"Творцы апокрифов" - читать интересную книгу автора

ЭКСОД[21] Перемена места, перемена участи

Массивная, целиком отлитая из почерневшего железа дверь неожиданно легко описала в воздухе полукруг и с протяжным дребезгом встала на место. Из-за створки донесся приглушенный щелчок закрывшегося замка, породивший чуть слышное эхо на всех этажах замка – от подвалов до верхних сторожевых площадок и вращающихся на вершинах башен флюгеров.

– Вот и все, – Бланка де Транкавель аккуратно пристроила медную лампу в неглубокой выемке кладки и изучающе посмотрела на старшего брата, в прямом смысле этих слов рухнувшего прямо на пыльные ступеньки. – Ты доволен?

– Я устал, как хромоногая гончая, весь день носившаяся по горам, – вырубленная из желтоватого гранита бесстрастная маска, обычно заменявшая Тьерри де Транкавелю лицо, вдруг раскололась, явив вполне узнаваемое выражение человека, терзаемого беспощадной головной болью. Бланка, подхватив юбки, торопливо присела позади брата и привычными, осторожными движениями пальцев начала растирать его виски, сварливо напомнив:

– Можешь как угодно относиться к отцу Ансельмо, но все же не забывай пить гадость, которую он для тебя готовит. Иначе так и будешь ходить с раскалывающейся головой. Ты меня слышишь?

– Угу, – Тьерри блаженно прикрыл глаза. – Мадам Бланка, примите мою глубочайшую и искреннюю благодарность. Без тебя это сляпанное на скорую руку представление потеряло бы весь свой блеск. Нам, конечно, неоправданно везло, и я поражаюсь, как они ничего не заподозрили… Я уже говорил тебе, что ты умница?

– Триста двенадцать раз со дня нынешнего Рождества, – педантично отозвалась Бланка. – Можешь сказать еще столько же – от тебя не убудет, а мне приятно. Твоя заключительная речь, кстати, была великолепна и почти правдива. Я заслушалась. Похоже, она и послужила последней каплей, после чего они кинулись отсюда сломя голову. Между прочим, ты не ответил: доволен, что их тут больше нет?

– Людей, которые за два дня перевернули замок с ног на голову? – в обманчиво мягком голосе Тьерри послышалось искреннее возмущение. – Разумеется, я просто счастлив, что они наконец убрались!

– Мессир Тьерри, отныне я не сомневаюсь в вашей способности кого угодно обвести вокруг пальца, но неужели вы полагаете свою сестру деревенской дурочкой? – обиженно нахмурилась Бланка. – Тебе хотелось, чтобы они остались, так ведь?

– Ну-у… Ладно, твоя взяла, – сдался Тьерри. Он предпочитал не спорить со сводной сестрой, признавая, что де Транкавель-младшая не по летам сообразительна, умна и жестко-расчетлива. – В каждом из этой компании имеется нечто, чего не достает нам… Азарт, жизнелюбие, преданность – назови любое качество, не ошибешься. Я мог бы подыскать им достойное занятие, однако сейчас они еще не готовы. Пусть наведаются в свою драгоценную Святую землю, набьют шишек и поймут, насколько поганой может быть жизнь и люди.

– Как полагаешь, они смогут пройти через подземелье? – слегка встревожилась девочка. Ее брат небрежно махнул рукой:

– Что с ними станется? Разве наткнутся на призраков, но какой вред от пары древних привидений?

– Ты отлично знаешь, что там обитают вовсе не безвредные привидения, – Бланка пристукнула каблучком по каменным плитам пола. – Вдобавок вы, мессир брат мой, изрядный мошенник. Вы же с потрохами продали этих ничего не подозревающих бедняг!

– Только не надо громких слов, – Тьерри болезненно поморщился. – Они вполне взрослые люди и наверняка представляют, в какой игре участвуют. А если не представляют – получат замечательный урок на будущее. Только мне ничуть не верится, что к нам забрели невинные овечки. И, кстати, мадам Бланка, вы зря впадаете в отчаяние. Они вернутся. Ты это знаешь, и я знаю, и они тоже скоро узнают. Все, кто отпил хотя бы глоток из наших ручьев, рано или поздно возвращаются, поняв, что нигде больше не найдут такой воды – горькой и сладкой одновременно… Между прочим, – его голос стал деловитым, – я желал бы услышать от тебя вразумительное объяснение столь неподобающих воспитанной девице поступков.

– Каких именно? – невинно подняла брови Бланка.

– Ты строила глазки этому мальчишке-итальянцу! – Тьерри обличающе ткнул пальцем в присевшую рядом сестру. – Не отрицай, я сам видел! Мало того, ты с ним обнималась! Тоже мне, паладин и его прекрасная дама!

