"Визит сэра Николаса" - читать интересную книгу автора (Александер Виктория)

Глава 6

— Ну что ж, все в полном порядке, — произнес Ник, закрывая последнюю страницу гроссбуха. Внимательно просмотрев объемистую книгу, он явно убедился в справедливости подобного утверждения. — Активы Чарлза не изменились, но его вложения существенно увеличились.

Он поднял глаза на Джонатона, который стоял перед письменным столом в библиотеке Эффингтон-Хауса с видом добропорядочной невинности и со стаканчиками бренди в каждой руке. В юности Джонатон был далеко не столь невинен, как его облик, и Ник подозревал, что по прошествии лет положение не изменилось. Сам факт, что его друг напустил на себя именно этот вид, не предвещал ничего хорошего.

— К тому же я не обнаружил каких-либо недочетов в счетах по домашнему хозяйству и по имению. Мало того, сделаны многочисленные улучшения прогрессивного характера, принесшие значительную пользу. Ты отлично поработал.

Джонатон вручил Нику стаканчик и сел к столу напротив своего друга со словами:

— Кое-что я, разумеется, сделал и старался как мог, однако принять твою похвалу исключительно на свой счет я не вправе.

— Не скромничай. — Ник откинулся на спинку кресла и отпил глоток из стаканчика. Лучшее бренди герцога было, как всегда, отменным. Вот и это не изменилось за прошедшие годы. — Тебе есть чем гордиться. Ты явно унаследовал коммерческий талант твоего отца.

Широкой публике это было неизвестно, но Николас был хорошо осведомлен о том, что герцог принимал участие во многих предприятиях, что он деятельно начал этим заниматься, как только стал взрослым человеком, и что он вполне преуспел в делах. В годы, когда состояния многих поместных дворян, так называемых джентри, уменьшались и даже приходили в полный упадок, доходы Эффингтонов росли.

— Это верно, — согласился Джонатон. — Я извлек определенную выгоду из нескольких успешных, хотя и довольно рискованных операций и горжусь этим не по заслугам. А поскольку я к тому же горжусь блестящим управлением делами Чарлза…

— Блестящим? — со смехом подхватил Ник.

— Блестящим, — твердо повторил Джонатон. — Дело в том, что это не моя заслуга.

— Не твоя? Так чья же? Твоего отца?

— Элизабет взяла все в свои руки.

— Понимаю, — протянул Николас, но без малейшего удивления в голосе.

Удивительным, с его точки зрения, было то, что Чарлз назначил кого-то управляющим своими делами вместо того, чтобы передать их в безусловно умелые руки жены.

— И я не вижу препятствий к тому, чтобы она продолжала этим заниматься.

— Как и я. — Ник довольно долго молча смотрел на своего друга, затем сказал: — Не понимаю я и причины, по которой я получил от тебя письмо с прозрачным намеком на то, что с финансами у леди Лэнгли не все в порядке.

—Леди Лэнгли? — вопросительно поднял одну бровь Джонатон.

— Леди Лэнгли, — повторил Ник, игнорируя не сформулированный вопрос Джонатона. Он не имел ни малейшего намерения входить в какие-либо иные отношения, кроме сугубо деловых, с сестрой Джонатона. Женой Чарлза. Леди Лэнгли. Называть ее — и даже думать о ней — иначе означало бы вступить на тот путь, от которого он когда-то отказался. — Но ты не ответил на мой вопрос.

— Я знаю. — Джонатон усмехнулся и поднял повыше стаканчик приветственным жестом. — Я мастер уходить от вопросов. Полагаю, это врожденное свойство, которое я мало-помалу превратил в тонкое искусство.

Ник хотел удержаться от улыбки, но не смог. Черт побери, Джонатон тоже почти не изменился за прошедшие годы.

— Каким бы впечатляющим ни было это твое искусство, я все-таки желаю знать, почему в твоем письме содержится завуалированный, но тем не менее безошибочно угадываемый намек на то, что с финансами леди Лэнгли не все в порядке.

— Я считал, что для тебя настало время приехать домой на более долгий срок, нежели несколько дней обычного делового визита, — напрямик ответил Джонатон.

Настал черед Николаса высоко поднять брови от удивления:

— И ты взял это на себя, уверенный, что я откликнусь на твой зов?

— Кто-то же должен был это сделать. Почему не я?

— А что, если я не готов был вернуться?

— А что, если ты был просто слишком упрям, чтобы вернуться? — возразил Джонатон с самой обаятельной из своих улыбок.

— Упрям? — с деланным возмущением выдохнул Ник. — Я?

— Ты всегда был упрямым и отлично это знаешь. В противном случае ты бы мог вернуться домой и остаться здесь четыре года назад, когда тебя возвели в рыцарское достоинство. По моим наблюдениям примерно тогда у тебя денег стало больше, чем у Креза, и твои успехи сделались общеизвестными. В это время, дружище, ты добился всего, о чем мечтал.

