"Колдунья" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)Глава седьмая Наследство во всей красеВ кабинет генерала она вошла без всякого волнения – никогда в жизни не приходилось испытывать перед князем не только страх, но и робость. К некоторому ее удивлению, кроме князя в кабинете присутствовал и граф Биллевич, давно успевший переодеться с дороги – в жемчужно-сером фраке, с безукоризненно повязанным галстуком, заколотым булавкой с крупным брильянтом, а также при трех орденских звездах. Ольга не узнала ни одной, так что все это, определенно, были заграничные ордена. Вспоминая все, что говорила Бригадирша, она мысленно зачислила беседу все же на счет старческого маразма: граф нисколько не походил на долгоживущего чернокнижника, демонического в нем не усматривалось ни капли – просто-напросто светский, элегантный молодой человек, как уже отмечалось, довольно симпатичный. Князь, Ольга моментально подметила, выглядел чуточку сконфуженным, что при его всегдашней невозмутимости было даже странно. Повинуясь гостеприимному жесту генерала, она опустилась на изящный венский стул, после этого уселся и хозяин кабинета, а вот граф остался стоять у стола, старательно отводя взгляд. Генерал, и верно, был смущен. Без нужды перебирал бронзовые безделушки на столе, выстраивая собак, медвежат и прочую живность (он был охотник до таких фигурок) в некое подобие воинского строя. Похоже было, что он стремится оттянуть разговор. Граф, наоборот, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. – Оленька… – произнес наконец князь. – Дело для меня несколько неожиданное, а для тебя, сдается, и подавно… Но что уж тут… Как говорится, житейский сюрприз… Одним словом, господин граф только что просил у меня твоей руки. Я, как человек передовых взглядов, не могу, разумеется, навязывать свое мнение, но, думаю, ты все же должна выслушать господина Биллевича… Житейское дело… Ольга испытала безмернейшее удивление. Вскинула глаза на графа – тот, словно только этого и ждал, шагнул вперед, остановился перед ее стулом и грациозно склонил голову. – Именно так и обстоит, Ольга Ивановна. Андрей Дмитриевич – ваш опекун, и потому естественным было обратиться к нему согласно правилам… Я прошу вашей руки. Честно признаться, я не мастер говорить красивые слова, придется прибегнуть к избитым фразам, но что поделать, если они крайне точно выражают мои чувства… Только вы можете составить мое счастье. Я не самый лучший человек на свете, но, льщу себя надеждою, и не самый худший, и я сделаю все, чтобы вы были счастливы… Ольга чувствовала, что краснеет, жарко и обильно. Можно носиться по лесам на полудиком жеребце наподобие легендарных амазонок, палить из пистолета в разбойников, пускаться ночной порой на рискованные гаданья к колдуновой мельнице и совершать еще множество шальных поступков – однако бывают ситуации, когда любая девушка, какая бы она ни была отчаянная, пунцовеет в смущении… Генерал, чуть растерянно улыбаясь, произнес: – От себя могу добавить, Олюшка, что господина графа самым превосходным образом аттестовал мой родной брат, а это, согласись, кое-что да значит… Скажу по совести, я и Татьяне не желал бы лучшего жениха… Говоря попросту, мне представляется, что это превосходная партия – я человек военный и дипломатничать не приучен. Ты, конечно же, вправе решать сама, взвесь хорошенько и подумай… Ольга наконец-то справилась со смущением. Шуткой здесь, разумеется, и не пахло, но настолько все это неожиданно… Она подняла глаза и спросила почти обычным голосом: – Господин граф, неужели за те короткие минуты, что вы меня здесь видели, я успела внушить вам такие чувства? Биллевич ответил без малейшей запинки: – Ольга Ивановна, вы изволите ошибаться. Я, конечно, человек чуточку легкомысленный, но все же не такой вертопрах, чтобы