"Среда обитания" - читать интересную книгу автора (Ахманов Михаил)

Глава 8

КРИТ

Зря я таскался в Кив, зря! Место, конечно, любопытное – там с водного горизонта выведен поток, текущий в специальном ложе и разделяющий пополам всю городскую территорию. Сектора обозначаются не цветом, но указанием «левобережный» или «правобережный» с добавкой номера, а над потоком переброшены восемь мостов, воздушные улицы и подвесная канатная дорога. Забавное устройство! Еще забавнее глядеть на воду с высоты – где ее увидишь в таких количествах и в непрерывном движении? Возможно, именно это называется «рекой», как говорила Эри? Если не считать открытых вод и подвесной дороги, Кив не отличается ни от Мобурга, ни от других куполов, в которых мне довелось повоевать. Лес, подлесок, кольцевая магистраль, промзоны, латифундии, Щели да Отвалы... Щели – продольные, поперечные и всех иных конфигураций – можно было бы исследовать годами, но, к счастью, не пришлось: умельцы ОБР из Службы Диггеров излазили их и простукали задолго до меня. Ну, чем еще заняться, гниль подлесная? Представился гранду Виннипегу, начальнику Касселя, взял огнемет, надел броню, полез в Отвалы и побродил там трое суток. Все же сотня в день, надо отрабатывать!

Виннипег хотел, чтоб я спустился с диггерами и его людьми из Службы Охраны, но эти фокусы со мною не проходят. Еще чего, тащить с собой ораву олухов! Шума от них больше, чем помощи, и следить за каждым я не могу. Кто манки попадется или крысам, кто в яму свалится, а кто под огнемет полезет или меня же и спалит... Огнемет не разрядник, не пулевое оружие, а штука тонкая, капризная – посмотришь не туда, взгляд отведешь, а в прежнем месте только пепел осыпается. Я бы взял кого-нибудь в помощники, но не из Службы, а из Черных Диггеров – но где сыскать надежного пачкуна? Не Мобург, где я надежных знаю... Рекомендациям Виннипега я не доверял – тем более что обры Черных не жалуют. Откуда гранду знать, кто плох, а кто хорош? Опять же все под подозрением – может, наняты противной стороной...

Так что я полез один, хоть Виннипег твердил о Целой экспедиции. Пришлось напомнить ему о трех уже погибших, а заодно о том, что я не легат из Кива и подчиняюсь не ему, а действую в рамках контракта. То есть по собственному усмотрению.

Отвалы в Киве ничем не хуже и не лучше тех, которые в Мобурге: пыль и камни, темнота и сырость, оползни, колодцы и всякий древний хлам. Еще, конечно, пачкуны. Пробираясь к Штрекам, я наткнулся на одну ораву – что-то они там нашли, перламутровый диск или какую-то штучку из бронзы, и, кажется, решили, что я намерен отобрать добычу. В таком состоянии диггеры не отличаются от крыс, только зубы покороче... Пришлось заняться вразумлением, что я и сделал с помощью протеза, дротиков и кулаков.

Искать в Отвалах фирму «икс» – точнее, транспортные коридоры и залежи сырья – было занятием для идиотов. Не так уж велики Отвалы, чтобы в них укрыться, а любопытные шастают каждый пятый день, если не пачкуны, так крысоловы и охотники. Вот Старые Штреки – другой разговор! Штреки есть в каждом поселении, целый лабиринт вокруг Отвалов, что тянется под ярусом коммуникаций и производственными зонами. Галереи, переходы, наклонные ходы, отвесные шахты, полости, ниши и дыры в скале, остатки древних проржавевших люков... Куда попадешь из этих ходов, о том даже Паку неведомо – может, в трейн-тоннель, а может, в закрытую зону, в гости к королю. Или, например, в забытое Хранилище, где можно разжиться металлом и стеклом...

Я походил, послушал, тщательно принюхался – кислятиной и вонью не тянуло, – снял броню, проверил, что стены не вибрируют. Долго проверял, в десятке мест, и, хоть ничего не обнаружил, была мне в остальном удача – ни крыс поблизости, ни дикарей. Выбрал щель, в какую крыса не пролезет, сжег мокриц из огнемета и поспал. Снова побродил по Штрекам, и опять безрезультатно. Сыро в них, холодно и мерзко, но грела меня мысль о сотне в день.

