"Антиквар" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)
Глава 3 Подвижки и новости
Ходить вприпрыжку на кладбище как-то не принято, и Смолин шагал к выходу достаточно неторопливо – хотя так и тянуло побыстрее отсюда припустить. Он с некоторых пор откровенно недолюбливал кладбища, то ли из-за возраста, то ли вспоминая, сколько его знакомых уже не
Дожидаться самого конца церемонии он не стал. Свое обещанное выполнил – мастерски заслонившись букетом, незаметно опустил Чепурнову в гроб коробочку с орденом, как тот и просил. Прошло нормально, никто не заметил.
Орден был редчайший – первый орден Японии, а строго говоря, и не орден даже, а наградной знак, именовавшийся в соответствующей литературе «Орден государства Сацума-Рюкю». В восемьсот шестьдесят шестом один из крупнейших самурайских кланов отправил на Парижскую всемирную выставку своего делегата, тот и вручил орден Наполеону III, а заодно и дюжине приближенных. Затеяно это было, чтобы показать Европе: клан наш, уважаемые господа, посильнее и императора, и правителя, что хотим, то и делаем, можем даже орденами награждать иностранных монархов, если придет такая охота…
 |
Ничего особенного, в общем: красная эмалевая звезда с гербом клана (крест в круге) да пять иероглифов синей эмали меж лучами звезды. Круглая подвеска – цветок, красная лента с белыми полосами. Вот только остался один-единственный известный антикварному миру экземпляр – в Японии, в музее. А у Кащея, выходит, неизвестно сколько лет лежал второй, при том, что в самой Франции ни одного не осталось…
Где он его ухитрился раздобыть, уже не спросишь. Но наиболее правдоподобная версия, если пораскинуть мозгами, сыщется. Уникальный орден во Франции могли прибрать к рукам немцы – а потом в Германии он где-то попался на глаза молодому веселому победителю, еще не носившему клички Кащей. Никифор сам говорил как-то давно тому: в Германии, в оставленном сбежавшими хозяевами особняке нашел пригоршню экзотических орденов, это и подтолкнуло ко всему дальнейшему. Разумеется, могут быть и другие версии, но истины уже не доищешься, да и какой в ней толк, кому она нужна? Коли уж господин Чепурнов этот мир покинул окончательно и бесповоротно, интересно все же, вроде бы и верующим был наш оборотистый аксакал, а вот поди ж ты, в гроб попросил положить насквозь басурманскую регалию… а впрочем, наше дело маленькое, о чем нас попросили, то мы прилежно и исполнили, совесть чиста, а значит…
– Василий Яковлевич…
Он чуточку вздрогнул, надо признаться, обернулся резковато. Дашенька Бергер, очаровательное, интеллигентное и утонченное создание, надежда родителей (каковые сами в мире высокого искусства достигли не особенно и много, а потому, как водится, все надежды возлагали на то, что родимое чадушко станет крутейшим искусствоведом).
Она небрежным движением сняла с головы черный платок – скорее уж невесомую косынку, надетую, надо полагать, исключительно по родительской воле. Судя по этому движению и абсолютно спокойному лицу, никакой такой особенной печали она и не чувствовала после утраты любимого дедушки. Ничего удивительного: Смолин примерно представлял, что она с малолетства слышала дома о милом дедушке: «собака на сене» и «старый придурок с хламом» – это еще самое мягкое…
– Василий Яковлевич…
– Да?
– У меня к вам серьезный разговор… Точнее, просьба…
– Минутку, ладно? – попросил Смолин, вытаскивая из нагрудного кармана завибрировавший мобильник.
Выслушал. Отозвался парой коротких реплик. И отключил телефон, чувствуя, как на лице невольно расплывается улыбка. Это здорово, это чертовски здорово, наконец не просто определенность, а простор для маневра…
– Итак?
– Василий Яковлевич, создалась такая ситуация, что мне и не с кем посоветоваться…
– О чем?
– Н у, это касается антиквариата… Я же знаю, что вы – великий знаток и профессионал…
– Да уж какой там великий…
– Все равно. Главное – знаток и человек компетентный. Дедушка о вас всегда так и отзывался.
– И далеко не с обожанием, а?
– Ну, в общем… – Дашенька похлопала ресницами в некотором смущении. – Но это ведь не главное, как бы он о вас ни говорил в бытовом плане, считал вас крутым профессионалом…
– Даша, можно ближе к делу? Мне только что звонили, нужно ехать, дело важное…
– Мне нужно с вами проконсультироваться… по поводу одной вещички. Осталась от дедушки… – она оглянулась по сторонам с таким видом, словно опасалась слежки. – Это долгий разговор, тут, наспех, ничего не объяснишь, нужно обсудить все обстоятельно и вдумчиво… Мне очень, очень нужен ваш совет…
– Ну, пожалуй… – сказал Смолин, подумав. – Ежели без уголовщины.
– Да нет, никакого криминала. Просто я человек все же неопытный и могу здорово напортачить, а вещичка крайне интересная, и меня объегорить могут в два счета…
– Хорошо, – сказал Смолин. – Я освобожусь уже через часок. Где бы нам пересечься…
Даша достала из сумочки бумажный квадратик:
– По этому адресу вам будет удобно? Я эту квартиру сняла на лето, так получилось…
Бегло прочитав адрес, Смолин кивнул:
– Понятно. Через час приеду.
