Абрамов Александр СергейЧетыре цвета памяти

Александр Абрамов, Сергей Абрамов

Четыре цвета памяти

БЕЛЫЙ

В конце июня во второй половине дня - точное время до десятых секунд включительно вы найдете в июньских комплектах газет - все астрономические станции Советского Союза зарегистрировали появление в земной атмосфере небольшого космического тела - метеорита, прочертившего в своем падении гигантскую светящуюся линию, особенно хорошо наблюдавшуюся на фоне низкой облачности в центральном районе европейской части СССР. Падение метеорита, весьма незначительного по своему объему, произошло в непосредственной близости от Москвы, в шести километрах от Киевского шоссе, в дачном поселке Марьясино, на территории одного из местных садовых участков. При падении метеорита наблюдались интересные атмосферные явления, причины которых пока еще не ясны. Самый метеорит, равно как и место его падения, был обнаружен и обследован специальной комиссией Академии наук СССР. Данные наблюдений в настоящее время тщательно изучаются.

Котов зябко поежился: на дворе июнь, а спиртовой столбик в термометре еле-еле дотянулся к тринадцати.

Закутавшись в старенький дачный плащ, в котором он так и сидел на веранде, он снова, в какой уже раз, оглядел шахматную доску с расставленными на ней фигурами. Нелепая партия! Как мог человек, игравший белыми, не начинающий, а опытнейший турнирный боец, довести ее до такой катастрофы? Ведь иначе положение белых и назвать было нельзя. А они все-таки на что-то надеялись. На что? На вечный шах? Котов еще раз подсчитал варианты и развел руками: даже Петросян или Таль не спасли бы партию белых. А все-таки что-то было в этой партии, какая-то загадка, какой-то намек. Какой?

"Не по зубам орешек, товарищ следователь, - подумал вслух Котов и машинально повертел в руках белую пешку. - Проигрывают белые. В любом варианте. И нечего голову ломать: все ясно - и дело и партия". Он со злостью швырнул пешку в коробку с шахматами и встал. А все-таки темнота. Не мог Логунов проиграть Андрею, да еще так проиграть. Не мог!

Он решительно шагнул к лесенке, ведущей в сад, и обомлел. Беспросветно серое небо вдруг рассекла надвое огненно-белая полоса - тоненький луч прожектора, искривленный в воздухе неведомой прихотью оптики. А самый воздух вдруг наполнился оглушительным, яростным свистом, мгновенно сдавившим барабанные перепонки, и мимо остолбеневшего Котова пронесся раскаленный сфероид - точь-в-точь шаровая молния величиною в бильярдный шар. Пронесся и упал в клумбу возле сарая со всякой всячиной, разметав добрую тонну земли. Котов невольно присел, ожидая взрыва. Но все было тихо. А яркая полоса, расколовшая небо, расплывалась и таяла в облачном свинце над пиками елок.

И в двадцати шагах от Котова там, где скрылся в земле раскаленный шар, вздымалось и нарастало белое зарево.

"Пожар!" - мелькнула мысль.

Но то был совсем не пожар. Ничто не горело, нигде не прорывались желтые языки пламени, не потрескивала высохшая древесина, не клубился дым. Деревья не пожухли и не почернели, сарайчик стоял целехонький, только в полуметре от него на месте развороченной клумбы с гвоздиками зиял трехметровый кратер с земляным валом вокруг. А над кратером растекалось в воздухе что-то прозрачно сверкающее, как подсвеченный изнутри фонтан. Чем больше смотрел на него Котов, тем больше изменялся он у него на глазах. То свертывался ослепляюще белыми лепестками, как кувшинка в ночном тумане, то раздувался в воздухе огнедышащим шаром. Чаще всего шар сплющивался снизу, образуя ровный купол-полусферу, пламенеющую внутри.

Котов шагнул по дорожке к этому странному пламени и вскоре остановился: навстречу ему дохнуло жаром. "Ближе не подойти, - подумал он, изжаришься".

