"Колдунья-беглянка" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)

Глава четырнадцатая Любитель редкостей

Пробуждение выдалось самое безмятежное – Ольга пребывала, как сразу вспомнила, открыв глаза, в безопасном месте, и жизнь пока что складывалась, и крыша над головой имелась, и не было нужды пробавляться сухой корочкой с родниковой водой, и преследователей не наблюдалось поблизости, и рядом сонно посапывал не только человек, на коего можно полагаться, но и неплохой любовник, не обманувший ее ожиданий…

Вышепомянутый индивидуум вскинулся вдруг с придушенным воплем, хватая воздух руками, сел в постели, озираясь, не сразу вернувшись в реальность. Увидев Ольгу, блаженно обмяк, опустился на подушки и уставился в потолок с видом полного довольства жизнью. Идиллия, а? Словно в пасторальном романе аббата Бенуа о счастливых пейзанах…

– Тебя, часом, не разъяренный Сперантьев преследовал, требуя вернуть брильянты?

– Хуже, – сказал Анатоль, слегка поеживаясь. – Привиделось вдруг, будто все почудилось, а на самом деле не было ни брильянтов, ни тебя…

– И о чем же ты больше сожалел, позволь спросить? – лукаво прищурилась она.

После чего была сграбастана, опрокинута на спину, жарко расцелована и некое неотмеренное, но безусловно долгое количество времени тихонечко постанывала в объятиях опытного любовника, отвечая со всем пылом. Когда страсти улеглись и они лежали молча, умиротворенные, наконец-то последовал ответ, о коем следовало догадаться заранее:

– О тебе, конечно. Камушков на свете много, а вот ты… – он искренне рассмеялся. – Вот что делает с человеком предосудительный образ жизни. Будь ты по-прежнему благонравной барышней из хорошего дома, а я – блестящим, но ординарным гвардейским поручиком, мы ведь могли и не дойти до такого… уж наверняка. Вообще могли разминуться, как две лодки на Неве…

– Пожалуй, – согласилась Ольга.

И подумала про себя, что она в «предосудительный образ жизни» окунулась помимо собственного желания – но это ни о чем не говорит, всего лишь констатация факта. Анатоль оказался хорошим любовником, на него можно полагаться в опасных делах, а значит, они надолго связаны одной веревочкой: чем-то это напоминает известную истину о том, что основанный на трезвом расчете брак гораздо прочнее и счастливее того, что берет начало в пылкой любви…

– Что ты хмуришься?

– Да не дает мне покоя вчерашняя сцена со Сперантьевым, – сказал Анатоль после некоторого колебания. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы, слушая тебя, дорисовать картину… Значит, все же имеется некий заговор? И все серьезнее простого покушения на государя?

– Знал бы ты, насколько… Прости, но у тебя такой вид, словно ты задумался, нельзя ли извлечь из этих знаний какую-нибудь выгоду…

– Мысль такая наличествовала, – признался Анатоль, чуть вымученно улыбаясь. – Но, вспоминая некоторые прозвучавшие из твоих уст имена и домысливая… Из таких дел лучше и не пытаться извлечь что-то для себя. Чересчур рискованно.

– Рада, что ты это понял, – сказала Ольга. – То, что нам вчера удалось, случается только раз. Никаких сомнений: Сперантьев кинется к друзьям, расскажет все… А поскольку я наврала насчет следствия и арестов, все они на свободе и в полной силе, могут нас стереть в порошок, не особенно и напрягаясь.

– Согласен. Потому-то и намереваюсь побыстрее уехать в Европу. У человека полета камергера наверняка сыщется превеликое множество собственных шпионов и сыщиков, они тебя уже наверняка ищут по Петербургу…

«Ты и не представляешь, – подумала Ольга, – кого он может пустить по моим следам: созданий, от которых не спасет ни шпага в трости, ни лучшие кухенрейтеровские пистолеты… стойте, стойте, а если попробовать серебряные пули?»

– Послушай, – сказала она, тщательно взвешивая слова. – Ты уже несколько лет вращаешься в довольно… специфическом обществе. Многое должен знать, много чего наслушался. Ты никогда не слышал, чтобы в Петербурге потаенно действовали силы… ну, скажем, не вполне человеческие?