Он кивнул и зашагал к стоянке. Интересные дела. Ручаться можно, что Дашенькины родители, интеллигенты «из сферы культуры» с соответствующей зарплаткой из разряда «кошкины слезки», как ни баловали свое чадо, а все же вряд ли смогли бы ей давать денежки на съемную квартиру в центре. Удовольствие недешевое, даже однокомнатная в том районе выскакивает в копеечку. Очень похоже, девица отыскивает самостоятельно средства к существованию – что ж, цинично прикидывая, милым девочкам это удается гораздо быстрее и проще, нежели потасканным мужикам, времена такие… Ничему не стоит удивляться с тех пор, как один его знакомый, оттягиваясь однажды с приятелями в загородном домике и вызвавши туда девиц из крайне элитного заведения, нос к носу столкнулся с собственной дочушкой – умница, интеллектуалка, в престижный колледж пристроена и уж безусловно карманными деньгами не обижена, а вот поди ж ты, и денег ей было мало, и на вульгарные приключения потянуло…
Ладно, все это, в общем, неинтересно. О другом нужно думать: что у нее за
…Хозяин магазина «Эльдорадо» Николай Эрастович Демидов (как о том знала каждая посвященная собака) дельцом был хватким, но, как многие, страдал
Доказательства были самые фантазийные – точнее говоря, зиждились исключительно на разглагольствованиях самого Эрастыча, сетовавшего на коммунистическое правление, когда все бумаги сгинули в вихре войн и переворотов, все семейные реликвии вкупе с фамильными ценностями разворовали злобные чекисты, а ежели какие архивы и избежали катаклизмов, то их с оглядкой спалили в буржуйке сами демидовские предки, дабы не держать в доме столь опасных улик.
Смолин иногда подозревал, что в торговлю антиквариатом Демидов для того и нырнул четверть века назад, чтобы собрать побольше вещичек, которые можно без зазрения совести выдавать за фамильные реликвии. Ежели фотография осанистого господина при бакенбардах и Анне на шее не подписана, то таковую можно без всякого риска разоблачения представлять снимком родного прадедушки, точно так же порой дело обстоит с серебряными портсигарами, орденами, чиновничьими шпагами и прочей мелочевкой. В последнее время в столицах появились оборотистые ребятки, которые конструируют клиенту под ключ недурственные «семейные архивы»: тут и старательно подобранные фотографии, и россыпь старинных безделушек, и фамильные портреты, и эполеты, и многое, многое другое. Особенно ценятся интересные старые документы с совпадающими фамилиями – а ведь в столицах потихонечку работают свои Маэстро, которые при желании и за отдельную плату что портсигар снабдят соответствующей дарственной надписью («Его моему прадедушке сам граф Витте дарил от чистого сердца, так и написано, с твердыми знаками и ерами!»)
Самое смешное, что в те самые угарные времена Демидов даже выхлопотал подтверждающую его «права» грамоту – у какой-то из превеликого множества «Межгалактических геральдических палат», расплодившихся, как блохи на барбоске. Сколько ему это стоило, история умалчивает, но грамота и сейчас красовалась на стене: многоцветная печать, императорские орлы, куча красивых печатей, раскудрявейшая подпись герольдмейстера, то ли Пупкина, то ли Ляпкина…
Что бы там ни было в начале, теперь Эрастыч был торгованом хватким – разве что порой на него находило и он начинал разглагольствовать про свой известнейший род, пересказывая байки еще дореволюционных времен, почерпнутые из букинистических редкостей, или с таинственным видом вещал, как он списался на неделе с очередной седьмой водой на киселе, потомками Демидова, обитающими то ли в Патагонии, то ли на южных отрогах Гималайского хребта, как был ими заочно признан, заочно же облобызан, а потому вот-вот все же начнутся поиски демидовских кладов, скрытых которое десятилетие то ли в подвалах полуразвалившихся уральских башен, то ли в швейцарских сейфах. Свои эти минуты ужасно любили – потому что именно в этот момент Эрастычу, обычно недоверчивому и въедливому знатоку, которого на кривой козе не объедешь, можно было, пользуясь его расслабленным состоянием, впарить черт-те что, якобы имевшее отношение к уральским самодурам-миллионщикам. Смолин и сам этим пару раз грешил – потому что не использовать такой случай просто грех, в конце концов, не больного на голову обманываешь, а вполне здорового, только подвинутого на чужой генеалогии, да и продавал он Эрастычу не фальшаки, прости господи, а натуральную старину (вот только вряд ли имевшую хотя бы отдаленное отношение к настоящим Демидовым)…
Сегодня, впрочем, у него были совсем другие помыслы – да и Эрастыч, сразу видно, пребывал в насквозь вменяемой
– Я так понял, всплыло что-то? – спросил Смолин, ощущая немалый охотничий азарт.