— Ты, кажется, весьма осведомлен о моих делах, — сказал Ник, сам не понимая, то ли это ему обидно, то ли лестно.

— Твой дядя принял на себя обязанность доводить до нас сведения о твоих успехах. К тому же очень трудно, если не сказать больше, утаить от общества такое событие, как присвоение титула, даже если ты не задержался в Лондоне на такой срок, в течение которого твои друзья успели бы тебя поздравить. Помнится, я поздравил тебя в письме, но я предпочел бы сделать это лично. Прими мои поздравления сейчас.

— Благодарю, — невнятно буркнул Николас, стараясь прогнать чувство вины за свое уклонение от встреч с друзьями в дни своего тогдашнего приезда.

— Помимо того, я, делая собственные инвестиции, не мог не заметить твоих успехов. Знай, что я последовал твоим путем и приобрел акции в тех же предприятиях, что и ты, в том числе акции твоей пароходной линии.

— Ты это всерьез? Но ведь я неизбежно должен был заметить, что ты входишь в число моих инвесторов. Увидел бы твое имя в списке держателей акций.

— Нет, если бы я назвался другим именем. — Джонатон встал и протянул Николасу руку со словами: — Позвольте представиться: мистер Дж. И. Шелтон.

— Ты — Шелтон?!

— К вашим услугам.

— Ты настоящий дьявол, Джонатон. Ник встал и пожал руку друга.

Количество акций в компании Николаса, которыми владел Дж. И. Шелтон, было значительно, и Николас долго пытался узнать, что это за человек, но покупка акций производилась через брокеров и поверенных, усилия раскрыть тайну оказались бесплодными, и он бросил это дело. Компанией как предприятием инвестор не интересовался — поступали бы дивиденды ему лично.

— Почему же ты не сообщил мне? Почему держал в секрете свое подлинное имя?

— Ты мог бы отказаться от моих вложений, потому что был помешан на том, что сам создашь себе состояние. И ты этого добился, состояние твое поистине примечательное. — Джонатон хохотнул. — А я тебе очень признателен.

— Рад, что сумел помочь. А теперь ответь, чего ради ты заманил меня домой?

— Я бы не сказал, что я тебя заманивал. Окажи мне хотя бы минимум доверия. Все, что я сделал, это напомнил об ответственности, налагаемой на тебя завещанием Чарлза. Я был очень осторожен и старался не заходить слишком далеко. Ты вложил в мои слова желаемый тебе смысл, а ты хотел одного — вернуться домой. Я просто дал тебе повод. — Джонатон пожал плечами с удовлетворенным видом. — Только и всего, не более и не менее.

Николас подумал, глядя в эти минуты на Джонатона, что тот, как и его сестра, умен и предприимчив гораздо в большей степени, чем можно было судить по его поведению и внешнему виду. Это давало ему возможность брать верх в критических ситуациях и делало его потенциально сильным врагом. А также бесценным другом.

—Думаю, что и я должен тебя поблагодарить, — сказал он. — Что касается финансов леди Лэнгли и ее детей… — Ник кивнул на стопку бумаг на столе, — то я еще до приезда сюда решил: если не столкнусь с какими-либо непредвиденными осложнениями, оставить за тобой управление этим состоянием. Даже теперь, когда я знаю, что твоя сестра справляется с этими делами блестяще, как ты изволил выразиться, я не вижу смысла менять положение вещей.

— Отлично. — Джонатон вздохнул с облегчением. — В особенности потому, что вплоть до сегодняшнего дня я не говорил ей о пункте в завещании Чарлза, касающемся ее финансов.

Ник испустил протяжный свист.

— Трудно представить, что она приняла это спокойно.

— Не то слово. — Джонатон поморщился. — Она пришла в ярость, и я не могу осуждать ее за это. Другое дело, если бы она была блаженной дурочкой, как мог бы судить недалекий человек по ее хорошенькому личику. Особенно мужчина, который на ней женился. Ты согласен?

— Вполне.

Насколько Ник знал Элизабет Эффингтон, тот факт, что муж не предоставил ей право самой позаботиться о своей судьбе, был для нее совершенно неприемлем. Элизабет, которую он знал, вовсе не была той легкомысленной девушкой, какой казалась многим. В тех редких случаях, когда он позволял себе думать о ней, Ник задавался вопросом: не его ли собственный замкнутый, серьезный характер позволил ему по достоинству оценить подлинные свойства ее натуры? И каким образом ее муж не понял того, что смог понять он, Ник?

— Она будет рада узнать, что ты не намерен вступать в права, определяемые завещанием.

— Это самое меньшее, что я могу сделать, не придавай особого значения таким мелочам.