терять голову после мимолетного знакомства. В прошлом году в Санкт-Петербурге я имел счастье наблюдать вас трижды: на балах у Воротынских и Шпильгагенов и на обеде у Путятина. Выражаясь высокопарно, вы ранили мне сердце еще у Воротынских. Вы, конечно же, меня не помните, не обращали внимания – мудрено ли такой красавице, пользовавшейся большим успехом и окруженной самыми блестящими кавалерами… Мы даже не были друг другу представлены, но вы остались в моем сердце. Я наводил о вас справки, искал встречи, и вот представился случай… Вы вольны, конечно, меня отвергнуть… Он говорил что-то еще, гладко, убедительно и горячо, но Ольга не слушала, вновь охваченная нешуточным изумлением, но уже по совершенно другому поводу… От лица графа, от его шевелящихся губ, от рук, когда он делал мягкие, плавные жесты, исходило нечто странное – синие полупрозрачные ленты наподобие тумана или цветного фейерверочного дыма. Сохраняя постоянные очертания, эти туманные цветные струи сплетались причудливыми гирляндами наподобие тех, что мастерски вырезал из бумаги на Рождество лакей Филипп, складывались в обширные фестоны, тянулись к Ольге, прямо к ней, смыкались вокруг уже почти непроницаемым синим куполом, заслоняя от взора кабинет и обоих мужчин. Касались обнаженных рук, плеч, лица, висков, лба – и всякий раз следовал легонький укол, не болезненный, но досадный. Сама не в силах объяснить, что она делает, Ольга каким-то непостижимым образом напряглась – и острые кончики загадочных лент отшатнулись, словно под порывом ветра, уже не прикасались к коже, беспомощно повисали на некотором отдалении, а потом вся окружившая ее синяя паутина стала истаивать, истончаться, проглянули лица князя и его гостя, обстановка кабинета. Ольга тем же непонятным ей самой образом наперла – и воздух совершенно очистился от синих полупрозрачных струй. Судя по безмятежному лицу князя, для него это зрелище так и осталось незамеченным. А вот на лице графа проглянуло неприкрытое удивление, словно он ожидал чего-то другого. Он произнес еще несколько высокопарных, банальных, гладких фраз – а потом замолчал. – Убедительно звучит, право! – воскликнул князь преувеличенно бодрым тоном, пытаясь снять возникшую неловкость. – Сразу видно, Олюшка, что сердце ты растревожила нашему гостю всерьез… Что скажешь, душа моя? Ольга улыбнулась почти спокойно: – Граф, я отвечу банальностью же: все это слишком неожиданно, и мне следует подумать… Безответственно было бы решать такие дела, пользуясь военными терминами, с налету… На лице графа по-прежнему отражалось крайнее изумление. Явно события развивались не так, как было им намечено. Однако он ответил с невозмутимостью истинно светского человека: – Ольга Ивановна, я ни за что на свете не желал бы вас принуждать и выказывать нетерпение. Разумеется, подумайте, я буду ждать вашего ответа… Хорошо еще, что не добавил «с трепетом», мысленно фыркнула Ольга, это было бы уж чересчур. Но каковы ухватки! Поневоле начинаешь верить, что за словами Бригадирши что-то есть. Трудно признать, что старушка во всем права, но что-то тут определенно нечисто… Она опомнилась, видя, что графа уже нет в кабинете и они с князем остались наедине. – Оля, подумай, – серьезно сказал князь. – Это не забава, жених настроен серьезно. Кто бы стал так шутить… Ты только, боже упаси, не подумай, что я хочу от тебя избавиться. Клянусь тебе чем угодно: ты для меня как родная дочка, я себя не опекуном, а отцом чувствую. Это твой дом, – он сделал обеими руками широкий жест. – Живи хоть до скончания веков. Но послушай… Отцовский долг в том и заключается, чтобы дочерей пристроить со всей надежностью и, пардон, выгодой для них же самих. Честью клянусь, я и для Тани лучшего жениха бы не желал: молод, недурен, богат несказанно, принят при дворе… Мишенька