– Сразу, как ты позвонил, стали бдить, не в первый раз, чай…
Какая бы конкуренция и подковерные интриги ни сотрясали тесный антикварный мирок, прежние склоки мгновенно забывались, если у кого-нибудь что-нибудь попятят – тут уж моментально начинается перезвон, все бдят в десять глаз, потому что завтра сами могут оказаться в таком же положении. Тем более что частенько мелкая шпана, стащив что-то в одном магазине, простодушно спешит продавать в другой, не представляя в своей юной тупости специфики антикварного бизнеса, где все одной веревочкой повязаны и знают друг друга сто лет…
Эрастыч полез в стол и выложил полоску твердого картона, к которой были прицеплены пять регалий. Хватило одного взгляда, чтобы мгновенно опознать свое, законное – именно эти награды, именно в этом порядке он сам на данную картонку и цеплял. Но из обычной пунктуальности Смолин все же взял в руки подборку, присмотрелся. «Савушка», то бишь сербский орден Святого Савы, был в свое время мастерски реставрирован Маэстро – но если хорошенько приглядываться, видно, что голубая эмаль в верхней части креста чуть отличается оттенком от «родной». Даже искусник Маэстро не всегда способен повторить в безукоризненной точности работу трудившихся сто лет назад мастеров, эмаль – самое слабое место современных фальсификаторов…
 |
Медаль Ушакова была под тем самым номером, удостоверение к ней (награда с документами всегда стоит дороже) и сейчас лежало у Смолина на квартире. По памятным признакам он легко узнал и две баварских военных медали середины позапрошлого века. А большую серебряную медаль за военные заслуги государя императора Франца-Иосифа опознать легко было с полувзгляда – потому что давным-давно, надо полагать, тогда же, в Первую мировую, обладатель глубоко выцарапал на ней свои инициалы (была такая ухарская привычка у юных императорских праворщиков, вроде нарисованных чернилами звездочек на погонах у белогвардейцев).
 |
– И вот это…
Эрастыч положил на стол тяжелый пластиковый пакет, где в совершеннейшем беспорядке лежала целая груда медалей. Вот они-то Смолина интересовали во вторую очередь, поскольку были откровенной дешевкой, той самой чепурновской «обманкой», которую Дашка и ее сподвижники сняли со стены. Он только покопался в пакете двумя пальцами, следя, чтобы не уколоться заколками – да, это тоже из Кащеевой квартиры…
– Один человек припер?
– Ага, – сказал Демидов, доставая из папки стандартную квитанцию. – Некто Фетисов Михаил Николаевич, Кутеванова сорок один, семь. Хотел толкнуть сразу, но я-то помнил «общую тревогу», объяснил, что рисковать капиталами не согласен, только на реализацию могу взять…
– Он быстро согласился?
– В общем, да. Без особых проволочек. Ну, конечно, разочарован был несказанно, как все эти лохи, что полагают, будто им сейчас охапку денег выложат…
– Нервничал?
– Да не похоже… Ну, самую чуточку. На наркомана вроде бы не похож, и на шпану – тоже. Самый обычный сопляк…
– Патлы длинные – ботва под Джона Леннона, физиономия отмечена некоторым интеллектом, речь правильная… – уточнил Смолин, чтобы удостовериться.
– Он самый. Этакий Гарри Поттер, только без очочков. Культурный такой, явно не из слесарей-сантехников. Ты его знаешь?
– Встречались… – сказал Смолин сквозь зубы.
Все совпадало – и адрес, раздобытый Шварцем, и анкетные данные владельца машины, определенно приходившегося «Гарри Поттеру» папашей. С родителями живет сей интеллигентный молодой человек, папиной машиной пользуется…
Ситуация, как ее ни рассматривай, была несколько щекотливой. Обычного воришку из тех, что украдкой суют за пазуху что-нибудь красивое и смываются, как правило, изловивши, без затей, без гуманизма и привлечения родной рабоче-крестьянской милиции пинают, пока ноги не устанут. Против чего он сам не особенно и возмущается, понимая, что получает за дело…
Сейчас придется действовать тоньше. Коли уж волосатый открыто сдал награды в магазин по собственному паспорту, ничуть не считает себя преступившим закон криминальным элементом – следовательно, работать с ним придется несколько иначе. Еще и оттого, что Смолин, разумеется, в милицию с заявлением о покраже бежать и не подумал, а потому, с точки зрения закона, потерпевшим как бы и не является. И, главное, к Дашенькиной компании долго еще присматриваться, так что не следует пороть горячку, нужно придумать что-нибудь тонкое, можно бы выразиться, элегантное, дело не в том, чтобы вернуть украденное, здесь все сложнее…
– Какие будут пожелания? – спросил Эрастыч.
Смолин раздумывал недолго.
– Вот это, – он небрежно ткнул пальцем в пакет с перемешавшимися медалями, – можешь выставлять на продажу хоть сейчас. Это не мое… строго говоря, это вообще ничье, так что претензий предъявлять некому. А вот это, – он коснулся картонки, – пока что припрячь подальше, лады? Он телефон оставил? Ага, отлично. Когда я тебя попрошу, звякнешь ему, чтобы приходил за деньгами. С таким расчетом, разумеется, чтобы я сам здесь уже сидел…
– Сделаем… – Демидов убрал картонку подальше в стол, оставив мешочек на прежнем месте. Помолчав, взял еще одну сигаретку из «фамильного» портсигара и спросил задумчиво: – Вася, ты как думаешь, что сталось с Кащеевыми закромами?
