"Борис Аркадьев" - читать интересную книгу автора (Горбунов Александр Аркадьевич)Александр Горбунов, Станислав Токарев. После Олимпиады-52…5 августа 1952 года в Хельсинки состоялось торжественное закрытие XV Олимпийских игр. Через несколько часов руководство делегации вылетело в Москву и во второй половине дня 6-го было вызвано в Кремль для отчета. Настроение – неважное… Под занавес Игр хлебнули позора. По традиции перед заключительным парадом на главном поле конники разыгрывали конкур. Препятствия оказались для наших незнакомыми и непреодолимыми, все падали с лошадей под хохот и насмешливое «О, казаки!». Правда, наших конников и не собирались включать в делегацию – настояли «влиятельные военные».[5] Подразумевается в первую очередь генерал-лейтенант Василий Сталин. Командующий авиацией Московского военного округа, сам с детства страстный конник, он собрал из других обществ в свой клуб ВВС всю элиту, ставшую костяком сборной. Но поскольку прегрешения бесшабашного, крепко пьющего сына скрывали от отца, чтобы не отвлекать от «всемирно-исторической деятельности», ясно было, что за позор нагорит не ему. А главное – обсчитались с общекомандным зачетом. На весь мир провозгласили в печати победу, потом, что называется, подсчитали – прослезились: оказалось, что у нас и американцев очков поровну – по 494. «По сусекам помели» – наскребли себе еще пол-очка, с тем и пошли… Сведения о подробностях того заседания дошли от одного из присутствовавших к нам через вторые руки, книга «Трудные дороги к Олимпу» дополнила картину. На председательском месте сидел Г. Маленков – «хозяин» Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлов сидел среди «судей», вид имел неприступный. Особенную активность проявлял Берия, потрясал осведомленностью. Не только оказался в курсе пертурбаций с командным зачетом – «пламенный Лаврентий» точно знал ответ, например, на вопрос, которым загнал в тупик главу делегации: сколько в американской женской легкоатлетической команде было негритянок (видно, его «команда» не зря в Хельсинки ела хлеб «по особой смете»). Главное же внимание сосредоточил на злополучном футболе. Но ведь не слыл ярым болельщиком, не видели его в правительственной ложе. Впрочем, покойный Мартын Иванович Мержанов, журналист-правдист, а на склоне лет основатель и первый редактор еженедельника «Футбол», рассказывал нам, что в молодости ему довелось судить матч любительских команд ВЧК-ОГПУ и он в первом тайме удалил с поля одного грубияна хавбека. В перерыве сведущие люди посоветовали как-нибудь загладить инцидент, поскольку тот футболист-любитель по фамилии Берия стремительно делал служебную карьеру. Мержанов в нарушение правил вернул его на поле, после чего вплоть до лета 1953-го все чудился ему опасно-пристальный взор под очками без оправы. Нет вины орденоносного спортивного общества, основанного чекистами-дзержинцами, в том, что при случае нынешний патрон убирал с их дороги конкурентов… Говорят, на том заседании он обзывал Аркадьева старым хлюпиком (Борису Андреевичу шел 53-й год), паршивым аполитичным интеллигентиком и грязно ругался. Был ли Аркадьев аполитичен? Русский интеллигент в высоком значении слова, патриот, но не квасного разлива, не приспособленец, в пору «борьбы с космополитизмом» он на мимоходом оброненный коварный вопрос, правда ли, что ему нравятся картины французских импрессионистов больше, чем родных передвижников, не задумываясь отвечал утвердительно. Не пряча, держал в домашней библиотеке книгу Фейхтвангера «Москва, 1937 год», изъятую тотчас при выходе, поскольку одна из глав называлась «Сто тысяч портретов человека с усами». С Берией он встречался, когда в 1940 году тренировал московское «Динамо»; тот во время сборов вызывал его на свою сухумскую дачу. Думается, взаимного удовлетворения встречи не приносили… Аркадьев не подлаживался ни под каких меценатов. Дома открыто говорил, что Берия – личность жуткая, мерзкая, рассказывал жене, как