— Ты шутишь, сэр Николас? С годами ты, надо признать, здорово переменился.

— Ладно, Джонатон, я и в самом деле пошутил. — Ник поморщился при воспоминании о своей неуклюжести и излишней серьезности в молодые годы. — С кем не случается.

— Ты, как бы это выразиться, стал мягче. Как отличное вино или хороший сыр.

— Или отменное бренди, — усмехнулся Ник, поднимая повыше стаканчик с этим напитком.

Он и в самом деле сильно изменился по сравнению с прошлым. Жизнь уже не казалась ему столь мрачной, серьезной и требовательной, как прежде. Он во многом стал иным, чем тот юнец, который уехал отсюда десять лет назад. И где-то в глубине сознания пряталась беспокойная мысль: изменилась ли в той же мере Элизабет?

Джонатон вдруг посерьезнел:

— Видишь ли, есть в записях, просмотренных тобой, кое-что, оставшееся незамеченным, а я между тем считал, что ты обратишь на это внимание.

— Вот как?

Джонатон откинулся на спинку кресла и выдвинул ящик письменного стола.

— В первые месяцы после смерти Чарлза я действительно занимался финансовыми делами Элизабет. Это было не так уж затруднительно: Чарлз на удивление аккуратно вел записи. — Он достал из ящика пачку оплаченных счетов, расписок и еще каких-то документов. — По сути дела, даже человек не слишком сообразительный мог бы легко продолжить с того места, на котором он остановился. Ему даже в голову не приходило, что жена может сама заняться ведением дел, иначе он уничтожил бы или по крайней мере спрятал вот это, — жестко произнес Джонатон и бросил на стол перед Николасом вынутые из ящика бумаги.

— А что именно? — Ник небрежно перебрал бумаги. — Мне кажется, это всего лишь оплаченные счета.

— Так оно и есть. Счета от модисток, портних, мясников и зеленщиков.

— Я бы сказал, что в них нет ничего особенного, таких полно в любом хозяйстве, — заметил Ник с явным недоумением. — Или я чего-то не понимаю?

— Но это не счета Чарлза или Элизабет.

— Не счета… — Ник поднял голову и посмотрел на Джонатона с повышенным интересом. — Понятно.

— Поначалу я даже глазам своим не поверил. — Джонатон сокрушенно покачал головой. — Я понимаю, что нет ничего необычного в том, что мужчина помогает деньгами своей любовнице, и, судя по документам, это длилось годами, но я ожидал лучшего от человека, женившегося на моей сестре. Он был одним из самых близких моих друзей. Мужчина, который постоянно твердил, что любит Лиззи с тех пор, когда мы все еще были детьми.

— Чарлз всегда был самым привлекательным из нас, — пробормотал Ник.

— Да, женщины считали его неотразимым.

— Если бы он женился на ком-то еще, мы скорее всего не очень-то и удивились бы подобному открытию. Как полагаю, ты ничего не знал?

— Что-то я слышал, какую-то сплетню, точно такую же, какие слышал о большинстве знакомых женатых мужчин, но ничего особо существенного, и потому просто не обратил на это внимания. Теперь я думаю, что мне стоило тогда потолковать с Чарлзом начистоту, но, пропади оно пропадом, не хотелось скандала, и к тому же я верил Чарлзу.

— Элизабет знала?

— Не могу сказать, скорее всего нет. Трудно представить, что она терпела бы такое, когда он был жив, и я уверен, что этих вот бумажек она не видела после его смерти. Но она невероятно гордая и, если что-то знает, никогда ни словом об этом не обмолвится.

— Она предпочла бы, чтобы люди думали, будто она ни о чем не ведает, — заметил Ник.

— Видимо, ты хорошо ее понимаешь, — явно не без умысла заметил Джонатон, однако Ник оставил этот выпад без внимания.

— Не особенно. Но я достаточно наблюдателен, чтобы оценить точность твоих суждений.

— Когда я обнаружил эти счета, моим первым побуждением было уничтожить их, но так как Чарлз назначил тебя кем-то вроде опекуна, счел неправильным поступить подобным образом, пока ты не просмотрел все документы.

— Поскольку я их уже увидел, на мой взгляд, самое время их уничтожить, — сказал Ник, протягивая руку.

— Прекрасная мысль! — обрадовался Джонатон и передал Нику бумаги.

Ник зашагал к камину в дальнем конце комнаты, но вдруг остановился.

— О какой женщине речь? Джонатон пожал плечами.

— Счета проходили через поверенного, но я к нему по этому поводу не обращался. Но прошло три года после смерти Чарлза, а дама себя никак не проявила. Я пришел к выводу, что она узнала о гибели Чарлза и оказалась достаточно здравомыслящей, чтобы сообразить, что никакие обещания Чарлза о материальной поддержке уже не имеют цены.