Смолин сохранял бесстрастное выражение лица. Ну разумеется, после смерти Чепурнова в антикварном мире ни о чем другом не рассуждали и долго еще будут ломать голову. Вообще, «наследство» нужно продавать так, чтобы ниточки не вели к нему – упаси боже, не в Шантарске. Если кто-то из коллег по ремеслу узнает… ничего жуткого, в общем, не произойдет, но зависть расцветет пышным цветом, а это ему совершенно ни к чему…
– С родными кровиночками отношения у него были испорчены напрочь, – сказал Демидов, рассеянно таращась в потолок. – Это каждая собака знает. Так что им оставить никак не мог. Самое печальное, если вся эта благодать где-то лежит настолько хорошо заныканная, что еще двадцать лет на свет не появится…
– А вот это на него как раз похоже, – сказал Смолин, приняв озабоченный вид, задумчиво морща лоб и хмуря брови. Тут, Эрастыч, простор для вариантов.
– Например?
– Ну, например, сын с дочкой могли и притворяться… с Кащеевой же подачи. Все старательно притворялись, что враждуют. А на самом деле Кащей просто не хотел, чтобы стало известно,
– А пожалуй… – кивнул Эрастыч.
– Вариант номер два, – сказал Смолин. – Кащей не мог не понимать, что на часах – двенадцать без пяти. И незадолго до смерти толкнул закрома оптом в одни руки – кому-то стороннем у, не местному. Чтобы
– Да я и сам примерно так же рассуждаю, – сказал Демидов с тоской в глазах. – Обидно просто: такая коллекция куда-то на сторону улетучилась… Жалко…
– А что тут жалеть? – пожал плечами Смолин. – Все равно не твое, Эрастыч…
– Какая разница? Все равно грустно. Представляешь, сколько там должно быть… всего?
Представляю, подумал Смолин, прекрасно представляю, ты и не знаешь, насколько… Нет, нельзя и словечком заикнуться о нежданном наследстве. Никто, конечно, из коллег по ремеслу не воткнет ему в спину вострый ножик, и отношений не порвет, и даже не обматерит в глаза – но завидовать станут люто, по-черному, как и он бы на их месте, пожалуй… А это, в свою очередь, когда-нибудь обязательно себя проявит так или иначе. Говорил же умный герой какого-то романа о пиратах: главное – не отыскать клад, а ухитриться правильно поделить и остаться при этом в живых…
– Что до тех орденов… – начал Смолин деловитым тоном, чтоб побыстрее переменить тему.
И замолчал. Дверь распахнулась так, как ей и не полагалось – ни сотрудники, ни клиенты таким макаром не входят – грохнула об стену, ее тут же, когда она отскочила, придержала невидимая рука. И в кабинет повалили люди – то есть их было – всего человека три, много четыре, но они ворвались с таким нахрапом, что показались поначалу целой толпой…
Голова у человека соображает быстро, особенно у битого жизнью, и Смолин, не успев толком осознать, уже понимал чутьем, что к чему. Трое – все же их оказалось трое – разомкнулись по обе стороны двери, с таким видом, словно опасались пулеметной очереди навстречу, они все были в штатском, но это не имело значения, физиономии и повадки неясностей не оставляли. Погорел аристократ, успел подумать Смолин со смесью легкого злорадства и нешуточной тревоги.
Один из незваных гостей оказался рядом с Демидовым и встал над ним с видом грозно-бдительным, уставясь так, словно опасался, что хозяин кабинета начнет пригоршней пихать в рот секретные коды и шифры и жевать их всухомятку. Второй просто стоял у двери без особенных эмоций на стандартной милицейской физиономии. Третий с тем же напором шагнул к столу и махнул в воздухе знакомой книжечкой:
– Майор Летягин, отдел по борьбе с незаконным оборотом оружия…
Смолин разглядывал его искоса: за сорок, крепенький, коротко стриженный, типичная физиономия опера, за которую чертовски трудно зацепиться взглядом в поисках не то что особых примет, но и яркой индивидуальности.
Отошел на шаг, замешался в толпу – и уже не опознаешь, начисто забыл, как выглядит…
Вот и познакомились. Как достоверно известно из рассказов потерпевших, именно этот майор и в истории с «Дукатом» и «Эльдорадо» пиликал первую скрипку. И вот теперь в третий раз… Тенденция, однако, как говорил чукча из анекдота. Точнее, кампания. Плохо. С правоохранительными органами людям профессии Смолина и так-то встречаться тягостно, но вот попасть под кампанию – это еще хуже…
Только теперь Демидов опомнился, собрался, попытался придать себе вид достойный и вальяжный:
– А в чем, собственно…
Тщательно спрятав удостоверение, майор сделал еще один шажок вперед и сказал почти дружелюбно, буднично:
– Только что в вашем магазине, гражданин Демидов… вы ведь и будете Демидов?.. так вот, только что в вашем магазине была продана одна единица холодного оружия. Что является нарушением статьи Уголовного кодекса и, так сказать, безусловно подлежит… Контрольная закупка. Я вынужден буду произвести оперативно-следственные мероприятия, как то: обыск, опрос свидетелей, прочие действия, какие найду нужными… Вам достаточно этого, или потребуется приводить ссылки на соответствующие кодексы, статьи и параграфы?
Смолин так и сидел в свободной позе, озираясь с видом человека, впервые ставшего свидетелем этаких вот увлекательных криминальных игр и потому восторженно ловившего впечатления. Он не сразу, но догадался, что ему категорически не нравится в происходящем.