– О господи! – с досадой сказал Анатоль. – И ты туда же? Оленька, ты мне представлялась умной, трезвомыслящей, этакой современной амазонкой… Неужели и у тебя голова забита мистикой, почерпнутой из английских готических романов? Нечистая сила, шмыгающая в потемках по залитым зловещей тьмой, окутанным таинственным мраком улицам Петербурга… Есть у меня один знакомый, некто Артамонов… о нет, не из наших, но собеседник интересный, собутыльник неплохой, остер на язык, умен, начитан, много путешествовал и повидал… Так вот, есть у Николаши Артамонова этакий пунктик: когда превысит меру горячительного, любит загадочными намеками и полупризнаниями излагать завлекательные истории о всякой бесовщине, якобы правящей бал в ночном Петербурге. Если бы не эти забобоны – прекраснейший человек. Вот уж он к подобной мистике отнесся бы с самым живейшим интересом. А я, прости, ни во что такое не верю… в наш-то век? Стыдно. Электрические машины, суда, плывущие посредством механизмов, гальванический телеграф, а теперь еще и чугунная дорога, по которой опять-таки посредством пара двигаются самобеглые экипажи… И на фоне всего этого прогресса – дедовские побасенки о бесиках? Неужели ты всерьез…

В его голосе звучали такая насмешка и непоколебимая убежденность в собственной правоте, что Ольга, вздохнув про себя, отказалась от дальнейших попыток продолжать беседу в этом направлении. Ясно теперь: сам он никогда не сталкивался ни с чем, что заставило бы его поверить…

– Ну, что ты, – сказала Ольга насколько могла убедительнее. – У меня просто-напросто веселое настроение, хочется болтать о всякой чепухе…

– Слава богу. А то я уж было решил, что и ты… Единственное проявление потусторонних сил, с каким я сталкивался, имело место года два назад в Кронштадте, когда к одному прижимистому старикашке стал являться призрак… вот только все эти мистические визиты были от начала и до конца подстроены моим беззастенчивым приятелем Володенькой Шлегелем. Племянником означенного скупца. Дядюшка его держал в черном теле, что было достаточно бессмысленно: Володенька был его единственным родственником и наследником… и, между прочим, не столь уж и заправским мотом, на фоне иных смотревшимся паинькой. Умен и изобретателен был Шлегель-младший, да и умными книгами не пренебрегал. Погоди…

Он выбрался из постели, шлепая босыми ногами, добрался до книжной полки, быстро отыскал там разлохмаченный том в покоробившемся переплете и лег рядом с Ольгой, заранее ухмыляясь, листая жухлые страницы:

– Вот, изволь… «Ономатологии куриоза артификуоза от магика, или словарь натурального волшебства», перевод с немецкого, издано в Москве, в университетской типографии Ридигера и Клаудия в тысяча семьсот девяносто пятом году. Отличнейшее двухтомное пособие для авантюриста, желающего заморочить простакам голову и выманить денежки с привлечением якобы сверхъестественных сил. Слушай. «Кошка, посредством оной стук в доме произвесть и тем кого-нибудь напугать. Наполнить четыре скорлупы грецкого ореха смолою и в каждую влепить кошачью лапу. Пустить кошку в этом наряде бегать ночью на потолок, то произведет она необычайный стук». Здесь еще много подобных рецептов, которые на мистически настроенных субъектов действуют убойнейше. Володенька использовал не менее дюжины… и, знаешь, своего добился. Дядюшка помягчел душою, задумался и о вечном, и о доброте, и содержание племяннику увеличил значительно. Вот и вся известная мне мистика…

– Действительно, смешно, – сказала Ольга спокойно.

Ну что ж, есть области, где на Анатоля полагаться нельзя. Ну, ничего не поделаешь… да и чем, собственно, он мог бы помочь в противоборстве с посланцами камергера?

