"Сталин. Ледяной трон" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)

Глава первая ОЧИЩЕНИЕ ПЛАМЕНЕМ

1. Самая первая оттепель

К сожалению, когда речь заходит о Сталине, очень и очень многие не дают себе труда подумать, осмыслить собственным разумением и личность вождя, и то чертовски непростое время, когда он жил и работал. Массовое сознание сворачивает на гораздо более простой, но крайне неподходящий путь: механически повторять готовые, примитивные штампы, вброшенные в широкое обращение XX съездом и лично Хрущевым. Между прочим, по бедности фантазии и общей убогости интеллекта «дорогой Никита Сергеевич» практически не придумал ничего своего – он попросту воспользовался опять-таки готовыми клише, которые запустили не кто иной, как Троцкий с Геббельсом (что будет убедительно доказано чуть позже)…

Вот, например, молчаливо подразумевается, что Сталин в течение своей отнюдь не короткой жизни совершенно не менялся. Не менялись его характер, отношение к людям, взгляды на мир, события, теории. А меж тем это глубоко неправильно.

Так попросту не бывает. Любой человек, если только он не законченный дебил, с годами постепенно, понемногу меняет убеждения, характер, взгляды, привычки – потому что взрослеет, усложняется, набирается житейского опыта, потому что в его сознание непрерывно поступает поток свежей информации, потому что с ним происходят разнообразнейшие события, опять-таки вынуждающие человека меняться…

Это ведь азы психологии, не правда ли?

Но в случае со Сталиным об этих азах как-то забывают. В полную силу работают штампы и клише. А потому сплошь и рядом появляются статьи и книги, авторы которых свято верят, будто Сталин еще году в семнадцатом поставил себе задачу «добиться необъятной власти», а вся его дальнейшая жизнь и поступки были, мол, лишь осуществлением этого патологического стремления к трону…

И это глубоко неправильно. Хотя бы потому, что совершенно не учитывается время. К примеру, декабрь семнадцатого, июнь восемнадцатого и, скажем, март девятнадцатого – это три совершенно разных исторических периода, отличающиеся друг от друга, как небо от земли. Во времена, подобные нашей революции и Гражданской войне, ситуация меняется столь же быстро, как картинка в калейдоскопе – и новое уже совершенно не похоже на прежнее, прошлый опыт (всего лишь опыт прошлой недели) уже решительно не годится, впереди полнейшая неизвестность, и нужно срочно импровизировать…

В первом томе я, смею думать, наглядно и убедительно доказал на конкретных примерах, что Сталин всегда, с самого начала, был приверженцем умеренности. Что на всяком критическом переломе ситуации или просто при необходимости решить какую-то насущную проблему он был автором самого умеренного решения, самого мягкого.

Но Сталин менялся. Жизнь заставляла. Думается мне, можно довольно уверенно проследить ту цепочку событий и фактов, что поневоле прибавляла в его характере подозрительности, твердости, недоверия, жесткости… жестокости, назовем уж вещи своими именами. Многие ключевые эпизоды прослеживаются четко и недвусмысленно…

Начнем с того, что большевики, по моему глубокому убеждению (и при отсутствии к ним всякой симпатии), все же были носителями не в пример большей доброты, нежели, скажем, представители кое-каких братских революционных партии. Постараюсь прояснить свою мысль.

Нелепо утверждать, что большевики не практиковали террора. Ого, и еще как практиковали! Но принципиальное отличие в том, что для большевиков он был побочным видом деятельности, если можно так выразиться. Потому что идейную основу большевиков составляло стремление донести до народных масс теорию. Вооружить массы этой теорией, чтобы они сознательно сделали выбор в пользу переустройства общества по их, большевистскому, пути.

Меж тем для тех же эсеров или анархистов-максималистов террор был самоцелью. Теорией они себя особо не утруждали, бросив все силы на стрельбу и взрывы. Большевистские боевики, сплошь и рядом решавшие мелкие, прикладные задачи, не шли ни в какое сравнение с Боевой Организацией эсеров…

Глубинная суть большевиков – «распропагандировать и убедить». Глубинная суть эсеров и подобных им – «стреляй по всему, что движется». Отрицать это невозможно.

И только впоследствии, когда пришлось импровизировать, когда возникли новые, никакой теорией не предусмотренные ситуации, когда началась не укладывавшаяся в рамки прежних теоретических дискуссий борьба, большевики – и Сталин с ними вместе – озлились. В таком повороте событий нет ничего непонятного, необычного. И нового тоже нет. В точности так обстояло во Франции: начиналось малой кровью и цветами, а кончилось разгулом гильотины. В точности так обстояло и с российскими народовольцами, спервоначалу искренне полагавшими, что достаточно свергнуть самодержца и провозгласить все и всяческие свободы, чтобы миллионные народные массы автоматически превратились в исполненных чистой любви «братьев». Об этой невинной вере прямо-таки открытым текстом повествуют подробнейшие мемуары лидеров «Народной воли» (того же Морозова). И лишь потом, когда теория оказалась решительно несовместима с жизнью, как-то незаметно, сами собой всплыли мысли о динамите, кинжалах и револьверной пальбе…

Глупо отрицать, что поначалу взявшие власть большевики отпускали под честное слово своих противников вроде генерала Краснова…

Итак, что же вынуждало Сталина озлиться?

Первым толчком, без сомнения, был суд над Романом Малиновским, многолетним агентом охранного отделения. У людей идейных, убежденных (а Сталин таковым, безусловно, являлся) это должно было вызвать нешуточный шок, психологический удар, надлом: не рядовой функционер, а один из старых партийных товарищей, член ЦК, близкий к Ленину, оказался примитивным стукачом.

И вдобавок не единственным из видных

Потом события середины двадцатых годов: смерть Ленина, за которой последовала ожесточенная грызня в верхах, борьба за лидерство в партии, за титул вождя и наследника. Для идейного человека это опять-таки шок: когда былые сподвижники, вроде бы накрепко спаянные единством убеждений и целей, схватываются насмерть, словно откопавшие золотой клад флибустьеры…

В конце двадцатых – начале тридцатых эта борьба еще более обострилась. Как ни убаюкивай себя воспоминаниями о былом единстве, об общих идеалах, жизнь наглядно демонстрирует: верить нельзя никому. Сталин полагал, что Бухарин – его искренний друг, не способный на подлость, а «друг» тем временем с поднятым воротником проскальзывал к противникам Сталина и на равных обсуждал с ними, как бы свергнуть Кобу к чертовой матери. И даже жена Наденька, самый близкий человек, качнулась к противникам…

Что, подобные поганые сюрпризы не сделают человека жестче и подозрительнее? Ну-ну.

А еще позже, когда хлынула информация о заговорах в высшем руководстве партии, армии, госаппарата…

Одним словом, изначально Сталин вовсе не был свирепым. Жизнь заставила…

И все же он до некоторого момента еще пытался оставаться умеренным, не жестоким. Давно известно, что в середине тридцатых, уже подвергаясь прессовке, Бухарин (вместе с молодой женой!) был послан ЦК в Европу, чтобы приобрести там архив Карла Маркса. С некоторых пор я не могу отделаться от убеждения, что Сталин таким образом выталкивал неверного друга «Бухарчика» из страны. Что это был недвусмысленный намек: ну что ты тянешь, придурок! Жена при тебе, ты на свободе! Не вздумай возвращаться!

Но если это и был намек, Бухарин его не понял…

Еще в тридцать шестом году, когда уже давным-давно бушевали открытые схватки с партийной оппозицией, когда к Сталину стеклось достаточно информации о заговорах, он, тем не менее, старательно готовил оттепель.

Да, именно так. Оттепель. Первую. Принято считать с легкой руки Эренбурга, что оттепель впервые наступила после смерти Сталина. Простите, вздор. Самая первая оттепель – это тридцать шестой год, сталинская Конституция, сталинский проект всеобщих, равных и тайных выборов.

Напомню, как обстояли дела. Сначала был принят целый комплекс мер по восстановлению законности и искоренению перегибов последних лет. Не кто иной, как Андрей Януарьевич Вышинский, новый прокурор СССР, совершенно несправедливо признанный «палачом», эту кампанию начал. Сначала были пересмотрены дела многих социально чуждых элементов, высланных из Ленинграда после убийства Кирова, – и немало людей реабилитировано.

Потом Вышинский пробил в Политбюро (несомненно, с подачи Сталина) так называемое постановление о снятии судимости с колхозников, репрессированных по печально известному закону «о трех колосках». В течение семи месяцев почти восемьсот тысяч человек в одночасье лишились судимости и были восстановлены в правах. Вслед за тем из разряда «лишенцев» вывели казачество.

Сегодня нам трудно представить, что означало тогда для человека находиться в категории «лишенца». «Лишенец» – это не просто индивидуум, лишенный права голосовать на выборах. Это – бедолага третьего, четвертого сорта: и сам бесправен, и дети бесправны, не то что в институт поступить, а и приличную работу получить невозможно…

И вот их реабилитировали – сотни тысяч людей. Отныне они становились полноправными гражданами. Это что – не оттепель? Но Вышинский не останавливался. Летом 1936-го Политбюро утвердило проект его постановления «О порядке производства арестов». Теперь по всем без исключения делам сотрудники НКВД могли производить аресты исключительно с согласия прокурора. А на арест того или иного специалиста требовалась еще и санкция соответствующего наркома. По сравнению с прежней феноменальной легкостью, с какой «органы» гребли практически любого, на кого упал их зоркий взгляд, это был гигантский шаг вперед.

Вообще Вышинский – еще одна самым бесцеремонным образом ошельмованная фигура. Разбуди ночью любого и напомни эту фамилию – и почти каждый, не задумываясь, воскликнет:

– Ну как же, помню! Тот, что говорил, будто признание – царица доказательств!

Так вот, ничего подобного. Не угодно ли прочесть подлинные слова Вышинского, найденные Е. Прудниковой?

«В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае, считавшейся наиболее серьезным доказательством, „царицей доказательств“… Этот принцип совершенно неприемлем для советского права и судебной практики».

Как видим, Вышинский писал и говорил совершенно противоположное тому, что ему стали приписывать! Между прочим, в точности так обстояло дело и со «всем известным» высказыванием Ленина о том, что якобы «каждая кухарка способна управлять государством». На деле же Ленин попросту призывал создать такие условия воспитания и образования, при которых каждая кухарка сможет квалифицированно принимать участие в делах государственного управления! Существенная разница, не правда ли?!

Итак, сотни тысяч людей в 1936 г. стали полноправными гражданами, избавленными от прежних ограничений. А Сталин шел дальше. Возможно, кому-то это покажется диким, невероятным – но в том же году он подготовил проект выборов, по которому в каждом избирательном бюллетене значились бы несколько кандидатов, выдвигаемых не только партийными ячейками, но и общественными организациями, собраниями беспартийных!

Образец такого бюллетеня – в Приложении. Он обнаружен в архивах доктором исторических наук Ю. Н. Жуковым пару лет назад – и до сих пор не высказано внятных сомнений в подлинности документа. Три кандидата – из них райкомом выдвинут только один. Голосование – тайное, избирателю предоставляется полная возможность вычеркнуть тех, кто ему неугоден.

Если это не демократические выборы, то объясните мне, что же тогда демократией считать?!

Состоявшийся в феврале 1937-го Пленум ЦК ВКП(б) прямо нацеливал партийную верхушку на новые времена. А. А. Жданов в своем обширном докладе высказался совершенно недвусмысленно:

«Новая избирательная система… даст мощный толчок к улучшению работы советских органов, ликвидации бюрократических органов, ликвидации бюрократических недостатков и извращений в работе наших советских организаций. А эти недостатки, как вы знаете, очень существенны. Наши партийные органы должны быть готовы к избирательной борьбе…»

И далее он говорил, что выборы эти будут серьезной, нешуточной проверкой советских работников, потому что тайное голосование дает широкие возможности отвести нежелательных и неугодных массам кандидатов; что партийные органы обязаны отличать подобную критику от враждебной деятельности, что к беспартийным кандидатам следует относиться со всей поддержкой и вниманием, потому что их, деликатно говоря, в несколько раз больше, чем партийцев.

В докладе Жданова во всеуслышание были озвучены термины «внутрипартийный демократизм», «демократический централизм», «демократические выборы». И были выдвинуты требования: запретить «выдвигать» кандидатов без выборов, запретить на партийных собраниях голосовать «списком», обеспечить «неограниченное право отвода членами партии выдвигаемых кандидатур и неограниченное право критики этих кандидатур». Последняя фраза целиком относилась к выборам сугубо партийных органов, где давным-давно не было ни тени демократизма. Но, как мы видим, и всеобщие выборы в советские органы не забыты. Сталин и его люди требуют демократии!

И как же на доклад Жданова реагируют партийные вельможи, собравшиеся на пленуме, первые секретари обкомов, крайкомов, ЦК национальных компартий?

А они пропускают все это мимо ушей! Потому что подобные новшества отнюдь не по вкусу той самой «старой ленинской гвардии», которая еще не уничтожена Сталиным, а как раз и восседает на пленуме во всем величии и блеске… Потому что хваленая «ленинская гвардия» – скопище мелких сатрапчиков, категорически не приемлющих и подобный разгул демократии, и вообще необходимость соблюдать какие бы то ни было законы. Они привыкли жить в своих вотчинах мелкими царьками, единолично распоряжаться жизнью и смертью… Двадцать лет глава советской юстиции товарищ Крыленко, палач, расстрельщик, буквально в истерике бьется, стоит ему услышать о каких-то там писаных законах. Остальные – не лучше…

Прения по докладу Жданова были практически сорваны. Несмотря на прямые призывы Сталина серьезно и подробно обсудить реформы, старая гвардия с параноидальным упорством сворачивает на более приятные и понятные темы: террор, террор, террор! Какие, к чертовой матери, реформы?! Есть более насущные задачи: бей затаившегося врага, жги, лови, выявляй! Наркомы, первые секретари – все талдычат о том же: как они азартно и масштабно выявляют врагов народа, как намерены поднять эту кампанию до космических высот…

Сталин теряет терпение. При появлении на трибуне очередного оратора, не дожидаясь, когда тот откроет рот, иронически бросает:

– Всех врагов выявили или еще остались?

Оратор (первый секретарь Свердловского обкома Кабаков, еще одна будущая «безвинная жертва сталинского террора») пропускает иронию мимо ушей и привычно трещит о том, что избирательная активность масс, чтоб вы знали, как paз «сплошь и рядом используется враждебными элементами для контрреволюционной работы».

Они неизлечимы! Они просто не умеют иначе! Им не нужны ни реформы, ни тайное голосование, ни несколько кандидатов в бюллетене. Они с пеной у рта отстаивают прежнюю систему, где нет никакой демократии, а есть лишь «боярская волюшка»…

На трибуне – Молотов. Он говорит дельные, толковые вещи: нужно выявлять действительных врагов и вредителей (а они, как мы убедились, существуют реально! – А. Б.), а не поливать грязью всех без исключения «капитанов производства»; нужно научиться, наконец, отличать виновных от невиновных, нужно реформировать раздутый бюрократический аппарат; нужно оценивать людей по их деловым качествам и не ставить в строку прошлые ошибки…

А бояре– все о том же: искать и ловить врагов со всем пылом! Искоренять глубже, сажать больше!

Для разнообразия они увлеченно и громогласно начинают топить друг друга: Кудрявцев – Постышева, Андреев – Шеболдаева, Полонский – Шверника, Хрущев – Яковлева. Молотов, не выдержав, открытым текстом говорит:

– В ряде случаев, слушая выступающих ораторов, можно было прийти к выводу, что наши резолюции и наши доклады прошли мимо ушей выступающих…

В яблочко! Не просто прошли – просвистели… Большинство собравшихся в зале не умеют ни работать, ни реформировать. Зато они прекрасно умеют ловить и выявлять врагов, они обожают это занятие и жизни без него не мыслят…

Короче говоря, не «тиран Сталин», а именно «старая партийная гвардия», правившая бал на февральском пленуме, похоронила все попытки демократической оттепели. О бюллетенях с несколькими кандидатами речь уже не шла: планы реформ были немилосердно кастрированы и свелись исключительно к тому, что кандидатов на выборах будут выдвигать «совместно» коммунисты с беспартийными. И в каждом бюллетене отныне будет по одному единственному кандидату – ради отпора проискам. А в придачу – очередное многословное словоблудие о необходимости выявлять массы засевших врагов…

Конец недолгой оттепели. Сталин так и не продавил свой блок реформ.

Правда, на пленуме он сказал примечательные слова:

– Партийные организации будут освобождены от хозяйственной работы, хотя произойдет это далеко не сразу. Для этого необходимо время. Надо укомплектовать органы сельского хозяйства, дать туда лучших людей. Промышленность, она крепче построена и ее органы не дадут вам подменить их. И это очень хорошо. Надо усвоить метод большевистского руководства советскими, хозяйственными органами: не подменять их, не обезличивать, а помогать им, укреплять их и руководить через них, а не помимо них.

Тогда партийная верхушка, несомненно, восприняла это как проходные, дежурные декларации, нечто вроде обязательных заклинаний. И совершенно зря. Впоследствии мы еще не раз вернемся к этим сталинским словам. Потому что это была продуманная и жесткая программа, начавшая претворяться в жизнь уже довольно скоро…

2. Голоса былые

А в это время уже во всю шли аресты…

Давно и отнюдь не мною, таким умным, подмечено: Россия – единственная страна, где показаниям подследственных не верят вовсе. На XX съезде Хрущев высочайше повелел считать все обвинения «ложными», все показания «выбитыми», все признания «вынужденными» и не имеющими ничего общего с реальностью. Отныне полагалось верить, что «ленинская гвардия», во-первых, вовсе не имела своего мнения, воли, стремлений и желаний, слепо повинуясь указаниям Сталина на манер дрессированной морской свинки; во-вторых, они никогда в жизни не предпринимали никаких действий против руководства страны и Сталина, в частности, против сложившегося порядка управления…

Позвольте не поверить. В первую очередь оттого, что речь, как уже неоднократно подчеркивалось и повторялось, идет не о мелких, примитивных людишках, а о личностях – ярких, крупных, самобытных, своевольных, привыкших казнить и миловать, самовластно повелевать миллионами людей. Такие люди просто-напросто не стали бы изображать дрессированных собачек перед Сталиным – которого считали всего-навсего «первым среди равных». Здесь в полной мере действовала та же логика, что в былые времена двигала средневековыми баронами: в замке у себя каждый вельможа – король, а если его величество вздумает очень уж своевольничать, его и придушить не грех…

По какому-то неисповедимому выверту ума и логики помянутых баронов-заговорщиков мы вовсе не считаем безвинными жертвами, а вот красным вельможам отчего-то отказываем в уме, решимости и воле…

В этом мире нет ничего нового. Перед нами – классический, прискучивший уже Европе из-за своей обыденности очередной заговор титулованной знати против энергичного короля…

Они не были безвинными. Они действовали!

Этот вывод напрашивается сам собой, стоит нам сделать одно-единственное допущение: признать имеющиеся в следственных делах показания (или какую-то их часть, по крайней мере) не «выбитой ложью» не «говором следователей», а отражением peaльных заговоров…

В феврале 1936 г. начальник секретно-политического отдела НКВД Молчанов докладывал Ягоде: «Новые материалы следствия обнаруживают тенденцию троцкистов к воссозданию подпольной организации по принципу цепочной связи небольшими группами». Это предназначалось не для нацеленной на широкие массы пропаганды, а под грифом «совершенно секретно» ложилось на стол считанным людям. Правда, при этом и Ягода, и Молчанов по уши бултыхались в другом заговоре, чисто энкаведешном, но это уже детали…

Противники Сталина действовали! И это были не приготовишки – достаточно упомянуть, что сеть троцкистов в стране ставил не кто иной, как старый большевик Иван Никитич Смирнов, ас и волчара тайной войны еще во времена Гражданской, человек, успешно готовивший и претворявший в жизнь многочисленные восстания в колчаковском тылу, создавший на занятой белогвардейцами территории обширнейшую и надежную разведсеть. Теперь он с прежним профессионализмом и мастерством создавал антисталинское подполье. В конце концов, был арестован и осужден.

Соблазнительно было бы объявить и его показания «выбитыми». Чему мешают два серьезнейших обстоятельства. Во-первых, из сохранившегося за рубежом архива Троцкого недвусмысленно явствует, что Смирнов все же был душой троцкистского подполья и положил немало трудов на это предприятие. А во-вторых, не кто иной, как супруга Смирнова – Сафонова уже после XX съезда написала Хрущеву обширное письмо, в котором признавалась: значительная часть того, в чем обвинялись ее муж и его соратники, не выдумана следователями, а действительно имела место. И, наконец, в 1933 г., когда Смирнов давал в НКВД свои обширные показания, видных оппозиционеров еще и пальцем не трогали…

Ох уж эти показания… Как уже говорилось в первом томе, Сталину о том, что Ягода готовил заговор на пару с Томским, сообщила жена Томского после его самоубийства – согласно оставленному мужем письму. Никто ее не арестовывал, не «выбивал» фальшивок.

Пятаков на допросах признавался, что Троцкий ориентировал своих сторонников в СССР на поражение страны в грядущей войне – поскольку военное поражение создаст в армии и в стране необходимые условия для возвращения Троцкого к власти.

Объясните мне, что здесь необычного?! Это – прямое повторение семнадцатого года, когда Ленин с тем же Троцким готовили военное поражение царизма для того, чтобы прийти к власти. Только и всего…

Ничего необычного нет и в показаниях жены маршала Егорова на Тухачевского. Не угодно ли?