Да как раз полнейшее отсутствие интереса ментов к его персоне! Глянули разок мельком и более не обращали внимания, словно его тут и нет. А вот это насквозь неправильно, ребята, ох как неправильно. Вас сейчас должно интересовать абсолютно всё и абсолютно все в данной комнате: любой предмет и каждый присутствующий… ну предположим, не хату наркоторговцев накрыли, но все равно, обязаны глянуть хотя бы с любопытством: а ты-то тут кто, птичка божья, на какой мотив чирикаешь и по каким причинам стул попой протираешь? Но вот поди ж ты, чуть ли не демонстративно обходят взглядами… уж не знают ли, с кем встретились? Ничего удивительного, в общем, все мы давным-давно на примете, под колпаком у Мюллера, и тем не менее…
Демидов нервно пошевелился. Он, конечно, вовсе не собирался впадать в прострацию, битый был кадр, как все они, грешные – просто-напросто, Смолин прекрасно понимал, пытался в кратчайшие сроки выбрать самую полезную линию поведения…
И выбрал. Сказал почти непринужденно:
– Ну, приступайте, коли уж пришли…
– В присутствии адвоката нуждаетесь? – вежливо поинтересовался майор.
– Не вижу необходимости, – сухо отозвался Демидов.
Смолин мысленно ему поаплодировал. Учен жизнью Эрастыч, чего там. Бывают, конечно, случаи, когда адвоката следует требовать с первой секунды появления ментов, лишнего междометия без него не изречь – но сейчас лучше будет поступить как раз наоборот. Чтобы потом обнаружились разные мелкие милицейские нарушения, изъяны в процессе и прочие ляпы, за которые потом хороший адвокат как раз и будет цепляться, как бульдог… Пусть втянутся, обязательно, помимо желания, мелких ляпов понасажают, легче будет адвокату…
– Ну что ж, в таком случае давайте писать бумажки… – майор непринужденно уселся за стол и положил перед собой папку. – Потребуются понятые… – он впервые воззрился на Смолина открыто и внимательно. – Вот вы здесь работаете или посторонний будете?
– Посторонний буду, – сказал Смолин. – Напрочь.
– Не согласитесь ли участвовать в качестве понятого?
– Ни в коем случае, – сказал Смолин нейтральным тоном. – Дела неотложные…
И поднялся, прекрасно зная, что принудительно загнать в понятые этот типчик никого не вправе. Светским тоном произнес:
– Значит, господин Демидов, вы меня непременно уведомите, как только появится подходящий граммофон… И непременно с никелированной трубою…
Раскланялся с насупившимся Эрастычем и вышел беспрепятственно, никто не попытался его задержать – с какой стати? Прав таких не имеете, соколы, тут, как уже подчеркивалось, не лаборатория по разбодяживанию кокса зубным порошком…
В торговом зале, как и следовало ожидать, наблюдалась картина, чувствительно царапавшая душу всякому антиквару: продавец Веня сидел в уголочке с видом унылым и безрадостным, и его о чем-то расспрашивали двое в штатском – а милиционер в форме (сразу видно, в игре не участвует, прихвачен ритуала ради), с нескрываемым интересом разглядывает статуэтки-картины и прочие безобидные декорации, ничему такому не подлежащие. Пройдя мимо него, как мимо пустого места, Смолин вышел на улицу и, добравшись до машины, какое-то время посидел, приводя наблюдения в систему.
Точно, кампания. Не бывает таких совпадений, хоть ты тресни. Очередная кампания обрушилась на шантарский антикварный рынок, как циклон на пальмы. Как и пальмам, выстоять нужно, не позволить, чтобы с корнем выворотило…
Майор ему не понравился чрезвычайно. Смолин предпочитал тех гончих, что напускают форсу и страху, изображают из себя нечто среднее между Терминатором и Господом Богом: я, дескать, персона, а вы, соответственно, шпана, так что стоять-бояться! И выглядят грозно, и реальных пакостей сделать могут немерено, однако житейский опыт показывает: чем хамовитее и выпендрежнее мент, тем он безопаснее. Потому что особенным умом, как правило, не блещет, все его ужимки и прыжки легко просчитываются наперед.
Майор – дело другое. Не строит из себя ни великого сыщика, ни чудище клыкастое, наоборот, чуточку недотепистым смотрится, а глаза-то – умные. Значит, опасный…
Смолин вздохнул и включил мотор.
Минут через двадцать он не спеша поднимался на третий этаж достаточно респектабельного дома практически в самом центре Шантарска: недавней постройки, улочка тихая, фасад выходит на тихий парк, где в центре красуется который десяток лет бюст героического матроса Кутеванова. Престижный район, спокойный. Повезло девочке со съемной квартирой… как по заказу везение, а?
Он позвонил, и дверь открыли, не утруждаясь вопросами. И зрелище предстало… Даже если насмотрелся подобного за свой мафусаилов век, равнодушным не останешься, если с заполнением кровью пещеристых тел все обстоит в норме.
Ах, что за прелесть стояла на пороге с самым невинным видом: коротенький шелковый халатик на голое тело, волосы изящно распущены, дорогие парфюмы витают, макияж в среднюю бабулькину пенсию обошелся…
Да вдобавок смазливенькая мордашка озарилась такой радостью, словно Дашенька наша час по потолку бегала в нетерпении, дождаться не могла, когда ее осчастливит своим визитом сам Смолин Василий Яковлевич…
Одним словом, все это, вместе взятое, моментально заставило Смолина еще более подобраться и преисполниться самой что ни на есть волчьей осторожности. Излишней скромностью он не страдал и всегда полагал себя отнюдь не серым мышонком – но все же не был тем суперменом, ради коего очаровательная девица приводит себя в столь маняще-сексуальный вид и взирает с таким пылом, будто готова отдаться здесь же, в прихожей, даже домашних тапочек не снявши.