заверяет, что человек весьма и весьма неплохой – не мот, не пьяница, не картежник, доброго нрава. Графиня Ольга Ивановна Биллевич, – произнес он с некоторой мечтательностью. – Чем плохо? Будущее твое будет устроено раз и навсегда. Прости старого рубаку за прямоту, но ведь, насколько мне известно, нет у тебя пока сердечного друга, ведь верно? Ни от чего тебе не надо отказываться и никакую прежнюю любовь попирать не придется… Прав я? – Правы, Андрей Дмитриевич, – сказала Ольга со вздохом. – Я вам бесконечно благодарна за участие во мне на протяжении всех этих лет… – Ну, полно, полно! Я ведь…. не благодарности ради… – Я понимаю. За что и уважаю вас бесконечно… Но хотела бы обдумать все, как следует… – Помилуй бог, кто ж тебя неволит! – смущенно замахал на нее руками князь. – Думай, сколь душе угодно. Только ты все же взвесь все выгоды такого сватовства и не забудь про недостатки оного – каковых просто не имеется, на мой взгляд… – Да, конечно, – сказала Ольга тоном примерной девочки. Ни за что ведь не поверит, расскажи она про сомкнувшуюся вокруг нее синюю паутину. Никто не поверит… кроме Бригадирши. Поговорить с ней откровенно? Или следует пожалеть старушку, которой и так сегодня выпали нешуточные переживания? Знать бы, чего еще от этого субъекта ждать… – Погоди, – сказал князь, завидев, что она поднялась со стула. – Тут еще одно странное дельце. День сегодня удивительный, сплошные сюрпризы… Поутру, еще до Мишенькиного с гостями приезда, нагрянул стрюцкий из уезда (у князя это уничижительное словечко служило универсальным обозначением для чиновничьего племени). Бумагу привез… Ты что же, выходит, была знакома с мельником Сильвестром? Ольга насторожилась и ответила, тщательно подбирая слова, взвешивая каждое: – Мы с Татьяной частенько проезжали мимо мельницы и не раз видели его. Здоровались вежливо, перекинулись однажды парой слов… – И только? – Помилуйте, Андрей Дмитриевич, – сказала она с восхитительной невинностью во взоре и тоне. – А что бы еще? – Действительно, что бы еще… И все равно странно. Стрюцкий, знаешь ли, привез сделанное по всей форме завещание. В твой адрес. Представь себе, именно тебе Сильвестр взял да и оставил, как говорится, нажитое… А поскольку в уезд на рассвете дошло известие, что мельник преставился… – На рассвете? – Ну да. А что тут такого удивительного? Мельник, надо полагать, заранее кому-то распорядился. Заплатил, должно быть, денежки у него водились, стрюцкий, точно, ждал и себе благодарности, да я его отправил несолоно хлебавши… Вот это интрига, подумала Ольга. Сильвестр, выходит, обо всем позаботился заранее… Она улыбнулась: – Что же, он мне оставил мельницу? – Не только, – сказал князь серьезно. – Тут, видишь ли, закавыка… Земли мои велики, сама знаешь, но посреди давным-давно торчали Сильвестровы земли. Вот тут все обозначено, – он показал несколько бумаг. – Примыкающие к мельнице луга, Козихинский лес, еще земли… Верст десять в длину да с полдюжины в ширину, – он откровенно почесал в затылке. – Почему мой батюшка эту землю Сильвестру в свое время продал, я, честно скажу, так и не доискался – но отцовскую волю следовало уважать… Одним словом, земли эти отныне, в соответствии с юридически выраженной волей покойного – эва, каких словечек я от стрюцкого нахватался! – отныне по закону твои, госпожа помещица Ольга Ивановна. Хоть с кашей ешь, хоть в банчок проигрывай. Твое. Вот уж неожиданность, а? – И еще какая, – честно ответила Ольга. – Не копеечка в кармане, а малость получше… – князь хитро покосился на нее. – Только не идет ни в какое сравнение с владениями благородного графа Биллевича… Что притихла? Ольга подняла голову и прямо, открыто глянула ему в глаза: – Андрей Дмитриевич, коли уж зашел серьезный разговор… Я никогда не спрашивала… но не пора ли? – О