«Тухачевский – аристократ голубой крови, всегда весел, всегда в кругу дам, он объединял военную группу, шел, нe сгибаясь, прямо к цели, не скрывая своей неприязни к руководству. Вся эта публика непризнанных талантов тянулась кверху, не разбирая путей и средств, все было пущено в ход – и лесть, и двуличие, и ничем не прикрытое подхалимство, но их честолюбивые замашки кем-то были распознаны, их не упекали, сдерживали, отбрасывали назад, они негодовали, и вот эта-то озлобленность просачивалась здесь, в салонах, в кругу своих. Все это было видно невооруженным глазом…»

А здесь что необычного? Обратите внимание: речь идет вовсе не о том, что Тухачевский с компанией «продавали секреты абверу». Перед нами – точный, психологически достоверный портрет кучки карьеристов, недовольных своим положением и ради собственного благополучия готовых пойти на путч. Впервые в истории человечества, да?

Житие Тухачевского мы подробнейшим образом рассмотрим позже. А пока – рассказ Егоровой уже о собственном муже: «…двуличие, двойственная жизнь, которую вели Егоров и лица, наиболее близкие к нему. Внешне они показывали себя как командиры Красной Армии, на деле же они были махровые белогвардейцы. Они шли с Красной Армией до поры до времени, но душа их была по ту сторону окопов, в стане врагов… Я спрашивала Александра Ильича, почему он при всей его показной близости к Сталину и пребывании в коммунистической партии ведет себя как антисоветский человек. Егоров сказал тогда, что он и его друзья остаются офицерами, значит, людьми, которые с Советской властью примириться не могут…»

Вот тут бы и воспылать яростью благородной, вскипающей, как волна, на следователей-костоломов, вынудивших бедную женщину подписать бредовые вымыслы. Одно мешает: воспоминания о событиях, за полторы сотни лет до того имевших место на другом конце Европы, во Франции. Жили-были там несколько молодых офицеров, бурно и преданно служивших революции. Произносили на митингах самые что ни на есть революционные речи касаемо равенства, братства и свободы, рубали врагов революции во главе полков и дивизий… а потом как-то так незаметно обернулось, что эти молодые люди извели под корень все и всяческие революционные порядки, и один из них, по имени Наполеон Бонапарт, стал императором, а прочие – маршалами, герцогами и князьями. Вот так-то…

Любвеобильная богемная звездочка, знаменитая Лиля Брик, одно время бывшая супружницей знаменитого Примакова, оставила примечательные воспоминания…

«Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде. И все это время я, чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели допоздна. Может быть, они действительно хотели свалить тирана? Ужасно то, что я одно время верила, что заговор действительно был, что была какая-то высокая интрига и Виталий к этому причастен. Ведь я постоянно слышала: „Этот безграмотный Ворошилов“ или „этот дурак Буденный“ ничего не понимает. До меня доходили разговоры о Сталине и Кирове, о том, насколько Киров выше, и я подумала, вдруг и вправду что-то затевается, но в разговор не вмешалась».

Ну, о «безграмотном» Ворошилове – чуточку погодя. А пока…

Воспоминания Лили Брик удивительным образом перекликаются с одним любопытнейшим эпизодом, происходившим на суде над Тухачевским и его соратниками. Председатель суда Ульрих задал означенному Примакову такой вопрос: «На какие силы вы рассчитывали? Ведь за вами танковая бригада не пошла. Вы завербовали только командира бригады?»

Примаков промолчал…

Вопрос любопытнейший! Все его содержание, все его построение, формулировка свидетельствуют о том, что Примаковым было предпринято некое действие – правда, закончившееся неудачно. Ведь если говорится: за вами танковая бригада не пошла, то объяснение у этой фразы одно и двойных толкований не допускает. Речь может идти исключительно о том, что Примаков все же пытался поднять на какие-то акции танковую бригаду, но танкисты его не поддержали. Один-единственный человек, командир бригады, оказался как-то замешан. Другого толкования тут попросту нет…

Между прочим, еще за год до этого агент НКВД Зайончковская, дочь бывшего царского генерала, сообщала по начальству, что, по добытым ею сведениям начальник мотомеханизированных частей РККА Халепский создает в подчиненных ему войсках «группировку линии Тухачевского»…

Инициаторы «дворцового переворота», намеревавшиеся занять Кремль и арестовать Сталина, видный партиец Енукидзе и комендант Кремля Петерсон сразу же после своего ареста дали совершенно одинаковые показания следователям – Енукидзе в Харькове, а Петерсон – в Киеве. Причем они выкладывали секретнейшую информацию о расположении помещений в Кремле, существующей там системе охраны! Подобная информация и тогда, и теперь является одной из строжайше охраняемых государственных тайн. Поэтому никак нельзя допустить, что киевский и харьковский следователи «обменивались» показаниями: речь шла о секретах, каких простым следователям знать не полагалось вовсе, они вообще не должны были выйти за пределы Кремля!

Уже неоднократно упоминавшийся Буланов, один из близких к Ягоде людей, на допросе рассказал о шефе следующее:

«Он увлекался Гитлером, говорил, что его книга „Моя борьба“ действительно стоящая… Он подчеркивал, что Гитлер из унтер-офицеров выбрался в такие люди… Он говорил, что Бухарин будет у него не хуже Геббельса… Он, председатель Совнаркома, при таком секретаре, типа Геббельса, и при совершенно послушном ему ЦК будет управлять так, как захочет…»

Снова ничего необычного. Никаких признаков болезненной фантазии «следователей-костоломов». Циничные рассуждения очередного бонапартика, намеренного устроить переворот не оттого, что ему за это посулила мешок денег иностранная разведка, а для того, чтобы стать реальным хозяином и пожить всласть без оглядки на коммунистические догмы…

Что симптоматично – первый допрос Ягоды касался вовсе не заговора, а деятельности директора кооператива НКВД Лурье, который, как выяснилось, во время частых загранкомандировок вывозил из СССР и продавал кому-то немалое количество бриллиантов. Я, заматерелый циник, полагаю, что он старался для Ягоды. Люди романтичные вправе думать иначе…

На следствии Бухарин подробно рассказал, что по инициативе Троцкого «подпольщики» разработали тот самый, уже упоминавшийся план поражения СССР в войне. Троцкий предлагал после поражения отдать Германии Украину, Японии – Дальний Восток, а вот потом, «укрепившись»… вызвать в Германии революцию и «вернуть все с прибытком».

Повторяю снова и снова: это всего-навсего повторение Брестского мира, задуманное теми же людьми!

А впрочем, хитроумный Бухарин рассчитывал одним выстрелом убить целую кучу зайцев. Немцев он с самого начала намеревался кинуть: «Мы рассчитывали, что немцев надуем, и это требование (о передаче Украины. – А. Б.) не выполним». Кроме того, он собирался после поражения предать суду и расстрелять кучу военных, чтобы «решить проблему бонапартизма».

Ох, не так уж и прост был Николай Иванович… Несомненно, он и его группа всерьез опасались своих сообщников-военных, справедливо подозревая, что в случае успеха переворота располагающие реальной силой товарищи генералы, вроде Тухачевского и Примакова, могут задать резонный вопрос: а на кой им черт теперь эта кучка штатских болтунов?! А посему генералов следовало как раз и выставить главными виновниками замышлявшегося поражения и быстренько прислонить к стенке… По собственному, уже упоминавшемуся выражению Коли Балаболкина: «В революции первым тот побеждает, кто другому череп проломит».

(Пикантности ради, чтобы показать всю фантасмагоричность тогдашней жизни, стоит упомянуть, что в 1930 г. была раскрыта крестьянская организация «Правый оппортунизм», которая вела агитацию от имени… Лжебухарина! Ну разумеется, в смутные времена никак не обойтись без самозванцев, это не только отечественная тенденция…)

Сплошь и рядом при аресте всплывали старые грешки. После ареста Павла Дыбенко его обвиняли еще и в том, что он, будучи завербован Охранным отделением в 1915 г., выдавал жандармам большевиков. Разумеется, это могло оказаться и выдумкой следователей, но все же не стоит с порога отметать такой вариант, объявляя его заведомой чушью. После всего, что нам уже известно об агентуре жандармерии в рядах всех и всяческих революционных течений, это было бы, по меньшей мере, неосмотрительно…

Особенно если вспомнить, какие грешки числились, например, на совести высокопоставленного военного генерала Тодорского. В 1918 году, командуя 5-м Сибирским корпусом, он сдался в плен немцам и был ими назначен начальником гарнизона Кременца. В качестве такового издавал грозные приказы, в которых угрожал расстрелом за небрежное выполнение немецких оккупационных указов. Один из «реабилитаторов», не моргнув глазом, пишет, что впоследствии Тодорский этих приказов «стыдился». Краснел, надо полагать, как гимназистка. В самом деле, пустячок – всего-то пойти на службу к оккупантам и служить им в качестве чего-то вроде полицая… Милые шалости!

Разумеется, эти темные пятна из биографии Тодорского еще не означают, что он готов был впоследствии автоматически примкнуть к любому заговору против Сталина. Но кое о чем они все же говорят – в первую очередь о том, что взрослый человек, офицер был достаточно неустойчив, чтобы спокойно пойти на полицейскую службу к недавнему противнику. В то время как, напомню, другие организовывали отпор этим самым тевтонским оккупантам и вели против них партизанскую (пока что) войну. Есть кое-какие основания называть Тодорского классическим попутчиком: по причине жизненных обстоятельств такие могут и служить какое-то время определенной силе… но где гарантия, что при перемене ситуации они вновь не проявят те же самые душевные шатания?

Вот еще одна интересная биография. Александр Георгиевич Лигнау, бывший генерал-майор царской армии. В 1918 г. служил заместителем военного министра в марионеточном правительстве гетмана Скоропадского на Украине. С июля 1919-го по январь 1920 г. – у Колчака, начальником снабжения 1-й Сибирской армии. В обоих местах оказался не случайно, а в силу убеждений, как сам показывал: «После Октябрьского переворота, считая большевистский режим для себя неприемлемым, я демобилизовал дивизию и, оставаясь верным своим монархическим убеждениям, перешел в правительство гетмана Скоропадского на должность помощника военного министра, т. к. на Украине в то время монархические тенденции выявились наиболее ярко. После падения Скоропадского я вел работу у Колчака, видя в его стремлениях будущее осуществление монархического принципа».

Каким-то чудом обернулось так, что Лигнау после разгрома Колчака всплыл в Красной Армии, в качестве преподавателя военно-учебных заведений. Механизм этой метаморфозы убежденного монархиста мне решительно непонятен, а дополнительной информации отыскать не удалось. Зато известно, что в 1921 г. наш герой списался со своим бывшим сослуживцем, который стал генералом в армии независимой Латвии, с просьбой оказать протекцию и помочь в эту армию поступить (совершенно непонятно, как это сочеталось бы с теми самыми монархическими убеждениями).

Латышский генерал, в общем, был не против, но в Латвию Лигнау не перебрался по чисто бытовым причинам: жена не захотела с ним туда ехать. Скрепя сердце, остался в СССР и продолжал преподавать. В 1931 г. был впервые арестован за соучастие в подпольной офицерской организации, отсидел несколько лет, вернулся на военно-преподавательскую работу, в 1937 г. его подмели окончательно…

Допустим, он и в самом деле не был ничьим шпионом, как твердил на следствии. Но все же, положа руку на сердце: вам не кажется, что человек с такой вот биографией попросту ненадежен? И в то непростое время нельзя было позволить себе роскошь держать в рядах РККА столь мутного субъекта? Поскольку от ненадежных и мутных следовало решительно избавляться – пусть даже обвинениями в шпионаже, нисколько не соответствующими истине…

Это еще один аспект проблемы, который мы упускаем из виду; в преддверии большой войны шла чистка. Избавлялись от зыбких, подозрительных, ненадежных. Избавлялись методами, которые нам сегодня справедливо кажутся неприемлемыми, несправедливыми и чрезмерно жестокими, но у каждого времени свои критерии и методы…

Вот, к примеру, насквозь культурная и демократическая Франция. Во времена Первой мировой войны там, зачищая Париж, без суда и следствия арестовали несколько сот уголовников – всех, кто по делам оперативного учета проходил как злостный рецидивист. Отвезли в один из фортов, согнали в ров и выставили пулеметы… В сегодняшней Франции невозможна даже бледная тень подобной чистки, но тогда было другое время, требовавшее других подходов и решений. И подобных примеров множество – устанешь перечислять.

Повторяю, «выбиванием» сплошь и рядом ничего не объяснить. Ягода, как уже говорилось, признал свое участие в подготовке заговора и совершенные по его приказу политические убийства, но обвинения в работе на иностранные разведки категорически отметал. Неужели не хватило мастерства у пресловутых «костоломов»? Плохо верится…

Та же картина – с генералом Свечиным. Арестованный в начале 1931 г. по так называемому «делу генштабистов», Свечин признал себя виновным, «участником офицерской антисоветской организации». И давал такие показания: «Основная цель этой организации – объединение и сплочение посредством пропаганды бывшего офицерства, которое могло бы в критические моменты послужить своей Родине… В нашей организации я играл только роль одного из идеологов и никакой практической работы не вел, за исключением агитационной работы… В моей научной, литературной деятельности я проводил свои политические взгляды, находившиеся в части оппозиции и противоречившие установкам компартии и Коммунистического Интернационала…»

Между прочим, реалистично и вполне жизненно. Правда, любой, находящийся еще под впечатлением XX съезда и перестроечных обличений Сталина, может тут же воскликнуть: «Ну так его же наверняка били!»

В 1931 г. вообще-то еще не били… Ладно. Допустим, били. Но как тогда прикажете объяснить тот факт, что Свечин, в 1937 г. обвинявшийся «в участии в офицерско-монархической организации и военно-фашистском заговоре», на сей раз не признал ничего из предъявленных обвинений?! Как этакий пассаж прикажете понимать? В тридцать первом признал все, в тридцать седьмом – ничего. Плохо били? Хуже, чем шесть лет назад? Или пора все же окончательно отбросить эту замшелую выдумку, будто все признания проистекали исключительно от битья? Пожалуй.

А что же представляла собой упоминавшаяся «организация генштабистов», по делу которой Свечина арестовали в первый раз? Вовсе не измышление следователей. Несколько лет устраивались конспиративные вечера, куда товарищи офицеры РККА (они же все поголовно офицеры былой императорской армии) сходились сугубо в штатском, с Георгиями на груди.

Хорошо, предположим, там не плелось никаких заговоров, там никто не обсуждал какие бы то ни было силовые акции… но все равно, выглядят ли полностью надежными с точки зрения Советской власти участники подобных чаепитий? И надежны ли они на деле? Есть нешуточные подозрения, что в случае каких-либо военных неурядиц, политических сложностей они-таки могут взбрыкнуть и повести себя совершенно не так, как вроде бы подобает красным командирам…

Вот вам и очищение! Сплошь и рядом сопровождавшееся предъявлением насквозь фальшивых обвинений – потому что настоящих причин никак нельзя было назвать вслух… «Друг наполовину – всегда наполовину враг» – как справедливо выражался герой одной талантливой книги. 1937 год – это еще и избавление от «друзей наполовину», от попутчиков, колеблющихся, ненадежных…

Крайне интересны слова, оставшиеся в показаниях Зюзь-Яковенко: «После ареста Гарькавого Гамарник и Левичев ругали Гарькавого за то, что он ВСЕХ ВЫДАЕТ»…

Я не зря выделил последние слова крупным шрифтом. Очень уж примечательный оборот речи: не «клевещет» Гарькавый, не «оговаривает», не «врет», а выдает! Выдать можно только то, что существует в реальности… Нет?

Еще к вопросу о «выбивании показаний». Доставленный во внутреннюю тюрьму НКВД 25 мая, уже назавтра Тухачевский признал наличие в РККА заговора и то, что во главе стоит именно он. На первом же допросе! И тут же, как говорится, не отходя от кассы, Тухачевский аккуратнейшим, каллиграфическим почерком дал показания на ста сорока трех страницах… А заодно написал так называемый «план поражения», согласно которому он и его сообщники намеревались действовать в случае нападения Германии, чтобы устроить тот самый замышлявшийся Троцким военный крах – «Брест-2».

Желающие могут прочитать этот план в «Приложении» – и пораскинуть собственным умом, мог ли его составить не разбиравшийся в военной стратегии следователь НКВД…

Давно уже отдельные то ли циники, то ли обладающие логическим мышлением исследователи упорно твердят, что причина столь быстрых признаний совершенно в другом. Что подследственные так быстро кололись не в результате зверских пыток, применение которых к тому же сплошь и рядом сомнительно, а по причине гораздо более прозаической: перед ними просто-напросто любезно выложили кучу подробнейших показаний их сообщников, после чего запираться стало глупо и смешно. Вот и пришлось выворачиваться до донышка…

Кстати, именно так произошло в свое время в Японии с «великим разведчиком» Рихардом Зорге. Коего абсолютно не пытали, а все применение физической силы ограничилось, очень возможно, парочкой затрещин. Поначалу Зорге пытался вилять и юлить – мол, я не я, и рация не моя. Однако хитрые японцы с непроницаемыми восточными лицами не за палачом послали, а предъявили Зорге подробные, обстоятельные, обширные показания двух его ближайших сотрудников, к тому времени выложивших абсолютно все, что знали (а знали они немало). Прочитав все это, Зорге понял, что влип по полной – и заговорил без всякого битья…

Многозначительное совпадение… Особенно если добавить, что в конце двадцатых – начале тридцатых куда-то бесследно пропали три тысячи досье германской военной разведки, копившиеся со времен Первой мировой. Бывший глава означенной разведслужбы знаменитый Вальтер Николаи хранил свои бумажные сокровища в имении близкого друга в Восточной Пруссии. А когда решил надежности ради перевезти это богатство в Берлин, помянутые три тысячи досье (а в каждом, определенно, не одна сотня страниц!) как раз и испарились по дороге…

Считается, что украл их некий профессор Боллюс для бельгийской разведки. Однако историк А. Б. Мартиросян, описавший эту историю, справедливо замечает, что размах тут присутствует отнюдь не бельгийский…

Другая история, вроде бы не связанная с пропажей архивов. В апреле 1941 г. сотрудники Особого отдела советской военно-морской базы на острове Ханко обнаружили, что к финской разведке давно уже уходят секретные сведения о данной базе, и не только о ней, причем по характеру передаваемой информации можно было сделать вывод, что враг засел где-то рядом…

Стали копать. И довольно быстро выяснили, что скромный сотрудник финчасти сектора береговой обороны по фамилии Биркачев давненько уже проявляет излишний интерес к секретным документам, касающимся вовсе не бухгалтерских дебетов-кредитов, а как раз сведений о личном составе базы и оборонительных сооружениях. Потом означенный Биркачев уехал в отпуск в Москву, где посетил нескольких своих знакомых, вместе с которыми был в плену у немцев еще в Первую мировую. А вернувшись на базу, стал собирать информацию вовсе уж неосмотрительно, даже нахально…

Ну, повязали. И выяснилось, что финансист был завербован немцами тогда же, в Первую мировую, в лагере военнопленных. Завербован, как водится у всякой приличной разведки, впрок.

А через двадцать лет его нашли заинтересованные лица (в разведке, надобно знать, ни одно обязательство о сотрудничестве не пропадает и за двадцать лет) и предложили выполнять то, что обещал когда-то…

Кто-нибудь полагает, что он был один такой?!

Если те три тысячи папок все же попали в руки не к бельгийской разведке (довольно некошерная фирма, знаете ли, не из могучих, уж безусловно), а как раз к советской, то там наверняка нашлось немало интересного про «старых большевиков» и «красных генералов», из которых разнообразнейшие шашни как с немцами, так и с прочими зарубежниками, крутил каждый второй, не считая каждого первого, то ключ, быть может, еще и в этом. Кое-кому из арестованных в тридцать седьмом могли, не утруждаясь пошлым битьем, подсунуть под нос столь убойные материалы, что запираться после этого было попросту нелепо.

Публика, знаете ли, была специфическая, колоритная публика. Чего стоит один Дыбенко, командарм. Тот самый, что, уже пребывая в данном немаленьком чине, клянчил у американских военных представителей, с которыми имел дела по службе, пособие для своей обитающей в Америке сестры.

Так что отвлечемся ненадолго от пересудов о том, били ли в НКВД по благородной физиономии того или иного «безвинно пострадавшего деятеля», а присмотримся попристальнее к ним самим. А собственно, что они собой представляли как в деловом, так и в моральном, в чисто человеческом плане? Чего они стоили как люди и специалисты?

Только нос сперва зажмите, душевно рекомендую…

3. Богдыхан с берегов Амура

Василий Константинович Блюхер, Маршал Советского Союза, обладатель кучи орденов, командующий Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией. Выражаясь проще – наместник Москвы на Амуре, генерал-губернатор, ежели по царским меркам, а то и выше. Человек, в чьи обязанности входило создать на Дальнем Востоке неприступный бастион – потому что по ту сторону границы не мирные кочевники со своими овечками шастали и не тихонькие китайцы женьшень искали по таежным дебрям. По ту сторону границы давненько уж расположилась японская Квантунская армия, захватившая часть Китая и особо не скрывавшая, что намерена прогуляться, если очень не повезет, хотя бы до Байкала, ну, а при благоприятном раскладе – то и до Урала, чтобы уж не мелочиться…

Любому ясно, что на данном посту от Блюхера требуется проявить максимум распорядительности, военного таланта и прилежания.