— Это, во всяком случае, уже кое-что, — проговорил Ник и, присев на край дивана, наклонился, чтобы бросить в огонь пачку бумаг.

Он не имел намерения сделаться причастным к жизни Элизабет Лэнгли и вопреки наставлениям дяди и тому, что он сейчас узнал о неверности Чарлза, не собирался менять свои планы, но мог хотя бы устроить ради ее спокойствия этот небольшой пожар. Он смотрел на огонь до тех пор, пока от опасных улик не остался только серо-черный пепел.

— Я не могу поверить этому, Джонатон, ни в коем случае не могу!

То был последний голос в мире, который Николас ожидал услышать в эту минуту. Последний голос, который он хотел услышать. И единственный голос, который смог сильно участить биение его сердца.

Он медленно выпрямился.

Леди Лэнгли, Элизабет, вихрем влетела в комнату, и вся ее фигура являла собой воплощенное негодование, не говоря уж о лице. Глаза ее буквально пригвоздили Джонатона к месту. Она была в точности такой же, какой ее помнил Ник.

— Я провела вторую половину дня совершенно бесплодно! — Нетерпеливым движением она сорвала с головы шляпу и швырнула ее в кресло. — Мой поверенный, вернее, поверенный Чарлза, неописуемо мерзкое животное, заявляет, что я не имею права его уволить, это можешь сделать только ты или Коллингсуорт, о чем эта тварь заявила с непростительным высокомерием. — Она оперлась ладонями на письменный стол, наклонилась вперед и горящими гневом глазами уставилась на брата. — Я требую, чтобы ты сделал это немедленно, хотя лучше бы ты его пристрелил. Я предпочла бы второе, однако предоставляю тебе выбор, потому что за убийство тебе грозила бы тюрьма. Впрочем, смею сказать, что существуют доводы в пользу истребления паразитов, ему подобных! Если бы ты его только ранил, он, я думаю, быстро поправился бы, если ему вручить приличный куш. Дороговато, конечно, но дело того стоит!

— Спасибо, что ты продумала все возможности, — улыбнулся Джонатон.

— Кажется, я могла бы пристрелить его собственной рукой!

Она сейчас выглядела вполне способной на подобное действие, и Ник едва не задохнулся, пытаясь удержаться от смеха.

Он ошибся, она не была в точности такой, какой он ее помнил. Девушка, о которой он грезил, была красивым, обаятельным и полным жизни созданием, от природы наделенным самостоятельным и деятельным умом, скрытым для многих за внешней беззаботностью и кажущимся легкомыслием. Элизабет, представшая перед ним, стала с годами еще красивее в своей зрелой и цветущей женственности; держалась она с уверенностью взрослого человека. По-прежнему живая и подвижная, она как бы заполняла комнату своим присутствием, излучая душевную силу, словно бы не умещавшуюся в телесных пределах. Сейчас никто не счел бы ее легкомысленной.

Все чувства, которые Ник считал давно похороненными, вспыхнули в нем с потрясающей и неожиданной энергией, и он понял с той необычайной ясностью, какую редко испытывал в жизни, что совершил ужасную ошибку.

— Лиззи, ты пойми…

— Там был и поверенный отца, твой поверенный, член той фирмы, которая обслуживала нашу семью в течение нескольких поколений. — Она выпрямилась и сдернула с руки перчатку. — По несчастной прихоти судьбы он также поверенный лорда Торнкрофта, даже не знаю, стоит ли мне произносить это вслух, Николаса Коллингсуорта!

От полноты чувств она хлопнула себя перчаткой по ладони. Нельзя сказать, что слова Элизабет нуждались в дополнительной выразительности. Она была просто великолепна в своем праведном негодовании. И самое замечательное — она понятия не имела, что Николас находится в комнате.

Как мог он быть таким глупцом? Как мог он упустить ее?

— Знаешь, что он мне сказал? — звенящим от возмущения голосом вопросила Элизабет.

— Я почти боюсь спрашивать. — Джонатон посмотрел на Ника, потом на сестру. — Но погоди, я тебе должен сообщить…

— Он заявил, что с его стороны было бы сделкой с совестью представлять меня, поскольку он представляет сэра Николаса. Сделкой с совестью? — Она негодующе фыркнула. — Необычайно приятно слушать, как поверенный излагает концепцию совести в весьма достойной манере, однако я предпочла бы поверенного менее совестливого, но более умелого и хитроумного. — Она с шумом выдохнула воздух из легких. — Впрочем, из уважения к отцу и к тебе он просмотрел раздел завещания, с которым ты меня познакомил.

— Ну и? — побудил ее к дальнейшему Джонатон.

— Ну и… — Элизабет со вздохом опустилась в кресло. — Ох, даже не знаю, как это высказать повежливее.

— Продолжай, Лиззи, — сказал Джонатон, — это не может быть так уж страшно.

