"Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе)" - читать интересную книгу автора (Леви Ахто)4Сперва его оглушил запах. Скит стоял как столб и вдыхал, впитывал кисло-сладостную «мирру» через нос, рот, и спустя несколько минут им овладели астральные видения. Он узрел толпу примерно из сорока необыкновенных существ: какая-то неземная корова мычала и ржала одновременно, выкручивая в то же время копытце хрюкающему кабану рачьими клешнями; за столом хохотало стадо обезьян-макак; один орангутанг, свесив лапы, дико рыча, прыгал на столе – подпрыгивали алюминиевые кружки; на полу валялись, кувыркались хохочущие, визжащие, плачущие и верещащие, как свиньи, существа – они что-то жрали и курили… Дым, дым и вонь. Всё это нечто уставясь на вошедшего Скита, показывало на него своими конечностями и дико вопило. Перед глазами Скита весь этот ад смешался, в ушах возник прерывистый режущий звон. Опомнившись, он сообразил: наверное, сошел с ума. Но пришла ясность: все тут во власти кайфа, имя которому – анаша. Она и превращает людей в белых лебедей, австралийских страусов, вызывает безумную радость или невыносимую тоску, создает мучительные страдания, жалость и сочувствие и безучастие ко всему в мире; одним словом – это Дурь. Но хотя и Дурь, к утру жертвы ее, если говорить изысканно, очухались. И можно сказать наверняка – пожрать в этой камере ни у кого ничего не было (аппетит от Дури возникает такой, что человек пожирает все, что доступно). Очухалось население камеры своевременно: начали вызывать на этап. Канцелярские специалисты управления, руководствуясь сведениями в личных делах, определили каждому его конечную точку прибытия и, будьте любезны, собраться с вещами! Вместе с десятью субъектами отправился в путь и Скиталец. Через калитку в одном заборе, в другом, в третьем, через калитку в проволочном заграждении, затем всех три раза пересчитали, далее самоохранники пропустили всех вперед и сопроводили на станцию узкоколейной железной дороги, где стояла «кукушка» с двумя вагонами, один из них – вагонзак, как принято его величать изысканно. Вагонзак внутри разделен решетками-перегородками на три равных отделения. Прибывших закрыли в отделении справа от двери, решетчатую дверь замкнули. Пассажиры расположились на деревянных скамьях, некоторые под музыку собственной композиции начали бацать от избытка энергии. Нар в этих вагончиках нет – не «Столыпин» – да и путь предстоит недолгий: несколько часов. В отделении посередине – два конвойных с автоматами. Скиталец догадался, что его попутчики – суки. Достаточно было прислушаться к разговорам, чтобы понять, кто есть кто. Сам он вроде не вызвал интереса к своей особе, что мужик – сукам стало ясно по его поведению: он не интересовался, в чью камеру угодил, а это только мужику безразлично. К тому же у него на лбу написано: «пахать». А воры и суки ни за что не войдут в камеру или зону, не выяснив сначала, какая в них масть: кому охота попасть впросак! Всякая масть обитает только своею средою. Скитальцу симпатичнее воры, но об этом теперь лучше помалкивать. Небольшой состав не спешил отправляться. Суки бацали – пыль столбом, некоторые перебирали клички известных сук, которых предполагали встретить там, куда к вечеру попадут; они знали – куда. Скит не знал. Конвой перекидывался в картишки. Раздавались голоса рядом с вагоном, дверь вагонзака растянули, – привели еще одну группу пассажиров. Этих затолкали за решетку слева. Воцарилась настороженная тишина: кого привели? Сквозь решетки справа и слева люди старались рассмотреть друг друга. К конвойным присоединились еще двое, и составчик тронулся. – Там кто? – крикнули суки тем, за решеткой напротив, – что-то не разобрать рожи через эти «тюлевые гардины». – Ваших харь – тоже! – ответили сукам. – Куда вас везут? Воры есть? – Ого-го! – Теперь сукам все понятно: «Воры есть?»