Ага, дождетесь! Не таков был наш герой, дальневосточный царек. Хер, понимаете ли, блю…

Начнем с того, что Дальний Восток, как выяснилось к ошеломлению Москвы, к обороне был не готов совершенно. Товарищ Блюхер, регулярно уходя в неслабые запои – ну, месячишко там, два, но не более, за долгие годы совершенно не озаботился проложить вдоль границы сносную дорогу, по которой в случае надобности могли бы передвигаться войска и техника. Дорога была одна-единственная – железная. Которую японцы при военной необходимости могли без малейших усилий перерезать местах в двадцати. (Впрочем, достаточно было самурайской диверсионной группе рвануть один-единственный мост или туннель, чтобы парализованной оказалась вся железка.) А других дорог не было. Случись что – и войска заперты в военных городках, маневрировать не то что танками, а пехотой силами свыше взвода, решительно невозможно.

Только срочно прибывший «сталинский сатрап» генерал Апанасенко пожарными мерами выправил положение. Подробно эту историю, опираясь на свидетельства непосредственных очевидцев, описал В. Суворов в «Очищении», так что не буду повторяться…

Приведу лучше не менее любопытные воспоминания бывшего командира полка и дивизии на Дальнем Востоке Н. М. Чистякова. В 1937 г. он, будучи майором, был назначен командиром 105-й стрелковой дивизии ОКДВА. И вот что он застал, прибыв к новому месту службы…

«Поехал я в штаб 105-й дивизии принимать дела. Деревня, где расположился штаб, стояла на голом месте у реки… размещены полки были плохо. Некоторые подразделения не имели даже землянок, бойцы и командиры жили в „лисьих норах“…»

Каково?! Дивизия – в чистом поле. Не только бойцы, но и командиры обосновались в кое-как вырытых ямках. Землянка – недостижимая роскошь.

И это не единственная дивизия, вынужденная обитать в столь скотских условиях. В других обстояло не лучше. Жилья нет, продуктов нет, полноценного медицинского обслуживания нет. Не вылезавший из запоев Блюхер неспособен организовать что бы то ни было. Выставлять «крайними» командиров дивизий, безусловно, не стоит. Своя доля вины на них лежит, но испокон веков в подобных случаях главная тяжесть ответственности – на главнокомандующем, который просто обязан знать, что его бойцы и командиры обитают в норах, как суслики…

А ведь Блюхер был прекрасно осведомлен о том, как обстоят дела на другой стороне границы! В своем выступлении на ХVII съезде партии (1934 г.) он подробно рассказывал, что на своей стороне японцы за два года проложили около тысячи километров железнодорожных путей, 2200 километров грунтовых дорог – и все они либо идут параллельно границе, либо подходят к пограничным пунктам в тех местах, что наиболее удобны для стратегического развертывания войск при наступлении. И про 50 японских аэродромов поминал. Из чего делал совершенно правильный вывод, что все это предназначено не для обороны от СССР, а для агрессии.

Что же в противовес этому делал сам Блюхер?

А – ни черта! Грунтовых дорог у него не было вообще, бойцы по-сусличьи обитали в норах. На том же съезде, перечислив все сделанное японцами, товарищ маршал предается ужасающему словоблудию в лучших партийных традициях: «Граница на замке, армия начеку, личный состав ОКДВА осознает меру ответственности, колхозное крестьянство воодушевлено, партийное руководство на высоте, и все, естественно, преданы товарищу Сталину». Можете сами проверить по стенограмме съезда. Одно высокопарное словоблудие. А в заключение маршал провозгласил: если все же грянут «боевые события на Дальнем Востоке», то его войска «ответят таким ударом, от которого затрещат, а кое-где и рухнут устои капитализма».

Аплодисменты были бурными и продолжительными, в стенограмме отмечены и крики «Ура!»

Вот только через четыре года японцы все же схлестнулись с Красной Армией возле озера Хасан (1938 г.) – и никакие устои капитализма не только не рухнули, но и не затрещали. Зато в одночасье затрещала по всем швам профессиональная репутация маршала Блюхера, и остались от нее одни лохмотья…

Не буду голословным. Обильно и подробно процитирую документы того времени.

Из приказа Ворошилова по итогам боевых действий:

«Виновниками в этих крупнейших недочетах и в понесенных нами в сравнительно небольшом столкновении чрезмерных потерях являются командиры, комиссары и начальники всех степеней Дальневосточного краснознаменного фронта и, в первую очередь, командующий Дальневосточным краснознаменным фронтом маршал Блюхер… тов. Блюхер систематически, из года в год, прикрывал свою заведомо плохую работу и бездеятельность донесениями об успехах, росте боевой подготовки фронта и общем благополучии его состояния… утверждал, что войска фронта хорошо подготовлены и во всех отношениях боеспособны… под флагом особой бдительности он оставил, вопреки указаниям Главного военного совета и наркома, незамещенными сотни должностей начальников частей и соединений, лишая таким образом войсковые части руководителей, оставляя штабы без работников неспособными к выполнению своих задач…»

«Безграмотным» был Ворошилов или нет, но его приказ полностью соответствовал реальному положению дел. Многочисленные участники боев на озере Хасан дружно вспоминали потом, что никакой боевой подготовки, в сущности, не велось. Воинскими частями во время боев попросту не умели мало-мальски толково управлять, подразделения действовали без всякой координации, сплошь и рядом стреляли по своим танкам, рациями пользоваться не умели, возложив все надежды на связь по проводам, да и переговоры вели без кодировки, открытым текстом. Дошло до того, что бойцы попросту не могли воспользоваться ручными гранатами, поскольку не умели их бросать, им никто так и не показал, как выдергивать чеку… Ничего удивительного, что японские потери по убитым были меньше на треть, а по раненым – вообще втрое!

Вот мнение о Блюхере настоящего военного профессионала, маршала Корнева, когда-то служившего под началом амурского богдыханчика: «Блюхер был к тридцать седьмому году человеком с прошлым, но без будущего, человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от Гражданской войны и принадлежал к той категории, которую представляли собой к началу войны Ворошилов, Буденный и некоторые другие бывшие конармейцы, жившие несовременными, прошлыми взглядами. Представить себе, что Блюхер справился бы в современной войне с фронтом, невозможно…. во всяком случае, такую небольшую oпeрацию, как хасанские события, Блюхер провалил. А кроме того, последнее время он вообще был в тяжелом моральном состоянии, сильно пил, опустился…»

Гораздо лучше у Блюхера получилась роль судьи. Именно он был в составе трибунала, в июне 1937 г. приговорившего к смертной казни Тухачевского, Уборевича и прочих «великих стратегов». Иные исследователи с нежной, как цветок, душой до сих пор нет-нет, да и напишут, что Блюхер-де судил и казнил, терзаемый нешуточными душевными муками, даже слезу украдкой смахивал…

Верится во все это плохо. Совершенно не верится. Известный нам «облико морале» Блюхера – алкоголика, бездельника, очковтирателя, развращенного властью провинциального сатрапчика, как-то плохо сочетается с благородными трепетаниями чистой души… Что ему Тухачевский, с которым Блюхер никогда и не приятельствовал? А что до Уборевича, то его-то Блюхер как раз имел серьезные основания не любить. Потому что именно Уборевич, так уж расклад выпал, отобрал у Блюхера лавры освободителя Владивостока, славу триумфального завершения Гражданской войны на Дальнем Востоке, о котором потом пели:

– …и на Тихом океане свой закончили поход!

Вышло так, что Блюхер в двадцать втором году втянулся в долгую и унылую склоку с другими высокопоставленными командирами красных. Сняв Блюхера, Москва заменила его Уборевичем (опять-таки, вопреки национал-патриотическим бредням, никаким не евреем, а чистокровным белорусом по фамилии Уборевич-Губаревич). Он и вступил в оставленный белыми и японцами Владивосток, он и получил в советской пропаганде всю славу триумфатора.

Люди вроде Блюхера таких вещей не забывают, так что есть основания подозревать: уж Уборевича-то амурский царек отправлял на расстрел без потаенных слезинок, росинками трепетавших на краю шитой золотом маршальской петлицы…

А там подобрали и самого Блюхера. До суда и приговора он не дожил, скоропостижно скончался в камере. Наверняка от нещадного мордобития – это как раз тот случай, когда прямо таки невозможно отрицать, что арестованного лупили, как сидорову козу.

Правда, и вокруг смерти Блюхера наворочено немало лжи. Есть «достоверные показания», что его безжалостно колошматили резиновым дубьем Берия на пару с кем-то из братьев Кобуловых. Однако ни одного из Кобуловых во время следствия по делу Блюхера в Москве не было вообще. Старший, Богдан, служил замнаркома внутренних дел в Грузии, младший, Амаяк, – в такой же должности, только на Украине. А это уже заставляет заподозрить, что и об участии Берии присочинили в угоду Хрущеву. В конце-то концов, хватало сержантов…

Перед смертью Блюхер успел все же признаться, что был связан с правыми и участвовал в подготовке военного переворота (но, обратите внимание, о шпионаже в пользу какой бы то ни было иностранной державы речи не шло!)

Как легко догадаться, после XX съезда эти признания автоматически были объявлены выбитыми, а маршал Блюхер – невинным страдальцем. Вот только существует убойнейшее свидетельство в пользу версии следствия…

«Группа изменников находилась в штабе Дальневосточной армии и включала таких близких Блюхеру людей, как Ян Покус, Гулин, Васнецов, Кропачев и др. Они пытались вовлечь Блюхера в политически опасные разговоры. Блюхер без нашего разрешения показывал им признания арестованных заговорщиков. После своего ареста Гулин говорил мне, что после отзыва Покуса в Москву Блюхер, выпивая вместе с ним, Гулиным, ругал НКВД за проводимые аресты, а также ругал Ворошилова, Лазаря Кагановича и др. Блюхер признался Гулину, что до устранения Рыкова он был связан с ним и часто получал от того письма, что „правые хотят видеть его, Блюхера, во главе Красной Армии“. Я считаю, что это довольно показательный факт для выяснения истинных чувств Блюхера… Вообще, Блюхер очень любит власть.

Его не удовлетворяет уже та роль, которую он играет на Дальнем Востоке, он хочет большего. Он считает себя выше Ворошилова. Политически сомнительно, что он удовлетворен общей ситуацией, хотя весьма осторожен. В армии он более популярен, чем Ворошилов. Блюхеру не нравятся военные комиссары и военные советы, которые ограничивают его право отдавать приказы».

Уж эти свидетельства, судари мои, ни одна живая душа не сможет объявить «выбитыми»! Потому что их автор не подвергался допросам в «застенках НКВД» ни часа, ни минуты. Он к тому времени пребывал уже вне пределов досягаемости НКВД и свои показания не советским следователям хрипел сквозь выбитые зубы, а под чашечку кофе и хорошую сигаретку диктовал японской стенографистке…

Я цитировал свидетельства Генриха Самойловича Люшкова, бывшего начальника УНКВД Дальневосточного края – того самого, что в июне тридцать восьмого бежал в Маньчжурию, к японцам. Потом он долго работал на разведку Страны Восходящего Солнца, а в сорок пятом то ли был японцами шлепнут, то ли все же ухитрился сбежать и раствориться в безвестности…

Вот такие дела. Показания Люшкова были захвачены в сорок пятом в Маньчжурии советскими спецами вместе с прочими богатейшими архивами Квантунской армии – японцы не успели ни переправить секретные бумаги на свой остров, ни уничтожить.

Как вам показания? Так был военный заговор или нет?! В любом случае Блюхер был ярким представителем того слоя, той «касты проклятой», по выражению Сталина, от которой следовало избавиться независимо от степени виновности каждого. Зажравшиеся и распустившиеся до предела царьки амурские и сибирские, киевские, татарские и крымские, они уже давным-давно не умели и не могли нормально работать – зато амбициями были переполнены по самую маковку. И, несомненно, послужили бы первоклассным горючим материалом в случае каких бы то ни было внутриполитических трений, обострения обстановки, смуты. Все они поголовно были недовольны то своим положением, то присмотром за ними комиссаров, то и попросту полагали чванливо, что сумеют держаться за штурвал не хуже Сталина.

Примерно так же обстояло дело лет четыреста назад у Ивана Грозного со своими боярами и у Людовика Тринадцатого со своими буйными графами и герцогами. Ситуация просто-напросто в который раз привела к той точке, где компромисс между королем (как бы он ни звался) и его зажравшимися баронами (как бы они ни звались) был уже попросту невозможен. И пролилась кровь. Алая…

4. Зовите его демоном

Происхождение будущего красного маршала Михаила Николаевича Тухачевского не лишено некоторой грустной курьезности.

Его мать – из самого что ни на есть простого крестьянского рода. Зато по отцу происхождение таково, что у людей романтичных дух захватывает… Согласно официально признанной родословной, род Тухачевских происходит от некоего «князя Индриса», который «вышел» из Священной Римской империи и поступил на службу к великому князю киевскому Мстиславу Владимировичу в 1251 г. Означенный Индрис, согласно фамильным преданиям, пребывал в родстве с графами Фландрии, а также королевскими домами Франции и Англии – Капетингами и Плантагенетами. Юный Миша таковой родословной весьма гордился…

Вообще-то «граф Индрис», хотя и официально признанный геральдической коллегией Российской империи, остается фигурой насквозь легендарной, проще говоря – баснословной. Но тут уж нет вины ни самого Михаила, ни его предков: дворянские родословные (и не только в России – в любой стране!) прямо-таки пестрят подобными сказочными предками, чью реальность, конечно же, заинтересованные лица всегда отстаивали с пеной у рта – приятно и престижно происходить от этаких персонажей, пусть даже в их реальности есть нешуточные сомнения.

«Граф Индрис» нас более интересовать не должен. Наша задача – вдумчиво и подробно проследить жизненный путь Михаила Тухачевского. А предприятие это увлекательное и обещает массу любопытных открытий…

Офицером он, по воспоминаниям родных, мечтал стать с детства. Близкие прозвали его Бонапартом, к чему были все основания: имелось определенное внешнее сходство, о чем Мишель прекрасно знал и, по воспоминаниям друзей, «снимался в позах Наполеона, усваивал себе надменное выражение лица».

В этой связи полезно будет вспомнить предшественников…

По воспоминаниям священника Мысловского, навещавшего в Петропавловской крепости арестованных декабристов, на Наполеона крайне походил и Пестель: «Сие-то самое сходство с великим человеком, всеми знавшими Пестеля единогласно утвержденное, было причиною всех сумасбродств и самых преступлений». И то же самое, кстати, имело место в случае С. Муравьева-Апостола: «…имел к тому же необычайное сходство с Наполеоном, что, наверное, немало разыгрывало его воображение».

Нам известно достаточно, чтобы утверждать со всей определенностью: сходство с Наполеоном «разыгрывало воображение» и кадета Тухачевского…

Проучившись год в 1-м Московском императрицы Екатерины II кадетском корпусе, наш герой поступил в Александровское военное училище в Москве – не самое престижное, но и не самое захудалое.

Два года его учебы там описаны довольно подробно. Начальство дисциплинированного службиста отличало, вскоре назначив фельдфебелем роты. А вот соученики относились без всякой симпатии, не говоря уж о дружеских чувствах…

Юного фельдфебеля не любили и боялись. По воспоминаниям юнкера другого училища (а значит, беспристрастного свидетеля, не имевшего личных счетов с Тухачевским), наш службист с подчиненным ему младшим курсом «обращался совершенно деспотически, он наказывал самой высшей мерой взыскания за малейший проступок новичков, только что вступивших в службу и еще не свыкшихся с создавшейся служебной обстановкой».

Карьера фельдфебеля – сплошная полоса инцидентов, скандалов, к тому же с самыми трагическими последствиями. По инициативе Тухачевского за жалобы на его излишнюю придирчивость переведен в другое училище юнкер Немчинов и вовсе отчислен юнкер Маслов. С ними обошлось. А вот три других юнкера – Красовский, Яновский и Авдеев – трудами Тухачевского переведенные в самый низший разряд по поведению, покончили с собой…

Одним словом, в училище царила натуральнейшая дедовщина, которую отчего то упорно полагают принадлежностью исключительно армейского советского времени. Ничего подобного – достаточно почитать воспоминания, в том числе и воспитанников элитнейших военных училищ Российской империи. И спичками длину огромного зала измеряли по приказу «дедушки», и ночью в туалет «дедушку» на себе возили…

Самоубийства эти едва не вызвали строжайшее служебное расследование, но училищное начальство замяло скандал в точности так, как впоследствии скрывали «неуставные отношения» в армии уже советской. Бездушный держиморда-фельдфебедь, как это частенько случается, начальство вполне устраивал, и отцы-командиры его старательно покрывали…

Выпущенный из училища и имевший право, как отличник, выбрать себе полк, подпоручик Тухачевский предпочел лейб-гвардии Семеновский. С ним и ушел на Первую мировую младшим офицером 7-й роты 2-го батальона.

Воевал, надо отдать ему должное, храбро. Правда, как раз к его шестимесячному пребыванию на позициях Первой мировой относится некое, деликатно выразимся, недоразумение – одно из тех, что впоследствии будут копиться и копиться… После революции бравый семеновец Тухачевский многим рассказывал, что за эти полгода был удостоен шести боевых орденов. Вот только сохранившиеся в целости архивы Семеновского полка свидетельствуют только о двух – Анна четвертой степени, знаменитая «клюква», и Владимир четвертой степени с мечами. Последний орден, кстати, Тухачевского огорчил – он-то мечтал о Георгии…

Итак, Тухачевский воевал на Первой мировой всего шесть месяцев – в первый ее период, когда еще не были выбиты старые кадровые армии, когда война велась по правилам и ухваткам девятнадцатого века, когда у воюющих сторон еще не было ни танков, ни газов, а прочая военная техника, от аэропланов до раций, от ручных пулеметов до бронеавтомобилей еще не развернулась во всем своем масштабе. Это необходимо учитывать, когда мы будем сталкиваться с мнением о Тухачевском как о вояке с «огромным» опытом Первой мировой. Весь его опыт, повторяю, относится к начальному периоду войны. Потом она стала другой, все изменилось – вооружение; тактика, методы боя. В этой войне Тухачевский уже не мог участвовать по весьма прозаической причине – в феврале пятнадцатого он угодил в германский плен.

Это событие опять-таки, как выражался дед Щукарь, «покрыто мраком неизвестности». Ночью немцы окружили позиции 7-й роты и уничтожили ее почти полностью. Ротный командир капитан Веселаго (старый вояка, участвовавший добровольцем еще в русско-японской), дрался ожесточенно и был убит. Позже, когда русские вновь отбили захваченные германцами окопы, на теле капитана насчитали не менее двадцати штыковых и огнестрельных ран – и опознали его только по Георгиевскому кресту… Тухачевский же угодил в плен целехоньким. Как деликатно упоминают иные его биографы, «не использовав всех возможностей к сопротивлению». Что за этой формулировкой кроется, Бог весть…

О пребывании и высказываниях Тухачевского в плену мы знаем довольно много – благодаря его товарищу по заключению, французскому офицеру Ферваку, впоследствии выпустившему книгу воспоминаний.

Интереснейшее чтение!

Тухачевский о русской монархии: «Наш император – недалекий человек… И многим офицерам надоел нынешний режим… однако и конституционный режим на западный манер был бы концом России. России нужна твердая, сильная власть».

Тухачевский о будущем России: «Нам нужны отчаянная богатырская сила, восточная хитрость и варварское дыхание Петра Великого. Поэтому к нам более всего подходит одеяние диктатуры».

Тухачевский о марксизме (он приятельствовал в юности со старым большевиком Кулябко и кое-какое представление о «единственно верном учении» имел): «Задача России сейчас должна заключаться в том, чтобы ликвидировать все: отжившее искусство, устаревшие идеи, всю эту старую культуру… При помощи марксистских формул ведь можно поднять весь мир!.. С красным знаменем, а не с крестом, мы пойдем в Византию! Мы выметем прах европейской цивилизации, запорошившей Россию, мы встряхнем ее, как пыльный коврик, а потом мы встряхнем весь мир!»

Очень уж соблазнительно для почитателей Тухачевского объявить все эти цитаты выдумкой Фервака: как-никак, тот впоследствии служил во французской контрразведке и любви к Советам не питал. Но в том-то и пикантность, что эти прилежно записанные французом излияния Тухачевского как две капли воды похожи на его будущие приказы во время польской кампании. Тот же лексикон, те же мысли и идеи: «Через труп белой Польши – к мировому пожару!» Совпадения слишком многозначительны, чтобы считать мемуары Фервака выдумкой…

Французских офицеров излияния русского товарища по несчастью как-то не впечатлили. Они даже насмешливо переделали его фамилию в Тушатусский – от французского «туш-а-ту», «демонстрировать поверхностные знания». Следует признать, что галлы своего солагерника крупно недооценили…

С пятой попытки Тухачевскому все же удалось бежать из плена и добраться до Швейцарии. Здесь снова начинаются откровенные непонятки. В Швейцарии Тухачевский отчего-то прохлаждался чуть ли не месяц – швейцарскую границу он перешел 18 сентября 1917 г., а к русскому военному агенту в Париже графу Игнатьеву прибыл только 12 октября. Хотя этот путь – из Швейцарии в Париж – должен был занять максимум неделю: между обеими странами существовало регулярное железнодорожное сообщение, поезда ходили исправно, вояж предстоял самый что ни на есть обыденный…

Загадка этого месяца, проведенного в Швейцарии в полном бездействии, так никогда и не получила сколько-нибудь внятного объяснения. Сплошные непонятности. Если Мишель так рвался на родину, что предпринял пять побегов, то как же объяснить подобное сидение? К тому же Тухачевский отчего-то не обратился к военному агенту России в Швейцарии генерал-майору Голованю – а лишь месяц спустя объявился в Париже…

Предельно темная история, одним словом. Настолько, что А. Мартиросян, к примеру, упорно считает, что именно тогда-то у Тухачевского и завязались шашни как с германской разведкой, так и с обосновавшимися в Швейцарии большевиками, коих там было предостаточно.