чем? – Кто мои родители… и почему я у вас оказалась. Если вам, конечно, известно, кто мои родители… По-моему, я уже в том возрасте, когда полагается знать такие вещи… Рука князя непроизвольно дернулась так, что бронзовые безделушки, нарушив точный строй, раскатились по столу. – Оля, – сказал он наконец. – Я тебе могу сказать одно – во-первых, ты совершенно законный ребенок, а во-вторых, твои родители были самого благородного происхождения. И это все, что тебе следует знать… – Почему? На сей раз князь молчал гораздо дольше. – Ну, коли уж ты сама считаешь, что достаточно взрослая, изволь выслушать взрослые причины. Твоих родителей нет. То есть, их все равно что нет… В свое время случилось… некое предприятие. Очень дерзкое предприятие, направленное против таких лиц в государстве, что… Твои родители были в том самым серьезным образом замешаны. Я просто-напросто не знаю, что с ними и живы ли они вообще… Понимаешь? Ольга кивнула. Ничего удивительного не было в том, что она только что услышала – в книгах об этом, конечно, не писали, но она достаточно наслушалась о российских дворцовых переворотах и заговорах против Первого Лица Империи, которые иногда оканчивались успехом, а иногда потерпевшие поражение и в самом деле исчезали на необъятных просторах империи Российской, словно в воздухе растворялись. Объяснение было, на первый взгляд, убедительное… вот только она достаточно хорошо знала князя, чтобы понять: сейчас он ей преподнес только что придуманную ложь. Он не любит врать, и видно, как переживает, тяготится, но почему-то именно ложью и отделался… А значит, дальнейшие расспросы бесполезны: если князь решил поступать именно так, а не иначе, будет твердо стоять на своем, никакие уговоры не помогут… Сделав вид, что услышанное ее полностью устроило, она перевела разговор: – Значит, я теперь вроде помещицы? – Пожалуй, – облегченно вздохнул князь, явно радуясь перемене темы. – Захудалая, правда, но, с точки зрения закона… Лес и луга, в общем, никакой практической пользы не имеют, поскольку ни для каких хозяйственных целей не используются, а вот мельница на бойком месте – дело другое. Сильвестр справлялся сам, а вот тебе, душа моя, непременно бурмистр понадобится. Не находишь ли нужным, чтобы Федотыч занялся еще и этим? Ольга охотно подхватила эту тему, и они принялись вроде бы беззаботно и непринужденно обсуждать дела по нежданному наследству. Но в голове у нее все это время крутилась одна мысль: благородный граф Биллевич врал как сивый мерин. Не было его ни в одном из тех мест, что он перечислил Ольге. Есть у девушек примечательное качество: будучи на балу или в ином увеселении, высмотреть всех до единого интересных молодых людей (как и наоборот, впрочем). Вовсе не обязательно потом держать в памяти всех до единого, но всегда можно сказать с уверенностью: видела ты этого господина прежде или столкнулась в первый раз. Так вот, она могла поклясться чем угодно, от случайного наследства до бессмертной души, что в жизни не встречала графа прежде, ни в одном из тех мест его не было среди приглашенных. Разве что прислуживал, нацепив лакейскую ливрею, – кто же запоминает лица превеликого множества чужих лакеев? Но это предположение абсурдно, не мог же он все разы представать в образе лакея? Один раз – возможно, мало ли примеров, когда молодые люди из общества выкидывали подобные фокусы, чтобы попасть, скажем, в некий дом, где не могли быть приняты обычным образом. Такие штучки в юности откалывали и полковник Загоецкий, и сам князь, о чем как-то вспоминали со смехом… Но чтобы всякий раз, во всех этих местах? Нет, граф врал. Ольга никогда его прежде не встречала. А это делало ситуацию еще загадочнее… Сон у нее всегда был крепким, и просыпалась она в определенное время сама, так что Дуняшке очень редко