— Скажем так: я чувствую себя такой же загнанной, как лиса, которую со всех сторон окружили злобно тявкающие собаки. — Она покачала головой. — У меня нет иного выхода, кроме предложенного тобой. Положиться на милость Коллингсуорта.

— Да, это была моя идея. — Джонатон украдкой бросил взгляд на Ника, и выглядел он при этом как человек, который не знает, то ли ему расхохотаться, то ли спастись бегством. — И я уверен, ты сама убедишься, насколько он разумен и корректен.

— Ха! Мне не повезло встретить в наше время хоть одного вполне разумного мужчину, и я не поставила бы в пари на то, что Коллингсуорт и есть тот самый уникум.

Элизабет задумалась, сдвинув брови; глядя в одну точку, она ритмично хлопала перчаткой о ладонь, и звук глухих шлепков эхом разносился по большой комнате.

— Я должна подумать, Джонатон, должна найти выход из неприятного положения, в которое поставил меня мой муж. Не говоря уже о том, что поступок Чарлза был несправедливым по отношению ко мне и что в этом поступке не было никакой необходимости, я не могу просто так доверить мои денежные дела человеку, которого я едва знаю. Речь идет не только о моей жизни, но и о жизни моих детей. — Голос Элизабет обрел твердость. — В нелепое и трудное положение поставил меня человек, которого, как мне казалось, я хорошо знала. Я не поставлю свою судьбу и судьбу своих сыновей в зависимость еще от одного мужчины.

— Ты можешь сама сказать ему об этом, — произнес Джонатон с деланной беззаботностью. — Он здесь, Лиззи.

…За десять лет Ник добился осуществления поставленной перед собой цели. Это было нелегко, но самая трудная задача — вернуть сердце этой женщины…

— Я знаю, что он здесь, — отмахнулась Элизабет от слов брата. — Уже слышала от тебя же. Ты сказал, что он приехал вчера.

— Я не имею в виду его приезд в Лондон. …И задача самая важная…

— Тогда что же ты имеешь в виду? — вспыхнула Элизабет. — Право, Джонатон, у меня нет времени на глупые игры. Если мне предстоит иметь дело с таким замечательным человеком, как Коллингсуорт, я должна сосредоточить все свои усилия именно на этом и более ни на чем. Что ты хочешь мне сказать?

Ник глубоко вздохнул и покинул свое убежище, обойдя диван.

— Ваш брат, леди Лэнгли, хочет сказать, что я не просто в Лондоне, а здесь, в этой комнате.

Николас Коллингсуорт?

Элизабет втянула в себя воздух и широко раскрыла глаза. Под ложечкой у нее вдруг так заболело, словно ей нанесли удар в живот. Причем сильный удар.

— Джонатон? — с трудом выговорила она.

— Я же говорил тебе, что он здесь, — произнес Джонатон так невозмутимо, словно тот факт, что Николас Коллингсуорт находился в библиотеке и слышал каждое ее слово, не имел ни малейшего значения.

— Леди Лэнгли, я счастлив снова встретить вас, — сказал Николас, приближаясь к ней, будто призрак прошлого.

Элизабет встала, мучительно отыскивая хоть какие-то слова, пусть самые банальные или даже глупые. Она никогда не падала в обморок и никогда этого не хотела, но знавала дам, которые делали это как по команде. В данный момент она им завидовала. Может, хлопнись она сейчас без сознания на пол, самые подходящие к случаю слова пришли бы ей на ум после того, как она очнулась бы.

Николас подошел к ней, взял ту ее руку, с которой она сняла перчатку, и поднес к губам.

— И позвольте добавить, что вы так же очаровательны, как и были.

Губы его, теплые и твердые, коснулись ее кожи; Николас поднял голову, и глаза их встретились.

— Право же, вы ничуть не изменились.

Он тоже не изменился. Те же темные горящие глаза, то же лицо, мужественно-красивое… А его прикосновение так же наэлектризовано, как вспоминалось ей в тайных мечтах. Без всякого предупреждения она была отброшена на десять лет назад, в то время, когда она еще не вышла замуж и не родила двух сыновей.

Она снова стала Лиззи Эффингтон и смотрела в глаза мужчины, которого то ли любила, то ли нет. Чьи поцелуи приводили ее в дрожь. Который разговаривал с ней на равных.

Мужчины, который унизил и смутил ее.

Того самого мужчины, который не разбил ей сердце.

Резким движением она высвободила свою руку:

— Что вы здесь делаете? Джонатон испустил громкий стон. Николас поднял брови:

— Какое очаровательное приветствие. Вижу, годы не изменили вашей привычки говорить не думая. Да, у меня все хорошо, благодарю вас.

— Мне безразлично, хорошо вам или нет. — Она скрипнула зубами. — Я не особенно пекусь о том, живы ли вы или давно умерли и похоронены. Что вы делаете здесь?