Доказательств этой версии нет. Однако последующие события прекрасно известны: Тухачевский добирается до Москвы и делает феерическую даже по тем фантазийным временам карьеру: в начале марта он попадает в столицу, а уже 5 апреля принят в большевистскую партию! Тут же получает немаленькую должность: военком Московского района Западной завесы («завесами» тогда именовались прообразы будущих фронтов. – А. Б.) Там он не то что воюет, а комиссарит. Именно так. В качестве комиссара присматривает за военным руководителем района, бывшим генералом Байовым. А еще через месяц назначается командующим одной из армий, действующих против восставших чехословаков. Как вам взлет?! Как вам скоропалительная карьера рядового поручика? Даже для тех времен чересчур уж фантастично…

Можно говорить со всей уверенностью, что никаких таких большевистских убеждений у Тухачевского быть не могло: откуда им взяться, черт побери? Гораздо более вероятно и жизненно другое предположение: имитатор Бонапарта, холодный карьерист, безжалостный терминатор еще в юнкерские времена, он прекрасно знал историю Французской революции. И на примере своего кумира мог понять без особого труда, какие шансы открываются в подобное смутное время перед человеком энергичным, честолюбивым и беззастенчивым в средствах.

Все, что мы знаем о его жизни, убеждениях и высказываниях в тот период, работает исключительно на эту версию: поклонник Наполеона, Ницше и Гамсуна с их культом сверхчеловека, усмотрел в неразберихе и всеобщей ломке свой шанс – и, не колеблясь, прыгнул в седло. Не веря ни в Бога, ни в черта.

Впрочем, насчет черта – не будем торопиться… В черта Тухачевский как раз верил… Тот же Фервак вспоминал, как однажды застал Тухачевского трудолюбиво мастерившим какого-то «страшного идола». Тухачевский объяснил, что это у него – Перун, бог войны и смерти. И закатил целую речь о том, что христианство, по его мнению, славянам решительно не подходит, но и марксизм в качестве новой религии не годится. А посему следует возвратиться к язычеству…

Эпатаж, средство скоротать скуку? Как знать… Позже, уже в Советской России бывшие семеновцы вспоминали, что Тухачевский привез из плена каких-то «маленьких деревянных идольчиков» и частенько произносил перед ними какие-то «молебствия». А вскоре подал в Совнарком докладную записку о том, чтобы окончательно искоренить христианство и объявить язычество официальной религией РСФСР. Шутил, якобы. Вот только шуточки эти чересчур многочисленны и бьют в одну цель: еще в детстве Тухачевский и его братья назвали трех домашних котов «Отец», «Сын» и «Дух Святой» и изводили француженку-гувернантку воплями вроде: «Куда запропастился этот чертов Дух Святой»? А будучи командующим Западным фронтом, Тухачевский (снова шутки ради?) назвал свою собаку Христосик.

Вообще-то у верующих людей такие «шутки» носят совсем другое название…

Именно тогда Сталин и назвал Тухачевского «демоном Гражданской войны». Учитывая семинарское образование Сталина, над этим стоит задуматься…

Несколько мнений о Тухачевском, в основном людей, знавших его не понаслышке, а общавшихся лично.

Известный русский философ И. Ильин: «Тухачевский – очень честолюбив, фаталистичен, молчалив; кажется, не умен; может стать центром заговора; вряд ли справится».

Князь Ф. Касаткин-Ростовский, сам с Тухачевским не знакомый, но общавшийся с его однополчанами: «Человек бесконечно самовлюбленный, не считающийся ни с чем, чтобы только дойти до своей цели, достигнуть славы и власти, не считаясь с тем, через чьи трупы она его приведет, не заботясь ни о ком, кроме себя… типичный авантюрист».

Это – середина двадцатых, пишут эмигранты. А вот что говорил один из «красных военспецов», служивший с Тухачевским на Западном фронте: «Умный, энергичный, твердый, но подлый до последней степени – ничего святого, кроме своей непосредственной выгоды; какими средствами достигается – безразлично».

Осень 1914 г. Отец одного из сослуживцев будущего маршала, посетивший фронт: «Ни во что не верит, нет ему ничего дорогого из того, что нам дорого; ум есть, отвага, но и ум, и отвага могут быть нынче направлены на одно, завтра же – на другое, если нет под ними оснований достаточно твердых; какой-то он… гладиатор! Вот именно, да, гладиаторы, при цезарях, в языческом Риме могли быть такие. Eму бы арену да солнце и публику, побольше ее опьяняющих рукоплесканий. Тогда есть резон побеждать или гибнуть со славой. А ради чего побеждать или гибнуть за что – это дело десятое».

Через четырнадцать лет, в 1928 г., чуть ли не то же самое напишет полковник рейхсвера фон Миттельбергер: «Это один из выдающихся талантов Красной Армии, однако известно, что он является коммунистом исключительно по соображениям карьеры. Он может переходить с одной стороны на другую, если это будет отвечать его интересам. Здесь (в руководстве СССР. – А. Б.) отдают себе отчет в том, что у него хватит мужества, способности и решимости рискнуть и разорвать с коммунизмом, если в перспективе последующих событий ему это кажется целесообразным».

Полковник рейхсвера Мильчински (1931 г.): «Чрезвычайно тщеславный и высокомерный позер, человек, на которого ни в коем случае нельзя было положиться».

Генерал Власов (тот самый): «Он хотя и имел большое влияние в армии, но не пользовался ни всеобщим доверием, ни любовью; одни командиры ему завидовали, другие его боялись, и все вместе его не любили, как заносчивого царского гвардейца, смотревшего на всех свысока».

В 1918 г. бывший сослуживец Тухачевского и по Семеновскому полку, и по Красной Армии Б. Энгельгардт перешел к белым и передавал Деникину следующие высказывания Тухачевского: «Мы убежденные монархисты, но не восстанем и не будем восставать против Советской власти потому, что, раз она держится, значит, народ еще недостаточно хочет царя. Социалистов, кричащих об Учредительном собрании, мы ненавидим не меньше, чем их ненавидят большевики. Мы не можем их бить самостоятельно, мы будем их уничтожать, помогая большевикам. А там, если судьбе будет угодно, мы и с большевиками рассчитаемся».

Достаточно, я думаю. Кое-какое представление о нашем гладиаторе читатель уже получил. Самые разные люди – штатские белоэмигранты, офицеры белые и красные, предатель Власов, француз Фервак и офицеры рейхсвера – все рисуют фигуру, мягко выражаясь, страшненькую. Воспоминания Энгельгардта вроде бы противоречат общей картине, но, если подумать, не особенно. В конце концов те «монархические убеждения», которые Тухачевский декларировал перед старым сослуживцем, свободно могли означать не верность Романовым, а потаенное стремление повторить карьеру Бонапарта полностью… Циничнее выражаясь – себя, любимого, двинуть в красные цари. Вполне естественный поступок для человека с подобными взглядами и психологией…

Перейдем теперь к карьере Тухачевского на Гражданской войне. При ближайшем рассмотрении очень быстро рассыпается миф о «молодом таланте», «великом стратеге». Так, Тухачевский числится «победителем Колчака». Именно что числится. Во-первых, колчаковские тылы буквально развалились под ударами многотысячных партизанских армий (воевавших отнюдь не за красных, а просто против адмирала). Во-вторых, в тех же тылах старательно и мастерски подготовил многочисленные восстания и мятежи упоминавшийся уже Смирнов, ас нелегальной работы. В-третьих, что наиболее существенно, у Колчака на командных должностях была катастрофическая нехватка генералов и старших офицеров с боевым опытом – полками, было дело, командовали недавние поручики. А в наступавших на Колчака красных армиях несла службу целая плеяда высококлассных специалистов бывшей императорской армии: генералы Самойло, Лебедев и Бонч-Бруевич, полковники Каменев и Вацетис. Именно они и разрабатывали стратегические планы – при том, что начальником штаба Колчака оказался генерал военного времени Лебедев, Февральскую революцию встретивший всего лишь капитаном…

Так что разбил Колчака не Тухачевский. Тухачевский, главным образом, издавал многословные, исполненные самой что ни на есть правильной идеологии приказы да посылал Ленину пафосные телеграммы… Даже Троцкий, последовательный покровитель Тухачевского, в 1937 г. признал: «Ему не хватало способности оценить военную обстановку со всех сторон. В его стратегии всегда был явственный элемент авантюризма».

Тогда же, на колчаковском фронте, Тухачевский был и крепко бит. Он настаивал на одном варианте наступления. Командующий Восточным фронтом, бывший царский генерал Ольдерроге, предлагал другой. Тухачевский скрепя сердце его план принял, но выполнял, видимо, спустя рукава – потому что Сибирский казачий корпус довольно быстро разбил наступающие красные части и погнал их назад к реке Тобол. Спас положение умелым маневрированием войск как раз Ольдерроге. За что Тухачевский его отблагодарил душевно: в 1935 г., когда тот был уже арестован, Гладиатор разразился разгромной статьей в «Красной звезде»: «Трудно понять, где выискивал Троцкий таких людей. Человек никому не известный, в лучшем случае бездарный, Ольдерроге сделал все от него зависящее, чтобы наше неотступное преследование Колчака сорвалось». И политический донос сделал красный маршал, и от былого покровителя Троцкого отмежевался…

Чуть погодя Тухачевский, командуя Западным фронтом, позорнейшим образом провалил наступление на Варшаву и был поляками бит. Несколько лет назад были под одной обложкой изданы воспоминания двух «дуэлянтов» – Тухачевского и Пилсудского. Чтение занимательнейшее…

По объяснениям Тухачевского, он проиграл кампанию оттого, что зловредные поляки… начали наступление первыми. Так и написано. Если бы поляки дали Тухачевскому время подготовиться и ударить первым, он бы их непременно разбил. Но поляки, по врожденному своему коварству, такой возможности не дали. Играли неправильно…

Тухачевский: «Уже 5 недель продолжалось наше безостановочное наступление, 5 недель мы стремились найти живую силу врага, для того, чтобы в решительном ударе окончательно уничтожить его живую силу. 5 недель белополяки неизменно уклонялись от решительного наступления, в силу расстройства своей армии, и лишь только вышли на Вислу, подкрепленные новыми формированиями, рискнули на это дело. Заранее мы не знали, где встретим главное сопротивление противника – на Висле или за Вислой. Но мы знали одно, что где-нибудь мы его главные силы непременно найдем и разгромим…»

Такие вот откровения. Дело даже не в том, что поляки все же разгромили Тухачевского, а не он их. Обратите внимание: командующий фронтом Тухачевский пять недель маневрирует вверенными ему войсками, представления не имея, где находятся главные силы противника! Он что, не в силах наладить нормальную войсковую разведку? Похоже, так и обстоит. Хотя Польша – страна небольшая, и за пять недель конные разведчики могли бы раз десять пересечь ее вдоль-поперек…

«Полякам повезло», сокрушается Тухачевский, потому что командующий 4-й красной армией «потерял связь со штабом фронта». Но несколькими абзацами ранее он сам объясняет, что полякам вовсе не «повезло» – «они немногочисленными отрядами внезапным ударом нарушили связь»…

Польская 5-я армия «совершенно безнаказанно» теснит красных, хотя на фланге у нее и в тылу находятся четыре стрелковых и две кавалерийских дивизии Западного фронта. Но они… стоят, не получая приказов от командующего, как признавался сам Тухачевский. Отчего он так и не отдал приказа атаковать, будущий маршал никогда не смог объяснить внятно…

Должно быть, не хватило времени на этакие пустяки – Тухачевский тогда издавал пафосные приказы насчет мирового пожара и грядущего краха Европы под клинками его конников…

«Если бы мы только вырвали из рук польской буржуазии ее буржуазную шляхетскую армию, то революция рабочего класса в Польше стала бы свершившимся фактом».

Эти писания Тухачевского – чистейшей воды бред. «Рабочий класс», как и «трудовое крестьянство», в это время как раз и вливались массами в ряды «буржуазной шляхетской армии». Что тогда же отметил в «Правде» проницательный Сталин, в отличие от Тухачевского, сразу понявший, что советско-польская война приняла не классовый, а национальный характер…

Ну, а потом поляки нажали, и разбитые дивизии Тухачевского покатились назад. Сам командующий фронтом сидел в безопасном удалении от своих войск, в глубоком тылу, армиями руководил исключительно по телеграфу, и, едва польская кавалерия нарушила проводную связь, всякое управление войсками было потеряно…

Правда, в утешение себе Тухачевский, неведомо с какого перепугу, назвал бездарно проигранную им кампанию «блестящей oпeрацией». И свалил вину за провал на Сталина с Егоровым – якобы его блестящее наступление провалилось исключительно оттого, что две вышеупомянутых военных бездарности не перебросили вовремя от Львова свою конницу. Правда, при любом раскладе кавалерия Буденного ни за что не успела бы под Варшаву, лишь загнала бы коней. А сам Тухачевский не озаботился в свое время подготовить резервы…

Зато он прекрасно умел сваливать свои промахи на других. Что в данном случае помогло мало. Настоящие военные специалисты уже тогда прекрасно понимали, кто провалил польский поход. Один из них, не стесняясь в выражениях, во время одной из дискуссий 1930 г. крикнул Тухачевскому:

– Вас за двадцатый год вешать надо!

И все же за Тухачевским числится одна успешно выигранная кампания. Правда, проведенная не против белых генералов и не против внешнего супостата. Гладиатор самым блестящим образом подавил тамбовский мятеж, так называемую «антоновщину». Вот в боях против кое-как вооруженных крестьян он и впрямь показал себя героем: на пару с Антоновым-Овсеенко (еще одной «безвинной жертвой сталинизма») расстреливал заложников, целыми деревнями загонял в концлагеря, боевыми отравляющими газами душил засевших в лесах…

Именно в этой карательной операции браво воевал в красных рядах еще один будущий маршал – Георгий Жуков.

С той же бестрепетностью и мастерством Тухачевский чуть позже залил кровью соотечественников мятежный Кронштадт. Такие операции ему всегда удавались без сучка, без задоринки.

Одним словом, после Гражданской наш сомнительный герой уже блистал в ореоле незаслуженной славы. И его ожидал еще один нешуточный карьерный взлет.

Бывшего командира взвода с двухклассным военным образованием вдруг назначают в 1921 г…начальником Академии Генерального штаба РККА! Сместив ради этого бывшего генерала Снесарева, автора множества серьезных книг по стратегии и тактике. И Гладиатор восседал в этом престижнейшем кресле целых девять лет. О его «успехах» на столь славном поприще догадаться легко – успехов как-то не случилось… Зато уральский город Миасс с 1923 по 1926 гг. именовался Тухачевск…

В 1925 г. Тухачевский едва не втравил Советскую Россию в новую войну с Польшей. Витийствовал с высоких трибун, уверяя: Красная Армия окрепла настолько, что способна «повалить» капиталистические страны, а посему следует нанести по Польше немедленный удар, для чего Советская Белоруссия должна незамедлительно объявить войну Варшаве, а уж Тухачевский доделает остальное…

Горькая правда в том, что Красная Армия в то время, как честно признавалось в секретном докладе, была практически небоеспособной. Москва Тухачевского кое-как урезонила, и войны (в которой на стороне Польши готовились выступить Румыния, Финляндия при поддержке Англии), удалось избежать…

Примерно в те времена, в 1926 г., ОГПУ как раз и начинает приглядывать за Тухачевским. И моментально выясняется немало интересного. Тухачевский вхож в теплую компанию бывших царских гвардейцев, группирующихся вокруг Зайончковского и Какурина. Большинство из этих «краскомов» в свое время активнейшим образом воевали против большевиков (но потом как-то перековались). В начале тридцатых многих из них арестуют. Именно тогда и всплывут данные о заговорах – точней, не о конкретных планах, но об опасных разговорах и вовсе не советском образе мыслей…

Немало «перековавшихся» тогда посадили. Тухачевский оказался в стороне. И занялся со всем усердием техническим переоснащением Красной Армии – за что его до сих пор восхваляют как «поборника военно-технического прогресса», противопоставляя «безграмотному» Ворошилову.

Ну что же, если мы подробнейшим образом изучим, как Тухачевский внедрял «прогрессивные технические новинки», то очень быстро обнаружим такое, отчего волосы встанут дыбом даже у Фантомаса…

Иные авторы легенды о «великом стратеге» Тухачевском старательно уверяют, что гениальный маршал еще в двадцатых годах с нечеловеческой прозорливостью предвидел грядущее нападение Германии на СССР и исходящую от нее нешуточную опасность.

Вот реальность. В 1928 г. Тухачевский с тремя соавторами выпустил предназначенную для высшего руководства (и оттого изданную тиражом лишь в 200 экземпляров) книгу «Будущая война». Откуда же он усматривал угрозу?

Первый вариант: «Нападение на наши западные границы вооруженных сил наших западных соседей, при поддержке материально-техническими средствами со стороны Англии и Франции (и их союзников) и при обеспеченном нейтралитете Германии».

Второй вариант: «Нападение на наши западные границы вооруженных сил западных сопредельных стран, поддержанных частично вооруженными силами Англии, Франции или других крупных империалистических государств».

Третий вариант: «Нападение на наши западные, южные и восточные границы вооруженных сил широкого империалистического блока: Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии, Англии (через территории Турции, Персии и Афганистана), реакционных китайских милитаристов (в первую очередь Чжан Цзолина) и Японии».

Что называется – пальцем в небо! А ведь это были не абстрактные теоретизирования – это считалось серьезным, ответственным прогнозом, на основании которого политическое руководство планировало долгосрочную стратегию! Единственное, что хоть как-то с превеликой натяжкой можно отнести в разряд «прогнозов» – случившиеся через год мелкие бои на советско-китайской границе… И не более того.

История о том, как Тухачевский предлагал создать армаду из сотни тысяч танков, не понимая последствий, подробно описана В. Суворовым, и я не буду на ней останавливаться.

Зато стоит подробно рассмотреть многолетнее баловство Тухачевского с разнообразнейшей военной экзотикой…

Для начала немалые денежки были отпущены на совершенно фантастическую установку некоего Баранова, которая, по замыслу автора, с помощью сверхмощных магнитов должна была отклонять в сторону вражеские снаряды. Дурная фантастика кончилась пшиком.

Как и возня с «лучами смерти» будущего академика Иоффе, якобы способными бесшумно и надежно укладывать живую силу врага целыми полками…

Параллельно Тухачевский пригрел знаменитого изобретателя Бекаури. Вообще-то, исторической точности ради необходимо сказать, что одно изобретение этого конструктора и впрямь оказалось очень удачным и использовалось Красной армией с успехом – мины, взрывавшиеся с большого расстояния по кодовому радиосигналу.

Но в том-то и беда, что пользу принесло одно-единственное детище Бекаури. К сожалению, у него в заначке имелась еще целая куча фантастических проектов: управляемые по радио бомбардировщики и танки, торпеды и торпедные катера, а также вовсе уж монструозные штуки вроде мотоброневагона «Ураган», который, по замыслу творца, должен был, управляемый на расстоянии, ворваться в расположение врага и ка-ак выпустить огромное облако отравляющих газов! А «телебронемотодрезина» по имени «Смерч» поддержала бы его огнеметами…

Не все из этого перечня – военная фантастика. Другое дело, что время для радиоуправляемых самолетов и танков еще не настало. Но на подобные игрушки были истрачены многие миллионы, построено множество опытных образцов – которые с завидным постоянством терпели аварии, выходили из строя. Зато Бекаури был награжден всеми существовавшими тогда орденами и катался, как сыр в масле.

На Западе тоже занимались подобными прожектами – но с превеликой осторожностью и максимальной экономией средств. Бекаури же при покровительстве Тухачевского доил казну совершенно невероятным образом. Кончилось все тем, что в тридцать восьмом он был, наконец, арестован, на следствии признался, что занимался очковтирательством, и получил вышку. Авторы «лучей смерти» и «магнитоуловителей снарядов» отделались легким испугом – видимо, оттого, что нанесли казне не в пример меньший ущерб…

А Тухачевский, еще будучи в силе, вновь обращает свой благосклонный взгляд на танки. У него, изволите ли видеть, родилась очередная новаторская и прогрессивная идея: боевые машины «двойного применения».

Излагая популярно: нужно заранее навешивать броню на мирные гражданские трактора, чтобы потом, в случае войны, быстренько их мобилизовать, вооружить пулеметами и послать в бой.