… Воров им, гадам, захотелось?! Впрочем, только воры и способны были везде запросто орать о себе. Представители других мастей о своей «партийности» предпочитали громко не распространяться. Сукам смешно до колик: этим воры нужны!.. – А вы что же, воры? – проорала какая-то сука, и сострила: – Из воров в мире только вы и остались, понял! – Суки хохочут. – Остальных мы везде уже согнули в букву «Г»… и они теперь все бляди! Тут уже и ворам ясно, какой контингент с ними едет. Конвойные располагаются поудобнее, как и полагается в театре: начинается спектакль, уж они-то знают. – А-а! Педики! Вас в бабскую зону везут?.. – Воры кричат издевательски. То были первые пробные аккорды, первые акты симфонии изящной словесности, в блатной интерпретации это называется: воры лаются. Термин «вор» в данном случае обобщающий, на самом деле можно сказать – «блатные». Необычной, даже неуместной показалась вдруг наступившая в вагоне минутная тишина; как вдох, концентрация вдохновения. И вот последовал мощный аккорд – экспрессия, но еще не фортиссимо. – Козлы! – примитивно. – Пидарасты! – какая неграмотность! – Чтоб тебе сосать всю жизнь шоколадную конфету… – А тебе, сука, лизать сливочное мороженое с миндалем… С обеих концов вагона последовали общие призывы идти туда-то, сделать то-то, почти как в центральных газетах в предпраздничные дни, типа: «Да здравствует…» или «Слава…» и другие. – Чтоб вам вечно сбитые сливки сосать – желают одни, но без добавления: чтоб завтра больше, чем сегодня. – А вас чтобы красной икрой рвало! – не остаются в долгу другие. Лай блатных затянулся, потерял свежесть, стал однообразен, и конвойные начали позевывать. Нельзя разве как-то оживить представление? – Эй! Ублюдки! Отбросы! Паскуды! – как все же специфичен их словарный запас и беден! – Кончайте свою блевотину, твари ползучие! Молчать всем! – Конвой знает, сей речитатив только возбуждает блатных, будит в них новый всплеск эмоций, и не ошибается. Но теперь орут все – и суки, и воры, и конвойные. Суки и воры бросаются на решетки, притворяясь, будто стремятся вырваться из клеток, конвойные посередине хохочут, крутятся, плюют в тех и других, орут им свои оскорбления, и это уже фортиссимо! Такого рева, такого визга и потока извергаемых гнусностей трудно себе представить и в аду. Вот это да! Вот это по-человечески! – Держите меня! Зашибу! – Убью! Зарежу! В рот тебя (жареным пончиком)… В нос! – Я – твою мать (медом помажу)… – А я – твою бабушку… сидром оболью. Словно из другого мира доносится стук колес. Скиталец, дотянувшись до маленького в решетках оконца, констатирует, что снаружи – зелень лесов, даже удается различить птичек, там в природе течет какая-то жизнь, и интересно ему: сейчас здесь, в вагоне, это тоже природа? Он где-то слышал, человек – царь природы, разумное существо, мясо употребляет в вареном виде. Тайга безбрежна. Что такое тайга? Это очень большой лес. До того большой, что можно ее рубить, жечь, а ей конца нет. И рубят. Когда же удается выбраться из бесчисленных зон в побег – жгут, двигаясь сами против ветра. Беглецы поджигают тайгу, чтобы, сгорая, она не выдавала их следов. И горит она, милая, выгорает на десятки, а то и сотни километров, сгорают заживо звери и птицы, высыхают реки – вот какой прогресс всеобщего развития человеческого рода! А все равно тайги еще много, уж очень она большая. Настолько большая, что многие сотни зон в ее дебрях, наверное, даже с самолета едва заметны. На какой-то станции воров сняли, дальше им предстояло добраться пешаком. Что ж, устали они уже лаять, аж говорить стало невозможно, захрипели – долаялись. Дальше им идти в глубокие и дремучие болотистые леса, где расположилась их специальная воровская зона – «Девятка», причем не простая, а особорежимная: не всякий вор удостаивался сюда командировки. Кое-кто из сук эту Девятку знал, они там бывали, когда были еще честными ворами – мерзкое место, по их оценкам, не дай бог, там очутиться! Так что, туда вам и дорога – честняги. – Чтоб вам сдохнуть, сгнить на своей Девятке! Чтоб вас сифилис сожрал! Воры тоже рады отдохнуть от сук поганых. – Чтоб вашу Тринадцатую зону мочой затопило! – Гады! – Твари! – Чифиристы! – Аферисты! Конвоиры пожелали и тем, и другим поскорее оказаться в аду. Вагоны катятся дальше, конвоиры, тоже охрипшие, принимаются за карты, суки приутихли. |
|
|