"Пиранья. Флибустьерские волны" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)Глава пятая Развлечения вместо работыНа чердаке было невероятно пыльно и грязно – его-то никто и не подумал прибрать. Ломаная мебель, какие-то коробки и ящики, непонятные предметы вовсе уж причудливых очертаний – все это за многие десятилетия покрылось слоем пыли в три пальца и оказалось заплетено густой паутиной здешних пауков: а они, между прочим, мало того, что чертовски трудолюбивые, так еще и размером чуть ли не с грецкий орех, так что паутина получилась соответствующая. Из инструктажа, касавшегося многих мельчайших деталей того быта, посреди которого пришлось на сей раз трудиться, Мазур твердо помнил, что пауки тут не ядовитые. И все равно, приятного мало – пока он сидел у чердачного высокого окна на расчищенном от пыли и паучьих сетей пятачке, членистоногие аборигены, в жизни не пуганые человеком и потому плохо себе представлявшие, что это за ходячая гора, разгуливали вокруг с полной непринужденностью, карабкались на туфли и штанины. Мазур терпел, временами смахивая наиболее наглых. Во время своих странствий он встречал живность и омерзительнее, и опаснее. Брезгливость ему в профессиональных целях давным-давно отшибли напрочь. Возникни такая нужда, он в момент набрал бы пару пригоршней пауков и, приготовив должным образом, сожрал бы к чертовой матери без всякого восторга, но и без позывов к рвоте. Всякое приходилось жрать, когда нормальной пищи нормальных людей не было на десяток верст в округе... Примостившись на старом сундуке, окованном толстенными железными полосами, он внимательно наблюдал в бинокль за акваторией. Бинокль был старый-престарый, купленный третьего дня за пятерку на местном завале – конусовидные бронзовые трубки со стершейся черной краской, вокруг одного окуляра выпуклые буквы FOURNISSEUR DE MINISTERE DE LA GUERRE, вокруг другого – A. BARDOU-PARIS. Со своими микроскопическими познаниями во французском Мазур совершенно не представлял, что такое «FOURNISSEUR», но все остальное понял прекрасно. Надо полагать, стандартный армейский образец, судя по антикварному виду, даже не времен Первой мировой, а пораньше. Однако, несмотря на древность, бинокль оказался в идеальном состоянии – линзы не битые и не замутненные временем, винт регулировки вращается легко. Увеличение – восьмикратное, но больше сейчас и не требовалось, Мазур прекрасно видел белый теплоход, стоявший на якоре примерно в километре от берега. Он был красивым, изящным, довольно новым – что, надо полагать, и соблазнило туристов, решивших отправиться на нем посмотреть прилегающие необитаемые острова. И кто же знал, что вместе с кучей беззаботных отпускников на него просочатся террористы... Несколько автоматных очередей в воздух, парочка гранат, брошенных в воду для вящего шума и переполоха. Раз-два – и мирное суденышко захвачено. Вероятнее всего, там имелась парочка тихарей в цивильном из соответствующего отдела полиции, одновременно и приглядывающего на всякий случай за туристами на таких вот райских островках, и обеспечивающего безопасность. Наверняка. Но если они и были, то либо затаились сейчас, либо дернулись сгоряча со своими пистолями и получили свинец в дозах, безусловно, смертельных для организма – прошло уже часа два, а на борту не заметно переполоха, перемещения людей, сумятицы... Радио исправно сообщало обо всех новостях – судя по растерянности диктора, такое тут случалось впервые – но, собственно, и не было новостей. Почти сразу же после того, как неизвестные захватили судно, его отвели на то самое место, где оно стояло сейчас, и отдали якорь. Полицейский катер, сдуру попытавшийся было открыто подойти к теплоходу, был обстрелян из нескольких автоматов и ретировался без убитых на борту, но с парой раненых. Чуть позже из автоматов лапанули и по легкому вертолетику с журналистами, попытавшемуся подлететь поближе. С тех пор и до настоящего времени никто уже не пробовал подобраться к злосчастному теплоходу. Радио сообщало, что террористы вышли на связь, на полицейской волне, отрекомендовались, как вежливые люди – некий Фронт