– Чего не сделаешь ради блага семьи, – лицемерно потупилась девочка. – Он мне сразу понравился – симпатичный, умный и понимает, что необходимо одинокому женскому сердцу. Я едва не разревелась, когда он ушел.

– Он же торговец! – наигранно возмутился Тьерри. – Мелкий итальянский купчишка! Ты видела его пальцы? Они пожелтели от пересчитывания неправедно добытого золота, а ведь ему не больше восемнадцати лет! Подумай сама, что из него вырастет? Неужели я отдам свою единственную сестру какому-то смазливому ростовщику?

– Когда ты, или Рамон, или Гиллем, приводите сюда девушек из долины, вы, как мне кажется, меньше всего интересуетесь их сословным происхождением, – гордо отпарировала Бланка. Брат и сестра покосились друг на друга, и вполголоса рассмеялись. Смех странно звучал здесь, в полутемном низком подвале, где по углам таились тени, умевшие нашептывать вкрадчивые слова, и молчаливо возвышалась железная дверь, пялившаяся на них бездонным зрачком скважины.

– Бе-едный Гиллем, – сквозь смех проговорила девочка. – Опозорили до конца жизни!

– Пусть скажет спасибо, что лишился только уха, – безжалостно хмыкнул Тьерри. – Эта бешеная красотка, не моргнув глазом, оттяпала бы его величайшее сокровище, что постоянно вводит нашего ангелочка во искушение, и нацепила ему на шею вместо талисмана. Все они, англичане, слегка сумасшедшие.

– По-моему, они отбыли с глубоким убеждением, что самые безумные люди в мире – это мы, де Транкавель, – все еще посмеиваясь, заметила Бланка. – Думаю, они не слишком обрадуются, узрев, какая встреча их ждет, и быстро сообразят, кому обязаны столь радушным приемом.

– Бланка, мне необходим этот союз, – выделяя голосом каждое слово, произнес Тьерри. – Ты знаешь это не хуже моего. Только самовлюбленные ничтожества, к величайшему сожалению, дарованные нам в качестве отца и старшего брата, могут полагать, что справятся в одиночку. Если мы в самом деле намерены вернуть утраченное, а не разводить долгие и бессмысленные речи, нам понадобится помощь. Любая помощь. В отличие от папеньки, я не горю желанием заполучить наследство покойного канцлера Острова и вмешиваться в течение Крестового похода, но, коли взамен на возвращение архива мы сможем в будущем рассчитывать на поддержку короны Британии – что ж, я готов лично доставить эти драгоценные бумажки на серебряном блюдечке. Для нас даже лучше, если возня в Святой земле затянется как можно дольше, и ни Ричард, ни тем более Филипп Французский не будут уделять пристального внимания делам Европы.

– Тебе не кажется, что королю Анри не повезло с сыновьями? – задумчиво спросила Бланка. – Считается, что все достоинства и сильные стороны отца переходят по наследству к старшему сыну, а остальным детям как повезет, но тут все получилось наоборот. Ричард, конечно, прославился как chevaliere sans reur et sans reproche…[22]

– Напыщенный болван, если называть вещи своими именами, – кротко отозвался Тьерри. – Хотелось бы знать, россказни о его подвигах имеют под собой хоть малейшую основу? Честное слово, в день, когда сарацины наконец-то сделают из него отбивную, я отправлюсь в Тулузу и закажу в соборе благодарственный молебен. Съезжу, съезжу, нечего смеяться!

– Лучше бы ты думал не о потомках короля Анри, а о собственном отце и брате, – сердито напомнила девочка. – Допустим, Рамон может остаться в живых…

– Он выходит из игры, и, если опять вздумает устраивать светопреставление – ноги его больше не будет в моем замке, – хищно оскалился Тьерри, став похожим на горного волка с Пиренейских склонов. – Пусть отправляется в Фортэн, вместе со своей несравненной женушкой и ее одноухим братцем, там им наверняка обрадуются. Я всегда подозревал, что он бестолочь, а с годами он стал опасной бестолочью. Думаю, ты права – он не умрет, потому что ни наверху, ни внизу не нужна такая себялюбивая душонка. Кого мне по-настоящему жаль, так это Хайме. Его смерти я Рамону никогда не прощу, и рано или поздно он поплатится. Надеюсь, Хайме попадет в рай, в который так верил, и получит там все, что заслуживает. По крайней мере, он знал, что может погибнуть, и знал, во имя чего – dulce et decorum pro veritas mori[23] и все такое прочее. Мне будет его недоставать… Кто же знал, что в нашем милом семействе затесался единственный по-настоящему честный человек?

– Ты надеешься, но не веришь? – еле слышно спросила Бланка. Ее сводный брат безразлично пожал плечами:

– Какая разница? Я верю в себя, в тебя, в то, что мы в силах добиться желаемого без чьей-либо помощи – божественной или какой другой. Я знаю, что ради этого нам придется идти через кровь, но постараюсь, чтобы ее пролилось как можно меньше.