прямо с приемов в Георгиевском зале по случаю парада физкультурников увозили в личную резиденцию сластолюбивого палача приглянувшихся ему физкультурниц. Возможно, не было в ту пору в квартире Аркадьева, находившейся в ведомственном доме НКВД, подслушивающей аппаратуры? Или так уж бесстрашен был Борис Андреевич? Об отце и дяде Тале – Виталии Андреевиче, близнецах не только в физическом, но и в духовном смысле, дочь говорит: «Они были – инопланетяне». Почему его не взяли? Не успели сколотить – на бумаге, скажем – «преступную группу работников спорта»? А время близилось к развязке… …Маленков удалился в апартаменты Самого. Вернувшись, передал его волю: сей же миг составить и представить беседу Романова с журналистами об итогах Игр. Подчеркнуть успехи, коротко отметить недостатки. Примчались из «Правды» и «Известий». Через несколько часов Маленков унес текст, возвратился с указанием подчеркнуть еще успех атлетов братской Венгрии, занявших третье место, чехословацкого бегуна Затопека. Материал увезли в типографию, Романову и остальным велено было ехать в Комитет физкультуры и ждать. Всю ночь раздавались звонки от Маленкова. После переуточнения количества медалей и очков последние было приказано считать поровну с американцами. В воображении слышится характерно лаконичная фраза, такая, например: «Сдэлаем им этот подарок, не будем мэлочны». Потом был передан приказ – команду ЦДСА разогнать. Вопрос – нет сомнения – решил Сталин. Глубокий – и печальный – смысл имело написанное Нырковым: «Сборная выступала под флагом ЦДСА, мы воспринимали это как тактическую хитрость, но не знали, чем она для нас обернется». Маленков спросил Романова, правда ли, что армейцы были основой сборной, тот подтвердил ложную версию. Берия не преминул этим воспользоваться. Не так ли прозвучала впервые носившаяся потом в воздухе роковая для «команды лейтенантов» формула: «Проигрыш врагам равносилен утрате воинской частью знамени – в этом случае часть расформировывается, особо виновные подлежат каре»? Заслуженные мастера спорта были лишены званий (кроме Боброва). В их числе и Аркадьев. Сказано, что в безумии есть своя логика. Борис Андреевич пытался ее найти. Семье он пояснил: «Очевидно, надо показать, что поражение потерпел не весь наш футбол, а всего одна команда». Бывало, он шутил над собой: «Я князь Мышкин – никогда никому сознательно не причинил зла и стремился видеть вокруг лишь добро». Возобновилось первенство СССР-52. Шли матчи. 18 августа в день встречи ЦДСА с «Динамо» (Киев) погода была ненастная, но не настолько, чтобы встречу отменять. Однако автобус за командой не пришел. «Что-нибудь случилось?» – спрашивали армейцы у тренера, у начальника команды полковника В. Зайцева. Те пожимали плечами. Находясь ныне в преклонном возрасте, Василий Сергеевич Зайцев не помнит, в то ли утро или накануне его вместе с начальником клуба полковником Халкиоповым вызвали в Комитет и Романов, держа в руках какой-то документ, но не зачитывая, уведомил лишь, что есть такое решение. Что это был за документ, чье решение, Зайцеву неведомо. Он пытался дознаться подробностей, ответ был: «Вы люди военные, сами понимаете – приказ есть приказ». Вышли, позвонили из приемной в военное министерство. Им сказали: «Выполнять». На следующее утро на базу команды, остававшейся в неведении и ночевавшей там, прибыл некто в штатском, собрал игроков, проинформировал. «А что нам делать дальше?» – «Я не в курсе». Так – без уведомления любителей футбола – в классе «А» стало в середине сезона не 15, а 14 команд. 