Солнечного Пути Народного Счастья – и объявили, что требования у них, конечно же, имеются, но сообщены они будут в более подходящее, с точки зрения напавших, время. А пока что властям и полиции настойчиво рекомендуют ждать у моря погоды и заранее оставить всякие попытки не то что взять судно на абордаж, но и вообще подойти близко по воде или по воздуху. В случае если таковые попытки все же будут иметь место, начнут расстреливать заложников. Властям и полиции хватило благоразумия поступить в полном соответствии с ультиматумом. За все время, что Мазур проторчал на чердаке, небо осталось пустым, ни один катер не то что попытался подойти к теплоходу, но и вообще не отчаливал от берега. Вдоль побережья сновали полицейские моторки с зелено-бело-красной полосой государственного флага на борту. По радио и телевидению каждую четверть часа повторяли полный и решительный запрет любым плавсредствам удаляться от берега дальше, чем на метр. Вся прилегающая акватория была закрыта, на берег стянули все имевшиеся в стране полицейские силы – Мазур видел там и сям патрули, отгоняющие толпы зевак подальше от набережных и причалов. Он видел и пирс, где в трогательном соседстве стояли бок о бок «Русалка» и «Ла Тортуга», откуда, едва началась заварушка, организованно, без малейшей паники, отступили и капитан Монро со своим экипажем, и ребята Мазура, прихватив казенное имущество в виде аквалангов со всеми причиндалами. Там опять-таки торчали полицейские, прямо напротив «Русалки» – опереточная шатия в шортах, рубашках хаки с короткими рукавами и белоснежных портупеях с кобурами. Было достоверно известно, что в кобурах у них все же не соленые огурцы, а боевое оружие, но все равно, из-за этих шортиков-рубашечек они казались Мазуру несерьезными, как юные пионеры на далекой родине. Вообще-то британцы не так уж давно на совесть выучили здешние полицейские кадры – как-никак для себя готовили, когда ни о какой такой независимости и речи не шло. И тем не менее... Эти голоногие ребятки, быть может, и неплохо справлялись с классической мелкой уголовщиной, но вряд ли смогли бы качественно разобраться с настоящими, профессиональными террористами из очередного фронта, которых в Южной Америке, что блох на Барбоске. Ни малейшего опыта. Такое тут впервые. А если вспомнить, что вся здешняя армия состоит из роты президентского почетного караула и сотни национальных гвардейцев, а военный флот – это десяток актеров с пулеметами... Вот он, этот флот, в полном составе – патрулирует вдоль берега, чтобы ни один придурок не рванул в море... Скверная ситуация. Собственными силами Пасагуа ничегошеньки не добьется. Конечно, имеются и другие силы, уж Мазур-то это прекрасно знал. С завязанными глазами, ночью разбуди, мог указать на хорошей карте, где эти силы дислоцируются, как вооружены и кто командует в конкретной географической точке... К американцам президент вряд ли станет обращаться – как-никак его страна входит в Содружество. А значит, террористами вплотную займутся англичане, если точно – ребятки из САС. Вот это и в самом деле профессионалы, к которым Мазур относился серьезно. Приходилось общаться, чего уж там... Не исключено, что самолет с профи из «сабельного эскадрона» или «крыла противодействия революционному экстремизму» уже взлетел с одного из британских аэродромов. Но будет он здесь не раньше чем через десять часов – и даже когда приземлится, британцы не ринутся в драку с колес. Не мальчики. Будут изучать обстановку – как Мазур на их месте – разработают варианты, выберут самый надежный, начнут осуществлять... Иными словами, если очень повезет, то теплоход зачистят не раньше чем через двое суток. А это, в свою очередь, означает, что ближайшие двое суток Мазур и его команда проведут в самом пошлом бездействии. Пока все не кончится, ни одно судно не выйдет в море, власти опасаются новых нехороших сюрпризов и жертв. И это в то время, когда янкесы могут и отыскать свою пропажу... Слишком давно он занимался своим делом, чтобы поддаваться кипящим эмоциям. Но все равно, пребывал в тихом, рассудочном бешенстве: работа сорвана в силу непреодолимых