В Мобург я возвратился на исходе третьей четверти и, едва поднявшись в патмент, вызвал Конго и доложил о своих бесплодных изысканиях. Гранд удивления не проявил, но показался мне мрачноватым – то есть мрачней и угрюмей обычного, и голос был какой-то кислый, словно у человека, разочарованного в жизни и помышляющего лишь о скорой эвтаназии. Будто ему обещали мясных червяков, новый мундир и одалиску, а выдали баллончик оттопыровки – и не какой-нибудь «стук-бряк», а «рвотной».

«С чего бы?» – подумал я и, чтобы вдохнуть энтузиазм в патрона, сообщил, что завтра наведаюсь в Отвалы. Но Конго, еще больше помрачнев, распорядился никуда не лезть, а появиться у него в стволе ровно через сутки, для инструктажа и выдачи новых указаний. Новых, крысиная моча! Как будто старых не хватает! Но, выяснив, что этот день оплатят, я успокоился, залез под душ, потом привел броню в порядок, выпил сока и связался с Эри. Договорились встретиться у Африки, пораньше, в те часы, когда его шалман простаивал.

Меньше людей, меньше ушей, а червячки хороши в любое время...

С этой мыслью я улегся спать.

– Ты обещал отвести его к Мадейре, – сказала Эри.

– Отведу. Вот перекусим и пойдем. Или пригласим сюда. Мадейра, он ведь рядом, в тупичке... Положив на тарелку фруктового пюре, я добавил овощного из моркови и заглянул в кухонное окошко. На кухне суетился Африка, резал мидий, поливал их лимонным соком, прокручивал паштет из лягушачьей печенки, жарил червяков, тушил капусту. И все – для почтенного легата Крита и его гостей. В этот час мы были единственными посетителями.

– Ешьте, пейте, подкрепляйтесь!

Я разлил по кружкам вишневое вино из Паги. Эри, сидевшая напротив, рядом со своим инвертором, лихо пригубила, Дакар с осторожностью принюхался и тоже выпил. В самом деле, непонятный тип: может, действительно явился из прошлого, а может, только что из инкубатора. Особых симпатий он мне не внушал.

Африка высунулся в окошко.

– Эй, комес!

– Нынче я легат.

– Урр... Ну, с повышением тебя! Мидий подавать?

Я кивнул, наблюдая, как Дакар ковыряется в своей тарелке. Что ему там не понравилось? Морковное пюре? Так этим пюре в инкубаторах кормят! Полезно для просветления мозгов.

Инвертор подцепил кусок и буркнул:

– Странная еда. Как для младенцев.

– Ты о чем, парень?

– Протертые овощи и фрукты... А почему не целые? Яблоко или огурец...

– Ты уверен, что съел бы яблоко?

– Отчего же нет?

Я чуть не подавился. Эри только усмехнулась – кажется, уже привыкла.

Мы принялись за мидий, и Дакар спросил: – Этот Мадейра – ученый? Историк? Социолог?

– Блюбразер, – отозвался я.

– Блюбразер... голубой брат... – подозрительно протянул он. – Гомик, что ли?

– Ты уж прости, – сказала Эри в ответ на мою вопросительную гримасу. – Дакар... то есть Павел... он временами выражается непонятно.

В самом деле непонятно, но с этим можно бороться. Есть надежные способы, и я их применил – не ради малосимпатичного инвертора, а ради Эри.

– Выпьем! – Я снова плеснул в кружки вина. – Думаю, чтобы понять Дакара, нужно выпить и оттопыриться «разрядником». Или хотя бы «стук-бряком».

– Меня зовут Павел, – произнес он, снова принюхиваясь к вишневому. – С тем, что надо выпить, я согласен, но желательно чего-нибудь покрепче. Чем выше градус, тем лучше взаимопонимание.

Опять непонятные речи... Он начинал меня раздражать. Я не испытывал к нему ревности – то, что было между мной и Эри, было и прошло, – но мне не нравится, когда пренебрегают роскошным угощением. Моим! Да и за Африку обидно – зря старался, что ли?

Я сунул голову в окошко и позвал:

– Эй, партнер! Пузырь найдется? Или послать к Факаофо?

– На компост твоего Факаофо! – отозвался Африка и начал копаться в каком-то тайничке, поматывая носом-хоботом и приговаривая: – Все имеется, чего легат желает, все... Только зачем легату пузырь?.. Был комесом, пунша и вина хватало, а теперь...

– Пузырь не для меня. – Выдернув из лапы Африки флакончик, я протянул его Дакару. – Вишневое тебе не нравится? Ну, попробуй этого.

– Крит! – Эри поднялась в тревоге, но было поздно: ее инвертор уже присосался к флакону. Опорожнил его, утерся, кивнул с одобрением и произнес еще одно загадочное слово:

– Самогон!

