"Игры богов" - читать интересную книгу автора (Анисимов Александр)

Пролог

— Эй, хозяин, налей-ка еще пару кружек!

Толстяк с раскрасневшимся от хмеля лицом громко рыгнул и ударил кружкой по столу. Добротно сработанный дубовый стол жалобно крякнул от такого непотребства. Где ж видано, чтоб так по благородному дереву лупили? Хотя это еще что: не нож — и то хорошо. А иной раз, бывает, и головой кто-нибудь справно пригнанные доски приласкает. Пьяного раззадорить легко, а усмирить — тут уж не до шуток, как бы беды не вышло.

— Хозяин, дьявол в твои кишки! — нетерпеливо прокричал толстяк, не дождавшись ответа. — Не за то тебе добрые люди платят, чтобы ты их жаждой томил. Верно я говорю?

Сидящие рядом нестройно загалдели, то ли одобряя, то ли хуля слова подвыпившего толстяка. Впрочем, и не было ни у кого желания связываться ни с ним, ни с хозяином харчевни — себе дороже выйдет. Толстый Некус не последний человек в округе, и на пути у него вставать опасно, не заметишь, как битым будешь, а то и вовсе найдут тебя с перерезанным горлом в затхлой воде придорожной канавы. Нет, с Некусом опасно шутки шутить — не тот он человек. Да и Райфе, хозяин здешний… Человек он веселый и острое словцо любит, но уж если заденут его или, не дай Боже, против его воли что сотворят — быть беде. Ни себя он в обиду не даст, ни прислугу, ни гостя, если того без вины лупить станут.

Хозяин харчевни редко сам ввязывался в пьяные драки, полагаясь, как правило, на плечистых вышибал, но уж если выходил из себя, то тут пощады не жди — рука у него была тяжелая. О силе Райфе ходили легенды: рассказывали, что мог он поднять над головой сорокаведерный бочонок вина, однако сам Райфе хвалиться не любил.

— Поучился бы ты, Некус, вежливости у других гостей, — пророкотал Райфе, выходя из-за двери за стойкой, что вела к спуску в погреб, и, шумно охнув, поставил на пол пару бочонков, которые держал на широченных плечах.

— Но-но, чертов прихвостень, ты не очень-то распаляйся, — откровенно нарываясь на ссору, погрозил Некус волосатым пальцем и захихикал. Смех у него был надтреснутый и необычайно высокий, будто и не боров жирный смеется, а рыбачка простуженная. Давно уже из-за этого смеха ходили по городу шутки, будто бы Некус и мужик только с виду, будто исповедует он какую-то нездешнюю веру, вот и позволил совершить над собой непотребство. И хоть знали все, что нехолощеный он — часто видели Некуса с той или иной кабацкой девкой, — а все равно: прилипло к нему накрепко прозвище — Мужебаб.

— Не ты запрягал, не тебе и понукать, — хмуро отозвался Райфе, утирая выгоревшим на солнце синим платком мокрый лоб. — Еще тебе налить? Так зачем меня тревожишь? Кругом прислуги полно. Вот когда свечереет и гостей битком набьется, тогда уж и я помогать выйду. А пока, будь любезен, не гневись, не позорь доброго имени пустой склокой. Сейчас пришлю к тебе кого-нибудь.

— Не твоим вонючим губам имя мое марать! — взвизгнул Некус и, взмахнув рукой, снова треснул пустой кружкой по столу. Железные обручи, стягивающие кружку, от удара лопнули, и в кулаке буяна осталась одна деревянная ручка.

Райфе нахмурился:

— Кружка стоит пять анго. Тебе придется заплатить, а не то в следующий раз велю не пускать тебя дальше порога. Не по-хозяйски, конечно, терять постоянных посетителей, но за спокойствие, как ты знаешь, всегда приходится платить.

Сидящие вблизи Толстого Некуса люди с опаской отодвинулись от него подальше, не желая быть втянутыми в никому не нужную ссору. Некус явно не желал удовлетвориться обычной словесной перепалкой, затеваемой им в харчевне Райфе всякий раз, как только он напивался. Сегодня ему хотелось почесать кулаки, на что он, несмотря на складки жира, опоясывающие его обрюзгшие телеса, был великий мастак. Но Райфе вовсе не желал потакать Некусу и подливать масла в огонь — он молча отвернулся, считая разговор законченным.

— Ты что мне спину кажешь, сын шакала! — За неимением кружки толстяк грохнул по столу кулаком так, что посуда на нем подпрыгнула и полетела на пол.

В зале повисла напряженная тишина — это был уже явный вызов. Чем ответит Райфе?

Однако хозяин харчевни и бровью не повел. Продолжая, как ни в чем не бывало, переливать густое темное пиво из бочонка в пузатый кувшин, он произнес:

— Большое блюдо — три анго, тарелка — одна монета. Поберег бы ты лучше свои деньги — даже тебе они достаются непросто. И зачем посетителей пугаешь? Нехорошо, Некус, нехорошо…

Тут бы впору успокоиться толстяку, свести все на шутку, так нет — уж коли втемяшится что пьяному в голову, так и обухом не вышибешь, разве что вместе с мозгами.