Он услышал скрип калитки и обернулся. По дорожке к дому спешил его сосед Родионов, полковник в отставке. Неожиданное событие, нарушившее ленивое спокойствие вечера, застало его на улице.

- Повезло тебе! Гость из космоса!

- Незваный гость. Чуть сарай не спалил.

- Зато согрел. По-сочински парит.

- В самом деле тепло, - удивился Котов и сбросил на перила плащ.

А за оградой уже шумела увеличивающаяся толпа, пока что не решавшаяся просочиться в калитку.

- Здорово, старик, - возник перед Котовым Славка Шадрин, археолог-неофит, коротавший первый свой отпуск на даче у родителей. - Не обошли тебя мировые катаклизмы.

Потом в калитку боком протиснулся худощавый брюнет лет сорока, рано поседевший и оттого выглядевший едва ли моложе Родионова. Котов знал его: Микульский, нейрофизиолог из голубой дачи напротив. Работал где-то в университетских клиниках и сюда наезжал случайно и редко. Соседи по улице называли его крупным специалистом, что, возможно, и соответствовало действительности: не так уж много у нас сорокалетних профессоров.

- Что скажете? - спросил Котов, пожимая сухощавую руку Микульского.

- А что говорить? - перебил Славка. - Подумаешь, событие: обыкновенный метеорит.

- Едва ли обыкновенный, - заметил Микульский. - Свечение неклассического типа. Одна только спектрограмма может многое рассказать, когда он остынет.

Сквозь толпу на улице прорвался в сад еще один гость: толстяк председатель садового кооператива уже успевший позвонить в Москву. Войдя, он тотчас же замкнул на замок калитку и подошел к дом почему-то на цыпочках.

- Едут, - сказал он, отдышавшись. - Уже полчаса, как выехали. Скоро будут.

- Кто? - спросил Славка.

- Из комиссии по метеоритам, - толстяк воззрился на белое пламя.

- Клад, - сказал Славка, деловито нахмурившись и подмигивая Микульскому. - Из чистого золота шарик.

- Да ну? - удивился толстяк. - Самородок?

- Кто знает? - принял эстафету Микульский. - А вдруг из урана? Тогда все мы и они, - он кивнул на толпу за оградой, - находимся в непосредственной опасности. При расщеплении ядер урана выделяется большое количество радиоактивного вещества. Пока еще неизвестен характер излучения.

Толстяк, даже не дослушав, уже пятился к калитке и тотчас же исчез за оградой.

- Граждане, - голос его дрожал, - скопляться не советую. Может быть радиация. Никто не знает.

Толпу у забора словно ветром сдунуло, а Славка даже отступил к веранде. От неожиданности Родионов и Котов переглянулись.

- Вы пошутили, конечно, Феликс Юрьевич? - осторожно спросил последний.

- Да как вам сказать, - сдержанно ответил Микульский. - Хотел пошутить. Но, честно говоря, не уверен. Может быть, это чисто оптическая иллюзия, а возможно, эта световая пульсация сопровождает какое-то проникающее излучение. Счетчиков ведь у нас нет - не проверишь.

Ждать не пришлось. У калитки затормозила голубая "Волга", и в сад ворвался кряжистый, густоусый старик. Он потоптался у калитки и, обернувшись к машине, не закричал - взмолился:

- Скорее, Коля! Ничего подобного мы с вами еще не видели. Рентгенометр быстро!

Из машины, согнувшись, вылез долговязый Коля с черным пластмассовым ящиком на груди. Оба, не здороваясь и не глядя на стоявших у дома, бросились к яме. Несколько секунд они стояли молча, не подходя слишком близко к огню или свету, потом Коля начал производить измерения.

- Ну как? - спросил усач.

- Порядок, - сказал Коля.

- А точнее?

- Радиации нет. Стрелка на нуле.

- Бета- и гамма-излучение проверил?

- Что я, маленький? - обиделся Коля.