— Ну, скажем, я восстанавливаю отношения с моим старым другом.

Он приветливо улыбнулся Джонатону, тот ответил такой же улыбкой и заметил:

— У нас нашлось о чем поговорить.

— Десять лет — немалый срок.

Николас взял стаканчик с бренди со стола и сделал глоток. Он не сводил глаз с Элизабет, даже когда пил. Словно она была бабочкой, приколотой к дощечке булавкой, а он — ученым энтомологом. Ощущение крайне неприятное. Послужившее причиной — само собой, единственной причиной того, что сердце у Лиззи бешено заколотилось.

Еще неприятнее была мысль, появившаяся невольно: каков результат его наблюдений? Находит ли он, что годы и материнство взяли свое? Элизабет никогда не была особо тщеславной и суетной, но сейчас ей ужасно хотелось, чтобы сегодня она надела изумрудно-зеленое платье для прогулок, цвет которого подчеркивал цвет ее глаз, и чтобы корсет был затянут потуже. Разумеется, не ради того, чтобы показаться Николасу привлекательной, вовсе нет, но, как это давно известно, женская красота — такое же сильное оружие, как и ее ум. Быть может, даже более сильное, потому что очень немногие мужчины обращают внимание не только на внешность женщины. Не важно, насколько умен и влиятелен Николас благодаря своему богатству, но вот он здесь во плоти, и она уж как-нибудь сумеет с ним справиться. Ей бы только прийти в себя от смущения, вызванного его неожиданным появлением.

Элизабет вздохнула и постаралась улыбнуться как можно приятнее:

— Простите мою резкость, сэр Николас, у меня сегодня получился долгий и нелегкий день.

— Я так и подумал, — ответил он с усмешкой.

У Элизабет жарко покраснело лицо. Она не краснела вот так, как юная девушка, уже немало лет, и это разозлило ее почти так же сильно, как и все, происходившее сегодня.

— Да, как-то все вышло нескладно, — бросила она небрежным тоном. — Однако могу ли я позволить себе спросить вас, о чем это вы двое вели здесь разговоры?

—Да о многом, Лиззи, — поспешил вмешаться Джонатон. — Николас сделал и повидал так много за время своих странствий. Ты просто представить себе не можешь…

— О вас, миледи, — перебил его Николас. — Мы говорили о вас.

— Ну, не о тебе, то есть я хочу сказать, не только о тебе…

Элизабет не обратила на его слова ни малейшего внимания.

— Продолжайте, сэр Николас. И что именно вы говорили обо мне?

— В точности? — спросил он, и уголки его губ слегка поднялись.

— В точности.

— Я, как понимаю, уже лишний, — буркнул Джонатон и быстро направился к двери.

— Ни шагу далее, Джонатон, — скомандовала Элизабет брату, не отводя тем не менее глаз от Николаса. — Ты ко всему этому весьма причастен.

— К величайшему сожалению, — откликнулся тот.

Позвольте мне припомнить в точности. — Николас с нажимом произнес последнее слово и сдвинул брови, как бы стараясь ничего не упустить. Элизабет не сомневалась, что это лишь уловка, придуманная, чтобы побольше досадить ей. И уловка достигла цели. — Я спросил о здоровье ваших детей, Кристофера и Адама, как я знаю.

— Они оба здоровы, спасибо за внимание, — ответила Элизабет если и не слишком любезно, то более или менее вежливо.

— И наверно, с нетерпением ждут Святок.

— Старшему восемь лет, а младшему шесть, сэр Николас. Мысли и желания у них соответствуют возрасту.

— Надеюсь с ними познакомиться.

— Правда? Значит, вы останетесь на Рождество? — Она хотела удержаться от дальнейшего, но слова сами собой сорвались с языка: — В этом году?

— Помилуй меня Бог, — бормотнул Джонатон. Николас помолчал, потом рассмеялся:

— Хорошо сказано, миледи. Я это заслужил. Считая мои прежние путешествия с дядей и мои собственные странствия, я пропустил Святки в Лондоне тринадцать раз. Это много.

— В самом деле много, — поддакнул Джонатон.

— Признаться, я скучал в чужих краях об этом празднике, — продолжал Николас, — и в эти дни всегда вспоминал о тех, с кем проводил Святки дома, к кому был привязан всей душой. Особенно приятно мне было думать о доме, когда я перечитывал «Рождественскую песнь».

У Элизабет перехватило дыхание.

Николас улыбнулся с самым простодушным видом:

— Вы не согласны со мной, леди Лэнгли?

Она решила не придавать никакого значения тому, что пульс ее участился при упоминании о книге. В конце концов, тысячи и тысячи людей прочитали рождественскую повесть Диккенса после ее опубликования. Это было самое проникновенное описание Рождества, особенно английского. То, что повесть доставляла удовольствие Николасу во время его путешествий, к ней лично не имеет отношения.