— Ты на кого, собака безродная, тявкаешь? Да ежели захочу, так все у тебя тут разломаю! И попробуй только поперек встать или денег потребовать — враз кишки выпущу! Миску ему жалко! Как пес из-за миски трясешься…

Райфе медленно повернул голову. На лице его ясно было написано — еще слово, еще хоть одно слово… Но то ли не понял этого Мужебаб, то ли не счел нужным внять голосу разума — вскочил на ноги и опрокинул дубовый стол.

Вышибалы старались без нужды не связываться с Некусом, но и они предел терпения имели. Из темных углов двинулись они было к центру зала, где бычил шею разошедшийся толстяк, но, наткнувшись на жесткий взгляд Райфе, замерли.

Хозяин вышел из-за стойки и, сложив руки на груди, направился к Некусу.

— Иди-иди сюда, чертов выкормыш, — радостно поманил его Мужебаб, вытягивая из-за пояса короткую дубинку — излюбленное оружие ночных татей, любителей подкрадываться со спины. В широкую часть дубинки, предварительно высверленную, как водится, был залит свинец. Разбойничья дубинка — бесчестное оружие, настоящие воины и в руки-то ее не возьмут, побрезгуют.

Райфе остановился в нескольких шагах от Некуса.

— Шестнадцать анго, — медленно и с расстановкой произнес он. — Шестнадцать анго за разбитую посуду и семь за то, что тебя проводят до дому. Времена нынче неспокойные, как бы чего не вышло.

Все дружно охнули. И вправду, более сильного оскорбления и придумать было трудно. Предложить мужчине, пусть и изрядно перепившему, сопроводить его до дому, и это днем, когда солнце еще не зашло…

Рявкнув, Некус вскинул дубинку и попытался прямым ударом проломить Райфе голову. Однако хозяин харчевни имел богатый опыт по части подобного рода потасовок. Он поднырнул под руку толстяка и, перехватив ее чуть ниже локтя, попытался свалить Некуса на пол. Кто бы другой от такого рывка кубарем покатился на землю, но толстяк только крякнул и, оттолкнув Райфе, освободил руку.

Вышибалы вновь повскакивали со своих мест и даже вытащили из-за поясов длинные, оплетенные свиной кожей палки — иное оружие им применять возбранялось, — но Райфе вновь остановил их взглядом.

Некус же, воспользовавшись тем, что противник позволил себе отвлечься, дабы усмирить ретивых помощников, провел неожиданную атаку. Дубинка с размаху ударила хозяина харчевни в грудь. Однако в последний момент Райфе удалось уклониться, и дубинка, вознамерившаяся пробить грудину, лишь скользнула по ребрам. Но и такой удар был более чем чувствителен. Райфе охнул и немного осел. Ободренный удачей, толстяк оскалился и занес дубинку для нового удара. Он был уверен, что сломал противнику как минимум пару ребер и тот теперь не опасен.

В следующую секунду Некус вытаращил глаза и завопил благим матом, схватившись за неестественно вывернутую руку. Никто толком не понял, что произошло. Мгновением раньше дубинка готова была опуститься Райфе на плечо и раздробить ключицу, но хозяин харчевни невероятным образом избежал страшного удара, перехватив руку с дубинкой и сделав при этом какое-то неуловимое движение. В результате оружие оказалось у Райфе, а запястье толстяка было явно сломано.

Тут бы, казалось, признать Некусу себя побежденным и бежать к костоправу, пока не порвали острые кости мышцы, — так нет. Подхватив здоровой рукой с ближайшего стола окованную железом кружку, Некус заверещал и с размаху нанес удар. Райфе едва успел отбить его только что добытой дубинкой, отчего кружка разлетелась в щепки.

— Еще пять анго, — как бы между прочим сказал Райфе. — Воистину тебе скоро будет не по карману наведываться в мою харчевню. Двадцать один анго за вечер — это многовато даже для тебя.

Несмотря на царившее в зале напряжение, некоторые посетители, наблюдавшие за поединком, рассмеялись.