Следовательно, что мы имеем? А имеем мы, как нетрудно просечь, довольно примитивное актерство, и не более того. Что-то ей нужно… а
Смолин вошел следом за Дашей в однокомнатную, но просторную квартиру, чье окно аккурат выходило на аллейку, упиравшуюся в бюст героического балтийца – точнее, в спину такового, лицом-то он был обращен к областной администрации, в не столь уж древние времена, как легко догадаться, бывшей обкомом партии (по этому поводу давным-давно кружили стандартные для любого советского города анекдоты: мол, за народом приглядывать нечего, а уж за
Он уселся, мимолетно отмечая вокруг многочисленные признаки если не роскоши, то уж, безусловно, зажиточности: отделка, люстра, мебель, паркет…
– Выпьете, Василий Яковлевич?
– Я за рулем, – развел он руками.
– Кофе?
– А вот это с удовольствием.
Дашенька упорхнула в кухню – двигаясь, как подметил Смолин с уверенностью уже обжившегося здесь человека. Он спокойно встал, подошел к застекленному высокому шкафчику – или как там эта роскошь именовалась, – присмотрелся к небольшим фарфоровым фигуркам на полочках.
И уважительно покачал головой. Кем бы ни был здешний хозяин, толк в
 |
– Нравится?
Он обернулся – без излишней поспешности, конечно, не за каким-то позорным занятием застукан, слава богу.
– Нравится, – сказал спокойно. – Повезло вам, Даша, с квартирой, я вижу…
– Да, – сказала она, не моргнув умело подведенным глазом. – Подружка уехала на лето… Садитесь, вот кофе.
Ну разумеется, мысленно процитировал Смолин своего любимого автора детективов – подружки для того и существуют, что бы на них ссылаться… Опустился в низкое кресло, взял чашку – не антикварную, однако не из дешевого ширпотреба. Ну да, у такого хозяина и кухня должна быть обставлена соответственно.
Дашенька устроилась в кресле напротив, небрежно закинув ногу на ногу, отчего зрелище представало вовсе уж приятное. Играла, конечно, стервочка, но без дурной театральности – как-никак институт искусств, пусть факультет и не актерский… Рассуждая спинным мозгом, неплохо было бы попытаться снять с нее этот лоскуток и уложить прямо на ковер – но вот спинным мозгом-то как раз пользоваться и не следует, вокруг заворачиваются дела серьезные, понять их так и не удается пока, но что-то неладно…
– Итак? – спросил Смолин, светски прихлебывая кофе и светски улыбаясь. – Я так понял, что-то случилось?
– Ну, не вполне…
– Вы говорили, нужен мой совет…
– Можно и так сказать, – прямо-таки лучась очарованием, ответила Даша и еще более светски омочила алые губки в кофии, поглядывая на Смолина поверх чашки так невинно, обольстительно и чарующе, что впору бы и обомлеть.
Кому-нибудь помоложе и поглупее, не жеванному жизнью на шестьдесят четыре зуба… и я, кажется, имею на примете кандидатов, подумал Смолин. Что их долго искать-то…
А впрочем, он и не собирался сидеть с каменным выражением лица. Чтобы подыграть должным образом, явственно расслабился и обозначил на лице классическую мужскую одурелость, открыто таращась то туда, где невесомый халатик пикантно распахнулся, то туда, где его не имелось вовсе. И вскоре убедился по кое-каким нюансам девичьей мимики, что Дашенька, несомненно, с торжеством подумала нечто вроде: «Готов, старый хрен, пустил слюнки…» Маленькая и глупенькая, что поделать. Не успела еще уяснить, что неглупый мужик параллельно с пусканием слюнок способен думать совершенно о другом. Хотя… Иные вполне взрослые дамы пребывают в плену тех же заблуждений – будто тупые мужики не способны одновременно пожирать глазами дамские прелести и цинично думать о чем-то постороннем…
– Итак? – спросил Смолин.
– Василий Яковлевич, я вас заочно уважаю и ценю как большого профессионала…
Точно рассчитанная пауза. Точно рассчитанный томный взгляд. Точно рассчитанное небрежное движение, заставившее халатик распахнуться еще приманчивее. «Что ж ты такая дура-то? – подумал Смолин. – Скучно уже становится…»
– И только-то? – спросил он удрученно. – Было бы лучше, окажись вы, Дашенька, в меня тайно влюблены. Мечта стареющего мачо – чтобы в него оказалась тайно влюблена очаровательная девушка вроде вас…
– Как знать, как знать… – отозвалась нимфетка, глядя зазывно и лукаво.
В разговоре явственно обозначился тупичок. Не настолько Смолину было приятно сидеть напротив полуголой девицы и чесать язык – да и она, судя по глазам, чуточку тяготилась пустой болтовней.
– Так что там за дело? – сказал он не без настойчивости.
