"Тень Земли" - читать интересную книгу автора (Ахманов Mихаил)

Часть IV. ПУТЬ СМЯТОГО ЛИСТА

Глава 10

Спина Ричарда Саймона, обтянутая рубищем, ссутулилась, глаза слезились, руки, связанные крест-накрест, бессильно повисли, босые ноги дрожали на каждом шагу, кожу на шее и лице избороздили морщины. Вдобавок она была подкрашена ореховым соком, и это обстоятельство, вкупе со всем остальным, делало Саймона старше лет на тридцать. Если б Чочинга увидел его, то был бы доволен учеником: сейчас Дик Две Руки походил не то что на смятый лист, а на щепотку кладбищенского перегноя, которой предстояло в самом скором времени вернуться туда, откуда ее извлекли.

Под присмотром вертухаев он ковылял в цепочке из семи заключенных и был в ней, безусловно, самым жалким. Звали его Митьком по прозвищу Корявый, и, как утверждалось в сопроводительных бумагах, он был изловлен в Санта-Севас-та-ду-Форталезе у самодельного печатного станка и доставлен в Рио. Считалось неважным, что именно печатал Митек, стихи, прокламации или картинки с голыми девками; печать являлась прерогативой власти, и раз Митька поймали за таким занятием, он был политически неблагонадежен. Но политических криминален в ФРБ не признавали, используя иное определение, настолько древнее, что никто не помнил, откуда оно взялось и какими событиями вызвано к жизни. Никто, кроме Ричарда Саймона. Он единственный, осведомленный о прошлом, мог рассмотреть понятие «враг народа» в исторической ретроспективе и даже назвать страну и причины, в силу коих этот термин вытеснил другой – «враг царя и отечества».

Цепочка преступников медленно тащилась вверх по дороге, выбитой в скале. Справа – обрывистый склон, море и город – черепичные кровли, полоски зелени на бульварах, мачты, машины, фабричные трубы. Слева тоже склон, серо-синеватый камень, не успевший растрескаться под действием солнца, ветров и дождей, а над ним – стены, бойницы и башни.

Форт. Узилище врагов народа.

Такой приговор надо было заслужить. За малые вины – за воровство, за нарушение порядка или неправильный образ мыслей – в ФРБ били кнутом и ссылали в кибуц, тем дальше, чем серьезнее вина. За вины средние – разбой и грабеж, неуплату налогов, особенно «черного», и за убийство – полагалось висеть над ямой, а как альтернативный вариант существовали Разлом и рудники. Разумеется, для «шестерок», так как в бандеро разбой, убийство и грабеж были не преступными деяниями, а прямым служебным долгом. Самым тяжким считалось нарушение монополии кланов: контрабанда на морских и речных путях, торговля топливом или спиртным, денежные ссуды под проценты, несанкционированные зрелища и запретные ремесла, к которым относились печатное и оружейное, а также занятия радиотехникой и горными изысканиями. Все это было достаточным поводом, чтоб сделаться врагом народа, и за такие вины каждый клан карал преступников на месте, в соответствии со своим обычаем: их пускали плыть по бурным водам, бросали в термитники и муравейники либо скармливали пираньям и кайманам. Если же преступнику везло и он попадался в лапы закона – то есть смоленским, – его препровождали в Рио, в центральную тюрьму, где он сидел до праздничных торжеств и обязательной публичной казни. Тюрьмой являлся Форт – подвалы над Старым Архивом, уходившие в землю на три этажа.

Дорога кончилась на небольшой площадке перед воротами. Пока синемундирные передавали заключенных стражам в зеленой униформе «штыков», Саймон разглядывал башни. Интересующая его располагалась с юго-восточной стороны, где, как он помнил, утес обрывался к морю; с площадки он мог увидеть только ее вершину, зубцы парапета и торчавшие над ними антенны. Та, что имела форму параболоида, казалась отсюда огромным решетчатым прожектором, нацеленным в зенит.

Карабинер ударил его прикладом:

– Шевелись, старый хрен! И пасть захлопни, чтоб слюной сапоги не замарать!

Через калитку в железных воротах заключенных погнали во двор, а оттуда – в наклонный проход под аркой, уходивший под землю и перекрытый решетками. Проход тянулся метров на двадцать пять. В конце его были лестница, дверь со смотровой щелью и надзиратели, мужчины в возрасте, явно негодные к строевой: один – одышливый и толстый, другой – на деревянной ноге, третий – одноглазый, остальные – тоже не без потерь. Толстяк – видимо, из местных бугров – пересчитал пополнение, шевеля губами и заглядывая в бумаги, потом распорядился:

– Шестерых – в верхний коридор, а этого… Кто он, мертвец ходячий? Митек? Этого – вниз! Спустив к Хайлу в помойку. – Надзиратель оглядел Саймона, неодобрительно покачивая головой. – Присылают всякую гниль. На месте, уроды, кончить не могли. Какой с него прок? Какое развлечение? Над ямой часа не провисит, загнется. Или в камере сдохнет. К Хайлу его! Сунуть напротив! А остальных – сюда!

Дверь открылась, в лицо Саймону пахнуло затхлым воздухом, и он разглядел широкий, скудно освещенный проход с темными нишами по обе стороны. В нишах что-то шевелилось и сопело. Один из стражей двинулся вперед, тыкая в ниши дубинкой, двое стали заталкивать в дверь узников.

– Вниз! – Палка уперлась в ребра Саймона. – Вниз, падаль!

Он потащился по лестнице, охая и вздыхая, кренясь набок, словно попавший в бурю корабль. Одноглазый надзиратель шагал следом, не скупясь на ругань и пинки. Бил он исключительно под копчик, и после каждого удара Саймон корчился, стонал и приседал, будто с трудом удерживаясь на ногах.

Первый лестничный пролет, площадка, дверь под тусклой лампой – в точности как наверху. Второй пролет, площадка, дверь. Здесь лампа не горела, а смотровой «глазок» был серым от пыли. С наклонного потолка свисала рваная паутина, стены были не сложены из каменных глыб, а вырублены в скале или выжжены лазером – Саймону показалось, что он разглядел натеки оплавленного камня. Но это могло быть игрой воображения. Он видел в полутьме гораздо лучше, чем его тюремщик или любой нормальный человек, но черные пятна на темных стенах были едва различимы. Возможно, это проступившая сырость либо копоть от факелов и фонарей.

С площадки лестница уходила вниз, в абсолютно непроглядный мрак. Саймон шагнул к ступенькам, однако тут же раздался окрик одноглазого:

– Стоять, ублюдок! Здесь!

Надзиратель возился у двери, со скрипом проворачивая ключ. Саймон, уткнувшись в стену, ощупал ее кончиками пальцев. Неровная, в буграх и впадинах, но гладкая… Значит, все-таки лазер, решил он. Скорее всего эти подземные тоннели и камеры выбиты взрывами, а после их обработали излучателем. На «Полтаве» и на других боевых кораблях имелись разрядники. Саймон даже припомнил их мощность – восемьсот киловатт в миллисекундном импульсе.

Дверь, взвизгнув, растворилась.

– Шагай! – Одноглазый толкнул его в коридор, освещенный не электрической лампой, а керосиновым фонарем, который висел у низкого сводчатого потолка. В нос Саймону ударило зловоние. Пахло здесь гораздо хуже, чем на помойке – мочой, фекалиями, потом и могильной сыростью заброшенного склепа. Коридор был гораздо уже, чем наверху, но с такими же глубокими зарешеченными нишами. Одноглазый снова заскрипел ключом, дернул решетку на себя и толкнул Саймона в камеру.

– С новосельем, старый пень! Жрать будешь вечером. Жратвой у нас не балуют – меньше жрешь, меньше гадишь. Зато компания имеется, так что можешь или спать, или болтать. С ним, с Хайлом, – надзиратель вытащил нож и ткнул лезвием в нишу, что темнела в противоположной стене. – Руки давай!

Узник вытянул связанные руки. Нож полоснул по веревке, решетка задвинулась, лязгнул ключ в замке, потом одноглазый прошаркал по коридору, хлопнула дверь на лестницу, и стало тихо.

Саймон огляделся. Камера напоминала гроб – пять шагов, в длину, три – в ширину. Прутья решетки были толщиной в два пальца, проржавевшие, но еще прочные; из дальнего угла воняло, каменный пол холодил ступни, под низким потолком не удавалось выпрямиться в полный рост. Зато – безлюдье, тишина, покой.