— Это чудесная повесть, — сказала она тоном более сухим, чем ей хотелось бы.

— Да, она прекрасна, и хотя я очень благодарен мистеру Диккенсу за то, что он создавал мне иллюзию родного дома в то время, когда я находился в Америке, все же ничто не может заменить настоящие Святки в Лондоне. Как я уже говорил, мне этого очень недоставало.

В его манере говорить и улыбке было нечто столь искреннее, что, исходи эти слова от другого человека, Элизабет была бы тронута. Но то был продуманный план, рассчитанный на преодоление ее обороны при помощи искренности и обаяния. Но ей это не нужно.

— Я убеждена, что лорд Торнкрофт очень скучал по вас, — сказала она.

— Как и все мы, — добавил Джонатон.

— Но мне больше не придется тосковать по Рождеству, — сказал Николас. — Это не кратковременный визит. Годы моих странствий кончены. Я твердо намерен сделать Англию своим домом на всю оставшуюся жизнь.

— Отлично, — расплылся в улыбке Джонатон.

— Как это приятно. Для вашего дяди, — подчеркнула Элизабет, снова ощутив неприятный спазм под ложечкой при мысли о том, что Николас Коллингсуорт возвращается в ее мир.

Дядя ужасно рад, а я чувствую свою вину за то, что пренебрегал своим долгом племянника, не вернувшись домой уже несколько лет назад. — Николас покаянно покачал головой. — Он так рад, что даже решил устроить небольшой званый обед в честь моего возвращения.

— Похоже на притчу о блудном сыне, — самым любезным тоном произнесла Элизабет. — Будет ли принесен в жертву упитанный телец [5]?

Джонатон снова пробормотал что-то себе под нос, но Элизабет рада была, что не расслышала его. Она прекрасно понимала, что ее реакция на возвращение Николаса скорее всего неразумна, но ничего не могла с собой поделать. Этот человек представлял собой угрозу спокойствию ее семьи, ее жизни, а возможно, если она это допустит, и ее сердца.

— Я не думаю, что дядя такой уж любитель упитанных тельцов. — Голос Николаса звучал спокойно и обыденно, однако в глазах промелькнуло обиженное выражение. — Но я предложу ему это. Как знать, может, он и согласится. Завтра вы получите приглашение. Джонатон! — Он обращался к ее брату, но при этом не сводил глаз с Элизабет. — Я надеюсь, что твоя семья почтит нас с дядей своим присутствием.

— Непременно, — отвечал Джонатон.

Боюсь, что я не смогу посетить вас. — Элизабет, как бы извиняясь, пожала плечами. — До Святок осталось уже немного времени, и мои светские обязанности более многочисленны, чем обычно. Перед Рождеством теперь почему-то всем хочется как можно больше развлекаться. То и дело устраивают званые обеды, музыкальные вечера, рауты и так далее. Прошу прощения, но так уж получается.

— Это очень странно и досадно. — Николас сощурился. — Тем более что я не упомянул, в какой именно день дядя собирается устраивать празднование моего возвращения.

— Я уверена, какой бы вечер ни был для этого выбран, я не смогу присутствовать. Я просто не могу втиснуть в свой календарь еще одну строчку.

Глаза их встретились, и Элизабет не удержалась от торжествующей улыбки.

— Посмотрим, — мягко произнес Николас.

— Да, вот именно посмотрим. — Элизабет повернулась к брату. — Ты и сэр Николас обсуждали еще что-нибудь, о чем мне следует знать?

— Мы обсуждали твои финансовые дела, Лиззи. — Джонатон кивком указал на стопку счетных книг на столе. — Тебе приятно будет услышать, что Николас нашел все в полном порядке и решил…

— Я решил, что то, насколько компетентно вы вели дела, позволяет мне считать себя личностью, вполне соответствующей тем обязанностям, которые возложил на меня ваш покойный муж, — спокойно проговорил Николас.

— Что? — изумился Джонатон.

— Компетентно? — переспросила Элизабет. — Вы сказали, компетентно?

— Компетентно, — подтвердил Николас.

— Мой дорогой сэр Николас, мое управление финансами моей семьи было существенно более, чем просто… компетентным. — Она едва не поперхнулась последним словом. — Стоимость практически всех сделанных Чарлзом инвестиций значительно возросла.

— Кажется, что так и есть. Тем не менее… Элизабет ткнула рукой в сторону стопки счетных книг на столе:

— Вы ознакомились с моими отчетами?

— Я проглядел их, однако мне еще предстоит тщательно изучить их. Это чрезвычайно важно для того, чтобы определить ваше финансовое положение и степень моего участия в управлении вашими делами.