Спохватившись, Анатоль отбросил книгу на столик:

– Прости, увлекся. Следовало бы понять, что на уме у тебя вещи гораздо более практические… Насчет заграничных паспортов не беспокойся, уж это-то я быстренько спроворю. Через пару дней все уладится. В женском обличье тебе, конечно, по Петербургу расхаживать не следует. В мужском платье гораздо безопаснее, да и сидит оно на тебе отлично, как показало вчерашнее испытание. Я поручил Трифону раздобыть одежду, подходящую тебе по размеру, статскую пока что… а к завтрему раздобудем еще один офицерский мундир, Трифон подгонит, как и жандармский, он у меня на все руки мастер. Мне пришла в голову замечательная идея: тебе следует нарядиться… ну, скажем, корнетом какого-нибудь размещенного в отдаленной провинции полка. Во-первых, не встретишь «однополчан», а во-вторых, в облике офицера у тебя будет меньше шансов столкнуться с полицией. Самое последнее, что можно заподозрить касаемо скрывающейся девушки – что она объявится в виде офицера. Соображает у меня голова?

– Гениальная мысль, – сказала Ольга, улыбаясь про себя. – Мне бы такое и в голову не пришло…

– Перед тобой, Оленька, заправский авантюрист с большим опытом, – со скромной гордостью похвалился Анатоль. – Видывали виды, как выражаются мужики, знаем, с которой стороны за грабли браться… Все я обдумал, как видишь. За границу нам следует, по-моему, отправляться не из Петербурга и даже не из Москвы, а из какого-нибудь захолустья вроде Киева – тамошние сыщики не столь хватки, как столичные… Вот только… Следовало бы обговорить одно дельце. Коли уж мы безусловно равноправные сообщники, я один теперь решать не хочу… Что ты?

– Давай сначала обговорим кое-что другое, – сказала Ольга. – Мне нужен яд. Надежный, быстродействующий, в небольшом флакончике. Ты уж, пожалуйста, отнесись к этому серьезно. Никак мне нельзя попадать к ним в руки, есть вещи похуже смерти.

– Клянусь, что буду тебя защищать от…

– Я верю, – сказала Ольга. – И нисколечко в тебе не сомневаюсь Но предусмотреть хочу все. В конце-то концов, если рассуждать цинично и холодно, от дюжины шпаг и ты не способен будешь отбиться при всей твоей смелости и ловкости… Я права?

– Пожалуй, – серьезно согласился он. – Хорошо. Нынче же раздобуду…

– И чтоб без всякой подделки. Настоящий.

– Слово…

– А о чем ты хотел посоветоваться?

Фельдмаршал, неторопливо одевавшийся, повернулся к ней:

– Есть один старикашка, который предлагает большие деньги – очень большие, точной суммы пока что не прозвучало, но нет сомнения, что деньги будут большие… Намекали на десять тысяч.

– И в чем тут сложности?

– Понимаешь ли, ему нужна не авантюра и даже не презренная афера. Хочет, чтобы для него украли какой-то пустячок. О котором сам хозяин дома, откуда предстоит совершить кражу, давно забыл.

– И…

– И я пребываю в тягостном раздумье. С одной стороны, деньги весьма немалые, особенно в нашем положении… с другой же если рассудить, это означает изменить благородной профессии и опуститься до чего-то вульгарного… Вот и хотел с тобой посоветоваться. Соглашаться или нет?

– А что там нужно украсть? – спросила Ольга.

– Старичок этот – завзятый любитель редкостей, коллекционер. Не общалась с подобной публикой?

– Ни разу.

– Повезло тебе… Они, да будет тебе известно, сплошь и рядом коллекционируют предметы вовсе даже не ценные, а всякую заваль, за которую ни один трактирщик и стопку водки не нальет. Старые ключи, колокольчики, знавал я одного, который собрал в доме сотни две глиняных мужицких свистулек, какими торгуют на любой ярмарке… а ведь был сенатором и обладателем парочки лент… Вот и наш – из таких. Вещь, которая ему нужна, пылится чуть ли не в подвале у какого-то богача, сама по себе ни малейшей ценности не представляет, но для старикашки ценнее всех сокровищ вселенной…

– И он действительно готов заплатить такие деньги…

– Вне всякого сомнения. Говорю тебе, они все поголовно ненормальные, эти любители антиков и коллекционеры… Грех, конечно, пользоваться их душевным расстройством, но коли уж они по собственной воле готовы выкладывать бешеные деньги, к чему чистоплюйство? Это не у вдовицы красть последний рублишко и не убогого грабить. Правда, это все же кража, с какой стороны ни посмотри… Вот я и решил посоветоваться…

– Ну, если это не последний рублик бедной вдовицы… – сказала Ольга рассудительно. – Где же здесь особенное унижение? Подумаешь, кража… В нашем положении выбирать не приходится… Что ты улыбаешься?