Мы смотрели на него, разинув рты. Пузырь вообще-то чистый яд, но есть и на него любители, с соком пьют, или с вином, или по капле тянут через трубочку. Но чтобы неразбавленный и разом... Такого я, признаюсь, не видал!

Дакар покосился на пустой флакончик:

– Скромная емкость... А побольше нет?

– Еще один! – велел я Африке.

– Лучше три или четыре, – произнес инвертор. – И кружку! Я не воробей, чтоб пить наперстками.

Африка выдал требуемое, просунулся в окно и поглядел на Дакара:

– Не отравишься, дем? Мне не нужны неприятности!

– Какие неприятности? – Этот чудак слил пузырь в кружку и заметил: – Тут на стакан не наберется.

Червячки поспели. Африка молча разложил их по тарелкам, добавил капусты, полил соусом. Отличные черви, из Пэрза... И паштет хорош – здесь, в Тоннеле, такой нигде не подадут, кроме шалмана Африки.

– Ешь! – Эри поставила тарелку перед инвертором. – Это очень вкусно.

– Сосиски? – пробормотал он. – А почему черные?

– Это, Дакар... – начал я, но он, хлопнув ладонью по столу, рявкнул: – Павел!

– Это лучшие мясные червяки из Пэрза. – Мне пришлось напрячься, чтобы закончить фразу. Терпение мое иссякало.

– Червяки? Дьявольщина, червяки!.. А там что?

– Там паштет. Лягушачья печенка.

Он уставился в тарелку с таким видом, будто ему предложили пару крысиных хвостов. Кстати, манки их едят, и хвосты, и все остальное тоже. А крысы лопают самих манки. Такая вот у них безотходная экология.

Мы подняли кружки, и Дакар опорожнил свою наполовину. Эри охнула, Африка выпучил глаза, а я невольно содрогнулся – показалось, что Дакар сейчас забьется в судорогах и сползет под стол. Однако он лишь хмыкнул, подцепил червя и откусил крохотный кусочек.

– На трепангов похоже. Терпеть их не могу! Еда у вас как при коммунизме – пока строили, все съели, остались червяки с лягушками... Неудивительно при таком населении!

Не знаю, что он имел в виду, но тон мне не понравился. Эри с беспокойством ерзала на лавке, Африка, с обидой взглянув на Дакара, отправился в самый дальний угол кухни, а мне червяки не лезли в горло. Я все пытался представить, что за столом со мною не Дакар, а, предположим, Дамаск или Хинган, старые приятели. Но с воображением у меня плоховато.

Почти не прикасаясь к еде, инвертор в три глотка прикончил свое пойло. Щеки его побледнели, на висках проступила испарина, глаза подернулись туманом. Он выглядел сейчас как человек, лишенный подданства и статуса, – опоры рухнули, удача отвернулась, и впереди безрадостная жизнь, подлесок да пищевой концентрат. Я вспомнил, что сказала о нем Эри: несчастный пришелец из прошлого, лишившийся своей реальности и близких... Не уверен, был ли он пришельцем, а вот несчастным – наверняка. Я отхлебнул вишневого и произнес:

– Ты собирался меня расспросить. О чем? Взгляд у него был мутный.

– Обо всем. Но прежде чем спрашивать, я расскажу... расскажу, откуда вылез. – Он сделал паузу. – Нет, «вылез» здесь не подходит... определенно не подходит... Прибыл? Прилетел? Переместился? В общем, я...

– Можно без подробностей. Эри говорила, откуда ты и кем себя считаешь. Я знаю, Дакар.

Он побледнел еще больше и стиснул кулаки.

– Я Павел! И ты ничего не знаешь и не понимаешь! Ты, пожиратель червяков!

Инвертор стал приподниматься, но Эри обхватила его за плечи. «Что с ним, гниль подлесная?» – подумал я. Казалось, он надышался самого крутого зелья вроде «отпада», но от него не бледнеют и взгляд не туманится. Такое бывает, если «шамановки» дернуть, но в этом случае пошевелиться трудно – сидишь и спишь с открытыми глазами. Может быть, пузырь? Он выпил пять флаконов – хватит, чтобы отравить крысу.

Ну, это не повод, чтобы мириться с оскорблением...

– Ты Дакар, – произнес я, ткнув его в грудь пальцем протеза. – Возможно, раньше ты носил другое имя, но здесь ты Дакар! Дакар, хоть до купола подпрыгни!