4 сентября в календарном матче за коллектив г. Калинина (МВО) вышли играть Гринин и Демин, позднее появились остальные, в газетах их имен не упоминали. Нырков, парторг, ходил на прием к другу команды маршалу Н. Н. Воронову: «Николай Николаевич, может быть, товарищу Сталину неправильно доложили? Играли ведь за сборную мы четверо, пусть нас отчислят, но почему команда должна страдать?» Воронов обещал навести справки, но при следующей встрече печально сказал, что ничего не может поделать. Нырков не знал, что тогда над повелителем «бога войны» нависла туча: в застенках Берии по указанию Сталина выколачивали из переводчицы времен боев с фашистами в Испании «компромат» на французского коммуниста-добровольца Вольтера (под этим псевдонимом фигурировал будущий Главный маршал артиллерии). Лишь твердость мужественной Норы Чегодаевой спасла самого Воронова. …Чиновник всегда норовит поспеть «петушком за дрожками». Если в газетах помещались сочиненные там же квалифицированные укоризны рабочих и колхозников «композиторам-формалистам», глумления над «мухоловами-генетиками», то почему бы не организовать, так сказать, всефутбольное осуждение? В Центральном государственном архиве, в особой папке, хранятся протоколы собраний команд класса «А» и «Б» по обсуждению приказа (оказывается, был такой, хотя его не видели) Комитета физкультуры «Об участии команды ЦДСА в Олимпийских играх». ОДО (Киев), начальник команды майор Лаевский: «Игроки ЦДСА Петров, Николаев, Бесков (?!), Крижевский (?!) зазнайством и трусостью нанесли ущерб престижу советского спорта». «Крылья Советов» (Куйбышев), Гулевский: «За время пребывания под тренерством Аркадьева я ничему не научился, абсолютно не чувствовал поддержки, на меня смотрели как на жертву». ВВС, Крижевский: «Полностью признаю вину, прошу дать возможность загладить». Отдадим должное киевскому, минскому и ереванскому «Динамо», команде УрВО: говорить-то говорили, но лишь о своих внутренних делах. На собрании «Спартака» сперва звучали вопросы. Парамонов: «Почему расформировали ЦДСА, если в сборной были игроки и других клубов!» Тимаков: «Почему вся вина на Аркадьеве? Разве Комитет стоял в стороне?» Терентьев: «Уточните все же, ЦДСА играл в Финляндии или сборная». Вел собрание В. Мошкаркин – опытный спортсмен, но молодой функционер бестрепетно ответствовал: «На товарищескую игру в Финляндию выезжал ЦДСА, он же с добавлением игроков тбилисского (?!) «Динамо» выступал как сборная, а потому несет вину за провал». А потом – понеслось. «На меня Аркадьев производил впечатление не тренера-воспитателя, а заблудшего философа, оторвавшегося от игроков, он видел в нас не живых людей, а механических работников» (Тимаков). «Мне была установка играть только на Боброва, что считаю неправильным» (Ильин). «Метод Аркадьева был построен на сплошной беготне; большим недостатком было отсутствие большевистской критики и самокритики, которую зажимал Аркадьев» (Нетто). С. Токарев: В детстве я жил на углу Сретенского бульвара и Костянского переулка, двор был большой, с утра до вечера гоняли в футбол. Из соседнего Даева переулка ходил к нам парень – дружил с одним нашим. Глаза у него были ясно-голубые, на длинной шее сосульки нестриженых льняных волос, звали мы его Седой. В футбол играл здорово – классно «водился» (слов «дриблинг» и «финт» тогда не знали). Я-то, моложе на два года, был у них «заворотный хав» – бегал за мячом, когда он вылетал на мостовую. Тот парень был совесть нашего двора. В футбол ли, в «чеканку», «пристенку» – слово его решающее. Спустя много лет он, капитан сборной СССР на чемпионате мира в Чили, когда в игре с Уругваем мяч от ноги Численко угодил в сетку соперников сбоку, а судье почудился гол, признал, что гола не было. Это Игорь Александрович Нетто. Он сидел напротив меня, такой же худой и длинношеий, только волосы не льняные – серебряные. Я показываю ему выписку из протокола – его речь. Он читает, поднимает на меня ясный синий взгляд: «Ничего, ничего подобного я не говорил! О Борисе Андреевиче? Он был для меня кумир. И Ильин не говорил – Толик-то, пацан?