– Еще одна жертва на нашем пути – эта веселая компания, – с грустью покачала головой девочка. – А до того – монахи из часовни Святого Креста на Пустошах, вилланы из Ренн-ле-Бэйна, и все, кто в неподходящий час попался на глаза Рамону…

– Перестань, – досадливо скривился Тьерри. – Какие жертвы? Монахов мы не раз предупреждали, давали им возможность уйти, и не наша вина, что они уперлись как бараны и возжелали мученичества. Попрекать же меня делами Рамона с твоей стороны просто жестоко. Я старался, как мог, но я, увы, не всемогущ.

– Извини, – холодно сказала Бланка, ничуть не раскаиваясь в сказанном.

– Что же до наших друзей из Британии… – Тьерри сделал жест, означавший «Какое мне дело до чужих трудностей?», – их всего лишь вежливо попросят расстаться с тем, что им не принадлежит. Если они не глупы, они так и сделают, после чего могут беспрепятственно катить в свою Палестину. Насколько я понял, более важны утерянные бумаги, нежели люди, которые их везут, – он пошевелился, со стоном поднимаясь на ноги. – Пойдем, пока отец Ансельмо не решил, что мы тоже отправились прогуляться по подземельям. Вдобавок у нас полно незавершенных дел.

– В ближайшее время их станет еще больше, – Бланка забрала из ниши почти выгоревшую лампу и остановилась, склонив черноволосую голову набок и над чем-то задумавшись. – Послушай, как нам поступить с отцом Ансельмо?

– Никак, – быстро ответил Тьерри. – Он не должен ничего заподозрить, и вдобавок он нам понадобится. Вместе с папашей – до определенного срока, и Рамоном, если он еще не отдал концы, – он повернулся и сделал несколько шагов вверх по широким ступенькам лестницы, когда сестра вновь окликнула его:

– Мне кажется, в замок опять наведывался Лоррейн. Я не уверена, но прошлой ночью мне послышался его голос. Неподалеку от библиотеки.

– Он пел? – тревожно спросил Тьерри. Бланка кивнула. – Опять про Альби? – Новый кивок. – Черт, он появляется все чаще и чаще… Кажется, нам надо поторапливаться с нашими планами.

– Тьерри, – девочка догнала брата и остановила, требовательно дернув за рукав. – Тьерри, я давно хотела спросить… Кто он, я имею в виду Лоррейна? Он приходит и уходит, когда захочет, но стражники на воротах клянутся, что не впускали его. Он, кажется, не стареет и не умирает, и старики в Куизе пересказывают, как он пел на днях рождений их отцов…

– Я не знаю, mi corazon,[24] – очень ласково сказал Тьерри. – Единственное, что мне доподлинно известно: все предсказанное этим проходимцем имеет неприятнейшее свойство сбываться. Меньше всего я хотел бы, чтобы ты, или мои дети, или дети наших детей, проснувшись однажды утром, увидели вокруг себя мир его предсказаний.

– Отец Ансельмо говорит: ты лелеешь свою гордыню и не желаешь смириться с тем, чего не избежать, – задумчиво протянула Бланка. – Он прав?

– Старый лис может плести любую чушь, которая ему вздумается, при условии, что не станет вылезать из своего пергаментного логова и путаться под ногами, – огрызнулся Тьерри. – Если он считает, будто забота о своем доме и своей земле есть гордыня – прекрасно, я это как-нибудь переживу. Не желаю, чтобы история нашего рода закончилась, как в стихах мэтра Бернардо… помнишь начало?

– отзвук чеканных латинских слов, произнесенных девочкой, звонкой россыпью прокатился вниз по лестнице. – Ты его имел в виду?

– Именно. Не хотелось когда-нибудь услышать: «Est ubi gloria nunc Meroveus?»[26]

– Она с нами и в нас, – серьезно сказала Бланка, и, подняв руку с лампой, описала в воздухе бледно сияющий полукруг. – Она повсюду. Мы сумеем ее возродить. Кстати, Бернардо из Морлано заканчивает эти стихи обнадеживающими, хоть и меланхоличными словами – пускай роза увяла, но слава ее имени, само слово «роза», осталось в вечности.[27] Как знать – может быть мы и увянем, как сей цветок, однако имя пребудет вечно. Надеюсь, хоть в это ты веришь?

– Да, – почему-то шепотом произнес Тьерри, и почти одновременно с его словами лампа с печальным фуканьем погасла. Оказавшись в полной темноте, девочка растерянно взвизгнула. – Бланка, не пугайся. Стой на месте, сейчас я найду тебя.

Ширина коридора составляла не больше двух шагов, но Тьерри пришлось потратить какое-то время, пока он не наткнулся на послушно замершую возле стены девочку, судорожно ухватившую его за руку.