При этом никто и не обратил внимания на скрипнувшую дверь и вошедшего в харчевню человека. А стоило бы. Такого гостя тут не бывало — борода и волосы его были выбелены сединой, а лицо иссечено морщинами. Да и одет старец был чудно. Длинная, до пят, хламида, некогда благородного темно-зеленого цвета, а сейчас выгоревшая, была подпоясана черным кушаком. Широкий капюшон, откинутый на сгорбленные плечи, болтался на спине. И, тем не менее, одежда старика не выглядела нищенской — так одеваются странники-пилигримы, люди без роду и племени, сбивающие ноги на дорогах мира, ищущие мудрости, но находящие зачастую лишь старость, разочарование и немощь. Но не был старик похож и на пилигрима. Откуда взяться у бедного странника такому посоху? Шести локтей в длину, он был до блеска отполирован рукой, будто старик от рождения держал его при себе, да и дерево, из которого был выточен посох, не встретишь в окрестных лесах: черное, с красноватым отливом. Такое растет в далеких южных странах, и купцы немалые деньги за него выручают. Не каждому богатею оно по карману. Люди говорят, не простое это дерево, заговоренное: сносу ему нет — хоть молотом кузнечным бей, а и то не вдруг перешибешь. Да и сработан посох старика был — любо-дорого посмотреть: толщиной в два пальца, с изящной витой перекладиной, которая, будто гарда меча, пересекала посох почти у самого верха. Обвившись телом вокруг стилизованного эфеса, возлежал на перекладине дракон. Тело зверя, покрытое малюсенькими чешуйками, в свете свечей горело неземным зеленовато-красным пламенем, хотя был он, как и сам посох, выточен из той же черной древесины. Видно, мастер, украшавший посох, покрыл дракона на гарде неведомым составом, который мог светиться в полумраке. Но еще больше поражали драконовы глаза: не деревянные — живые были они и, казалось, смотрели человеку прямо в душу.

Не простой человек пришел нынче в харчевню к Райфе.

Сказитель.

Но посетители увлечены были схваткой и старика не замечали. Тут хоть дикий зверь появись — не до него будет.

Райфе отбросил дубинку, и ее ловко поймал один из вышибал, — показал хозяин, что на равных готов биться с Некусом. Мужебаб же совсем озверел, забыл о сломанной руке и, призывая на помощь всех дьяволов преисподней, кинулся на Райфе.

Вот тут и проявил себя старик, стоящий у порога:

— Остановитесь, люди добрые, не доводите до греха.

Вроде и сказал старик негромко, а прокатились его слова по харчевне, заставив каждого обернуться на голос. Даже Некус замер, будто с размаху наткнулся на невидимую стену, обратив к дверям налитые кровью глаза.

— Уйди, а то ведь и тебя ненароком зашибу, — прорычал толстяк.

— Послушал бы мудрого человека, — покачал головой Райфе, — он плохого не присоветует.

— Не этому доходяге меня учить!

Неожиданно Некус развернулся и попытался ударить Райфе по голове своим тяжелым волосатым кулаком. И… не ударил. Посох старика вспыхнул на мгновение, и в следующую секунду резной дракон расправил полуаршинные крылья, соскользнул с гарды и взвился под потолок. Люди вокруг зашумели, призывая богов оградить их от колдовства и развеять морок. Но, то ли глухи остались боги к мольбам смертных, то ли неподвластен им оказался старик, — дракон, описав в воздухе круг, устремился прямо на сцепившихся бойцов. Райфе, хоть и побледнел при виде колдовского наваждения, внимания не ослабил. И, как оказалось, верно поступил. Некус же, ослепленный вином и гневом, не придал зловещей ворожбе значения и попытался вновь ударить Райфе.

В тот же миг из пасти дракона вырвался язык голубого пламени и лизнул руку толстяка. Некус дико завизжал и закрутился волчком, будто его терзали дьяволы преисподней, которых недавно он сам призывал в помощь. На глазах посетителей харчевни рука толстяка вдруг стала скукоживаться, будто зеленый лист на огне, и то, что еще совсем недавно было огромной лапищей, вдруг рассыпалось серым пеплом. Посетители онемели. Толстый Некус тоже перестал вопить, взглянул на свою искалеченную руку, закатил глаза и повалился на пол.

Единственным, кто сохранил самообладание, был Райфе. Он посмотрел старику в глаза и покачал головой:

— Зачем ты так? Он же ничем тебя не обидел, а ты его увечишь. Что теперь будет с ним? Он хоть и мразь порядочная, а все же у него жена и дети…

Старик, казалось, был ничуть не удручен случившимся. Он махнул рукой, и дракон, все еще парящий под потолком обеденной залы, плавно спустился на гарду посоха. Старик погладил зверя по голове, будто это было не колдовское создание, а ловчий сокол, и что-то пробормотал. Посох воссиял ослепительным светом, а когда белый пламень опал, все увидели, что на гарде вновь восседает резной деревянный зверь.

— Так ты жалеешь его? — Старик указал посохом на лежащего без движения Некуса. — Ведь этот сквалыга уже давно надоел тебе. Почему ты хулишь меня за то, что я помог тебе от него избавиться? Да и при чем тут его жена и дети? Будь он даже без головы, и то ни анго не упустил бы, сам знаешь. Так в чем моя вина? А-а… Ты винишь меня в том, что я не дал тебе самому поквитаться с ним?

Райфе склонил голову:

— Ты не прав, Сказитель, и сам знаешь это. Но, во имя Великого, зачем ты сотворил такое?

Старик вскинул брови. Глубокие морщины маленькими змейками разбежались по его лицу. Молча он обвел взглядом зал, и свечи вдруг загорелись ярко, будто факелы. Люди в благоговейном страхе взирали на старика, но не смели бежать из харчевни.

— Так ты меня знаешь? — Старик казался немного удивленным. — Вот уж не думал, что меня кто признает. Тебя ведь Райфе кличут?