– Павел! – взревел инвертор, внезапно вскочил и опрокинул стол со всеми кружками и тарелками. Край столешницы пришелся мне в живот, заставив на секунду потерять дыхание, скамья подо мной покачнулась, и с грохотом и звоном я свалился на пол. В такой ситуации руки сами тянутся к ножу, и я уже нащупал рукоять, но вопль Эри меня остановил. Эри, если ее разозлить, не выбирает выражений.

– Чтоб тебя куполом придавило, манки отвальный! Ты с чего оттопырился? Ты на кого руку поднял? Ублюдок, крысиные мозги, дырка в заднице! Я тебе гарбич выбью и в Отвалах закопаю! На компост пойдешь, урод!

Кулаки ее работали быстрее, чем крылышки Пекси, когда тот набирает скорость. Дакар, согнувшись в три погибели, лишь успевал прикрыть лицо да место, что поважней физиономии. А зря! Туда она как раз не била.

Мое раздражение исчезло – я даже развеселился, выбираясь из-под стола и червяков с паштетами.

– Вот это одобряю! Это по-нашему! – промолвил я, отряхивая хламиду. – Сейчас отдышусь и добавлю.

Отдышался и врезал инвертору в челюсть. Левой, разумеется – правой я бы ему кость сломал и зубы выбил.

Зубы, однако, лязгнули.

– Ты полегче, Крит, – сказала Эри. – Мое ведь, не чужое! Еще повредишь что-нибудь нужное.

Дакар выпрямился, опустил руки, и какое-то мгновенье мы стояли, в задумчивости посматривая друг на друга – то ли лавки и стол поднимать, то ли продолжить поединок. Внезапно он побагровел, хлопнул ладонью о колено и, согнувшись в поясе, расхохотался. Смех у него был звонкий, заразительный. Эри смущенно усмехнулась, поправила растрепанные волосы и вдруг, обхватив Дакара за шею и притянув к себе, стала целовать.

– Она меня за муки полюбила, а я ее – за состраданье к ним, – пробормотал инвертор.

Не знаю, что он хотел этим сказать, но мои губы тоже разъехались в ухмылке. Так мы и стояли, переглядываясь и посмеиваясь, среди разбросанных тарелок, паштета, смешанного с пюре, тушеной капусты и лужиц коричневатого соуса. Глаза у Эри блестели, Дакар улыбался и почесывал в затылке, а я смотрел на них и думал: трудно ударить человека или всадить в него нож, когда он смеется – тем более что он хохочет над самим собой.

Сзади послышалось грозное «урр!», и я обернулся.

– Ну, что? – спросил Африка, высунув в окошко свой огромный нос. – Повеселились?

– Это разве веселье! – откликнулся Дакар. – Вот у нас в Доме писателя... когда он еще не сгорел... – Перестав улыбаться, инвертор с тоскливым вздохом наклонился и поднял стол. – А тут... Тут, начальник, как на Шипке – все спокойно!

Странные речи, странные слова... Улавливая общий смысл, я не понимал деталей: какая Шипка?.. Какие писатели?.. Что за сгоревший дом?.. И как его сожгли – из огнемета? Но армстекло под огнеметом не горит, а плавится...

Оттолкнув Дакара, Эри повернулась ко мне:

– Чувствую, тут разговора не будет. Пойдем к Мадейре?

Я кивнул и направился к выходу.

В темном коридоре, хранившем память о недавней схватке с рыжим, мои шаги замедлились, а мысли понеслись, как беговые тараканы. Эри и ее недоумок-инвертор, считавший себя пришельцем из прошлого, будто исчезли, растворились в темноте; я отрешился от глупых фантазий и, возвратившись к реальности, стал соображать, что означает вызов к Конго. Какие новые инструкции и указания? Они обычно маскируют лишнюю работу, к которой я не склонен – не по причине лени, а потому, что все прописано в контракте. Я руководствуюсь твердым правилом: дополнительные услуги – за отдельный тариф! Все, что пожелают короли, гранды или старшие партнеры, но с обязательной финансовой поддержкой. Лишь в таком разрезе я принимаю новые инструкции и указания.

Иначе говоря, сколько можно выжать из Общественных Биоресурсов? Сто двадцать? Или сто пятьдесят?

Погруженный в эти мысли, я не сразу разобрал, что шепчет за спиной инвертор. Кажется, он извинялся:

– Ты, Крит, не держи обиды... Ну, выпил, каюсь... Так с горя ведь, не с радости! Я вообще-то не пью, и прежде не пил, и в последние годы, когда меня приговорили... Но тяжко тут у вас! Тяжко, непонятно... Зачем я здесь? Как тут очутился, для чего и почему? Хорошие вопросы! А ответов нет... Только сны, сны... Каждую ночь Сергей и Ася снятся... сын мой и жена... Просыпаюсь, а рядом... – В горле у него заклокотало. – Хорошая женщина, но не моя! Хотя, конечно, джентльмены предпочитают блондинок...