Чтобы кто-нибудь не заподозрил меня в голословной клевете на «великого стратега», процитирую его самого: «Необходимо иметь в виду, что в танковом вопросе у нас до сего времени подходят очень консервативно к конструкции танка, требуя, чтобы все танки были специального военного образца (наверняка этакую дурость сморозил бездарный Ворошилов? – А. Б.)… нам нужно стремиться к тому, чтобы специально военные танки составляли бы от общего числа около одной трети, для выполнения специальных задач, борьбы с противотанковой артиллерией и пр. Остальные танки, идущие обычно во 2-м и 3-м эшелонах, могут быть несколько меньшей быстроходности, большего габарита и пр. А это означает, что такой танк может быть бронированным трактором, точно так же мы имеем бронированные автомобили, поезда».

Мыслитель!!! Одна неувязка: бронеавтомобили и бронепоезда изначально приспособлены исключительно для войны. А куда прикажете девать «громадные массы» бронированных тракторов? И в самом деле, отдать пока что колхозникам пахать поля? Так это ж дикий перерасход горючего! Держать «трактора второго эшелона» на военных складах? «Громадные массы»? Бред какой-то. .

Техника двойного назначения – это любимый заскок товарища Тухачевского. Тяжелые транспортные самолеты он предлагал в мирное время использовать для перевозки гражданских грузов и почты. А вот что писал по поводу этих прожектов человек насквозь практический, один из руководителей Северного края С. Бергавинов. Отчего-то его ничуть не обрадовало планов громадье, и в 1930 г. он сообщал Ворошилову: «Тов. Тухачевский заманчиво нас дразнит, он прислал нам оставленный им сверхграндиозный план развития гражданской авиации на Севере (в 1931 г. – 151 самолет, в 1932 г. – 934 самолета, в 1933 – 929). Итого 1384 плюс 2 дирижабля. Конечно, такое шибко преувеличенное количество мы и не освоим, да и достать их неоткуда и незачем. Зная, что хотя это и гражданская авиация, но летает она под Вами, мы слезно просим Вас хотя бы один самолет для края в непосредственное наше распоряжение дать».

Иными словами, планы великолепные. Потрясающие планы. Дух захватывает. Но нам бы, не дожидаясь претворения в жизнь этих утопий, хотя бы один-единственный самолетик, слезно просим, товарищ нарком обороны…

Короче говоря, у всех прожектов Тухачевского был единственный главный недостаток: они не имели ни малейшего отношения к реальности…

Что принесли Красной Армии эксперименты Тухачевского в области артиллерии?

Только череду провалов и упущений. Тухачевский был категорически против принятия на вооружение знаменитой 76-мм пушки Грабина (которая не только прекрасно показала себя в Великой Отечественной, но и в наши дни до сих пор кое-где еще неплохо постреливает в региональных военных конфликтах). У маршала были другие игрушки – очередные мертворожденные прожекты, отнявшие массу сил, денег и времени…

В этом предприятии заместителю наркома обороны по вооружениям Тухачевскому старательно ассистировал Павлуновский, ведавший закупками вооружения для РККА – неведомо как попавший на эту чисто военную должность профессиональный чекист, бывший начальник охраны Троцкого. Эта сладкая парочка наработала так, что последствия потом давали о себе знать годы спустя..

Сначала они, словно юная гимназистка бравым гусаром, увлеклись «динамореактивными орудиями» изобретателя Курчевского. «Динамореактивное орудие» – это та пушка, что мы сегодня называем безоткатной. Объясню упрощенно. Обычная пушка – стальная труба, закрытая с одной стороны. Когда снаряд вылетает, силой отдачи ствол отбрасывает назад, это и называется «откат». Безоткатная пушка имеет ствол, открытый с обеих сторон. Дальнейшее, думаю, ясно из самого ее названия…

Вообще-то безоткатная пушка – система вполне жизнеспособная и полезная. Но, подчеркну особо, служит для решения исключительно узких, ограниченных задач. Поскольку кучность боя у нее гораздо ниже, чем у обычного орудия – как и скорострельность. Безоткатки используются, например, воздушно-десантными частями, а в некоторых случаях – противотанковыми подразделениями. Из-за того, что при выстреле сзади вырывается внушительный сноп раскаленных газов, безоткатка решительно не годится для танков, казематных орудий, зенитных пушек и не сможет выступать в роли дивизионки, движущейся в боевых порядках атакующей пехоты. Короче говоря, у нее в военном деле есть свой, невеликий сектор…

Однако Тухачевский с Павлуновским, сторонники прогресса, возмечтали перевооружить динамореактивными орудиями всю артиллерию Красной Армии, да вдобавок авиации и военно-морского флота! Возражения специалистов, вроде того же Грабина, Тухачевский пропускал мимо ушей.

Получив столь высокое покровительство, Курчевский (однажды уже отмотавший срок за разбазаривание государственных средств) воспрянул и развернулся на полную. Он запустил в работу чертову уйму разнообразнейших проектов – пехотные пушки, орудия, устанавливавшиеся на броневиках, на самолетах, на боевых кораблях и даже торпедных катерах. Эксперименты продолжались семь лет, а число образцов исчислялось уже сотнями.

Самое смешное во всей этой истории (если только тут есть хоть что-то смешное) – это «ценные указания» Тухачевского, данные еще в самом начале работ. Тухачевскому все было по нраву, одно не нравилось – та самая струя раскаленных газов, бьющая из ствола сзади. И он на полном серьезе пишет директиву: «Доработать ДРП с тем, чтобы уничтожить демаскирующее действие газовой струи».

По смыслу это ничем не отличается от пожелания сделать так, чтобы танк, скажем, Т-34 ехал совершенно молча, не издавая ни малейшего жужжания. Реактивная струя – неотъемлемая принадлежность безоткатной пушки. Но наш «гений» этого не понимал нисколечко…

Подробно описывать эту историю нет смысла. Перейду сразу к результатам.

Результаты оказались насквозь печальными. На испытаниях пальба из монстров Курчевского калечила танкетки и самолеты, гибли люди, разрушались сами орудия. Понемногу становилось ясно то, что профессионалам вроде Грабина было видно с самого начала: орудие Курчевского, будучи установленным на корабле, при стрельбе разнесет корпус и надстройки, оказавшись на танке сопровождения, реактивной струёй сожжет свою же пехоту, противотанкового ружья из него не вышло, на броневике его использовать невозможно, как и на самолете. К 1941 г. даже те немногочисленные образцы «пушек Курчевского», что каким-то чудом все же попали в войска, были сняты с вооружения…

Но невозможно сейчас подсчитать, сколько труда пропало впустую, сколько было потрачено денег зря, сколько реальных образцов оружия ждало своей очереди, пока два «великих стратега» забавлялись пустышками…

Попутно Тухачевский совершенно угробил зенитную артиллерию. Она ему была не нужна. «Великий стратег» дал очередное «историческое указание», согласно которому с авиацией противника должны были бороться… дивизионные пушки! Никак для этого не приспособленные, потому что создавались совсем для другой задачи – для поддержки пехоты, для стрельбы по живой силе, технике и укреплениям противника…

Это был очередной бзик Тухачевского – «универсальное орудие», которое с равным успехом работало бы и против наземных целей, и против воздушных. Подобного так никогда и не появилось ни в одной стране мира. Эксперименты, правда, проводили многие армии – но именно эксперименты, в ограниченных масштабах, не приносящие ущерба обычным родам войск.

Гигантомания Тухачевского и здесь не подвела, проявившись в полной мере. Были изданы строжайшие приказы: обычные зенитные автоматические пушки – не разрабатывать! На то, что в этой области делают немцы, внимания не обращать! Другие страны – не пример! Все силы, все деньги, все рабочее время – на разработку универсального орудия!

В итоге – тот же печальный финал. Универсальное орудие не создано, огромные деньги потрачены впустую, как и труд рабочих с инженерами, противовоздушые средства Красной Армии представлены исключительно счетверенными Максимами на тачанках. Только после расстрела Тухачевского и его гоп-компании в лице Павлуновского и Курчевского в пожарном порядке стали оснащать армию нормальными зенитными орудиями.

Ракетное оружие? Увы, тот же бардак…

В 1928 г. по инициативе Тухачевского была создана занимавшаяся реактивными снарядами Газодинамическая лаборатория. Во главе ее стояли «гениальные конструкторы» Клейменов и Лангемак. Лаборатория с годами превращается в огромное предприятие, государство финансирует ее щедрее некуда. Время течет, течет, годы бегут, бегут…

И что же?

А – ни черта! Нет, все вроде бы идет, как по маслу – работа кипит, постоянно проводятся полигонные испытания, бесконечно проходят доработку многочисленные «перспективные образцы»… Полная видимость дела. А дела-то и нет! Потому что бесчисленные испытания, доработки и усовершенствования так и не приблизили ни на шаг к результату – хотя бы одному-единственному образцу, который можно, наконец, принять на вооружение. И таким макаром – девять долгих лет!


А меж тем агент советской разведки Вилли Леман, тот самый знаменитый «Брайтенбах», уже передал своим кураторам данные о немецких успешных испытаниях реактивных снарядов. Однако на работу «птенцов Тухачевского» это нисколечко не повлияло. Вновь и вновь идут бесконечные испытания, доводки, усовершенствования. Вот вроде бы замаячил на горизонте перспективный образец… нет, будет сложным в производстве. Второй тоже вроде бы ничего, но нужно усовершенствовать (опять!) стабилизаторы… Третий себя показал и вовсе прекрасно – на Украине. А вот на подмосковных полигонах летает гораздо хуже. Климат, оказывается, виноват. Нужно менять диаметр сопел. А значит, снова… Догадались? Правильно, усовершенствования, доработки и прочая рационализация…

Девять лет тянется эта комедия! С грехом пополам смогли вооружить ракетами истребители – но толку от этих ракет мало (опять-таки не пришло еще их время), точность попадания мизерная, куча других недостатков. А ракет для сухопутных войск, главного театра военных действий, как не было, так и нет…

Но вот грянул тридцать седьмой. Расстреляли и «великого стратега» Тухачевского, и «гениальных конструкторов» Лангемака с Клейменовым. Что же, идея боевых ракет для Красной Армии окончательно похоронена?

Наоборот!

Этот вопрос берет в свои руки безграмотный, невежественный противник прогресса, лошадник Ворошилов…

И дело рвет вперед невероятными темпами!

У Ворошилова нет «гениальных конструкторов». У него нашлись лишь толковые специалисты. И, тем не менее, в 1939 г. неведомо откуда (точнее говоря, трудами Реактивного НИИ) появляется 132-мм осколочно-фугасный реактивный снаряд «М-13» – он и станет основным снарядом советской реактивной артиллерии в Отечественной войне.

Фантастика какая-то. Нет более ни великих стратегов, ни гениальных конструкторов, ни прочих светочей военно-технического прогресса – один тупой Ворошилов и при нем невидные инженеришки…

Но снаряд есть! Готовый к выпуску массовой серией!

В феврале 1939-го заканчиваются испытания смонтированной на автомобиле пусковой установки. По ряду серьезных причин она не годится в производство.

Ворошилов издает очередной безграмотный приказ – и всего через шесть месяцев не только разработан, но и принят для полигонных испытаний новый образец. Это и есть «БМ-13», более известный нам как «Катюша».

Но драгоценное время упущено. Немцы, начавшие работы гораздо позже советских конструкторов, к 22 июня 1941 г. уже располагают приличным количеством шестиствольных пусковых установок, которые и грянут по нашим в первое утро Отечественной. До сих пор кое-где в нашей литературе эти установки стыдливо именуют «шестиствольными минометами» – но это именно пусковые установки. Те самые, что появились в Красной Армии лишь после того, как прислонили к стенке «великого стратега» и кучу стратегов помельче. О том, как рванула вперед советская военно-техническая мысль после того, как армия освободилась от Тухачевского и его банды, можно написать толстенную книгу, а впрочем, уже появилось несколько пусть не особо толстых, но толковых и показывающих истинное лицо Красного Гладиатора…

А ведь был еще и Уборевич! Гладкая, лощеная гнида, очередной «великий военачальник», который оставил Красную Армию без автоматов.

Эта поганая история в специальной литературе описана подробно, но массовый читатель с ней, увы, не знаком. Ну что ж, постараемся восполнить пробелы…

Еще летом 1930 г. комиссия под высоким предводительством Уборевича рассматривала четыре образца автомата – Токарева под патрон для «нагана», Токарева, Дегтярева и Коровина под маузеровский патрон 9Ч25.

Ни один из этих образцов не был принят на вооружение. В качестве основания для отказа комиссия Уборевича выдвинула два серьезнейших, по ее мнению, возражения.

Во-первых, представленные образцы имеют чересчур высокий темп стрельбы – 1000 выстрелов в минуту.

Во-вторых, на дистанциях 200–300 метров невозможно вести прицельный огонь.

За одно это заключение Уборевича следовало расстрелять, не дожидаясь «великого террора»…

Сначала – о втором пункте. Автомат под пистолетный патрон изначально не предназначен для прицельной стрельбы на дистанции порядка двухсот метров, не говоря уже о трехстах! Реальная дистанция для эффективного поражения живой цели – 60, максимум 100 метров…

Теперь о темпе стрельбы. Тысяча выстрелов в минуту Уборевича категорически не устраивала, и он приказал добиваться вполовину меньшей – 500 выстрелов. Как у немцев и англичан. Стремиться к идеалу, иначе говоря.

А что у других?

Когда советские войска с трехлинейными винтовками наперевес вошли в Финляндию в тридцать девятом году, по ним ударили финские автоматы «Суоми» с темпом стрельбы тысяча выстрелов в минуту! Финны не стали гнаться за германско-английским идеалом. Они поставили перед собой другую, более практическую задачу – насытить армию автоматами. Пусть несовершенными, с более высоким темпом стрельбы.

И советскому командованию пришлось посылать по стране самолеты, по штучке собирать с погранзастав те жалкие сотни автоматов, которые успели произвести, чтобы хоть как-то компенсировать отставание от финнов… Благодарите Уборевича!

Между прочим, японцы тоже не гнались за идеалом. Они всю Вторую мировую провоевали с неплохим автоматом «100», чей темп стрельбы опять-таки примерно равен был тысяче выстрелов в минуту. И неплохо воевали, проиграв по причинам, не имеющим ничего общего с темпом стрельбы автоматов.

Между прочим, основной наш автомат Великой Отечественной, знаменитый ППШ, имел темп стрельбы девятьсот выстрелов в минуту. А ППС к «идеалу» опять-таки не приблизился – темп у него был семьсот…

Вот так-то. Понятно теперь, почему я употребляю в адрес Уборевича не самые пристойные слова?

Потому что ситуация не допускает хваленого плюрализма мнений. Уборевич, сука гладкая, в погоне за идеалом оставил без автоматов Красную Армию вообще и моего отца персонально – и мой отец передергивал затвор винтовки, пока на него перли веселые сверхчеловеки с трещотками

Плюрализма тут, повторяю, нема. Поведение Уборевича можно объяснить исключительно с помощью двух версий. Всего только двух. Либо он был невеждой, занимавшим столь высокий военный пост не по праву, либо материалы следственных дел НКВД не лгут, военный заговор действительно существовал, и те, кто был в него вовлечен, подрывали боеспособность Красной Армии так, как там, в тех делах, написано. При любом из двух объяснений Уборевича, так или иначе, следовало расстрелять без колебаний и церемоний.

Совершенно неважно, в силу каких побуждений он оставил РККА без автоматов. Главное – он это сделал.

Напоследок – кусочек сухой статистики, совсем крохотный.

Производство автоматов в СССР:

1939 г. – 1700 шт.

1940 г. – 81 118 шт.

Достаточно было перестрелять «великих стратегов» и «гениальных полководцев»…

Да, кстати, о стратегии. Нужно все же вернуться к Тухачевскому. Его, как-никак, там и сям именуют великим стратегом, чье изъятие из обращения нанесло армии прямо-таки непоправимый ущерб.

Беда только, что с примерами слабовато. Точнее говоря, убедительных примеров нет совсем. А те, что есть, рисуют совершенно иной образ.

Тухачевский, действительно, был творцом новой стратегии – тут апологеты правы. Называлась она «классовая стратегия». И заключалась в следующем: Красная Армия – армия нового типа, поскольку она классово однородна. Вооруженные силы «потенциального противника» имеют смешанный классовый состав и потому неоднородны. Красная Армия поэтому обязана первой нанести могучий удар по какой-нибудь капиталистической державе – и, повинуясь классовой солидарности, в ней тут же восстанет рабочий класс и сметет буржуазию. Отсюда следует, что задача Красной Армии – не столько победить военной силой военную силу противника, сколько вызвать восстание революционного пролетариата в его тылу.

Вот это и есть новая стратегия Тухачевского, изложенная предельно кратко. Из нее закономерно вытекала и любимая им теория блицкрига. Из нее вытекали и пренебрежение к проблемам обороны, и страсть к легким быстроходным танкам, парашютистам и армадам бомбардировщиков без истребительного прикрытия.

Эта бредь так никогда и не сработала, потому что не имела никакого отношения к реальности, а была сочинена поручиком с начальным военным образованием, обученным зато втыкать куда надо и не надо звонкие лозунги касаемо мировой революции и классовой борьбы.

В двадцатом году в Польше Тухачевский отрабатывал именно этот вариант – войска наносят сокрушительный удар без всяких стратегических резервов…

Между прочим, он и это не сам придумал, а всего-навсего спер у немецкого военного теоретика Шлиффена. Знаменитый «план Шлиффена» – это как раз один могучий таранный удар без всяких стратегических резервов. Показавший, кстати, в Первой мировой войне полную свою непригодность, поскольку, будучи претворен в жизнь, успеха не достиг, и война затянулась на четыре года.

Но не это самое пикантное. Дело еще и в том, что «план Шлиффена» – не порождение XX века, а взятые почти без изменений прусские методы ведения боя времен… франко-прусской войны! Таким образом, «новая стратегия» Тухачевского – это сочетание прусских методов 1871 г. и звонких большевистских лозунгов. И не более того. Прямо скажем, не Бог весть какое сокровище военно-теоретической мысли…

Тот, кто мне не поверит, волен взять изданный в хрущевские времена двухтомник сочинений Тухачевского и прочитать вдумчиво. Лично мне достаточно одной-единственной цитаты из Тухачевского, из его «классического» труда «Новые вопросы войны», увидевшего свет в 1932 г.:

«В войне империалистов против СССР рабочие капиталистических стран, ведущие борьбу за превращение войны империалистической в войну гражданскую, будут создавать свои Красные Армии подобно тому, как это делали польские рабочие в 1920 г. (в каких глюках это ему привиделось?! – А. Б.) и будут вступать в ряды нашей Красной Армии в целях поддержать и обеспечить ее победу как над собственной буржуазией, так и над буржуазией всего мира».

Ну как в воду глядел! Кстати, именно благодаря таким вот бредовым писаниям иные оптимисты у нас в сорок первом на полном серьезе ждали, что «немецкий пролетариат» вот-вот повернет штыки против Гитлера. А кое-кто, судя по сохранившимся донесениям политруков и НКВД, даже стрелять отказывался по «германскому пролетарию в фашистской форме». Долго действующей оказалась отрава…

Полагаю, с «великим стратегом» все ясно? Без недомолвок?

Настоящие, серьезные, талантливые военные теоретики в Красной Армии, конечно же, имелись. Например, автор множества фундаментальных трудов Свечин. Вот только травил его товарищ Тухачевский с необъяснимыми порой злобой и упорством, травил так, швыряясь смертельными политическими обвинениями, что даже теперь холодок по коже пробирает. И не успокоился, пока Свечин в 1931 г. не оказался в лагере (откуда его, кстати, через год вытащил не кто иной, как Ворошилов). А причина в том, что Свечин открыто и гласно высказывался о «полководческих талантах» Тухачевского так, как они и заслуживали, то есть напрочь отрицал таковые…

И напоследок – еще несколько мелких штрихов к портрету «красного Бонапартика». Так, мозаика…

В 1936 г., критически разбирая итоги больших маневров Московского военного округа, Тухачевский отмечает массу недостатков: управление войсками плохое, взаимодействие наземных сил с авиацией не отработано, плохо работает связь, слабо работают штабы, и так далее, список велик. Один маленький штришок: а куда же смотрит заместитель наркома обороны товарищ… Тухачевский? Уж если у него под боком, в элитном Московском военном округе царит такой бардак, то что же в провинции?

Вспоминает Александр Бармин (друг, между прочим, Тухачевского):

«Во время беседы зазвонил телефон. Маршал спокойно взял трубку, но вдруг неожиданно вскочил на ноги и заговорил совсем другим голосом:

– Доброе утро, Климентий Ефремович… Так точно, как вы скажете, Климентий Ефремович… Будет выполнено, Климентий Ефремович…»

Лебезит перед начальством, ладно. Но еще и вскакивать, навытяжку становиться, хотя начальство и не видит?! Характерец…

А вот отношение Тухачевского к военным тайнам. Работал в свое время в Москве, заведующим кафедрой в одном из институтов, некий Томаш Домбаль, член ЦК компартии Польши, шапочно знакомый с Тухачевским. Вот что сам Тухачевский рассказал (уже на следствии) об одном из разговоров с Домбалем:

«В разговорах с ним я рассказывал об организации дивизии, об основах современного боя, о методах нашей тактической подготовки, а также, говоря об условиях войны между нами и Польшей, указал на то, что мы должны были, в силу запаздывания в развертывании, сосредоточить на границах с Польшей крупные силы, которые я Домбалю и перечислил (! – А. Б.) Помимо того, я рассказывал Домбалю о различиях между кадровыми и территориальными войсками, как в отношении организации, так и в отношении прохождения службы и обучения…»

Когда происходили эти милые посиделки, Тухачевский был начальником штаба РККА.