— Воистину так, — смиренно согласился хозяин харчевни. — А знаю я тебя потому, что довелось мне однажды одного из твоего племени увидать. Мальчонкой я тогда еще был, когда Сказитель через деревню нашу проходил. Но на всю жизнь я его запомнил, так и стоит перед глазами. Такой же, как ты, только посох у него яблоневый был, на котором иной дракон поселился — четырехкрылый и белый.

Сказитель улыбнулся — будто еще светлее стало вокруг, вот только улыбка у него была грустная:

— Белый, говоришь? — и, ответа не дождавшись, продолжил: — А имя его, часом, не Асейфар было?

— Да разве ж у Сказителя имя спрашивают? — подивился Райфе. — Может, и Асейфаром его звали, а может и нет, кто его теперь знает. Да и кто скажет, есть ли у Сказителей настоящие имена и… люди ли они, в самом деле?

Последние слова Райфе произнес, глядя в темные стариковы глаза. И показалось ему на миг, что и впрямь не людские очи были у Сказителя. И тут же поспешил хозяин харчевни отогнать от себя странную мысль: грех это, зверя в человеке искать.

— Многие хотели знать, что ждет их впереди, многие выведывали, какую ошибку совершили в жизни, но лишь избранные задавали тот же вопрос, что и ты. — Старик взялся за посох двумя руками и оперся на него. — Позволь сесть, мил человек, в ногах правды нет.

Ближайший стол мигом опустел. Люди поспешили поскорее перебраться за соседние, никому не хотелось сидеть рядом с колдуном, пусть и называл его Райфе каким-то Сказителем. Тот, кто шутя лишил человека руки, — собутыльник опасный. От таких подальше надо держаться.

— Может ты и стаканчик нальешь? — осведомился Сказитель, поглаживая резного дракона по спине. — Шел издалека, притомился.

Все были уверены, что Райфе кинется выполнять просьбу странного старика, однако хозяин харчевни остался стоять, хмуро глядя на Сказителя. Былого смущения и замешательства, которые породил кружащий под потолком драконыш, не было и в помине.

— Не будет тебе у меня ни пищи, ни крова, — твердо произнес он, — пока не вернешь, если подобное в твоей власти, руку этому человеку.

Ропот прошел над столами. Люди были уверены, что не стерпит такого обращения старый колдун. Однако старик снова вздохнул, впервые выпустил посох из рук, прислонив его подле себя.

— Смелы люди стали, — пробормотал он себе под нос. — Что-то дальше с ними будет? — А затем обратился к Райфе: — Верно ты говоришь, добрый человек, что провинился я перед вами. Прости, что перепугал вас, ибо иного зла за мной нет.

— Почему вины на себя не берешь? — пробурчал Райфе сквозь зубы. — Или не ты Некуса покалечил, напустив на него свою тварь чешуйчатую?

Сказитель ответил не сразу.

— Не тварь это, — тихо сказал он, с нежностью проведя ладонью по блестящей спине дракона. — А что касается толстяка — ничего с ним такого не сделалось, взгляни сам.

Райфе наклонился и бросил взгляд на все еще лежащего без чувств Некуса. Как не было у того руки, так и сейчас нет.

Райфе сказал, указывая на Некуса:

— Не гневи богов, Сказитель. Не бери греха на Душу.

Старик прикрыл голову резного драконыша ладонью, а потом кашлянул и произнес:

— А ты взгляни еще раз, Райфе, взгляни повнимательней.

Райфе посмотрел снова и не увидел руки Некуса. Что же хотел сказать этим Сказитель?

Тут еще раз явственно прозвучал голос в голове у хозяина харчевни: «Ты только взгляни». И Райфе увидел, как из ниоткуда возникла вдруг плоть живая. Цел оказался Некус, цел и невредим, будто и не коснулся его драконыш всепожирающим пламенем, волоска ни единого на руке толстяка не опалил.

Взглянул Райфе новыми глазами вокруг. Притух яркий свет свечей, будто и не пылали они нестерпимо. Морок, все морок. И драконыш стариков — тоже выморочный. Однако на то старик и Сказитель, чтобы мастером неподражаемым быть — его роду без этого никак нельзя.

Поднялся тогда Райфе во весь рост и поклонился в пояс Сказителю. Никогда никому не кланялся Райфе, а тут не устоял.

— Прости, Сказитель, что посмел усомниться в чистоте твоей, ибо разум мой был помрачен.

Все, кто сидел вокруг, тревожно зашептались: им-то невдомек было, что на самом деле творится в харчевне, и какова тому причина. И пугало их это еще больше, чем стариков дракон. Понял хозяин харчевни, каково приходится его завсегдатаям, и, обведя взглядом зал, попросил:

— Освободи людей. Сказитель, ибо боятся они. Сделай так, чтобы и им позволено было увидать все как есть.

— Да будет так, — согласился старик и, стиснув в руке черный посох, вскинул голову и зашептал, будто молитву богам воздавая. А меж тем посох едва заметно засветился, как гнилушка болотная в ночи, и тут же изумленно заговорили люди, ибо открылась им вся правда случившегося. Люди, казалось, о Сказителе на время просто забыли, в момент растеряв всю свою робость перед волшебством.