– Знаешь, что я собираюсь сделать, как только выдастся хоть один свободный день? – раздраженно бросил он. – Пригоню сюда десятка два каменщиков, чтобы раз и навсегда заложить этот треклятый проход! Этот и все остальные!

– Мессиру де Гонтару это вряд ли понравится, – робко заикнулась Бланка.

– Плевать. Здесь не его владения. Я бы с величайшим удовольствием отказал ему от дома, но сама понимаешь…

– И еще надо наконец перестроить галерею Призраков, – напомнила девочка. – Хватит с нас потусторонних голосов и загробного воя по ночам! Ты отберешь у отца ключи?

– Отберу, – пообещал Тьерри. – Пора всерьез заняться Ренном, а то он слишком много себе позволяет. Замок для людей, а не люди для замка – так было, так и останется.

Брат и сестра де Транкавель, крепко держась на руки, поднимались вверх по вытершимся от времени ступеням, и вскоре далеко впереди замаячил еле различимый золотистый огонек, означавший распахнутую дверь и порог, за котором начинался сложный, но привычный мир людей. Старый замок прислушивался к их шагам и вздыхал, роняя капли смолы с отгорающих факелов. Молодые всегда несут с собой перемены – к добру ли, к худу… Что ж, пусть поступают, как знают. Их победы и поражения – всего лишь немолкнущий шелест ветра в камнях его бастионов.

Изабель и Гай, ошеломленные столь внезапной сменой обстановки, не успели ничего сообразить, когда на них налетел захлебывающийся от восторга вихрь. Франческо тормошил их, убеждаясь, что перед ним не порождения этого мертвого мира, пытался расспрашивать и одновременно рассказать о своих бедствиях, сбиваясь с норманно-французского на итальянский и, выдохнувшись, замолчал, просто обняв своих внезапно появившихся из ниоткуда попутчиков. Так они и стояли – крохотный островок людского тепла посреди пепельного моря останков, и в глубине души сэр Гисборн вдруг осознал простую мысль: иногда никакие слова не в силах заменить простое человеческое прикосновение. Неважно, что они по-прежнему не достигли выхода из подземелий, что потрескивающие под ногами непонятные предметы до странности напоминают иссохшие кости. Промыслом Божьим или собственной настойчивостью они сумели отыскать друг друга, и трое из их четверки сошлись на пустынной равнине под равнодушным небом.

«Отныне мы не просто случайные встречные, вынужденно связанные взаимными обязательствами и данными словами, – с пугающей, холодной отчетливостью понял Гай. – Мы – нечто большее, чем друзья или даже побратимы по крови. Неужели Вечный Лжец говорил правду, называя нас песком в жерновах времен и событий? Нам не дано разорвать создавшийся круг, пока – хотим мы того или нет – не завершится создаваемый нами апокриф и не прозвучат последние слова. Тогда наступят тишина и покой, но, скорее всего, мы этого не увидим».

Он не знал, посещали ли подобные мысли головы Изабель или Франческо, но, судя по изменившемуся и тревожному выражению их лиц, и тому, с какой силой стиснулась лежавшая на его плече ладонь девушки, эти невеселые размышления принадлежали не только ему одному.

– Мы справимся, – непривычным, сдержанным и в то же время уверенным голосом произнес Франческо, и вдруг, подняв голову, глянул куда-то за спину Гая, захлопал ресницами и растерянно произнес: – Ой…

Сэр Гисборн торопливо оглянулся, нашаривая рукоять меча и пребывая в твердой уверенности, что к ним приближается некое жуткое чудище. Вместо этого он узрел человека высокого роста, неспешно шагающего через равнину. При каждом его шаге взлетали крохотные облачка серой пыли, и Гай вдруг подумал, что, обернись он мигом раньше, он бы успел заметить возникший прямо из воздуха скальный выступ и человека, спрыгивающего вниз с ловкостью и грацией, доступной только рожденным в горах…

– Эй, вы чего? – озадаченно спросил Дугал Мак-Лауд, останавливаясь шагах в десяти от замершей компании, таращившейся на него во все глаза. – Я не призрак и не кусаюсь. Да что с вами, в самом деле? Я немножко опоздал, но, честное слово, не по своей вине.

Изабель неразборчиво и радостно завопила, гибко вывернулась и понеслась навстречу последнему недостающему звену в их живой цепи. Дугал отклонился назад, на лету подхватил прыгнувшую на него девушку, и двинулся дальше, без труда удерживая брыкающуюся Изабель на сгибе левой руки. Ему оставалось пройти всего ничего, но воскресшая наблюдательность Гая честно выполнила свой долг, собрав за эти краткие мгновения разрозненные мелочи, соединив их в целое и предоставив сэру Гисборну самому делать выводы.