- Ну, хорошо-хорошо, - заторопился усач. - Сделаешь спектрограмму, а сюда кинокамеру... Температуру проверил? Сколько?

- Тридцать два!

- ТЭЦ, а не камешек, - сострил Славка.

Тут усач словно впервые разглядел собеседников.

- Простите, - сказал он, - забыл представиться. Профессор Лазарев из комиссии по метеоритам. А это лаборант, - он кивнул в сторону Коли. - С кем имею честь?

Стоявшие у дома назвали себя. Услышав фамилию Микульского, Лазарев поморгал, глазами, что-то вспоминая.

- Микульский... Микульский, - повторил он. - Физикохимические основы подсознательной памяти?

Микульский засмеялся.

- Угадали.

- Очень уж много неясного, - сказал профессор. - Странный метеорит. Да и метеорит ли это? Кто-нибудь наблюдал за его падением?

- Я наблюдал, - ответил Котов и стал рассказывать.

Лазарев слушал, не перебивая, иногда помечал что-то в маленькой записной книжке.

- Это и странно, - он поднял голову от записей. - Метеорит может достигнуть поверхности земли только при малых скоростях падения, порядка пятнадцати-двадцати километров в секунду. Но в этом случае он должен быть лишь чуть теплым, а этот... - он замолчал, машинально перелистывая записную книжку.

- Как вы его заметили? - спросил Микульский.

- При входе в атмосферу.

- Данные радиолокации?

- Обычное радиоэхо. Ионизированный след с высоты ста с лишним километров.

- А спектр?

- Довольно необычный.

- Линии ионизированного кальция?

- Их нет.

- А какие звуковые эффекты наблюдались при падении?

- Свист, и только. Оглушительный свист. И тишина. Ни грома, ни взрыва. Только свет.

- Н-да... - задумчиво протянул профессор. - Нужен еще один глаз.

- Чей? - спросил подошедший Коля.

- Придется ехать за академиком.

ЖЕЛТЫЙ

После того как профессор уехал, компания разделилась. Славка с Микульским пошли смотреть метеорит, а Котов и Родионов поднялись на веранду. Последний тотчас же обратил внимание на партию, оставленную Котовым все в той же позиции на доске.

- Сам с собой играешь? - засмеялся Родионов. - Ну и нагородил.

- Не моя партия, - сказал Котов.

- Вижу. Сапожник белыми играл.

- Умер этот сапожник. А он, между прочим, кандидат в мастера.

Родионов посмотрел на доску, потом на Котова.

- А играл с кем? С Ботвинником?

- С мальчишкой играл, с племянником. И не играл, а учил. Ферзя вперед давал. А партия эта не просто партия, а вещественное доказательство.

- Чему?

- Тому, что племянник находился в одной комнате с дядей, когда у того начался сердечный приступ, не помог ему, не вызвал врача, а ушел с пачкой дядиных кредиток из письменного стола.

- Так что же здесь думать? - удивился Родионов.

- А ты видишь партию? Старший Логунов играл белыми - это доказано. А мог так играть кандидат в мастера?

- Не мог. Впрочем... если конем e на g4?

- Ну, шах. А дальше?

- Еще шах.

- Прикидывал. Ерунда получается. Никчемная серия шахов, король черных на g1 и - привет, как говорится.

- Жаль, - вздохнул Родионов. - Красивая комбинация, если бы слева подкрепить. Да нечем.

Мысль Котова упрямо возвращалась к злосчастной позиции белых. Что-то в ней смущало его, раздражало, заставляло снова и снова перебирать возможные варианты. Что-то знакомое было в этой позиции, где-то он уже видел ее. Где?

- Все та же позиция? - подмигнул Родионов. - Вечный шах ищешь?

- Ищу.

Котов спустился в сад и побрел по дорожке к сараю, но вдруг остановился в изумлении.

Свет менял окраску.