— А сейчас, я надеюсь, мне будет позволено утолить голод и жажду? — спросил Сказитель. — Я выполнил все, как и обещал, настала пора и тебе исполнить то, что ты должен. Или же ты все еще желаешь испросить позволения у Некуса? Так я не думаю, что он тебе ответит в ближайшее время.

Не дав Райфе возразить, старик вытянул руку, сжимавшую посох, и легонько коснулся навершием лежащего рядом толстяка. Дракон на гарде сверкнул глазами, в которых взыграли все цвета радуги, и разинул пасть, выпростав длинный раздвоенный язык. Из пасти драконыша вырвалось белесое облачко, будто клок предутреннего лесного тумана возник в воздухе. Оно сжалось и на один краткий миг обрело форму породившего его дракона. Многие потом клялись, что различили даже красновато-зеленые отблески и характерный для крылатого змея запах. Однако если бы об этом сообщили Сказителю, он бы только усмехнулся.

Облачко под потолком посветлело и стало раздаваться вширь. По нижнему его краю прошли разноцветные сполохи, и мало-помалу облачко начало принимать контуры человеческого тела. Окончательно сформировавшись в белесое подобие лежащего толстяка, облачко вдруг вспыхнуло рыжим пламенем и, разгораясь все ярче, стремительно понеслось к Некусу. Сидящие рядом отшатнулись — так нестерпим был жар, исходящий от языков огня. Даже Райфе вынужден был заслониться рукой и отступить, ибо стоял слишком близко к телу. Пылающее облако с ревом обрушилось на неподвижно лежащего Мужебаба.

Некус все так же лежал на полу промеж столов, раскинув руки и чуть приоткрыв рот. Только теперь глаза его чуть раскрылись, а грудь стала вздыматься часто-часто. Но самое главное, что он был совершенно цел. Да и пол вокруг остался невредимым, хотя бушевавшее пламя и должно было выпечь в нем темные рытвины.

— Он спит. — Сказитель вновь отставил в сторону посох и чуть скосил глаза в сторону толстяка. — Думаю, будет лучше, если никто не станет его тревожить. Только перенесите его в более подходящее место — Некус будет пребывать в мире грез до самого утра.

Хозяин харчевни, не глядя на старика, постоял немного, изучая притихших гостей, ставших свидетелями столь редкого волшебства, а затем сделал чуть заметный знак вышибалам. Те незамедлительно покинули свои углы и, протиснувшись сквозь толпу, подхватили толстяка под руки и сквозь возбужденные выкрики посетителей поволокли его по лестнице, ведущей на второй этаж, где располагались небольшие комнатки для желающих отдохнуть, развлечься с гулящей девкой или же переночевать.

Сам Райфе, все так же молча, развернулся, медленно прошел за стойку и спустя пару минут поставил на стол перед Сказителем тарелку с куском жареного мяса, горшочек тушеных овощей и серебряный кубок, покрытый затейливым узором. Слишком дорогая это была вещь, чтобы давать ее первому встречному, но сегодня ужина попросил Сказитель, а Сказителей надо ублажать. Кубок наполняло источающее соблазнительный аромат лучшее вино из погребов Райфе.

Старик растянул губы в улыбку и часто-часто закивал, благодаря.

— Сколько я должен тебе?

Пригубив вино. Сказитель отставил бокал и довольно крякнул, а затем потянулся к поясу, где болтался тощий кожаный, шитый бисером кошель.

Райфе улыбнулся и качнул головой, жестом призывая старика не торопиться.

— Грех брать плату со Сказителя деньгами, — ответил он. — Ты гораздо лучше меня знаешь, что должен дать мне взамен. Ведь ты же не зря носишь свое имя.

— Да, я Сказитель… — вздохнул старик, обведя взглядом харчевню. — И потому у меня есть право выбрать историю… Но только чуть позже, сейчас я хотел бы отдохнуть и насытиться.

Вместо ответа Райфе уселся за стол напротив старика и принялся задумчиво, но вместе с тем с некоторым, тщательно скрываемым, трепетом рассматривать Сказителя. Тому, казалось, не было до этого никакого дела, старика совершенно не трогал пронзительный взгляд хозяина харчевни. Посетители точно так же глазели на старика, изредка перебрасываясь короткими фразами.

Сказитель ел не торопясь, смакуя каждый кусочек. Время от времени он подносил кубок к губам и делал пару-другую небольших глотков, словно каждый раз заново оценивая вкус вина. За все это время Райфе не сказал ни слова, но и не отвел взгляда от Сказителя.

Однако всему когда-нибудь приходит конец. Отставив в сторону опустевшую тарелку, Сказитель потянулся к своему посоху и принялся рассеянно поглаживать резную голову драконыша. Тот в свою очередь сам стал тереться о ладонь старика. Или это только почудилось Райфе? Девушка-прислужница подбежала к столу и поспешила убрать пустую посуду, смахнув на тарелку крошки. На нее никто не обратил внимания, все глядели на Райфе и старика, сидящих друг против друга.