«Не оберется Эри с ним проблем!» – подумал я, сворачивая в узкий коридор, к тупичку блюбразеров. Собственно, все ответвления в Тоннеле, все боковые ходы и проходы где-то кончаются, а значит, их можно считать тупиками, но по неведомой причине лишь у блюбразеров тупик, а все остальное с каким-нибудь иным названием. «Подвал танкиста», лавка Факаофо, допинг «У блохи», агентство «Восемь с половиной»... А вот Мадейра и его собратья – в тупике! Есть в этом нечто символическое...

Под бормотание инвертора мы вышли в другой коридор, с полосками тусклого люминофора вдоль стены, и повернули к массивной двери из триплекса. Я набрал знакомый код, и дверь отъехала в сторону. Перешагнув порог, мы очутились в довольно просторном и уютном помещении: стены покрыты светло-синим пластиком, в левом углу – терминал, в правом – зеленые кусты с гроздьями мелких цветочков (конечно, голограмма), посередине – круглый стол и кресла. На стенах – пейзажи и полки с разной дребеденью, под ними – диваны и рабочие столы, на одних бумаги разбросаны, на других лежат какие-то древние штуковины – не иначе как добытые в Отвалах. Блюбразеры очень интересуются древностями. Мадейра, думаю, обосновался в Тоннеле, чтобы быть поближе к пачкунам и лавкам, где торгуют антикварными вещицами.

– Крит! – Он поднялся нам навстречу. – Каким воздуховодом занесло? Приятно тебя видеть! Тем более в такой компании! – Поклон в сторону Эри, вежливый кивок Дакару.

Мы стукнулись браслетами. Мадейра из Свободных и, подобно мне, трудился в ОБР, только в Ремонтной Службе. Он невысок и сухощав, видом страшноват, а нравом приветлив и разговорчив, хотя и несколько наивен. Под глазом у Мадейры жуткий шрам, рубцы на левом предплечье и след от ожога – на правом, но это не отметки боевого прошлого, он человек сугубо мирный. Попался капсулям в недобрый час... Отметины он не желает скрывать и после той встречи с капсулями подделывается под бывшего наемника. Мудрый шаг; к бойцу с такими украшениями даже в подлеске не сунутся. То есть, конечно, сунутся, но перед тем подумают пару минут – а чтобы удрать, больше и не нужно.

– Эри, Свободный Охотник, – представил я. – А это Дакар, наследственный инвертор Лиги Развлечений. Просто помешан на всякой старине.

Двусмысленная получилась фраза, однако инвертор промолчал и, кажется, согласился с прежним своим именем. Я заметил, что прогулка в коридорах пошла ему на пользу: бледность исчезла, глаза заблестели и с любопытством зыркали туда-сюда. Словно и не пил отравы... Поразительно!

Кроме Мадейры, в комнате были трое: парень и женщина у терминала и мужчина в перчатках и маске, трудившийся за одним из рабочих столов. Что-то он там очищал от ржавчины, действуя острой лопаткой, кистью и тихо жужжавшим пылеуловителем; желтые смерчи вздымались в воздух и тут же втягивались в раструб прибора.

– Крым, подданный «Тригоны», Баия, старший партнер «Зелени», – произнес Мадейра, кивая на сидевшую у терминала парочку. – Итуруп, из Службы Ремонта ОБР.

Мужчина в маске помахал нам кисточкой.

Пестрая команда, но я не удивился: кого среди блюбразеров не сыщешь, того под куполами вовсе нет. Кроме, конечно, королей и капсулей... Но гранды попадаются, и всякие чины из ОБР и ВТЭК тоже Не совсем уж редкость, хотя по большинству в блюбразерах Свободные. Это не компания, не фирма и Не лига, а вольное братство, и состоять в нем может всякий, не изменяя подданства и статуса. Они мечтатели и собиратели. Мечты, само собой, субстанция бесплатная, а вот собирательство древних предметов тянет на крупные суммы, которым вроде неоткуда взяться. Однако есть! От Лиги Развлечений, от диггеров – за помощь при оценке древностей, ну и, конечно, частные пожертвования.

– Прошу! – Мадейра, улыбнувшись Эри, галантно пододвинул кресло, но я покачал головой:

– Приватное дело, дружище. Пойдем к тебе? Ты не против?