Снизу словно поднимался желтый туман, заполняя серебристую полусферу. Он как бы клубился внутри, образуя странное вихревое движение. Купол становился матово-желтым, а в глубине его вспыхивали золотистые огоньки, как бенгальские искорки.

"Никак прохладнее стало? - подумал Котов. - Не парит, подойти можно". Он осторожно подошел ближе - стало ничуть не жарче. Шагнул на вздыбленный край ямы и протянул руку - не обожгло. Только нагретый воздух пахнул в лицо и в глазах замелькали танцующие огни. Он нагнулся над ямой, и свет ударил ему прямо в лицо.

Он зашатался, но выпрямиться уже не смог.

"Сейчас упаду", - подсказала мысль.

Но он не упал.

Желтый вихрь все еще кружился перед глазами, расплываясь в нагретом воздухе. Земля странно скрипнула под ногами. Котов удивленно взглянул вниз и увидал... паркет. Комнатный паркет, натертый до блеска. Он даже заметил выбоину в паркетной дощечке: сюда он как-то уронил со стола тяжелое пресс-папье.

"Так ведь это же было в Москве", - испуганно вспомнил он и оглянулся, рассчитывая увидеть знакомую картину сада. Но его окружало другое: обеденный стол, покрытый литовской скатертью, телевизор в углу, стеллажи с книгами и большое, в человеческий рост, зеркало у стены. Непонятно, почему он вдруг очутился в своей московской квартире. И так все ясно виделось. Сон? Может быть, он задремал, сидя на ступеньках веранды. Но ведь он прямо прошел в сад к желтеющему зареву над кратером у сарая. Он вспомнил, как удивился, что купол изменял цвет, пожелтел, как заклубились в нем золотые вихри, как протянутая рука его ничего не встретила и не ощутила: ни жара, ни пламени. Потом он заглянул вниз и... очутился у себя дома в Москве.

Нет, он все помнил, ни на одно мгновение не терял сознания, чудо произошло мгновенно, естественно и прозаично, как смена кадров в кинематографе.

Он огляделся вокруг и вздрогнул. Не от страха - от изумления. К зеркалу был придвинут телевизорный столик, а телевизор вопреки законам тяготения стоял или, вернее, висел в воздухе на прежнем месте. На столике же стояла доска с шахматами. При этом половина ее находилась в комнате, а другая половина продолжалась в зеркале. Именно, продолжалась, а не отражалась. Зеркало, как простое стекло, разрезало партию: белые вели игру из комнаты, черные - из Зазеркалья. А вместе они занимали знакомые клетки в знакомой позиции, которую он только что показывал Родионову на дачной веранде.

Котов подошел ближе и склонился над этой "двойной" доской.

- Так не бывает, - сказал он тихо.

- Бывает, - раздалось в ответ.

Он поднял голову, испуганно вглядываясь в собственное отражение. Отражение не повторило его движения. Оно просто смотрело на него и улыбалось, явно забавляясь его испугом.

- А интересная у белых позиция, - усмехнулся человек в зеркале.

Котов скривился.

- Издеваешься? Что же интересного в разгроме?

- Ты же знаешь, что у белых не эта позиция, - подчеркнуло отражение в зеркале, - знаешь, только забыл.

- Что-то забыл, - согласился Котов, - но что?

- А ты вспомни.

Котов задумался. Как это было? Телефонный звонок бросил оперативную группу на тихую московскую улочку в районе Чистых прудов. Здесь, в старом доме, в большой и, как принято говорить, густонаселенной квартире примерно в десять часов вечера умер от инфаркта изобретатель Николай Логунов. Группу вызвал старшина милиции, у которого возникло подозрение, что инфаркт был рассчитанно обусловлен и сопровождался кражей крупной суммы денег из письменного стола пострадавшего. Деньги были найдены у его племянника, проживавшего в том же доме. Андрей часто заходил по вечерам к старику посидеть за шахматами, но ни разу не выигрывал.

