"Право первой ночи" - читать интересную книгу автора (Айвори Джудит)

Глава 12

Неспешно шагая рядом с мистером Тремором по гравиевой дорожке, ведущей к дому, Эдвина сердито спрашивала себя, о чем она думала, затевая эту странную игру? Неужели всерьез вообразила, будто все будет мило и невинно и она в два счета вышвырнет его вон, если он позволит себе лишнее?

«Ты сама вырыла себе яму, Винни! Сама лишила себя покоя на целых шесть недель!»

Вот именно! Лучшее, что можно предпринять в такой ситуации, это сделать вид, будто она не вела себя как последняя дура, а он — как бешеный бык на случке. Будто нынешнего утра не было вовсе. И зачем только он об этом вспомнил?

Эдвина собиралась сделать полный идиосинкратический анализ его речи. Такую солидную работу не стыдно представить даже Королевскому научному обществу. А Тремору нужны были деньги, чтобы содержать семью, к тому же благодаря правильной речи он смог бы значительно улучшить свое социальное положение. Таким образом, обоим было что терять в случае прекращения занятий.

Более того, им предстояло бы весьма неприятное объяснение с господами Ламонтами, изрядно потратившимися на осуществление этой затеи.

Дома они обнаружили, что мистеру Тремору прислали карманные часы со звоном. Мистер Тремор был в полном восторге и не мог ими налюбоваться. Кроме того, на столике в передней стояли коробки, и они, как любопытные дети, с нетерпением принялись распаковывать их, извлекая на свет две пары дневных мужских ботинок, домашние туфли, темные кожаные перчатки, белые перчатки для торжественных случаев и два цилиндра. Один — из черного шелка, другой — касторовый, мягкий и приятный на ощупь. Эдвина уже забыла, когда в последний раз держала в руках такие вещи.

Недоумевая, зачем Ламонты прислали цилиндр для дневных выходов — куда мог мистер Тремор отправиться днем? — она вытащила его из коробки, осторожно придерживая за тулью. Эдвина вертела его так и этак, представляя, как он будет смотреться на голове.

Мистер Тремор все еще забавлялся с часами. Эдвина подала ему цилиндр, и он воскликнул:

— Черт меня возьми! — Но тут же со смехом поправился: — Ну что за поразительная шляпа! — На этот раз ему удалось правильно составить фразу, однако под конец он дал маху: получилось «шыляпа».

Он взял у Эдвины цилиндр и надел.

Поскольку «поразительная шляпа» была изготовлена на заказ, она точно соответствовала его размеру. Поражало другое: то неповторимое изящество, та неуловимая смесь небрежности и утонченности, с которой сидел касторовый цилиндр на его голове. Ну вот, пожалуйста. Эдвина только что мечтала увидеть этот цилиндр на мужчине, знающем, как с ним обращаться, и этот мужчина перед ней!

Она отступила назад, чтобы видеть отражение мистера Тремора в большом зеркале на стене. Видимо, он тоже был доволен достигнутым результатом, однако, взглянув на свою голую верхнюю губу, едва заметно поморщился. В цилиндре и без усов он действительно стал другим человеком.

— Простите, — пробормотала она.

— Это из-за усов? Напрасно. Не вы же мне их сбрили!

— Но вы сделали это из-за меня. И из-за меня мы оба попали в ужасное положение.

Он повернулся, театрально взмахнув в воздухе цилиндром. Откуда у него этот артистизм?

— Вы проделываете это постоянно, не так ли, Винни?

— Что проделываю?

— Все обдумываете, обсасываете со всех сторон — прямо как суеверная старуха. — Он укоризненно покачал головой.

— Суеверная?!

— Та, что каждые пять минут плюет через левое плечо.

— Ну, знаете ли...

— Винни, — перебил мистер Тремор, — позвольте мне рассказать вам про мою матушку. Она была чудесной женщиной. И преданной матерью. Но становилась прямо-таки одержимой, коли речь заходила о вере в Бога. Когда она сердилась на меня, то всякий раз повторяла (тут он с чувством изобразил корнуэльский акцент): «Ты, Мик, плохой мальчик, но Господь шельму метит, помяни мое слово!» И если я потом падал и разбивал коленку, она торжественно заявляла: «Вот видишь?» Как будто я упал не из-за собственной неловкости, а сам Господь подставил мне подножку. Бедная, она скончалась в страшных муках, выхаркивая легкие вместе с кровью...