– Не против.

Он двинулся к кустам, а мы – за ним. Дакар, увидев зеленые насаждения, замер, пробормотал: «Сирень!.. Надо же, сирень!..» – вытянул руку и разочарованно вздохнул, когда пальцы проткнули цветочную гроздь. Позади кустов был проход в другое помещение, где у Мадейры устроен музей: тут стояли тумбочки голопроекторов, записывающая аппаратура и стеллажи со старинными книгами и раритетами Эпохи Взлета. Немалая ценность, должен заметить! Но Мадейра редко покидает свою берлогу, и двери у него надежные.

Мы устроились на диване, под картиной, изображавшей ландшафт Поверхности. То была не голограмма, а натуральный, писанный красками пейзаж размером метр на два, и Дакар, вывернув шею, уставился на него, как на червя с двумя хвостами.

– Это, простите, что такое?

– Гористая местность, – любезно пояснил Мадейра. – Под горами и скалами понимаются естественные возвышенности – видите, слева, справа и на заднем плане? Между скал – водный поток, то есть река, голубое сверху – это небо, а ближе к зрителям – поле с травой и цветами. Конечно, реконструкция... Создана по описаниям в старинных книгах, и оттуда же термины, которые я употребил. Если желаете, могу растолковать их смысл подробнее.

– Не надо, – пробурчал Дакар. – Я знаю, что такое горы, скалы, реки и поля. В отличие от вашего

художника.

– Простите? – Брови Мадейры приподнялись.

– Горы и скалы не похожи на геометрические цилиндры и конусы, их форма более разнообразна: изломанные поверхности, выступы и впадины, трещины, карнизы... Этот разлом между скалами называется ущельем или каньоном, и река, текущая тут, должна кипеть, вихриться и бурлить среди порогов – белая пена, водовороты, прыжки от камня к камню, понимаете? А на картине – Волго-Донской канал в тихую погоду... Поле – а вернее, горный луг – не бывает такого ядовитого оттенка. Не яркий изумруд, а малахит, даже нефрит... И эти цветы! Где вы видели такие цветы? У них...

Он говорил и говорил, пока глаза Мадейры не округлились, а шрам на щеке не стал подергиваться, что было явным признаком волнения. Лет моему приятелю-блюбразеру немало, но он не растерял способности удивляться и был одарен ею в большей мере, чем я, или Охотники, или любой из людей, с которыми мне приходилось общаться. Он возбуждается с легкостью, но не могу сказать, что он доверчив – торговля с диггерами быстро избавляет от такого недостатка. А если так, то получалось, что в речах Дакара он узрел какой-то смысл.

Наконец Мадейра вцепился в волосы на затылке, со свистом втянул воздух и выдавил:

– Откуда вы это знаете, дем Дакар? То, о чем вы говорите? Я понимаю, что у инверторов воображения больше, чем у обычных людей, – воображения, творческой фантазии, искусства управляться со словами, соединять их с ситуацией и обстановкой... Но вещи, которые вы рассказали, не фантазия! Нет, не фантазия, так как проясняют множество вопросов! Ваши данные бесценны! Но откуда? Откуда они? – Взгляд Мадейры метнулся к полке с ископаемыми книгами. – Возможно, вы прочитали об этом в древних трудах, переработали, домыслили? Или нашли какие-то изображения? Источники, нам неизвестные, и потому...

– Он сам источник, – перебила Эри. – Такой, какого не найдешь ни в Отвалах, ни в Старых Штреках. Он вам на любой вопрос ответит, только спросит еще больше. – Она хихикнула.

Эри откровенно потешалась, а на лице Мадейры восторг и интерес сменялись изумлением. Что до Дакара, то он напоминал шмеля у банки со сладким сиропом. Кажется, он был доволен – нашлась подходящая аудитория.

– Источник? Что за источник? Что за вопросы? – Мадейра вскочил с дивана и забегал по комнате. – Мне кажется, что назревает нечто важное... Позвольте, я буду записывать нашу беседу... – Щелкнув переключателем, он уставился на меня. – Что это значит, Крит? Ты можешь мне объяснить?

– Сядьте, – произнес Дакар, – сядьте и успокойтесь. Я объясню.

И объяснил.