— Я исполню обещанное, — произнес наконец старик, — поскольку не привык оставаться в долгу. Я расскажу вам древнюю легенду. И не сомневайтесь в ее правдивости, ибо я лично был свидетелем тех событий. Вы услышите эту историю первыми, еще никто из людей не слышал об этом. Я же хочу вернуть эту легенду в мир, чтобы люди снова услышали эхо тех далеких времен. Вы все имеете право знать…

Сказитель замолчал и прикрыл глаза. Рука замерла на спине дракона, лишь кончики пальцев медленно и осторожно продолжали ощупывать мелкие деревянные чешуйки.

— Сколько же тебе лет, старик? — неожиданно раздался голос от одного из дальних столов. — Как ты можешь помнить о том, свидетели чего, по твоим собственным словам, давно уж в могилах?

Безошибочно найдя взглядом говорившего, старик негромко произнес, стиснув в кулаке посох:

— Много. Мне очень много лет, человек. Я — Сказитель — этим сказано все.

Райфе знал, что старик говорит сущую правду. Сказители живут долго, гораздо дольше обычных людей, но все же и они смертны. Неужели этот старик мог прожить так долго, что помнил то, что случилось в глубокой древности? Ведь для того, чтобы события стерлись из людской памяти, должно минуть не меньше нескольких поколений.

А старик меж тем поудобнее устроился на скамье, положив посох поперек колен, и щелкнул пальцами, заставив драконыша оставить гарду. Летучий змей описал круг под потолком и, вернувшись к Сказителю, примостился у него на плече, зарывшись в складках капюшона и обвив хвост вокруг шеи, а голову спрятав под крыло.

— Это всего лишь легенда, — едва слышно произнес старик. — Но это было, и я все помню. Как будто вчера…

— Начинай, Сказитель, говори, — раздались нетерпеливые крики. Люди уже начали уставать от всего, что происходило в харчевне. Между столами снова начали расхаживать девушки-прислужницы, разнося кружки с пивом, вином и тарелки с разнообразными закусками. Лишь Райфе все так же недвижимо сидел за столом, внимательно вглядываясь в лицо Сказителя. И тот наконец заговорил:

— Все началось две тысячи четыреста лет назад на этом самом месте. Сейчас уже никто и не помнит, что в те времена этот город был не чета нынешнему.

— Скажешь тоже! — недоверчиво выкрикнул кто-то. — Мы пребываем в столице, если тебе, старик, это неведомо. Этот город зовется Себорна — город лучший в нашей стране.

— Тогда это был совсем другой город, — покачал головой Сказитель и вздохнул, словно вспоминая что-то одному ему ведомое. — Себорна была воистину величайшим городом поднебесного мира, и ее нынешняя слава лишь бледная тень былого могущества и величия. В те годы Империей правили существа куда более мудрые и могущественные, чем люди. И все принимали это как должное… вернее — почти все.

— Кто же в те годы властвовал над людьми? — спросил Райфе.

— Драконы, — просто ответил Сказитель. — Ибо они одни были наделены Правом Истинной Власти. Правом судить и принимать решения, правом дарить и отнимать, правом говорить с богами.

— Эвон куда тебя понесло, старик! — пьяно выкрикнул городской стражник, завернувший в харчевню Райфе после утомительной дневной службы. — Да всем, от мала до велика, известно, что драконов и не существовало никогда! Враки все это!

— В последний раз лапа дракона ступала на землю поднебесного мира ровно две тысячи лет назад, считая от сего дня. — Сказитель вовсе не был обижен неверием. — Неудивительно, что смертные забыли о них. Вместе с Великими Змеями покинули этот мир и многие другие существа, которых ныне все вы считаете такой же легендой. Василиски, альвы и эльфы, бэнши, белые леди, единороги и йотуны… Все они жили бок о бок с людьми, пока те их не предали и не заставили уйти. А на вершине мира восседали драконы. Себорна была главным городом драконьего мира, его сердцем и могучей неприступною крепостью.

— Так почему же все изменилось? — затаив дыхание, произнес Райфе.

Старик нахмурился, а вместе с ним обеспокоено завозился на плече и драконыш.

— Люди восстали, — ответил наконец Сказитель. — Захотели властвовать сами, да так и не поняли, к чему это их привело. Истинная Власть была дарована только Змеям, и лишь они знали, как ею распоряжаться. Люди же не научились этому до сих пор и, наверное, не постигнут того никогда.

Высказав это, старик умолк. Поднявшись, он неторопливо прошелся по проходу между столами, подошел к окну и, чуть склонив голову, заглянул в проем сквозь мутные стекла, вставленные в кованые чугунные рамы. Райфе знал, что из окна можно было разглядеть силуэт королевского замка, стоящего на возвышении в северной части города. Впервые попавшего в город замок поражал своим великолепием — это было самое внушительное и неприступное строение в Себорне. Высились облицованные грубо обтесанными гранитными глыбами стены. Черные с зеленоватыми прожилками шестиугольные башни вздымались к самому небу, и лишь острый глаз мог различить обломанные, источенные временем зубцы. Островерхие крыши, увенчанные тонкими шпилями, почти не отражали свет даже в самые солнечные дни. Узкие стрельчатые окна-бойницы через равные промежутки разрывали монолит стен.