Мак-Лауд снова выглядел и вел себя, как обычный человек. Внезапно вспыхнувшее безумие, разъедавшее его душу, пропало, хотя и не сгинуло целиком – Гай успел заметить мелькавшие в глазах компаньона подозрительные зеленоватые искорки, те самые, что порой толкали шотландца на самые неожиданные поступки. Впрочем, непредсказуемость составляла неотъемлемую часть характера Дугала, и его друзьям оставалось только примириться с ее существованием.

Неизвестно, какие испытания сочло нужным подкинуть Мак-Лауду подземелье Ренна, но к безопасным они точно не относились. Дугалу, похоже, изрядно досталось в схватке с неким существом или существами, обладавшими острыми когтями и клыками. Еще Гай понял, почему его напарник поймал бросившуюся к нему девушку именно левой рукой – правая была занята оружием. С длинного сизовато-зеркального лезвия клейморы в пыль капало нечто более вязкое, нежели кровь, отливавшее в миг падения неприятным маслянистым блеском, таким же, как переливы на крылышках мух-навозниц.

И, наконец, самое непонятное: сломанная в нескольких местах рука Мак-Лауда, которой предстояло мучительно срастаться в течение нескольких последующих месяцев, вроде бы действовала… Окончательно подозрения сэра Гисборна подтвердились, когда Дугал аккуратно поставил повизгивавшую Изабель на землю и поднял руку, чтобы привычным жестом откинуть назад мешающие волосы. Левую руку. Да, кожу на ней по-прежнему покрывал широкий браслет из фиолетово-синюшных полос, однако пальцы двигались, запястье сгибалось, а сооруженные Франческо лубки бесследно исчезли.

– Где ты шлялся? – с некоторым изумлением Гай признал в каркающем хрипе собственный голос. – Ты, мерзавец, нечисть горская, скотина лохматая…

– Как приятно вернуться и убедиться, что тебя помнят и ценят, – с привычной жизнерадостно-язвительной ухмылкой ответствовал шотландец. – Френсис, закрой рот – ворона влетит. Хотя, кажется, тут вороны не водятся… Если кому интересно, меня занесло в какой-то дурацкий замшелый лес, где я наткнулся на большое и довольно жуткое чучело – эдакую помесь медведя с пауком. Оно умело разговаривать, но повторяло одно и то же: не отдам ли я ему свои глаза? Когда я не согласился, оно полезло в драку…

Франческо внезапно разобрало безостановочное хихиканье, больше напоминавшее надрывный птичий клекот. Прежде чем встревожившаяся Изабель успела спросить, в чем дело, смешки прекратились, ставший необычно серьезным итальянец развернулся к своей приятельнице и требовательно вопросил:

– Что случилось с тобой? Что ты видела?

– Феличите, ты… – начала Изабель, настороженно покосившись на спутников.

– Что ты видела? – упрямо, даже со злостью повторил Франческо. – Поверь, это важно. Очень важно!

– Подземелье, похожее на Критский лабиринт, и черного быка, намеревавшегося поднять меня на рога, – с явной неохотой проговорила Изабель. – Я удирала от него и попала в круглую комнату со многими запертыми дверями и многолучевой звездой на полу. Я не могла оттуда выйти – все створки закрывались только снаружи…

– Зеркала, – сказал Гай, поняв, что Франческо настоятельно требуется разузнать, в каких передрягах они побывали. Сам он желал поскорее забыть угрожавшую стать бесконечной прогулку среди до неузнаваемости искаженного мира, и свое всепоглощающее отчаяние, но подозревал, что жуткое место еще долго будет являться ему в кошмарных снах. – Много зеркал, только я не видел в них себя. Других людей – да, но не себя.

– Люди в зеркалах – кто они? – быстро спросил Франческо. Сейчас право задавать вопросы принадлежало ему и только ему, и с этим никто не спорил, чувствуя, что это правильно и справедливо.

– Мои родные. Вы. Совершенно незнакомые личности, – перечислил Гай и с некоторым трудом продолжил: – Они умирали, пытались выбраться и забрать меня с собой, поэтому я хотел разбить все зеркала. Потом мне послышался голос – это кричала мистрисс Изабель. Я попытался отыскать ее, вышел к запертой двери и…

– Понятно, – не слишком вежливо оборвал Франческо, но Гай смолчал – сейчас правила приличия не имели большого значения. – Историю мессира Дугала мы уже знаем – запущенный древний лес и чудовище. Мое испытание лежит перед вами, – он размашистым жестом побежденного, но не сдавшегося полководца указал на равнину. – Я до сих пор твердо убежден, будто случившаяся здесь битва произошла по моей вине, и в будущем мне придется как-то заглаживать свою ошибку.

– Может, кто-то из вас, умников, скажет мне – все это происходит на самом деле или, к примеру, снится? – подал голос Мак-Лауд, тут же удостоившись пристального внимания Франческо, спросившего:

– Что стало с вашей рукой?