обстоятельств... и от этого ничуть не легче. Окажись это шторм, цунами, очередной тайфун с красивым женским именем, на душе было бы спокойнее – человек, в общем, не в силах противостоять неразумной стихии, когда та разгуляется на всю катушку. Однако потерпеть крах из-за того, что какие-то «суперреволюционные придурки выбрали именно это место, чтобы в очередной раз нашуметь, напакостить, нагадить… Мазуру в жизни пришлось немало общаться с подобными фронтами, и впечатления он вынес самые похабные. Даже в тех случаях, когда его работа в том и заключалась, чтобы не размазывать долбанных революционеров по стенке, а наоборот, всерьез им в чем-то помогать, вроде незабвенной истории с золотым грузовиком... Он встрепенулся, перевел бинокль на полсантиметра левее. Ага! В большом иллюминаторе неспешно прошел человек с обвязанной темным платком по самые глаза физиономией, с коротким автоматом, и указательный палец правой руки Мазура чисто машинально свело мгновенной судорогой, словно он плавно нажал на спусковой крючок. Будь у него в руках снайперка, этот тип уже валялся бы с аккуратненькой дыркой над правым ухом. Расстояние не столь уж велико, хорошая снайперка, немецкая или итальянская, умелые руки, острый глаз – и все кончилось бы для того типа хреново... Зубы свело от злого бессилия – на тех уродов, на свое бездействие, на неожиданную задержку, которая неизвестно сколько продлится. И самое паршивое – погода прекрасная, ныряй с рассвета и до заката! За спиной отчаянно заскрипела крышка люка, медленно поднялась, распугивая пауков, подняв клубы сухой пыли. Мазур спокойно повернулся в ту сторону. На чердак, отряхиваясь, поднялся Лаврик. Подошел к Мазуру, забрал бинокль и долго смотрел на море. – С-суки, – сказал он, не оборачиваясь. – Твари. Нашли время, нашли место революции устраивать... Мазур молчал, стоя рядом и глядя на теплоход невооруженным глазом. Ему давно уже пришло в голову, что этой ночью он, сам того не ведая, спас Кимберли от серьезных жизненных неприятностей. Теперь, после собственных наблюдений, после визита фэбээровцев, после захвата теплохода у него уже не оставалось сомнений, что эта гоп-компания, Аугусто с дружками, нагрянула исключительно затем, чтобы прихватить в заложники и восходящую кинозвездочку. Пущей огласки и эффекта ради. Она, конечно, не Мерилин Монро, но там, на теплоходе, ручаться можно, народец поголовно и вовсе никому неизвестный, обычные обыватели, плотва... А Мазур им дело сорвал. Устраивать перестрелку для них было определенно преждевременно. Услышав о затесавшихся среди гостей частных сыщиках числом не менее полудюжины, Аугусто решил не испытывать судьбу и предпочел синицу в руках... Рядышком стояли, как два голубка, подумал Мазур с безграничным сожалением. Шею ему мог свернуть в три секунды. Кто бы знал! – Президент, конечно, задействует САС, – сказал Лаврик, не отрываясь от бинокля. – Пока долетят из Альбиона... – Знаешь, еще не факт, что – из Альбиона, – сказал Мазур. – Двадцать второй полк САС сейчас в Колумбии. Тренирует тамошний спецназ против «кокаиновых баронов». Я перед самым отъездом смотрел сводку. – Да? А я не успел... Все равно. Из Колумбии дорога тоже не близкая. Пока прилетят, пока изучат обстановку, и так далее... – Да уж, хреново, – сказал Мазур с чувством. – Снайперку бы, а... Только что какой-то урод с трещоткой маячил против иллюминатора секунд десять... – Ага. А они начнут шлепать заложников, если что... – Я знаю, – сказал Мазур. – Чисто теоретически фантазирую, чтобы хоть чем-то башку занять... А вообще-то... Хорошенькое стечение обстоятельств, тебе не кажется? Англичане припрутся еще неизвестно когда… Но в том-то и пикантность ситуации, что на бережку мы... Лаврик обернулся. Сказал без всякого выражения: – И как ты себе это представляешь? – А что тут представлять, – сказал Мазур рассудительно. – Задачка как раз для нас. Ночной порою, с аквалангами, можно даже с минимумом имеющегося в наличии оружия... черт, да можно вообще без оружия! Мы с этими смогли бы качественно почирикать, вовсе оружия не применяя или пользуясь тем, что в темпе