"Ужас в городе" - читать интересную книгу автора (Афанасьев Анатолий)

Глава 3

– Пока не повидаю Анюту, ничего делать не буду, – упрямо сказал он Мышкину, который сидел перед ним, развалившись в кресле, как на нарах, скрестив ноги, бодрый, улыбающийся.

Час назад Мышкин ввалился в номер, разбудив Егора дубовым стуком в дверь. Егор открыл полусонный, накинув халат на голое тело, – и едва признал гостя. На Мышкине был ослепительно-желтый парик, половину рожи закрывали роскошные, тоже рыжие и явно приклеенные усы, только по родному бельму да по перебитому в трех местах шнобелю Егор угадал, кто такой.

– Ну-ка, ну-ка, – радостно загудел Харитон Данилович, – покажись, сынку, какой ты стал. О, вижу, заматерел, забурел, поднакачал мослы, постарался Питоша…

А в башке, поди, все такая же карусель?

Насколько Егор помнил, материн сожитель прежде не склонен был к такому бурному проявлению чувств.

Вдобавок его покоробило, когда Мышкин, ни слова не говоря, попытался ткнуть ему кулаком в живот: еле успел увернуться. Но все равно он был рад.

За те годы, что провел в Угорье, Егор часто думал об этом человеке, пытаясь понять, какая в нем тайна. С виду мужик как мужик, крепко сбитый, немногословный.

В сущности, невежественный, малограмотный, хотя много странствовал и от жизни, конечно, нахватался ума.

Но откуда же в нем такая сила, которая всех окружающих всегда подавляла, да и на юного Егорку действовала: когда Мышкин к нему обращался за каким-нибудь пустяком, он непроизвольно настораживался, напрягался, хотя причин для этого не было. Мышкин никого не пугал и не совершал бессмысленных, злобных поступков.

Теперь-то, пожалуй, Егор знал ответ, и Жакин этот ответ косвенно не раз подтверждал. Такая сила, как у Харитона, это всего лишь – дар Божий, как талант, как красота. В нем присутствовала тихая мощь, как в природе, разлитой вокруг нас, и такая же, как в природе, в нем таилась способность к самообновлению и мгновенному разрушительному взрыву. Подобные люди редки, и им почему-то хочется угождать, хотя они этого вовсе не требуют. Жакин, дорогой учитель, точно так же устроен, с тем же даром природной мощи. И про себя Егор знал, что будет таким же. С той разницей, что Мышкин свою природную силу не контролировал, слепо подчинялся ее неожиданным прихотям, а Егор надеялся, что сумеет направить тайную энергию по высшему, предначертанному пути. Другого ему не дано. Он спаситель. Плохо ли, хорошо ли, но это так.

С некоторых пор он больше не сомневался в своей судьбе.

За час они о многом поговорили и собирались позавтракать, но упрямство Егора смутило гостя.

– Второй раз об ней вспомнил. Зачем она тебе?

Егор огрызнулся:

– Сколько вам лет, Харитон Данилович?

– Шестьдесят с гаком, а чего? Молодой еще.

– Зачем тогда спрашиваете? Невеста она мне. Вы же знаете.

– Я-то знаю, да она помнит ли.

– Вы на что-то намекаете, Харитон Данилович?

– Дак это, – Мышкин дурашливо подергал парик, посмотрел на Егора сочувственно. – Намекать не приходится. Всем в городе известно." У Саши Хакасского она в приживалках.

– Как это – в приживалках?

– Вроде как любовница, что ли. Ты не расстраивайся, Егор. Содержит он ее богато, кормит, одевает. Гулять – и то с охраной ходит.

Как писали в старину, ни один мускул не дрогнул у Егора на лице.

– Хакасский – кто такой?

– О, большой человек. Главный бугор в Федулинске.

От него вся тьма и неурядица.

– Молодой, старый?

– Как сказать, у сатанят возраста нету. По виду им всегда лет тридцать. На морду красивый, как мои волосья.

При этом улыбчивый. Бабы на таких клюют.

– Не верю, – сказал Егор. – Тут что-то не так. Не сходится что-то.

