"У нас уже утро" - читать интересную книгу автора (Чаковский Александр Борисович)ГЛАВА XVДоронин вернулся на комбинат к ночи. Когда он вышел из поезда, было уже совсем темно. Падал крупный снег. С моря дул сильный ветер. Доронин привычно зашагал в темноту. Теперь ему уже не надо было опрашивать, как найти рыбокомбинат. Вскоре он увидел освещённые окна нового дома. Дом стоял на небольшом пригорке и был виден издалека. «Точно маяк», – подумал Доронин. Ему очень хотелось увидеть сейчас Ныркова и рассказать о своём разговоре с Русановым. Он шёл, преодолевая напор сильного морского ветра, и соображал, что надо будет немедленно сделать на комбинате. Прежде всего необходимо собрать коммунистов и комсомольцев и поставить вопрос о зимнем лове… Нет, предварительно этот вопрос надо обсудить с Венцовым и Вологдиной. На собрании, естественно, возникнет ряд практических вопросов, на которые директор должен дать ясные, чёткие ответы. Доронин поравнялся с новым домом. В окне Ныркова света не было. «Значит, на лесозаготовках», – решил Доронин. В соседнем окне горел свет. Это была комната Вологдиной. Казалось, что из этого окна струится удивительно домашний, тёплый свет. Доронин тихонько постучал по оконному стеклу, поднялся на крыльцо и вошёл в коридор. На полу лежала широкая светлая полоса. Вологдина стояла на пороге своей комнаты. – Добрый вечер, – сказал Доронин и смутился, потому что была уже ночь. – Андрей Семёнович? Вернулись? – Вернулся. – Доронин вышел на крыльцо, чтобы стряхнуть с себя снег, и оттуда спросил: – Ныркова нет? – С вечера уехал в лес, – ответила Вологдина. – Вы зайдёте? – Зайду. В комнате Вологдиной он не был с того самого дня, когда официально вселял сюда хозяйку. Тогда здесь были только стены, пахнущие свежим тёсом, и не застеклённое ещё окно. Теперь вид комнаты сильно изменился. Кровать, на полу украинская дорожка («наверное, рыбаки приезжие подарили»), маленький письменный стол, вместо табуреток стулья («это ребята с лесозавода делают для неё нестандартную мебель»). – Садитесь, – улыбаясь, сказала Вологдина. – Вы ведь у меня первый раз? Вместо обычного синего комбинезона она была одета в белую блузку и чёрную юбку и казалась чуть ниже ростом. – Смешно. Живём рядом, а в гости друг к другу не ходим. Почему бы это? – Что касается меня, то я просто боюсь, – с преувеличенной серьёзностью пояснил Доронин. – Так сказать, травма первых дней знакомства. – Да ну вас! – отмахнулась Вологдина. – Вы из области? Доронин кивнул головой. – Что-нибудь произошло за эти сутки? – спросил он. – Как будто ничего особенного. Вот разве насчёт ножей… Нам прислали нестандартные разделочные ножи. В путину наплачемся. Впрочем, это не по моему ведомству. Доронину не терпелось рассказать Вологдиной о своём разговоре с секретарём обкома. – Есть одно дело, Нина Васильевна, – заговорил он, – которое по нашему общему ведомству. Как вы смотрите на то, чтобы ловить рыбу зимой? – Вы… это только сейчас придумали? – удивлённо спросила Вологдина. – Нет, не сейчас… И… не я придумал. Впрочем, не в этом дело… Доронин подвинул стул и, расстегнув пальто, сел. – Скучают у нас люди, Нина Васильевна, – продолжал он. – Ссылаться на географию тут нечего. Мы не сумели взглянуть на этот вопрос политически… – Ничего не понимаю! – пожала плечами Вологдина. – Вы точно сами с собой говорите. Какая география? Кто на неё ссылается? – Японцы! Они считали, что в зимнее время ловить рыбу нельзя. – При чём же тут японцы? Времена года от них не зависят. – Это, конечно, верно, – улыбнулся Доронин. – Но вот слушайте. И он рассказал Вологдиной об идее зимнего лова. Вологдина пристально посмотрела на него и покачала головой: – Беспокойный вы человек, Андрей Семёнович. Всё время что-нибудь придумываете. Тогда выход в море придумали, людей чуть не погубили. Потом решили флот колхозам отдавать. Теперь опять затеваете что-то такое, чего здесь никогда не было. – Так как же иначе? – воскликнул Доронин. – Здесь же вообще ничего не было. Советской власти не было. Жизни для людей не было… – Послушайте. – прервала его Вологдина, – вы серьёзно собираетесь ходить зимой в море? – Совершенно серьёзно, – ответил Доронин. – Я уже все взвесил и рассчитал. Считаясь с метеорологией, мы будем выпускать в море только отличных рыбаков на проверенных судах. Глаза Вологдиной загорелись. Видимо, она только сейчас поверила в то, что Доронин говорит серьёзно. – Но… но это же в корне изменит весь наш зимний распорядок!