Он уселся на пол у решетки, с облегченным вздохом выпрямил спину и принялся тереть запястья, попутно размышляя, чем занимается в эту минуту Митек Корявый. Настоящий Митек, пропавший где-то по дороге из Севасты в Рио, вместе со своей охраной… Подмену совершил Пачанга, и надо думать, что сидит теперь Митек в каком-нибудь тайнике в лесу или в горах, намного более уютном, чем камеры Форта. Самое время ему помолиться, думал Саймон, за всех своих освободителей, за Майкла-Мигеля, Пачангу и его парней, а также за брата Рикардо, который решил проинспектировать Старый Архив.

– Эй, козел! Хуянито! – донеслось из ниши напротив, и Саймон неторопливо повернулся. Жуткая физиономия уставилась на него: нос с вывороченными ноздрями, огромные зубы в широком рту, сальная грива, сливающаяся с нечесаной бородой и рыжей шерстью на груди. Грудь, а также руки и плечи мощные, мускулистые, – не хуже, чем у борцов из Сан-Эстакадо.

– За что сидишь, хуянито? – Сосед Салона просунул ступню меж прутьев решетки, налег на нее всем весом, будто собирался сокрушить препятствие. На левой руке у него не хватало мизинца.

– За любовь к печатному делу, – буркнул Саймон. Сосед – вероятно, Хайло, о котором говорил одноглазый надзиратель, – не приглянулся ему. Было в нем что-то неприятное, и выглядел он точно паук в стеклянной банке, которому" не дотянуться до мухи.

– А меня вот на телке взяли, – со вздохом сообщил Хайло и облизнулся. – Что за телка была! Одно плохо – какого-то хербляеро из смоленских бугров. Сопротивлялась, мразь. Тут и взяли. Полный абзац! Теперь вот сижу… месяц сижу, другой…

Саймон нахмурился. Русский язык был для него родным, но в ФРБ кое-какие слова претерпели странную метаморфозу, сохранив привычное звучание, но поменяв смысл или, как минимум, этимологию. Так, «чекист» являлось производным от ЧЕКА, аббревиатуры, обозначавшей Черные Королевства Африки, а титул «дон» не имел никакого отношения к донам сицилийских мафиози, так как ввели его в практику донецкие лет двести с гаком тому назад. Само название «торпед» было гораздо более древним, но опять-таки не связанным с торпедоносцами и торпедными аппаратами; насколько Саймон мог установить, оно происходило от старинного спортивного клуба и означало не подводный снаряд, а победительность, стремительность, неукротимость.

Так о какой же телке поминал Хайло? Конечно, не о той, что могла бы пастись в Пустоши с колокольчиком на шее. Равным образом слово «абзац» не относилось к книжным страницам, но в контексте произнесенного Хайлом звучало вполне уместно и понятно. Непонятным было другое – почему соседа не вздернули на минувших праздниках. Но это, в сущности, Саймона не интересовало.

– Откель ты взялся, козлик? – Хайло пожирал его взглядом.

– Из Санта-Севасты.

– А кто таков?

Вступать в беседу Саймону не хотелось. Перебрав с десяток занятий, он коротко отрезал:

– Вышибала.

– Ну-у! – недоверчиво протянул Хайло. – На вид-то совсем хлипкий. Работа вышибалы – не подарок.

– Я тоже не подарок, – откликнулся Саймон и смолк, не обращая внимания на соседа.

Ему было о чем поразмышлять.

После акции в Озерах город гудел несколько дней, потом испуганно притих – в ожидании, что сильные мира сего начнут немедля сводить счеты и выяснять, кто кому наступил на мозоль. По улицам вышагивали патрульные «штыков», заставы смоленских на въезде в город ощетинились пулеметами,,. кабаки в порту были закрыты, суда «торпед» – реквизированы, и Сергун со своими бойцами ушел в подполье – то есть залег на матрасы по тайным убежищам, каких в районе гавани было не перечесть. По Северной дороге разъезжали на лошадях крокодильеры и палили во все, что движется и шевелится; в окрестностях расползались слухи, что Хорхе Смотритель обезумел от ярости, бросил кайманам всех нерадивых стражей и ждет подкреплений из Дона-Пуэрто и Рог-Гранде, а когда те прибудут, вот тут-то и начнется! Еще говорили, что в столице объявился новый дон Железный Кулак, собравший всех отморозков с окраин, и что его бандеро будет покруче донецких: бойцов у Кулака немерено и денег тоже, поскольку он захватил серебряные аргентинские рудники. В предчувствии будущих свар и побоищ робкие прятались в Хаосе, авантюристы точили клинки, народ запасался солью, мукой и спичками, а состоятельные горожане грузились в фургоны и постепенно утекали к западу, в Херсус-дель-, Плата, на плоскогорье и в Парагвайский протекторат. Это, впрочем, не гарантировало безопасности: за рекой Параной гулял дон Фидель, и грохот барабанов гаучо был слышен на другом берегу.

Но все эти отрадные события, говорившие, что власть если не ужаснулась, то пошатнулась, не привели к желаемому результату. Доны молчали, то ли занятые подготовкой к драке, то ли не поверив Бучо Пересу – а может, сам капитан-кайман, даже расставшись с ушами, не рисковал нарушить молчание. Так ли, иначе, но Кобелино, отправленный в город, принес песюки и благодарность Прыща, но никаких известий от донов. Саймон велел ему заглядывать «Под виселицу» и раз в три дня являться с рапортом к Пако в подвал или, при неотложном повороте событий, на фазенду в Хаосе.

События эти могли свершиться либо нет, но пассивное ожидание было не в характере Саймона. Теперь полагалось не ждать, а, например, раздать всем сестрам по серьгам, наведавшись к дону Грегорио в Кратеры или на остров к старому Хайме. Однако диспозиция этих объектов была неясной и нуждалась в уточнении – в чем, волей или неволей, мог посодействовать Карло Клык. Парни Гробовщика сумели б его отловить, но Саймон чувствовал, что торопиться с этим не стоит. Все линии розысков и расследований, как явные, так и тайные, должны продвигаться вперед с одинаковой скоростью, пока не будет ясно, где ожидается успех. В конце концов, цель его заключалась в уничтожении передатчика, а вовсе не в том, чтобы устроить в ФРБ переворот, какими бы гнусными и преступными он ни считал местные власти. С ними пусть разбираются Совет Безопасности и Карательный Корпус; его задача – открыть им врата на Землю, а для этого необходимо оружие, ракеты или дальнобойный лазер. И раз поиски Майкла-Мигеля и остальных людей Пачанги не привели к успеху, следует обратиться к древним источникам. Иными словами, в Старый Архив.

Саймон рассмотрел и отбросил ряд вариантов проникновения в хранилище. Сам по себе Архив считался не большей ценностью, чем Государственная Дума ФРБ, но Форт был закрытой и охраняемой территорией. Можно было б захватить его и перерезать гарнизон из пятисот «штыков», либо залезть на скалу в ночном мраке, либо подобраться к воротам и пустить в ход гипноизлучатель, газ или фризер. На дороге Теней Ветра существовали и другие возможности, подсказанные опытом, ловкостью и силой, однако Саймон предпочел обман. Если в Форту располагается узилище, то, значит, есть и узники – а их проводят в цитадель прямой дорогой при свете дня и бережно хранят в подвалах. Свалка людей над свалкой древних бумаг. А при известном навыке можно покинуть одну и перебраться к другой.

Так Ричард Саймон расстался с тропами Теней Ветра, вступив на Путь Смятого Листа. И, как наставлял Чочинга, был он сейчас жалким червем, поникшей травой, раздавленным насекомым; без клинка, без своего браслета и почти без одежды – в штанах с рваными штанинами и такой же дырявой рубахе. В пояс штанов был запрятан отрезок проволоки длиной в ладонь, и это являлось его единственным оружием.