– С моей рукой? – недоуменно поднял бровь Дугал. Его взгляд стал рассеянным, устремленным внутрь, туда, где хранятся воспоминания: – Странно… Помнится, я куда-то упал, еще до того, как мы пошли в подземелье… Точно, я же сломал руку!

– Размозжил в щепки, – уточнил Гай. – А еще ты изловил Рамона де Транкавеля во время его любимого занятия, но не сумел притащить в замок и едва не рехнулся от этого, помнишь?

– Тихо! – прикрикнул на сэра Гисборна Франческо, и Гай, удивившись сам себе, послушно замолк. – Это все неважно! Лабиринт, зеркала, мертвая равнина, загнивающий лес… Между ними должно иметься что-то общее! – он с досадой стукнул сжатым кулаком по раскрытой ладони. – Должно, иначе все теряет смысл!

– Витраж, – вдруг проговорила Изабель, неотрывно и безучастно глядя в застывшее небо, цветом похожее на глаз покойника. – Это все – кусочки разбитого витража. Что соединяет их в единое целое, на великолепие которого приходят любоваться люди? Переплет. Что объединяет наши передряги? У меня было время подумать, и я поняла, каков ответ на здешние загадки.

– Мы сами и есть ответ, – полуутвердительно, полувопросительно сказал Мак-Лауд и протяжно свистнул, когда Изабель и Франческо одновременно кивнули. – Но тогда я хотел бы знать – кто задавал вопрос? Чье это место?

– Возможно, ничье, – осторожно сказал итальянец. – Или, да простится мне подобная ересь, оно принадлежит Ренну. Не людям, которые в нем живут, а самому Ренну. Он не просто замок, он нечто иное…

– Да уж, – проворчал себе под нос Гай, и тут его с силой толкнули. Мистрисс Уэстмор с коротким отчаянным воплем рванулась в сторону, почему-то согнувшись и закрывая голову руками, и врезалась в ноттингамца, едва не сбив того с ног. Впрочем, ее поступок имел веское обоснование – как еще быть человеку, ежели на него рушатся небеса?

Небо в самом деле падало – иного слова сэр Гисборн подобрать не сумел. Далекая линия горизонта съеживалась, бесшумно и стремительно приближаясь, небосвод становился все ближе, на лету затвердевая, одеваясь в камень, превращаясь в обычный потолок, мир менялся, и с этим ничего нельзя было поделать, только набраться терпения и ждать, чем все закончится, уповая, что Господь позаботится о своих чадах, ненароком угодивших в столь гиблое место…

Они снова стояли в низком, просторном коридоре, что выводил за пределы замка Ренн-ле-Шато, поблизости журчала текущая вода, чуть слышно потрескивал сгорающий фитиль в лампе, которую держала Изабель, и неожиданно гулко фыркали недовольные долгим пребыванием под землей лошади. Дрожащий свет выхватывал из темноты обычнейшие деревянные створки, почерневшие от времени, но еще вполне крепкие, и толстый чугунный засов, нуждавшийся в хорошей чистке и смазке.

– Кажется, добрались, – не слишком уверенно проговорила девушка. – Это ведь выход, да?

– Он самый, – Мак-Лауд перебросил поводья своего жеребца Франческо, пробрался вперед и сделал попытку снять засов с петель.

– Перестань строить из себя героя, – недовольно буркнул Гай, зная, что у компаньона не все в порядке с руками. Только вот он никак не мог припомнить, что именно и при каких обстоятельствах это случилось. Еще он не мог отделаться от странного ощущения, будто обычнейший переход под землей продлился дольше, чем ему положено, и в это время с ними всеми что-то произошло. Что-то непонятное, страшное и обнадеживающее одновременно. Они разгадали какую-то загадку… да, все верно, они отыскали и расправились с «волкодлаком из Редэ», сумели благополучно вытащить мистрисс Уэстмор и даже сберегли доставшиеся им документы. Если Тьерри де Транкавель выполнит свое обещание, они смогут беспрепятственно уйти отсюда и добраться до побережья. Но Гаю все равно казалось, будто они позабыли нечто важное или, вернее, отложили в сторону, дабы вернуться в более спокойные времена и подробно разобраться.

Упрямый засов не выдержал приложенных к нему усилий, оглушительно (как померещилось в царившей здесь тишине) проскрежетал по давно не видевшим смазки петлям и едва не свалился беглецам на ноги. Мак-Лауд вполголоса ругнулся, навалился плечом на жалобно заскрипевшую створку, приоткрыл ее на ширину ладони, осторожно выглянул, затем принюхался и прислушался.

– Грот, как нам и обещали, – шепотом проговорил он. – Гай, сходи оглядись.