– Рад, что в тебе не ошибся, – сказал Фельдмаршал, ухмыляясь во весь рот. – Я-то излишней щепетильностью не страдаю, в особенности когда речь идет о столь пустяковом деле, но решил, что ты можешь не одобрить, вдруг у тебя принципы…

– В моем положении как-то само собой получается, что принципы ужимаются, словно кусок высохшей кожи, – сказала Ольга. – Нам в Европе понадобятся деньги, и, коли уж он готов выложить столько на свой каприз… А насколько это опасно? И почему он обращается именно к тебе?

– А вот мы к нему поедем и все обговорим… Прямо сейчас.

– В чем же мне…

– Трифон наверняка принес платье… – Анатоль вышел в соседнюю комнату, оставив дверь чуточку приоткрытой.

Послышался тихий разговор, который как-то слишком затянулся. Ольга не могла разобрать ни единого слова, но, судя по тону, речь шла не о приятных вещах…

Анатоль вернулся минут через пять – но зато нагруженный мужской одеждой, которую аккуратно развесил на кресла. Встав перед зеркалом, Ольга принялась за дело и результатом осталась довольна, в зеркале отражался приятный молодой человек, вполне светский, одетый по последней моде, без малейшего изъяна, ничуть не уступавший светским щеголям с Невского. Вот только… Она растерянно оглянулась на Анатоля, он понял и пришел на помощь, завязав синий галстук вокруг шеи модным манером – самой Ольге до сих пор сталкиваться с этим искусством не приходилось. Она переложила в карман панталон свой трофейный вязаный кошелек, в котором, как выяснилось, было рублей сорок – неплохо оплачивал камергер своих холуев, – и, по совету Анатоля, поступившего так же, повесила мешочек с брильянтами на шнурке на шею.

– Идем?

Анатоль медлил.

– Вовремя я тебя увел из этого притона, – сказал он задумчиво. – Трифон сегодня рано утречком как раз в тех местах побывал по делам… Там, в «ночной ресторации» у Фомы, эти мерзавцы окончательно перепились… а может, даже скорее всего, кто-то нагрянул свести счеты с Кудеяром за какие-то прегрешения – у подобных скотов это в большом обычае. Они так увлеклись, что буквально в куски друг друга порезали. Там с утра толпятся зеваки, нагрянула полиция, доктора крутят головами… Квартальный Трифону по приятельству шепнул, что голову самого Фомы нашли отдельно от туловища, валявшуюся под столом… Да и остальные не лучше… Ты побледнела? Прости, мне не следовало углубляться в такие детали. Может, нюхательных солей?

– Нет, не нужно, – сказала Ольга. – В куски, говоришь? Бог ты мой, туда ведь наверняка нагрянула погоня, они опомнились, пустились следом за мной, дом их был не особенно и далеко… Они меня искали.

– Думается мне, ты угодила пальцем в небо, – покачал головой Анатоль, подумавши. – Нет, я согласен, что за тобой могла быть погоня… но каким таким образом они догадались, что ты была в том подвале? Не собак же ищеек по следу пускали – откуда ищейки в петербургском городском доме? И потом, такое зверство… Я согласен, что у камергера в прислужниках обретается изрядная сволочь… но это и для них чересчур. Расспрашивали бы, грозили, быть может, даже оружием… но вот так? Зачем, с какой стати? Нет, поверь моему опыту: это как раз похоже на ссору меж людишками пошиба Кудеяра. Вот эти мизерабли как раз и способны увечить врага самым невероятным образом. Я знаю парочку случаев, мог бы порассказать, но не хочу тебя нервировать…

«Это потому, что ты не знаешь, кого камергер способен послать в погоню ночной порой, – подумала Ольга. – А если я тебе расскажу, все равно не поверишь, решишь, что я от переживания и тягостных перипетий рассудком тронулась… Вот положение! Знать столько – и молчать, иначе рискуешь оказаться в желтом доме…»

– Ты прав, наверное. Оставим это, – сказала она решительно. – Едем к твоему антикварию?