… – И да и нет, – возразил Доронин. – Подготовка к путине должна оставаться главным делом. Одновременно будем учиться зимнему лову. Дело, Нина Васильевна, не только в том, сколько рыбы нам удастся взять этой зимой. Необходимо приучить людей к мысли, что рыбу можно ловить круглый год. Это имеет большое принципиальное значение. А через два-три года зимний лов сумеет занять ощутимое место в нашем плане. – Через два-три года… – задумчиво повторила Вологдина. – Вы собираетесь так долго жить на Сахалине? – А почему вы спрашиваете? – удивился Доронин. – Просто так, – сухо и с оттенком вызова ответила Вологдина. Она сидела на кровати, прислонившись к дощатой стене. Сквозь окно проникал ветер, лампа, висевшая над столом, чуть заметно покачивалась. Входя в комнату, Доронин не снял пальто, подчёркивая этим, что заходит на минутку. Теперь ему стало жарко, но снимать пальто было уже неудобно. – Уедем мы отсюда или останемся, – тихо проговорил он, – люди-то все равно жить будут. – Вот именно, – подхватила Вологдина, – уедете ли вы или останетесь… Я знаю, Андрей Семёнович, вы не любите эту землю. Послали вас сюда, вот вы и работаете, неплохо работаете, – добавила она улыбаясь. – И всё-таки вы никогда не почувствуете, что это ваш дом. Вы… птица перелётная… – Нет, Нина Васильевна, – покачал головой Доронин, – вы не правы. Птица ищет место, где лучше, а я… – Ну, я не так выразилась, – нетерпеливо прервала его Вологдина. – Но скажите мне по совести: если бы вам предложили навсегда остаться здесь, понимаете, не на год, не на два, а на всю жизнь… Как бы вы посмотрели на это? Доронин молчал. – Молчите… Да и как вы можете мне ответить, – горячо заговорила Вологдина, – когда вы и земли-то нашей как следует не знаете? Всю осень метались по берегу – колхозы, флот, шахта и всё прочее. А вы рассвет сахалинский заметили? Осень таёжную разглядели? Ничего-то вы не видели! Послали бы вас на Северный полюс, вы бы и там так же работали. Потом кто-нибудь спросил бы: «Андрей Семёнович, как вам понравилось северное сияние?» А вы бы ответили: «Северное сияние? Да, кажется, было что-то в этом роде…» Доронин рассмеялся. – Чему вы смеётесь? – громко спросила Вологдина. – Я никак не предполагал, что вы способны на такие зажигательные речи. – Бросьте вы этот тон! – почти крикнула Вологдина, вставая. – Мне всегда были непонятны люди, которые приезжают сюда, работают, можно сказать, кровь своего сердца оставляют, а потом уезжают, даже не оглянувшись… – Почему же не оглянувшись? – сказал Доронин, чтобы хоть что-нибудь сказать. – Поймите, я люблю эту землю! – продолжала Вологдина. – Я не променяла бы её ни на какую другую. Она снова опустилась на кровать, лицо её раскраснелось. – Да что с вами говорить! – устало проговорила она. – Давайте лучше планировать выходы в море. Кого выпустим первого? – Нет, погодите! – сказал Доронин. – Вы не должны так говорить со мной! Я ведь не Весельчаков. – Знаю, – тихо и, как показалось Доронину, печально отозвалась Вологдина. – Поэтому-то мне и обидно… Наступило неловкое молчание. – Я слышала, что строится стальной цельносварный сейнер, – не глядя на Доронина, наконец заговорила Вологдина, – и что его будто бы предназначают для Южного Сахалина. Вы не знаете, для кого именно? – Не знаю, – ответил Доронин; ему было ясно, что Вологдина мучительно ищет тему для разговора. – Послушайте, Нина Васильевна, – решительно начал он, – почему вы такая? – Какая? – насторожилась Вологдина. Доронин смутился, но