отберем... – Снова теоретические фантазии? – Ага, – сказал Мазур. – Но, между прочим, не имеющие к утопиям никакого отношения. Мы как-никак делали индивидуумов и покруче, чем эти долбанные фронтовички... – А кто даст санкцию? – усмехнулся Лаврик. – Или хочешь сказать, что возьмешься провернуть такое предприятие без санкции, по собственному наполеоновскому разумению? Мазур мгновенно поскучнел. – Ну что ты, – сказал он уныло. – Что я, махновец? Разумеется, только с санкции далекой отчизны... Но план, согласись, вполне реальный и, что характерно, с огромными шансами... – А что потом? – Потом мы тихо смываемся тем же путем, как и положено уважающим себя ихтиандрам, – сказал Мазур. – Освобожденный экипаж радостно ведет судно в гавань, неистовствуют репортеры, чешет в затылке начальник полиции, так и не дознавшийся, кто были те скромные герои... – Я смотрю, ты всерьез все продумал? – Два часа тут торчу, – сказал Мазур. – Все равно делать нечего. Чисто машинально начинаешь прокачивать варианты. Благо дело насквозь знакомое. Ты сам, помнится, в чем-то подобном принимал участие и ухитрился особенно не напортачить... Лаврик смотрел на него с загадочной, непонятной улыбочкой. Вернул бинокль, сказал задушевно: – Вот смотрю я на тебя и думаю – почему ты до сих пор не адмирал? – Рановато, – сказал Мазур. – Пожалуй... Но голова у тебя работает. В нужном, знаешь ли, направлении... Очень примечательная у него была ухмылочка. Знакомая по прошлым каруселям. Многозначительная. С радостной надеждой Мазур придвинулся вплотную и сказал: – Колись, боец незримого фронта... – А что тут колоться? – пожал плечами Лаврик. – У меня, да будет тебе известно, санкция есть... – Иди ты! – Серьезно, – сказал Лаврик так, что Мазур моментально ему поверил. – Ты ведь не считаешь, что самый умный на свете? В такой ситуации многие думают синхронно... Короче, санкция есть. Как только на воду и этот многострадальный кораблик опустится ночная тьма, мы имеем полное право... да что там, мы просто обязаны решительно пресечь хулиганство на борту. Поскольку это самый простой и надежный способ обеспечить себе условия для нормальной работы. Есть свои нюансы, но о них можно потом... Это уже не суть важно. Главное, санкция есть. Мазур ему поверил моментально – не тот это был человек, чтобы пускаться на авантюру. Несгибаемый службист Самарин. – Ага, – сказал он. – И ты это провернул за два последних часа? – Умеем работать, когда припрет, – скромно потупился Лаврик. – Это, знаешь ли, наталкивает... – сказал Мазур, рассуждая вслух. – У тебя, ясен пень, нет и не может быть радиостанции. Ты бы не смог сам... У тебя, конечно же, есть в городе кто-то, как раз и располагающий немалыми возможностями... Это азбука. Тоже мне, головоломка... – Ты уж себе думай, что хочешь... – сказал Лаврик, отводя взгляд. – Пошли? – Куда? Полдень еще... – По дороге объясню, понадобится кое-какая предварительная подготовочка. Ты уж соври своей заиньке что-нибудь убедительное, чтобы не волновалась... Они спустились с чердака, все еще отряхиваясь от пыли и паутины. Все прочие обитатели дома столпились у маленького телевизора, напряженно пялясь на экран, где не происходило ровным счетом ничего интересного. Картинка была статичной и незамысловатой: теплоход, стоящий на якоре. Судя по точке съемки, телеоператор примостился со своей камерой на крыше одного из домов на набережной. Закадровый комментатор что-то бубнил без всякого воодушевления – ага, в двадцатый, наверное, раз повторял, что никакие требования пока что не оглашены, что количество террористов по-прежнему неизвестно, что на теплоходе вроде бы так ничего пока и не происходит... Надежды Мазура как ни в чем не бывало проскочить к двери оказались тщетными – Кимберли моментально кинулась наперерез, ухватила за рукав: – Вы куда? – Мобилизация, – сказал Мазур. – Ты не знала? Всех граждан Содружества мобилизуют в дружины для поддержания порядка и возможного отпора засевшим в городе террористам. А мы с Майком как-никак граждане Австралии... Она схватила Мазура за лацканы легкой куртки, глаза у нее сейчас были совершенно