Райфе знал, как выглядит дворец во время заката. Строгий черный силуэт, подсвеченный сбоку пылающим шаром огненно-красного солнца. Это было одно из самых величественных зрелищ, виденных Райфе за всю его жизнь, и ни дня не проходило без того, чтобы хозяин харчевни не взглянул отсюда на королевский дворец.

Однако во взгляде старика не было трепета, в его глазах застыли лишь сожаление и скорбь.

— Не то, все не то. — Сказитель отвернулся от окна. — Это уже не тот дворец, который я помню. Вам кажется, что королевский замок — вершина творения, но вы заблуждаетесь. Остались руины. Нет былого величия, не та стать, все приходит в упадок… Я давно уже не был внутри, но чувствую, что и там идет разрушение, у людей нет сил поддерживать дворец в первозданном состоянии. Такое было по силам лишь Великим Змеям.

В харчевне поднялся шум. Старик говорил вещи, которые не решались высказывать даже самые смелые. Дворец правителя — в упадке! Символ власти и мощи страны рушится — разве же это возможно?

— Раньше все было иначе, — снова повторил старик.

— Не смей говорить так, — выкрикнули с соседнего стола. — Мы живем в лучшее время, никогда еще в нашей стране не было так хорошо!

— Для вас — да, — вздохнул Сказитель, возвращаясь на свое место. — Вы просто не знаете лучшего. Перелом начался чуть больше двух с половиной тысяч лет назад, за век до событий, о которых я сегодня расскажу вам. Именно тогда люди впервые начали проявлять недовольство правлением драконов. Не все, разумеется, но ведь достаточно тлеющего уголька, чтобы поджечь лес. В те времена в Империю входило двадцать три города и бессчетное количество деревень. Как бы то ни было, жители нескольких городов, принадлежащие к роду смертных, отринули драконову власть, посадив на трон правителей-людей. Великие Змеи решили не вмешиваться, предоставив событиям идти своим чередом. Змеям попросту было любопытно, чего люди могут достичь посредством своей гордыни. Сначала драконы лишь наблюдали, а когда поняли, к чему привело их невмешательство, было уже слишком поздно. Смертные познали вкус власти и не собирались ее возвращать добровольно. А воевать драконы не желали, они предпочитали другие способы достижения целей. Великие Змеи были самыми искусными магами в поднебесном мире, с ними не мог тягаться никто. Они могли обратить население всей Империи в камень или же попросту заставить людей навеки забыть о непокорности. Но эти меры мог предпринять только Полный Собор Великих Змеев Империи. Всего Великих было тридцать пять. Я не стану перечислять вам их имена, скажу только, что Избранным Владыкой среди них был дракон носивший имя Кальмириус. Именно его обителью и являлся когда-то ваш королевский дворец… Но Змеи ни разу за всю многовековую историю их властвования над миром не прибегали к Высшей Магии, для этого не было причин. И все же Великие Змеи решились, ибо других путей у них не осталось. Недовольные появились уже почти во всех городах, которые еще продолжали подчиняться Истинной Власти, дальше так продолжаться не могло. Однако для того, чтобы сотворить Высшую Магию, Змеям требовался Пламенеющий Шар…

— Я что-то слышал об этом, — неуверенно начал было один из слушателей, но на него зашикали, и тот сконфуженно умолк, уткнувшись в полупустую пивную кружку. Но Сказитель даже не заметил того, что его попытались прервать. Он впал в своеобразный транс, незримой стеной отгородившись ото всех, оставшись наедине только со своими мыслями.

— Драконам нужен был Пламенеющий Шар. Этот Шар был даром богов, хотя они, возможно, жалели, что создали его и бросили в мир. Пламенеющий Шар был основой Высшей Магии, но он никогда не хранился в замке. При падении Шар раскололся, и осколки его разлетелись по всей Империи, лишь собрав их воедино, можно было вернуть Шару силу. Разумеется, Великим Змеям было ведомо, где находятся части Пламенеющего Шара, но на самом первом Полном Соборе они решили до поры не пытаться воскресить Дар Богов, тем более что Созидатели, бросая Шар, предупредили — его не сможет коснуться ни один Великий Змей, ни хоб, ни озерная дева, ни гном или эльф, ни грамп или единорог, ни йотун. До Шара мог безбоязненно дотронуться только смертный. Человек. Сотни и сотни лет осколки Дара кочевали по миру. По прошествии какого-то времени один из них попал в Храм Великой Богини Орнеллы и стал главной святыней, пуще глаза охраняемой жрецами. Они считали осколок Пламенеющего Шара частицей сердца Орнеллы, не подозревая об истинной природе его происхождения. Другая частица Дара Богов путешествовала по земле много дольше, пока, наконец, ее не присвоил один из властелинов-людей, за несколько лет до того захвативший один из драконьих городов. Тогда он назывался Мэсфальд… А сейчас о нем не осталось даже памяти. Город сровняли с землей полторы тысячи лет назад. Ну а третий, последний, осколок достался безвестному воину. Он не знал, какое сокровище оказалось в его руках, для него это был простой кусок красивого бледно-зеленого камня с переливающимся изломом. В первом же из городов, где оказался воин после того, как нашел осколок Шара, он отдал его ювелиру, и тот вставил камень в оправу. Воин выложил на это почти все скопленные им деньги, но получил взамен свой собственный талисман. С тех самых пор эта часть Пламенеющего Шара много раз переходила из рук в руки, но никогда не попадала к тому, кто не являлся бы воином по крови.