Он помрачнел, погрузившись в воспоминания, но вскоре продолжил:

— Да, нелегко ей пришлось. Напрасно я повторял, что она не заслужила такой конец, — она только плакала и каялась в грехах. И чего только она не говорила! Ей казалось, что это кара за какой-то страшный грех. Хотите верьте, хотите нет, никто из нас и мысли не допускал, что мать грешница. Она была сама доброта. Ни разу не подняла на нас руку. Единственным ее оружием была угроза вечного проклятия. А мы, представьте себе, только хихикали втихомолку над ее словами, потому как верили в свое бессмертие — и все благодаря ее любви. — Мистер Тремор снова умолк, подбирая слова. — Не пытайтесь делать так же, как она, Винни. И жить по таким правилам. Как будто вы в ответе за все, что происходит вокруг, и можете что-то изменить, без конца повторяя про себя всякие умные слова.

— Но ведь должна же быть какая-то ответственность...

— Винни, — воскликнул он, подавшись вперед, — я давно мечтал о том, как бы сделать то, что я сделал! И нынче утром мне показалось, что вы дали мне шанс. Наверное, я ошибся. Но что было, то прошло! Нам нужно жить дальше! И не терзать себя понапрасну!

— Я не могу не отвечать за свои поступки! И мне нравится обдумывать все...

— Нет, нет! — с горячностью перебил ее мистер Тремор. — Этим вы только загоняете себя в тоску! Вы берете на себя непосильный груз и рано или поздно рухнете под его тяжестью. Так же, как моя матушка! А ведь вы не сделали ничего дурного, поверьте! Вы хорошая девочка, Винни Боллаш, добрая и отзывчивая. У вас щедрая душа. Вы вовсе не такая зануда, какой показались мне сначала! — Он не выдержал и добавил с лукавой ухмылкой: — По крайней мере почти не такая!

В эту минуту в коридоре показалась миссис Рид. Она что-то напевала, смахивая пыль с полок. Оба молча слушали, пока она не скрылась на кухне. Мик заговорил вполголоса, но не пожелал сменить тему разговора:

— А теперь серьезно. Вы правда верите, что я лишился усов из-за ваших речей? Я сбрил их сам, своими руками! И всегда могу отрастить заново, если захочу! — Он рассмеялся и подмигнул: — Как видите, мисс Боллаш, я не внакладе! Потому как теперь знаю точно, что у вас самые чудесные ножки во всем королевстве! А коли захочу увидеть их еще разок, то просто закрою глаза — и готово!

Ох уж эта его самоуверенность! Однако Эдвина считала своим долгом спустить его с небес на землю.

— Нет, мистер Тремор, — возразила она, — воображение, конечно, приятная вещь, но мы оба знаем, что оно не имеет ничего общего с реальностью. Я тоже могла вообразить, что ваши усы исчезли без следа. — Она коснулась пальцем его губы прежде, чем сообразила, что делает. Тут же отдернула руку и продолжала: — Вот это реально. А у вас остались лишь память и мечты.

Его густые брови поползли вверх. Он рассеянно пощупал свою верхнюю губу в том месте, которого коснулся ее пальчик. Ничего подобного он не ожидал и не сразу пришел в себя. А потом рассмеялся тем низким смехом, от которого так сладко замирало ее сердце.

— Ого, мисс Боллаш, уж не заигрываете ли вы со мной?

С чего он взял?! Но по щекам уже пополз предательский румянец, и Эдвина потупилась.

— Нет, конечно, нет!

— Да! — настаивал он.

— Нет! — Она отчаянно трясла головой, но так и не смогла сдержать улыбки.

— Да! — Он ласково приподнял ее лицо за подбородок и вполне серьезно добавил: — Берегитесь, мисс Боллаш! Мне нравится такая игра, но еще больше нравится то, к чему она ведет, а вам нет!

Она не сразу осмыслила его слова, завороженная взглядом ярко-зеленых глаз, загадочно сверкавших в сумрачном коридоре. От этого взгляда у нее захватило дух. Да, да, он прав: «Берегитесь, мисс Боллаш!»