Почему вообще в следственном деле всплыла эта тема? Дело в том, что Домбаля к тому времени уже арестовали по обвинению в шпионаже – вот Тухачевский и оправдывается: вовсе он не передавал Домбалю шпионских сведений, сидели себе, болтали, благо он Домбаля знал как члена ЦК…

Чего здесь больше – наивности или дурости? Хорошо, предположим, что Домбаль – честнейший человек и никакой не шпион. Но все равно, будь он хоть трижды член трех братских ЦК, какое право имеет начальник штаба РККА так откровенничать с посторонним, штатским, случайным знакомым?! Добрая половина из того, что он Домбалю выболтал, в любом государстве, независимо от времени и образа правления, представляет собой военную и государственную тайну!

Что ж, в завершение – как по-вашему мог этот человек все же задумать и возглавить военный заговор, имевший целью вывести его в полновластные диктаторы? Я не навязываю своего мнения, думайте сами…

Напоследок коснусь еще одного устоявшегося мифа: о якобы «залитых кровью» письменных показаниях Тухачевского.

Очередная брехня. Несколько пятен засохшей крови и в caмом деле имеются, но не на собственноручных показаниях Тухачевского, а на третьем экземпляре их машинописной копии, неведомо у кого побывавшем в руках.

Да, я и запамятовал! Маршал Тухачевский еще самолично изготовлял скрипки и дрессировал мышей, а потому, ясное дело, никак не мог быть душой военного заговора…

5. Ежов и его рукавицы

Проясню свою позицию предельно четко: я вовсе не утверждаю, что «заговор военных» непременно был. Просто-напросто законы детективного жанра имеют свою твердую специфику (а поскольку я в этом жанре создал пару десятков романов, разошедшихся немалыми тиражами, то позвольте уж скромненько считать себя в некотором роде экспертом).

В общем, когда в библиотеке английского имения обнаруживается бездыханный труп мертвого человека, на котором что-то подозрительно много следов от пуль для простого самоубийства, то прибывший на место инспектор в первый момент, пока не собрал достаточно данных, с ходу начинает подозревать всех находившихся в то время в доме. Это даже не закон жанра, а закон природы, если хотите…

Существуют две версии тогдашних событий: что заговор все же был и что его не было. Я придерживаюсь одной из них, первой, вот и все. И в соответствии с этим строю свою книгу…

Впрочем, по моему глубокому убеждению, абсолютно неправильно употреблять слово «заговор» в единственном числе. Заговоров наверняка было несколько. Пока останутся засекреченными следственные дела и оперативные материалы тех времен, мы не можем ничего утверждать точно, но никто еще не отменял ни метода, именуемого «качать на косвенных», ни права исследователя им пользоваться…

Итак, что мы можем получить, качая на косвенных?

Заговоров было несколько. Вполне возможно, иные из них пересекались, переплетались, имели касания. Любой из заговоров представлял собой не прямолинейное намерение «захватить власть», а сложную интригу, поскольку иные из сообщников имели общие цели лишь до поры, а далее их интересы решительным образом расходились, и они заранее просчитывали, как бы друг друга перехитрить, переиграть, обставить. Сплошь и рядом с заговорами именно так и бывает.

Вот, скажем, Ягода. Из всего, что нам уже известно, следует: товарищу просто-напросто надоело быть пусть и высокопоставленным, но наемным служащим у государства, и он мечтал превратиться в легального вельможу. А посему он, даже блокируясь с троцкистами (а как с ними не блокироваться? У них сильное подполье по всей стране, кое-кто до сих пор на серьезных постах, на них можно опереться при захвате власти) просто обязан был заранее просчитать свой вариант развития событий. Грубо говоря, путч он устраивал для себя, любимого, а не для Троцкого. Зачем ему Троцкий, твердо намеренный все же замутить мировую революцию? Вряд ли Ягоде хотелось бросить к чертовой матери налаженную небедную жизнь и сутки напролет рулить мировой революцией. Ему именно хотелось жить тихо, уютно, и сытно…

Примерно те же мотивы непременно должны были всплыть в размышлениях Тухачевского. Зачем ему таскать каштаны из огня для Троцкого? Максимум, что могло его ожидать при восхождении на кремлевский Ледяной Трон Троцкого – пост наркома обороны. Велика ли карьера – от заместителя до наркома? А посему, мог себе сказать товарищ Тухачевский, с Троцким мы будем сотрудничать до определенного момента – ну, а потом придется Льву Давидовичу отравиться колбасой…

Это азбука заговоров и переворотов…

Помимо, так сказать, лабораторно чистых заговорщиков, в стране имелась масса совершенно ненадежного народа – на высоких постах, при власти. Уже в конце столетия Молотов, рассказывая о тридцать седьмом годе, привел вполне логичное и убедительное объяснение действий Сталина: «Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, пока все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся… Вряд ли эти люди были шпионами, но с разведками связаны были, а самое главное, что в решающий момент на них надежды не было».

Внятно, логично, убедительно! Это была не только борьба с реальными заговорами, но еще и чистка – от ненадежных, от сомнительных, от зажравшихся и распустившихся провинциальных баронов…

Еще до начала Большого Террора в Политбюро поступил доклад Маленкова – о том, что в стране скопилось огромное количество партаппаратчиков, потерявших тепленькие места в результате проверок, чисток партии, реорганизаций. Они озлоблены и могут послужить горючим материалом в случае любых сотрясений.

Вообще в стране приключались самые неприятные сюрпризы. Еще в 1934 г., к примеру, начальник штаба артиллерийского дивизиона Нехаев, неведомо каким путем проникнув в расположение элитной Московской Пролетарской стрелковой дивизии, открытым текстом призвал личный состав разобрать винтовки и выступить под его руководством свергать Советскую власть – как «жидовскую». Слушатели, правда, оказались на высоте – быстренько Нехаева скрутили и отволокли в особый отдел. Но таких Нехаевых на необъятных просторах хватало – и многие не горлопанили, а сидели тихо, дожидаясь часа

Словом, к началу 1937 г. было известно достаточно, чтобы Сталин осознал: над страной поднялась огромная и мрачная тень военного переворота, распространяющая морозный смертный холод. Молотов уверял, что в Кремле знали уже и день, и час. И, как только грянет, трудно предсказать, во что это выльется, учитывая наличие огромного количества колеблющихся, ненадежных, обиженных и недовольных…

Уже был арестован Ягода – у которого при обыске, помимо того самого резинового фаллоса, выгребли кучу всяких интересных вещей вроде девятнадцати револьверов, одиннадцати порнографических фильмов, коллекции порнографических снимков (почти четыре тысячи). На освободившийся пост срочно требовался надежнейший товарищ, который сможет быстро и хватко произвести обезвреживание.

Товарищ такой нашелся. Будем знакомиться: Николай Иванович Ежов, новоиспеченный Генеральный комиссар государственной безопасности. Допрежь того – секретарь ЦК. Профессиональный партаппаратчик с огромным стажем и незаконченным начальным образованием, работник исполнительный, аккуратнейший, толковый – загляденье! Правда, потаенный педераст – отчего молодая супруга Евгения регулярно обнаруживается то в постели Исаака Бабеля, то в гостиничном номере Михаила Шолохова (где их активное общение моментально зафиксировано подслушкой НКВД и добросовестно описано суконным языком в рапорте).

И Ежов засучил рукава и надел свои знаменитые «ежовые рукавицы», изображенные на тогдашних плакатах – шипастые, жуткие, любую гидру так зажмут, что не вывернется…

И начался Большой Террор! Хватали маршалов и наркомов, генералов и секретарей обкомов, всякой твари по семь пар… На допросах они рассказывали массу интересного – и о заговоре, и о многом другом…

Удары сплошь и рядом сыпались вслепую. Били по площадям – потому что уже казалось, что верить нельзя никому, измена может обнаружиться повсюду.

Сталин осатанел!

Именно это выражение употребляли впоследствии и Каганович, и Молотов. Сталин осатанел от вскрывавшейся повсюду измены и лжи – время и обстановка были таковы, что понять его можно. «Я видел и знал нескольких разных Сталиных», – скажет потом престарелый Каганович. Вот то-то и оно…

В армии вновь возрождается забытый было институт комиссаров – чтобы присматривали за командирами. Теперь ни один командир, начиная от полка и выше, не может принимать решение в одиночку. Если заговора не было – это нововведение выглядит бессмысленным, нелепым, ненужным. Если военный заговор был – это естественная и необходимая мера, чтобы не вынырнули новые Нехаевы и Тухачевские.

Берут не только военных и партийцев. Берут людей творческих. Подгребли Исаака Бабеля, конармейца и чекиста в прошлом – не за вольнодумство, а за шашни с окружением Ежова. Впрочем, это случится чуть погодя…

Берут Михаила Кольцова – опять-таки не за вольнодумство. В материалах дела лежат сигналы о том, что во время испанской командировки Кольцов, известный давними симпатиями к Троцкому, вступил в непозволительные контакты с испанской троцкистской организацией ПОУМ. Сигналы исходят от человека не мелкого и осведомленного – генерального комиссара испанских интербригад Андре Марти. На XX съезде их высочайше повелено будет считать ложью. Как знать…

И вот здесь стоит вернуться к той самой «папке Орлова», о которой шел разговор в первом томе. О материалах, якобы доказывающих работу Сталина на охранное отделение.

Нелишним будет предположить, что эта папка все же существовала в действительности. Вот только материалы были не подлинниками, а искусно сфабрикованными фальшивками. Нельзя исключать, что эту папку и в самом деле намеревались господа заговорщики предъявить на высоком партийном пленуме и потребовать отставки, а то и ареста Сталина. Подобные приемчики в мировой истории нередки. Когда германские генералы еще до войны готовили очередные заговоры против Гитлера, они тоже что-то такое фабриковали…

Большой Террор бушевал над страной, как смерч!

Вот только, я вас умоляю, не нужно рассматривать его с тех точек зрения, которые навязали во времена хрущевской «оттепели» недалекие борзописцы: якобы олицетворением зла был один-единственный человек, Сталин, зверь и параноик, что это он, злодей, рассылал из Кремля людоедские приказы, а партия, армия, народ, оцепенев в смертном ужасе, как завороженные удавом кролики, эти приказы скрепя сердце исполняли, в глубине души содрогаясь от омерзения и неприятия…

Все было гораздо сложнее и непригляднее!

Партийная верхушка как раз и состояла из людей, заляпанных кровью пo cамые уши, давным-давно, еще с семнадцатого, привыкших цедить кровь алую без малейшего внутреннего сопротивления. Они сами были людоедами, превосходящими Сталина на пару порядков!

Первую крупную чистку в армии, еще в 1931 г., устроил товарищ Гамарник – сотни командиров с малейшим пятнышком в анкете были уволены, арестованы, выброшены.

Еще в 1921 г. будущие «сталинские безвинные жертвы» Артузов и Уншлихт теми же методами чистили Балтийский флот от подозрительных, по их мнению, военспецов – снова аресты, высылки, репрессии по спискам, выбивание признаний в шпионаже и пособничестве белогвардейцам…

Еще в 1918 г. по сфабрикованному обвинению Троцкий и его команда арестовали и расстреляли адмирала Щастного – как раз по той методике, что будет применена в 1937-м…

Еще в Гражданскую товарищ Смилга пытался по вымышленным насквозь обвинениям расстрелять легендарного командира Думенко (к слову, Думенко, как мог, защищал Сталин, но – не смог).

Тот же Смилга чуть позже подвел под расстрел знаменитого Миронова, который был не по нраву Троцкому.

Подобные примеры можно приводить до бесконечности. Все «безвинные жертвы Сталина» были в крови по уши – и в 1937 г. они с превеликим усердием изничтожали друг друга!

Не Сталин, а Роберт Индрикович Эйхе предложил создать органы внесудебной расправы, знаменитые «тройки», состоявшие из первого секретаря, местного прокурора и главы НКВД (города, области, края, республики). Ну, а в том, что год спустя именно такая тройка прислонила к стене товарища Эйхе, нет, по моему глубокому убеждению, ничего, кроме грустной справедливости…

Партийная верхушка прямо-таки с упоением включилась в резню!

Июнь 1937-го, Узбекистан. Первый секретарь ЦК тамошней компартии Икрамов просит Москву немедленно снять с должности председателя Совнаркома республики Файзуллу Ходжаева как врага и контрреволюционера – и приводит столь длинный список обвинений, что после этого Ходжаев и дня не может задержаться на свободе.

И сняли Ходжаева, и арестовали – а парой месяцев позже исключили из партии и арестовали самого Икрамова. Оба они проходили по одному делу, оба были расстреляны в одной партии приговоренных.

Омск. Первый секретарь обкома Булатов радостно рапортует, что в результате его ударной работы сняты и исключены из партии враги народа, маскировавшиеся под ответственных партийных работников. Чуть позже по тем же самым обвинениям повяжут товарища Булатова: коридоры кончаются стенкой…

Первый секретарь ЦК компартии Казахстана Мирзоян просит Москву снять с должности председателя тамошнего ЦИК товарища Кулумбетова. Сняли, арестовали, расстреляли. А через годик пустили по тому же маршруту и Мирзояна.

В Туркмении первый секретарь Анна-Мухамедов снял с работы, исключил из партии и передал НКВД трех высокопоставленных партийных и советских работников, о чем с гордостью отрапортовал. Финал, по-моему, уже угадывается? Верно. И трех месяцев не прошло, как Анна-Мухамедова…

На Украине товарищ Косиор искореняет врагов народа, снимая с должностей, исключая из партии старых друзей. Потом пришел товарищ Постышев и взялся за Косиора, а там другие взялись за Постышева…

В Белоруссии громит партийные и советские кадры товарищ Шарангович с командою, отыскивая повсюду врагов, вредителей и левых уклонистов. Чуть погодя…

Ну, полагаю, достаточно. Везде одна и та же картина: кружат в жутком хороводе «старые большевики», увлеченно, искренне ставя к стенке былых сподвижников и сами попадая в тот же острозубый механизм.

Подавляющее большинство их нисколько не сомневалось в правильности происходящего – и готово было широко во всем этом участвовать. Сбой происходил исключительно, когда в жернова попадали сами верные ленинцы.

Характернейший пример образа мыслей, мотивов и побуждений – подробные, обстоятельные мемуары Евгении Гинзбург, прогремевший некогда «Крутой маршрут». Там все это описано подробно, с той простотой, что хуже воровства. Евгения ничуть не сомневается, что действия Политбюро и НКВД правильны. Она просто-напросто рвется доказать, что сама абсолютно невиновна (не понимая, что попала в «процент»). И если бы ее тогда выпустили, она участвовала бы в Большом Терроре со всем пылом и усердием – совершенно искренне, заметьте, без малейшей примеси шкурных мотивов! Некоторых, кстати, выпускали. И они потом включались в процесс. Опять-таки совершенно искренне веря, что в их случае партии достало мудрости разобраться, а вот остальные – закоренелые враги. Таков уж был менталитет этой публики, и ничего тут не попишешь…

Это была не молчаливая покорность не рассуждающей массы исходящим с самого верха людоедским директивам, а чуть ли не всеобщее соучастие. По разным оценкам, от шестидесяти до семидесяти процентов военных были арестованы в результате доносов и сигналов, исходивших из их же собственной среды. Как и в случае с партийцами, армия была драконом, поражающим собственный хвост…

В научном мире – то же самое. Шафаревич вспоминает, что одного из создателей советской математической школы Лузина травили политическими обвинениями не безграмотные следователи и бдительные институтские вахтеры, а «самые блестящие советские математики». Ученым кротость духа мало свойственна, по совести-то говоря. Тот еще народец. Чуточку отвлекшись от темы, можно вспомнить, что милейший и гуманнейший академик Сахаров еще в начале шестидесятых заявился к контр-адмиралу Фомину, ответственному за ядерные боеприпасы советского ВМФ, с гениальной, по его мнению, идеей: создать водородную бомбу в 100 мегатонн, заделать ее в торпеду и ка-ак шарахнуть по Соединенным Штатам! Академик захлебывался от восторга:

– Все восточное побережье США сразу исчезнет с лица земли со всеми своими городами и миллионами жителей!

И отвисла, по воспоминаниям свидетелей, челюсть у контр-адмирала, и молчал он долго, ошарашенно, а потом заорал:

– Да вы, ученые, совсем озверели! Мы, моряки, привыкли бороться с врагом в открытом бою, а не уничтожать мирное население!

Сам Сахаров вспоминал: «Я устыдился и ни с кем более не обсуждал своего проекта…»

Дело не в личности Сахарова, а в общем настрое мыслей ученых. Западные высоколобые творцы атомной бомбы тоже, помнится, видели в трагедии Хиросимы лишь «великолепную физику».

Короче говоря, партийцы, военные, ученые, писатели и все прочие, вплоть до знатных кролиководов и комсомольцев, с упоением жрали друг друга. Кто искренне верил, что обязан истребить врагов, кто сводил счеты…

Вот только не надо мне чирикать про исконно российский менталитет и нашу звериную натуру, воспитанную вековой отсталостью!

В любой западной стране, цивилизованной, законопослушной, гуманной и сытой существует в той же науке борьба кланов и авторитетов. Правда, проходит она без особых последствий для участников, поскольку дискуссии чисто теоретические и приносят проигравшей стороне лишь моральный ущерб.

А вот теперь проведем умозрительный эксперимент. Пусть отныне мистер Титькинс, уважаемый профессор Кембриджа, твердо знает: если он настрочит в Скотланд-Ярд донос на своего вечного врага и оппонента, профессора Оксфорда мистера Попкинса, что Попкинс питает антибританские настроения, с ирландскими экстремистами связан, а под кроватью припас топор, которым вполне может стукнуть по голове королеву во время ее грядущего визита… Если Титькинс твердо знает, что в результате этого доноса вражина Попкинс непременно будет заарестован…

Настучит или нет? Думаете, нет?

Безусловно, кто-то воздержался бы от этакой гнуси. А кто-то и нет…

У нас перед глазами блестящий пример: Третий Рейх. Благонравные интеллектуалы и интеллигенты взапуски друг на друга стучали в гестапо, и политические обвинения шили бестрепетно, и высоко несли знамя «арийской физики», противопоставленной «физике жидовской»…

А если кому-то пример Германии покажется не вполне корректным, давайте вспомним о Соединенных Штатах Америки и незабвенном сенаторе Маккарти с его «комиссиями по расследованию антиамериканской деятельности». Эх, как развернулись тогда иные отдельно взятые мастера культуры! И доносы друг на друга строчили, подписанные и анонимные, и заседали в означенных комиссиях, прорабатывая «ненадежных» и «сомнительных» коллег по ремеслу в добротном стиле сталинских «троек»… Великий комик Чарли Чаплин, кстати, вынужден был бежать из Америки после того, как за него подобная комиссия принялась всерьез: красный мол, агитатор, да еще и педофил!

В США не расстреливали, правда. Но иные «враги народа» все же оказались в тюрьме, а многим сломали жизнь, выбросили из профессии, в нищету окунули, до самоубийства довели… И никакого Сталина поблизости! Старейшая демократия благоухает!

А теперь – о статистике. До сих пор встречаются утверждения об «обезглавленной» армии, прямо-таки обезлюдевшей. Фантастические, дикие, ни с чем не сообразные цифры оглоушивают по мозгам впечатлительного читателя…

Увы, увы… Статистика, несмотря на многочисленные анекдоты, все же наука точная. В 1937 г., при численности офицерского корпуса 144 300 человек, были репрессированы и числились исключенными из состава армии 11 034 человека – около восьми процентов! В 1938 г. из 179 000 командиров и генералов репрессированы и не восстановлены в правах 6742 человека – три с небольшим процента! А ведь надо учитывать еще, что «репрессалии» частенько не касались политики: иные товарищи командиры были из армии вышвырнуты за растраты, пьянство, те или иные упущения по cлужбе. Вы что, всерьез полагаете, что при Сталине интенданты не хапали казенного имущества, а бравые вояки не палили по пьянке из личного оружия где-нибудь на танцульках? Девочек не насиловали? Морды «шпакам» не били? Ого! В старых архивах такие художества помянуты, каких ни в одной армии мира не спустят…

И еще. Маленький нюанс. РККА по сравнению с европейскими армиями была перегружена офицерским составом. Примерно девять процентов от общей численности. В Германии, кстати, – всего четыре процента, во Франции – четыре с половиной, в Британии – шесть. Так что в некоторых случаях шло примитивнейшее сокращение раздутых штатов.

А ведь существовали еще «тройки» по чисто уголовным делам! Которые без суда и следствия, по оперативным материалам, рассматривали примерно треть всех уголовных дел. Гребли рецидивистов и «лиц, связанных с преступной средой» (скупщиков краденого, держателей притонов и тому подобный элемент). И, знаете ли, система эта нанесла изрядный удар организованной преступности и порядок навела…

Ну, а для тех, кто полагает, будто 1937 год являл собою сплошное беззаконие – несколько примечательных фактов…

Московский городской суд. Некую Матрену Кулькову соседи обвинили в контрреволюционной агитации, написали, куда следует. Однако судья Рожнов быстро установил, что главная «свидетельница» хотела таким незамысловатым образом захапать Матренину комнатушку. И оправдал Матрену вчистую.

Тот же суд, парой месяцев спустя. Судья Иванов оправдывает неких Синева и Молоткова, которых следствие пыталось подвести под 58-ю за то, что не подписались на заем.