Следующий час я слушал занимательные сказки о древних городах, стоявших на Земной Поверхности, о странах и народах, каких, должно быть, не существовало никогда, о трейнах, катившихся по рельсам, и гигантских авиетках, летавших в небе над континентами, о войнах, бунтах, мятежах, побоищах, великих открытиях и катастрофах, о плоских участках суши, что назывались равнинами, и вознесенных к небесам, покрытых замерзшей водой над вздыбленной твердью, о водных потоках и скоплениях деревьев, которым в разных местах присваивали имена, звучавшие по-разному: просто лес, или тайга, сельва или джунгли. Еще я узнал о зорях и закатах, о ветрах и дождях, о звездах, метеорах и спутнике Земли, о полетах в пространство над Поверхностью, о станциях, подвешенных в бездонной пустоте, и о попытках долететь к другим планетам. Пустая затея, но величественная... К этой истории прилагались другие, о страшных бурях и разрушительных землетрясениях, болезнях, эпидемиях, мучительной смерти от старости или от ран, полученных в период войн и катаклизмов, о голоде и недостаче сырья, воды и даже воздуха, о свалках мусора на земле и в водоемах, о бесконечных конфликтах между людьми, делившими власть, ресурсы, территории. Если в древности все обстояло так печально, то предкам не позавидуешь... Впрочем, японимал, что это все игра воображения – ведь человечество не обитало на Поверхности. Хотя Пак его знает... когда-нибудь, в глубокой древности, задолго но Эпохи Взлета...

Мадейра слушал с раскрытым ртом, но временами, возвратившись в мир реальности, расспрашивал изадавал вопросы. Какие чудища водились в джунглях, сельве и тайге? Что значат термины «пустыня», «остров», «ночь» и «наводнение»? Как производили пищу и почему ее недоставало? С чем связано понятие «страна» – с определенным городом или обширным земным пространством, и что объединяло живших там людей? Что означают «семейные узы» и по какой причине мужчина, женщина и их потомство селились вместе, в одном и том же патменте?

Дакар с охотой отвечал – пусть не всегда понятно, но подробно. Никаких проблем, полный порядок с воображением и несомненное родство душ с Мадейрой... Прислушиваясь к ним, я поневоле проникался мыслью, что мир на Поверхности был не фантазией, а фактом, и бытие в том мире, столь непонятное и странное для нас, являлось не измышлениями игривого ума, а таким же реальным, вещественным предметом, как купол, или стволы, или промзона, где откармливают мясных червяков. Возможно, я ошибался, и все, что говорил инвертор, было ерундой и чушью? Возможно... Но стоило вспомнить мнение Эри, ее слова о переменах, случившихся с Дакаром, о его отвращении к одалискам, провалах памяти, страсти к вину, столь же внезапной, сколь непонятной. Не говоря уж о загадочной способности поглощать пузырь...

Дакар замолк, и в комнате повисла тишина. Она длилась минуты три или четыре, потом Мадейра вскочил и заметался от стены к стене. Туда-сюда, от дивана, где мы сидели, к стойкам голопроекторов, от стеллажей со всякой всячиной к рабочему столу... Когда в глазах у меня зарябило, он вдруг остановился, повернул голову и ткнул рукой в инвертора.

– Вы! Вы, дем Дакар, поведали воистину чудесную историю! Я не хочу больше расспрашивать вас, надеясь, что мы еще встретимся; кроме того, я должен ответить на ваши вопросы. Ведь есть вопросы, не так ли? – Дождавшись быстрого кивка Дакара, он продолжил: – Итак, я не желаю злоупотреблять вашим терпением, вашей готовностью идти навстречу моему любопытству. Но! – Мадейра поднял палец. – Но! Могу ли я просить вас о небольшом одолжении? Если угодно, о проверке, которая подтвердила бы ваши слова, рассеяла последние сомнения? Все же, согласитесь, случившееся с вами не назовешь ординарным событием... Я имею в виду переселение разума из тела в тело через века или тысячи лет, чего ни вы, ни я не в силах объяснить... Но, может быть, мы отвлечемся от попыток объяснений и обратимся к подтверждению?

– Как вам угодно, – произнес инвертор. – Я готов на все... почти на все, чтобы заручиться вашим доверием. – Внезапно он обнял Эри за плечи, потом нерешительно вытянул руку и положил ладонь на мой протез. – Вы, дем Мадейра, третий человек, который знает правду обо мне, и каждый из вас становится мне близким. Хочу я того или нет... Иных друзей или знакомых я тут не приобрел. – Дакар посмотрел на меня, на Эри, на Мадейру и добавил: – Я хочу, чтоб вы мне верили.

Сказано было искренне, и моя неприязнь к нему начала таять. Я не слишком доверчив и проницателен, но различаю правду и намеренную ложь. Другое дело, фантазии, которые самому фантазеру кажутся истиной...