… Слушайте, помню я отдал мяч влево, а не на Боброва, который был, как всегда, в острой позиции, он подбежал и выдал мне. И это было мне уроком на всю жизнь. Слушайте, а было ли вообще то собрание? Я лично не помню». Тут мне вспоминается один протокол – собрания рижской «Даугавы». Экземпляр написан от руки, к нему подколот напечатанный, но уже с несколько другим текстом, к нему еще печатный вариант, отличный и от второго… Все ли протоколы, доставленные в Комитет, а оттуда попавшие в архив, можно считать частично или полностью фальсифицированными, не установить. Но в принципе сейчас уже ясно, как эту «всенародную поддержку» организовывали. Чиновничье усердие не знало границ. В первых числах января 1953 года решили провести чистку команд классов «А» и «Б». Создали комиссию из трех человек. Ее по образу и подобию Особого совещания военной коллегии, в просторечии «тройки», так «тройкой» и звали (зловещая шуточка!). В составе зампред Комитета А. Кривцов, от отдела футбола В. Гранаткин, от ЦК ВЛКСМ В. Хомуськов. Тренеров обязали подать списки с исчерпывающими данными на каждого в команде, включая «компромат»: кому больше тридцати, у кого нет среднего образования, кто нарушал режим, кто морально нестойкий, у кого язык длинный… Непредоставление данных рассматривалось как саботаж ответственнейшего мероприятия. А над страной сгустилась тьма. 13 января 1953 года появилось сообщение ТАСС о раскрытии террористической группы «врачей-убийц», агентов сионистской организации «Джойнт» и американской разведки. Газеты наперебой разоблачали ротозеев и пособников – в Госснабе, в министерствах геологии, цветной металлургии, в Трансмаше, у нефтяников… 15 января 1953 года открылась Всесоюзная научно-методическая конференция по футболу. На фоне туч, рассекаемых молниями, невелико, незаметно то событие, но для любимой народом игры оно оказалось таким же черным, как сессия ВАСХНИЛ 1948 года для советской генетики. Во вступительном слове зампред Комитета К. А. Андрианов, в частности, утверждал: «Наши так называемые ведущие тренеры Аркадьев и Бутусов показали свою несостоятельность, неспособность подготовить команду к Олимпиаде… Книги Аркадьева вредны, потому что уводят нас от установок советской школы, ее наступательного порыва…» Так обозначена главная жертва. С докладом выступил председатель Всесоюзного тренерского совета А. А. Соколов. Опустим обязательный земной поклон «величайшему из великих» и его новому шедевру «Экономические проблемы социализма в СССР», которым надлежит руководствоваться нашему футболу. Опустим как дань времени. Приведем выдержки, в которых – квинтэссенция. «Тренер, оторвавшийся от масс игроков, безразлично относящийся к сигналам снизу, не способен давать новое направление. В этом отношении характерен Аркадьев – он не терпел критики, работа шла без творческого обсуждения, игроки его боялись, из-за своей любви к иностранным словам он был им непонятен… Заморочив умы различными теорийками в области универсализма, в области техники, тактики, аполитично забыв о воспитании, он показал себя кичливым, зазнавшимся человеком. Как он реагировал на критику? Послушайте его перлы из выступления на тренерском совете. «По прошествии времени удивляюсь, сколько нами сделано ошибок. Мы не смогли найти к футболистам индивидуального, интимного подхода». Скажите, пожалуйста, он пожелал интимности! На поводу у Аркадьева шли многие наши тренеры, принявшиеся рассуждать о пути совершенствования техники, а ведь нас путь Пеки Дементьева, многократные повторения упражнений с мячом где-нибудь на пустыре не устраивают, и пустыри ликвидируются – так же, как беспризорность. Нам нужно резкое повышение общей физической подготовки… А как выглядят наши тренеры с точки зрения идеологии? На тренерском совете я задал вопрос т. Маслову, над чем он сейчас работает в области марксизма-ленинизма. Т. Маслов замялся, потом ответил: «Я занимаюсь изучением биографии товарища Сталина». Понимаете? Тренер, а еще не изучил – вот его лицо… Мы, товарищи, должны бороться с проникновением к нам реакционной идеологии. Что касается Аркадьева, то, я думаю, мы еще проведем подробный разбор его книжицы, мы это дело подымем». Наше сравнение с сессией ВАСХНИЛ не совсем точно. Там по первому «ату их», выкрикнутому Лысенко и Презентом, свора с научными степенями кинулась травить; здесь же в основном тренеры говорили о качестве полей, инвентаря, судейства либо вообще отмалчивались – и это по тем временам смело. Равно как сесть в зале рядом с Борисом Андреевичем, на что решился лишь Ю. Н. Ходотов, – ближние стулья пустовали. А на защиту встал лишь Петр Зенкин, прямой и простой, как команда города Калинина, которую он тренировал. «Почему это Борис Андреевич попал в такую опалу? А где был тренерский совет? Там, товарищи, как и в отделе футбола, боятся критики и самокритики, я это со всею ответственностью заявляю, там у них сплошная заручка». Аркадьев не каялся, не посыпал пеплом и без того седую голову. Говорил, что должно быть, не работал так, как нужно для советского футбола, мало подготовил молодых игроков: «Ради своего чемпионства мы не двигаем наш футбол вперед, этим я грешил». Говорил, что прав товарищ Соколов – даже пустырей нет, детям негде играть в футбол. Говорил, что сборная была похожа на легендарных строителей Вавилонской башни, которые так и не заговорили одним языком. При этих словах многие в зале, должно быть, подумали: «Подставился – подтвердил тезис Соколова о своей любви рассуждать о непонятном». Кстати, докладчик – человек высокообразованный – сам обычно с охотой прибегал к мифологическим параллелям, но то было время, когда иной интеллектуал ради самосохранения прикидывался тюхой-матюхой, разве что на паркет не сморкался… Итоги подводил Андрианов, был багров и гневен. Нельзя зачеркнуть заслуги перед нашим спортом покойного вице-президента МОК, но из песни, тем более застенографированной, слова не выкинешь: «Вот что, товарищи, пишут трудящиеся: «Проиграв грязной клике Тито, команда ЦДСА опозорила не только себя, но и народ, всех людей, борющихся за мир во всем мире». А что мы слышали здесь? Создается впечатление круговой поруки тренеров. Они слепо следовали за Аркадьевым, возвели тактику в решающий фактор, а увлечение тактикой не приносит победы. Надо просто знать тактику зарубежных противников и противопоставить ей нашу, советскую, более совершенную. Вот говорят: техника, надо учить технике. Все же просто, товарищи! Тренер берет лист бумаги и пишет слева фамилию футболиста и какие он имеет недостатки в обводке, в ударе, а справа – какими средствами эти недостатки ликвидировать». Не напоминает ли это читателю театр абсурда? «С Аркадьевым ясно, – продолжал Андрианов. – Своей практикой, своей книжицей он уводил нас от важнейших вопросов учебно-тренировочной и воспитательной работы. А ошибок своих не признает. Это мы, руководство, допустили ошибку, доверив ему после всего московский «Локомотив». Мы эту ошибку поправим. Бутусова же вообще нельзя больше подпускать к тренерству». Так прервался тренерский путь одного из славных старейшин русского футбола, ставшего вместе с двадцатью лучшими советскими атлетами в 1934 году первым заслуженным мастером спорта. Об Аркадьеве и «Локомотиве» – особо. Борис Андреевич рассказывал друзьям, что после разгона ЦДСА Андрианов вызвал его: «Придется поработать в классе «Б» – примете «Локомотив». Команда вообще-то была в классе «А», но плелась на последнем месте, ее, что называется, уже отпели. Однако в «Советском спорте» 11 сентября мастер спорта А. Старовойтов писал о победе железнодорожников над «Динамо» (Тбилиси): «Перестроив игру в обороне, руководство команды (фамилия нового тренера не называлась, ее вычеркнули, как много лет вычеркивались многие имена – Борису Андреевичу грозило отлучение от футбола. Он всерьез вознамерился заняться журналистикой, размышлял над тем, куда его согласятся принять на работу. Помогло вмешательство в его судьбу куратора железнодорожного транспорта Л. М. Кагановича – за ним оставили «Локомотив». Рушились судьбы. Рвались связи – игровые, дружеские. Распадалась связь времен. До смерти Сталина оставалось 48 дней. До XX съезда – три с половиной года. |
||
|