– Дело… Дело действительно серьезное. Василий Яковлевич, вы случайно не в курсе, куда делись… куда делась дедушкина коллекция?
– А почему именно я должен быть в курсе? – моментально отозвался Смолин голосом самым что ни на есть удивленным, глядя до омерзения открыто и честно. – Ваш дедушка, Дашенька, был стариком скрытным и подозрительным, это всем известно и вам наверняка тоже. О его коллекции самые фантазийные слухи ходили, а вот в натуре ее никто и не видывал. Как и я…
– Вы уверены?
– Ну разумеется, Даша…
– А мне вот кажется, что это именно вы ее забрали…
– Креститься надо, ежели кажется, так старики бают…
– Я серьезно, Василий Яковлевич. Есть сильные подозрения, что именно вы ее забрали. Вы были последним, кто дедушку видел живым…
– Ну и что? – Смолин улыбнулся насколько мог беззаботнее. – Неужели у вас в голове – старые классические романы? Роковые тайны, выданные на смертном одре, прерывающийся шепот умирающего: «Два шага на восток от мельницы, потом еще десять – в сторону раскидистого дуба, там и нужно копать, когда тень в полдень упрется в сортир…» Глупости какие.
– Может быть, – сказала она, глядя серьезно и цепко. – А может, и нет. Коллекция у вас.
Смолину надоело играть в дипломатию.
– Ну, а если бы даже? – спросил он без улыбки. – Нет, я ничего не утверждаю, я просто абстрактно теоретизирую: возможно, не исключено, вероятно… И что в этом случае? Что следует делать на данном историческом этапе?
– Поделиться, – сказала Даша твердо. – Я девочка неглупая и жизнь чуточку знаю, в с ё вы не отдадите просто так. Но хотя бы половину.
– А на меньшее, значит, не согласна?
– Никоим образом. Половину.
– А мотивы и основания?
– Это мой дедушка. Родной.
– Тысячу извинений, прелестная моя, но это никакой не мотив и никакое не основание, – сказал Смолин. – Ну, ваш, ну, родной, роднее не бывает… И что? Родственные связи, знаете ли, еще не означают автоматически права наследования.
– Означают.
– Ну, предположим… В некоторых, четко прописанных законом случаях. В
– Нет, конечно.
– Вот видите. У меня есть дурацкая привычка, Даша. Стараюсь соблюдать законы скрупулезнейше. От и до. Если нет четко оговоренных условий завещания, та же квартира автоматически переходит вашим родителям. Но мы-то не о квартире, верно? Мы о неких коллекциях…
которых, собственно говоря, никто никогда не видел. Или вы видели?
Она промолчала. Неотрывно смотрела на Смолина уже без тени кокетства. Потом сказала:
– И все равно, если по справедливости, нужно поделиться…
– А если все мне оставлено? – спросил Смолин тихо. – Вот, предположим, именно так дело и обстоит. Поверьте моему честному слову. Любой может оставить нажитое кому угодно: черту в ступе, Джорджу Бушу, программе «Комеди клаб», Обществу защиты животных… а также любому индивидууму независимо от гражданства. И что?
– Вы и так не бедствуете. А у меня – шаром покати.
– Милая, ну это уж тем более не мотив, – сказал Смолин серьезнейшим тоном. – У вас ничего, а у меня до хрена, так что извольте поделиться… Шаткая идеологическая основа. В советские времена и то смотрелась бы несерьезно, а уж теперь, в эпоху рынка и индивидуализма… Вы, простите меня, никак не убогий дошколенок, которому позарез нужны деньги на операцию в Женеве, без которой он через месяц умрет… Здоровы, красивы, учитесь в хорошем заведении, руки-ноги на месте, ума палата… Извольте уж добиваться своего сами. Я не филантроп, честно…
Она гибко выпрямилась и, подойдя танцующей походкой, уселась на широкий подлокотник смолинского кресла. Халатик распахнулся вовсе уж откровенно.
– Василий Яковлевич, – сказала Даша, глядя ему в глаза с легкой, циничной ухмылочкой. – Мы что, никак не можем договориться? Я – девочка без комплексов, а вы – нормальный мужик, у вас давненько уж стоит, чего там… Попробуем найти консенсус? На долгий срок… Если хотите.
– Дашенька, вы прелесть, – сказал Смолин искренне. – И у меня действительно стоит со страшной силой, чего там… Но вот проклятые годы, знаете ли… Того, что вы мне предлагаете, я уже повидал достаточно, чтобы платить такую цену… Циник я, деловой человек… Простите великодушно, не получится…
«А если она наш разговор
– Я ведь из тех уродов, – сказал он, – для которых на первом месте – дело, а уж потом все остальное. Четверть века назад… да, четверть века назад вы бы меня, пожалуй,
Девушка какое-то время пытливо смотрела ему в глаза – без малейших эмоций на очаровательном личике. Потом встала, запахнула халатик, отошла и остановилась словно бы в задумчивости. Села, одним рывком – как алкаши водку – влила в рот содержимое кофейной чашки. Подняла глаза:
– Но ведь обернуться может по-всякому…
– То есть? – спросил Смолин, ощутив легкую скуку.
– Милиция может заинтересоваться…
– Кто-то накатает на меня жалобу? В краже обвинит?
– Может быть.