А вот уже – тридцать девятый. Инженер Стрельцов, повздорив с руководителями своего ведомства, накатал заяву в Прокуратуpy CCCP, обвинил аж тринадцать своих начальников во вредительстве, требовал срочно осудить, как врагов народа. И что же, примчались за ними набитые костоломами «воронки»?

Ага! «Воронок» прикатил за самим Стрельцовым. И вкатили болезному два года за ложные доносы. Кому-нибудь его жалко? И ведь нельзя исключать, что после XX съезда означенный инженер не шлялся по реабилитационным комиссиям и не объявлял себя безвинной жертвой бериевщины…

Самые любопытные метаморфозы происходили в те времена даже с заключенными. Кинорежиссер Георгий Данелия вспоминает про своего дядю Сандро: судили этого дядю и отправили на Беломорканал – вот только после отбытия срока не только орденом наградили, а забрали к себе уже в другом качестве, и долго потом дядя Сандро трудился в системе ГУЛАГа, до начальника лагеря дорос… Интересно, дядя Сандро – палач или жертва? С маху можно ответить?

Большой Террор (что многими, в том числе и за границей, отмечалось) имел еще и такой пользительный эффект: в СССР были почти начисто вырублены те кадры, что могли впоследствии создать серьезную пятую колонну. Многие остались, конечно, и всплыли потом в облике бургомистров, полицаев и старост, но основной контингент потенциальных предателей был ликвидирован.

Франция, к примеру, подобной чистки у себя не провела. Результат? Страна рухнула в одночасье. И отнюдь не потому только, что армия сражалась бездарно и вяло (хотя и это нельзя сбрасывать со счетов). Во Франции практически безнаказанно действовала чертова туча «оборотней». Вроде бывшего коммунистического лидера Дорио, после оккупации объявившегося в эсэсовской форме, вроде социалиста Дэа, ставшего одним из главных прогитлеровских деятелей. Вот что писал видный французский журналист Анри Симон: «Саботаж был не только делом рук гитлеровских агентов. В нем участвовала большая часть делового мира, а также высокопоставленные лица из числа гражданских и военных властей… Франция не была побеждена Гитлером. Она была разрушена изнутри „пятой колонной“, обладавшей самыми влиятельными связями в правительстве, в деловых кругах, в государственном аппарате и в армии».

А от себя рекомендую еще книгу А. Верта «Франция, 1940–1950». Там это описано не менее подробно…

Наших потенциальных предателей придушили в тридцать седьмом! Кое-кто, правда, уцелел – но об этом позже…

Мы же вернемся к Ежову. Деятельность которого с определенного момента стала не просто вызывать опасения – дело принимало крайне опасный оборот…

Власть, как давно подмечено, развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно. Сталин этой опасности избежал – ну, так то ж Сталин… Ежов сломался!

Не выдержал испытания абсолютной властью и полнейшей вседозволенностью. Тут примешивались еще и те качества характера, о которых поминал как-то прекрасно его знавший партиец Москвин («Я не знаю более идеального работника, чем Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять, а быть уверенным – он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. Ежов – не останавливается. Иногда приходится следить за ним, чтобы вовремя остановить…»)

А если следить некогда? И некому?

Ежова несло!

Террор все более приобретал черты не разумной акции, а слепой вакханалии. Чекисты остервенело гнали показатели. Они так привыкли. Так было проще и приятнее – да и выгода налицо… Вся несправедливость, все выбитые ложные признания, все договоры и неправедно пролитая кровь – это как раз вина не Сталина и его команды, а Ежова и доставшегося ему механизма. Сталину нужно было выявить и обезвредить реальных заговорщиков. К сожалению, в какой-то момент стало ясно, что всемогущий НКВД свернул категорически не туда.

Уже заведено дело на Молотова. Уже выбивают показания на Ворошилова. Уже пьяный Ежов на одном из ведомственных банкетов открытым текстом выдает: начальник областного НКВД должен царем и богом встать над местными партийцами и советскими работниками, потому что нет в стране другой власти, кроме НКВД!

А за спиной крошки-наркома одобрительно покачивают головами энергичные, сильные, кровавые волчары вроде Михаила Фриновского, Евдокимова, Дагина. Люди, не верящие ни в Бога, ни в черта, привычные к крови и вовсе не имеющие ничего против идеи стать единственной властью в стране. А собственно, зачем им теперь Сталин? Политбюро? И прочие Верховные Советы?

Тайная полиция, почуяв волюшку, готова сделать последний, логически вытекающий из всего предыдущего шаг. Зная этих людей, можно не сомневаться, что готовились они всерьез…

Над тем временем – непроницаемый мрак. Мы, быть может, никогда не узнаем подробностей – разве что все же сохранилось что-то в архивах. Молотов, и Каганович, порой хоть чуточку да откровенничавшие с журналистами и писателями, касаемо победы над Ежовым хранят совершеннейшее молчание. Хотя сомнению не подлежит: была предпринята некая акция

В той ситуации одних бюрократических методов определенно не хватило бы для устранения очередной угрозы. Мало было просто подмахнуть приказ о снятии наркома Ежова, верхушки НКВД и назначении на эти места новых людей. Не тот расклад. Заговор НКВД, несомненно, существовал – и эти люди ни за что не позволили бы сожрать их просто так, посредством бюрократической процедуры, росчерка на бумаге…

Если о планах Ежова и его сообщников наверняка хранят память хоть какие-то бумаги в секретных архивах, то о той самой акции Сталина, которая просто обязана была быть, мы не узнаем уже ничего и никогда. Сталин в подобных случаях обходился без клочка бумаги.

Времени уже нет! Нет! Два начальника областных управлений НКВД, из Ярославля и Казахстана, обратились к Сталину с письмами, в которых сообщают, что Ежов откровенно намекал в беседах с ними на предстоящие аресты высшего руководства в канун Великого Октября…

И в НКВД появляется новый первый заместитель наркома – Лаврентий Павлович Берия, бывший первый секретарь ЦК компартии Грузии, бывший чекист, талантливый управленец, никоим образом не партийный пустомеля, человек дела. Ежова давят медленно – Берия потихоньку забирает в свои руки управление наркоматом государственной безопасности, не спеша расставляет на ключевых постах верных людей, таких же молодых, энергичных, умных, деловых, ничуть не похожих на прежних зажравшихся баронов. Идет новое поколение – те, кто никогда уже не будут строить из себя капризных красных вельмож.

Черт побери, какие они все молодые! Редко-редко кому за сорок: Мильштейн, Меркулов, Павел Мешик (этому – двадцать девять!), Богдан и Амаяк Кобуловы, Влодзимирский…

И они крушат ежовцев. В пух и прах. Внесудебные «тройки» ликвидированы. Массовые аресты и высылки запрещены. Прокуратура проверяет обоснованность уже случившихся арестов. Две трети руководящих работников НКВД убраны. Из тюрем и лагерей возвращаются оклеветанные. Органы в узде

Вот теперь только и можно говорить, что Сталин полностью контролирует партию, армию, госаппарат, страну.

Вот теперь он и в самом деле садится на Ледяной Трон. Весной тридцать девятого…

Увы, и сейчас, когда эти строки пишутся, попытки представить Тухачевского и его компанию в образе безвинных ягнят не просто предпринимаются вновь и вновь (свобода слова, что поделать), но обставляются такими, с позволения сказать, «аргументами», что диву даешься…

Вот, скажем, набравший размах буквально в последний год последовательный и заядлый «реабилитатор» Н. Черушев. Мимо его трудов праведных пройти просто невозможно – потому что он разработал целую систему «реабилитанса», стройную и громоздкую, заслуживающую самой вдумчивой критики…

Беда даже не в том, что означенный Черушев, как сплошь и рядом у «реабилитаторов» водится, привычно занимается прямыми подтасовками. Приводит, скажем, известное выступление Сталин на заседании Военного совета: «Хорошо, если бы товарищи взялись и наметили в каждой определенной организации двух своих заместителей и начали выращивать их как по политической части, так и по командной части».

И патетически восклицает: «Какой цинизм! Советовать командиру или политработнику готовить себе замену в ожидании ареста!»

Позвольте, а при чем тут арест?! Стенограмма этого совещания давным-давно опубликована полностью. И в ней черным по белому написано, что заместителей следует «выращивать» для того, чтобы они заменили командиров, когда те пойдут на повышение! Армия резко увеличивается, возникает множество новых полков и дивизий, эскадрилий и кораблей, возникает множество вакансий! Об этом и речь.

Далее Черушев с детским простодушием изумляется предположению, будто на СССР в союзе с Германией и Японией могла напасть Польша. Вариант этот кажется г-ну Черушеву совершенно диким и несуразным…

Тут и опровергать нечего. Читатели этой книги, думается мне, уже узнали достаточно о предвоенных шашнях Польши с Германией и Японией. Не один год существовала вполне реальная угроза, что Польша нападет на нас как раз в союзе с означенными державами, что польские военные и не скрывали вовсе. Это потом ситуация резко изменилась.

Итак, «весомые аргументы» Черушева в пользу небытия военного заговора:

«Отсутствие достаточно четко выраженной организационной структурны и программных документов». (И далее многословно вспоминается, что вот у декабристов-де все это было…)

Что тут скажешь? Нелепо сравнивать заговор начала девятнадцатого века и почти середины двадцатого. Толковому заговору подобная бюрократия только вредит и ставит под угрозу планируемый успех.

«Не имеется ни одного письменного списка заговорщической организации, ни одного письма о делах заговора, ни одного перехваченного курьера или связного с секретной запиской, с прокламациями или обращением к народу. Как не было ни одной подпольной типографии или радиопередатчика».

Список членов заговорщической организации?! Да его, батенька, и у декабристов не было! Нужно быть вовсе уж совершеннейшим идиотом, чтобы подобные списки составлять. Между прочим, у заговора военных 1944 г. против Гитлера точно так же не было ни списка членов, ни секретных записок, ни перехваченных курьеров, ни прокламаций, ни даже «обращения к народу». И типографии подпольной не было. И радиопередатчика. Но заговор тем не менее существовал, мало того, однажды все же грянул

Отсутствие обличительных материалов: «письма и телеграммы, дневниковые записи, образцы холодного и огнестрельного оружия, жалобы и заявления соседей, сослуживцев, подчиненных».

Это и вовсе ни в какие ворота не лезет! Какие такие «соседи» могли быть у жившего всю жизнь в барских особняках маршала Тухачевского? Или Уборевич обитал в коммунальной квартире, куда заговорщики сходились и орали так, что их могла подслушать любая тетя Маня?!

Какие такие телеграммы? «Москва Гамарнику тчк Завтра мочим Сталина зпт присоединяйся зпт наши соберутся у Примакова тчк Миша». Так, что ли? Что за неведомые «образцы холодного и огнестрельного оружия»? Зачем прятать под кроватью припасенную для Сталина блескучую шашку, если заговор затеян людьми, в распоряжении которых – полки, эскадрильи и танковые батальоны?

«Ни одна из жен арестованных командиров не показала против мужа. А это значит, что они ничего не знали о „преступной деятельности“ своих мужей. Не знали потому, что такой деятельности просто не было».

Ну, во-первых, жены все же давали интересные показания – хотя бы супруга маршала Егорова. А во-вторых… Как это себе Черушев представляет? Приличный заговорщик просто обязан делиться с женой планами и задумками?

Представляете? Приходит это домой маршал Тухачевский:

– Как дела, пупсик? – интересуется верная жена. – Что нового?

– Сталина вот на той неделе свергаем, – рассеянно отвечает маршал, уплетая пельмешки. – Кремль займем танками. Узел связи захватит Дима Шмидт, он парень толковый, справится. Ворошилова повяжет Уншлихт с адъютантами, ну, и вообще…

– Котик! – в совершеннейшем восторге вопит супруга. – Ты же у меня прямо Бонапарт! Что в фас, что в профиль! А Молотов как?

– А Молотова Якир повяжет прямо в Совнаркоме, – солидно отвечает «котик». – Силами второго полка Московской Пролетарской стрелковой…

Тут ноги у женушки от восторга подкашиваются, и она, восхищенно визжа, отдается своему Бонапарту прямо на кухонном столе. А за пару кварталов от них Уборевич, собрав домашних на веранде, проникновенно повествует жене, детям, теще и племяннице, как он будет захватывать Генштаб и какими силами. А в Барвихе, на даче, Ян Борисович Гамарник вдохновенно чертит химическим карандашом прямо по белоснежной скатерти – это он любимой супруге план захвата ближней сталинской дачи объясняет во всех подробностях… Картина маслом!

А Черушев увлеченно дуркует: «Не было системы связи, явок, паролей, кодов, системы собственной безопасности и прочих атрибутов подпольной заговорщической деятельности».

Чушь это, а не атрибуты. Ни один серьезный заговорщик в такие «атрибуты» играться не станет…

«Так называемые „заговорщики“, в том числе освобожденные накануне Великой Отечественной войны, в один голос заявляют: никакого заговора в Красной Армии не было».

А что, могло быть иначе? Освободили перед Великой Отечественной кого-то из реальных заговорщиков – ну так вот ему свезло. Идет он, не медля, прямо на Лубянку и говорит Берии:

– Лаврентий Палыч, а зря ты меня выпустил! Заговор-то был!

Между прочим, троцкизм не был реабилитирован и на XX съезде. В хрущевские времена объявили безвинными, белыми и пушистыми исключительно Тухачевского с компанией и часть партийцев. Троцкизм по-прежнему оставался восьмым смертным грехом. В этих условиях тем, кто схватил срок за участие в ориентированном на Троцкого подполье, оставалось одно: невинно тараща глазенки, поддакивать Никите: не было заговора, не было, не было! Параноик Сталин, мол…

В общем, хотел бы я быть начальником тайной полиции в том государстве, где заговор возглавлял бы г-н Черушев. Уж он-то наверняка действовал бы в полном соответствии с вышеописанными им самим «системами». Для начала составил бы точный «Список членов заговора» с кличками, кодами. Потом развел бы полпуда бумаг: явки, пароли, секретная переписка… Потом разослал бы тридцать пять тысяч одних курьеров. Потом начал бы складывать в подвале тюки «прокламаций», заводить тайные типографии и подпольные радиостанции, сочинять «обращения к народу», складировать «образцы холодного и огнестрельного оружия», вести протоколы каждого тайного заседания с резолюциями и результатами поименного голосования. А попутно во всех деталях расписывал бы планы грядущего путча законной жене и всем трем любовницам.

То-то удовольствие было бы ловить такого! Палец о палец не ударив, ни малейших усилий не потратив! Этакий заговор очень быстро провалился бы сам собою – только складывай в мешок «путчистов» да получай ордена с парадными аксельбантами…

Между прочим, декабристы оттого и провалились, что составляли пухлые конституции и прочие меморандумы, курьеров гоняли по самым пустяковым поводам, «обращений к народу» сочинили ворох, а планы взятия власти обсуждали с таким шумством и многолюдством, что подслушать их мог любой дворник. А потому еще до 14 декабря правительство знало о них едва ли не все.

Но, кстати, у декабристов не было ни единого склада с прокламациями, ни единой явки, никаких кодов и образцов оружия. Осмелится ли на этом основании г-н Черушев утверждать, что их заговор вымышлен царской тайной полицией? Ведь по его же логике так и выходит…

Ладно, посмеялись, а теперь давай похмуримся.

То есть, вернемся к серьезным темам.

Любопытно бы знать, что говорили, что писали о «мнимом» заговоре Тухачевского за границей? Небось, высмеивали параноика Сталина?

Держите карман шире! Все обстояло как раз наоборот. Вот что писал о заговорщиках не самый глупый на свете писатель Л. Фейхтвангер: «Большинство этих обвиняемых были в первую очередь конспираторами, революционерами: всю свою жизнь они были страстными бунтовщиками и сторонниками переворота – в этом было их призвание… Они были в некоторой степени разжалованными… Но „никто не может быть опасней офицера, с которого сорвали погоны“, говорит Радек, которому это должно быть хорошо известно».

А я вам что доказываю?! Вообще, рекомендую книгу Фейхтвангера «Москва.1937» для вдумчивого прочтения. Она того стоит.

Президент Чехословакии Бенеш понимал события тоже совершенно правильно: «…в этих процессах, особенно в процессе Тухачевского, дело шло вовсе не о шпионах и диверсиях, а о прямой и ясной заговорщической деятельности с целью ниспровержения существующего строя. Он убежден, что Тухачевский, Якир и Путна (Бенеш все время почему-то называл только этих трех военачальников) не являлись шпионами, но что они являлись заговорщиками, он в том не сомневался» (доклад советского посла в Праге Александровского о беседе с Бенешем).

А дело все в том, что Бенеш к тому времени уже получил через своих разведчиков и дипломатов достаточно информации о реальности заговора. Те же самые сведения были и у французской разведки, у польской, у английской. В 1936 г. премьер-министр Франции Леон Блюм даже отказался подписать соглашение о военном союзе с СССР, поскольку по его данным (внимание!) «руководители советского Генштаба поддерживают подозрительные связи с Германией». Это он Уборевича имел в виду! Были некие шашни Уборевича с высшими чинами вермахта, которые крайне злили Гитлера, а Сталину дали материал для размышлений.

Вообще, по выражению историка А. Колпакиди, «вся Европа жужжала о грядущем перевороте, о малопонятных связях Красной Армии и рейхсвера». Конкретных примеров множество…

Американский посол в Москве Джозеф Дэвис: «Значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1938 гг. являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявления истерии. Однако в настоящее время стало очевидно, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников… Сталин и его соратники убрали предательские элементы».

Через несколько дней после нападения Гитлера на СССР Дэвиса спросили:

– А что вы скажете относительно членов пятой колонны в России?

Дэвис спокойно ответил:

– У них таких нет, они их расстреляли…

Дэвис о процессе Пятакова и Радека:

«Порядок процесса разительно отличается от того, что принят в Америке, однако, учитывая то, что природа людей одинакова повсюду, и опираясь на собственный адвокатский опыт (! – А. Б.), можно сделать вывод, что обвиняемые говорят правду, признавая свою вину в совершении тяжких преступлений».

До сих пор, правда, можно услышать или прочитать, будто признания обвиняемых на этом самом процессе были вырваны если не пытками, то «гипнозом» или «химическими препаратами». А знаете, кто первым запустил эту мульку?

Герр Иозеф Геббельс, рейхсминистр пропаганды Третьего Рейха!

Вот записи из его дневника:

«26 января 1937 г. Обвиняемые сознаются во всем. Им дали какой-то тайный яд. Или они в гипнозе, иначе это просто невозможно понять…

27 января 1937 г. В России продолжается показательный процесс… там царит безумие. Они воздействуют на обвиняемых ядом или гипнозом.

10 июля 1937 г. Сталин психически болен, иначе невозможно объяснить его кровавый режим… (чья бы корова мычала! – А. Б.)

22 декабря 1937 г. Сталин и (пропуск в тексте) больны. Сумасшедший!»

И пошла писать губерния. Подчеркиваю: здесь, в дневниках Геббельса, и берет начало теория «сталинского безумия», которую впоследствии затрепали от неумеренного употребления. «Тайные яды» придумал Геббельс. И «гипноз» придумал Геббельс. А ведь даже Троцкий, самый лютый и последовательный ненавистник Сталина, написал о нем немало поношений и глупостей, но вот о «безумии» Сталина, я специально изучал, ни разу не упомянул ни словечком. Потому что, будучи сам во многом таким же знатоком политической интриги, сторонником самых жестких методов в политической борьбе, прекрасно понимал, что «безумием» происходящее не объяснить. Но кто бы втолковал это придурку-хромоножке в ранге рейхсминистра…

Что характерно, в сорок пятом они запели совершенно другие песни – и Геббельс, и сам Гитлер. Понадобилось четыре года, в течение которых господа генералы обрушивали на Гитлера потоки лжи и своевольничали самым фантастическим образом, чтобы он понял, что к чему. И взвыл, как кот, которому в дверях прищемили хвост: боже, как прав был Сталин! Как мудро он поступил, устроив генералам хорошую баню! Вот бы и нам…

Но было поздно. По Берлину уже лупила советская артиллерия. И начал Адольф Алоизович, не прополовший вовремя свою генеральскую вольницу, с тягостным вздохом примащивать к виску пистолетик…

Жесткие варианты решения тех или иных политических проблем, вообще сложных вопросов – принадлежность не одной лишь советской системы.

Американцы, как известно, в 1942 г. отправили в концлагерь примерно 112 тысяч своих граждан японского происхождения. Большинство из них, кстати, родились уже в Америке и в Японии не бывали отроду. Их тогда же обвиняли в том, что они отравляют фрукты и овощи, строят клумбы так, что те указывают на ближайшие аэродромы, подают сигналы японским подводным лодкам и стреляют в спину американским солдатам. Все эти люди просидели за колючкой до конца войны. Ни одно из обвинений не подтвердилось. Никто и не думает оправдываться, просто (внимание!) говорят, что такое уж тогда было время, тяжелое и сложное, требовавшее суровых решений…

Англичане в свое время точно так же загнали за колючку всех своих числившихся на учете нацистов – не за какие-то реальные дела, а за убеждения. В том числе тяжелобольных и даже психически ненормальных. Англия тогда, кстати, еще не находилась в состоянии войны с Германией. Тогда же одному благонамеренному обывателю, сдуру заявившему на улице, что «у Великобритании нет шансов победить в этой войне», влепили месяц тюрьмы, чтобы впредь не умничал. А некоей леди, неосмотрительно брякнувшей, что Гитлер «хороший правитель, лучше, чем Черчилль», совершенно по-советски навесили пятерик. Не пять месяцев, а пять лет.