– Почему не сходится? Девушка из бедной семьи, родители у нее оборонщики. В больнице горшки старикам подавала. И тут враз такое богатство. Да и сам он, говорю же, червонный туз. Мало кто устоит. Ее осуждать не за что. Но ты не горюй, другую невесту найдешь. Их много в Федулинске.

Егор подошел к столу, снял трубку и заказал в номер завтрак на двоих. Сказал Мышкину:

– В холодильнике жратвы полно, но пусть горяченького принесут, да?

Мышкин ответил:

– Стыдно мне немного за тебя, Егор.

– Почему?

– У тебя матушку убили, дом отобрали. По земле погнали, как зайца. А ты об невесте печешься, с которой два дня хороводился. Несолидно как-то.

Егор взглянул на него с осуждением.

– Харитон Данилович, я же не отказываюсь. Все сделаю, как велите. Но сперва поговорю с ней. Пусть сама скажет, что я ей не нужен. У меня руки развяжутся.

Мышкин сморщился в печеное яблоко, сверкнул бельмом, всегдашний признак раздражения, но не успел возразить: у входной двери раздался звонок. Егор нажал кнопку пульта – и красивая, высокая девушка в черной юбке и белоснежной блузке вкатила на двухъярусной коляске завтрак. Ни разу не взглянув на них, начала сервировать стол у окна.

– Немая, что ли? – удивился Мышкин. – Чего-то даже не поздоровалась.

– Не обращайте внимания. Здесь свои порядки.

– Эй, детка, – окликнул Мышкин. – Тебе не помочь?

Девушка выпрямилась, изящно качнув полными бедрами, обернулась:

– Завтрак подан, господа.

– Спасибо, милая. Но чего ты вроде как-то дичишься?

– Нет, не дичусь. Нам первыми нельзя заговаривать с господами.

– Почему?

– По инструкции. Некоторым не нравится развязность.

Отвечала бойко, как по писаному, взгляд обалделый.

Мышкин не унимался:

– Тебя как зовут?

– Галя.

– Скажи, Галл, ты только завтраки подаешь или есть другие обязанности?

Нежное личико прояснилось, сверкнула белозубая улыбка:

– Все, что угодно. Желание гостя превыше всего.

У меня все справки с собой.

Чтобы не быть голословной, достала из фартучка и показала издали какие-то синие бумажки.

– Дорого берешь?

– Совершенно ни копейки. Наши услуги входят в стоимость питания. Это обозначено в прейскуранте. Разве что могу принять маленький подарок за особые старания.

Цветы, например.

– Да-а, – в раздумье протянул Мышкин. – Вот так прожили пеньками и ничего хорошего не видели. А ты говоришь – невеста!

Егор махнул рукой, и девушка, не попрощавшись, шмыгнула за дверь.

– Что касается свидания, – продолжал Мышкин, – сегодня же увидишь свою Анюту. Только после не жалей.

– Вот и хорошо, – обрадовался Егор.

* * *

Ближе к вечеру весь федулинский бомонд собрался на стадионе. После довольно долгого перерыва, связанного с эпидемией краснухи, унесшей на тот свет несколько тысяч ослабленных голодом горожан, спорт снова начал входить в моду. Проводились соревнования по мини-футболу, по бодибилдингу, по бегу в мешках, но особенной популярностью пользовались так называемые русские скачки. Действительно, веселое, незабываемое зрелище. В городе оборонщиков отродясь не было ипподрома, да и в ближайших деревнях всех лошадей, какие были, давно пустили на мясо, но оказалось, что это не беда. Голь, как говорится, на выдумки хитра. Скачки устраивали на теннисном корте, участвовать в них мог любой желающий, коней заменяли обыкновенные деревянные палки, пропущенные между ног. Правила тоже самые немудреные. Тот, кто пробегал пять кругов и не падал, считался победителем. Каждому удачному заезду благодарные федулинские зрители радовались, как дети, орали, вопили, швыряли на корт пустые бутылки, заключали сумасшедшие пари, короче, скачки превращались в большой спортивный праздник. Для самых азартных болельщиков, желающих всерьез попытать счастья, в ближайшем пункте прививки поставили настоящий тотализатор, где, при отсутствии денег, можно было сыграть на любой свой орган: почку, глаз, сердце, – а также внести в залог определенное количество крови – сто граммов, двести, литр, сколько не жалко. Выигрыши выпадали огромные. Рассказывали, что на одном из прошлых заездов некто Кеша Давыдов, поставив разом обе почки и селезенку, выиграл на инвалиде Петрове, изображающем лошадь по кличке Мандолина, сразу два мешка дури, которой обеспечил всю свою родню на десять лет вперед. Особую демократичность придавало скачкам то, что в них наравне с мужчинами участвовали женщины.