останавливаться было уже поздно. – Какая? – настойчиво повторила Вологдина. – Странная… Живёте вот так… одна… замкнуто. – Что значит замкнуто? – с вызовом спросила Вологдина. – Ну… ну, сами знаете, что это значит, – тихо ответил Доронин, окончательно теряясь. Его смущение, видимо, забавляло Вологдину. Чуть сощурив глаза, она в упор смотрела на него. «Что за чертовщина! – мысленно выругался Доронин. – Ведь я же знаю, что хочу сказать, а бормочу какую-то ерунду!» – Вот что, Нина Васильевна, – твёрдо сказал он, – есть вещи, которые меня не касаются. Но некоторые вопросы, мне кажется, я имею право вам задать… Как товарищ по работе, что ли… – Спрашивайте, – кивнула Вологдина. – Почему вы, – начал Доронин, – как-то сторонитесь меня, избегаете со мной встречаться? Ведь дружите же вы с рыбаками! Они в вас просто души не чают. Потом… Ну, это уже из другой области… Вы молодая женщина… неужели вас не тянет переехать куда-нибудь? В большой культурный город… Простите меня, вы были когда-нибудь замужем? – Была, – ответила Вологдина. – Моего мужа убили в финскую войну, он служил тогда в армии. Что вас ещё интересует? Доронин молчал. – Между прочим, я вовсе не дружу со всеми рыбаками, – усмехнулась Вологдина. – С Весельчаковым, например, мы явные враги. Послушайте, Андрей Семёнович, вы, кажется, были у Русанова. Я тоже немного знаю этого человека. Как-то он сказал, что по доброй воле никогда не уедет отсюда. Как вы думаете, это была фраза? – Нет, почему… – Если бы вы присутствовали при этом, вы тоже спросили бы Русанова, не хочется ли ему переехать в большой культурный центр? – Ну, знаете ли, Русанов… – Что Русанов? – крикнула Вологдина. – Вы хотите сказать, что он поглощён большими государственными делами, а мы тут с селёдкой возимся? – Вовсе нет, – начал было Доронин, не зная что сказать, – Поймите, я родилась на Сахалине, я не случайный человек на этой земле. – А я? – в упор спросил Доронин. – Этого я ещё не знаю, – тихо ответила Вологдина. – Нина Васильевна, а почему вы не в партии? Вологдина смутилась. – Не доросла, – помолчав, ответила она. – Вы сами понимаете, что это не ответ, – возразил Доронин. – Позвольте мне на эту тему поговорить с Нырковым, – неожиданно улыбнулась Вологдина, она уже справилась со своим смущением. – А сейчас, может быть, займёмся всё-таки планом зимнего лова?… Утром Доронин вызвал к себе Венцова. Он хотел, чтобы при его разговоре с главным инженером присутствовал Нырков, но тот ещё не вернулся из леса. Венцов внимательно выслушал директора и задал ему несколько вопросов: можно ли рассчитывать на новые орудия лова, не получит ли комбинат новые суда, не ожидаются ли с материка мотористы? Потом сказал, что должен подумать, и удалился. Через два часа он вернулся, сел в кресло, обхватил руками своё острое колено и сказал, что, по его мнению, идея зимнего лова порочна, что это самая бесхозяйственная идея, о которой ему приходилось слышать за последнее время, и что он, Венцов, категорически против. Хотя Доронин и не ожидал, что главный инженер поддержит его идею, он всё-таки почувствовал глухое раздражение. – Объясните подробнее, – сквозь зубы попросил он. Венцов спокойно объяснил, что его возражения идут по двум линиям – хозяйственной и, так сказать, психологической… Зимний лов прежде всего совершенно нерентабелен. Число аварий неизбежно возрастёт. Орудия лова придут в негодность. При этом нет никакой уверенности, что вообще удастся взять рыбу. Если же иметь в виду, что комбинат и без того испытывает острый недостаток в судах и орудиях лова, то никчёмность всей этой «зимней авантюры» станет особенно наглядной. С психологической точки зрения идея зимнего лова также способна принести только вред. Сейчас все усилия должны быть сосредоточены на подготовке к весенней путине. Освоение зимнего лова наверняка ослабит внимание к путине, а это уже со всех точек зрения не принесёт ничего, кроме вреда. – Поймите меня, Андрей Семёнович, – мягко и проникновенно