Подземный ход завершался в глубине длинной пещеры – то ли естественной, то ли сооруженной человеческими руками. Сэр Гисборн, стараясь двигаться как можно тише, добрался до входа в грот. Снаружи отверстие высотой чуть больше человеческого роста окутывала густая поросль дикого винограда и, раздвинув жесткие шуршащие лозы, Гай убедился, что ночная тьма постепенно сменяется блеклыми предрассветными сумерками, а устье пещеры выводит в какое-то глухое ущелье. Он постоял, настороженно вслушиваясь в монотонный посвист ветра и тявканье охотящихся среди поросших дроком холмов лисиц, тщетно пытаясь различить подозрительные звуки, производимые человеком, и столь же беззвучно вернулся обратно. Его спутники тем временем отодвинули створку и по очереди вывели лошадей, обрадованно мотавших головами и тянувшихся к еле различимым полосам света. Дверь потайного хода снова закрыли – наружную сторону ее створок покрывали искусно прикрепленные камни и пряди мха, так что в полумраке она ничем не отличалась от обычной стены пещеры.

– Ничего, – доложил сэр Гисборн. – Пожалуй, можно выбираться.

– Тогда идем, – отозвался Дугал. – Мне надоело чувствовать себя мышью в норе. Френсис, Изабель?

– Мы готовы, – мгновенно откликнулась неразлучная парочка, даже говорить умудрявшаяся слово в слово.

После затхлого воздуха подземелья налетевший теплый ветер казался слаще самого лучшего вина. Компания приходила в себя, озираясь по сторонам и привыкая к мысли о том, что они все еще живы. Гаю показалось, что он различает вдалеке башни Ренна, но, скорее всего, он ошибочно принял за укрепления замка причудливого вида скалы. Франческо присел на торчащий из сухой земли валун, свесив руки между колен и как-то обмякнув, точно лишившись невидимого стержня, дотоле не позволявшего ему расслабляться. Остановившаяся рядом Изабель потрепала своего загрустившего друга по спутанным локонам и быстро проговорила что-то по-итальянски. Франческо поднял голову, вымученно улыбнулся и кивнул, соглашаясь.

– Пора ехать, – негромко, словно извиняясь, напомнил Мак-Лауд, самочинно присвоивший должность предводителя маленького отряда. Сэр Гисборн подумал, что на первом же привале надо принять решение о выборе дальнейшего пути и постараться вспомнить, что же им довелось пережить во время странствия под землей. Откуда-то пришло твердое знание: их компании не суждено расстаться, даже когда они выйдут к берегам Средиземного моря. Он украдкой покосился на спутников, с легким изумлением догадываясь: они тоже знают об этом, но ошибочно полагают, будто могут в любой миг свернуть с предначертанного пути.

Немного посветлело – далеко за горами зарождался новый рассвет. По расчетам Гая, к полудню они могли положить между собой и Ренн-ле-Шато достаточно приличное расстояние. Тьерри заверил их, что если его отцу взбредет желание выслать за беглецами погоню, он сделает все, дабы отговорить его от этих замыслов, однако осторожность еще никому не вредила. Если ты поневоле оказался в роли преследуемого, беги быстрее и не забывай оглядываться.

Обитателям Ренна задаром достались три их лошади и часть брошенного в спешке имущества, однако никто из путников не испытывал по этому поводу особого сожаления. Припасами и необходимыми в дороге вещами можно обзавестись в любом городе. Господам рыцарям вообще повезло – они сохранили своих коней, и не придется тратиться на новых.

– Мессир Гисборн, – окликнули уже забравшегося в седло Гая. Бросив взгляд вниз, он увидел мистрисс Уэстмор, безмятежно осведомившуюся: – Вы не против, если я поеду с вами?

– Что? – не сразу сообразил Гай. Девушка, не дожидаясь ответа, подпрыгнула, уцепившись за луку седла и ремни упряжи, и через миг устраивалась позади Гая на крупе его скакуна. Что ж, все верно – гнедая кобыла, и без того отягощенная поклажей, понесет вдобавок более легкого Франческо, а выносливому Фламандцу все равно, один человек на его спине или двое. – Нет, то есть да, я, конечно…

– Я знала, что вы не откажете, – нежнейшим голоском проворковала Изабель. Проезжавший мимо Дугал понимающе хмыкнул, исподтишка сделав быстрый и не совсем приличный жест, означавший: «Не теряй времени даром». Сэр Гисборн метнул на компаньона свирепый взгляд, но не преуспел – Мак-Лауд уже отвернулся, весьма довольный своей выходкой.