И все же она ничего не могла поделать со своей глупой улыбкой. Ведь он считает ее хорошенькой. Он не шутит, не издевается над ней. И это не давало ей покоя все утро. Ведь она успела почувствовать его восторг. И то, как ей необходим этот восторг. Восторг в глазах мужчины.

— Не стоит шутить со мной, Винни, — произнес он, отвлекая ее от сладостных грез. — Я проведу вас до конца пути. Рано или поздно, но я до вас доберусь! — И он добавил слово, недавно выученное им с таким трудом: — Воз-му-ти-тель-но! Как бы возмутительно это вам ни показалось!

Только теперь Эдвина осознала, что недооценила мистера Тремора. Что он умен и обаятелен и хорошо знает себе цену. Все это давало ему определенную власть над людьми, и Эдвине следовало опасаться этой власти. Поняла она и еще кое-что: достаточно было одного его присутствия, чтобы кровь начинала быстрее бежать по ее жилам.

В этот вечер было положено начало традиции, порожденной ее девичьими страхами. Не найдя в себе сил объективно следить за работой его речевых органов, Эдвина изобрела способ не только обучить мистера Тремора правильной речи, но и слегка повлиять на его образ мыслей.

— Нынче вечером я бы хотела отвести вас в библиотеку, чтобы читать вам вслух, — как можно небрежнее сообщила она. — Вы будете привыкать к литературному языку и немного познакомитесь с классикой.

В библиотеке они расселись по разные стороны от незажженного камина: мистер Тремор на диване, она в кресле с выбранной наугад книгой.

Эдвина полагала, что его выдержки едва ли хватит на час с небольшим. Но стоило ей начать читать — это был драйденовский перевод «Метаморфоз» Овидия, — как мистер Тремор весь обратился в слух. Он буквально впитывал размеренные звуки поэтической речи. Даже позволил себе сползти с дивана и улечься прямо на ковер, закинув за голову одну руку, а другой прижимая к груди касторовый цилиндр (ему так полюбился этот головной убор, что он не расставался с ним весь вечер).

Во время чтения он ни разу не перебил Эдвину своими замечаниями. Ему было не до споров. Он лишь иногда уточнял смысл незнакомых слов. В итоге чтение затянулось на три часа, пока Эдвина не охрипла окончательно. Последней по его просьбе она читала «Мифологию» Буллфинча.

Правда, под конец его охватила дремота. Он прикрыл глаза своим цилиндром и лежал совершенно тихо, неподвижно. Его пес растянулся рядом на ковре. Глядя на них, Эдвина невольно улыбнулась.

Она закрыла книгу и положила руку на обложку. И в тот же миг от странного, непривычного ощущения у нее захватило дух. Она поначалу нерешительно, а потом все с большей силой стала давить на то место, куда проникла его рука этим утром. Винни и представить себе не могла, что ей захочется это сделать. Возмутительно, унизительно! Он не только знал об этой неприличной, животной части ее тела, он был уверен, что она...

Эдвина не смела размышлять дальше, однако воспоминание о его сильной, умелой руке было слишком свежо.

Все, хватит, довольно! Так можно додуматься до чего угодно! Но в последнее время она только и делала, что думала о вещах, о существовании которых предпочитала не вспоминать вовсе...

Винни постаралась стряхнуть с себя наваждение, встала и пошла к полке, чтобы поставить книгу на место. Однако при взгляде на корешок ей снова стало не по себе. Из «Мифологии» Буллфинча она по какому-то наитию выбрала самую последнюю вещь, «Эпоху мифов», начинавшуюся словами:

«Пигмалион был чудесным скульптором, с великим искусством создавшим из слоновой кости изображение юной девы, казавшейся живой...»

Винни в замешательстве оглянулась на мужчину, дремавшего возле камина. Не она ли с великим искусством создавала из него изображение английского джентльмена?

«И творение его было столь совершенно, что он полюбил ее всем сердцем...»

А ведь Эдвина даже превзошла Пигмалиона и отлично это понимала. Ее творение было не просто совершенно — оно полностью соответствовало ее представлению об идеальном мужчине.

«И Пигмалион воскурил благовония... и совершил жертвоприношение на алтарь Венеры...»