приходилось хозяйку будить. Но на сей раз, когда она открыла глаза, с первого взгляда поняла, что стоит еще натуральная ночь: спальня была залита серебристым лунным сиянием, да и с постели видно, как огромная бледная луна висит над верхушками деревьев… В спальне кто-то был. Послышалось шевеление, потом раздались тяжелые неуклюжие шаги. Рывком отбросив одеяло, Ольга села в постели, инстинктивно сжимая на груди тончайшую ночную рубашку. На легкую Дуняшкину походку это ничуть не походило, скорее уж на мужицкое топотанье… Она не испугалась – скорее разозлилась. Отродясь в имении не случалось подобных вещей. – Кто там? – бросила Ольга в пространство уверенным барским тоном. Топотанье приблизилось. И Ольга смогла издать лишь слабенький нечленораздельный звук вроде жалобного писка, а потом у нее прямо-таки отнялся язык, а заодно и возможность шевелиться. Две высоких, широченных фигуры надвинулись из темного угла, прямо к постели. Ростом и размахом плеч они, в общем, не особенно и превосходили иного крепкого мужика, но лица, лица! Их физиономии имели лишь отдаленное, гротескное сходство с человеческими: и гораздо шире, и форма какая-то не такая, не вполне человеческая, и уши острые, как у белок, и зубья в приоткрытых ртах были чересчур широкими для человеческих (этакие гнутые квадраты), и волосы стоят ежиком, отчего напоминают то ли сапожную щетку, то ли кабанью щетину. Одним словом, таких среди человеческого рода не водится – разве что в ярмарочных балаганах, куда испокон веков прибивались всякие уроды. Друг на друга похожи, как близнецы, а вот одежда, что преудивительно, никакой экзотики в себе не таит и крайне напоминает обычную мужицкую: рубахи с подпояской, мешковатые шаровары, сапоги гармошкой… Вот такая парочка придвигалась к постели, скалясь от уха до уха (и даже острыми ушами пошевеливая при этом), подталкивая друг друга локтями, гримасничая и испуская звуки, похожие на мужицкое опять-таки веселое гмыканье… А потому трудно упрекать Ольгу в том, что она пустила в ход известное женское оружие: зажмурилась, набрала в грудь побольше воздуха и испустила столь пронзительный и громкий визг, что просто удивительно, как не разлетелись оконные стекла и кувшин с прохладительным лимонным морсом на ночном столике. Весь дом на ноги она вряд ли подняла бы, но левое крыло второго этажа, где находилась ее спальня – уж будьте уверены. Следовало ожидать, что незамедлительно поднимется переполох, послышится топот ног и в спальню ввалится многочисленная дворня… Однако, как она ни прислушивалась, ничего подобного не происходило. Стояла совершеннейшая тишина. Один из пугающих визитеров, осклабясь, гнусаво произнес: – Так это… Кто ж придет… Не слышно ж им-то… Второй абсолютно схожим голосом прогудел: – Не извольте бояться, новая хозяйка. Мы не какие-нибудь, мы верные и порядок блюдем строго. Работенку бы нам, мы завсегда исполнительные, не то что какие-нибудь… – Работенку давай, хозяйка, – поддержал первый. Оба так и застыли там, где остановились, шагах в трех от постели, глупо ухмыляясь и выжидательно таращась на Ольгу. Она вонзила ногти себе в предплечье и зашипела от боли – все это, несомненно, происходило наяву, и незнакомцы были не ночными кошмарами, а существовавшими на самом деле жуткими созданиями… Одним отчаянным прыжком Ольга соскочила с постели, быстро обогнула парочку и рванула на себя створку окна, уже твердо намереваясь устроить всеобщий переполох. Створка, обычно подчинявшаяся легкому касанию, даже не шелохнулась, как будто была заколочена намертво, чего, разумеется, не могло быть, Ольга сама ее закрывала перед сном малое время назад… Ободренная тем, что они так и стоят на месте, не делая попыток схватить ее или воспрепятствовать, она кинулась к двери, всей тяжестью тела навалилась на бронзовую