Городская администрация всячески поощряла увлечение обывателей спортивными состязаниями, из собственной казны выделяла средства на призовой фонд, спонсорами выступали такие уважаемые люди, как Александр Ханович Хакасский и Лева Грек по кличке "Душегуб", возглавляющий личную, летучую гвардию Рашидова.

В этот день на стадионе состоялся праздник-ретро "День физкультурника", и все трибуны, естественно, были переполнены, яблоку негде упасть. Центральным мероприятием стал матч по боксу за звание абсолютного чемпиона Федулинска, который начался, как только отцы города заняли ложу для почетных гостей.

Правила соревнований были не совсем обычные, но вполне соответствовали духу времени. Мэр Гека Монастырский выделил двух профессионалов, Боку Тучкова и Гарика Махмудова, бывших лет десять назад чуть ли не призерами страны в полутяже, а нынче занимавших важные посты во внутриведомственной охране. Эти двое поднялись на ринг и для затравки провели показательный бой в один раунд, обменявшись серией мощных, но неопасных ударов. Потом, по очереди, разбили об головы друг Другу по несколько кирпичей. Затем главный судья матча, подполковник милиции Гаркави, облаченный в белый смокинг, поклонившись в сторону почетной ложи, зычно объявил о начале матча. Претенденты на звание абсолютного чемпиона потянулись на ринг один за другим. Некоторых пошатывало от слабости, и их выводили под руки жены и дети. Условия были, конечно, заманчивые. Тот, кто выдерживал от Тучкова или Гарика Махмудова один удар, не летел с колес, получал поощрительный приз: на выбор – либо ящик прокладок, либо бутылку местной водки "Саня X.", но это, разумеется, не все. В идеале, если бы нашелся боец, сумевший устоять против двух профессионалов тридцать секунд, он получил бы вместе со званием абсолютного чемпиона еще и главную награду – бесплатную путевку на Канары, куда счастливец мог отправиться либо один, либо, по желанию, в сопровождении знаменитой федулинской куртизанки Машеньки Масюты, дочки предыдущего мэра.

Долгое время не везло никому, хотя каждого нового претендента стадион поддерживал ревом сотен глоток.

Все попадались какие-то дохляки, хоть и настырные: сказывались поспешно сделанные дополнительные прививки. Двух или трех добровольцев Гарик Махмудов своим знаменитым, приемистым правым хуком уже зашиб насмерть под оглушительное улюлюканье зрителей, но большинство валились от ужаса, не дожидаясь удара, и ловкие помощники рефери с позором за ноги выволакивали их с ринга. Особого накала живописное и комичное зрелище достигло, когда на ринг, подменив профессионалов, выскочил сам Гека Монастырский. Зная страстный, нетерпеливый нрав городского головы, публика встретила его появление восторженным свистом, как если бы увидела на ринге целую команду "Спартак". Монастырский немного размялся, поприседал, попрыгал, а затем мощными пинками посшибал с ног, как кегли, с пяток выставленных претендентов. Но ушел недовольный собой: даже какой-то старикан с песьими буклями на голове, явно из недобитых коммунистов, после его тумаков все-таки уполз с ринга самостоятельно. Геке не хватило куража, и он понимал, что это плохая примета.

В ложе, подавая Анечке бокал с шампанским. Хакасский обронил:

– Все же мэр у нас полный кретин. Ты не находишь, дорогая?

Анечка ответила:

– Откуда мне знать? Я ведь и сама дурочка.