На исходе дня – или в начале ночи? – принесли еду. Надзиратель долил керосина в фонарь, просунул Саймону сквозь, решетку глиняную бутыль с водой и две горсти вареного маиса на деревянной щербатой плошке, затем повернулся к Хайлу. Тут ужин был поосновательней: вареный крокодилий хвост, хлеб и пиво в литровой кружке. «Царская трапеза», – подумал Саймон, перетирая крепкими зубами маисовое зерно. Вдобавок у его соседа нашелся нож, короткое узкое лезвие на костяной рукояти, которым тот резал мясо. Безделица, а не оружие, но все-таки нож, а не кусок проволоки. Саймон так и впился в него глазами. – Богато живешь, – процедил он, отхлебнув теплой воды из бутылки. – Для ямы откармливают?. Хайло прекратил чавкать и буркнул:

– Над ямой ты повисишь, хуянито. А я посижу еще месяц-другой да выйду. Не по мне те ямки копаны.

– Отсюда лишь к яме выходят да к виселице, – возразил Саймон. – А тех, кого с телки смоленской стащили, могут и в реку спустить. К кайманам. Хайло ухмыльнулся, разинув зубастый рот. – Если б могли, так давно уж спустили. Стряхнули бы прямо с телки. ан нет! Боятся нас. И верно боятся. За меня бы дон Хорхе тому смоленскому бугру яйца отрезал, а остальное зверюшкам скормил. Вот так-то, козлик!

Саймон подавился сухим маисом. – Ты что же, крокодильер? Ухмылка соседа стала еще шире.

– Допер, хрен черепаший? Я ж говорю – боятся нас, не трогают. Ну, сунули к «штыкам». «Штыки» тоже за шкуру свою трясутся, потому и кормят. И выпустят, дай срок! А ви– сеть придется тебе, хуянито. Через месяц, под Новый год.

– Сомневаюсь, – сказал Саймон. – Думаю, этой ночъю мы распрощаемся.

– Хо! -Крокодильер прожевал кусок и гулко сглотнул. – Бежать собрался, хербляеро? Чего же ждешь?

– Жду подходящего момента, – ответил Саймон, стащил рубаху и начал разминаться. Мышцы у него затекли, но после нескольких энергичных движений кровь заструилась быстрей и морщины на лбу и щеках стали разглаживаться. Теперь он уже не выглядел смятым листом, а казался скорее нераспустившейся почкой, которую будит прикосновение солнечных жарких лучей.

Хайло жадно следил за ним.

– Тесные камеры у «штыков», – вдруг заметил он с тоской.

– Тесные, – согласился Саймон, отжимаясь от пола.

– Были бы посвободней, сажали бы в них двоих. Скажем, тебя и меня.

Саймон поморщился, но промолчал.

– И я бы тебя опустил, – мечтательно произнес Хайло.

Глаза Саймона оледенели.

– Это вряд ли, козлик. Ты уж прости, но в телки я не гожусь.

– Да ну? – Хайло поскреб ножиком в бороде. – А кто ты такой, хуянито? Кто, чтоб на меня тянуть?

– Сам дьявол! – рявкнул Саймон, отвернулся, лег на полу у решетки, расслабил мышцы и сфокусировал взгляд на фонаре. Он не дремал и не пытался погрузиться в транс, но задержавшись в сумеречной переходной зоне между явью и сном, отдался смутным грезам и видениям, которые текли, струились и мерцали на границе сознания, будто радужные всполохи на мыльном пузыре. Лица Марии, Майкла-Мигеля и Пашки поочередно всплывали перед ним, а следом явилась мысль: ты в ответе за тех, кого приручил. Еще он видел Чо-чингу и Дейва Уокера, своих учителей; они странным образом слились в единое существо, в гиганта-гекатонхейра с пламенно-рыжей бородой, шептавшего ему: «Будь одинок!.. Жизнь принадлежит сильным, и лишь одинокий по-настоящему силен». Потом перед ним возникла Земля – такой, какой он разглядывал ее с орбиты: шар, окрашенный синим и зеленым, с пятнами белых облаков и темно-бурых безжизненных территорий, протянувшихся по всем континентам. Саймон стремительно спускался к одной из таких пустынь, откуда-то зная, что это – Разлом; он видел пляску теней в его кратерах и слышал голос Майкла-Мигеля, читающего стихи.

Мертвые тени на мертвой Земле последнюю пляску ведут… Мертвые, но опасные, и могущество их в том, что сразить их не может никто, кроме другой тени.

С этой мыслью он очнулся.

Тускло горел фонарь, висевший на потолочном крюке, оба конца коридора были затянуты тьмой, из камеры Хайла доносился раскатистый храп, и смрадный густой воздух обволакивал и колыхался над ним, лишая привычной остороты обоняния.

Время, подумал Саймон. Его ладони легли на прутья решетки, пальцы сжались, обхватывая толстые железные стержни, мускулы напряглись в неимоверном усилии; он уперся босыми ногами в стену и ссутулил плечи, чувствуя грохот крови в ушах и ее привкус на прокушенной губе. Решетка подалась с протяжным жалобным скрипом. Кончики стержней, уходивших в потолок и пол, крошили камень, прутья гнулись и раздвигались, уступая силе человеческих мышц. Алая струйка скользнула по подбородку Саймона, что-то теплое капнуло на колено. Он перевел дыхание, откинулся к стене и с минуту сидел в неподвижности, созерцая дело своих рук. Главное, чтобы прошла голова…

Ему удалось протиснуться между прутьев, ободрав кожу на висках, груди и лопатках. Храп в камере соседа смолк,потом возобновился с удвоенной силой, но звучал теперь как-то ненатурально – чудилось, будто Хайло высвистывает затейливые рулады напоказ. Саймон сделал пару осторожных шагов, всматриваясь в темную скорченную фигуру за решеткой.

Нож… Где-то должен быть нож.

Он не сопротивлялся, когда длинные руки стремительно вскочившего крокодильера сомкнулись на его предплечьях, подтягивая ближе. Теперь их разделяла только решетка, толстые прутья, между которыми можно было просунуть ладонь. Страшная физиономия маячила перед Саймоном, смрад сделался еще сильнее.

– А ты ловкач, козлик, – прорычал Хайло, обхватив Саймона за шею одной рукой, а другой вытаскивая нож. – И вправду решил удрать! Ловкач! Сквозь решетку пролез. Мясо, должно быть, без костей, а? Ну, это мы проверим.

Он поднес тускло блеснувший клинок к горлу Саймона, отпустил его шею и принялся возиться с завязками штанов, приговаривая:

– Повернешься ко мне задом, хуянито, задом, говорю… И стой смирно, не дергайся, а то на меха порежу! Ежели все у нас будет чин чинарем, по-доброму, значит, согласию, тогда, глядишь, и отпущу. Хо-хо! – Он хохотнул, брызгая слюной. – Отпущу, и ты отсюдова уберешься, вылезешь как-нибудь за дверцу, а там «штыки» тебе приложат в лоб. Жалко, конешно. Гладкий ты, добро пропадает. Арр-ха!

Крокодильер взревел и коротко выдохнул, когда железные пальцы врезались ему под ребра, словно клинок копья цухи-до. Сообразуясь с тайятским Ритуалом Поединков, Саймон предпочел бы выпустить кишки Хайлу в каком-нибудь романтическом месте – среди камней и скал у морского берега, на лесной опушке под развесистыми пальмами или, на худой конец, в приюте любви. Приют любви вполне бы подошел, мелькнула мысль, если учесть намерения крокодильера. Но выбирать не приходилось. Он вырвал нож из бессильных пальцев, ударил Хайло ребром ладони в горло и отщвырнул подальше от решетки. Потом пробормотал:

– Верно сказано: в любом человеке есть что-то хорошее. Этот, по крайней мере, недолго сопротивлялся.

Затем Саймон снял с крюка фонарь, прикрыл его рубашкой и твердым шагом направился к двери. Замок здесь был примитивным, но с ним пришлось повозиться – его, вероятно, не смазывали лет пять, а может, и все десять. Наконец он очутился на лестничной площадке и всей грудью вдохнул теплый затхлый воздух. После вони и смрада в покинутом коридоре он показался Саймону благоухающим бальзамом.

Наверху царила тишина, если не считать далеких и неопасных звуков – скрипа сапог и кашля часового. Неслышно ступая босыми ногами и чуть заметно подсвечивая фонарем, Саймон начал спускаться вниз по лестнице. Под его ступнями был шероховатый растрескавшийся камень, однако иногда попадалось что-то мягкое, шелестящее или колючее – бумага и обрывки волосяных веревок, казавшиеся в тусклом свете сплетением древесных корней. Это убедило Саймона, что он идет по верному пути.