– Да, я велел Трифону закладывать…

Они спускались по парадной лестнице, когда вдруг к Анатолю бросилась стоявшая дотоле у стены некая дергающаяся фигура. Ольга отступила на шаг, но Анатоль, нимало не смешавшись, обеими руками поднял трость и прижал ею горло незнакомца, вынудив того отшатнуться к стене.

– Тьфу ты, я подумал было… – досадливо поморщился он. – Грек, если будешь откалывать подобные фокусы, дело может кончиться плохо. А если бы я тебя, болвана, клинком почествовал под ребра?

Он опустил трость и отступил. Теперь и Ольга узнала субъекта по прозвищу Грек, доставившего ее в подвальный притон. Правда, сейчас он выглядел вовсе уж жалко: бледный, как смерть, волосы спутаны и перепачканы грязью, платье в беспорядке, грязное, словно он валялся на мусорной куче…

Грек дико глянул на нее и тут же отвернулся, словно и не узнав.

– Фельдмаршал… – прохрипел он. – На тебя вся надежда… Дай денег, рублей десять, у меня ни копеечки, а нужно бежать из Петербурга…

– Голубчик, – хладнокровнейше произнес Анатоль. – Если я тебе сколько-нибудь и дам, то не больше четвертака на опохмелку – и то исключительно за прошлые услуги. Для тебя и рубль сейчас будет чересчур, вот-вот начнешь чертиков с себя смахивать и от монстров по сточным канавам прятаться, я же вижу…

– Ничего ты не понимаешь, – сказал Грек, от которого водкой вроде бы и не пахло. – Фельдмаршал, милый, дорогой, я должен из города бежать, а то они до меня доберутся… Ты б знал, что ночью случилось у Фомы… царствие ему небесное, хоть и был он законченным негодяем… Мохнатые… клыки в три вершка… Кровью стены захлестаны… Чудом выбрался, если б не матушкин крест, мне б тоже карачун…

Достав двумя пальцами из жилетного кармана серебряную монету, Фельдмаршал сунул ее в ладонь Греку и убедительно сказал:

– Ступай похмелись. Только не увлекайся, а лучше всего, выпив пару стакашков, ложись в постель, авось заспишь, и на сей раз обойдется…

– Говорю тебе…

– Хватит, – решительно поднял ладонь Анатоль. – Кому другому ты и мог бы голову заморочить, но я-то, старина, прекрасно помню, как ты пару месяцев назад в бочке прятался от двух зловещих упырей, а я как раз и был среди тех, кто тебя полотенцами вязал. Да вдобавок участвовал в складчине для доктора Брюгена, каковой из тебя не в первый раз спиртуозного демона изгонял… Пойдемте, друг мой, – обернулся он к Ольге. – Молодой человек обойдется и полтиною…

Ольга, задержавшись все же, достала из кошелька золотой и, проходя мимо, сунула в руку Греку. Теперь она окончательно уверилась, что в подвал за ней нагрянула погоня… Грек, похоже, так и не узнавший ее, сграбастал монету, хрипло пробормотал:

– Храни вас бог, юноша, не дали пропасть душе христианской… Сейчас так пятки смажу, что остановлюсь где-нибудь под Новгородом, не найдут они меня…

Анатоль не заметил ее филантропического поступка. На улице он предупредительно распахнул перед Ольгой дверцу кареты с бесстрастным Трифоном на козлах.

Ехали недолго, не более четверти часа. Карета остановилась у ворот двухэтажного каменного дома неподалеку от Невского – судя по виду, принадлежавшего, конечно, не вельможе, но уж безусловно и не стесненному в средствах мещанину или средней руки чиновнику. От дома веяло барством, пусть и не титулованным.

За воротами ожесточенно забрехали псы. Анатоль постучал тростью, приоткрылась калитка, высунулась озабоченная физиономия, заверила, что «сей минут» все будет в порядке, – и исчезла. Судя по крикам и звяканью цепей, личность сия моментально занялась сторожевыми псами. Вскоре калитка распахнулась во всю ширь, и личность, оказавшаяся пожилым лакеем достаточно опрятного и трезвого облика, вежливо пригласила заходить, сообщив, что «барин дожидаются».