На ринг она ни разу не взглянула, но чувствовала себя не в своей тарелке. Дело в том, что несколько раз в толпе (или показалось?) мелькнули такие знакомые, яркие глаза, что ей стало страшно. Сердце тоже подавало вещий знак: вернулся! Вернулся!

Проницательный Хакасский заметил, что с ней что-то неладно. Он, конечно, не рассчитывал, что она будет радоваться примитивному празднику, но вдруг почувствовал какое-то новое, неожиданное сопротивление. Это ему не понравилось. Опыт с девицей и так обошелся накладно. Он затратил много драгоценной энергии на подавление гуманитарного начала в этом маленьком, изящном существе, но полного успеха так и не добился. Не добился, зачем себя обманывать. А это чревато. Один незначительный промах, второй, третий – и могла рухнуть вся концепция. Именно от крошечных сбоев погибают замыслы с размахом. Хакасский тут был солидарен с Шекспиром.

– Ты вроде как с лица сбледнула? – спросил он озабоченно.

– Ужасно, Александр Ханович.

– Что ужасно?

– Весь этот ужасный мордобой. Зачем обязательно издеваться над людьми? Можно же их всех просто поубивать.

– Просто так убивают тараканов, – назидательно объяснил Хакасский. – Для людей смерть должна иметь воспитательное значение. Впрочем, это так – абстракция.

Те, что внизу, разумеется, давно не люди. Это ведь все бывшие совки.

Он успокоился насчет подопечной. Какое уж там сопротивление. Обычная чувствительность умственно недозрелой славяночки.

В этот миг произошло нечто необычное. Рядом с ним, неизвестно каким образом миновав многочисленную охрану, возник молодой человек лет, пожалуй, двадцати трех – двадцати пяти, совершенно нефедулинской наружности. В серьезном взгляде молодого человека не было и тени шизофренического федулинского счастья. Хакасский не испугался, но на всякий случай сунул руку в карман, где лежала самострельная авторучка, личный презент Рашидова. Он не терпел подобного рода неожиданностей.

– Ты кто? – спросил он, дружески улыбаясь. – Откуда взялся? Хочешь попытать счастья на ринге?

– Я заберу у тебя город, – ответил юноша. – И вот эту девушку.

Хакасский не удивился. Сумасшедших в городе хватало. Несоразмерные дозы прививок, новые препараты, спешка, нехватка квалифицированного медицинского персонала – все это часто приводило к различным, иногда самым экзотическим маниям у подопытных, в том числе, естественно, мании величия. Недавно один горожанин, бывший наладчик вакуумной аппаратуры, взобрался на статую Владимира Ильича Ленина, принципиально оставленную в центре Федулинска, и, крикнув, что он ракетоноситель, грохнулся с нее оземь. Да и вообще много было всяких забавных случаев, связанных с некоторой форс-мажорностью эксперимента. В молодом человеке настораживало другое: у него был какой-то подозрительно осмысленный облик, да еще с насмешливой искрой в глазах.

– Почему бы и нет? – сказал Хакасский, продолжая дружески улыбаться. – Берите и город и девушку. Все что угодно. Разве мне жалко?

Сам же проделал следующее: достал авторучку, похожую на толстую гаванскую сигару, и одновременно подмигнул ближайшему охраннику, Гоше Быку, известному тем, что на спор он запросто пробивал оловянной башкой деревянную перегородку любой толщины. Гоша его понял, и "сигара" уже готова была рыгнуть свинцом, но ничего путного из этого не вышло. Чудной паренек, появившийся невесть откуда, оказался стремителен, как дьявол. Ни Хакасский, ни Гоша Бык, и вообще никто из ближайшей обслуги не успели уследить за его движениями. В мгновение ока драгоценная авторучка взвилась в воздух, выбитая неуловимым прикосновением, Гоша Бык неожиданно для себя получил страшный удар по темени, опустивший его на колени, а шустрый мерзавец уже нырнул с помоста в толпу зрителей. Но это еще не все. Хакасский, увлекшись загадочным полетом авторучки, вдруг ощутил ледяную тяжесть в паху, горько охнул, схватился руками за живот, обнаружив, как резко изменились привычные очертания мира. Говорить и дышать он пока не мог, лишь изумился до крайности: он же мне яйца разбил! Однако все произошедшее было столь невероятным, что и эта мысль воспарила следом за авторучкой, будто сизый голубок.