Кивнув, Мадейра подошел к голопроектору, включил его, прогнал десяток кадров – мелькнули какие-то обломки, черепки, сплющенные и скрученные конструкции, панорама огромного длинного зала, который тянулся в бесконечность... Зал исчез, и появилось изображение диска с изъеденными краями диаметром в человеческий рост – темная поверхность с неясными, словно отчеканенными или выдавленными на ней контурами. Мадейра подрегулировал прибор, поверхность слегка посерела, посветлела, контуры проступили ясней, и я увидел жуткое чудовище. Два распростертых крыла, под ними – хвост и когтистые лапы, а сверху – головы. Две головы, крысиная моча! Плоские, с крючками на конце, с высунутыми языками! Мадейра откашлялся.

– Эту вещь нашли года четыре назад в... Ну, не важно где! Нашли и сняли голограмму, так как сам предмет, изготовленный из стали с добавкой никеля, не подлежал транспортировке – он проржавел и рассыпался, когда его стронули с места. Но мы успели сделать голограммы и провести поверхностный зондаж. Изображения совместили, и перед вами надежная реконструкция. Полномасштабная, прошу заметить. – Он набрал в грудь воздуха и с шумом выдохнул. – Мы думаем, это какое-то животное – в книгах иногда попадаются обрывки картин с разными странными тварями. Возможно, этот монстр был приспособлен для полетов – видите, есть хвост и крылья и форма тела обтекаемая... Необычное создание, но я могу признать, что эти твари существуют на Поверхности, если... если б не две головы! Чему мы не имеем прецедентов! Мы решили...

Дакар захохотал. Он согнулся, упершись локтями в колени, плечи его затряслись, щеки покраснели и увлажнились глаза. Он смеялся, всхлипывал, сопел, раскачивался, пока Эри на хлопнула его по спине.

– Простите, дем Мадейра... Не собираюсь обижать вас, но ваши недоумения так забавны... – Встав, инвертор приблизился к голограмме. – Это не реальное животное, а символ, герб страны, в которой я когда-то жил. Она называлась Россией и занимала огромную территорию, примерно от этих мест до океана на востоке. Прототип герба – орел, одна из самых крупных хищных птиц. Орлы действительно летают, но голова у них одна.

– Потрясающе... Невероятно... Какое открытие... – пробормотал Мадейра. – В двух словах вы разъяснили загадку, которая мучила нас четыре года... Как просто и логично – символ!.. герб!.. то же, что эмблема фирмы на браслетах и значках! Только размером побольше.

– Изображение двуглавого орла было на монетах, марках, флагах, официальных документах. – Склонив голову к плечу, Дакар рассматривал голографический оттиск. – Этот, сделанный из металла, был, вероятно, установлен на каком-то правительственном здании или на решетке у старинного дворца. – Он повернулся к Мадейре. – Где вы его нашли?

Блюбразер со смущенным видом пожал плечами:

– Не будем об этом говорить. Это... это пока что наш секрет, дем Дакар. Но если вы решите присоединиться к нашему сообществу – чего я всей душой желаю, ибо ваши знания бесценны, – если вы это сделаете, то никаких секретов и тайн от вас не будет. Вы согласны?

– Я... – начал Дакар и тут же с беспомощным видом оглянулся на Эри. Она смотрела на него, точно на младенца, вылезшего из инкубаторной капсулы.

– Присоединяйся, инвертор, – посоветовал я. – Достойные люди! К одалискам не бегают, пузырь не пьют и оттопыровку не потребляют. Будешь рассказывать им про голубые небеса и зеленые... как их... равнины. А они будут слушать и аплодировать.

Обруч на моей руке прозвонил. Конец третьей четверти, пора и за дела приняться... Конго, наверно, уже ждет.

Я поднялся.

– Мне нужно уходить. Желаю вам новых потрясающих открытий. До встречи!

Мы стукнулись браслетами, и я покинул тупичок блюбразеров. В Тоннеле уже было оживленно, и, Пробираясь среди толп народа к выходу и конюшне, где поджидал меня Пекси, я предавался раздумьям об откровениях инвертора и этом последнем эпизоде с загадочным гербом. Ловко у него получилось, вмиг объяснил! Может, в самом деле он не Дакар, потомственный инвертор, а человек из далекого прошлого, каким-то образом переселившийся в тело Дакара? Почему бы и нет! Мир полон тайн и чудес, их даже здесь хватает, в куполах – так что уж говорить о Поверхности! Про нее мы ничего не знаем.

Кроме, пожалуй, одного – что двухголовые зверюги там не водятся.