Пройдя анфиладой комнат, лишь подтвердивших первоначальное мнение о доме как принадлежащем человеку небедному, они оказались в кабинете, где за массивным, причудливо-старомодным резным столом восседал старичок в черном фраке фасона павловских времен, с Владимиром на шее. Лицо у него было подвижное, добродушное, лысую голову с младенчески розовой кожей обрамлял скудный венчик белоснежных волос.

– Рад вас видеть, господин Гауф! – воскликнул хозяин с неподдельным энтузиазмом, выскакивая из-за стола и энергично встряхивая обеими руками руку Фельдмаршала. – Судя по вашему визиту, вы согласны исполнить… работенку, хе-хе? А это, простите великодушно…

Фельдмаршал сказал небрежно:

– А это, господин Столбунов, мой юный помощник… и ученик некоторым образом. Полагаться на него можете, как на меня.

– Приятно слышать, приятно слышать… – старичок вернулся за стол, шумно выдвинул ящик и принялся что-то в нем перебирать. – Присаживайтесь, господа, без церемоний!

Фельдмаршал уселся, а Ольга помедлила, глядя вбок. Было на что залюбоваться: всю стену кабинета занимали стеклянные витрины, открытые и закрытые, и наподобие книжных полок, и застекленные ящики на ножках. Там стояли и лежали разнообразнейшие диковины: странные статуэтки, то ли черные изначально, то ли потемневшие от безжалостного к ним времени, коего с момента изготовления сих предметов пролетело, сразу видно, ох как немало; загадочные предметы, о назначении которых было решительно невозможно догадаться при беглом, поверхностном осмотре; проржавевшие чуть ли не насквозь кинжалы странного вида, явно происходившие из далеких заморских краев; фарфоровая посуда, расписанная диковинными узорами, ничуть не похожая на привычную кухонную утварь или чайные принадлежности; шары и яйца из разноцветного стекла, бесформенные куски металла, словно бы испытавшие действие невероятных температур, каменные сосудики и флаконы, еще что-то непонятное, нездешнее, неведомо для чего служившее…

Ее взор вдруг приковало зеркальце – обыкновенное вроде бы, круглое, размером с чайное блюдце, без ручки, в простой бронзовой оправе, в отличие от многих других предметов, самым тщательным образом очищенное от зеленой окиси и патины. Совсем простое зеркальце – но по краям ободка шел тот же самый узор, что на Ольгином медальоне, так и лежавшем сейчас в домике на Васильевском. Никаких сомнений, тот самый узор – сам по себе достаточно простой, но в то же время исполненный некоей необъяснимой словами оригинальности, так что спутать ни с чем нельзя…

Не рассуждая, она протянула руку и подняла из лишенного верхней крышки ящика зеркальце, оказавшееся довольно тяжелым. Стекло и бронзовый ободок, никаких особенных украшательств… и вдруг ей показалось, что в зеркальце, если повернуть его особенным образом, мелькнуло не ее отражение, а словно бы видимый с высоты птичьего полета зелено-кудрявый густой лес, среди которого темнели красные черепичные крыши нескольких домов…

И тут же все пропало – но убеждение, что она действительно все это видела, было невероятно сильным. Ольга повернула зеркальце, пытаясь отыскать эту точку, этот поворот…

– Молодой человек! – самым трагическим тоном охнул старикашка, оказавшийся уже рядом с ней. – Я вас умоляю не трогать ничего руками…

Горестно закатив глаза, он выхватил у Ольги зеркало, бережно уложил его на черный бархат, держа самыми кончиками пальцев, и пояснил, глядя на ее руки так, словно опасался, что она начнет бесцеремонно ворошить сокровища:

– Тут столько хрупких предметов… Простите старику эту блажь, но для истинного собирателя невыносима и мысль, что кто-то посторонний прикоснется…

– В самом деле, друг мой, – сказал Фельдмаршал рассудительно, из-за спины старичка делая ей яростную гримасу. – Модест Петрович может подумать, что вы из провинции и никогда прежде не видали раритетов… Извините моего друга, он по юному своему возрасту ужасно непосредствен…

– Пустяки, право же, – отмахнулся старичок, моментально успокоившийся, едва только Ольга отошла от витрин и уселась в кресло. – Молодость… Итак, господин Гауф? Вас устраивает тот самый задаток, о коем я говорил… известному вам человеку?