– Вам нехорошо, Александр Ханович? – участливо спросила Анечка. Она попыталась поднять его с земли, но он не вставал. Глядел на нее воспаленным взглядом, обещающим мучительную участь.

Но не это ее беспокоило.

Ей показалось, что Егорка ее не простит. А в чем она виновата? Это он виноват перед ней, покинул так надолго. Слабая женщина, разве могла она устоять перед всесильными чудовищами?

За Егором погнались, но с некоторым опозданием.

Он пробегал мимо ринга, когда группа преследования только начала формироваться. Рашидов, как на зло отлучившийся по малой нужде, промедлил с распоряжениями, и без его указки, естественно, никто не двинулся с места. Картина, которую он застал (извивающийся на помосте Хакасский, онемевшая толпа), его потрясла, но, наконец опомнясь, он широким взмахом руки послал стаю нукеров следом за беглецом. Адекватно проявил себя только Бока Тучков, мастер перчатки, прыгнувший на преступника прямо с ринга. Метил раздавить его семипудовым туловищем, но промахнулся. Егор в последний момент тормознул, и удалой боксер шмякнулся на асфальт пузом, расплескав вокруг фонтаны черной федулинской грязи.

– Осторожнее, сынок, – посоветовал Егор. – Так ведь ушибиться можно.

Толпа робких обывателей расступалась перед ним, давая дорогу, но Рашидов, наблюдающий за погоней сверху, не сомневался, что поимка мерзавца – вопрос немногих минут. Все оцеплено, день белый – и город его собственный. Куда тут умчишься? Он подошел к Хакасскому, который уже почти сидел, хотя в глазах у него стояли крупные слезы боли. Таким Рашидов его еще не видел, да и не думал когда-нибудь увидеть. Ему стало стыдно за соратника, начальника и друга.

– Что за чудеса, Саня? – спросил он. – Откуда он взялся?

– Ты у нас безопасность или я? – прошамкал Хакасский.

– Может, маньяк? Или передозированный?

– Нет, Рашик, тут что-то похуже… Вот она знает, – пальцем ткнул в Анечку. – Возьми ее к себе. Пусть запоет.

– Я ничего не знаю, – сказала Анечка.

– Ты что, Рашид, охренел совсем? – простонал Хакасский. – Не видишь, врач нужен. Дай быстро врача.

– Не волнуйся, Саня, все сделаем… С ней как можно беседовать? Не возражаешь против первой степени?

– Ломай на части. Сучкой она оказалась.

– Может, сейчас у него самого все узнаем.

– Ты его возьми сперва.

– Куда он денется, Саня?

На лице Хакасского мелькнуло такое выражение, что Рашидов заподозрил в нем, кроме разбитой промежности, еще и умственное недомогание. Это его бесконечно огорчило. Хоть он и знал, что Саню рано или поздно придется давить, как всех прочих, но также знал и то, что без Сани управлять городом ему будет одиноко.

Он поднял голову и окинул взглядом площадь. Погоней руководил "Душегуб" – Лева Грек, но хаотичное движение множества людей мешало разобраться в важных фрагментах. Создавалось впечатление, что мелкие отряды преследователей метались в разные стороны, будто сослепу. Что-то в этом было противоестественное. И где же сам преступник?

Однако Лева-Душегуб не сбился со следа и точно вышел на цель. Повалив наземь груду замешкавшихся федулинских человекоовощей, он вырвался в Марьин переулок, куда устремился беглец. Он увидел фигуру в серой куртке, юркнувшую в проходной двор, и вполне мог достать засранца из своего "магнума-10", бьющего наподобие базуки, но понимал, что Рашидов надеется получить бандюгу живым, чтобы допросить перед тем, как прикончить. Ошибиться в таком важном пункте было опасно даже для командира летучей гвардии, Рашидов таких ошибок попросту не понимал.