бабьи, испуганные, мокрые, встревоженные. – Это же опасно! С ума посходили?! Некому лезть туда, кроме вас? Есть же полиция, армия... Видя выражение ее глаз, Мазур почувствовал даже некоторую гордость, глупую и неуместную. И тут же, выругав себя за дурацкие шутки, торопливо сказал: – Извини, это я так пошутил... Неудачно, да? Ничего страшного, нам просто надо продлить парочку лицензий. Все конторы ведь работают как ни в чем не бывало, это только на набережной заваруха. Она опустила голову, словно Мазур ее ударил. Отвернулась, дрогнувшим голосом обронила: – Шутки у тебя, дубина... Мазур побыстрее просочился на улицу. Лаврик спешил следом. Они спустились с холма, свернули в сторону центра. – А девочка к тебе неровно дышит, – сказал Лаврик, глядя в сторону. – Приятная девчонка, точно. Но не думаешь же ты, что она в тебя всерьез врезалась по самые уши? Ты у нас, в конце концов, не сказочный прынц. Я тебе скажу, что происходит, и какая тут психологическая подоплека. Девочка сама не своя от радости, что на какое-то время вырвалась из гадюшника. Она, конечно, хочет в звезды, спасу нет, но ихний Голливуд – это гадюшник. Говорю как специалист. – Ты там бывал? – хмуро спросил Мазур. – Была у меня однажды подруга, – сказал Лаврик. – С «Ленфильма». И ведь не костюмерша какая – актрыса. Имени не говорю, ты все равно не поверишь, решишь, травлю... Так вот, она мне изрядно порассказывала про милые и душевные нравы означенного «Ленфильма». Интриги, зависть, закулисье и все сопутствующее... У меня ухи в трубочку сворачивались. Так вот, родной, если наш советский «Ленфильм», руководимый и идеологически направляемый – неописуемый змеятник, то я себе представляю, что должно твориться в Голливуде, где ставочки малость повыше... Одним словом, твоя Кимберли на какое-то время вернулась в нормальную жизнь. На кораблике плавает, по улицам гуляет с мороженым, по темным углам с симпатичным кладоискателем целуется... Сечешь? Это нормальная жизнь, нормальный отдых. Только рано или поздно, скорее рано, чем поздно, раздастся рев трубы, и она упорхнет назад, чтобы лезть вон из кожи... – Сам знаю, – сказал Мазур. – Что ты цепляешься, репей? Ну не можешь же ты всерьез думать, что я потек из-за очередной зайки? Никак не можешь... Лаврик какое-то время шагал рядом, задумчиво улыбаясь чему-то своему, лицо у него стало грустное и напрочь отрешенное от суровых сложностей здешнего бытия. – Это я в походно-полевых условиях провожу сеанс психотерапии, – сказал он наконец. – Чтобы придать тебе прежнюю железность. Ты уж прости, но я самолично, собственными зыркалками пару раз видел, как ты на нее смотришь почти человеческими глазами... Точно. – Так ведь «почти», – ухмыльнулся Мазур. – Нюанс? – Нюанс, – согласился Лаврик. – И все равно, «почти» в наших условиях – это перебор. Всякий должен быть невозмутим и тверд, как Железный Дровосек... – Не вспоминай про Железного Дровосека, – глухо сказал Мазур. – Почему? А... Но я же книжного имел в виду. Извини. Короче говоря, я тебе заранее делаю прививку от почти человеческих взглядов в адрес капитанской дочки. Думай о реалиях. О том, что все равно ни черта у вас не выйдет. О том, что она через пару-тройку годочков обязательно испортится. В том смысле, что профессия ее изуродует. Эта профессия, промежду прочим, человека уродует почище нашей. У нее будут замки и виллы, семь мужей. Вместо недотепы Билли Бата при ней будет состоять какая-нибудь двуногая акула, которая контракты и денежки из глотки вырвет. И она тебя даже не вспомнит. Уж я-то знаю, – сказал он, глядя под ноги. – В принципе, разница только в масштабах и ставках... Он подцепил носком мятую жестяную банку из-под кока-колы и с дребезгом погнал ее по тротуару, мастерски поддавая, пасуя сам себе. Мазур, подхватив ритм, перехватил у него жестянку, и они долго гнали ее по мостовой, перетасовывая, отбирая, всерьез этим увлекшись на какое-то время – два взрослых мужика, устремившиеся по серьезным делам. В конце концов, банка неожиданно провалилась в ямку, откуда ее никто доставать не стал. – А может, с ней будет по-другому, – сказал Мазур. – Не так уж мрачно… – А