В апреле сорок пятого американцы вошли в Дахау, где обнаружили на путях полсотни вагонов, набитых трупами заключенных. Недолго думая, поставили к стенке 346 тамошних охранников и перестреляли всех (и правильно!)

Есть еще, если кто не знает, «пропавший миллион». Имеется в виду миллион немецких военнопленных, неведомо куда сгинувших после войны. Поначалу, как водится, грешили на Советы, но впоследствии выяснилось, что этот миллион человек отдал Богу душу из-за жестокого обращения в американских, английских и французских лагерях для пленных.

В общем, в тяжелые, критические моменты истории все без исключения страны, даже самые раздемократические, без малейших колебаний практикуют предельно жесткие методы решения проблем насущных. Вот только по какому-то двойному стандарту Запад всегда остается белым и пушистым, а мы с вами – варварами и дикарями…

Вот многозначительный пример, на первый взгляд, к теме нашего повествования не имеющий отношения. Вышла недавно в русском переводе книжка некоего немца о своих соотечественниках, взятых в плен и интернированных в СССР. Помимо прочего, наш колбасник проливает горючие слезы над печальной судьбой двадцатилетнего жителя Вены Герберта Киллиана, которому сталинские палачи дали три года колымских лагерей за «незначительный проступок»: он всего лишь… ударил «советского ребенка, жившего в оккупационной зоне Австрии».

Всего лишь… Я человек спокойный, но тут меня замутило от омерзения к неведомому мне автору сей книжонки. И сразу задал себе два вопроса. Первый: что сделали бы немцы с двадцатилетним советским парнем, который где-нибудь в оккупированном Киеве ударил немецкого ребенка? Второй: что присудила бы австрийская Фемида сегодняшнему молодому австрийцу, который на прошлой неделе в Вене ударил бы ребенка? Неужели напоили бы пивком с соленой рыбкой? Ох уж эти мне двойные стандарты…

И в завершение, чтобы закрыть тему – выдержки из книги довольно заметного немецкого историка Пауля Карелла, он же Шмидт (между прочим, участника Второй мировой). Означенный Карелл отчего-то не верит ни в сталинскую паранойю, ни в яды, ни в гипнотизм. А пишет нечто совершенно иное: «В марте 1937 г. схватка между тайными агентами Тухачевского и Сталина приобрела особенно драматичный характер. На 1 мая 1937 г. был назначен переворот против Сталина, главным образом потому, что первомайские парады позволяют передвигать существенные контингенты войск в Москву, не вызвав подозрений. То ли по воле случая, то ли вследствие коварства Сталина, но произошла отсрочка планов. В Кремле было объявлено, что маршал Тухачевский возглавит советскую делегацию, отправляющуюся в Лондон для участия в церемонии коронации короля Георга VI 12 мая 1937 г. Тухачевский успокоился. Он отложил переворот на три недели. Это было его роковой ошибкой».

В тот Первомай, кстати, Ворошилов появился на трибуне Мавзолея с револьвером в кобуре, чего за ним не замечалось ни прежде, ни потом. И многие, в том числе иностранцы, вспоминали, что этот Первомай отмечен был какой-то напряженной обстановкой крайней нервозности, ходили слухи, что вот-вот на Мавзолее раздастся взрыв. Члены Политбюро «нервно ухмылялись, неловко переминались с ноги на ногу».

Лишь выражение лица Сталина было «и снисходительным, и скучающе-непроницаемым».

Что ж, Сталин умел встречать опасность грудью и эмоциям поддавался крайне редко…

6. Человек с ледорубом, но не альпинист…

Чуть позже, когда Сталин навел порядок в стране, пришло время вдумчиво и обстоятельно заняться окопавшимся в жарких экзотических краях товарищем Троцким…

Эта история, как водится, тоже окутана скопищем самых глупых и примитивных мифов. До сих пор любят поминать, что советская разведка-де подмогнула умереть в парижской клинике Льву Седову, Троцкому-младшему.

Чушь фантастическая! Дело в том, что один из ближайших друзей Льва-младшего, которому Седов верил, как себе и с кем откровенничал до предела, был вовсе не беззаветным другом, а сотрудником советской разведки. И Лубянка, таким образом, вовсю качала важнейшую и секретнейшую информацию, которой Троцкий-папа делился с Троцким-чадом. Ликвидировать своими руками такой канал было бы несказанным идиотизмом, для любой спецслужбы, а сталинская разведка состояло из кого угодно, только не из бездарностей и не из дураков. Она просто обязана была пылинки сдувать с младшего Троцкого, убирать с дороги банановые шкурки, чтобы не поскользнулся ненароком, девок, с которыми Лева хороводился, заранее проверять на триппер… Так что Седов наверняка скончался от совершенно естественных причин, и чекисты тут ни при чем – они-то, ручаться можно, переживали эту смерть столь же тяжко, как Троцкий-папа…

А вот за папу с некоторых пор сталинские соколы взялись всерьез, чтобы, как глаголили российские старообрядцы, «записать его в книгу животну будущего века». Проще говоря, поступил четкий и недвусмысленный приказ: Троцкого ликвидировать!

Причины тут, кончено, отнюдь не те, про которые нам с умным видом блеяли иные перестроенные публицисты. По их лапотному мнению, Сталин-де, дурак и посредственность, был, изволите ли видеть, настолько обозлен печатными выпадами против него язвительного, огромного, блистательного Троцкого, что в конце концов и приказал «писаку» пристукнуть.

Подобные примитивные объяснения годятся лишь для «мыльных опер». Прошу не забывать, что в долголетнем поединке Сталин – Троцкий победившей стороной был как раз Сталин: он стер соперника в порошок, выкинул его из страны, ликвидировал все устроенные троцкистами заговоры. В этих условиях пресловутые печатные нападки человека сильного и умного не особенно волнуют…

Суть не в писаниях Троцкого, а в его деятельности. Вот тут он был опасен, и всерьез!

Во-первых, Троцкий давно и успешно водил шашни с немцами. Еще в двадцатом году уже знакомый нам Энвер-паша сообщал из Москвы своему приятелю фон Секту, что в СССР существует вокруг Троцкого влиятельная группировка германофильского направления, выступающая за самое тесное сотрудничество с Германией и готовая даже признать восточные границы Германии по состоянию на 1914 г.

Сотрудничество немцев с этой группировкой благополучно продолжалось и позже. Все отношения Радека с германской элитой, все тренировочные центры рейхсвера на территории СССР – как раз в рамках этого сердечного согласия. Как уже говорилось, пятая графа немцам сплошь и рядом нисколечко не мешала дружить с Троцким и Радеком – в большой политике серьезные люди внимания на такие пустяки не обращают. Такова жизнь. Если требуют интересы дела, любой чопорный джентльмен разденется догола, напялит юбочку из пальмовых листьев, вденет кольцо в нос и будет плясать с папуасами у костра и лопать с ними жареных ящериц – если у этих папуасов есть что-то позарез ему необходимое, типа золотых месторождений на их земле или бухты, подходящей для военно-морской базы.

Вот с нацистами Троцкий и его люди общались без особой теплоты – но не со всеми и не со всякими. Нацисты, знаете ли, тоже не являли собою некую монолитную массу, спаянную полным единомыслием. В третьей главе мы подробно рассмотрим иные загогулины нацистско-троцкистских амуров

Троцкий действовал! Оказавшись за границей, он, почти не промедлив, стал сколачивать из своих сторонников так называемый «Четвертый Интернационал» – из коего, как старый и прожженный политикан, планировал создать полновесную оппозицию сталинскому интернационалу. Уже в 1930 г. в Париже собрались сторонники Троцкого из США, Франции, Германии, Бельгии, Чехословакии, Испании, Венгрии… Формировался блок!

Там же, в Париже, через три года собралась та же публика, на сей раз уже из 11 стран. К тому времени документы «оппозиции Троцкого» издавались на 15 языках, на нее работали 32 печатных издания в 16 странах.

А в СССР, напоминаю, вовсю действовало неслабое троцкистское подполье, состоявшее не из прекраснодушных болтунов, а большей частью из людей решительных, с большим опытом по части пролитья кровушки…

Лев готовился к прыжку! IV Интернационал в конце концов был создан, и троцкисты во всех странах, где только имели возможность, начали всерьез пакостить сталинистам. Какие, к черту, «язвительные печатные выпады»! На Сталина перла немалая сила.


Это ярче всего проявилось во время испанской войны. Чуть погодя я расскажу о том, что крутили там троцкисты и в чем это выражалось. А пока что – о Троцком, который выломился уже за всякие рамки…

Он начал закладывать людей Сталина! Согласно не так давно рассекреченным документам американского госдепартамента, 13 июля 1940 г. Троцкий лично передал сотруднику американского консульства в Мехико список мексиканских изданий, политических деятелей, профсоюзных активистов и государственных служащих, связанных с компартией сталинской ориентации, а также список известных Троцкому советских агентов в Мексике.

Всего пять дней спустя секретарь Троцкого передает в консульство новую записку, в которой подробно освещается деятельность в Мексике нью-йоркского резидента НКВД Энрике Мартинеса Рики. Троцкий готовит еще один список советских агентов, действующих в Мексике, США и Франции (который янки получили уже после его смерти).

Вот в этом и причина, а не в язвительных статейках! За подобные фокусы любая разведка мочит трепача, не раздумывая…

И за Троцкого взялись всерьез. Поначалу оплошали. Покушение было поручено подготовить известному художнику Сикейросу, по совместительству – заядлому марксисту-сталинцу.

Сикейрос дело провалил, устроив комедию в лучшем стиле голливудских вестернов. Во главе немаленькой компании горячих мексиканских парней он ворвался на виллу Троцкого, и эта братия от дурного усердия начала поливать из автоматов куда попало: раззудись, плечо, размахнись, рука!

Без толку перевели несколько сотен патронов, а они, между прочим, денег стоят. Коварный Троцкий, пока эта компания высаживала двери, применил не самую изощренную военную хитрость – нырнул под кровать и затаился там, как мышка.

Для горячих мексиканских парней эта головоломка оказалась не по мозгам. Не усмотрев Троцкого в спальне, они решили, что его там и нету – и, расстреляв все патроны, растворились в романтическом ночном мраке. Вылезший из-под кровати Троцкий, надо думать, посмеялся вволю…

Тогда Сталин вызвал профессионального разведчика Наума Эйтингона и поставил задачу перед ним. Эйтингон красками не малевал, но дело свое знал…

Вскоре к Троцкому пришел в гости приятный молодой человек и, переминаясь от смущения, положил на стол стопочку исписанной бумаги: он, дескать, начинающий троцкист и принес на суровый суд своего кумира первые публицистические опыты…

Польщенный Троцкий взялся читать бумаги. Тогда приятный молодой человек выхватил из-под пиджака альпинистский ледоруб и жахнул Льва Давидовича по темечку – отчего тот вскоре и преставился. Молодой человек охотно признал себя убивцем-oдиночкой – но, отбывши двадцатилетний срок в мексиканской тюрьме, объявился в СССР, где ему за что-то вручили звезду Героя Советского Союза…

И не стало Льва Давидовича Троцкого – блестящего писателя и одного из творцов великой (без дураков!) революции, отличного оратора, организатора Красной Армии. Человека, способного горы сворачивать в экстремальной обстановке, но оказавшегося неспособным добиваться своих целей в более-менее спокойной жизни, постепенно проигравшего все и вся, потерявшего свое мастерски изничтоженное Сталиным воинство, загнанного на другую сторону глобуса и погибшего там нелепо не от пули из вороненого маузера, не от злодейского стилета, а от удара по башке мирным альпинистским приспособлением.

Так пусть же Красная сжимает властносвой штык мозолистой рукой!С отрядом флотскимтоварищ Троцкийнас поведет в последний бой!

А все-таки талантливая песня, что ни говорите! До души пробирает, признаюсь без малейшей иронии. Троцкий… Ну что же, и это все о нем.

Перейдем к Испании, как и было обещано. Почему Сталин проиграл испанскую кампанию, становится ясно из следственного дела Михаила Кольцова, еще одной «безвинной жертвы». Дело как выясняется, вовсе не в том, что испанская троцкистская организация ПОУМ (не менее сорока тысяч вооруженных до ушей головорезов) пакостила республиканскому правительству, как только могла, устраивая в тылу мятежи и путчи. Все гораздо сложнее…

Вот что на следствии поведал Кольцов о тайной организации, в которой состоял…

«Летом 1935 г. в Париже полпред Потемкин В. П. в разговоре по поводу конгресса писателей завел речь о том, что-де в Москве делаются всякого рода вещи и принимаются решения, за которые потом приходится испытывать смущение перед цивилизованной Европой – особенно, например, ему, как образованному человеку, дипломату и профессору. Что тем, „кому дорого достоинство России“ надо препятствовать разного рода „левацким“ поступкам со стороны правительства, хотя бы это даже грозило неприятностями. Он заявил далее, что мне, как литератору, следует помочь группе работников Наркоминдела, перебросившим мост между СССР и Европой… в дальнейшем он принялся резко критиковать правительство за отдельные перегибы и строгости… заявляя, что вообще методы и характер управления у нас отсталые, некультурные и еще не соответствуют демократической эпохе».

«Группа работников Наркоминдела», о которой говорил Потемкин, состояла из Литвинова, Сурица, Майского, Штейна, Уманского. К ней примыкали военные: Штерн и Павлов, литераторы Эренбург и Виктор Кин. Кольцов продолжал:

«В отношении международной политики Потемкин считал, что СССР необходимо поддерживать тесную связь с Германией и Италией, ибо это „в интересах России“. Он подчеркивал свои близко-дружественные отношения с Муссолини, которого хвалил, как великого государственного деятеля. Он указал, что Литвинов, Майский, Суриц – точно такого же мнения, но что эти связи встречают противодействие со стороны Москвы. Тем не менее, он поддерживает связи с итальянскими фашистскими кругами на свой страх и риск через Кина».

А теперь – самое интересное!

«Он… указал, что на троцкистов и бухаринцев рассчитывать не приходится, ибо все эти люди конченные и связь с ними гибельна, но что в стране имеются новые кадры недовольных и жаждущих контактов с Западной Европой молодых интеллигентов, и что мне, как журналисту, должно быть лучше их видно. Он указал также, что готовящаяся новая конституция в корне изменит обстановку политической борьбы, очень многое упростит и легализует, так что будет гораздо безопаснее добиваться поставленных целей, используя для давления на правительство парламентские формы. Наркомы и целые составы правительств будут, сказал он, ниспровергаться и предлагаться с парламентской трибуны. С этой трибуны надо будет добиваться настоящей свободы печати в буржуазном смысле слова, отмены монополии внешней торговли, восстановления концессии, отмены религиозных преследований – того, чего требуют иностранные державы для дружного сожительства с СССР и в чем он, Литвинов, с ним согласен».

Интересно, верно? Цимес в том, что эти показания Кольцова года два как опубликованы! Но, как водится, тут же объявлены «выбитыми», продиктованными следователями НКВД.

Позвольте не согласиться! Сложновато, пожалуй, для следователя НКВД с двумя классами образования. Речь ведь, особо подчеркиваю, идет не о примитивной работе за деньги на иностранную разведку! Просто-напросто некоторое количество дипломатов, военных, литераторов и политиков выработало свой план дальнейшего развития страны, то самое «сползание к нормальной буржуазной демократии», избрало свою ориентацию на определенные иностранные державы. Что же здесь необычного, положа руку на сердце? Подобное в мировой истории встречается сплошь и рядом: в руководстве некой страны складываются несколько группировок с разными взглядами на внешнеполитическую ориентацию и внутренние перемены. Реалистично и жизненно до скуки. Благо народ подобрался отнюдь не из «старых большевиков – Майский был в свое время министром самарского правительства при Комуче, Кольцов, прежде чем осесть у большевиков, в киевских антисоветских газетах немало статеек опубликовал, отнюдь не марксизмом проникнутых, да и с прочими примерно так же обстоит – обратите внимание, от старых партийцев, троцкистов и бухаринцев, эта группа как раз дистанцируется! Так что – ничего необычного. Цели и задачи Кольцов формулирует вполне реалистично:

«Нас объединяла общность политических взглядов, которые заключались в том, что связь с Германией нужно сохранить и укрепить, а внутренний режим в СССР изменять в сторону капиталистического развития, внедрения буржуазно-демократических форм управления, привлечения иностранных капиталов и прихода к власти правых».

То есть – примерно то, что и было проделано в 1991 г. в нашем богоспасаемом Отечестве…

(Вообще-то в деле Кольцова содержатся и признания совершенно другого рода – о том, что он и вся его компания были платными агентами империалистических разведок. Вот это, как раз, вне всякого сомнения, выбито. Вот это ритуально-штампованное обвинение «для порядка». Зато все остальное, рубите мне голову, – отражение реальности…)

«Группа Литвинова», как показывает далее Кольцов, крайне отрицательно относилась к вмешательству Советского Союза в испанские дела – с ее точки зрения, это опять-таки портило репутацию СССР за границей, давая повод вновь заявлять, что в СССР «управляет не правительство, а Коминтерн». «Испанскую операцию» литвиновцы, таким образом, считали сугубо коминтерновским делом, неприемлемым для их собственных планов.

И они начали вредить! Благо имели к тому массу возможностей: генералы Павлов и Штерн были в Испании военными советниками, а Кольцов – чекистско-политическим резидентом, и многие из коллег-советников были в деле. Тем более, что в испанском руководстве царил бардак, интриги, подсиживания и склоки.

Подчеркиваю: вредили они не оттого, что были наняты иностранной разведкой! Исключительно потому, что считали испанскую кампанию неправильной, вредной как раз для интересов той новой страны, которую рассчитывали построить. Опять-таки в истории человечества подобное – отнюдь не уникум какой-то. Гитлеровские бонзы в схожих ситуациях циничнейшим образом саботировали те планы своего фюрера, которые их по каким-то причинам не устраивали, – и ничего, прокатывало как по маслу.

Детали несущественны. Тем более, что порой можно даже не творить какое-то конкретное активное вредительство, а просто-напросто сидеть сложа руки. Не сделать чего-то – это сплошь и рядом еще эффективнее, нежели акции

Вот, скажем, в феврале 1937-го генерал Павлов вместе с группой испанских командиров закатил долгую попойку. Бытовуха, верно? Но в результате в нужный момент республиканские танки не приняли участия в бою на том участке фронта, где их присутствие было жизненно необходимо – и оказались утраченными важные стратегические позиции, захваченные франкистами.

Или, допустим, «литвиновец» Серебренников, работавший в воеином комиссариате Испанской республики, вместо конкретных дел мастерски раздувал тамошний бюрократизм и канцелярщину, со всем пылом участвовал во внутренних склоках – и как-то так вышло, что работа означенного комиссариата оказалась совершенно парализованной.

Работник Особого отдела Болотин, даже не особенно и конспирируясь, хвастает коллегам, что шлепнул одного испанского командира, который чем-то не угодил Павлову.

А тот же Кольцов на встречах с испанской интеллигенцией требует полного и повсеместного уничтожения церквей и ликвидации всех священников – что, мягко скажем, ожесточает простых испанцев, в массе своей верующих.

И война в Испании была проиграна. Кольцова, правда, повязали – но генералы Павлов и Штерн пока что оставались при немалых ромбах и высоких постах. И поработали там на славу Отечества, ох, как поработали…

Именно генерал Павлов, начальник Главного автобронетанкового управления, расформировал перед войной механизированные корпуса. Он же всячески тормозил внедрение Т-34, мотивируя это тем, что танк должен быть в первую очередь быстроходным, а сильная броня и тяжелая пушка ему ни к чему. (И щелкали немцы эти быстроходные танки с тоненькой, как бумажка, броней, как семечки, и горели они, как спички…). Потеряв надежду пробиться сквозь заслон военных, главный конструктор «тридцатьчетверки» угнал танк с полигона, доехал на нем своим ходом до Москвы и сумел пробиться к Сталину и Ворошилову. Те оценили машину и дали «добро» на производство. Впоследствии, как известно, Т-34 был признан лучшим танком Второй мировой войны…

Вернемся к троцкистам. Что характерно, их карали за реальные дела, а не за убеждения. Парочка многозначительных примеров. В начале тридцатых годов одним из видных деятелей троцкистского подполья на Украине был Эммануил Казакевич – будущий автор великолепных повестей «Звезда» и «Двое в степи» (и автор гораздо менее талантливых пухлых, нудных романов). В свое время от троцкизма он отошел всерьез, и его так никто никогда и не тронул, войну он закончил помощником начальника армейской разведки, а после войны до самой смерти пребывал среди самых благополучных, обласканных властью литераторов. Точно так же искренне порвавший с троцкизмом поэт Иосиф Уткин репрессиям не подвергался никогда. И подобных примеров много.

В том, что троцкисты были злом насквозь реальным, убеждает приказ по МВД 1947 г., который предписывал вести чекистскую работу «по выявлению оставшихся на воле троцкистов». Слишком глубоко закопались иные кроты. Настолько, что один из них был возле Сталина до самой смерти вождя…

Но об этом – отдельный разговор. А мы поговорим о другом – о самой страшной войне в истории человечества. О расхожих мифах, до сих пор сопровождающих историю Великой Отечественной войны. О мрачных, до конца непроясненных загадках, ее сопровождавших…