Лева-Душегуб прибавил ходу, из проходного двора беглец мог ускользнуть на городскую свалку, где его поймать будет не так легко, даже среди бела дня. Федулинские свалки, а это, можно считать, все окраинные районы, представляли собой немыслимую мешанину: горы всевозможного мусора, самодельные жилые строения, свежие захоронения, известковые дезинфекционные ямы – тут столько укромных мест, что нужного человечка иной раз удавалось извлечь лишь с помощью специально натасканных доберманов. Проще перехватить безумца по пути к пустырю: заминок в оперативной работе Рашидов тоже не терпел.

В арке проходного двора на ровно рысящего Леву-Душегуба (остальные бойцы заметно приотстали) откуда-то сбоку, как из преисподней, прыгнула цыганка в монистах, с растрепанными волосами и в какой-то разноцветной душегрейке. Именно так и было – прыгнула из ниоткуда, вцепилась в рукав, сбила с шага и заблажила в ухо:

– Позолоти ручку, дорогой, судьбу скажу! Позолоти ручку!

Леня на ходу попытался сбросить неожиданную помеху движением плеча, но не тут-то было. Дьяволица словно приклеилась. Откуда? Что такое?!

Пришлось задержаться, чтобы врезать ей в ухо, но и тут вышла смешная несуразность. Два раза махнул и оба раза промазал. Тетка с черными угольями глаз, полудикая – под рукой, рядом, а кулак, словно намыленный, свищет мимо. Лева опешил и встал, как внезапно стреноженный конь. Бойцы мигом сзади нахлынули.

Цыганка сама от него отцепилась, гнусаво заныла:

– Зачем уж сразу драться? Я же по-доброму, по-хорошему. Тебе, родимый, жить осталось три денечка, кровососу, хотела упредить. Не хочешь слушать, беги дальше.

Гонись. Мое-то дело сторона.

Умом Лева-Душегуб был не силен, но сердцем чуток, как все убийцы.

– Кто такая, дура? Подохнуть хочешь?

– Говорю же, позолоти ручку, – и улыбнулась ему, как сыночку потерянному. У Левы "магнум" в руке, хотел пальнуть сучке в брюхо – боек заело. Да что же такое творится на белом свете, господа! Оглянулся на братву – те топчутся в недоумении.

– Повяжите гадюку и в приказную, – распорядился Лева и наконец-то помчался дальше. Но были потеряны бесценные секунды.

Вырвался на пустырь, там серой фигуры, разумеется, и в помине нету. Зарылся где-нибудь в кучу говна. Лева страшно, противоестественно выматерился и послал братков за собаками…

На помосте к поверженному Хакасскому вместе с врачом подошел мэр Гека Монастырский, чтобы выразить соболезнование.

– Какой праздник испортили, Александр Ханович, – сказал с кривой ухмылкой, – Только народ начал в раж входить. Обидно, ей-Богу!

Хакасский взглянул на него с презрением.

– Уйди отсюда, падаль, – процедил сквозь зубы. – Ровно неделю не попадайся мне на глаза.

– Извините, Александр Ханович, я от чистого сердца… Поймаем – и показательная казнь. А как иначе? Иначе нельзя.

Рашидов взял его под руку, повел вниз, что-то шепча на ухо. Что-то такое, от чего мэр вдруг затрясся, как в дергунчике, и внезапно посинел…

Егор сидел за баранкой темно-синего "рено", на заднем сиденье развалился Мышкин. От мощного спринта (площадь, улица, пустырь, еще две улицы) юноша слегка запыхался, отдыхал в расслабленной позе "медузы".

Мышкин его пожурил. Сказал, что из-за его любовного каприза подставилась Роза Васильевна, хотя, конечно, она такая женщина, которую ихними челюстями не разжевать.

– Ну и что? – спросил Мышкин. – Сходил, повидался? Доволен?

– Увы, – вздохнул Егор.

– И что увидел?

– Ее силой взяли. Она меня любит.

– Я не про это.

– А про что?

– Кодлу разглядел? Справишься?

Егор задумался. В ясном стекле перед ним растекались Анечкины глаза, наполненные такой тоской, какой он раньше не видел у людей. Как два гаснущих в ночном костре уголька. Мертвая тоска, запредельная.

– Справлюсь, Харитон Данилович, – сказал он. – Но только под вашим руководством.