начищенную ручку. Дверь, как и окно, не поддалась, словно ее приперли снаружи неподъемной колодой… Повернувшись к ней, странная парочка ухмылялась все так же идиотски. Один сказал настойчиво: – Хозяйка, давай работу. Без дела нам сидеть никак невозможно. Ты в дверь-то не торкайся, она ж тоже запечатана, и никто не слышит. Какое им дело, о чем мы с хозяйкой беседуем? – Какая я вам хозяйка? – вскрикнула Ольга. – Скажешь тоже! Самая что ни на есть доподлинная. Потому как ваши мы теперь, хошь с кашей трескайте, хошь на березу садите заместо дятла. Мы завсегда исполнительные. Что-то полузабытое, смутно знакомое стало приходить на ум – но Ольга все еще была слишком потрясена, чтобы рассуждать здраво. Парочка тем временем приблизилась к ней вплотную, поднялись могучие руки, ухватили ее за плечи, за руки. Ольга не в силах была и шелохнуться – хватка у них оказалась медвежья. От обоих густо несло каким-то неживым запахом вроде мокрой древесины, неведомо сколько пролежавшей в кадке с затхлой дождевой водой. Ольге стало нешуточно больно, она дернулась, но высвободиться, конечно, не смогла. Странные, стискивая ее не на шутку, талдычили вразнобой: – Давай работу, хозяйка! Изнываем без работы, измаялись, невмочь нам прохлаждаться. Сильвестр Фомич, бывало, уж знал, как своих верных слуг занять, чтоб, значит, никакой лености и в помине… От боли и испуга у Ольги начала кружиться голова, она пошатнулась… – Те-те-те! – раздался новый голос, гораздо более человеческий, звонкий и непринужденный. – Вы почему здесь, бессмысленные? А ну-ка, улетучьтесь оба пока что, хозяйке время нужно в себя прийти. Только два таких чурбана, как ваши милости, могут не понимать таких очевидных вещей… А ну-ка, брысь отсюда живенько! Произошло нечто не менее удивительное: оба верзилы вдруг истончились, съежились, ссохлись, на глазах превращаясь в некое подобие колышущихся толстенных веревок, сохранивших слабое сходство с их первоначальным обликом, – а там и вовсе стали утончаться в веревочку, в ниточку, и ниточки эти с неописуемым звуком метнулись к замочной скважине, в каковой вмиг и исчезли, укорачиваясь с поразительной быстротой, пока не пропали совсем. Ольга обернулась в сторону нового голоса. Не то чтобы ей стало спокойно, но очередная персона оказалась совсем другого облика: перед ней стоял тот самый турок, который тогда беседовал с Сильвестром, одетый в точности так же, с той же дерзко-веселой улыбкой. В отличие от исчезнувших, он выглядел совершенно натуральным созданием из плоти и крови, более того, практически человеком, а не чудищем из кошмара. Даже пахло от него не гнилым деревом, а чем-то восточным, наподобие благовоний. – Не извольте пугаться, прелестная хозяюшка, – заговорил он с нахальством балованного слуги. – Я этих уродов пока что прогнал, больше они вас не потревожат. А вот нам с вами, ей-ей поговорить по душам прямо-таки необходимо… – Кто вы? – растерянно спросила Ольга. Блеснув великолепными зубами, «турок» сообщил: – Смиренный и ничтожный Джафар к вашим услугам, луноликая. Вообще-то у меня есть еще множество имен, как у нашего народа в обычае, но вам вряд ли интересно. Можете меня называть попросту Джафаром… Это про него говорил Сильвестр, вспомнила Ольга. И особо предупреждал держать в строгости. Но это ведь… Да, никаких уже сомнений… Все мгновенно встало на свои места. Ей уже приходилось слышать, как маются колдуны, не в силах умереть, если не передадут кому-то свое предосудительное умение. Все совпадало до мельчайших подробностей. И мельник с ней выкинул чрезвычайно грязную шутку. Понятно теперь, почему на нее смотрел с такой злобой малолетний Миколка: он, теперь ясно, сам рассчитывал завладеть наследством, но у мельника были свои расчеты… Ольга так и стояла посреди комнаты, уронив руки, силясь привести