Он показал рукой на полированную поверхность стола, где лежали, маслянисто поблескивая, шеренги золотых десятирублевиков с профилем нынешнего государя императора в увенчанной двуглавым орлом кавалергардской каске. Ольга мысленно пересчитала монеты и ряды: десять рядов, по десять золотых в каждом…

– Разумеется, – кивнул Фельдмаршал с видом чуть ли не величественным. – Тысяча рублей и еще девять по предоставлении искомого… С вашего позволения…

– О, разумеется! – Модест Петрович сделал широкий жест рукой. – Можете забирать.

– Вы не поняли, – вежливо сказал Фельдмаршал. – С вашего позволения, я хотел бы предварительно уточнить некоторые детали… Не то чтобы я вам не доверял, дражайший Модест Петрович… я, уж не посетуйте, навел о вас предварительно кое-какие справки… но все же, согласитесь, в данной ситуации я имею право задать парочку вопросов…

– О, разумеется!

– Я всегда чувствую себя чуточку неловко, когда вторгаюсь в область, где являюсь совершеннейшим новичком и профаном, – продолжал Фельдмаршал со светской непринужденностью. – Сейчас как раз тот случай, сдается мне…

– Уж не хотите ли вы сказать, что вам впервые придется… гм, совершать определенные действия? – в глазах старика мелькнуло некоторое беспокойство. – Но мне вас отрекомендовали как человека ловкого…

– Смею думать, так оно и есть. Я о другом. Простите за откровенность, но плата чересчур высока, а предмет, о коем мы договариваемся, весьма, судя по описанию, ничтожен…

– Ах, вот что вас беспокоит! – без малейшего промедления воскликнул Модест Петрович. – Некоторая диковинность ситуации… Это доказывает, простите, что вы впервые сталкиваетесь с племенем, именуемым коллекционерами… Да-с, этот вывод лежит на поверхности… Знай вы нас лучше, вы бы понимали, что все мы, что греха таить, немножечко стукнутые, как изящно изволит выражаться мой дворник Порфирий… Есть в этом некая правда, мой друг. Вам попросту не понять иных побуждений и страстей. Вы не можете себе представить, что это за мука мученическая – обладая девятью вещичками, знать, что совсем рядом находится десятая, именно для тебя представляющая исключительную ценность… Жизнь без нее неполна, неполно собрание… И горше всего осознавать, что этот предмет пылится в подвале у тупого невежи, не согласного с ним расстаться исключительно из упрямств и спеси… Вот, смотрите!

Он проворно выскочил из-за стола, подбежал к одному из стеклянных ящиков и указал на него рукой. Ольга тоже присмотрелась: там стояли даже не девять, а дюжины две, не меньше, пузатых узкогорлых кувшинчиков – из камня, из потемневшего серебра, из мутного стекла. И все они были покрыты однообразным геометрическим узором, напоминавшим пучки травы и пятилепестковые цветы, перемежавшиеся с овалами, заполненными изящными завитушками. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что все сосуды исполнены в одной манере. Иные пусты, иные закрыты притертыми пробками, иные даже залиты сургучом.

Ольге пришла на память бутылочка с ее «турком» – нет, ничего похожего, даже отдаленно…

Вернувшись за стол, старичок сказал воодушевленно:

– Сосуды эти использовались для хранения благовоний во времена парфянского властителя Азгабарда за двести лет до рождества Христова. Пусть для вас это звучит ужасно прозаически, но для меня еще один этакий кувшинчик – мечта и предмет вожделения… Однако этот болван…

– Мы, кажется, переходим к деталям? – небрежно поинтересовался Фельдмаршал, как видно, принявший решение.

– Да-да, с величайшим удовольствием! Так вот… Искомый кувшинчик находится… где бы вы думали? В подвале! – со всем возможным сарказмом воскликнул Модест Петрович. – В пыльном, заросшем паутиной подвале дома на Фонтанке, который принадлежит князю Бероеву, ротмистру в отставке. Князь, ха-ха-ха! Злые языки давненько уж утверждают, что в кавказских горах, откуда князь родом, этим почетным титулом принято именовать всякого, чей дом выше одного этажа, а количество овец в личном владении превышает сотню…

– Бероев? – поднял бровь Анатоль. – Ах, да, Бероев… Дом на Фонтанке, неподалеку от Поварского переулка, с двумя львами по сторонам крыльца…

– Вы в нем бывали?