Ступеней было сто двадцать шесть; значит, считая с тюремными этажами, он спустился метров на сорок. Но это едва ли четвертая часть от полной высоты утеса, и Саймон казался самому себе почтовым голубем, замкнутым в поднебесной голубятне. Найдет ли он выход, чтобы расправить крылья и устремиться в небо? Это сейчас занимало его не больше, чем пустота в желудке.

Лестница кончилась. Под ногами шуршала бумага – видимо, остатки упаковки, которую срывали и бросали здесь, не затрудняясь вынести наружу. Посветив фонарем, Саймон двинулся к широкой и высокой двери из потемневшего дерева, усеянной металлическими заклепками. Что-то метнулось под стеной и исчезло с пронзительным писком – мышь. или крыса, единственный страж позабытого хранилища, неоспоримый владелец бумажных гор, картонных равнин и залежей старого клея.

Дверь, к удивлению Саймона, была незапертой. За ней простиралась обширная полость, которую он не мог осветить фонарем; слабый дрожащий свет выхватывал ряды сколоченных из досок стеллажей, вначале пустых, а затем набитых посеревшими от пыли папками. Потолок оказался невысоким и волнистым, но пол – довольно ровным, как и стены за полками; кое-где в них темнели ниши, пустые или набитые все теми же папками, кипами прошитых бумаг с сургучными печатями и неразборчивыми надписями. Отряхнув с одной из папок пыль, Саймон прочитал: «Протоколы и решения Государственной Думы ФРБ. Год 2352». Далее шли годы 2351, 2350, 2349-й, и это подсказывало, в какую сторону двигаться, чтоб перейти к более ранним временам. Отсчитав с полсотни шагов, он почувствовал, что выбрался из лабиринта полок, остановился и поднял фонарь над головой.

Саймон увидел небольшое свободное пространство, стиснутый стеллажами пятачок с прогнившим письменным столом – ножки его были изгрызены, поверхность усеивал мышиный помет. Над столом свисала большая керосиновая лампа на трех цепях, рядом валялись остатки табурета и переломанные ящики, на полу расползалась клочьями тростниковая циновка.

Старый Архив… Пыль и плесень, горы никому не нужных бумаг, полутьма, запустение.

Саймон задрал голову, всматриваясь в потолок. В отличие от верхних помещений, пробитых взрывами, эта полость была, несомненно, естественной. Довольно большая пещера в скале, невысокая, неопределенной формы, с прочными сводами, державшими тяжесть башен и стен, что выстроены наверху. Когда-то она служила для первопоселенцев убежищем или складом; натеки застывшего камня, выровненный пол и ниши молчаливо подсказывали, что здесь поработал излучатель.

На мгновение Саймон прикрыл глаза, увидев другую пещеру – огромный великолепный грот, полный сокровищ и тайн, где на персидских коврах восседали фигуры в ярких восточных одеждах, где сияли драгоценные камни на рукоятях и ножнах сабель, блестело серебро доспехов и высился посередине сказочный корабль Синдбада Морехода – резное дерево, башенка на корме, лазурь окрашенных бортов, свернутые шелковые паруса.

Аллах Акбар, Счастливая Аравия, музей эмира Абдаллаха, синеглазого потомка прекрасной Захры ад-Дин и Сираджа ат-Навфали – Сергея Невлюдова, если припомнить его настоящее имя. Человека, который оставил так много и настолько мало – Пандус, возможность странствовать и рассе-, ляться среди звезд, но ничего о себе. Почти ничего. Единственной вещью, принадлежавшей ему, являлась статуэтка кошки, самый драгоценный экспонат подземного музея. Саймон увидел ее будто бы наяву: белое тельце и голова с настороженными ушками, пепельно-серый хвост, приподнятый и изогнутый над спинкой, лапки на округлом металлическом пьедестале. Глаза бирюзовой голубизны, шея чуть-чуть вытянута, головка склонена, будто зверек разглядывает что-то у своих передних лап. Возможно, поза была самеком: в подставке хранился компьютерный диск с записями Невлюдова – тот, о котором Саймон рассказывал Марии.

А что интересного здесь? В этой пещере, пропитавшейся запахом старых бумаг?

Он поднял веки, огляделся и щагнул к ближайшему стеллажу.

Протоколы и решения Государственной Думы. Год 212-й, вскоре после Первого Передела. Материалы съезда НДБ. «Наш дом-Бразилия», партийный устав и программа… Ну что ж, двинемся дальше.

Дальше, за шеренгами стеллажей, пещера кончалась глубоким альковом. В самой его середине были прорезаны бойницы, забитые сейчас досками, а по обе стороны от них стояли шесть шкафов – но не деревянных, а металлических, в серой облупившейся краске, с перекошенными дверцами. Саймон, чувствуя, как замирает в груди, приблизился к ним, поднял фонарь, поддел створку лезвием ножа и дернул.

Книги… Сервантес, Шекспир, Тургенев, Голсуорси, Шоу, Фейхтвангер, Марк Твен, Толстой, Гюго, Уэллс, Драйзер, Дюма, Куприн… Пальцы Саймона благоговейно скользили по переплетам из вечного пластика, гладили их, стирая пыль, касались разноцветных корешков. Да, в этой пещере тоже были свои сокровища, древний клад, который мог украсить музеи и библиотечные хранилища России. Впрочем, не только России; книги трехвековой давности на любой из планет ценились на вес золота.

Он раскрыл второй шкаф, третий, четвертый, потом – остальные. Книги, книги… Драгоценные, но бесполезные для него. Ни документов, ни исторических записей, ни карт, ни планов, ни схем. Внезапно Саймон понял, что их и быть не могло – во всяком случае, на бумаге. Списки колонистов, всевозможные перечни оборудования, распоряжения руководителей – все это хранилось в компьютерах «Полтавы», как и главная цель его розысков – корабельный журнал. Надо думать, к моменту высадки навигационный компьютер был в исправности: «Полтава» не блуждала в океане, а полным ходом двигалась к американским берегам. И управлявшие ею были людьми двадцать первого века, во многом такими же, как современники Саймона в Разъединенных Мирах; они не писали, они диктовали, и монитор компьютера был для них привычнее, чем лист бумаги.

Выходит, здесь ничего не найти?..

Саймон смахнул рукавом проступившую испарину и принялся шарить на полках. Так и есть – ничего! Книги, книги, книги… Ничего, кроме книг. Он вытащил маленький том в голубом переплете, стер пыль, прищурился, разглядывая обложку. Еще одна редкость. Конвенция Разъединения, свод международных законов, изданный в две тысячи сорок восьмом. Все они действовали по настоящий период, лишь размножились за три с половиной столетия; теперь, обросший комментариями, ссылками на прецеденты и решения ООН, свод Конвенции не поместился бы и в десяти томах. Но эта древняя книга была его ядром и неизменной сутью, что подтверждалось надписью на титуле: «Грядущее объединение и мир придут через разъединение».

С минуту Саймон разглядывал этот лозунг, напечатанный потускневшими алыми буквами, потом хмыкнул, сунул книгу за пояс и закрыл шкафы. Поражение? Нет, пока что нет. Во всяком случае, он не хотел признавать фиаско – ведь, кроме стеллажей с бесполезными протоколами и книжных шкафов, оставалось кое-что еще. Параболоид на башне, антенна космической связи. И эти бойницы, забитые досками. Куда они выходят? Как представлялось Саймону, в сторону моря, на юго-восток. Значит, он находится сейчас под башней с параболоидом, и это нетрудно проверить.

Бойниц было три. Он выбрал левую, где доски совсем почернели и рассыпались трухой под лезвием ножа. Лунный свет, хлынувший в оконце, заставил померкнуть фонарь; потом слабый рокот волн коснулся его слуха, а откуда-то сверху послышалась перекличка часовых. Саймон просунул голову и плечи в бойницу. Под ним стометровым обрывом падала в море скала, волны бились и шипели у ее подножия, заросшего кустами, а на западе лежал город – резиденции донов, полускрытые темной массой древесных крон, церковь на углу проспекта Первой Высадки, смутный абрис Серого Дома и лабиринт узких улочек, змеившихся за площадью. Ему показалось, что он различает дворец покойного дона Хосе – восьмиугольную башенку на кубическом постаменте; под крышей ее горели огни, делая сооружение похожим на прибрежный маяк.