И в этот вечер он был у дяди. Котов вспомнил торопливый говорок соседки:

"Я подошла к двери: ждала подругу. А он позвонил".

"Значит, вы открыли ему дверь?"

"Конечно. Он прошел к дяде, а я задержалась..."

"Почему?"

"Искала шарфик у вешалки. А у Логунова дверь рядом".

Соседка, конечно, врет. Никакого шарфика она не искала. Просто подслушивала. Племянник просил денег: не хватало двухсот рублей на квартирный пай.

"А Логунов?"

"Засмеялся. Предложил сыграть. Сначала, мол, партию, а потом о деле".

На допросе Андрей утверждал, что дядя все-таки дал ему деньги и он тотчас же ушел, никого в коридоре не встретил.

- Значит, все улики против него, - размышляя, сказал Котов. - Остался у дяди. Сыграли партию. Может быть, даже не одну. Ссора. У старика приступ, а племянник преспокойно уходит с деньгами.

- Значит, ты не веришь в виновность племянника?

- Не верю, - решительно произнес Котов.

- Ну что ж, - миролюбиво откликнулось отражение. - Проверим. Как мы уже понимаем, ключ к тайне в шахматной партии. Узнаешь позицию? Ты, конечно, шахуешь?

- Вечного шаха нет. Я проверил.

- Зачем тебе вечный? Начни с коня, g4. Так?

- Допустим.

- Дальше серия шахов: пешкой h, пешкой g, слоном d, ладьей h, и король черных в панике отступает на последнюю для него линию.

Котов поморщился: сколько раз он прикидывал этот бессмысленный вариант на доске.

- А потом? - устало проговорил он. - Потом король белых добровольно ложится на доску. Чистое туше, как говорят на ковре.

Человек в зеркале встал. Это был тот же Котов, только вывернутый справа налево и почему-то сугубо серьезный, как на торжественных заседаниях.

- Что вы нашли возле тела? - вдруг спросил он.

- Опрокинутую коробку с шахматами.

- И все? - усмехнулось отражение.

- Пожалуй, нет, - вдруг вспомнил Котов. - Ладья и три пешки лежали по другую сторону тела. Левый фланг! - закричал он. - Все ясно. Падая, он сбросил их с доски.

Последние слова он произнес как стихи. Все в нем пело.

- Ну вот и вспомнил, - спокойно констатировал зазеркальный его собеседник. - И сообразил. Конечно, ладья а и три пешки abc стояли на своих местах. Он не играл с племянником. Он в одиночестве разбирал классическую партию Ласкер - Томас.

Котов раскрывал и закрывал рот, как рыба на берегу, силясь что-то вымолвить, и не мог.

- Что с тобой? - услышал он.

Но ответить не успел. Ему показалось, что отражение в зеркале вдруг приобрело черты Родионова.

ЗЕЛЕНЫЙ

С того момента, как Котов спустился в сад, и до того, когда его отсутствие заметили на веранде, прошло не более пяти минут. Родионов первый увидел его у светящегося купола и сначала даже подумал, что он вопреки законам равновесия не стоит, а висит над ямой с метеоритом. Он подхватил его под руки и тут только заметил, что Котов как бы очнулся, а до того стоял не шелохнувшись и с закрытыми глазами.

- Столбняк или обморок? - пошутил он, когда они вдвоем со Славкой привели Котова на веранду.

- Ни то, ни другое, - сказал Котов. - Сон. Очень странный и очень результативный сон. Но почему наяву? И почему именно во сне я вспомнил забытое? - он обращался к Микульскому.

Тот ответил не сразу. Видимо, ответ был неясен ему самому.

- Трудно сказать. Может быть, ото результат излучения видимого или невидимого. Мгновенное напряжение памяти, как в опытах с электротоком. То, что хранилось в кладовой подсознательного, переключалось а область сознания. Нечто вроде химической реакции, в которой роль катализатора сыграло неведомое нам излучение. Впрочем, все это только догадки.