Сказитель протянул руку и провел ладонью по сложенному крылу драконыша. Тот встрепенулся и вскинул голову. Радужные глаза сверкнули, из пасти на миг выпростался длинный раздвоенный язык и тут же спрятался за двумя рядами острых зубов.

Сказитель, подождав, пока дракон успокоится и вновь уляжется на его плече, медленно развел руки в стороны ладонями вверх и смежил веки. Губы его беззвучно зашевелились. На кончиках пальцев возникло слабое желтовато-белое свечение, и посох старика сам собой поднялся в воздух, зависнув в двух локтях от пола. Затем он начал светлеть прямо на глазах, из благородного черного с красноватым отливом превратившись сначала в серовато-коричневый, а затем в светло-розовый. Сказитель свел руки вместе и сложил их на груди, посох тут же отозвался, вспыхнув и обретя форму большого двуручного меча, гораздо более длинного, чем настоящее оружие. Меч, матово поблескивая, закружился, без единого звука рассекая воздух. Мало-помалу описываемый им круг расширялся и вскоре захватил уже большую часть обеденного зала харчевни. Пространство внутри круга медленно наполнялось едва заметным маревом, которое затем сменил голубоватый туман, по которому то и дело пробегали темно-синие сполохи.

Никто в харчевне не заметил, как меч растворился в воздухе, оставив после себя лишь расползающееся в стороны поблескивающее облако. Старик шепотом произнес какое-то короткое слово, которое не расслышал даже Райфе, сидевший ближе всех к Сказителю.

И туман под потолком стал рассеиваться, открывая людям столь дивную и невероятную картину, что со всех сторон послышались восторженные крики. Прямо в воздухе — из расползающегося облака — возник королевский дворец. Но совсем не тот, который каждый день видели жители Себорны! Это было величественное, еще не тронутое временем здание, шпили которого лишь немного не доставали до белоснежных клубящихся облаков. Крыши и купола нестерпимо сияли, отбрасывая мириады желтых бликов, слепящих глаза. Стены были облицованы вместо грубого камня громадными нежно-розовыми и травянисто-зелеными плитами с высеченными на них картинами и барельефами. Ворота были распахнуты настежь, готовые пропустить любого желающего. Над воротами примостился золотой дракон, расправивший гигантские крылья. Алмазные глаза смотрели на входящих пристально и оценивающе, но не зло.

Если бы люди не были так поражены увиденным, то наверняка обратили бы внимание на то, что дракон над воротами дворца был точной копией зверя с посоха старика.

Замок со всех сторон окружали кроны деревьев, которые при сравнении с ним казались не более чем мхом. Еще ниже зеленели кусты, посаженные вокруг двухэтажных домов, ровным квадратом окружавших дворец. А дальше был виден город: широкие, мощенные камнем улицы — жилые дома, трактиры, харчевни, мастерские ремесленников, базарная площадь…

— Так было, — с тоской в голосе произнес старик. — Это было воистину прекрасное время. В замке тогда обитал сам Избранный Владыка Кальмириус, глава Собора Великих Змеев. Это его изображение когда-то украшало ворота замка. Увы, вскоре после падения Змеев люди сбросили барельеф со стены, разбив его и отлив из золота новые деньги. Они желали уничтожить все, что напоминало о минувших веках… И люди преуспели в этом: прошло всего две тысячи лет, и никто уже не верит, что все, о чем я говорю вам, было на самом деле. Великие Змеи не оставили после себя памяти, они уходили навечно… Но они пытались удержать этот мир, решив воспользоваться Пламенеющим Шаром, прибегнув к Высшей Магии. И тогда Кальмириус вынужден был решить, кого из смертных он может послать на поиски осколков Дара Богов. В помощь ему был созван Полный Собор. Великие Змеи долго совещались и, наконец, отобрали троих. Смертные никогда не поймут, почему драконы избрали именно этих людей, но Великие Змеи никогда не принимали неверных решений. Никогда. А теперь слушайте меня, слушайте и смотрите, ибо я собираюсь рассказать и показать вам историю поисков так, как она совершилась на самом деле…

Сказитель обвел взглядом притихший зал, наполненный людьми, ловящими каждое его слово. И слегка улыбнулся.

Но этого никто не заметил.