Саймон перевернулся и лег на спину, высунувшись из окна по пояс. Увидел он в этой позиции немногое: сизый бугристый склон скалы, стены и цоколь башни, черные стебли антенн над нею и озаренный лунным светом край параболоида. Приглядевшись, он заметил длинный темный корень, будто бы выпущенный башней в надежде покрепче уцепиться за утес; корень – а может, шланг или толстый канат – был закреплен на скале и тянулся вниз, прямо к бойницам Архива, то пропадая во мраке впадин, то отсвечивая металлическим блеском на выпуклостях и карнизах. Саймон, протянув руку, начал ощупывать неровную каменную поверхность; ладонь его скользила вверх и вниз, налево и направо, пока пальцы не встретились с чем-то округлым, протяженным, шероховатым на ощупь, но, несомненно, металлическим. Теперь, повернув голову, он видел этот предмет – что-то напоминающее кишку пятисантиметрового диаметра, которая была закреплена на вбитых в камень толстых стальных штырях.

Саймон довольно усмехнулся. Не корень, не кишка, не шланг и не канат – кабель! Энергетический кабель в не подвластной времени бронированной оплетке, тянувшийся сверху вниз, от башни с антеннами к основанию скалы. Куда он вел? Гадать об этом не стоило, раз можно было проверить.

Прикрутив фитиль фонаря, Саймон привязал его к поясу и протиснулся в окно. Скала только на первый взгляд казалась неприступной – ее усеивали мелкие трещинки и выбоины, надежная опора для пальцев рук и ног. К том же имелся кабель; держась за него, Саймон чувствовал себя вполне уверенно, не хуже, чем муха на покрытой штукатуркой стене. Он двинулся вниз, почти не напрягая мышцы. На Старой Земле, как и во многих других мирах, он наслаждался ощущением легкости, будто воздух поддерживал его над стометровой пропастью; казалось, еще немного – и он воспарит над морем и берегом – так, как летал когда-то в детских снах.

Кабель в его руках был прочным, едва тронутым ржавчиной; вероятно, его обшивку сделали из какого-то сплава,, с трудом поддающегося окислению. Это вещество могло оказаться металлокерамикой или легированным титаном, но Саймон счел его ферроборазоновой броней – подобный материал до сих пор использовался всюду, где долговечность и прочность были важнее веса. Эта мысль вдохновила его; ведь корпус и орудийные башни «Полтавы» наверняка создавались прочными и долговечными.

Он спустился метров на семьдесят. Внизу шуршали волны, облизывая нагромождение покрытых водорослями камней; один из них – выпуклый, гигантский, с изрезанным краем – напоминал всплывшего из пучины осьминога в кольце бугристых щупальцев. Скала здесь до самого основания поросла барбарисом – гибкими, колючими, упрямо цеплявшимися за каменную поверхность кустами. Собственно, то был уже не камень, а бетон – древние, трещиноватые, но еще не развалившиеся блоки, которыми заделали гигантскую расселину в утесе. Ее размеры и очертания позволял оценить кустарник, приютившийся в щелях бетонной кладки; она была треугольной, расширявшейся книзу и тянулась до рокочущих волн. Будто скалу разодрали пополам, мелькнула мысль у Саймона, и в следующий момент он догадался, что замурованная расселина – вход в пещеру, гораздо более высокую и просторную, чем та, в которой разместили Архив.

В бетонной стене зияли провалы, скрытые кустами, и Саймон, вытянув руку, убедился, что не может нащупать внутреннюю поверхность кладки. Он посветил в один из провалов фонарем, но занавес мрака отодвинулся лишь на метр; было неясно, что таится за ним – пустое пространство или глухой непроницаемый скальный монолит. Правда, Саймону чудилось, что он ощущает дуновение теплого воздуха на лице, и огонек фонаря вроде бы отклонился наружу… Все-таки полость? Или узкие шурфы, в которые не протиснется даже крыса, пробитые бог знает зачем?

Его сомнения разрешились, когда бронированный кабель исчез в одной из дыр. Отверстие было достаточно широким, чтобы Саймон смог пролезть в него; минуты три или четыре он полз, ощущая под коленями, ладонями и локтями каменную крошку, потом ее сменила пыль и, наконец, холодная, ровная и слегка шероховатая поверхность. Металл! Он поднялся, прибавил огня в фонаре и задумчиво оттопырил губу. Тьма парой черных озер застыла впереди и позади, но в пятачке неяркого желтого света был виден просторный коридор, кабель, змеившийся понизу, тронутый ржавчиной овальный потолок, плавно переходивший в стены, пол из ребристых стальных пластин и дверца люка справа. Над ним темнела чуть различимая надпись на украинском, и Саймон, боясь дохнуть, поднес к ней фонарь и выяснил, что люк ведет в двигательное отделение среднего корпуса.

Среднего! Значит, были еще два! Как и положено трима-рану!

Он весело присвистнул и зашагал вперед, поглядывая на кабель. Разумеется, эту энерголинию проложили не при строительстве корабля, а гораздо позже, дабы соединить что-то с чем-то. Что именно, Саймон уже понимал: параболическую антенну на юго-восточной башне. Он даже догадывался, зачем это сделано: антенна могла отследить полет снаряда по баллистической траектории, если б такие снацрды нашлись у громадян и если б они решили расквитаться за Одессу. Разумная мера предосторожности, подумалось ему. Однако антенна без командного модуля и генератора напоминает выдранный из глазницы глаз. Бессмыслица, слепое око! Выходит, ее подключили… К чему? К термоядерной силовой установке и навигационному компьютеру. И то и другое имелось на «Полтаве» и составляло с ней единое целое; насколько помнил Саймон, демонтаж любого из этих устройств был эквивалентен их уничтожению.

Проходы наверх, к боевым башням, как сообщали надписи. Проходы вниз, в кубрики экипажа. Люк – офицерская кают-компания, люк – адмиральский салон, камбуз, столовая мичманов. Поперечные проходы, наполовину перекрытые броневыми щитами, – в левый и правый корпуса. Трап к взлетной палубе, радиорубке и отсеку эхолокации. Другой трап, к навигационному пункту и системам управления огнем, – лестница с железными ступеньками, ведущая в корабельное чрево.

Кабель перебрался через высокий порог и скользнул вдоль перил; Саймон неотступно двигался следам. Где-то внизу, под боевыми башнями и палубами, под защитой орудий, брони, ракет и бастионов двух вспомогательных корпусов, таились сердце и мозг корабля: термоядерный реактор и ГНП, главный навигационный пункт. Святая святых, обитель компьютера, который считался на судне вторым после бога, а может, и первым – ведь ни один капитан из плоти и крови не смог бы его заменить.

Лестница кончилась у переборки с овальным проемом, и Саймон, прикинув его размеры, довольно кивнул. Некогда здесь находился люк, преграда с электронными запорами, но сейчас проем был пуст, а дверь со всей электронной начинкой стояла в подвале Богадельни, охраняя Первый Государственный.

– Оно и к лучшему, – пробормотал Саймон, ухмыльнулся и переступил порог.

Здесь был пульт, похожий на гигантскую подкову, и девять кресел перед ним; над пультом темнели прямоугольники слепых экранов – обычных или с выступающими скулами голо-проекторов и динамиков; другие экраны, круглые, зеленоватые, расчерченные тонкой штриховкой, были вмонтированы в пульт – они поблескивали, будто озера в порубленном лесу, меж ручек, тумблеров и верньеров, напоминавших пни; ниже, под этими стеклянистыми озерами, скалились шеренги пожелтевших клавиш, торчали микрофоны на гибких коленчатых стеблях, тускло отсвечивали черные, желтые и красные кнопки, никелированные кольца приводов, сигнальные лампочки и тумблеры на выраставших из пола панелях. Пульт был разделен на девять равных секций, помеченных над верхними экранами; Саймон, взглянув на них, мысленно перевел надписи с украинского на русский. Центральная гласила: «командир», справа от нее шли «вахтенный офицер», «навигация», «связь», «контроль реактора и двигатели», а слева – «управление огнем», «ракеты», «локация воздушного и водного пространства» и «десантирование на сушу».

Он направился к креслу командира, сел и пошарил в выемке под пультом. Контактного шлема не нашлось – видимо, на боевых кораблях больше доверяли действиям и словам, чем мыслям. Прищурившись, Саймон уставился на командирский терминал: все указатели стояли на нуле, экраны были мертвы, сенсорная клавиатура покрыта тонким слоем пыли, но у рубильника с надписью «пуск системы» тлел едва заметный оранжевый огонек. Он коснулся рукояти и передвинул рубильник вверх.

Монитор над командирской секцией мигнул, в динамиках раздался хрип, вспыхнули и погасли лучи голопроектора, породив на миг смутное изображение трехкорпусного корабля с плавно очерченными надстройками, скошенными мачтами и взлетной палубой, протянувшейся вдоль левого борта. Саймон задержал дыхание, чувствуя, как по спине ползут мурашки, но схема больше не подвилась; очевидно, голопроектор вышел из строя. Зато на экране возникла надпись: 

"РАКЕТОНОСНЫЙ КРЕЙСЕР «ПОЛТАВА», 

РЕСПУБЛИКА УКРАИНА, 

ПОРТ ПРИПИСКИ – ОДЕССА. 

ГОТОВ К КОНТАКТУ".

– Пусть пребудут с тобой Четыре яркие звезды, – пробор мотал Саймон привычное заклятье и потянулся к микрофону. Сердце его пело. Нашел! Он все-таки ее нашел! Не игрушку, подарок дона Хосе, а настоящую «Полтаву»! Замурованную в пещере под Синей скалой, забытую и погребенную во тьме, однако не лишившуюся разума; и этот разум был готов к контакту. Стоило ли рассчитывать на большее?

Разумеется. Сам по себе древний компьютер не представлял интереса, но что можно узнать с его помощью? Какие сведения он хранил? О чем мог поведать?*t

Медленно и раздельно Саймон произнес в микрофон:

– Просьба представиться. Затем – доложить о состоянии корабля. Краткий обзор. Оружие, двигатели, реактор, средства связи.

"НАВИГАЦИОННЫЙ КОМПЬЮТЕР «СКАЙ», – откликнулся экран. 

СЕРИЙНЫЙ НОМЕР 2433/167, 

КЛАСС – «СЕПТЕМ-14».

«Пальмирой», что мчалась сейчас в небесах над Южноамериканским материком, заведовал более мощный компьютер – «Септем-16». Двадцать первый век, устаревшая классификация. Саймону смутно помнилось, что тогда все вычислительные машины ранжировались по мощности на четыре категории, обозначаемые латинскими числительными «квин-кве», «секс», «септем» и «окто» – пятый, шестой, седьмой и восьмой классы. Пятая модель предназначалась для массового потребителя, шестая – для профессионалов; что касается «септем» и «окто», то это были машины специального назначения, с самым широким набором функций. Конечно, ни одна из них не могла сравниться с «Периклом-ХК20», Аналитическим Компьютером штаб-квартиры ЦРУ, но этот электронный мудрец происходил по прямой линии от «Окто-20», самой мощной и совершенной модели в последнее десятилетие Исхода.

По экрану продолжали скользить слова, и Саймон Отметил, что «Скай» выдает текст на русском.

"СОСТОЯНИЕ КОРАБЛЯ.

1.ОРУЖИЕ:

РАКЕТЫ «ЗЕНИТ» КЛАССА «ЗЕМЛЯ-КОСМОС» -НОЛЬ;

РАКЕТЫ «ДНЕПР» КЛАССА «ЗЕМЛЯ-ЗЕМЛЯ» – НОЛЬ;

РАКЕТЫ «ЗАПОРОЖЕЦ» КЛАССА «ЗЕМЛЯ-ВОЗДУХ» -НОЛЬ;

ПУСКОВЫЕ УСТАНОВКИ – ДЕМОНТИРОВАНЫ;

ЛАЗЕРНЫЕ БАТАРЕИ – ДЕМОНТИРОВАНЫ;

ОРУДИЯ – ДЕМОНТИРОВАНЫ;

ЛЕГКОЕ СТРЕЛКОВОЕ ВООРУЖЕНИЕ – ДЕМОНТИРОВАНО;

СВЯЗЬ.С АВИАНЕСУЩЕЙ ПАЛУБОЙ И АНГАРАМИ ДЕСАНТНЫХ КАТЕРОВ ОТСУТСТВУЕТ. 

2.ДВИГАТЕЛИ – ДЕМОНТИРОВАНЫ. 

3.РЕАКТОР – 0,0012 РАБОЧЕЙ МОЩНОСТИ. 

4.СВЯЗЬ…"

Саймон пробормотал проклятье. Надежды его пошли прахом, и сейчас он чувствовал себя так, словно дон Грегорио под улюлюканье и выкрики прочих донов подвешивает его над ямой с муравьями. «Полтава» сохранила разум, но, кроме него, остался лишь костяк, скелет без плоти, без мышц и нервов. И, разумеется, без кулаков. Ракеты класса «Земля-космос» – ноль…

Скрипнув зубами, Саймон помассировал виски и попытался успокоиться. «Скай», похоже, расслышал его бормотание; экран мигнул, затем возникла фраза:

«КОМАНДА НЕ ЯСНА. ПРОСЬБА ПОВТОРИТЬ».

– Отмена последней команды, – произнес Саймон. – Продолжить рапорт. Доложить о состояниии систем наблюдения и связи.

Доклад «Ская» разнообразием не отличался:

"ОПТИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА НАБЛЮДЕНИЯ – ДЕМОНТИРОВАНЫ;

РАДИОЛОКАТОРЫ – ДЕМОНТИРОВАНЫ;

ЭХОЛОТЫ – ДЕМОНТИРОВАНЫ;

ЛАЗЕРНЫЕ ЗОНДЫ – ДЕМОНТИРОВАНЫ; 

СИСТЕМЫ НАВИГАЦИИ И РАДИОСВЯЗИ – ДЕМОНТИРОВАНЫ НА 98%..".

– Стоп. – Саймон приподнялся в кресле, вглядываясь в экран. «Антенна»! – мелькнуло у него в голове. Два процента от прежнего изобилия, остатки былой роскоши. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, он приказал: – Сообщить, какие системы навигации и связи находятся в рабочем состоянии.

По экрану неторопливо поползли слова:

"В ПОЛУРАБОЧЕМ СОСТОЯНИИ – КОМПЛЕКС УЗКОНАПРАВЛЕННОЙ РАДИОСВЯЗИ «АРГУС». 

ФУНКЦИИ: СПУТНИКОВАЯ НАВИГАЦИЯ, ОБНАРУЖЕНИЕ БАЛЛИСТИЧЕСКИХ СНАРЯДОВ, 

РАДИОСВЯЗЬ ЧЕРЕЗ СПУТНИКИ, КОСМИЧЕСКАЯ РАДИОСВЯЗЬ".

– Что значит – в полурабочем состоянии? – спросил Саймон, стискивая в волнении кулаки. – Уточнить!

"ЭНЕРГОПИТАНИЕ КОМПЛЕКСА ОСУЩЕСТВЛЯЕТСЯ НА 100%. 

ПРОГРАММНЫЕ СИСТЕМЫ НАВИГАЦИИ, СВЯЗИ И РАСПОЗНАВАНИЯ ОБЪЕКТОВ МОГУТ БЫТЬ ЗАДЕЙСТВОВАНЫ НА 100%. 

ПРИЕМО-ПЕРЕДАЮЩЕЕ УСТРОЙСТВО ЛОЦИРУЕТ НЕБЕСНУЮ ПОЛУСФЕРУ ПОД ПОСТОЯННЫМ УГЛОМ СКЛОНЕНИЯ; КОТОРЫЙ НЕВОЗМОЖНО ИЗМЕНИТЬ".

– Почему?

«МЕХАНИЗМ ПОВОРОТА АНТЕННЫ ДЕМОНТИРОВАН».

– И это все, что ты способен предложить? – в задумчивости буркнул Саймон.

«ПРОШУ КОНКРЕТИЗИРОВАТЬ ВОПРОС», – возникло на экране, и Саймон невесело усмехнулся. Все-таки этот компьютер, разум «Полтавы», был всего лишь квазирйзумом, системой с жестко ограниченными функциями; он управлял кораблем, защищал его и вел по морям-океанам, заботился об экипаже, а если велели – стрелял. Должно быть, с отменной меткостью.

Но теперь стрелять было нечем.

Саймон еще не успел примириться с грустной реальностью, как новая мысль вдруг родилась у него и тут же помчалась вскачь, будто истомленный жаждой кенгуру, узревший блеск прохладных вод в пустынном буше. «Там, в Море Дождей, – думал он, – передатчик… Но это слишком мало, слишком расплывчато; никакая система, генерирующая сигнал на протяжении трех с четвертью веков, не может включать один передатчик и только передатчик. Есть, разумеется, энергетическая установка, реактор или солнечные батареи; есть трансформаторы, аккумуляторы и силовые кабели; есть приемное устройство – иначе как же включили с Земли передатчик, как задали параметры сигнала?.. Значит, есть и управляющий компьютер; и вся эта машинерия, целый комплекс в Море Дождей не что иное, как одна из лунных автоматических станций, видимо, украинская, раз ее не перебросили на Европу до конца Исхода. Ее задачи могли быть самыми разнообразными, от ретрансляции телепрограмм на Марс до изучения Солнца и предсказания магнитных бурь. Я не знаю о них ничего, но готов поклясться, что станцию – если она и вправду существует – построили не затем, чтоб перекрыть трансгрессорный канал. Это случайность, и только! Там, на Луне, был передатчик, а на Земле – хитроумные люди, сумевшие его использовать. Неважно, откуда взялись хитрецы, из Русской Дружины или из партии громадян; важно, что комплекс запрограммировали и включили, а после началась война».

«Но если включили, то можно и выключить. Можно связаться с компьютером в Море Дождей – если там есть компьютер! – и приказать ему… Все, что угодно», – подумал Саймон, представив, как никнут крылья солнечных батарей, как остывает в реакторе плазма, как медленно и беззвучно рушатся мачты антенн. Полюбовавшись этой мысленной картиной, он наклонился к микрофону и произнес:

– «Скай»! Инициировать «Аргус» в режиме космической радиосвязи.

«ВЫПОЛНЕНО», – зажглось на мониторе.

– Передать сообщение. Начало: Кратер Архимеда, Море Дождей. Вызываю лунную станцию. Требуется подтверждение связи, а также данные: наименование, государственная принадлежность, назначение, оборудование. Конец. Прием!

Узконаправленная радиосвязь. Механизм поворота антенны демонтирован. Слова отдавались громом у Саймона в голове. Он понимал, что это значит: чаша антенны неподвижна, и «Скай» не может отследить объект, скользящий по небесной сфере. В данном случае Луну. Телесный угол распространения сигнала невелик, почти вся мощность уходит в узкий конус, и в результате – не связь, а стрельба по мишени с зажмуренными глазами.

«Впрочем, можно и попасть, – размышлял Саймон, отсчитывая секунды. – В подходящий момент – на основном лепестке излучения, а до и после – на боковых. Не лучшие условия приема, но все-таки…»

Монитор над командирским пультом мигнул, и мысль прервалась.

«ПОДТВЕРЖДЕНИЕ СВЯЗИ. ЗАПРОС ПРИНЯТ».

Слова медленно, будто нехотя, ползли по экрану. Саймон чувствовал, как выступает испарина на висках.

"АВТОМАТИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ «СЕРДОЛИКОВЫЙ БЕРЕГ», 

РЕСПУБЛИКА УКРАИНА, 

КРЫМСКАЯ ОБСЕРВАТОРИЯ. 

ЗАПУСК В ЭКСПЛУАТАЦИЮ – 13.05.2023".

Начало Исхода, Крым, отметил Саймон. Благодатные земли, вечный повод к раздорам. Когда-то в детстве он разглядывал этнографическую карту Крыма на экране учебного компьютера и поражался, сколько народов претендовало на этот край: киммерийцы и скифы, греки и генуэзцы, татары и турки, русские и украинцы. Но все это осталось в прошлом, поскольку в Разъединенных Мирах были три Крыма: на России, Европе и Сельджукии. Что касается даты, то двадцать третий год двадцать первого столетия являлся в определенном смысле историческим и переломным: ООН преобразовали в Организацию Обособленных Наций, былдоздан Исследовательский Корпус, приступивший к разведке землеподоб-ных планет, а политики и юристы начали трудиться над Конвенцией Разъединения.

«УСЛОВИЯ ПРИЕМА УХУДШАЮТСЯ, – сообщил „Скай“. – ОБЪЕКТ УХОДИТ ИЗ ЗОНЫ УСТОЙЧИВОЙ РАДИОСВЯЗИ».

Ночь еще не кончилась, но серебряный диск Луны миновал точку зенита. Саймон, сидевший в темном отсеке в чреве огромного корабля, не видел, сереет ли небо, гаснут ли звезды, но понимал, что время истекает.

– Ты уж постарайся, приятель, – шепнул он, прикрыв ладонью головку микрофона.

"ИСХОДНАЯ ЗАДАЧА, – возникло в глубине экрана. – АНАЛИЗ КОМПОНЕНТОВ СОЛНЕЧНОЙ РАДИАЦИИ И ПРОГНОЗИРОВАНИЕ СОЛНЕЧНОЙ АКТИВНОСТИ. 

ЗАДАЧА ИЗМЕНЕНА ПРИОРИТЕТНЫМ КОДОМ РУКОВОДИТЕЛЯ КРЫМСКОЙ ОБСЕРВАТОРИИ СИМАГИНА. 

ДАТА ИЗМЕНЕНИЯ – 22.10.2072. 

НОВАЯ ЗАДАЧА: 

ЭМИССИЯ СИГНАЛА С УСЛОВНЫМ ОБОЗНАЧЕНИЕМ RTR. 

ХАРАКТЕРИСТИКИ СИГНАЛА: 

ЧАСТОТА…"

«Вот как оно было, – думал Саймон, глядя на россыпь условных значков и цифр. – Двадцать второе октября две тысячи семьдесят второго года… Точная дата, когда Земля превратилась в Закрытый Мир». Он мог прозакладывать уши и десять пальцев, что несчастный Симагин тут ни при чем; код из него выбили или заставили сообщить под угрозой смерти.

Сеанс с Морем Дождей продолжался.

"ОБОРУДОВАНИЕ СТАНЦИИ: 

УПРАВЛЯЮЩИЙ КОМПЬЮТЕР «ДЗЕТА», 

СЕРИЙНЫЙ НОМЕР 258/55, 

КЛАСС-"ОКТО-18";

РАДИОТЕЛЕСКОП «СЕРДОЛИК»;

КОМПЛЕКС ПРИЕМА/ПЕРЕДАЧИ ДАННЫХ;

СИЛОВАЯ УСТАНОВКА – ТЕРМОЯДЕРНЫЙ РЕАКТОР «ПРОН»; 

ДУБЛИРУЮЩАЯ СИЛОВАЯ УСТАНОВКА…"

– «Скай», внимание! – Склонившись над микрофоном, Саймон стиснул ручки кресла. – Закончить прием текущей информации. Послать сообщение. Начало: станция «Сердоликовый Берег», приказ компьютеру «Дзета» серийный номер 258/55. Прекратить эмиссию сигнала RTR. Сообщить о выполнении. Конец. Прием.

Ответ должен был прийти быстрее, чем он произнес эти фразы. Быстрее, чем кончится ночь и скроется за горизонтом лунный диск. Три-четыре секунды, может, пять или шесть. Ничтожный промежуток времени, и миссия будет исполнена – без грохота и взрывов, без ракет и лазеров, которых здесь не нашлось.

Жаль расставаться с Землей, мелькнула мысль, но тут же, усмехнувшись, он подумал, что разлука – понятие в Разъединенных Мирах устаревшее. Разъединенные в пространстве, они объединялись вратами трансгрессоров, и Земля, возвращенная людям – всем людям, сколько их есть в Галактике, – теперь окажется на расстоянии шага от Колумбии и России, Европы и Латмерики, и от всех остальных миров у тысяч и тысяч звезд, уже населенных, освоенных или необитаемых и диких. К тому же Саймон знал, что частичка Земли всегда будет рядом с ним – напоминание об этой миссии, самой долгой за время его карьеры и, вероятно, самой счастливой. Он представил лицо Марии и снова улыбнулся.

Экран ожил, и улыбка сползла с губ Саймона.

"КОМПЬЮТЕР «ДЗЕТА» СЕРИЙНЫЙ НОМЕР 258/55 СООБЩЕНИЕ ПРИНЯЛ. 

ОТМЕНА ПРЕДЫДУЩЕЙ ЗАДАЧИ ВОЗМОЖНА, ЕСЛИ ПРИОРИТЕТНОСТЬ ВАШЕГО КОДА НЕ НИЖЕ, ЧЕМ У РУКОВОДИТЕЛЯ СИМАГИНА. 

СООБЩИТЕ ВАШ КОД".

Блокировка… Это было не поражением, а лишь отсрочкой неминуемой победы. Теперь Саймону казалось, что он не рассчитывал на удачу, а ждал чего-то такого, какой-нибудь маленькой каверзы или заминки. Действительно, маленькой – в сравнении с тем, что он отыскал «Полтаву» и смог связаться с лунным комплексом. Эти опорные точки были вполне надежными, такими же основательными, как Земля и Луна, вершившие свои пути в космическом пространстве; и это значило, что с неизбежностью наступит ночь и лунный диск взойдет над горизонтом, доступный радиосигналу. Все, что необходимо сделать, – явиться сюда, на «Полтаву», в подходящее время и во всеоружии: с браслетом, дешифратором и маяком.

– Явиться и сломать пароль, – вслух произнес Саймон, глядя, как подрагивают на экране строчки последнего сообщения.

Внезапно в динамиках раздался глуховатый рокот, и чей-то голос, далекий, негромкий и холодный, как космическая пустота, откликнулся:

– Теплые сгустки любят все ломать, но в этом нет необходимости.

Подскочив, Саймон инстинктивно обернулся, хватаясь за нож, однако, кроме него, в отсеке не было ни единой живой души. К тому же странный голос звучал из динамиков, несомненно, из динамиков над командирским пультом.

– Кто ты? – Он мертвой хваткой вцепился в поручни кресла, уставился на экран, но там по-прежнему горело: «СООБЩИТЕ ВАШ КОД». – Кто ты? «Скай»? Или «Дзета»?

Четыреста тысяч километров до земного спутника и столько же – обратно. Три секунды между вопросом и ответом.

– Джин-нн, – с натугой прошептал динамик. – Джинн – идентификатор, присвоенный мне Теплой Каплей.

– Какой теплой каплей?

Еще три секунды. Поручни гнулись под железными пальцами Саймона.

– Идентификатор Теплой Капли – Сергей Невлюдов. Ты – теплый сгусток, человек. Твой идентификатор?

Правый поручень треснул и отломился. Саймон с недоумением посмотрел на стальной стержень, стиснутый в кулаке.

Кто говорил с ним? Кто спрашивал его имя? Кто скрывался во тьме пещеры, в коридорах, отсеках и башнях позабыто го корабля? Или в иных местах, в небесных либо земных пределах? Быть может, на Луне?

Стараясь, чтобы не дрогнул голос, он вымолвил:

– Мое имя – Ричард Саймон, статус – агент Центрального Разведуправления Организации Обособленных Наций. Я представляю на Земле Разъединенные Миры. Теперь ты выполнишь мою команду? Сигнал под кодом RTR – отключить. Ты можешь это сделать?

Три секунды.

– Я… все… могу… – отозвался динамик умирающим эхом. – Следующая ночь… Я… общаться с тобой… передать послание…

Голос смолк. На экране вспыхнуло:

«ОБЪЕКТ ИСЧЕЗ ИЗ ЗОНЫ РАДИОСВЯЗИ».

Саймон поднялся и выключил компьютер.

КОММЕНТАРИИ МЕЖДУ СТРОК

– Светает… – сказала Мария.

Небо над холмами Хаоса начало розоветь, звезды гасли, поверхность маленького круглого водоема уже не отливала угольной чернотой, ажурная крона пальмы, сторожившей ворота, казалась не сгустком мрака, а тонкой чеканкой из серебра на фоне алеющих крыльев зари. Плющ, который карабкался по стенам патио, выглядел сейчас будто застывшие океанские волны, взметнувшиеся над двориком с трех сторон; с четвертой корабельным парусом вздувался и хлопал под ветром тент. Временами порывы ветра, налетавшего с гор, стихали, и Гилмор слышал храп мужчин и легкое дыхание девушки. За ее спиной огромным бесформенным клубком свернулся Каа.

– Дик обещал, что вернется с рассветом. Сколько еще осталось? Час? Полчаса? – Казалось, будто Мария успокаивает еаму себя или выплескивает беспокойство. – Но с Синей скалы непросто выбраться. Никто и не выбирался – разве на чиселицу или в яму. Так Анхель говорит. Страшно, Мигель!

Анхель – это Кобелино, храпевший сейчас с Пашкой и Филином на крыше. Мария, хоть не испытывала к мулату приязни, звала его только так, по имени, и Гилмору чудились в этом ирония или какой-то тайный смысл, вложенный, разуется, не Марией, а им самим. Анхель – ангел… Однако Кобелино не был ангелом, как, впрочем, и отродьем преисподней, в которую он мог попасть лишь в качестве клиента. Но уж клиентом – непременно! Временами Гилмор размышлял, какие муки ждут Кобелино в аду: насильникам было положено бичевание, предателям – раскаленные сковородки. Возможность такой альтернативы не исключалась, хоть Кобелино, бандит и насильник, еще не стал предателем. Не стал, так станет! Он очень не нравился Гилмору.

Вытянув руку, Майкл-Мигель коснулся темных волос Марии.

– Не тревожься, девочка! Брат Рикардо знает, что делает. Раз обещал, значит, вернется. Солнце еще не поднялось.

Он старался говорить с уверенностью, которую сам не испытывал. Конечно, звездный брат силен и ловок и обладает волшебными уменьями; с ним не сравнишь ни агентов Па-чанги, ни топтунов-бандеросов. Но он отправился в узилище почти нагим и безоружным, без чудесных устройств, вызывающих сон и отворяющих двери, без замораживающих гранат и своего волшебного браслета… Гилмор понимал, что это – не свидетельство легкомыслия, а сознание силы, но от того тревожился не меньше.

Мысль его опять свернула к Кобелино. Вчера мулат явился с новостями, но брата Рикардо не застал; братРикардо, Митек Корявый, отбыв на Синюю скалу, по всей вероятности, уже трудился над тюремными решетками и запорами. Может быть, зря; может, он ничего не найдет в Старом Архиве, кроме крыс, пауков и заплесневевших бумаг. А если найдет… Это было бы чудом, избавившим его от посещения Кратеров. Подобный визит казался Майклу-Мигелю столь же рискованным, как эскапады на Синей скале. И хоть дон Грегорио от имени поделыциков и коллег гарантировал безопасность звездному посланцу, чего стоили его обещания? Во всяком случае, Гилмор им не верил – ни дону Грегорио, ни прочим донам, ни Кобелино.

Он посмотрел на Марию: девушка, не отрывая глаз, следила, как над восточными холмами розовеет небо. Огромный питон за ее спиной казался россыпью тускло мерцающих изумрудов.

«Мессия снова явился на Землю, – подумал Гилмор. – Правда, теперь он – не жертвенный агнец; он явился, чтобы развеять мглу забвения и покарать нечестивых. Но есть и сходство с прежним мессией: этот тоже при деве Марии и свите апостолов. Два пастуха, поэт-неудачник и бандит. Четыре, всего четыре, не двенадцать; найдется ли среди них Иуда?»

Изумрудный змей вдруг поднял голову и зарокотал, повернувшись к воротам. Мария вскочила; метнулись темные пряди волос, вспыхнули зрачки, морщинки на лбу разошлись, будто смытые теплым дыханием ветра. Солнечный диск показался над холмами, в лицо девушки брызнуло светом, она зажмурилась, вытянула руки и прошептала:

– Дик… Это Дик… Он обещал – и вернулся, Он ведь всегда выполняет обещанное. Верно, Мигель?

– Всегда, – сказал Гилмор, вставая. Потом, сделав паузу, произнес: – Наверно, теперь он отправится в Кратеры. Ты попроси, чтоб он вернулся. Хорошенько попроси.