где ты видел, чтобы профессия не уродовала человека? – пожал плечами Лаврик. – То-то... Будь пессимистом, родной, пессимизм облегчает жизнь, уберегая от разочарований... Какое-то время они шагали молча, порой автоматически оборачиваясь вслед девушкам в символических платьицах. Мазур нисколечко не соврал Кимберли – жизнь в городе, если приглядеться, продолжалась как ни в чем не бывало, далеко не все казались настолько любопытными, чтобы жариться на солнцепеке у набережной и глазеть на теплоход, неподвижно торчавший вдали от берега. Разве что полицейских стало гораздо больше, они маячили даже там, где отродясь их не было. Пару paз они видели в витринах работающие телевизоры с той же картинкой: теплоход на якоре, снятый с высоты. – Слушай, – сказал Мазур. – По-моему, пора, наконец, мне сказать – а камо это мы грядеши? Мы ведь недвусмысленно удаляемся от берега, в противоположную сторону топаем... – А нам туда и надо, – сказал Лаврик. – Понимаешь ли, твой Флорес-Фуерес то ли стратег изрядный, и то ли трусоват малость. Он тут сидит с парочкой приближенных в домике на горе и руководит своими орлами по радио, с безопасного отдаления. Хатку уже обложили аккуратненько наши друзья. Сейчас мы туда войдем и задушевно поспрошаем генералиссимуса сраного о деталях – сколько, с чем, и прочее... Мазур спокойно кивнул. Большего знать и не требовалось – он и мысли не допускал, что сеньор Аугусто станет запираться или вилять. Так уж в жизни повелось: все, кому они задавали вопросы по делу, рано или поздно начинали отвечать так охотно и многословно, что порой одергивать приходилось, чтобы уши не заложило от болтовни... Как и следовало ожидать, они так и не вышли за пределы Старого города. Дорога поднималась в гору, где улиц как таковых уже почти что не было – только стояли там и сям, далеко разбросанные, без всякого порядка и номеров уединенные домики, то новые и роскошные чьи-то виллы, то кирпичные особнячки испанской постройки, то самые настоящие лачуги? Как-то все это уживалось вместе – извечные пасагуанские контрасты, местный колорит... – Да вот, кстати, о нюансах, – сказал Лаврик. – Самое время... Короче, есть серьезные нюансы. У нас с тобой – не только санкция на штурм, но и категорический приказ, как именно это обставить. Если кратко, но исчерпывающе – решительно запрещено не только гасить клиентов, но и калечить. Максимум, что мы себе можем позволить – квалифицированный мордобой без повреждения костей и внутренних органов... – Мать твою, – сказал Мазур. – У начальства что, неопохмеленное состояние? – А это не начальство, – сказал Лаврик, глядя в сторону. – Ты, родной, не забывай, что наше начальство – еще не пуп земли. У нас, если ты запамятовал, во главе всего стоит руководящая и направляющая сила... В общем, гасить нельзя. Нельзя ломать кости и отбивать печенки. Более того, когда мы возьмем коробку, мы должны приложить все силы, чтобы доставить этих уродов на берег в безопасном месте и отпустить к чертовой матери... Тех, в домике, куда мы идем, это тем более касается. Категорически... Мазур не задал ему ни единого вопроса. Все было ясно и так. Он достаточно пожил на свете и много лет прослужил отнюдь не по интендантскому ведомству. У подобного идиотского с точки зрения профессионала приказа было одно-единственное объяснение: этот долбанный фронт крепко-накрепко повязан со Старой площадью, о чем не должна знать ни одна посторонняя душа. Международный отдел ЦК КПСС, яснее ясного. Контора, дирижирующая по всему свету такими вот фронтовиками. Доводилось уже прикасаться к иным из этих симфоний... – Вот такие у нас будут развлечения, – сказал Лаврик. – Вместо серьезной работы... Мазур промолчал – поскольку все давно решено без него, и его мнение тут ничего не значило. Про себя он, конечно, сказал, что думал, но далеко не все, так, в общих чертах и самых смачных выражениях. Героям Богомолова было все же легче, у них оказалось гораздо больше возможностей. «Даже если вас будут убивать, стрелять только по конечностям» – им даже печенку отшибать запрещено, не говоря уж о костях, гуманизм невероятного накала... |
||
|