– Единожды, и довольно давно. Накоротке с хозяином я не знаком, если вы это имеете в виду… Но, как бы там ни было, он крайне богат и спесив…

– Именно! Именно что спесив, а точнее, упрям, как осел! Вы полагаете, я не пытался приобресть раритет законным путем? Красная цена ему рублей сто… но я дал бы не менее, чем предлагаю сейчас вам, а то и поболее. Я предложил князю хорошую цену – через доверенных людей, заходя издали, действуя так, чтобы он не догадался, о каком именно предмете идет речь – мало ли что он мог бы выкинуть… Да помилуйте, я готов был при надобности купить весь его дом, со всем хламом и помянутыми львами! Но Бероев отказался и говорить. Он, изволите ли видеть, категорически не намерен ни продать, ни отдать даром что бы то ни было из находящегося у него в доме – пусть даже речь идет о пылящихся в подвале грудах совершеннейшего хлама! «Не княжеское это дело!» – гортанным тоном, с кавказским акцентом передразнил Модест Петрович неведомого Ольге Бероева. – Не княжеское это дело, господа мои – продавать или отдавать что бы то ни было находящееся во владении его тифлисского сиятельства… Осел при лихих усах! Скопидом, урод! Бревно, лишенное чувства прекрасного, всяких понятий о возвышенном…

Его монолог на столь животрепещущую тему, несомненно, продолжался бы долго, но Анатоль, деликатно подняв ладонь, прервал разошедшегося антиквария:

– Следовательно, вы хотите…

– Вот именно! А что мне остается делать? Оставить столь ценную для меня вещь покрываться паутиной рядом с пустыми бутылками и потрепанными вениками? Или прикажете дожидаться, когда этот мизерабль отойдет в мир иной и наследники, не столь чванные, за смешные деньги продадут мне все содержимое подвала? Увы, я, как видите, в преклонных годах, а Бероев тридцатью годами меня моложе, здоров, как бык, так что на эту возможность полагаться было бы чересчур оптимистично… Нет уж! – самым решительным, даже зловещим тоном возвестил Модест Петрович, грозно воздевая палец. – Коли вы, сударь, так, то мы – уж этак! Вы мне достанете эту вещь. Сам Бероев вместе с семейством давно пребывает в имении, дома остались лишь слуги-бездельники, которые в отсутствие барина, сами понимаете, пьют водку да большей частью не являются домой ночевать, так что никаких зоркоглазых стражей вы там не встретите. Никому и в голову не придет охранять подвал – это же не денежный ящик в кабинете хозяина. Впрочем, не сомневаюсь, что они и на денежный ящик наплевали бы, поглощенные своими примитивными развлечениями в отсутствие барина… – Он достал из стола листок бумаги. – Вот здесь я для пущей надежности изобразил карандашом сосуд. Вот здесь – план подвала, добытый через строившего дом архитектора… да возьмите, пожалуй, и план всего здания, вам будет легче. Вот лестница в подвал, вот, я пометил, тот закуток, где валяется искомое… Ну, а уж как вы туда проникнете – это, простите, ваше дело и ваше ремесло. Согласитесь, коли уж я плачу такие деньги, следует и вам проявить оборотистость…

– Разумеется, – кивнул Анатоль, пряча бумаги в карман фрака. – Не думаю, чтобы дело затянулось, не вижу пока что ничего сложного…

– Значит, мы договорились?

– Конечно, – сказал Анатоль хладнокровно.

Он подставил ладонь ковшиком, другой рукой смахнул в нее пять рядков золотых, повернулся к Ольге:

– Друг мой, можете забрать свою часть. Дело решено.

Уложив деньги в значительно потолстевший кошелек, ставший теперь размером в кулак, Ольга не удержалась:

– Скажите, Модест Петрович… А что это за зеркало?

Казалось, на нее остро и цепко глянул совершенно другой человек.

– Какое? Это? Это, изволите знать, образец мастерства ремесленников из итальянской Венеции пятнадцатого века. Интересы у меня разносторонние, да-с…

Она не могла бы объяснить, что ей не понравилось в ответе, но знала одно: старик вдруг переменился, и то, что он говорил, очень может быть, не имело с правдой ничего общего…