— Так возьмите их. — Элизабет обхватила обеими руками кипу солидных гроссбухов и подтолкнула эту кипу по столу ближе к Николасу. — Изучите. Прочтите каждую строчку, вписанную за последние три года. Проверьте все цифры, все подчистки, если вам угодно. А потом уж скажете, было ли мое управление состоянием всего лишь компетентным.

Николас с раздражающей неспешностью отставил в сторону свой стаканчик и придвинул к себе счетные книги.

—Я сделаю именно это. А поскольку в процессе изучения документов у меня неизбежно возникнут вопросы, я позволю себе навестить вас в вашем доме нынче вечером.

— Нынче вечером? — Как самоуверенны эти мужчины! — Возможно, я не сумею…

— Чем скорее мы с этим покончим, тем проще нам будет установить, как организовать дело в дальнейшем.

Он произнес последнюю фразу с возмутительно приятной улыбкой. Элизабет скрестила руки на груди.

— Стало быть, ваши слова насчет того, что вы считаете себя личностью, вполне подходящей для тех обязанностей, какие возложил на вас мой муж, по сути, означают, что вы намерены активно участвовать в управлении моими финансовыми делами?

Он кивнул:

— Вы вправе понимать это именно так. По крайней мере в настоящее время.

— Должен заметить, что я несколько ошарашен, — вставил в их диалог свое слово Джонатон.

— Мне ясно, — резким тоном заговорила Элизабет, — что сэр Николас как типичный представитель своего пола и помыслить не в состоянии, что обыкновенная женщина может справиться со столь сложной материей, как финансы.

— Прости, Лиззи, но это не вполне справедливо, — возразил Джонатон.

— Нет, Джонатон, это вполне справедливо, хотя в сущности своей не совсем верно, — сказал Николас. — Да, большинство мужчин из числа моих знакомых, а к ним относился и покойный лорд Лэнгли, убеждено, что прекрасный пол по уровню своего интеллекта не в состоянии справиться с теми многочисленными сложностями, которые связаны с управлением денежными делами. По общему признанию, это ложная идея, однако я отношусь к тем редким представителям сильного пола, которые верят, что можно встретить, хотя и редко, женщину, способную этим заниматься.

— Как, например, я, — с вызовом бросила Элизабет.

— Докажите мне это.

— А если я докажу?

— Тогда и посмотрим.

Элизабет довольно долго смотрела на него изучающим взглядом, прежде чем заговорить.

— Итак, — начала она, — мне кажется, что вы, поверенные, с которыми я говорила сегодня, и даже Чарлз не оставили мне выбора. — Она глубоко вздохнула. — Я жду вас сегодня вечером.

— Отлично. — Николас улыбнулся той загадочной полуулыбкой, которую она никак не могла забыть. — А сейчас позвольте мне попрощаться.

— Я провожу тебя.

Джонатон бросил быстрый взгляд на сестру и вышел вместе с Николасом из библиотеки.

Как только дверь за мужчинами закрылась, Лиззи буквально рухнула в ближайшее кресло и принялась растирать ладонью лоб.

Господи Боже, она, разумеется, понимала, что их с Николасом дороги когда-нибудь пересекутся, но ей всегда казалось, что это произойдет в старости. В глубокой старости. Тогда она не чувствовала бы слабость в коленях от одного его взгляда, не вздрагивала бы от самого легкого его прикосновения и сердце у нее не колотилось бы как сумасшедшее от его улыбки.

Вопреки ее собственным словам и ее уверенности в себе и своих возможностях в глубине души она вынуждена была признать, что присутствие Николаса выводит ее из равновесия. Она не желала, чтобы он или кто бы то ни было посторонний занимался ее счетами, но теперь, когда Николас вернулся домой насовсем, его присутствие тревожило ее не только потому, что он должен был контролировать ее денежные дела.

Она провела десять лет, убеждая себя, что чувство ее к Николасу не значило ровно ничего. Неосознанные порывы юности, вполне невинная дружба, один или два поцелуя. Она тогда испытала первый всплеск желания. Быть может, даже страсти.

Но желание и страсть не прошли с годами, теперь это ясно.

Откинувшись на спинку кресла, Элизабет безотчетно барабанила пальцами по деревянному подлокотнику кресла…

Ей двадцать девять лет, и она вдова. По ее собственным меркам, она неглупа. По мнению окружающих, видимо, женщина взрослая и опытная. Семь лет была замужем, родила двух детей. Она вполне может совладать со страстью. Своей, и если она верно понимает выражение его глаз, со страстью Николаса тоже.

Дрожь возбуждения пробежала у нее по спине.

Нет, она справится со своим влечением. И с Николасом Коллингсуортом. Хотя это могло бы стать для них обоих радостным приключением, которого она, во всяком случае, никогда не переживала.

А вот с чем ей не справиться в случае с Николасом, это с любовью…