говорил Венцов, – мне очень трудно. Вы помните, у нас были споры по поводу плана зимних работ. Впоследствии я убедился, что был не прав. Но то, что вы предлагаете теперь, сорвёт ваш же собственный план подготовки к путине. Доводам главного инженера нельзя было отказать в убедительности. На комбинате до сих пор действительно ощущался острый недостаток судов. Можно ли было рисковать флотом в таких условиях? Что, если суда выйдут из строя и к весенней путине их не успеют отремонтировать? Да и хватит ли опытных шкиперов и мотористов, которых можно было бы безбоязненно пустить в зимнее море?… А орудия лова? Разве главный инженер не прав и здесь? Доронин мысленно прикинул то количество орудий лова, которого потребует весенняя путина, и ему представилось побережье, сплошь устланное ставными сетями, неводами, ловушками… На комбинате не было сейчас и половины этого количества. Как же можно рисковать тем, что приобретено с таким трудом? Доводы главного инженера казались неопровержимыми, и именно это больше всего раздражало Доронина. Чтобы собраться с мыслями, он перенёс разговор на вечер. – Ну, что надумали? – спросил Доронин, когда Венцов явился к нему снова. Главный инженер пожал плечами: – Я остаюсь при своём мнении. Зимой здесь рыбу не ловят. Если бы это было рентабельно, такие опытные рыбопромышленники, как японцы, давно подумали бы об этом. Ссылка на японцев вывела Доронина из себя. Старая неприязнь к Вепцову снова вспыхнула в нём и уже готова была прорваться. «Как это он сказал? «Такие опытные рыбопромышленники»…» – Виктор Фёдорович, – с трудом сдержав закипавший гнев, спокойно сказал Доронин. – Вот вы ссылаетесь на японцев… – Это один из аргументов, – поспешно прервал его Венцов. – Пусть так, но ведь политическое содержание японских хозяйственных методов вам, я полагаю, понятно? – Не знаю, – упрямо покрутил головой Венцов. – Мне понятно только одно: никакая политика не заставила бы японцев отказаться от зимнего лова, если бы он был выгоден. Доронин дал наконец волю душившему его гневу. – Вы рассуждаете как стопроцентный деляга, – крикнул Доронин. – План зимнего лова имеет для нас огромное принципиальное политическое значение. А вы, как жалкий Манилов, декламируете о механизации и боитесь взяться за живое дело… – Я Манилов?! – задохнулся от обиды Венцов. – Вы хуже Манилова! Тот хоть был безвреден, а ваше преклонение перед японскими традициями может принести нам огромный вред. Советский инженер ссылается на японцев?! Венцов вспыхнул. – Вы с ума сошли! – выкрикнул он тонким голосом. – Я преклоняюсь перед японскими традициями?… – Бросьте эту декламацию! – Теперь мне ясно, что за ней кроется. Так дальше дело не пойдёт!… – Я не желаю с вами разговаривать! – крикнул Венцов и, хлопнув дверью, ушёл. «Недаром этот человек сразу мне не понравился, – думал Доронин, взволнованно расхаживая по кабинету. – Сначала он предлагал законсервировать комбинат на зимнее время, теперь саботирует идею зимнего лова. Все это звенья одной цепи, сковывающей его по рукам и ногам. Трусость, рутина, слепая вера в незыблемость традиций – вот что это такое. Правда, кое-какие заслуги у него есть. Он немало сделал для того, чтобы усовершенствовать ремонт флота и наладить подготовку орудий лова. Когда передавали флот колхозам, он занял правильную позицию. Но в целом это трусливый человек, приносящий больше вреда, чем пользы». Придя к этому выводу, Доронин сразу почувствовал, что владевшее им возбуждение улеглось. Венцов стал ему окончательно ясен. Доронин подошёл к вешалке и стал одеваться. Он хотел узнать, не приехал ли Нырков. А Венцов пришёл к себе и, не раздеваясь, сел писать заявление в главк. Он писал долго, и когда кончил, то увидел, что вместо просьбы об освобождении от работы у него получилась пространная жалоба на директора. Изорвав её в мелкие клочки, Венцов написал короткое заявление об уходе. На вечерний обход комбината он не пошёл. Наутро решил не выходить и на работу. |
||
|