- А цвет? - спросил Котов.

- Какой цвет? - не понял Микульский.

- Был белый, стал желтый.

- А теперь зеленый, - сказал Славка.

Желтая хрустальная чаша над кратером действительно зеленела. Золотистый газ, клубившийся внутри нее, стекал все ниже и ниже, уступая место то мигающим, то сливающимся зеленым огням светофоров. Этот зеленый костер разрастался все шире и шире, заполняя всю трехметровую полусферу над кратером.

Неожиданно Славка молча одним прыжком перемахнул перила веранды.

Родионов обеспокоенно взглянул на Микульского.

- А это не опасно, Феликс Юрьевич?

Микульский молча пожал плечами: смешно, мол, его об этом спрашивать, когда явление непонятно даже специалистам.

А Слава уже застыл в котовской позе над кратером.

Он не потерял сознание, как и Котов. Сначала даже не заметил никаких существенных перемен ни в своих ощущениях, ни в окружающей его обстановке. Даже горячий ветер, пахнувший ему в лицо, показался жаром из кратера.

Но, вглядевшись, он не увидел ни развороченной ямы с метеоритом, ни бушевавшего над ней зеленого костра. Сбоку тянулась аккуратная глубокая канава-раскоп, уходившая сквозь слой песка в твердый глинистый грунт. Осыпающийся песок струйками стекал по стенкам раскопа на дно. Впереди подымались остатки разрушенной ветрами и временем крепостной стены, косо обрывавшейся у раскопа.

"Сплю, - весело подумал Славка, - что-то будет?!"

Он сразу вспомнил, где он и что именно его окружает. Сон воспроизводил прошлогоднюю летнюю практику в песках Каракумов. Но почему он один? Где же археологи? Очевидно, ушли к становищу, забрав свой нехитрый инструмент, рабочий день экспедиции, должно быть, уже закончен. Славка еще раз оглядел осточертевшие ему развалины древнего парфянского города, поправил на голове тюбетейку и подкинул ракеткой теннисный мяч.

Так вот почему он остался. Славка был теннисистом, и не каким-нибудь приготовишкой-любителем, а славой института - без пяти минут мастером спорта. Ракетку для тренировки и теннисные мячи он взял с собой в экспедицию, хотя и знал, что партнеров у него там не будет. Но тренироваться можно и без партнеров: была бы стенка. И стенка нашлась кусок каменной крепостной бойницы, куда он с терпением Сизифа приходил на закате после рабочего дня.

Он подбросил в воздух мяч и послал его в стенку, отбил, достал ракеткой и снова отбил, каждый раз увеличивая силу удара. Последний удар был особенно силен - он даже чуть-чуть своротил наверху древнюю парфянскую кладку. Трещина меж камнями расширилась, обнаружив уже не желтый, а бурый темный провал, в котором что-то зашевелилось.

Мяч, отскочивший от стенки, упал к ногам Славки, но тот даже не взглянул, на него. Из трещины с пронзительным шипением высунулась треугольная голова черно-желтой змеи.

Змея, шурша по песку, подползла ближе. Славка почувствовал, как по спине под ковбойкой потекла липкая струйка пота. Ну, держись, старик. Сейчас прыгнет. Ноги его сами собой привычно согнулись в коленках, ракетка застыла, как взведенный курок.

Черной молнией - в прыжке желтые пятна уже не различались - метнулась вперед гюрза, и в то же мгновение, не опоздав даже на сотую долю секунды. Славка выбросил руку навстречу. Удар был сильнее, чем подача на корте, но рука теннисиста не дрогнула: отброшенная ракеткой змея перевернулась в воздухе и шлепнулась на песок.

Страх и оцепенение исчезли. Струйка пота на спине высохла. Славка ощущал себя если не гладиатором, то по крайней мере победителем Уимблдонского турнира.