взбудораженные мысли хоть в какой-то порядок. Страха не было, уныния тоже – только злость на человека, который с ней вытворил такое… – Подождите! – вскрикнула она жалобно. – Что же, я теперь… Быть такого не может… – Очень даже может, прелестная, – деловито заявил Джафар. – Вы теперь полноправная наследница покойного нашего хозяина, повелительница наша. Чему лично я могу только радоваться: одно дело – быть прислужником старого сварливого отшельника и совсем другое – оказаться в подчинении у такой красавицы, средоточия достоинств и добродетелей, светоча очей и утехи для сердца… Красота ваша туманит разум, – заговорил он вкрадчиво, – и глаза ваши светят, подобно звездам, в ненастье и в ясную погоду… Неизвестно, как это получилось, но Ольга обнаружила, что «турок» завладел ее рукой и бесцеремонно перебирает пальцы, поглаживает ладонь. Судя по ощущениям, его пальцы были теплыми, живыми, настоящими… – Что вы себе позволяете? – спохватилась Ольга, стряхнула его руку, подошла к постели и бессильно опустилась, почти упала на нее. – Что же это… Я же теперь… Мне и в церковь нельзя будет… – Можно подумать, прелестница, вы прежде в церкви проводили с величайшим рвением все свое свободное время, – хмыкнул Джафар, неведомо как оказавшийся рядом. – Глупости все это, ходите в церковь, когда заблагорассудится, лишь бы там не нашлось прохвоста, который на вас глянет сквозь игольное ушко… Но мало кто, согласитесь, таскает в церковь иглы, да еще таращится сквозь них на присутствующих… – И что тогда произойдет? – Да ровным счетом ничего. Правда, такому будет совершенно ясно, что вы из себя представляете, а это, как учит меня немалый жизненный опыт, – лишние хлопоты… А впрочем, положение ваше в этом доме таково, что опасаться, право же, не следует… Он примостился рядом. Ольга сидела опустошенная и растерянная, чувствуя себя так, словно непоправимо заблудилась в глухом лесу. – Колдуны губят душу… – произнесла она печально. – Ай, да бросьте вы эти глупости… Кто ее видел, душу? Зато выгоды, вытекающие из вашего нового положения, столь разнообразны и обширны, что вам это очень быстро придется по нраву, поверьте знающему жизнь цинику… Он опять играл ее пальцами, но Ольга уже не обращала на это внимания, печально понурившись. – Но ведь… – сказала она беспомощно. – Вы же, насколько я понимаю, черти… – Да что вы такое говорите, красавица моя! – воскликнул Джафар, словно бы даже оскорбившись. – Это вы от неопытности всякие страхи выдумываете… Ну какие из нас черти? Где вы у меня видите рожки с копытцами, а также хвост? – он снял чалму и склонил голову. – Можете потрогать, ежели не верите. Ольга, как во сне, подняла руку и поворошила курчавые волосы, и в самом деле не обнаружив ничего даже отдаленно похожего на рожки. – Убедились? – сладчайшим голоском сказал Джафар, вновь завладевая ее рукой. – Мы, милая барышня, слуги. Верные исполнители, и не нужно себя стращать жуткими словечками, к нам вовсе не относящимися. В этом мире полным-полно самых разных созданий, что ж вы в первую голову начинаете вспоминать невесть что… – И все равно, – сказала Ольга задумчиво. – Вы же – не от Бога, а совсем наоборот… – Сплетни! – воскликнул Джафар. – Неопытность ваша… Поди разбери в этом сумасшедшем мире, кто тут от кого… да и зачем? Жизнь надо принимать такой, какая она есть, и нас в том числе. Я же повторяю, милая Оленька… – Какая я вам Оленька? Да еще милая? – Не сверкайте так на меня глазами, хозяюшка, – без малейшего смущения сказал Джафар. – Говорю вам, нечего печалиться, в нашем лице вы обрели исполнительных и верных слуг, озабоченных одним: как быстро и точно выполнить ваши приказания… – Нет у меня никаких приказаний! – Будут, – мягко, но настойчиво заверил Джафар. – Вам без этого теперь и нельзя, порядок такой, не нами заведено, не