Ущелье, неведомо сколько лет скрывающее в своей глубине потайной ход, тянулось шагов на триста, вливаясь в новый овраг, более широкий, с пологими склонами, вполне подходящий для неспешной рыси. Дугал уверенно заявил, будто понял, где они находятся: в четверти лиги к полуденному восходу от замка. Поблизости якобы проходит наезженная тропа, ведущая к переправе через речку Сальсу и к городку Арк. Франческо осведомился, что мессиры думают насчет возможных преследователей, Гай напомнил об обещании Тьерри, Изабель немедленно заявила, что цена подобным обещаниям – ломаный фартинг в базарный день и заспорила с Мак-Лаудом, утверждая, что, как только окончательно рассветет, надо свернуть и ехать через холмы, придерживаясь направления по солнцу.

Потом Гай не раз задумывался над тем, почему они так уверенно сочли себя в безопасности, напрочь позабыв о бдительности, и нашел единственное достойное оправдание – они все действительно здорово вымотались и мечтали поскорее убраться из окрестностей замка, этой обители мрачных чудес и непонятных интриг. Когда впереди возникли неясные очертания всадника, преграждавшего им дорогу, они какое-то время продолжали ехать, словно не замечая его, пока Франческо не вскрикнул и не натянул поводья, останавливая лошадь.

Поспешно оглянувшийся Дугал вполголоса выругался, потянулся за мечом… и медленно опустил руку вниз. Мистрисс Уэстмор еле слышно пробормотала короткую фразу на итальянском – как заподозрил Гай, вовсе не «Господи, спаси и помилуй».

Сзади появились четверо верховых, а к одинокому незнакомцу присоединилось еще трое. Восемь против двоих… ладно, троих, если принимать в расчет Франческо… соотношение сил более чем невыгодное. Вдобавок многое зависит от того, кто эти люди – все-таки отправленная погоня из Ренн-ле-Шато, дорожные грабители или кто-то еще?

– Доброе утро, господа! – отчетливо прозвучал над дорогой веселый и чуточку легкомысленный голос. – Вот мы наконец и встретились. Мое почтение, мистрисс Уэстмор, как поживаете?

– Чтоб тебя на том свете черти припекли к сковородке, – не слишком любезно проворчала Изабель. Всадник подъехал поближе, однако не стремясь оказаться в пределах досягаемости клинков сэра Гисборна и его компаньона. Краем уха Гай различил знакомый натужный скрип, с которым натягивается тетива арбалета, и понял, что им всем лучше оставаться на месте и сохранять хотя бы внешнее спокойствие.

– Взаимно, моя прекрасная леди, – отозвался незнакомец. Теперь компания могла без труда его рассмотреть: молодой человек лет двадцати пяти, светловолосый, в невзрачной темной одежде, обманчиво делающей его похожим на небогатого горожанина. Этому впечатлению явственно противоречили хороший меч на левом бедре, породистый чалый конь и уверенные («Самоуверенные», – мельком отметил Гай) манеры незнакомца. – Поскольку мне не хотелось бы причинять вам лишние неудобства, думаю, вполне обойдемся без унизительного ритуала расставания с оружием. Учтите, мессиры, я полагаюсь на вашу честность. Если вам хочется затеять свалку – по крайней мере, одному из вас просто не терпится – скажите сразу. Уж такое скромное развлечение напоследок я в силах обеспечить.

– Кто это? – не поворачиваясь, чуть слышно спросил Гай у хмуро притихшей девушки. – Похоже, он нас знает…

Ответила не мистрисс Уэстмор, а Дугал, расслышавший вопрос компаньона.

– Его зовут Ральф Джейль, – коротко бросил шотландец. – Угадал?

– Разумеется, разумеется, – бывший придворный канцлера Лоншана отвесил компании глубокий и слегка наигранный поклон. – Он самый, собственной персоной и всегда к вашим услугам. Так вы желаете учинить вульгарную драку или тихо-мирно присоединитесь ко мне и моим друзьям?

Сэр Гай Гисборн и Дугал переглянулись, Мак-Лауд с тоскливым видом пожал плечами.

– Восемь человек, – сквозь зубы пробормотал он. – В холмах наверняка припрятано еще столько же, да вдобавок у них арбалеты. Если мы дернемся, нас нашпигуют стрелами. Он предлагает поговорить… где беседа – там всегда остается шанс выкрутиться. Только как он нас выследил, зар-раза?..

– Мы не в силах отказаться от столь любезного приглашения, – Гай постарался использовать весь отпущенный ему от природы сарказм и тронул коня с места. Позади шевельнулась, скорбно вздохнув, мистрисс Изабель, и послышался тихий голос Франческо, обращавшегося то ли к своей покровительнице, то ли к самому себе. Несмотря на свое незнание итальянского, сэр Гисборн сумел перевести оброненную попутчиком фразу – в своей простоте она весьма походила на латинскую – и невольно вздрогнул от заключенного в ней пугающего смысла.

Мессир Бернардоне сказал: «Il Dio est bono, il Dio est malо», что означало: «Господь бывает добрым, но бывает и жестоким».