Гюрза снова черной лентой мелькнула в воздухе. Славка встретил ее резаным ударом снизу закрытой ракеткой. Точь-в-точь, как знаменитый удар Черткова, лишивший Славку чемпионской короны. На этот раз Шадрин реагировал еще быстрее. Бросок. Удар. И снова встретив решетчатую преграду, беспомощно изогнулось в воздухе черно-желтое тело змеи. Все. Гюрза выдохлась. Неподвижным жгутом лежала она на земле, и только подергивающийся кобчик хвоста говорил о том, что она еще жива.

Славка чуть-чуть расслабился. Он знал, своим "шестым чувством" знал, что это еще не конец. Знал и не волновался. Минутный отдых. Вдох. Выдох. А змея тем временем сокращает мускулы, снова готовясь к прыжку. Он снова ждал, как ждет на курке палец. Мгновение - и знакомую черную молнию снова встречает молниеносный удар. На этот раз не сеткой, а ручкой ракетки. Славка промахнулся. Но именно этот невольный промах и положил конец гейму. Змея тяжело шлепнулась у ног Славки и больше не шевелилась: удар размозжил ей голову.

- Слава, - услышал он, и чья-то рука обняла его за плечи.

Он открыл глаза и узнал Микульского.

За Микульским в зеленом сумраке белели испуганные лица Родионова и Котова.

- Сколько я спал, велико Юрьевич? - спросил Славка. Он уже пришел в себя.

- Минуты три.

Славка молча усмехнулся и пошел к веранде. Он шел такой задумчивый и сосредоточенный, что Котов поинтересовался:

- Сон видел? Вроде меня?

- Нет, не вроде, - сказал Славка, - мой по сравнению с твоим - это подвиг бригадира Жерара. Понял?

Котов не понял. Да и никто не понял, пока Славка не рассказал все по порядку. Аплодисментов не было. Все молчали, ожидая, что скажет Микульский. Только он мог дать какое-то объяснение феномену. А он сказал:

- Не ждите от меня откровений, друзья. Я уже говорил об опытах усиления памяти. Может быть, мы имеем дело с каким-то подобным явлением. Что-то обостряет, усиливает механизм воспроизведения когда-то запечатленного в памяти. Словом, разные виды памяти.

- Не понимаю, - сказал Котов.

- Выражаясь популярно, что-то спрятано глубоко в копилке памяти, что-то лежит на поверхности. Что-то вы хотите вспомнить, что-то стремитесь забыть. Излучение как бы отбирает сильнейшее, независимо от того, где оно скрыто - в сознании или в подсознании. Мне, например, кажется, что излучение отсортировало у вас все, что вы знали о деле Логунова. Это вылилось в довольно странную форму, навеянную детской книжкой о стране-зазеркалье. А у Славы - другой вид памяти: память действия, когда-то им совершенного...

- Ошиблись, Феликс Юрьевич, - грустно перебил Славка, - в том-то и дело, что не совершенного. - Он оглядел недоумевающие лица собеседников. Я ничего не соврал, только в действительности все было иначе.

- А именно?

- Все было. И стена, и змея, и ракетка. Только матча не было. Ни бросков, ни ударов. Перемахнул через раскоп - и ходу к лагерю. Обманула память.

- Нет, не обманула, - сказал Микульский. - Она воспроизвела все именно так, как вам бы хотелось. Могли вы остаться? Могли. Могли отразить нападение? Могли. Подсознательно вы жалели об этом, может быть, даже мечтали...

- Какая же это память? Выдумка.

- Память о выдумке. Память страстно желаемого, но уже невозможного. Придуманное, воображаемое где-то отложилось в подсознании, а сейчас всплыло. Другой вид памяти. Другой цвет.

- Совсем другой, - сказал Родионов. - Купол синеет.

СИНИЙ

Зеленое облако над кратером, в глубине которого горел невидимый с веранды метеорит, действительно меняло окраску. Зеленый хрусталь синел сверху вниз, и прозрачная синева эта словно стекала пылающим газом к земляному барьеру.