– В краже чего? – уже откровенно ухмыляясь, поинтересовался Смолин. – Ладно, представим, что завтра некий враждебный элемент накатает на меня заявление, будто я украл… Что? Чует мое сердце, Даша, не имели вы никогда пересечений ни с милицией, ни с судами. Первое, о чем они заявителя попросят, будь он им хоть отцом родным, – указать точно, что именно злодейски выкрадено. Ну, допустим, шпага Бонапарта с золотым эфесом и матерным словом на клинке, нацарапанным русским казаком после взятия Парижа. Кофейник китайского фарфора с изображением цветущей над пагодой вишни, и, соответственно, полдюжины чашечек в том же стиле. Орден «За взятие девственницы» первой степени с бантиком сбоку. Подсвечники старинные – три. Куртки замшевые – три. И так далее. А без деталей, без конкретики никто и разговаривать не станет. Учитываете эти нюансы?
Судя по тому, как она зло поджала губки, к словам Смолина отнеслась всерьез. Умная…
– А вам не приходило в голову, что может обернуться совсем по-другому? – спросила она вдруг. – Что вас заставят поделиться? Могут ведь сложиться условия, когда и вы в милицию не побежите…
Вот теперь ему стало окончательно скучно, Смолин едва не рассмеялся ей в лицо.
– Господи, Даша… – сказал он, откровенно ухмыляясь во весь рот. – Это вы, прелестная, романов начитались. В мягких обложках, с броскими названиями: «Бешеная супротив Горбатого», «Роковые брильянты и сыщик Фанерин»… Так давно уже дела не делаются, по беспределу…
– Вы уверены?
– Господи ты боже мой, – сказал Смолин. – Нет, серьезно, вы меня пытаетесь пугать? Вы – меня? Даша, ну не надо такой уж клоунады…
– А если я не шучу? – спросила она резко.
– Даже если вы не шутите… – протянул Смолин. – Даже если вы не шутите, то выбрали не того человека. Серьезно. Мне очень жаль, но помочь ничем не могу…
– Я вас последний раз добром прошу…
Смолин легонько напрягся, готовый ко всему – но тут же посмеялся мысленно над собой: никак не походило, что сейчас на сцене появятся новые действующие лица. Неоткуда им появиться: шкаф маловат, чтобы в нем кто-то мог прятаться, диван чересчур низок, не похоже, чтобы где-то имелась потайная дверь, из которой вот-вот повалят хмурые мордовороты. К двери он сидел лицом, так что…
– Увы… – развел он руками.
– Ну, тогда пеняйте на себя…
– Да это настоящая мелодрама, – сказал он. – Индийское кино… или мексиканский сериал, а? Дон Падло, поправив сомбреро, закурил, волнуясь, сигарилью и сказал убитым голосом: «Дочь моя, теперь я вынужден открыть страшную тайну, двадцать лет спустя после твоего рождения – ты не дочь моя, а сын мой…» Все в обмороке, включая попугая на ветке…
Шутки кончились. Дашенька выпрямилась в кресле, меряя его ненавидящим взглядом: убила б, если б могла, никаких сомнений… Видя такое дело и прекрасно понимая, что брифинг кончился антиконсенсусом, Смолин, не теряя времени, встал и начал продвигаться к двери – вполоборота к ней, зорко следя, чтобы не накинулась вдруг, не проехалась ногтями по роже. Заорет, что ее насилуют, сбегутся соседи, и отмывайся потом… Прием затрепанный, но эффективный чертовски…
Если ей тоже пришла в голову эта мысль, то именно
В подъезде никто не заступил ему дорогу, никто не подошел на улице. Что бы у нее ни было на уме, на данный момент она ничего такого не запланировала – о чем, быть может, ужасно в данную минуту сожалела, соплюшка долбаная…
До своей машины Смолин добрался совершенно беспрепятственно, никем не перехваченный и не побеспокоенный. Однако это еще не значило, что разговор следовало забыть, а если и вспоминать, то со смехом, иронизируя над алчущей девицей возжелавшей резко разбогатеть…
Вот уж наоборот – он отнесся ко всему крайне серьезно. Потому что волчьим чутьем просекал присутствие неподалеку кого-то еще. Должен быть еще кто-то, обязан: тот, кто ее тут поселил, тот, кто ее, несомненно, трахает… кто-то небедный, вполне вероятно, решительный… и тоже желающий резко увеличить свое благосостояние. Девочка не дуркует – кто-то за ней стоит серьезный… как же его вычислить-то? Не стоит праздновать труса – но и беспечности допускать не след. Иначе оглянуться не успеешь, как окажешься по уши в проблемах.
Он был не настолько погружен в свои мысли, чтобы не заметить вишневую «восьмерку» со знакомым номером, притулившуюся у въезда во двор. Медленно-медленно проехал мимо – и увидел внутри, благо стекло было опущено полностью, как раз волосатика Мишеньку. Студент не обратил на Смолина ни малейшего внимания – сидел, вперившись взглядом в Дашкин подъезд, с определенной тоской во взоре. Ну, это мы учтем, подумал Смолин, выезжая на улицу, мы с тобой, ботва, обязательно потолкуем, когда время будет подходящее…
Итак… Кто-то за Дашкой, безусловно, стоит. Вопрос только, что этому типу от жизни нужно, насколько далеко он способен зайти, вообще, на что он способен. Столько в жизни случалось всякого, что паниковать не след – и хужей бывало…
| © 2025 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |