оценить результаты своей деятельности. Власть не дала ему ни подлинной свободы, ни настоящей независимости, вместе с тем отняв то, что составляет простые человеческие радости. В известной мере «Премьер-министр» — еще один из «вариантов» того, о чем с такой силой рассказал Толстой в повести «Смерть Ивана Ильича».

Другая тема романов Сименона в этот период — семья и складывающиеся в ней отношения. В сущности, все его предшествующие произведения так или иначе касались этой темы, но сейчас Сименон находит новые ее повороты, новые аспекты и решения, по-своему продолжая сложившиеся во французской литературе традиции семейного романа-хроники (произведения Ж. Ренара, Ф. Мориака, Ф. Эриа и многие другие). «Роман прошлого века, — иронически писал он, — большей частью заканчивался свадьбой и каноническими словами: они были счастливы и у них было много детей. А я добавлял: вот с этого момента и начинается драма».

Драмой является, невыносимая жизнь пожилых супругов Маргариты Шармуа и Эмиля Буавена в романе «Кот» (1966). Она — избалованная, «тонко» воспитанная дочь фабриканта, вдова салонного скрипача; он тоже вдовец, бывший каменщик, простой рабочий. Оба они не находят, да и не ищут возможности как-то устроить совместную жизнь, пойти друг другу навстречу. Она отравила его любимого кота, он — выщипал перья у ее попугая и отправил несчастную птицу на тот свет. Это — не любовьненависть, воспетая античным поэтом, но ненависть, соединенная с потребностью постоянно иметь рядом с собой существо, на которое можно излить накопившуюся злость и обиды, коренящиеся в самих условиях нелепой, пропитанной предрассудками жизни.

Можно ли преодолеть взаимную отчужденность, пропасть, отделяющую детей от родителей, вернуть людям уважение к самим себе и своим близким? Теперь Сименон хочет дать положительный ответ на этот вопрос. Мы должны научиться в самих себе находить силы прощать, научиться понимать, а не судить, протягивать руку помощи тем, кто в ней нуждается, оступился, согрешил.

В 1965 г. появляется роман «Сын». (Кстати, здесь уместно будет упомянуть о том, что Сименон превосходно владеет разными жанрами романной прозы: у него мы встретимся и с романом-письмом, романомисповедью, воспоминаниями, повествованием от третьего и от первого лица.) «Сын» — письмо отца Сыну о том, что когда-то произошло в семье и что проще всего было бы осудить, но из чего следует извлечь важный нравственный урок. Понять прошлое — значит помочь не совершать ошибок в настоящем, беспристрастно вдуматься в поступки других людей, а в случае Необходимости — быть готовым на самопожертвование. Еще за десять лет до «Сына» Сименон написал роман «Большой Боб», историю некоего Роберта Дандюраяа, которая заставляет читателя задаться вопросами: почему Робер, которого все знали жизнелюбивым, беззаботным человеком, неожиданно покончил с собой? Почему когда-то он, сын известного профессора, вдруг решил бросить все — привычную жизнь, университетские занятия, родных, чтобы соединить свою жизнь со случайно встреченной в кафе девицей? Быть полезным хотя бы одному человеку, не быть в тягость другим (Большой Боб болен неизлечимой болезнью) — один из ответов на возникающие вопросы. Умение жертвовать собой ради других, находить в себе необходимые для этого силы — вот что делает человека человеком.

Одинокой, лишенной смысла кажется жизнь удалившемуся от дел богатому банкиру Перре-Латуру в романе «И все-таки орешник зеленеет» (1968). Когда-то она была заполнена делами, в ней были и друзья, и блестящие женщины, все, что могут дать человеку деньги. Его апартаменты — на Вандомской площади в Париже, площади роскошных отелей и дорогих, известных во всем мире ювелирных магазинов. Ничто, однако, не заменит утраченных радостей простого человеческого общения, тепла, сознания собственной нужности кому-то, кроме самого себя. Возрождение становится возможным именно тогда, когда возвращается способность чувствовать чужую боль, когда появляется желание быть полезным другим людям. Оно приходит не сразу. Перре-Латур узнает, что в далекой Америке почти в нищете умирает его первая жена Пэт. Внучка Натали рожает ребенка, навсегда отказавшись от его отца. Смерть Пэт, сложное положение, в котором оказывается Натали, заставляют старого банкира по-новому взглянуть на жизнь; в ней теперь и для него есть место среди людей. Перре-Латур принимает решение усыновить ребенка Натали, дать ему свое имя. «Ну вот! У меня появился еще один сын! И этот уж будет жить со мной, в моем доме. Я чувствую не просто радость, но словно освобождение… Я вспоминаю свою прогулку вдоль Марны, вспоминаю… и о фразе, которая невольно пришла мне на ум: „И все-таки орешник зеленеет…“ Вандомская площадь прекрасна. И окна там, наверху, тоже. И все-таки орешник… Я вхожу в квартиру и слышу крик ребенка».

Сложную проблему предстоит решить молодой девушке Лоре в романе «Ноябрь» (1969), и опять-таки чувство ответственности за другого человека поможет ей понять, что ее стремление к светлой и чистой жизни может быть осуществлено лишь тогда, когда она сумеет сделать именно такой и жизнь своих близких.

Трудно быть настоящим человеком, не раз повторял Сименон. Его романы рассказывали о том, насколько труден, но и необходим, и возможен для каждого из нас путь к человечности — через сострадание, через активную веру в человека, через сознание ответственности за Жизнь. Нужно верить в человека, в это хрупкое существо, которое «со времен доисторических пещер выжило, несмотря на потопы и землетрясения, холеру, чуму, бойни и голод», которое «никогда не теряло окончательно надежду, потому что поколение за поколением оно не переставало продолжать свой род и воспитывать своих детей в надежде на будущее».

В конце 1972 г. неожиданно для миллионов поклонников его творчества Сименон навсегда оставил свою деятельность писателя-романиста. Решение это вызревало постепенно и в значительной степени объяснялось трудностями — психологическими и даже физическими, — сопряженными с необходимостью с каждым новым романом «переживать» чужие жизни, «входить» в них, как бы отрекаясь от самого себя. Теперь Сименон испытывал потребность говорить от своего имени, о себе и о своем времени, словно заново пройти путь, по которому он так долго шел.

Поселившись в небольшом доме на окраине Лозанны, Сименон «надиктовывает» свои воспоминания-размышления на диктофон. Отпечатанные на машинке секретарем, выправленные, они поступают в издательство «Presses de la Cite» и, наконец, выходят в свет. Автобиографические элементы и раньше присутствовали в произведениях Сименона («Я вспоминаю», «Педигри», «Льет дождь» и др.), но основная часть воспоминаний в прямом смысле этого слова была создана здесь, в Лозанне: двадцать одна книга, объединенная в цикл, который можно было бы назвать «Я диктую» (так, в частности, была названа книга переведенных на русский язык отрывков из сименоновских «диктовок», выпущенная московским издательством «Прогресс» в 1984 г.). Трагической истории любимой дочери Мари Жорж, не сумевшей и не захотевшей приспосабливаться к тому, что она ненавидела и не принимала, Сименон посвятил большой том «Семейных мемуаров» (1981).

«Я диктую» — бесценный материал для понимания не только обстоятельств жизни писателя, но и целой эпохи, нескольких десятилетий, определивших сегодняшнее состояние мира. Это книги, которые со временем займут место рядом с такими свидетельствами о нашем веке, как знаменитые «Мемуары» и «Блокноты» Ф. Мориака, «Дневники» А. Жида, автобиографические книги А. Мальро или Ж. Бернаноса.

Творческое наследие писателя обширно. Возможно, не все в нем равноценно, но его романы, его публицистика, книги воспоминаний — одно из наиболее ярких явлений современной зарубежной литературы. Мы говорили о воспитательном и нравственном значении произведений Сименона; подчеркнем и другое: Сименон был художником, мастером слова в самом точном и высоком смысле слова. Нет никакого парадокса в том, что в век все более усложняющейся техники письма ему удалось «старыми», «классическими» художественными средствами — впрочем, существенно обновляя их! — проникнуть в мир чувств, отношений, свойственных человеку нашего времени. Он доказал жизненность «традиционного» психологизма, но акцентировал его новые, ранее не исследованные в литературе аспекты. Не «опускаясь» до читателя, не делая ему уступок, не приспосабливаясь к дурным вкусам значительной части читающей публики, Сименон обращался ко всем людям, встречая с их стороны благодарный отклик, ибо говорил он о том, что волнует, трогает, заботит каждого из нас.

Не забудем и того, что Сименон до конца своей жизни (писатель скончался в 1989 г.) оставался неизменно верным и понимающим другом нашей страны, о которой всегда писал с большой теплотой и симпатией.