- Третий цвет памяти, - высказал общую мысль Шадрин.

- Четвертый, - поправил Микульский. - Белый забыли.

- Белый ничего не принес, кроме жары. Желтый вызвал действительное, зеленый - воображаемое. Интересно, что извлечет из памяти синий.

- Стоит попробовать, - сказал Родионов. - Или, быть может, вы хотите? обернулся он к сидевшему рядом Микульскому.

Тот не ответил, молча вглядываясь в синий, струящийся, как на вывесках, газ, почему-то не растекающийся в темноте ночи.

- Нет, - проговорил он наконец, - не желаю. И вам не советую. Кто знает, какие изменения вызывает излучение в мозговых клетках? Обратимые или необратимые? Нормальные или патологические? Ваши предшественники здоровехоньки, и я не хочу их пугать. Но стоит ли рисковать вам? Новый цвет - новый вид излучения.

Родионов уже встал и шагнул к лесенке в сад.

- Мало ли приходилось рисковать в жизни, если риск стоящий, - сказал он, не оборачиваясь.

Его не останавливали. Он сделал то же, что и Шадрин, найдя отпечатки следов на рыхлой земле. Он даже присел поудобней, положив руки на согнутые колени и сунув голову в необжигающий синий газ. Но газ уже таял, сливаясь с окружающей темнотой.

- Опоздал, - грустно сказал Родионов.

Синий, светящийся изнутри купол над ямой с метеоритом действительно погас или растаял во тьме. Ни одной искорки света не пробивалось из кратера. Сад был наполнен прочной ночной темнотой, в которой таяли и сливались даже тени деревьев.

Торопясь и толкая друг друга, все бросились к яме.

- Не упадите, - предупредил Котов, чиркая спичкой.

Слабый огонек осветил черную яму и блеснувший в глубине кусочек металла. Холодный порыв ветра тотчас же погасил спичку.

- Может, за фонариком сбегать? - спросил Шадрин.

- Зачем?

- Посмотрим. Пощупаем. Вдруг еще не остыл.

- Не надо, - сказал Котов. - До приезда комиссии ничего трогать не будем.

- А что найдет теперь эта комиссия - кусок железа?

- Не знаю, - отозвался из темноты Микульский, - он опять думал вслух. Может быть, что-то покажет химический анализ? Должны же быть какие-то элементы, вызывающие излучение. Может быть, даже удастся объяснить его цветовую гамму? А может быть, оно просто создавало низкочастотное магнитное поле? Любопытно бы во время ступора приблизить магнит к голове испытуемого. Ослабла бы галлюцинация или бы совсем исчезла?

- Пошли, Феликс Юрьевич, - вздохнул Родионов. - Нет у нас никаких данных. Уснула рыбка.

Секундное молчание, и потом тихий смешок Микульского.

- Золотая рыбка. Кое-что и нам принесла. Павел Михайлович блестяще решил тяжелую следственную задачу, Слава больше уже не струсит в минуту опасности, ну, а вам просто не повезло - опоздали. Так что есть данные, Федор Кузьмич. Интереснейшие свидетельства о воздействии излучения на память плюс мой личный опыт.

- Какой? - удивился Котов. - Вы же не заинтересовались ни желтым, ни зеленым, ни синим.

- А белый? Я все-таки заглянул в эту яму.

- И что? - Славка, шагнув вперед, чуть не скатился вниз.

- Так, пустяки. Тоже воспоминание. Только совсем-совсем недавнее. И никак не скорректированное. Для рассказа неинтересно, - сказал Микульский и, попрощавшись, пошел к калитке.

Все уже разошлись, а Котов все еще стоял в темноте, вспоминая случившееся. Два удивительных случая, два маленьких чуда. И где-то внизу в глубине трехметрового кратера лежал посланец из космоса - невидимый сейчас кусочек неизвестного вещества, таящий в себе, может быть, великие тайны.

Разгадает ли их наука?