на нас и кончится. Ваше дело приказывать, наше – повиноваться. Вы уж подумайте, как вам работою загрузить этих двух болванов, а то ведь они назойливые и настырные, как сборщики налогов. Я их пока что отправил, но вы уж сами их должны в руках держать, а то, предупреждаю по доброте, и задушить ненароком могут, они ж без работы звереют… – Ну отчего мне все это? – Судьба, надо полагать, у вас такая… Его рука лежала на Ольгиной талии, но она и этому не воспротивилась, пребывая в странном оцепенении. Повернула голову и посмотрела в его лукавые глаза: – Говорите правду! Можно ли от вас как-то избавиться? – Вынужден вас разочаровать, прелестная, – сказал Джафар весело. – Такие вещи случаются навсегда. И мы с вами теперь одной веревочкой повязаны на всю оставшуюся жизнь. Свои люди, не чужие… И что бы нам, Оленька, не наладить сразу самые что ни на есть теплые отношения? Не чужие ведь, а никто вас отныне не поймет лучше, чем скромный ваш спутник и преданный слуга Джафар… Столько веков обитаю на этом свете, а столь ослепительной красавицы еще не видывал. Коли уж нам с вами по этой жизни шагать долго-долго в теснейшем единении, давайте всерьез дружить? Он бережно, но настойчиво опрокинул Ольгу на измятую постель, в два счета спустил кружевную рубашку с плеч и примостился рядом, вкрадчиво нашептывая на ушко ласковые глупости, поглаживая и целуя в шею. Она вновь чувствовала себя, как во сне, когда нет сил сопротивляться происходящему. Уверенные руки прошлись по ее телу под жаркий шепот, туманивший голову, побывали везде, и это было приятно, что греха таить, рубашка упорхнула на пол, Ольга закинула голову, часто дыша… И в единый миг очнулась от наваждения – в самый последний момент. Сама не знала, как это получилось, она не руками оттолкнула назойливого приставалу, чуть-чуть не добившегося своего, – а словно бы мыслью нанесла такой удар, что Джафар, охнув, как от резкой боли, слетел с постели и кубарем покатился по полу. Сердито подхватив рубашку, Ольга торопливо в нее нырнула, закуталась одеялом, вскочила с постели и, твердо стоя на ногах, повелительно вскрикнула: – Отвяжись, болван! Джафар поднимался с пола, преувеличенно жалобно стеная и причитая на непонятном языке. – Кто бы мог подумать, что за столь очаровательной внешностью кроется каменное и безжалостное сердце? – запричитал он. – Если в чем я и виновен, то лишь в том, что поддался вашим чарам, о самая прекрасная из колдуний этой огромной и суровой страны, где мне до сих пор не по себе… – и сделал пару осторожных шажков в сторону постели. – Я лишь стремился к дружескому единению… – Еще захотел? – прикрикнула Ольга. – Шарахну ведь! Сам видел, у меня получается… – Кто бы спорил, – уныло откликнулся Джафар, оставаясь на прежнем месте. – Я-то, наивный и романтичный, в простоте своей полагал, что отныне, освободившись от железной хватки сурового старца с рычащим именем, я обрету родственную душу, с которой… Ольга, уже вполне овладевшая собой, усмехнулась: – Меня ты уж точно не обретешь, прощелыга. Толковая хозяйка настолько далеко в отношениях со слугами не заходит… – Милая Ольга, вас не трогает моя беззаветная влюбленность? – убитым голосом вопросил Джафар. – Абсолютно, – отрезала она. – И попробуй только снова начать – получишь еще чувствительнее… Уяснил? Можешь сесть, если тебе хочется, только без глупостей… И сама опустилась в ближайшее кресло, поплотнее закутавшись в легкое одеяло. Джафар с несказанно печальным видом сел в соседнее. Ольга отчаянно пыталась подыскать нужные слова, взять верный тон. Она уже убедилась, что новоявленные слуги и в самом деле готовы при малейшей слабине сесть на шею и ножки свесить. Слезами и причитаниями горю не поможешь, значит, нужно как-то со всем этим осваиваться, они ведь не отстанут, и надеяться нечего… |
||
|